Текст книги "Ультралюбoff (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

С машиной надо разобраться. Я точно всё проверил в последний раз. Я ж машину словно его самого ласкал, ремонтировал – а словно с ним любовью занимался. Каждую гаечку прощупал, каждый подшипник – его представлял. Не могло там быть неисправности. Никак не могло. Может, это кто ему мстит? Нужно его защитить. Никому его не отдам. Я ж не могу без него. Уже не смогу. Вот ведь дилемма: и с ним мне нельзя быть, и без него нет жизни…

Я, как по замкнутому контуру, возвращаюсь к отношениям с Даром. Отношениям? У нас уже отношения? Хотелось бы надеяться, поверить. Голова заболела, и я начал тереть лоб и сжимать виски. Какие руки холодные, ледяные просто. Ко мне подошла медсестра и участливо коснулась плеча:

– Вам нехорошо? Не переживайте так. С господином Гольдовским всё будет хорошо. Доктор оставил его наблюдаться до утра, а завтра решит насчёт выписки. Приходите завтра. Ему пока ещё лучше за руль не садиться. Да и в машине лучше его везти аккуратно, под наблюдением. У нас обход до двенадцати часов. Его посмотрит сам Евгений Николаевич, завотделением, и, думаю, отпустит домой до выписки. Так что приезжайте к двенадцати часам. Вам надо домой.

Я посмотрел на медсестру Веру, как было написано у неё на бейдже (символично, не правда ли?). Невысокая, худенькая девочка с тёмными кудрями, которые выглядывают из-под белейшего колпака. Зелёные глаза пытливо на меня смотрели. Зелёные, опять зелёные. И я словно во сне повторил:

– Мне надо домой.

Встал, расправил плечи и пошёл – пока ещё к себе домой. То есть в Васькину квартиру, что так и не станет для меня пристанищем. Сегодня ещё шкоду нужно доправить, что для дамочки с фиолетовыми волосами её хахаль задарил. И нужно решиться. Нужно настроиться. Нужно приготовиться.

Целый день переваривал свой шаг. Полночи лежал с тупо открытыми глазами, разглядывая незнакомый вид на незнакомое дерево и незнакомое небо в этой чужой квартире. А наутро с аппетитом, которого у меня не было в последнее время, позавтракал ленивыми варениками, что сваял в десять минут. Тщательно привёл себя в порядок, побрился, «надушился» водичкой с древесным духом, придирчиво рассмотрел полученное изображение в зеркале. Расправил плечи, намочил голову, чтобы волосы так не топорщились, а легли красиво. Снял обручальное кольцо. Решительно это сделал. Настроение было необыкновенно приподнятое и ожидающее. Осознав этот факт, засмущался и выскочил из ванной. Долго стоял у шкафа, выбирая, что сегодня надеть на встречу с Даром, как на свидание собирался. Выбрал светло-серые джинсы и графитовый тонкий свитер. Джинсы после стирки плотно на меня сели, свитер тонким кашемиром приятно лёг к телу. Накинул новую дублёнку. Когда её купил, думал, что блажь, куда мне её надевать? А вот – пригодилась. Шапку не стал брать и пошёл на работу разруливать ситуацию.

На работе поздоровался с Семёном-рецепционистом, а тот вдруг спросил, чем может мне помочь. Я даже рассмеялся:

– Сёма, и чем ты собираешься мне помогать? Ну, можешь, если хочешь, экскурсию провести по достопримечательностям салона.

– Люба, это ты? Ну, блин, ты даёшь! Тебя просто не узнать. И чего ты раньше так на работу не приходил? Ты ж, зашибись, какой…

– Так, Сёма, харе. Я к Петровичу. Он у себя?

– У себя. Нервничает.

– Сём, я дублёнку у тебя тут оставлю?

