Текст книги "Умру и буду жить (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Вдруг вижу, Мазур садится, обхватывает голову, затыкает уши и шёпотом перебивает мой крик:

– Я такой же?

– Нет. Его я ненавижу.

– Что было дальше? Рассказывай! – страшным шёпотом прозвучало в тёмной комнате.

– Я сказал «нет». Я всегда буду говорить «нет». Он окружил меня собой, не отступал, а у меня экзамены, а у меня выпускной. Я скрывался от него у одноклассников, уезжал к бабушке и потерял из виду Олеся. Его понесло опять в клуб, он не мог остановиться. И однажды его приволокли менты, накаченного. Скрывать от родителей уже было невозможно. Конечно, они стали трясти меня. А я только бубнил, что не доглядел… А после очередного отказа Стоцкому в нашем подъезде появились фотки. Голого меня, в сперме, я пою песню, но впечатление, что улыбаюсь… И надпись: «Мальчик развлекается, пока его брат накачивается». У отца был инфаркт. Мать обвинила меня в проблемах брата, прокляла… Они кинулись его лечить, спасать. А я кинулся в Москву, спасать себя. Я надеялся, что начнётся новая жизнь. Но через полгода Стоцкий приехал за мной. И всё по-новой! Подкарауливал, похищал, связывал, спаивал. И дело было уже не в любви! Какая любовь? Это его блажь! Ему отказали? Ему? Как так? Он доказывал себе, мне, всем, что он завоюет, приручит. Назло ему я в первый раз спал с мужиком. Позвонил ему и сообщил. Он прилетел, избил меня. И я стал практиковать, тем более деньги были нужны очень. Деньги у Стоцкого я не брал. Казалось, со временем он остывал, был занят собой, своим бизнесом. Потом вспоминал, придумывал какую-нибудь очередную мерзость. И вот незадолго до твоего появления он решил обратиться к Мураду – специалисту по осуществлению мечт таких извращенцев, как Стоцкий. Метод старый: скрутить меня долгом, да так, что не выплатить в рассрочку, так чтобы сдался на милость победителю. А тут ты! Я представляю бешенство Русланчика. А когда ты приехал выплачивать долг Олеся, он понял, что проиграл. Проиграл человеку, который даже не подозревает этого.

– Я не играл на тебя.

– В том и парадокс. Не играл, а выиграл. Андрей, – я тоже сажусь, прижимаюсь к его спине. – Он опасен. Не стоит его недооценивать. Он псих. Может, мне стоит просто уйти от тебя… на время.

– Я не знаю, что делать. Я чувствую себя таким же уродом, как этот Стоцкий. Я такой же насильник и изверг.

– Ты был пьян.

– Ты меня защищаешь?

– Я не хочу, чтобы из-за меня у тебя всё разрушилось.

– Ты ничего не разрушил, ты просто меня изменил. Оказывается, что я не знал, что такое любовь… Но когда мы выберемся, напоминай мне, чтобы я не требовал от тебя взаимности, чтобы я не удерживал тебя. Я понимаю, что ты не можешь…

– Андрей! – толкаю его в спину так, что он сваливается с кровати. – Ты придурок? Я остаюсь с тобой! Я твой! Я почти…

========== 14. ==========

Мы ещё шептались с Андреем. Шептались, потому что так надо. Потому что Дамир велел ничего не говорить даже при Иване, он ни в ком не уверен. Андрей рассказал, как они ездили в дом Гольца, как он лично простукивал опорные стены, как забирались в вентиляционный люк, спускались в подвал. Пусто, безопасно, стерильно. Специалисту по кадрам поручили проверить все анкеты на связь со Смоленском, с фирмой Стоцкого, с его возможными контактами. И тоже чисто.

– Может, другие строения? – шепчу я в губы заметно потемневшего Мазурова.

– Восточный уже сдали. Нас там уже нет. Сейчас строятся ещё два коттеджа, но там не мои проекты, не мои расчёты.

– У вас есть ещё архитектор?

– Конечно. Я занимаюсь только оригинальными заказами. Есть ведь и типовое строительство. Из моих проектов – только «кривой» сдаётся на днях, должны были послезавтра сдавать, но Дамир говорит, что надо переносить. А новый – так там всё на стадии разработки, заказчик только землю оформляет на себя, даже котлована нет. Я вообще не понимаю сущность угрозы.

– Если я не бросаю тебя и не прихожу к нему, то он что-то взрывает и этим ломает твой бизнес, и ты оказываешься за решёткой.

