Текст книги "Ультралюбoff (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

– А мож не надо, того… этого… фиксировать? Нам его как нарика привезли. Откуда ж нам знать, что это сердце?

– И чему вас только учили в вашей ментовской школе?! Двоечники! Всё, оформляйте, как хотите, а я его забираю в больницу.

Она обратилась к медбрату:

– Андрей, давай носилки. А вы – поможете погрузить его в машину.

– Дык, неположе…

– Что?! Я сказала, взяли и понесли!

Меня погрузили на носилки, и медбрат с широколицым ментом, потряхивая, перенесли в карету скорой помощи. Перегрузили на каталку, захлопнули задние двери, фельдшер и медбрат разместились рядом со мной, и машина резво понесла нас в больницу. Суровая медработник дала мне нитроглицерина и аспирина. Лекарства немного помогли, и приступы пока не возвращались. Она всю дорогу держала меня за руку, поглядывала в окно и приговаривала:

– Всё будет хорошо. Мы успели вовремя. Что ж вы, молодые, себя так не бережёте-то? Бежите куда-то, ищете чего-то, а о здоровье своём не думаете. Потерпи, милок, тебе ещё жить и жить, потерпи.

По дороге мы пересчитали все колдобины, подпрыгивая. В машине из-за тряски мне снова поплохело. Наконец, остановились. Видимо, приехали: фельдшер перестала нервно смотреть в окно, резво подскочила и скомандовала перевезти меня на каталке в приёмное отделение, только быстрее. Медбрат с помощью водилы ловко спустил каталку со мной из кареты на землю и по пандусу ввёз в трёхэтажное здание районной больницы. Над дверью белым светила вывеска «Приёмный покой». Символично: прими меня, покой!

Каталку втолкнули в длинный белый коридор. Из мягкой темноты я попал в раздражающе-резкий яркий свет. Надо мной ритмично проплывали светильники дневного света. Каталка колёсиками стучала на кафельном полу, отдаваясь молоточками мне в голове. В приёмном покое меня уже ждала сопровождающая, которая передала меня с рук на руки дежурному врачу Антоше, как она его называла. Это был совсем молодой парень с хищным профилем и пронизывающим взглядом. Моя спасительница что-то быстро говорила молодому доктору, тот кивал. Меня ловко за плечи и за ноги перешвырнули на другую каталку, чувствую себя мешком с… кучей дерьма, Антоша велел двигать в реанимационную. Напоследок врачиха из «скорой» сжала мою руку и сказала, словно знала мою ситуацию:

– Живи, цепляйся за жизнь, забудь всё. Все проблемы уйдут, ты только выживи, поверь мне!

Через минуты две меня уже укладывали на высокую кровать с аппаратурой на столике в изголовье. Медсестричка – зрелая женщина в мешковатом белом медицинском костюме и смешном чепчике – стала меня раздевать, ловко прилепила на голое тело присоски: сделала ЭКГ. Взяла кровь на анализы. Антоша какой-то слушалкой водил у грудины, тихо спрашивал, где болит, что чувствую, когда всё произошло. Потом дежурный врач как-то удивительно оперативно для наших медиков получил результаты моих исследований. Просмотрев анализы и длинную ленту ЭКГ, он повернулся к медсестре и скомандовал:

– Дайте больному половину аспирина, семьдесят пять миллиграмм плавикса, стрептокиназу на полтора, нитроглицерин как обычно, и почасово гепаринчик системно, не меньше пятнадцати тысяч единиц. Поместите его в третью палату. Остаток ночи следим за состоянием.

Женщина без разговоров загремела дверцами шкафа, звякнула ампулами. Стала безжалостно тыкать в вену иглой. На её лице застыло выражение вечной усталости и между бровей залегли две глубокие морщинки, которые добавляли ей возраста.

От введённых лекарств мне стало заметно легче. Доктор Антон Какеготам, закончив перебирать мои анализы и увидев, что я оклемался от боли, решительно подошёл ко мне и, не дав раскрыть рта, строго сказал:

– Вроде приличный человек, а до такого состояния себя довели! Пить и курить все горазды, а вот кто про сердце будет думать? А оно ведь не резиновое! Вот и допрыгались. Когда последний раз ходили к кардиологу?

