Текст книги "Умру и буду жить (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

В воскресение позвонил в салон Гале. Та начала исступлённо в трубку орать:

– Жи-и-и-ив? Ах ты, паскудник, едрит твою налево! Ах ты, сволочуга! Что же ты такое творишь? Почему не объявился у меня, когда сбёг?

– Гала, а что ты знаешь?

– Так твой этот, который с хуем, и его верный татарин окопались у нас. Рыскали, нюхали, ко мне домой нагрянули! Прикинь, а у меня та-а-акой срач! Задолбали расспросами: где ты можешь быть? Кто у тебя в друзьях? Ты сейчас-то из подполья звонишь?

– Не, нашли меня…

– Нашли-то они?

– Они. Кто ж ещё?

– Хто-хто? Мурад в пальто! Он вслед за ними прискакал, винища нам приволок, разговоры разговаривает, тихой сапой всё выспрашивает! Мы под эту дудочку с этим хрычом выпили, он подрасклеился малость. Сказал, что ищет тебя. Его, едрён-батон, какой-то хлыщ осаждает, требует тебя подать. А тут щастье! Паскудник от папашки сбежал, вот у Мурадика шанс и зачесался! Караулит он тебя, Стасичка!

– Да это не он… Заказчик… У вас как дела?

– Эфиоптвоюмать! Как у нас могут быть дела? Стригём да бреем, жрём да серем! Ты своему-то про Мурадика скажи, пусть охраняет тебя, а то уволокут в свои джигитские арабические страны ягнёночка!

– Скажу.

– А ты что от него сбегал-то? Он серый-серый припёрся. Он что, бил тебя? Или он торопыга двухсекундный?

– Да… торопыга. Мы поссорились.

– Правильно! Урок ему: поймал мыша – еби не спеша! Стасичка, а ты мне правду говоришь?.. Ты цел вообще?

– Цел, цел! Гала целую тебя, привет всем.

– Целует он! Без справки твои поцелуи мне не нать! Стася, не пропадай. Жду тебя.

Умеет Гала ласковое слово сказать! Мурад, значит, активизировался, как узнал о моём исчезновении. Блин. Если бежать, то «во глубину сибирских руд», не иначе! Пока я в мазуровском доме, у него руки коротки, понятия очерёдности соблюдает. Стоит мне на свободе оказаться, то меня очередной спектакль ожидает! Если бы я ему нужен был в гарем в «арабические» страны, то меня уже давно бы тупо сцапали на улице и угнали с первым караваном. Нет, он заказ выполняет, ему нужно, чтобы я сознательно, сам пришёл. Как в последний раз, ведь факт – квартиру съёмную его люди подожгли. А потом с ножом к горлу: долг верни. Нет денюжек? Так ждём тебя, дружочек, покупатели копытом бьют, так должок и вернёшь… Покупатели. Один всего, ублюдок. Не успокоился, значит, господин Стоцкий. Ненавижу.

***

В понедельник мой больничный режим продолжился. Опять каша, опять Иван в двенадцать, опять пробка, опять стоматологическое кресло, опять симпатичный уролог. Сегодня, правда, она сказала, что «мы справились». Необычное началось после «Парацельса».

Когда я вышел, по обыкновению ожидая Ивана, смотрящего в машине кинушку, «мерса» не было. Но на маленькой чугунной решёточке сидел, как на насесте, Мазуров. Увидев меня, он медленно встал, собрался что-то сказать, но со второго этажа послышался звук открывающегося окна и голос:

– Андрей! Что же ты не зайдёшь к старику?

Мы задираем головы. Мазуров отвечает:

– Здравствуйте, дядь Лёша! Как ваш пациент?

– С пациентом-то всё нормально! А вот некоторым племянникам я бы руки поотрывал! Сам-то как? Всё прошло?

– Нормально, дядь Лёш! – Мазуров покосился на меня. – Лечение-то долго ещё будет? Может, что-то особенное надо Стасю достать?

– Стасю надо подальше от тебя быть… А ты матери почему не звонишь?

– Позвоню, обещаю… Ну, мы пошли…

– Паразит…

Мазуров поспешно повернул меня за плечо и подтолкнул вперёд, заставляя идти побыстрее.