– Уже жилые дома он ведь не может разрушить? Тогда только идиот на меня подумает! Будет же очевидно, что я тут не причём! Его быстрее найдут, чем меня обвинят!

– А если падает только сданный дом? Падает по якобы технологическим причинам.

– Ну… скандал, конечно. Типа хвалились тем, что «нам по плечу любые формы архитектуры», а сами технологию нарушаете. Заказов не будет. По миру пойду, хотя вряд ли… Правда, если кто-то погибнет. То тогда могут инкриминировать небрежность. Но ведь эксперты в органах тоже не валенки, они смогут определить, где подстроенная авария, где просчёт, а где качество стройматериалов подвело. И если вскроется первое, то мне вообще ничего не грозит, ибо я чист. Мотивов подстраивать обрушение собственного творения нет.

– Насколько реально организовать обрушение так, чтобы было не определить, что это диверсия?

– Очень сложно. Нужно быть специалистом экстра-класса. А у твоего Стоцкого такой есть?

– Он не мой. Не знаю, кто у него есть. Но я знаю, что он сам псих, но не недоумок. Если он это мне сказал, то уверен, что всё произойдёт по плану.

– А может, он блефует?

– А если нет?

– А если я полезу целоваться, ты…

– Боюсь, растаю, конечно! Ты сейчас будешь нотариально заверенные прошения писать, чтобы быть со мной?

На этом шептание закончилось. Другие звуки. Необъяснимое легкомыслие!

***

Ещё одни сутки до «развязки». И совсем никаких метаний и предчувствий. Дамир работает, Мазур предупреждён, Иван в счастливом неведении. Поэтому я спокойно работаю. По совету Мазура убрал номер Стоцкого из «чёрного списка», пусть звонит. И он позвонил уже к вечеру.

– Стась, это я.

– Понял, слушаю.

– Так это я тебя слушаю, я жду тебя завтра.

– Ты в Москве?

– Конечно! Я в этот раз без тебя не уеду.

– Руслан, а где гарантия, что, если я поеду с тобой, ты отстанешь от Мазурова?

– Моё слово! Мне его бизнес не нужен, мне нужен ты. Если ты готов, я могу тебя сегодня забрать, зачем ждать завтра?

– Руслан, я не поеду с тобой. Давай я просто уйду от Мазурова. Но не к тебе. Уходить к тебе – это смерть. Ты хочешь меня добить?

– Ты не знаешь, что говоришь! Ты не жил со мной. Ты что-то придумал, нагородил себе принципов, хоть бы раз попробовал! То, что я был жесток с тобой, – это вынужденная мера. Я был бы с тобой нежен и ласков. Да… что я тебе говорю? Сколько можно говорить одно и то же восемь лет! Ты меня не слышишь.

– Ты меня тоже не слышишь. Ты. Мне. Противен. Я не люблю тебя. Я боюсь тебя. Я не могу тебе простить того первого раза, а ты уже столько всего натворил!

– Всё-о-о! Завтра в полдень твой ответ!.. Ты спишь с Мазуровым?

– Не то слово! Я с ним любовью занимаюсь! Слышишь? Не трахаюсь, а именно любовью…

– Поблядушка!

– И если твои грёбаные планы осуществятся, то я не брошу его, буду рядом, поеду за ним, буду ждать. Понял? – я ору так, что Вася Бечкин испуганно всовывает голову в массажный кабинет, где я разговариваю по телефону. – Он – человек! А не зверь. Я люблю его, хотя он об этом и не знает!

– Я убью тебя! – шипит подонок.

– Давно надо было!

– Завтра я жду тебя. В полдень ты мне звонишь и говоришь, где тебя забрать. Иначе уже вечером твой Мазуров будет закрыт, он будет главным подозреваемым.

– В чём?

– До завтра! Целую, хочу тебя, люблю блядь такую!

Короткие гудки.

Как он уверен! Он уверен, что уже вечером Андрея задержат. За что? Он опять растревожил, растряс болячки, разбередил раны. Сижу и туплю. А у нас ещё сегодня «праздничная феерия» в салоне: закончили работу на два часа раньше в честь трёхлетия заведения. Лилиан накрыла поляну на журнальном столике, который перенесли из предбанника в дамский зал. Хозяйка недолго парилась: заказала роллы в бешеном количестве и поставила мартини с соком. Гала вытащила азербайджанское терпкое вино, что ей Мурад преподнёс. И вот сейчас идёт «гульба». Веселья, конечно, нет: так, пьянка местечкового характера, разбавленная высокопарными тостами Бечкина, тупостью Юленьки и неожиданными откровениями Галы. Последняя как выпьет, так начинает судьбы устраивать. Гала тащит меня курить, всучает мне сигариллу Davidoff со вкусом яблока – ей кажется, что тонкие коричневые палочки делают её утончённой. Но эффект ничуть не хуже обыкновенной сигареты, яблоко только всё портит.