– Ага. Я могу вам чем-то помочь? – парень уже переключился на клиента. Не мешая ему работать, я быстро скинул дублёнку и понёсся к хозяину салона. Мой поход через салон к Петровичу был как продвижение василиска. Пацаны на мои приветствия сначала кивали, потом замирали, а потом начинали перемигиваться. И чего это они? Наконец, дойдя до офиса, заскочил к Петровичу. Тот с видимым облегчением подписал моё заявление. Хоть Дар и уверял, что никаких претензий к нам иметь не будет и даже предложил нам подогнать клиентов, но песнь его адвоката до сих пор бередила душу начальника. Петрович решил, что нет меня в салоне – и нет проблем. У него просто гора с плеч свалилась, когда я подтвердил своё желание уйти по собственному. Так что он, нервничая и уверяя меня в своём нежелании отпускать хорошего работника, разрешил мне уйти без положенной отработки. Сам, лично, выдал мне положенные деньги и хорошие рекомендации для возможных будущих работодателей. Правда, посоветовал пока в сервис не соваться, переждать шумиху. При прощальном рукопожатии, правда, сказал, покраснев и пряча глаза:

– Хороший ты мужик, Люба. Удачи тебе, будь счастлив, не пройди мимо него.

Я аж замер, сердце пропустило удар и зашумело в ушах. Запнувшись спросил:

– Ч-ч-что вы, Сергей Петрович, имеете в виду?

Хозяин салона, ещё более смущаясь и выдёргивая свою руку из моей, пробормотал:

– Ты, главное, смотри внимательно и поверь. Всё, иди!

Я мгновенно покраснел и стал, наверное, как свёкла. Даже не хочу догадываться, на что Петрович намекает.

На выходе из салона меня уже ждал Васёк. Проорал:

– Глянцу привет!

И протянул мне руку для здоровканья.

– Я смотрю, VIP-статус положительно на тебе сказался. Прямо на глазах похорошел. Правда стал на работу опаздывать.

Я отмахнулся и ответил:

– Какой там VIP-статус?! Я только что уволился. И ещё, Васёк, съезжаю я из квартиры твоего брательника. Давай я тебе деньги за этот месяц отдам.

Васька и Семён рты открыли от удивления.

– Уволился? – переспросил Вася. – Ты чего дуришь? Тебе такое предложение сделали.

– Ты это из-за той аварии? – встрял Семён. – Так говорят, что клиент без претензий. Наоборот, хвалил нас даже.

– Хвалил, не хвалил, а адвокат там уже иск к нам просчитал. Мы с Петровичем решили, что мой уход страсти погасит. Вась, давай, бери деньги.

Васёк замахал руками.

– Ты ж там и недели не прожил. Какие деньги?! А куда ты собрался? Люба, не дури! Давай я с Петровичем поговорю. Ты ж один из лучших наших мастеров, кто тебя заменит?

– Спасибо, Вася, но не надо. Так будет лучше. Он уже рассчитал меня. А работу я себе уже нашёл. Деньги вот, держи.

Васька меня схватил за руку и потащил в сторону от стойки ресепшен. Его лицо сразу стало серьёзным и озабоченным. Я успел только схватить свою дублёнку и заметить странный взгляд Семёна.

– Любослав, ты у этого с ТВ будешь работать? Не ходи работать к этому хлыщу. Он тебе там какую-нибудь пакость сделает. Он же на тебя так всегда смотрит, словно готов сожрать с потрохами. Наши пацаны уже просили меня тебя предупредить. А тут эта история с твоей женой. Если не она, то что ему от тебя надо? Чего он примчался перед тобой оправдываться? То гоголем ходил, а вчера перед тобой словно стелился. И авария эта. Никто в неё не верит. Ты не мог так лохануться. Что-то тут не так.

– Я тоже в неё не верю. В поломку эту. Всегда, говоришь, странно смотрит? Интересно. Спасибо, что предупредил. А к нему я устроюсь всё-таки. Попробую во всём разобраться. Да и деньги хорошие обещает. Поживу я у него. Для прояснения некоторых, так-скать, моментов. Всё, Вась, мне пора на новую работу.

– Ладно, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Если что, звони, заходи. Береги себя, красавчик!

Выйдя из автосалона, проверил, не замёрз ли Рыся на заднем сидении моего старенького опеля, и позвонил Дару:

– Здравствуйте, Дар Александрович, это Любослав, – решил начать всё правильно, официально.

– Люба? – Я поморщился. – Как я рад тебя слышать. Ты же не передумал?

– Я поэтому и звоню, как обещал. Я уволился из салона. Ваше предложение о работе ещё в силе?

– Конечно!.. – поспешно, словно с облегчением, воскликнул мой новый хозяин.

– Буду в больнице минут через сорок. К этому времени вас должны будут осмотреть и, будем надеяться, разрешат ехать домой, – решительно прервал его я.