– Да я не ходил… Не беспокоило раньше…

– Нужно хотя бы раз в год показываться специалисту. Ну ничего, мы вас подлечим. Вовремя вас Мария Антоновна привезла.

Я переспросил:

– Мария Антоновна?

– Фельдшер со «скорой». Она специалист с большим опытом, сразу увидела, что вас надо к нам везти.

– Что со мной? – хрипло спросил я.

– Что-что, инфаркт, батенька, хорошо хоть лёгкая форма. Ещё немного, и вас бы повезли не в наше отделение, а в патологоанатомическое.

Я хмыкнул:

– Так я ж водитель, постоянно прохожу медкомиссию.

– Жить нужно правильно! Думать нужно о своём здоровье вовремя, а не когда уже может быть поздно.

Медсестра, ушедшая после медицинских манипуляций со мной, вернулась с санитаркой, которая выкатила каталку из кабинета и повезла в палату. Уже в коридоре, пока открывали вторую половину двери палаты, я услышал приглушённый спор из кабинета:

– Антон Владимирович, как его оформлять-то? – вклинилась медсестра, – он оплатит потом?

– Потом, разберёмся потом, сейчас нужно купировать повреждение в инфарктной и периинфарктной зонах.

– Антон Владимирович, главный же утром голову снимет, что мы в нарушение инструкции… – снова попыталась она возразить.

– С меня снимет, с меня. Сейчас я отвечаю за жизнь пациента, Вера Николаевна, и мне принимать решения, – решительно прервал подчинённую врач и угрожающе тихо повторил: – Я приказываю вам, продолжайте лечение. Вся ответственность на мне. Вам что-то непонятно?

– Всё понятно, Антон Владимирович, надеюсь, вы знаете, что делаете!

В палате было шесть коек, из них заняты только четыре. Недовольная Вера Николаевна с поджатыми губами принесла препараты, которые дала мне выпить, поставила капельницу. Я опять проваливался в дрёму, серость и до самого дна, во тьму… В меня по капле вливали жизнь, я выпадал из сознания, жжение в груди заглохло, как будто я в чистилище: изнутри вымывается грязь ментовского обезьянника и личная грязь сердца. Стерилизуюсь…

…Проснулся с осознанием, что вони нет и пахнет лекарствами. Я открыл глаза и начал осознавать свою новую реальность. Боли не было, слабость присутствовала, голова была ясной, в груди ныло. Лекарства сделали своё дело, острый приступ сняли. С соседней койки меня окликнул мужичок с обветренным лицом в полосатой пижаме:

– Ну ты и горазд спать. Скоро обход, а ты и завтрак проспал. Тебя как звать-величать-то?

– Слава, – удивлённо сказал я. – Эта же койка была пустой.

– Так меня часа три уж как положили, – пояснил мне сосед. – Дома вот с сыном поругался – и прихватило моторчик. Детина вымахал, а мозгов как у школьника, эх!

Тут распахнулась дверь в палату, и вошла целая делегация: важный как павлин врач с пушистыми седыми усами, блестящей лысиной и выпирающим брюшком; старшая медсестра и несколько студентов.

– Доброе утро! – пророкотал доктор. – Готовьтесь, будем смотреть вас.

Начали с меня.

– Новый больной… больной… да где же? – Он удивлённо посмотрел в бумаги, что в руках. Перелистал снова, нахмурился, пошевелил усами. Озадаченно взглянул на старшую сестру. – Кто это? Почему его нет в документах? Что у вас тут происходит?!

– Извините, Анатолий Семёнович, он поступил сегодня ночью в очень плохом состоянии из райотдела полиции, и Антон Владимирович приказал… – лихорадочно залепетала старшая.

– Антон Владимирович слишком много на себя берёт, – сурово нахмурил кустистые седые брови эскулап. – Ну да ладно, потом разберёмся.

Он обратился ко мне:

– Как вас зовут, молодой человек? Марина, записывайте.

– Лю… Сла… Вячеслав, – исправился я. Не хочу называть себя Любой. Имя не про меня, любовь не уживается рядом. Да и больно было вспоминать, как нежно оно звучало, произнесённое… – Что?

– Фамилия, отчество? – нахмурившись, переспросила с нажимом старшая сестра.

Я задумался. Почему-то не хотелось говорить свою настоящую фамилию. Тем более что имя я тоже изменил. Вспомнилась девичья фамилия супруги:

– Мордкович я. Вячеслав Игоревич Мордкович, – уверенно сказал я.