– Там на въезде во двор всё перерыли, – объясняет свой приход Мазуров, – Иван не может заехать, вот я за тобой пришёл. Мы сейчас поесть заедем. Ты ведь не обедал? Не против?

Я останавливаюсь, киваю, но он тащит меня под руку дальше. В машине звонит в итальянский ресторан «Феллини» и делает заказ, требует отдельный кабинет.

Ресторан приличный, внутри всё бело-бежевое, на стенах виды Рима, персонал вышколен: левая ручка на пояснице, в глазах ноль любопытства, длинный коричневый фартук без единого пятнышка. Нас проводят в отдельный кабинет, мы садимся напротив друг друга на небольшие диванчики, почти сразу приносят еду. Конечно, паста. У меня с морепродуктами, у него болоньезе. Не спрашивая меня, Мазуров налил в бокалы-тюльпаны белое вино, пододвинул ко мне ближе тарелку сыра и оливок. Начал есть. И я. Порции огромные, и мы под соусные всхлипы методично поглощаем вкуснейшие макарошки – аперитив беседы. Я жду основного блюда: что он мне скажет. Я вижу, что он тянет, ему трудно начать. Он начал неожиданно:

– Я тебе обещаю, бить тебя не буду. Обещаю, веришь?

Я киваю.

– Ты тоже обещай: чтобы ни случилось, не стреляй в себя. Живи.

Я киваю.

– Скажи мне, ты голубой?

Я пожимаю плечами.

– Ну… ты же спал с мужиками. Только за деньги?

Мотаю головой. Нет.

– Значит, голубой… Я понимаю… Что ты не можешь… Поэтому я буду платить. Сколько это стоит?

И тут мне пришлось заговорить:

– Стоит что?

Он покраснел и прохрипел:

– Секс с тобой. Я буду платить.

– Нет. Вы заплатили уже Мураду. Я смогу и так. Я же… шлю…

– Нет! – прерывает он меня. – Ты куришь?

– Иногда.

Он достаёт незнакомую мне марку сигарет, прикуривает от золотистой зажигалки. Передаёт мне! Достаёт другую, прикуривает для себя. Выпивает вино, чокаясь с моим бокалом. Отваливается на спинку дивана, прикрывает глаза:

– Ты когда-нибудь любил? Ну… по-настоящему.

– Нет. Только ненавидел.

– Ммм… это близко. Я тоже ненавидел… тебя. Наверное, за Филина. Сначала это было из-за Филина. Да! – Мазур как бы убеждает себя. – А потом забыл про другана. Ненавидел, так как ты такой… такой… Когда я проснулся тогда, я боялся зайти в кабинет. Я был уверен, что убил тебя. Но потом обнаружил, что тебя нет. Иван сказал, что ты ушёл, взяв сумку. Я даже обрадовался сначала: тебя не будет рядом, я выздоровею, буду нормальным человеком, да и ты ушёл, значит, я не убийца… Весело пошёл блевать вчерашнее пойло и очищать место для завтрака. А на завтраке Иван мне сказал, что просмотрел записи видеонаблюдения, он удивился, что запись вообще была. Иван был белый, паниковал. Я пошёл в мониторную. И… Прости, – Мазуров поменял позу, опёрся локтями на колени, налил ещё вина, выпил. – Иван пробежался по округе, тебя не нашёл. Но я всё равно поехал на работу. На работе стало плохо во время обеда. Стало рвать. Я решил, что отравился. Мой партнёр, Кротов, отправил меня домой, лечиться. Дома стало хуже, меня крутило и выворачивало. Лило из всех дыр. Когда пил активированный уголь, я тут же изрыгал его назад. Потерял сознание в коридоре, Иван напугался, вызвал Алексея Фёдоровича, он мой дядя. Меня увезли к ним. Взяли все анализы, что только бывают. Но диагноз не поставили. Меня полоскало сутки, исходили уже желчь и кислота. Потом дядя Лёша поставил мне укол в вену – успокаивающее. И меня вырубило. Я три дня жил за счёт этих инъекций. Но уже в этих мутных снах-неснах я понимал, что вся эта хрень из-за тебя. Потому что меня рвало, а я представлял твои глаза. Мне снилось, что ты мёртвый лежишь где-то под забором, в лесу, на свалке. Глаза у тебя открыты, а вокруг них зелёные мухи. Это снилось каждый раз! А когда просыпался, ты был здесь, – он стучит по груди. – Приехал Дамир, он не только за безопасность отвечает, но и мой друг. Выслушал, вытер мне сопли и слёзы и пообещал тебя найти. И ни хрена не получалось! Где мы только не были! Я же не мог ни есть, ни пить, ни спать. Как будто инфекция какая… На этом фоне глюки начались. Однажды вижу тебя, знаю, что ты мёртвый. Ты говоришь мне: «Попроси за меня у Бога…» – и пальцем мне грозишь. Я почесал в церковь, заказываю службу, а меня спрашивают за здравие молебен или за упокой? Я за здравие заказал. Плохо стало в церкви, упал. Опять меня к дяде Лёше привезли. После семи дней такой пытки Дамир мне посоветовал выбить клин клином, переспать с каким-нибудь парнем. Он мне его и нашёл. Ничего так парень, симпатичный. Вертелся, крутился, томно пил лимончеллу. Но… у меня не встало даже, когда он в рот взял. Никак. Никак! Я заплатил и выгнал его. А сам пошёл опять блевать. Как я желудок с пищеводом не выплюнул? В общем, работы уже нет никакой, я просто издыхал, лежал как бревно. И ещё смотрел твои фотографии. Они же были – в фотоаппарате. Дамир же действовал. И вот он мне позвонил и сказал, что ты купил билет на Смоленск, предъявил паспорт. Ты жив! Я сразу встал! Я хотел ехать за тобой и чувствовал в себе на это силы. Это были одиннадцать дней ада. А сейчас никаких симптомов. Это потому, что ты рядом и ты живой.