– Надеяться? – вдруг хмыкнул в ответ Гольдовский. – Ну-ну! Я предупрежу в больнице. Жду.

К указанному времени я был в больнице и ждал свой Дар. Подошёл к медицинскому посту и спросил, осматривал ли доктор господина Гольдовского. Сестричка на посту болтала с санитаркой. На мой вопрос пристально посмотрела и спросила, кто я такой. Ответил, что я шофёр Дара Александровича Гольдовского и должен отвезти его домой. Она, сморщив носик на «шофёра», ответила, что как раз его осматривает сам завотделением. Пока ждал, словно под сканером посидел, девчонки по мне вдоль и поперёк глазами прошлись. Ничего не упустили.

А потом, приняв меня всё же за ровню, решили со мной посплетничать:

– Вы же шофёр? А что ж Дар Гольдовский бабахнулся в аварии? А вы где были?

– Э-э-э… Он захотел один поехать…

– М-м-м… Наверное, к этой своей фифе, что к нему уже прилетала на меховых крыльях страсти, – стервозно улыбнувшись, продолжила санитарка. – Я понимаю, гаишники, адвокат, виновники происшедшего, но баба эта! Вся из себя расфуфыренная, наглая. Её пускать не хотели, у мужика были посетители. Так она такое шоу устроила: шубой своей махала, орала, угрожала. Кричала, что жена Гольдовского. Вот дура-то! Кто ж поверит, что тот самый Гольдовский на такую курву позариться мог?! У него не настолько плохой вкус. А когда-таки прорвалась в палату, вообще клоунаду затеяла. Полезла к «мужу» целоваться. Всех его посетителей распугала. Тут одному от неё плохо стало. Верка, что с ночи на посту дежурила, рассказывала, что его полчаса колбасило ещё в коридоре. Кто хоть она? Ведь точно не жена?

– Не жена, – покорно отвечаю я любопытствующим.

– Я знала! – победно заявляет санитарка. – А в палате такой ор подняла, визг, что-то или кто-то падал. Потом вышел сам Гольдовский и за шкварник выволок эту «жонку». А она-то – «красавишна писаная». На сапоге каблук сломан, пинала она его, что ли? Помада вся размазана, волосы колтуном, глаза как у зомби – чёрные провалы, так тушь размазалась. Трясётся, колотится, всхлипывает, подвывает. А наш-то красавчик подтаскивает её к охраннику и предупреждает, чтобы эту сумасшедшую дамочку к нему больше не пропускали. Что бы она ни говорила. Оставил её, отряхнулся и такой весь из себя прозвездил в палату. На посту попросил зеркало и влажное полотенце, чтобы провести дезинфекцию после бешеной.

Мне Светку даже жалко стало. Что ж он так с ней категорично? Столько времени ей глаза строил, выпады в её сторону совершал, а тут кинул. Да ещё так скандально! Болтушки сказали, что охранник вызвал такси для «фуфыры» и практически выволок её из отделения. Она что-то ещё орала про то, что её все обманули: и Любка-пидорас, и Дар-козлодой.

– Как некая Любка пидорасом быть может? Ну не дура ли эта фуфыра? – искренне делилась со мной ценными замечаниями санитарка.

Медсестра кивала головой и поддакивала. Потом болтушки сделали общий вывод: сколько больных по улицам ходит. Страшно просто. А я сидел и офигевал. Это чего это такое происходит? Во что я таки вляпался? Может быть, Васёк был прав: не нужно было мне идти к Дару работать? Правда, в другой салон тоже пока не стоит соваться. Письма-то рекомендательные у меня есть, но история с машиной Дара ещё на слуху. Нужно пересидеть, Петрович прав. А может, пока пойти в свой универ на кафедру технической эксплуатации автомобилей и автосервиса? Ведь зовут же до сих пор. Профессор наш всё пережить не может, что я не согласился пойти по педагогической стезе, а ведь «какие задатки были, какие способности к науке и педагогике». Пойти, что ли, и в правду, ведь когда-то этого хотелось?

На этом занимательном моменте Дар с врачом вышли из палаты и вместе пошли в мою сторону. Врач что-то втирал пострадавшему, а тот шёл и слушал с каменным выражением на лице. Сплетницы на посту ойкнули, санитарка словно в воздухе растворилась, а медсестра стала создавать видимость бурной работы.