– Что, Стасичка? Опять из-за тебя мужчинки залупились? Хуедуэльня намечается?

– Залупился только один. Да и слово «опять» тут как-то не подходит. Никто никаких дуэлей не устраивал никогда.

– Не смеши пизду, она и так смешная! Мне ж Мурад разложил всё полкам! Когда у тебя квартира сгорела, когда ты к этому архуектору попал под хвост, тогда Мурадик еле жив остался. Он, ядрён-пистон, этого смазливенького претендента на твою жопку еле уговорил. Тот дюже серчал, что ты утёк от него. Хотя, может, мой верблюд сохатый мне заливает? Этот Мазур, он отодрал Мурадика из-за тебя? Битва-то была?

– Битва? Нет. Я хоть и не совсем вменяемый был, но никакой битвы не наблюдал. Андрей тупо заплатил Мураду долг за квартиру. Ни одного синяка и ни одной царапины! Они, правда, в дом ушли с деньгами. Но вернулись целы-невредимы.

– Хм… – Гала, довольная, расплылась в улыбке. – Вот ведь, пиздепеклоид! Навешал мне изделий на уши! Значит, он сочинил сюжетец, чтобы денежки припрятать и от этого твоего смоленского ухаря отмазаться. Мурад ведь всем рассказывает о том, что Мазур погром устроил и его сучью морду прищемил при всём честном народе.

– Он же не выполнил заказ Стоцкого. Вот и сочиняет. Оправдывается.

– Хрен с ним, с Мурадиком. У него сегодня сын приехал. Папашка занят, одаривает щеночка. Ты-то как? Притулился плотно или ещё телепаешься?

– Притулился, Гала! Пойдём уже роллы доедать!

Мне про Мурада слушать неинтересно. Меня больше мучит вопрос, что же в башке у Стоцкого, а не какие у него отношения с этим толстопузым джигитом. Накатывает какое-то раздражение на все эти игры и игрища. Всё, блядь, не просто, всё изподвыподверта, у каждого свой спектакль. И у меня тоже. Сначала был идиотом, что пошёл расплачиваться за Олеся. Жизнь показала, зря: Олесю это не помогло, меня чуть не убило. Потом эти игры со Стоцким на расстоянии, на черта сообщал ему о своей горизонтальной подработке? Да и с Мазуром повёл себя как придурок: нужно было раскрыться, когда Филин уехал, Андрей бы отпустил, он не убийца. А я, актёрище, даже массаж ему вместо Васьки Бечкина сделал, суп с плевком ел. И сейчас сериал продолжается! Мурад хитрит, Мазуров мучается, Стоцкий выше себя прыгнул, извращаясь в новых сценариях порабощения меня, а я… а я напиваюсь. Осточертело всё! Мартини с апельсиновым соком – капец какая гадость! Уже сегодня буду блевать заразительно.

И блевал. Уже по дороге домой Иван вынужден был останавливать машину. Ночью несколько раз перелазил через Мазура, бежал общаться с белой керамической штуковиной. Утром пришлось извиняться перед Андреем. Чуть в извинительном порыве не сказал, что «я, такой-сякой, проблевал нашу последнюю ночь». Заткнул себя вовремя. А Андрей всё-таки не удержался и вспомнил основную тему дня:

– Ты ведь не уйдёшь к нему? Ради какой-то эфемерной угрозы не будешь геройствовать зря? Может, мы сегодня просто будем дома сидеть? Никуда не пойдём?

– У меня завтра выходной. Завтра и «посидим». А к Стоцкому я не уйду. Он мне звонил вчера.

– И?

– Обещал, что сегодня вечером ты будешь арестован.

– Мне кажется, что он блефует…

На всякий случай целую Мазура смачно и томно перед выходом из машины. Иван покрылся ровным пунцовым окрасом, вжал голову и отвернулся. И похуй!

– Андрей, будь осторожен. Он не может нас победить!

– Не может, – улыбается Мазур. – Будь на связи.