Мазуров замолчал. Закурил вторую сигарету. Нам принесли кофе.

– Знаю, всё это смешно как-то… – опять говорит Андрей.

– Не смешно, – перебиваю я. И он, наконец, поднимает на меня глаза.

– Ты ведь не уйдёшь?

– Не уйду.

Мазуров закрывает лицо руками, меж пальцев торчит тлеющая сигарета. Мне показалось, что у него мокрые глаза. Андрей глухо сказал в ладони:

– Если что-то не так, ты просто скажи, не молчи. Я исправлюсь, я изменюсь…

– Я понял. Хотите, я приду сегодня к вам?..

Он поднимает на меня глаза и хрипит:

– А я не знал, как тебя попросить…

========== 7. ==========

На самом деле мне страшно. Да, я не новичок. Да, почти профессионал. Но Мазуров-то нет! У него ни опыта, ни понимания, одни комплексы: как бы не снесло крышу. Вдруг эта тяга ударить меня после разрядки – это его обыкновенная реакция? Наверное, не предложи я ему прийти, он бы не осмелился просить сам. Не дурень ли я? Быстро меня на жалость пробило! Или это не жалость? Это просто я поверил ему?

С другой стороны, вечно не видеться в его доме мы не смогли бы. А дожидаться, что его замкнёт и он вломится в мою комнату с оттопыренным членом и залитыми коньяком выпученными глазами, себе дороже. Это точно закончится лобешником об стену. Моим лобешником! Надо держать руку на пульсе его похоти. Или страсти. Или сумасшествия. Или… любви? Нормальная любовь: сначала убить, потом любить. Или это нужно говорить через «потому что»?

Мы после его признания ни слова друг другу не сказали. Допивали кофе, переваривая эту историю, он, видимо, предстоящий сюжет, а я – состоявшийся, свежеуслышанный. Иван после довёз сначала своего шефа до работы, а уже потом меня «домой». Фирма Андрея находится в самом центре, в хайтековском офисном здании. Он вышел, даже не повернулся на меня. Глаза прячет, не привык откровенничать, боится засветить надежду, сглазить – вот и воротит лицо.

Да и я ворочу. На хрена предложил? Шлюха – она и в Африке шлюха. Всю дорогу до дома собирался подготовить своё драгоценное тельце к разврату. Но в доме была Аня, у меня тут же все упоительные гигиенические планы выветрились. Ходил за ней из комнаты в комнату, развлекал слушанием её рассказов. Не пошёл только в кабинет. Накатило на меня, и я встал как вкопанный у двери, нога не шагает внутрь. Мазурокабинетофобия. Озноб и нарастающая паника. Вызвался крыльцо вымести.