Дар свет Александрович с лейкопластырной нашлёпкой на носу когда меня увидел, улыбнулся, потом нахмурился, затем мордашку свою вытянул, глазищи свои зелёные распахнул, моргать перестал, рот приоткрыл. А потом улыбнулся так плотоядно, облизнулся. Или мне это только показалось? Я тоже впал в какое-то кататоническое состояние. ЭТИ глаза, снова ТЕ глаза, что смотрели так растерянно… Ну почему он на меня так действует? Господи, дай мне сил пережить всё это!

Тут Дар бодрым шагом направился ко мне. Как по ниточке идёт, глаз не спускает, улыбается. И я не могу глаз отвести, стою, не дышу. Когда подошли, старенький врач, строго глядя на своего пациента, сказал:

– Неделю категорически запрещаю садиться за руль машины. Категорически. Вы меня слышите, Дар Александрович?

– Слышу, Евгений Николаевич. Вот, хочу вам представить своего водителя… – говорит мой сладкий кошмар.

– Любослав Викторович Шереш, приятно познакомиться, – разорвал я эту зрительную нить и протянул руку доктору.

Он внимательно на меня посмотрел, взглянул вопросительно на Дара, неожиданно молодцевато хмыкнул, покачал головой, пожал протянутую руку.

– Очень приятно, молодой человек. Завтра с двенадцати до часу приезжайте за выпиской. Мы подготовим все документы. Машину быстро не ведите. Голова может ещё кружиться. Будьте осторожны.

Я буду осторожен, предельно осторожен. Мы пошли на выход. Я за Даром. Не слишком ли бодро он идёт для человека с сотрясением мозга? Не слишком ли воодушевлён? Вслед за доктором моя совесть (или что там?) мне твердила: «Будь начеку. Не теряй бдительность!»

========== 6. Тили-тили-тесто ==========

Вот ведь бдительный! Человек, который всегда на стрёме. Это Люба. Пока ехали в его почти раритетном опеле бежевого металлика, он как настоящий водитель: «да, Дар Александрович», «нет, Дар Александрович», «девяносто девятого года выпуска, Дар Александрович», «не беспокойтесь, Дар Александрович, я быстро починю ваш», «не холодно? Печку не включить?» Я, в конце концов, даже заорал:

– Бесишь! Какой я тебе Александрович?

– Так хозяин же… – невозмутимо ответил Люба.

– Так вот, как хозяин, приказываю тебе, нехер из меня барина делать! – продолжаю орать я. И тут чирк – по шее какая-то игла карябнула, больно! – Ой! Что это?

– Это мой Рыся! – радостно возвестил Люба. Я оглядываюсь, и действительно: на меня два зелёных глаза с наглой рыжей морды таращатся. Я уже видел этого кота, он меня как-то невзлюбил с самого начала, тикал от меня под диван, на руки не шёл. Светка говорила, что этот рыжий весь в Любку. И мне от этого даже обидно было. А теперь вот эта животина цапает меня за шею, а Люба с гордостью говорит: – И нечего на меня орать, х-х-хозяин! Рыся не любит, когда на меня орут. И вам нельзя волноваться, Дар Александрович.

– Скотина, – гораздо тише опасливо проговорил я, косясь на рыжую морду, высунувшуюся между передними сидениями.

– Это вы кому? – Люба непробиваем, на роже довольство. Он вообще какой-то другой. Как будто что-то решил, на что-то решился и плечики расправил. Да ещё этот неожиданный защитник!

– Вам обоим!

– Меня можно так называть, а вот Рыся не любит. Так что вы…

– Люба, я сейчас выброшусь на дорогу! Не смей называть меня на «вы»…

– Как прикажете, х-х-хозяин!

Я издал мученический стон. Ладно. Я же уже своего добился… почти.

Но уверенность Любы стала пропадать с каждым этажом, что приближал нас к моей квартире.

– На чердак, что ли, идём? – растерянно спрашивал мой любимый (водитель), в одной руке удерживая рыжего кота, другой с лёгкостью ухватив сумку с вещами.

– Выше, в небеса.