– Год рождения? – продолжился опрос.

Я отвечал на вопрос за вопросом. В голове было мутно и гулко. Поэтому анкета заполнялась медленно. Приходилось напрягаться и переспрашивать, чтобы правильно ответить. Наконец все основные формальности были улажены. Доктор осмотрел меня, поспрашивал о самочувствии, о симптомах боли, перелистал заключения по ночным анализам, проверил предписания дежурного врача. Одобрительно хмыкнул, велел продолжать ещё два дня назначенный курс лечения и приказал старшей сестре правильно оформить мои документы, запросить карту по месту прописки… Потом перешёл к другим больным, поясняя студентам и проверяя их знания.

После ухода врача с делегацией я встал, напялил выданную пижаму и вышел из палаты в коридор, сказав, что пошёл в туалет. Мне здесь делать нечего: карта по месту прописки раскроет глаза на мой обман. Денег с собой нет, документов тоже. Наверняка приедут и из ментовки. Ещё до Дара дойдёт или Светки. Нет, нельзя мне здесь оставаться. Но куда идти? Все документы и вещи остались в машине. К матери тоже нельзя. Нечего её расстраивать. Нужно позвонить Ваську, чтобы он приехал и забрал меня. Квартира его брательника, она же пустует, а я её уже оплатил наперёд.

Я пошёл по коридору в больничных тапках-тряпочках в сторону медицинского поста. Там должен быть телефон. Но меня ждала неудача в виде очереди из трёх больных, которые ждали, пока медсестра освободит трубку. А та пыталась разобраться с анализами, которые напутала (как обычно!) лаборатория: где нужные и кто придёт забрать чужие результаты. Видимо, клиницисты не хотели лишних телодвижений и не признавали свою ошибку, ибо сестра на посту уже кобенела и кошкой шипела в трубку. Очередь желающих позвонить, не желая отгрести своей доли люлей, смирно стояла и изучала стенд с профилактической информацией «Осторожно, гипертония!».

Стоять не было смысла, и я пошёл в сторону приёмного покоя. Там как раз привезли очередного пациента. Это был сухонький старик. И вдруг в сопровождающем его мужике я узнал одного из своих клиентов. Я где-то с год назад ремонтировал его мерс после «поцелуя». Пришлось менять бампер и убирать вмятину. Мужик тогда просил всё сделать побыстрее, платил хорошо; я расстарался – и он остался весьма доволен сроками и качеством моей работы. Как же его звали? Эльдар? Нет, Эльнур? Нет, не так. А, Заур!

– Заур, приветствую! – Я подошёл к нему. – Какими судьбами?

Мужик обернулся на мой голос, его лицо напряглось, а потом проступило узнавание.

– Люба? Что ты тут делаешь?

– Да вот попал вчера с приступом.

– А я отца привёз, что-то сердце его пошаливает. Вот уговорил его лечь на лечение.

– Заур, вы позволите мне позвонить домой с вашего мобильного? Мой телефон разрядился, а зарядку я дома забыл. Хочу попросить жену принести её сюда.

– Конечно, звони!

Он протянул мне свой телефон. Я, отойдя в сторону, быстро набрал номер салона и попросил к телефону Василия. Ваське сказал срочно приехать ко мне в больницу и никому не говорить об этом…

Васёк не подвёл, примчал, как будто где-то за углом моего звонка дожидался. Я ждал возле окна приёмного отделения, а увидев его машину, быстро вышел и нырнул в неё.

– Вась, привет! Квартира твоего брательника ещё пустует?

– Да, ты ж заплатил за весь месяц, а не прожил там даже и недели. Я не стал пока её сдавать. Люба, а что случилось? У тебя неприятности? Чего ты в больнице? Почему раздетый?

На меня посыпался ворох вопросов, что для моего друга было нормальным. По любопытству он даже жену свою переплёвывал.

– Вась, Вась, остановись, дай вздохнуть. Я могу пока пожить снова в этой квартире? Временно!

– Конечно. А чего…

– Не спрашивай меня пока ни о чём, – перебил его я, – просто отвези меня туда. Я всё тебе объясню позже.

– Лады. Тогда сначала заедем ко мне домой за ключами.

– Только никому не говори, что это для меня берёшь ключи.