Вообще я впервые оказался во дворе дома без конвоя. Крыльцо, скажем честно, мести было ни к чему, и так чисто, поэтому управился в два счёта. Отправился исследовать дворовое хозяйство. Оно было запущенным: траву, которая уже вовсю занялась, никто не ровнял, в дальнем углу у забора – куча разнокалиберных камней: от булыжников до щебня, тут же битая керамогранитная плитка. Кусты у входа и на заднем дворе разлапились, здесь никто не слышал, что их стричь надо. Но основной шедевр – беседка а-ля бельведер с решётчатыми перегородками, когда-то до нашей эры она была покрашена белым, сейчас это облупленное блёклое уродство, которое на фоне основательного дома цвета тёмной терракоты смотрелось как недостроенная сарайка с элементами вычурного пасторального идиотизма. Внутри беседки по центру установлен каркас для гриля. Думаю, что ни разу здесь не отдыхали: во-первых, некому, во-вторых, некогда, в-третьих, ту-у-ут, в этом уродстве?

Больше ничего особенного во дворе не было. То есть относительное благоустройство коснулось только портала. И живности никакой, в таком дворе собака должна жить, большая и громкая. В общем, холостяцкий скворечник.

Моё трудовое рвение (а я вызвался вывести с ковра в гостиной винные пятна) было прервано Мазуровым. Он был недоволен. Нахмурился и выдавил из себя:

– Ты здесь не для этого!

А меня за язык тянут:

– А для чего? Я ковры тоже умею чистить…

Мазуров покраснел, задышал возмущённо, психанул, стремительно скрылся в своей спальне. Надо же, какие мы нежные!

Сегодня ужин семейный: мне велено сесть за стол вместе с хозяевами. Анна наварила жаркого в горшочках, мы молча стучали ложками: два медведя и медвежонок. Мазуров удрал из-за стола до чая с печеньками. Сразу захорошело, хоть поговорить смогли. Иван к Анне клеится, всякую лабуду с мудрёным видом ей заливает, а она глазами хлопает, тает. Ну и я подвякиваю, подклеиваюсь к их разговору. Суть да дело, время пролетело. Посуду потом перемыли, я ещё долго не мог понять, что мне бы убраться к себе и не мешаться под ногами Ани и Ивана. Короче, когда я допёрся до своей кельи, благополучно забыл об обещании, данном Мазуру. На ночь глядя решил «испить мудрости», погадав на афоризмах. Ну-ка! «Всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас оттого, что хороши те, кто нас любит. Л. Н. Толстой». Интересно, никогда не задумывался об этом: то есть не я хорош, а тот, кто любит меня, уже потому, что любит меня, такую паскуду. Типа не думай о себе много, посмотри внимательнее на того, кто влюблён в тебя. На Мазура, что ли? Ёо-о-о… Я ж обещал! И, блин, я не подготовился!

Выскальзываю из комнаты и крадусь в сторону спальни Мазура, может, он уже и спит! Нет, не спит. Стоит в синем махровом халате на лоджии и курит. А я стою в центре комнаты и соображаю, что предпринять. Так и простоял как чурбан. Андрей давит окурок в пепельнице и разворачивается ко мне. Паника в глазах?

– Я бы понял, если бы ты не пришёл…

– Но я пришёл.

– Стась, – медленно говорит Андрей, напряжённо подбирая слова, – не думаю, что тебе это приятно. Но я бы хотел, чтобы это не выглядело как изнасилование.

– Презерватив? – я протягиваю ладонь. Мазуров засуетился. Подскочил к тумбочке и вытащил оттуда маленький пакетик с выпуклым колечком. И у меня вырвалось: – Блин, это простой презерватив.

Мазуров сел на кровать и расстроенно спросил:

– А надо? Золотой?