Когда же я открыл дверь и втолкнул Любу внутрь, тот вообще столбом встал, пришлось его толкать. Приятно смотреть, как парень челюсть отвалил, в глазах паника. Откуда же взялась она, дружок? Где же тот самоуверенный тип, что выпендривался в велюровом салоне опеля корсы? Только его рыжий питомец поспешно вывернулся из рук Любы и решительно направился исследовать пространство. Он рысцой пробежал по периметру, потёрся о ножку барной стойки, с лёгкостью запрыгнул на каменную поверхность кухонного стола, оттуда – на красный холодильник, потом стремглав вниз и носом потыкал в разбросанные чёрные и красные пуфы-подушки, хозяйски прошёлся по дивану, заглянул в огромную круглую стеклянную чашу с цветными шариками, потом повернулся к нам, вернее ко мне, как бы спрашивая:

– И где рыбы? Какого чёрта в аквариуме эта фигня?

Котяра фыркнул и прыгнул на мою гордость – круглую огромную кровать – настоящий сексодром. Рыся улёгся ровно посредине и стал играть кончиком хвоста. Вот наглец!

– Э-э-э, Люба, а он ничего не наделает на кровати? – это я толкаю соляной столп локтем.

Соляной столп несколько оттаял и просипел:

– Дар, – йуху, без отчества, – а сколько у тебя комнат?

– Так одна! Это ж студия, пентхаус. Стоила бешеных денег, тут просто всё зонировано, отдельно только туалет с ванной, вот там, за той дверью…

И тут Люба поворачивается ко мне, на лице отчаяние и ужас:

– Я ухожу!

– Блядь! Что опять не так? Не прибрано, что ли? – Я пытаюсь ему помешать уйти, тот отодвигает меня своей ручищей и уже открывает дверь.

– А Рыся? – спрашиваю я.

Это останавливает остолопа, он решительно направляется к кровати. Но котик вдруг юрко выскальзывает из Любкиных лопат и чешет куда-то под кровать. Любка полез его из-под кровати выколупывать:

– Рыся, ты где, скотина? Предаёшь меня?

Спасибо тебе, котик! Мне открывался увлекательный вид на Любу. Вид сзади. А Рыся издевательски выбегает с другой стороны кровати, прыжок на красные стеклянные полки с книжками, с дисками, со статуэтками и фотографиями. Элегантно прошёлся меж всем этим барахлом и прыг… ко мне. Встал и трётся о ногу. Умница моя, Рыся-мурыся!

– Вот скотина! – в сердцах выговорил Люба, по-прежнему из-под моей кровати. Вылез оттуда и уселся на гладкую поверхность шёлкового покрывала, на Рысю осуждающе смотрит. Он на МОЕЙ кровати, одетый в эту лишнюю дублёнку и идиотские джинсы. На моём лобном месте (в смысле главном) и в таком неприличном виде!

– Не называй его скотиной, он этого не любит. И это… раздевайся. Хватит истерить! Ты мне обещал эти штуки с сыром сделать. Правда, я не уверен, что у меня всё есть для того, чтобы их испечь. Иди смотри, что там есть на кухне, а чего нет!

Люба уселся на кровать, опять ссутулился, обхватил голову, думает что-то, набирается решимости, видимо. Мы с Рысей не вмешивались в этот процесс, просто насторожённо смотрели. Пытаясь не вспугнуть мысли шуганого идиота. Не вспугнули. Уфф! Он стал расстёгивать свою дублёнку, встал и почти нормальным голосом сказал:

– Показывай!

Рыся обратно на кровать, я скидываю пальто и на кухонную зону, что блестит чёрным и красным, отливает стальными штуками, назначения которых я даже и не знаю. Первое, что я демонстрирую с гордостью – мою кофе-машину Philips Saeco. Люба презрительно поджал губы и сам начал рыться в кухне, открыл жарочный шкаф, рассмотрел формы, сковородки, постучал по стеклянным бокалам, повисшим на штанге, как экзотические сосульки, забрался в пенал, отодвигал мешающие мешки, вытащил сито (откуда оно у меня вообще?), бросил его на стол. Потом заглянул в холодильник, долго стоял над светящейся холодной пастью импортного красавца:

– Мда… Начерта все эти навороты, если у тебя продуктов нет… это брынза? Живая ещё? А это? Салями? Вымачивать надо… Из чего печь-то?

– Давай закажем, нам привезут из магазина.

– Ишь, барин! Я схожу сам.

– Э-э-э… Рыся в заложниках! Ты вернёшься хоть?