В салоне было безлюдно, видимо, мартини вчера никому «не пошло». Гала уже стригла первого клиента, меня тоже тётка дожидалась. Время неумолимо тикает и невесело напоминает, что двенадцать скоро. Легкомысленно, легкомысленно я провёл эти дни. Рассказал Андрею и решил, что проблема решится кем-то более мудрым, более сильным. Но ведь Руслану нужен я, а не Мазур, нужно самому держать удар, защищать те капли счастья, что попробовал на вкус в последние дни. Это ведь мне угрожают повторить «историю в виде фарса», стоп… Я даже застыл с ножницами над щёткой волос с макушки между пальцами. Тётка забеспокоилась, я вымученно улыбнулся ей в зеркало и продолжил стричь.

Руслан сказал, что я буду свидетелем против Мазура. С чего это? Если разрушается какой-то дом, разрушается его бизнес. То с какой стати меня вызывать свидетелем? Я к его делу не имею никакого отношения. Совсем никакого. И Руслан об этом знает, он тогда в машине понял, что я впервые слышу о таланте Мазурова, я ни разу не был ни на работе, ни на объектах. Чтобы обвинить Андрея в преступном умысле, нужно предъявить какой-то мотив. Мотив связан со мной, раз меня, «он уверен», вызовут на суд. Значит что-то есть такое… У меня засвербело в голове. Бросаю тётку. Бегу в соседний зал.

– Гала, я правильно помню, ты вчера Мурада верблюдом назвала?

– Тебе это запало в сердце? Если он на верблюда запечённого похож!

– Гала, а его сын приезжает из Испании?

– Гвоздец, какой ты догада! Я, по-моему, тебе говорила это! У них там в Гранаде мёдом намазано, ездиют туда всем семейством. Деньги просирают, извините… – это она клиенту сказала, держит себя в руках, не матерится.

Я возвращаюсь в своему креслу, с удивлением вижу там какую-то женщину. Вспоминаю, что стриг её. Лихо закругляю причёску, брызгаю спреем для укладки, вру, что не рекомендую ей делать мелирование, так как испортится структура волоса. Дескать, пусть волосы отдохнут месяца три. Сушу, укладываю незатейливую шапочку блёклых волосиков. А у самого внутри выстраивается некая картина. Осталось только выяснить окончательно. Когда клиентка, довольная стрижкой, ушла, я набираю Андрея:

– Андрей, скажи мне, тот восточный дом ты строил для Мурада?

– Да, для его сына… – сконфуженно ответил он.

– Вы тогда точно миром договорились? Пока я был в машине с Иваном, вы не ссорились? Ты деньги заплатил за меня и всё?

– Я… не платил. Я, можно сказать, обещал дом достроить без финальной выплаты… Он сам так предложил расплатиться. Прости. Это важно?

– Очень важно. Стоцкий хочет обрушить именно этот дом. Он думает, что у вас произошёл конфликт, что вы сцепились из-за меня, что Мурад тебя вынудил уступить дом. Обрушение дома на головы членов семьи Мурада будет выглядеть как месть, как мотив! А если ещё раздуть историю про твою любовь ко мне, так вообще всё на места становится. Звоните Мураду, пусть ни в коем случае сегодня туда не суются!

– Стась, ты уверен?

– Андрей! Умоляю, лучше перебздеть, чем недобздеть! И это единственный вариант! Звони этому верблюду!

– Вообще-то я с ним не общался, с ним работал Грум, но найду сейчас…

– Кто?

– Это фамилия такая. Он технолог, немного дизайнер, специалист хороший. Грум сдавал этот проект, заканчивал всё там, ну, ландшафтный дизайн, стены, свет…

– Грум Пётр Карлович?

– Да. Ты его знаешь?

– Это мой преподаватель из архитектурки. Андрей, не говори Груму, это он помогал Стоцкому!

– С каких пирогов он помогал?

– Ты знаешь, что он читал нам? Теория горения и взрыва.

– Но почему? Неужели деньги?

– Андрей, сейчас не время! Пусть Дамир остановит Мурада!

– Подожди, так надо ехать туда искать!

– Куда?

– Так на Гурзуфскую! Где дом этот!

– Андрей! Спасай верблюда, а не дом!

И я жму «отбой». Да, всё сложилось. План Стоцкого прост: и Мураду отомстить за то, что тот его надул с моей доставкой, и Мазура убрать от сладенького Стася. Кидаюсь к Гале, велю ей звонить Мураду. Тот не берёт трубку. Приказываю бросить всё и звонить ему неустанно, пусть не пускает никого в новый дом и сам дома сидит. Вызываю такси, прошу Юльку, чтобы обзвонила всех клиенток и отменила запись.

Плюхаюсь в машину такси.

– Мне на Гурзуфскую.