Ладно. Хрен с ним. Потерплю. Снимаю свою многострадальную рубашку, по-солдатски быстро скидываю джинсы, эротично стягиваю носки и в одних трусах иду к опупевшему обладателю простого презерватива. Сажусь к нему на колени верхом, к нему лицом, забираюсь пальцами обеих рук в жёсткие волосы, поворачиваю его голову и целую в шею, под ухо. Мелким пунктиром прохожусь губами по скуле, по подбородку к другому уху, спускаюсь вниз. Мазуров начал оживать, осторожно гладит тёплыми руками мои ноги, запинается о трусы, переводит тепло на спину, кружочки там «намыливает». Интересно, он орёт во время оргазма? Толкаю его на спину, развязываю пояс халата, раздвигаю пушистые отвороты. Хорош. Такого даже приятно трогать. И пахнет апельсином, и кожа ровная, тёмная, ни жиринки на животе, твёрд, как камень, как керамогранит. Арабески волосиков на груди, минималистичные очень яркие купола сосков, идеальный фронтон линии диафрагмы и рококо пупка – по всем этим архитектурным элементам я смело прошёлся сначала взглядом, потом рукой, потом губами. Возможно, всё закончится без крови… Я просто спущусь ниже, ещё к одному скульптурному элементу – к триумфальному столбу – и всё решу к его удовольствию и моему спокойствию. Ни хрена! Как только владелец сего телесного зодчества осознал, что я тупо нацелился на минет, он хватает меня за волосы, дёргает вверх, на себя, и шипит:

– Я не хочу так!

И теперь он хозяйничает на мне, исследует дизайн бледного объекта. Перевернул меня на спину, сам сел сверху. Он обошёлся без взгляда, и руки были не отдельно, а в содружестве с губами и зубами. Целует, дышит там, где пожелтевшие отметины от его же ударов, прощение вылизывает? Неожиданно быстро спускается к трусам, руки под них, на ягодицы, а зубами резинку тянет вниз. Я даже удивлён его инициативности. Мои ноги взмывают вверх, и труселя вместе с ними улетают к потолку и шлёпаются где-то рядом с ухом. И я понимаю, что его инициатива какая-то слишком наглая. Он раздвигает ноги и лицом в пах, ртом ловит мой грустный член, сжимает, требует, чтобы член повеселел. Блин, ещё этого мне не хватало!

– Я не хочу так! – шепчу я и вцепляюсь в его волосы, отталкиваю от паха. Кручусь под ним, выпячиваю зад. Андрей стаскивает меня к краю кровати так, что мои колени оказываются на полу, а живот на постели. Он не рычит, не стонет, не кричит, не воет, слышно только трение о тело, трение рук, щёк, бёдер. Когда он наконец входит, я понимаю, что таки презерватив лежит перед моим носом, что я всё-таки идиот, нужно было подготовиться. Блин, больно! Вся наметившаяся «весёлость» моего члена сдохла. Я терплю, я дышу, я смогу… Вцепился пальцами в простыню, перевожу боль на ладонь, сжал простынь зубами, жую её, мусолю. Андрей задышал часто и задёргался на мне, выпустил в меня струю и упал на спину. Чёрт, а как же мои ушибы? Теперь больно и на животе. Шепчу, хотя и зарекался терпеть:

– Андрей, мне больно…

Мазуров вздрогнул. Встал с моей спины, осторожно вытащил из меня свой орган и зло заорал:

– Почему так? – блин, я был прав, у него всегда после секса спазм гнева, неужели сейчас будет бить? – Стась! Я же не хотел крови! Что не так? Почему кровь? Какого чёрта? Я же видел: у других не бывает крови! Чёрт! Что делать?

Идиот! Напугал меня. Фух-х-х…

– Ничего не делать, я в душ! – вклиниваюсь я в его истерику. И чёрт, он подхватывает меня на руки и в неудобной позе тащит в ванную комнату, как будто у меня кровь на пятках, а не на заднице! Ставит в ванну, включает душ, «настраивает» тёплую водичку и начинает меня мыть.

– Андрей, я сам… – робко пытаюсь остановить его я.

– Стой! Слушайся!

– Где ты видел «секс без крови»?

– На зоне, где ещё? Повернись!

– И там?

– Там были парни-девки, так никакой крови не было. Мужики плевали им на очко и всё! Почему у тебя кровь?

– Андрей, нужна смазка или хотя бы специальный презик. И ещё обычно растягивают задний проход, а я не сделал этого. Я – не девка на зоне, у меня секс был давненько.