– Куда я от тебя денусь…

И Люба отправился в магазин. Мне пришлось всё-таки немного прибраться: затолкать разбросанные вещи по углам, открыть окно, чтобы впустить свежесть девятого этажа и близкого к нему трескучего зимнего неба. А потом в душ: нужно смыть с себя липучую больницу, нужно побриться, зубы, в конце концов, почистить. Оттуда услышал, что Любка вернулся, что-то двигает, хлопает дверцами, чем-то шуршит. Понял, что не взял с собой в душ домашней одежды, завернулся в белое банное полотенце, пойду Любку соблазнять!

Не очень понятно, удалось ли мне произвести нужное впечатление. Увидев мой фееричный мытый вид, вычищенный подбородок, обхваченные махровой тканью бёдра, влажные волосы, Люба крякнул, но тут же равнодушно развернулся к столу. Может, его моя бинтовая нашлёпка на носу не возбуждает? Блин, но без неё тоже так се, там нос опухший… Сажусь рядом со столом на стульчик, подпираю голову ладонями, наблюдаю за этими драгоценными руками. Люба, правда, не очень доволен мной, как зрителем:

– Не холодно?

– Нормально, что это будет?

– Плачинда, как и обещал.

– А-а-а…

Люба через сито просеивает на каменную поверхность стола муку, много. Формирует кучкой, сыплет соль. Делает наверху мучной горки глубокий кратер и аккуратно наливает в этот белый вулкан кипяток из чайника и сразу погружает в мучные бока свои такие тёмные руки. Удивительно, всегда представлял себе, что тесто замешивают пухлыми розовыми женскими руками – тесто к тесту. А тут… мозолистые, широколадонные, сильные мужские руки мнут и ласкают податливую массу: к столу, от стола, лава сквозь пальцы, нежные шлепки по мучной попе и с силой сжимает, выталкивая из теста пых. Катает по поверхности стола, вбирая всю муку, и разминает костяшками пальцев, собирает обратно в податливый комочек, нежничает, формируя колобок. И тесто такое белое-белое на фоне этих рук. Из транса меня выводит хриплый голос кулинара:

– Вам плохо?

– А? – Я понимаю, что рот раскрыл, только что слюни не текут, как у дауна. Бровки домиком поднял, глаза закатываются. Собираюсь. – Не, мне хорошо… Бесишь на «вы» меня называть.

– Ясно.

Люба аккуратно положил кругляш теста на стол немного в стороне и накрыл полотенцем, а сам стал нарезать брынзу, вернее, тереть её. И опять белое на тёмном. Потом энергично мельчил на тёрке пресный адыгейский сыр. Тоненько напластал красный болгарский перчик. А дальше вообще атас: разрезал на дольки засохшую салями и кинул в блендер, тот ретиво зашумел и превратил неудобоваримый кусочек в маленькие мясные крошки. Крошки туда же, к сыру. Напоследок резал укроп, кидал в сырно-брынзовую стружку. Люба молча, деловито стал искать нужную посуду. Нашёл широкую сковороду, покрутил её, полюбовался и поставил на поверхность плиты. Включил. Потом разбудил комок теста, отобрав у него одеяльце и хлопнув в бочок, быстро разделил тесто на равные кусочки. Бережно, но сильно раскатал каждую часть в тонюсенькие листочки, ловко производя мукой пасы над столом. И как они у него не рвутся, ведь светятся насквозь?! Закончив с тестом, быстро стал кидать листочки на раскалённую сухую сковороду. Этакий жонглёр мучным пергаментом: бросает, прижимает рукавицей, миг, переворачивает, снова прижимает, миг, снимает, следующий! На столе начала расти горка поджаренных сухих блинов. Пока прижимал очередной блин к сковороде одной рукой, второй смачивал готовые на горке водой. И как ему это удаётся? Ни разу не сбился. Я протянул было руку к верхнему лавашу, огрёб по руке и получил укоризненный взгляд.

– Потерпи!

Мой кулинар зажёг духовой шкаф. Вытащил из его недр противень. Потом я (и Рыся с холодильника) ещё был свидетелем приготовления этой самой плачинды. На каждый блин-лаваш быстро наносит тонкий слой сливочного масла широким ножом, щепоть укропно-салямной смеси сыров, щёпоть перца. Бережно разравнивал начинку, тихонько, как бы извиняясь, придавливал, заворачивал и нежно укладывал на противень. Загрузил готовую красоту в духовку и улыбнулся мне:

– Теперь уже скоро.