– Обижаешь, я как могила. Но с тебя объяснения. Всё, приехали. Жди, я мигом.

Васёк действительно быстро вернулся с ключами от квартиры и отвёз меня туда. Но по дороге потребовал рассказать ему, что со мной приключилось. Всю дорогу я думал, какую такую сказку ему втюхать, чтобы он поверил. Пришлось придумать байку про ссору с «новым хозяином», который оказался с невыносимым характером. Что перенервничал и был приступ, но не хочу лежать в больнице. Васька кивал головой и поддакивал. Сказал, что сразу не поверил этому «хмырю тивишному». Согласился привезти мне лекарства и продукты и даже договорился с соседкой Макаровной, чтобы укольчики делала. Ещё мы съездили к оптовой базе за моей машиной.

Поездка за машиной оказалась бесполезной – её не было. Нет ни моих вещей, ни документов. А вот это уже проблема. Придётся восстанавливать бумажки. Но на это нужны силы, которых пока нет. Нужно и телефон приобрести, карточку со старым номером заказать. Васёк пообещал, что через своего клиента поможет мне с симкой. Тогда я смогу без карточек снять деньги в банкомате. А пока я займу у него. Мне было неудобно, но квартиросдатчик горячо убеждал, что после моего ухода все клиенты перешли к нему и он просто озолотился.

Так всё и пошло: я отлёживался, лечился. Через три дня лёжки дошёл до центра, получил симку со своим номером, купил телефон, снял деньги в банкомате, вернул долг другу. По утрам ко мне заходила соседка – бывший медик-терапевт – ставила мне лекарства, которые при инфарктах прописывают. Вот раньше учили врачей, так учили! Терапевт, а и сердечные болезни может лечить. Повезло мне, хоть в чём-то, но должно же. Макаровна ворчала, подозревала, что я прячусь от кого-то, но почему-то думала, что от криминала. Видимо, мой накачанный торс внушал только такие мысли. Женщина приносила завтрак, обычно варёные яйца с майонезом, завтракала вместе со мной, рассказывала про свою одинокую жизнь. Когда говорила, то смотрела куда-то вдаль, сквозь стены, в те далёкие времена, где она была полна надежд и окружена людьми.

– А сейчас все подевались куда-то: кто умер, а кто так же, как я, дома сидит… Скользко на улице, страшно выходить…

Так до полудня меня развлекала Макаровна. Потом я спал, тупо пялился в телевизор, мало чего понимая. И даже читал – нашёл старые журналы с фантастическими рассказами. Иногда забегал Васёк. Однажды Василий признался, что меня разыскивают. На работу неоднократно приезжал Дар, разговаривал со всеми. Выглядел при этом плохо. Васька даже позлорадствовал, что, дескать, вытурил меня Дар с работы, несправедливо обвинил в той аварии, довёл до сердечного приступа, а теперь ищет. Наверное, извиниться хочет, совесть замучила. Пусть попереживает, таким, как он, это полезно, а то ходят, аж звёзды короной цепляют! Светка тоже прибегала и обо мне спрашивала. Вся такая потрёпанная, серая, одетая кое-как. Она Ваську не поверила, нагрянула к нему домой вечером. Она ж не знает об этой квартире! А Васёк – кремень, никому не сказал, что знает моё местонахождение. Пусть эти гады помучаются, раз не оценили такого хорошего человека, как я! И чего она нышкает? Ведь она не знает, что я остался в городе. Чего ей от меня теперь нужно? Все её условия я выполнил, контролирует, что ли, мою часть договора? Я слушал рассеянно. Попросил Васька при случае попросить Дара, чтобы он Рысю привёз, якобы Ваську животину жалко, ведь кот всё равно лишний в той гламурной квартире…

Шли дни, мне становилось лучше, сердце уже не болело, слабость проходила, но оставалась вялость, апатия и ещё бессонница. С момента спокойной прошлой жизни (во как звучит!) прошло три недели. Дни и ночи сливались в одну серую, невзрачную полосу. Когда наступала темень и я силился уснуть, разглядывая потолок, я вновь оказывался в прошлом и ничего не мог с этим поделать. Дар не уходил из моих мыслей. Я постоянно прокручивал наши встречи, его слова и действия. Пытался понять, что же ему было от меня нужно. А если засыпал, то приходили воспоминания о его запахе, его прикосновениях, его глазах. Они выматывали меня. Несмотря ни на что, любовь к нему не хотела покидать моего сердца. Как неизлечимый вирус СПЛД – Синдром Приобретённой Любви к Дару.