– Ого! – недоволен водила. – Куда там?

– Там увидим. Дом-дворец в арабско-испанском стиле. Едем!

Автомобиль помчал по потным от трения машин московским улочкам, навылет из города. Странно, но доехали очень быстро, дом нашли сразу, он практически на въезде стоял.

Пусто. Уф-ф-ф… Ворота заперты, вокруг добротная каменная ограда. Решил перелезть. С высоты «крепостного вала» осмотрел диспозицию. Никого, даже собак. Наверное, в доме сигнализация. Видно, что тут ещё никто не живёт, хотя строительного мусора тоже нет. Около главного входа с изящными колоннами, прихваченными полосатыми арками и арабесками по лицевой поверхности, даже разбита клумба, кто-то готовит дом для молодого хозяина. Я спрыгиваю во двор. Достаю телефон, время полдвенадцатого. Достаю телефон, набираю номер, который оканчивается на «…333».

– Аллё, Руслан?

– Я ждал твоего звонка.

– Я готов поехать с тобой.

– Неожиданно.

– И тебе всё равно, что я тебя ненавижу? Что я буду умирать рядом с тобой каждый день? Что буду несчастлив?

– Всё будет не так.

– Руслан, ты это называешь любовью?

– Я никак не собираюсь это называть, я увезу тебя и докажу тебе, что…

– Приезжай за мной. Я твой, – перебиваю я.

– Адрес? Надеюсь, что не к Мазурову?

– Нет, Гурзуфская… – я ищу табличку с номером дома. – Три. Я здесь один, я жду тебя.

– А где это?

– Гурзуфская? Это за МКАДом посмотри по навигатору.

– Я скоро буду, – даже по голосу я понял, что Стоцкий улыбается. – Я так долго ждал.

Теперь подожду я. Этот великолепный дом – достойное место для финальной сцены всей этой идиотской трагедии. Интересно, знает ли Стоцкий, как выглядит дом Мурада? Я думаю, что взрыв предполагается в любом случае, поеду я с Русланом или нет. Непонятно только, на какое время он запланирован, об этом знает лишь Грум.

========== 15. ==========

Я обошёл дом вокруг. Красиво, добротно, основательно. Действительно дворец. Тёмные коричневые плитки облицовки похожи на туф, приятный, пористый на ощупь. Но, наверное, это не настоящий туф, дороговато, даже для Мурада. Но вся красота всё же при входе: пространство крыльца щедро отдано под аркадную галерею, опирающуюся на пять арабских колонн со стройной ножкой и увесистым «ордером». Арки, как положено, вычурные, круглые, с острыми «пальчиками», на фасадной части фронтона ажурная резьба по штукатурке. Интересно, кто рисовал орнамент арабесков? Вряд ли Грум. Внутри галереи на стене самого дома глазурованная керамическая плитка ярких зелёных, синих, жёлтых орнаментов, типа мудахерская керамика. Для реплики уголка знаменитой Альгамбры только фонтана со львами не хватает. Двери закруглённые, деревянные, солидные. Двери тоже выделяются изящными колоннами. Окон в этой части здания нет. Здорово! Думаю, что именно этот мавританский портал с небольшим куполом на крыше – главная заслуга Мазура. Он талантливый архитектор, да и имитатор тоже.

Этот дом – часть меня: меня за него купили. Пусть это будет вот эта часть, самая красивая. Думаю, Грум направит взрыв как раз на эти своды галереи, на купол. Надо было внимательно слушать его на лекциях, что он там говорил про управляемый взрыв, про поднятие эпицентра взрыва. Вряд ли взрыв рассчитан ровно на двенадцать. Сколько у меня времени?

Звоню Гале:

– Стасичка, я до этого верблюда дозвонилась! Он напугался не на шутку, аж пердёж стоит в телефоне! Короче, ему уже этот татарин сообщил. Они не поедут туда!

– Гала, во сколько его сын должен был в дом приехать?

– Да не только его сын, они всей шоблой своей джигитской собирались подарок демонстрировать! Сказал обтекаемо – днём. А ты-то где?

– Я… здесь, у дома Мурада. Жду одного человека.

– Стасичка… сыночка… ты не удумал ли чего плохого? – вдруг осипшим голосом и без обычных своих словооборотов выдавила Галя.

– Галя! Всё налаживается! Какое плохое? Хорошо, что ты дозвонилась! Пока! – весело прощаюсь я.