– Правда? – радостно спросил Мазуров и даже остановил свои руки, но тут же строго: – Почему ты не сказал о смазке? О растягивании?

– Прости… – нормально, я ещё и виноват! После моего «прости» нотации закончились, он полез мыть мне дырку, пришлось вмешаться, хлестнуть по этим заботливым рукам. Он уступил и оставил меня одного. Но ненадолго, всего лишь уходил за полотенцем. Завернул меня в белое облако, как дитя, и потащил в спальню. Кинул на кровать, а сам скрылся в ванной. Зашумел там водой. Я вытерся, осторожно прошёлся по анусу, блин, запачкал кровью полотенце! Может, трусами своими заткнуть как-нибудь? Ищу трусы. И не помню, где видел! Подобрал штаны и рубашку, но и их надеть не успел.

– Куда? – взревел Мазуров, появившись из ванной комнаты всё в том же синем халате.

– Спать пойду.

– Спишь здесь.

– Э-э-э… зачем?

– Затем.

– Я пинаюсь!

– Я тоже.

– Я одеяло стягиваю!

– Я найду ещё одно.

– Я говорю во сне!

– Интересно будет послушать.

– Андрей, на фига это надо?

– Хочу проснуться с тобой… Ложись.

Он отбирает у меня рубашку и джинсы, а я ложусь на кровать и тут же нахожу трусы, которые тоже оказались отобраны. Мазуров укрывает меня лёгким одеялом, а из шкафа-купе вытаскивает плед и ещё одну подушку. Щёлкает светом и ложится на другой край кровати. Никаких нежностей! Никаких чмоков на ночь! Никаких обниманий на сон грядущий! Я слушаю его дыхание, жду, когда он уснёт. Он уснёт, а я уйду к себе. Не в моих правилах с кем-то просыпаться! А он как слышит мои мысли, вдруг говорит:

– Даже не думай!

– Я не думаю.

– Ночуешь здесь. Завтра тоже.

– Но-о-о…

– Я сказал.

– Тогда у меня условие.

– Слушаю.

Я поворачиваюсь к нему лицом.

– Разреши мне отремонтировать беседку во дворе! Мне много материалов не надо. А инструмент у тебя наверняка есть.

– Зачем тебе это? Я ей не пользуюсь всё равно.

– Будешь пользоваться. Я просто хочу. Мне невыносимо ничего не делать.

– Хорошо. Покажу завтра, какие материалы и инструмент в гараже лежат. Ваяй!

– Ура! – шёпотом ликую я.

– У меня тоже есть условие.

– Слушаю.

– Побрей меня завтра.

– Чем?

– У меня есть опасная бритва.

– Хорошо.

И он блаженно улыбнулся. Зарезать его, что ли, завтра? Ишь ты, побрей! Надо ещё какое-нибудь условие поставить, надо… Надо будет потребовать болгарку и дерево, и шлифовальный инструмент, а может, ещё камней? Так, и краску коричневую, красную, или слоновую кость к красной? Ещё кисти, дюбеля на десять, сверло, лопата всяко есть, может, есть газонокосилка? Надо будет попросить какую-нибудь одежду и перчатки, и…

И проснулся я всё равно на Мазурове. Блядь, романтический зэк с рельефным торсом. Наверняка это он сложил меня на себя! И рассматривает моё лицо. Серьёзен.

– Мне на работу вставать, а ты можешь спать дальше… – вместо «с добрым утром» выдал Мазур.

– Нет, у меня планы на утро! – вместо «и тебе с добрым утром» отвечаю я. Мне всю ночь беседка снилась, а я дрыхнуть буду?

Мазуров всё равно встал первым, куда-то вышел из спальни. Мне захотелось одеться без любопытных глаз. Но ни джинсов, ни рубашки, ни трусов не увидел поблизости. Куда он их дел? Обнаружил белое махровое полотенце, обернулся в него, собрался добежать до своей комнаты, но в дверях столкнулся с Андреем. Тот горделиво нёс серую коробочку с золотым тиснением.

– Вот! – заявил он. – Это опаска! Мне её на день рождения в прошлый раз подарили. Подойдёт?