По кухне поплыли умопомрачительные ароматы. Люба начал прибираться на столе, мыть, сосредоточенно рыться в посуде. Смотрю на него и дурею: откуда такая ловкость и грация у здорового мужика? Я на кухне как слон в посудной лавке – близко лучше не подпускать. А ведь я его поменьше, постройнее, что ли. Это талант. У меня талант вот на той круглой постели кувыркаться, а у него здесь… парить.

– С чем будешь? – опять как гром на загипнотизированного кролика.

– С тобой, – по-любому кролик ещё в бессознанке.

– С чем? – Люба почему-то покраснел, и этим вывел меня из ступора.

– А с чем надо?

– Можно масла растопить со специями, можно со сметаной, могу майонез домашний по-быстрому…

– У меня всё это есть?

– Сейчас есть.

– А с чем ты будешь?

– Я без всего, но… с молоком… – и опять покраснел.

– Я тоже.

Рыся что-то заурчал, видимо, тоже по молоку убивается скотинка.

В общем, сначала был шок визуальный, после – вкусовой. Мне кажется, что я сожрал не меньше шести конвертиков и выдул пол-литра молока. Люба же скромно, хотя я не считал, конечно… Он в основном сидел и созерцал, как я обжираюсь. По-моему, таял.

А мне теперь полежать: сотрясение желудка на фоне пограничного состояния мозга. Пузо надулось, и бешено там что-то заработало, склоняя меня отдохнуть после тяжкой работы. Шатаясь, дошёл до кровати и пал в изнеможении. Вроде даже уснул. Проснулся от звуков душа и от того, что там в ванной что-то грохнулось – мыльница, наверное. Наглый Рыся торжественно возлежал на моём пузе. Люба, значит, в душе… И почему мне не пришла идея в голову какое-нибудь окошечко оставить в стенке, сейчас бы подсмотрел… Лежу, фантазирую…

Звук воды прекратился. Дверь щёлкнула замочком. Щёлочка, и показался нос и глаза Любы, он пристально смотрел на меня, прищуривался, присматривался, сплю ли я? А я в темноте лежу, из-под ресниц наблюдаю. Сплю, сплю… выходи давай! И он выходит! Нихуя себе! Он обернул свои бёдра в маленькое полотенчико, что висело для лица. Ах да, я ж в большое себя завернул! Вот гад… Мою закипающую энергию и прекратившееся дыхание тут же просёк Рыся, морду задрал, встал на мне всеми четырьмя конечностями и стал лапами меня мять, когти выпускать… А-а-а… эта тварь за него! Я застонал.

А Люба, по-моему, окаменел от этого моего эротического звука, замер над своей сумкой в позе зашуганного попаданца. Типа тут так и стояло, не обращайте внимания! Притворяться не было смысла…

– Люба. – И он поднял на меня взгляд, даже через темноту ночи я увидел страх и что-то ещё.

– Я не нашёл полотенца… – шёпотом ответил он мне.

– Люба, я подонок.

– Я… я знаю… – нихрена себе!

– Я в смысле: «спасибо» тебе не сказал, полки в шкафу не выделил, полотенца тебе не дал, разлёгся тут и хочу тебя ужасно…

– Не стОит… Что?

– Что слышал! – я поднимаюсь с кровати, приближаюсь к нему. – Люба, я не знаю, что ты обо всём этом думаешь…

– Не думаю вообще… – он стискивает полотенчико у себя на паху и медленно отступает к двери.

– Может, ты меня сейчас пошлёшь…

– Куда?

– Может, даже прибьёшь…

– Я зарекался тебя не трогать!

– Люба! – я уже почти вплотную, а он ухватился за ручку входной двери. – Наоборот, трогай! Куда ты собрался?

– Да-а-ар! Тебе Светка сказала, и ты теперь будешь… будешь… – он дёрнулся от моего касания и крикнул это, собирая остатки мужества.