Только дал «отбой», как телефон снова зазвонил. Андрей. Нет. Не беру. Он начнёт орать. А я, быть может, хочу сам. Мне хочется, чтобы этот ублюдок понял, как я его ненавижу. Андрей звонит ещё и ещё раз. Потом звонит Дамир. Потом звонит Иван. Потом звонит Гала. Отключаю звук, а то ещё сломаюсь. Снимаю ремень, сажусь спиной к входной двери. Ремень завожу за одну их двух колонн так, что колонна стала вторым моим позвоночником, ремень пристегнул её ко мне, я продел оба конца в петлицы джинсов, выдернул карабин. Ожелезненные кончики ремня связал в узел, со всей силы затянул. Плюнул на узел, затянул ещё. Хрен развяжешь! Пояс мягкий, ткань сдружилась с помощью слюны, спеклась. Только разрубить мой «гордиев узел». Сижу по-турецки, подпирая колонну. Я – часть дома, я самая красивая её часть. Мне пришла в голову мысль позвонить маме. Не стал. Что я ей скажу? Что твой единственный сын решился написать концовку? И что он не знает, будет ли она счастливой?

Шум машины, хлопок двери. Некоторое время никого. Потом крик:

– Стась!

– Руслан! Я в доме! Перелезай через забор!

Через минуту Стоцкий спрыгнул на траву двора. Жаль, не вижу его лица: очков не взял с собой. Но он остановился на дорожке, метрах в десяти от ступени крыльца.

– Зачем ты сюда приехал, Стась? – голос Руслана напряжён и хрипл.

– Хотел полюбоваться домом, что стал заложником моего тельца! – звонко отвечаю я. Он знает, что это за дом. Может, не узнал по адресу, но внешний вид мини-дворца ему знаком.

– Зачем ты там сидишь? – Руслан стоит посреди двора, не заходит внутрь.

– Жду тебя.

– Я пришёл, поехали, – машет он рукой.

– Давай побудем здесь, хотя бы с час! Здесь очень красиво, правда?

Стоцкий дёргано смотрит на часы, потом на крышу аркадной галереи.

– Стась, ты трезв?

– Как стекло!

– Стась, поехали… – он просит.

– Иди ко мне!

Руслан ещё раз смотрит на часы. Нерешительно идёт внутрь, ко мне. Присаживается рядом на корточки, смотрит внимательно своими зелёными злыми глазами на меня. Девчонки, наверное, сказали бы, что он красивый. Черты лица правильные, симметричные, стильная причёска, намечающаяся бородка-якорь, высокие скулы, густые брови. Он ещё не видит, что я себя привязал.

– Стась, пойдём, – он кладёт мне руку на плечо, проводит ею по шее, устраивает на моей скуле. Потом второй рукой на другую сторону лица, припадает ко мне и целует в губы. Ах, какие мы нежные! Ах, какие мы страстные! Прямо показательные выступления. Шесть-ноль, шесть-ноль, шесть-ноль, шесть-ноль, ой, пять-шесть… Последнее за то, что прикусил малость. Выдал нервишки! А я ведь часть этого дома! Я статуя при входе! Мне не положено отвечать и языком ворочать. Я бесстрастен, холоден, я из гипса или из мрамора. Но Руслан вдруг резко просовывает руку за шею, другой под коленку, дёргает, пытаясь тащить. Ремень впивается в живот, я начинаю истерично ржать. Получается что-то типа кашля. Стоцкий не понимает, что держит меня? Он лезет ко мне за спину, видит ремень.

– Ста-а-ась, – страшно шепчет он в ухо мне, пытается достать до узла, я бью по его рукам. – Стась! Зачем? Зачем это? Стась, расстёгивай!

Руслан таки скручивает мои руки, наваливается на меня и видит, что пряжки нет, что там узел. Он сразу отпускает меня. Хлесть! Пощёчина! Голова дёрнулась и бахнулась о мою колонну, о мой второй позвоночник.

– Что ты наделал, придурок? – шипит он, а из глаз этих хлорных яд клубится. Но у меня иммунитет на его яд, на его пощёчины.

– Звони Груму! Пусть дезактивирует всё здесь!

Опять хлесть по щеке!

– Идиот! Упрямый блядун! Это невозможно! Я даже не знаю точно, когда должно рвануть и где!

– Тогда оставь меня и спасай свою задницу! Так как рванёт здесь, там над куполом.