В один из дней мне пришлось выйти в аптеку за лекарствами, я вообще начал выходить иногда на воздух. Я вышел из подъезда на улицу, вдруг с противоположной стороны улицы донеслось удивлённо-надрывное:

– Лю-у-уба?!

Поворачиваюсь… Чёрт! Светка, стоит рядом с чужой машиной. Вот ведь облом, живу в совершенно другом районе города, куда Светка никогда не заглядывала, а тут пересеклись.

– Люба! А ну, стой! – Светка ринулась через дорогу, но движение машин ей мешало. Откуда у меня взялись силы и прыть? Я быстро метнулся назад в дом, нырнул в подъезд и эдаким спортсменом-инфарктником взлетел на свой этаж, заперся в квартире. Тяжело привалился спиной к двери, рвано дышу. Светка орёт на весь подъезд:

– Люба! Ты где? Тебя все ищут!

Вот настойчивая! Стала стучаться во все квартиры. Дошла и до Макаровны; та, словно старая подпольщица, закричала сквозь двери, что с сектантами не разговаривает. Дошла бывшая жёнка и до моей схованки: звонила, стучала, звала, просила пустить, говорила, что должна мне всё объяснить. Конечно, я не открыл ей, думал, что сердце снова вырвется из груди, не впустил её. Потом эти же слова она говорила двери напротив, там тоже никого не было… Наконец, она ушла. Больше не приходила. Странно, гнала меня из города, практически выгнала. Я исчез из жизни её и Дара. Мне нельзя было попадаться ей на глаза. Что она хотела объяснить? Кто меня ищет? Менты? Врачи? Рыся? Нужно забиться и не отсвечивать. Чуть окрепну, и можно из города уезжать. Нечего мне тут делать. Может, на новом месте я смогу начать жить с нуля? Не было бы только беды до отъезда. Я каждый день начал ждать беды, но случилось… неожиданное… для меня.

Дом, в котором я занимал квартиру Васькиного брательника, находился на оживлённой улице. Через дорогу от него располагался остановочный комплекс. Из моих окон как раз открывался вид на эту остановку с ларьками, «украшенную» вездесущими рекламными билбордами: покупай то, приходи сюда, акция на это. Обычно, проводив Макаровну, я наливал себе чая и философски разглядывал жизнь за окном: трамваи, машины, людей, а на рекламу даже не обращал внимания. Мне больше нравится реальная жизнь города, чем виртуальная – ярких вывесок. Сегодня улица была особенно красочной: женщины шли более ярко одетые, много цветов, мужики с охапками тюльпанов и мимоз мечутся от магазинов и ларьков к бабкам-цветочницам. Всё правильно, завтра же праздник – Женский день 8 марта! Взгляд скользил по цветным пятнам улицы, я с удовольствием пил утренний чай, присев на подоконник, и вдруг некая сила заставила меня присмотреться к билборду, что висел слева от остановки. Чашка выпала из моих рук и со звоном разлетелась на куски. Я дурак? Нет. Я – кретин, идиот, баран. А он?

А он с громадного билборда, красивый, голый по пояс, выпрыгивал из букета ирисов, перевязанных лентой в виде восьмёрки, и кричал громадными буквами «Я люблю тебя, Люба!». Я стал лихорадочно шарить по улице глазами, просканировал остановку, словно пытался разглядеть в толкущейся массе своего Дара. Потом отпрянул от окна. Снова прильнул к нему. Нет никаких сомнений. Это не мираж, билборд действительно существует. Это что же, Дар мне прилюдно признаётся в любви?! Дар любит меня? Меня? После всего, что я сделал? Я должен его увидеть. Я должен с ним встретиться. Он нужен мне. Я без него не я.

Но ведь Светка угрожала навредить Дару. Я исчез, зачем она бегала меня искала? Что хотела сказать? Да чёрт с ней! Если Дар меня действительно любит и не боится признаться в этом всему свету, то уж Светку-то мы с ним вместе обломаем быстро. С его любовью и за неё я готов бороться против всех Свет мира!