– Буду! Буду! Нахер Светку! Я к тебе всё это время ходил, а не к ней. И раз уж я заполучил тебя, то буду идиотом, если не рискну! – тоже крикнул я, прижимая его собой к двери, и тише: – Не отталкивай, я прошу…

И он сглотнул. Это знак. И я накинулся: да, я был прав – губы мягкие, да, я помнил – кожа пахнет хлебом, да, я знал, что такие руки могут только приносить удовольствие. И Светка была не права, он не снулая рыба, он не тюха, он – тепло и энергия. Я только несколько секунд атаковал, а потом рык – и это не звук рыбы, а наступление волка, льва, медведя. Если у этих мохнатых могут быть такие руки! Мозолистые, широколадонные, сильные – они мнут и ласкают податливую массу моего тела: к кровати, под себя, кожа выпирает меж его пальцами, нежные шлепки по ягодицам, по бёдрам, с силой сжимает, выталкивая из теста моего тела стон. Катает по поверхности круглой кровати, вбирая в себя моё сознание, проводит костяшками пальцев за ухом, захватывает крошку соска горячими губами, нежничает, урчит. Я белый на фоне его рук, я девственник на фоне его умений. Из транса меня выводит хриплый голос:

– Тебе плохо?

– Плохо… Я сейчас сознание потеряю. Остановись, нужен презерватив, – я вырываюсь из его полоумных объятий, скатываюсь с постели, грохочу костями по полу, сначала на четвереньках (отлично, звезда ТВ!). Потом всё же вертикально устремляюсь в ванную комнату. Нельзя, чтобы он очнулся. Нельзя, чтобы начал там опять что-то анализировать и рефлексировать. Он уже мой! Хватаю несколько квадратиков с рельефным колечком – презики с банановым вкусом (как это важно, боже мой). Что ещё надо? О, есть массажное масло для тела. Беру его и несусь обратно, чёрт, падаю и успеваю заметить испуганные зелёные глаза под кроватью (Рысь, терпи! Это будет часто так!). Меня поднимают с пола всё те же руки моего Любы. Он забирает у меня резинки, бросает все, кроме одной, на тумбочку и хрипло говорит:

– Я сам, я не умею, но знаю, как…

И… он умеет. Капец, как я орал:

– Да-а-а-а… Да-а-а-а… Да-а-а-а…

И это не от боли, а от экстаза. Он всё сделал точно и жадно: и руками, и телом, и губами. В момент, когда уже оказался во мне, держал за ступню, массировал её большим пальцем, и это каким-то волшебным образом отражалось на изнемогающем члене. Мой любимый автослесарь, мой любимый кулинар, мой долгожданный любовник… Он ещё долго лежал на мне, что-то делая с моими волосами, дул в глаза. Идти в душ не было сил, тем более тут валялось моё полотенце. Я натянул на нас обоих одеяло и шёпотом приказал:

– Спать!

– Слушаюсь, х-х-хозяин!

– Щас получишь!

– Ещё раз?

========== 7. Неплатонический Люба ==========

Ещё будет много раз! И сейчас всё начинается с невесомой ласки губ. Любимый. Дар. Мой Дар. Какие сладкие слова. Значит, и в моей жизни есть сказка? Есть, теперь знаю, что есть. Он сказал, что всё это время ходил ко мне. Ко мне! Ко мне, невзрачному увальню: ни кожи, ни рожи. Как же легко и уютно на душе! Словно невесомыми облаками окружена она, и сама – такая же невесомая – парит в лучах тёплого ласкового солнца. Чувствую его лёгкое касание и горячий язык на ухе. Какой-то маленький язык – и шершавый… Вот же гад!

– Рыся! – тихо шиплю я. Темень глубокая, значит ещё ночь или… Ага, на потолке высвечиваются зелёным цифры 5:20. Раннее утро. – Гад ты, Крыся! Что, жрать хочешь?

Подслеповато смотрю в наглые зелёные неморгалки кота, который сидит рядом с моим лицом и, урча, мнёт одеяло. Похититель покоя и сердца был рядом, обхватил мою правую руку и прижался своей щекой к плечу. Я попытался освободиться, чтобы сползать покормить рыжего тирана. Дар лишь сильнее сжал свою добычу и недовольно поморщился. Улыбка расцвела на моём лице. Он не хочет меня отпускать даже во сне. Какой же ты собственник, Дар!

– Я тут, я рядом, я с тобой, – шепчу в макушку любимого. Он расслабляется, и недовольная складка между бровей разглаживается. Аккуратно, чтобы не разбудить собственника, я высвободил руку и пошёл под конвоем кота к миске. Вытащил из сумки пачку сухого корма, насыпал, проверил в другой миске воду и дал усатому вымогателю его порцию ласки. Ну не может он есть, пока не почешешь его между ушами.