– Стась, я сейчас что-нибудь придумаю. Развяжу! – он нагибается, опять сцепляет мне руки, вгрызается в узел зубами. А я, упрямый блядун, давлю животом на узел, стягиваю крепче. Его зубы соскальзывают, не получается, узел крепче. Он, намучившись, отодвигается, тяжело дышит, смотрит на меня зверем:

– Зачем ты это делаешь? – орёт мне, и в его глазах уже не злость, а дрожит отчаяние. Отчаяние консистенции слёз и вкуса моря.

– Я поклялся себе, что ты меня не получишь! Что лучше сдохну! Я тебе как только ни говорил это, как только ни посылал тебя! Ты не понимаешь, ты больной! Ты сломал мне жизнь! Из-за тебя я столько лет без семьи, я вынужден был зарабатывать на учёбу и на жизнь таким способом, что я опротивел сам себе. Из-за тебя у меня всё здесь выжжено, я любить не могу. Только ненавидеть!

– А ты не сломал мне жизнь? Ты отравил её собой! Сначала отравил, а потом сказал: «Нет!» – и противоядия не оставил. Думаешь, мне не больно? Почему, если ты «не голубой», как ты мне тогда сказал, ты стал спать с мужиками? Почему не со мной? Я бы сделал всё для тебя! Ты бы крутил мной, как хотел! Может, я бы исцелился? И все бы были счастливы!

– Все – это кто? Я? Видишь, как я счастлив! Как я собрался жить с тобой! Хочешь, чтобы я был твой, останови взрыв! Обещаю, поеду с тобой!

– Я не могу! – Руслан упёрся лбом о пол. – Сдался тебе этот дом! Этому чурке так и надо! Он, в конце концов, тебя продать хотел!

– А ты – купить!

– Давай я ещё раз попробую развязать, не может быть, чтобы не получилось! Уже полпервого! Стась, я люблю тебя!

– Погибнем вместе, любимый! – улыбаюсь ему я. Руслан видит валяющийся карабин от ремня, пытается с его помощью пролезть в узел. Я опять мешаю. Тогда он врезал мне под дых. А-а-ап! Воздуха! Потемнело в глазах. Только шевеление его головы у живота. Но у него всё равно не получается. Тогда он задирает рубашку и начинает целовать, забираясь губами выше и выше. Садится мне на ноги, целует лицо, шарит по плечам, забирается в волосы. Потом дёргается, хватается за карман, вытаскивает телефон. Тыкает в него, смотрит наверх, соскакивает, выбегает с галереи на траву, во двор. Слышу, он ругается в трубку:

– Бери, бери, тварь! Где ты? Бери!

Видимо, Пётр Карлович недоступен. Руслан смотрит на часы, смотрит на меня, кричит:

– Стась, ты же куришь! У тебя есть зажигалка?

– Нет! Беги, Руслан! Если ты будешь тут, то придётся объяснять потом в органах, кто виноват.

– Это ты его защищаешь? Мазурова?

– Да!

– Не получится его защитить.

– Получится! Тебе Мурад лгал! Между ними не было никаких конфликтов и мордобоев, мотива расправляться с ним у Мазура нет! А вот тебя посадят! За меня! За Олеся! За маму! За плитку вот эту мудахерскую! – я стучу ладонью по стене.

– Тогда… тогда сдохни! – Руслан падает на колени, и слёзы уже заливают его щёки, он кричит сквозь рыдания: – Сдохни! Как я тебя люблю… Почему всё так? Почему всё напрасно!

– Уходи! – кричу в ответ и пытаюсь удержать уверенность в голосе. Я чувствую, что близко, чувствую, что вот-вот. Не случайно ведь он не заходит на крыльцо. И мне страшно. У меня нарастает внутри какая-то вулканическая активность, боюсь, не смогу её подавить. Она вырывает из меня судорожный выдох. И мне уже не кажется моя затея удачной. Тогда, в кабинете Мазурова, я был более уверен в своих действиях. Я закрываю глаза.

Раз… два… мама, я так тебя люблю, три… четыре… Олесь, я скоро буду рядом, пять… шесть… семь… Андрей, я простил тебя, правда, мне жаль, что мы так встретились, восемь, девять, как страшно, десять…

Щёлк! Рывком открываются ворота, врываются Дамир и Мазур! Дамир хватает Андрея за руку, останавливает, не даёт бежать ко мне.

– Стась! – кричит Андрей. – Я тебя заберу!

– Андрей? – отвечаю я. – Ты всё-таки приехал?

– Он привязал себя, а я не могу это остановить… – кричит Руслан.

Андрей выбегает со двора обратно, через пару секунд он вернулся, вслед за ним Иван.