Чего же я сижу? Кинулся лихорадочно приводить себя в порядок: брился и резался, причёсывался и лохматился, одевался и не попадал в рукава (а вся одежда Васькиного брата). Натянув кое-как куртку, я выскочил из квартиры. Уже добежал до остановки, как вспомнил, что не закрыл квартиру, пришлось вернуться. Еле попал ключом в замок, наконец-то закрыл дверь и помчался на остановку. Мне казалось, что время утекает у меня сквозь пальцы, что я опаздываю. Я спешил, торопил трамвай, который ехал черепашьим темпом. И вот нужная остановка в центре. До ТВ-центра нужно было пройти ещё два квартала по оживлённой улице. Я их не прошёл, а пролетел, расталкивая людей. На проходную «Весна-ТВ» влетел запыханный, неспособный сказать внятно ни одного слова. Немного отдышавшись и разогнувшись, прохрипел:

– Гольдовский…

Охранник с опаской смотрел на меня:

– Что Гольдовский?

Я собрал силы и выпалил, перекрикивая стук разогнавшегося сердца:

– Он мне нужен!

– Повтори! – послышался напряжённый, хриплый голос.

Я поднял глаза, на лестнице рядом с вахтой стоял худющий, осунувшийся, с мешками под глазами, но такой родной Дар.

– Повтори!

– Ты нужен мне… Я увидел… – словно загипнотизированный мишенью его глаз, проговорил я и двинулся ему навстречу…

========== 12. Любо-Дар(ого) ==========

Он двинулся мне навстречу, а у меня как будто что-то оборвалось внутри и полетело вниз, высвободилось много места для него, и я это место заполню им без остатка. Люба сильно похудел, на подбородке царапина, и карие глаза покрылись пепельными крапинками. Мой Люба, где ты был?

Он подошёл, нерешительно встал на ступеньку ниже, смотрит мне в глаза, вбирает, ищет там что-то. А я боюсь коснуться, как будто передо мной призрак: заденешь, и он исчезнет… Люба затронул первым, уткнулся лбом мне в плечо и, выдохнув, прошептал:

– Я увидел… Это же ты мне?

– Это я Любе Шерешу…

Он отнял голову от плеча и наконец улыбнулся:

– А это я!

– Люба, поехали домой, я так устал тебя искать…

– А я так устал скрываться и скрывать…

Мимо проходили люди, вдруг мне кто-то крикнул:

– Дар Александрович, вы идёте?

Я понял, что это наш оператор.

– Нет! Я сейчас позвоню Щукиной, она меня заменит, – быстро прихожу я в себя, набираю номер своей коллеги и, не отрывая глаз от Любы, уговариваю её выехать на интервью вместо меня, а то «у меня сердце прихватило».

– Сердце прихватило? – подавленно спрашивает Люба.

– Не прихватило, а прихватил… Пойдём, нет сил уже…

Как хочу его обнять, почувствовать его тепло и силу, уже невтерпёж. Но в фойе нашего центра это невозможно. Поэтому почти бегом направляюсь к выходу, сопровождаемый удивлёнными взглядами коллег и охранника, Люба за мной, он извинительно оглядывается, тормозит. Пикаю сигнализацией, бэха призывно замигала, Люба улыбнулся ей, как старой знакомой, флиртуют они! Даже сейчас не может не уделить внимание машине! Ладонью погладил по кузову…

– Люба! – Меня это даже взбесило, какая бэха? Я же здесь! – Марш внутрь! На заднее!

Он опять тормозит. Удивлённо на меня разворачивается, но я уже зажигание подключил… своё собственное. Толкаю его на заднее сидение, лезу следом, к нему на колени. Блин, в зимней одежде так неудобно! Так мало места! Не чувствую его тела! Зато чувствую его губы, узнаю их заново: сначала податливые, мягкие, а потом агрессивные, жадные, настойчивые. Настоящий марафон. Думаю, что со стороны может показаться, что в машине вовсе не целуются, а борьба идёт. Уже после, в перерыве на вдох, оставаясь на нём, запоздало спрашиваю:

– Как сердце?

– Выдержало.

– Было больно? Я боялся, что ты умер…

– А я хотел умереть…

– Придурок! Едем домой. Умереть он хотел! Что бы я Рысе сказал? Да он бы меня сожрал ночью!