– Нельзя! Сейчас рванёт! – пятится назад Стоцкий. Мазур впечатывает в челюсть Дамиру, так как тот опять его не пускает ко мне, тот отлетает от него, и через секунду Андрей рядом! Яростно шепчет:

– Глупый, упрямый, идиот, ты жить обязан! Ты с матерью помирился! Я почти работу тебе нашёл! Тебя есть кому защитить! Тебя даже не держит никто! Какого хрена вся эта хуйня тобой придумана? Ты как он, думаешь только о себе, а о нас, о тех, кто любит тебя: мать твоя, отец, я, подруга эта толстая, от её мата у меня уши заворачивались всю дорогу… Ты не любишь, но мы-то…

– Люблю. Андрей, я люблю. Я не знал, как спасти тебя, как спастись от него по-другому. Прости.

В руках у Андрея нож. Тот самый, малазийской формы, с драконом на лезвии, с волшебными зелёными камушками на рукоятке. Тот самый, что посягал на мои дурацкие глаза. Он пилит упрямую ткань на спине. Хоп, и пояс обмяк. Мазур толкает меня вперёд, мы бежим, и ба-а-ах… Удар в спину! Мы летим! Помню, подумал, какого хрена здесь дорожка заасфальтирована? Я ж всю морду раздеру! И сверху на спину что-то свалилось, что-то тяжёлое, как живое одеяло.

Очнулся от того, что одеяло стащили с меня. Одеяло застонало. Меня осторожно повернули.

– Этот жив! – голос Ивана. – Ах ты, дочь полка, пол-лица об асфальт! А Мазур? Как он?

– Вызываю скорую. Лишь бы не было пробок.

========== the end ==========

Андрея привезли из больницы только через месяц, но велели лежать. Вот он и лежит. У него черепно-мозговая травма и что-то с позвоночником. В день взрыва он даже впал в кому, но, к счастью, ненадолго. Его чинили в Склифе. Нас сначала к нему не пускали, но примчал Алексей Фёдорович и по знакомству провёл меня, красивого с гипсом на руке и ужасными ссадинами на лице, и его маму – Александру Фёдоровну – в палату. Андрей спал, и мы сидели просто рядом.

Потом он начал приходить в себя. Ему делали операцию. В тот день я отправился к Серафиме. Мы с Иваном еле нашли её дом. Женщина меня встретила холодно, поджав губы. Но я знаю, она просто не умеет выказывать нежность. Но она рада мне. Я ей привёз платок пуховый – мне его Гала навязала. Серафима платок приняла. Иван вызвался калитку починить; пока он там стучал и выразительно разговаривал с гвоздями, досками и молотком, меня напоили чаем с какими-то травами. И я обратился за помощью, которую могла дать только она:

– Серафима, попроси у Бога за одного человека, ему сегодня операцию делают.

– Тот самый?

– Да.

– А ты его простил?

– Да.

– А себя?

– Да.

– Что же сам не попросишь?

– Да я виноват перед Богом… Дважды я пытался с жизнью расстаться…

– Ну, мальчик, если уж ты научился прощать, – Серафима строго грозит мне пальцем, – то Господь ждёт и прощает гораздо охотнее. Но я помолюсь. А что тот, другой?

Странно, про Стоцкого она вроде бы ничего не должна знать. Но я ей рассказал. О том, что его арестовали, арестовали и Грума. Дело о взрыве дома и покушении на жизнь людей свесили только на Петра Карловича. Первейший мотив моего бывшего препода – деньги. Но, конечно, возникает вопрос: как Стоцкий вообще на него вышел? Они познакомились ещё, когда я учился. Однажды в разговоре с Русланом я брякнул, что ко мне пристаёт один препод, недвусмысленно мне намекает, что смогу сдать у него экзамен, только если сдавать приду к нему домой. Ревнивый идиот тут же прикатил в Москву. Их разборки закончились, по-видимому, всеобщим пониманием. Думаю, Карлуша (так мы его называли меж собой) просто испугался психа с деньгами и со связями. Но препод не дурак, он, вместо того чтобы набычиться и обозлиться, стал Стоцкому приятелем и даже осведомителем. Хитрец! А потом со мной произошла эта история «с глазами». Во-первых, Грум узнал о фирме «Терем», которая теряла сразу двух людей – главного архитектора и начальника службы безопасности. Пётр Карлович подсуетился и устроился на подработку, оставляя себе в академии немного часов и несколько дипломников. Во-вторых, помог Стоцкому организовать травлю на меня. Руслан рассчитывал, что я вернусь в Смоленск, как только меня выпрут из вуза. Ан нет! Не выперлось у них!