Отцепляюсь с неохотой и прыгаю за руль. Любка так и остался лежать на заднем сидении. Сначала мы молчали, только на перекрёстке, когда ползли в мини-пробке, Люба разглядел очередной билборд с моим тельцем, сел, протянул руку ко мне, положил её на плечо:

– Неужели это правда?

– Про восьмое марта? Да! Завтра праздник! И выходной! Поедем поздравлять Светку.

– Светку?

– Да, это она придумала.

– Светка? Зачем ей это?

– Люба, мы тогда в морг ездили тебя опознавать. Она думала, что убила тебя. И хотя оказалось, что это был не ты, её это подкосило. Она сначала искала тебя вместе со мной, а потом слегла… две недели в больнице провалялась. Я не ездил, игнорил её, потом она вышла и при встрече заявила, что ищет новую работу и будет увольняться. Я ответил, что мне всё равно… стал избегать её. Вижу в коридоре – разворачиваюсь и ухожу. Телефон её забил в чёрный список, всем своим велел, чтобы её ко мне не впускали. Она даже ко мне домой явилась дня три-четыре назад, но меня не было. Мне сосед сказал, что дама орала что-то под дверью, долбилась, истерила, плакала… Я думал всё – опять съехала, опять невроз… А потом вызывает шеф, а там Светка. Она и предложила билборд вывесить…

– Шеф? Твой шеф знает про нас?

– Знает. Без его санкций, сам понимаешь, такая акция бы не прошла!

– Дар, Светка, наверное, тебе хотела сказать, что нашла меня… Она случайно меня встретила в городе…

– Встретила? – я чуть не въехал в машину впереди. – И не сказала?! Всё-таки сучка!

– Ты же сам говоришь, что игнорировал её. И она, наверное, решила романтически всё обставить… женщина!

– А если бы ты не увидел?

– Увидел бы, она вычислила…

– А если бы ты не пришёл?

– Тогда бы может и сказала… Но я же пришёл.

– Да, надо ей цветов подарить, но это завтра.

Люба во дворе и в доме озирался, разглядывал всё так, как будто несколько лет здесь не был. А перед дверью вдруг спросил:

– Рыся-то как?

И из-за двери в ответ раздалось истеричное «мя-а-ау!». У Любы аж губы затряслись. Встреча двух молоколюбов была очень трогательная. Рыся забегал вокруг ног, заурчал на всю громкость: то ли ругается, то ли жалуется, то ли в любви признаётся, то ли всё вместе. Передними лапами по Любкиной ноге взобрался, вытянулся всем пушистым телом, на руки просится. Люба его на руки взял, нацеловывает, мурчит в ответ, в ушко ему извиняется, за ухом чешет, щекой о животинку трётся. Чёрт, со мной не такая любвеобильная сцена была! Даже когда котяру на пол отпустили, тот не отходил от хозяина, на меня вновь ноль внимания, как будто и не прожили мы с ним душа в душу, сплочённые общим горем целый месяц. Смотрю на этих двух, привалившись к двери, даже раздеваться не стал. Дверь подпираю, как будто клетку захлопнул, Люба зашёл – хлоп, попался, не выпущу больше.

Люба же медленно прошёл по периметру квартиры, в которой нам было хорошо, и кажется, что это было так давно, в какой-то другой жизни. Провёл кончиками пальцев по слою пыли на столике, ладонью расправил покрывало на кровати, кулаком прошёлся по пуфикам и уселся на диван. Снимает куртку, какую-то незнакомую, не его. Бросает её рядом, но потом замечает, что куртку бросил на книжку. Люба к книгам относится с уважением, поэтому вытащил её из-под куртки.

– «Диккенс. Большие надежды». Я читал такую, – грустно произносит Люба. – Хорошая.

– Ты не дочитал, – сиплю я.

– Да вроде дочи… – он осёкся, так как открыл мой дневник. Поднял на меня глаза и побелел.

Я съехал вниз по вертикали двери, снял шапку и уверенно киваю:

– Дочитывай. С середины, оттуда, где выдран листок.

– Но…

– Можешь вслух.

Вижу, у Любы руки трясутся. Как бы не было плохо… Но ведь всё равно нужно об этом говорить, и раз уж он наткнулся на эту чёртову тетрадку, то пусть так.

– Звонил Пашка, звал опять в «Ультру»… – начал тихо Люба.

– Это уже после, на следующий день, – поясняю я. – Читай.

– Сказал, что не пойду, что перепил вчера, что денег нет. Теперь жалею, может, стоило пойти? Вдруг я его опять там увижу? Увижу, и что? Неужели подойду? Нет, нельзя в «Ультру» идти: если он там, то подойду, буду ходить вокруг, и мою крышу снесёт окончательно. Надо успокоиться, надо переждать, наваждение пройдёт – и всё будет как обычно. Никаких извращённых желаний! Я – парень, нормальный, здоровый и даже симпатичный. И он тоже… чёрт! Я обратил на него внимание ещё в… Тут оборвано… – Люба поднимает на меня глаза.

– Там тот листок, что ты читал. Читай дальше!

– …ня… педика, – Люба запнулся и попытался закрыть тетрадь.

– Люба! Читай уже! – заорал я, не щадя его больного сердца.

– Разве я мог ещё день назад, когда лизался с Лариской, вместо того чтобы созерцать кинуху, представить, что буду хотеть лизаться с парнем. Ненавижу себя! Тридцать первое декабря. Ходил в «Ультру». Искал его…

Люба замолчал, но не прекратил читать. Он читал про себя, впитывал каждое слово, по зрачкам видно, что не торопился, пережёвывал, переваривал мои давнишние мысли, мои глупые чувства. Рыся тоже навис любопытным носом над желтоватыми листочками, водит мордой. Тоже читает?

Я за этот месяц выучил наизусть то, что там про Любку написано.

«31 декабря

Ходил в «Ультру». Искал его. Его нет. Спрашивать было неудобно, но я спросил у бармена. Тот сказал, что никого не помнит из вчерашних, что постоянной клиентуры ещё пока и нет. Я делал вид, что мне весело. Танцевал. Пашка вызвонил Дашку из архитектурки. Та прилетела, чтобы меня ублажать. Пришлось поддаваться, приглашать, обнимать. А сам всё жду… не пришёл. И девушка его не пришла… От Дашки я удрал, внаглую. Пашке денег оставил и улизнул.

Сегодня встречаем новый год. Идём в клуб «Коза-ностра». Новый год в пиратском стиле. Там какая-то программа супер-весёлая, нужно пиратом нарядиться. Я уже всё приготовил и буду не пиратом вовсе, а попугаем капитана Флинта… Костюм прикольный, мне мама из ДК принесла. Лежит вон…

1 января

Никуда не ходил. Такого нового года у меня ещё не было. Лежал пластом, уставившись в потолок. Слушал, как орут у соседей и взрывают петарды во дворе. Телефон вырубил из розетки. Через стенку слышал, как вещал что-то президент проникновенно-отеческим голосом, как заиграл гимн, как тут же фальшиво-весело затарахтела какая-то идиотская попса; вместо безбашенного «чок» отчаянный всхлип. Рыдал. Я понял, что в тот момент, когда пьяные соседи и весь пьяный мир загадывает всякие блага на новый год, сжирая жжёные записки пачками, я загадал этого Любу… Хотя бы увидеть… Нет, этого мало… У-у-у…

2 января

Пришлось открыть Пашке. Он материл меня, сказал, что я испортил ему весь праздник. В мою болезнь не поверил. Прилип как банный лист: что случилось, кто тебя? Чё, рассказывать, что ли… конечно, не рассказал. Представляю рожу Паштета, если я ему скажу, что меня выеб парень, а мне понравилось, а я хочу найти его, а я хочу именно его… Пашка нудил часа два, предполагая, в кого я влюбился. Завтра приедут родители. Я знаю, как найти этого парня.

23 января

Сдал сессию. Хожу в автошколу, завтра экзамен, скоро буду с правами. Василич обещал свою старую машину отдать. Поссорился с Маринкой. И до сих пор не кинулся к новой девчонке. У меня другие мысли.

Искал того парня. Вась Вась помог. Оказывается, в городе несколько мужчин с именем Люба: три Любима! Два Любомира! Один Любослав! Правда, по возрасту подходят только трое. На одного я даже ездил смотреть. Но Василич, непонимающий целей моих поисков, меня охладил. Парня могли назвать Любой из-за фамилии, я же слышал, как его девчонка окликнула: «Лю-у-убка!» Может, его фамилия Любавин, или Любочкин, или Любин, или Любимов, или Любченко…