Он открывает коробку, а там набор для бритья. Не шухры-мухры – немецкий Robert Klaas, здесь сама бритва с костяной рукояткой цвета орех, с такой же держалкой волосяной помазок, рядом брусок с ремнём для правки лезвия, тюбик с абразивом и стеклянный флакон с пеной для бритья. Нехилый наборчик, смотрится, как ретро, под шестидесятые года.

– Круто, – с завистью протягиваю я. – Я одежду свою не могу найти…

– Трусы и рубашку я выкинул, а джинсы бросил в машину.

– Выбросил?

– Так они драные!

– А как же мне теперь?..

– В смысле? У тебя другого, что ли, ничего нет?

– Нет. Всё сгорело в квартире. Осталось только то, что было на мне.

– Бля-а-адь! – заорал Мазуров, в глазах ярость. – А что же ты молчал?

– Были другие проблемы…

– Ладно, – осёкся этот гневливый жеребец, орёт по каждому поводу! – Мы это исправим! Что надо ещё для бритья?

Я велел принести полотенце и электрический чайник. Мазур побежал как дитё – чуть ли не вприпрыжку. А я вынул бритву, раскрыл и «потягал» её по коже бруска, выправил тонкое лезвие. Проверил остроту на руке. Классный нож, у меня на работе «Золингер» валяется, он, конечно, удобный и профессиональный, но этот приятнее в руках держать.

Полотенце скрутил в рулончик и заткнул им чайник, включил, чтобы вода кипела. Усадил Андрея на табуретку. Намочил помазок, выдавил густую пену на его щетинистые щёки и круговыми движениями взбил пену на его коже. Стою над ним, между моих ног его колено. Натягиваю кожу у виска и провожу «по шерсти» с выверенным наклоном в тридцать градусов и сразу смазываю пену о свою руку, ещё взмах по скуле, к уху, осторожно вокруг баков. Лезвие ходит гладко, как по маслу, волоски почти не чувствуются… Поднимаю кончик носа и осторожно по верхней губе. Нужно было всё же надеть очки, моя близорукость заставляет слишком близко пододвигаться к выбриваемой поверхности. Натягиваю кожу подбородка, вытянув нижнюю губу, перехватываю бритву и «против шерсти». У него тут ещё родинка выпуклая, не срезать бы… Хотя зарезать же вчера хотел! Вот тут тонкий разрез по крепкой шее, так доверчиво открытой моему умению. По шее лезвие ходит как по бульвару, ш-ш-шик, ш-ш-шик!

– Ой! – я почти дёрнулся, чуть не порезал Мазура. Эта сволочуга правой рукой провела по бедру и остановила свои похотливые тёплые пальцы в складке под ягодицей. – Рискуеш-ш-шь! У меня лезвие! – зашипел я. Рука медленно скатилась вниз до нежной кожи подколенного сгиба, осталась там.

Я принимаюсь за левую сторону лица. Оставаясь в той же позе: просунув правую ногу между его коленей, поворачивая его лицо на себя. Краем глаза замечаю, что он косит на меня бесстыжим взглядом, и при этом не страх отражается в этих карих ягодах и не интерес, а какой-то мутный восторг. Ах, ты романтичный зэк! Придумал новый способ секса, оргазм лица! Но я сосредоточен, я же профи, порезать клиента, пусть даже собственного убийцу, моветон!

Когда лезвие слизало с его кожи белые сливки пены и густые тычки щетины, я выхватываю из чайника пропаренное полотенце, встряхиваю и прижимаю это парево к его скулам и щекам. Йес! Он застонал! Гы-гы-гы! Он даже вчера не стонал! Есть некая обида, задница не так хороша? Романтичный паразит! Мазуров уткнулся в мои руки, как ребёнок в длани отца, упёрся затылком в мою грудь и стонет.

– Всё! Теперь холод! – отталкиваю его и тяну за плечо к раковине, плескаю ледяной водицей в распаренное лицо. Он орёт! Умора! Опять полотенцем протираю гладкую кожу и брызгаю мягким лосьоном после бритья, похлопываю нежно по щекам и шее. Теперь он шипит. Выдыхает. Проводит рукой по выбритой поверхности, а потом по моему лбу.

– Я знал, что так будет!

Мне выдали какую-то невменяемую одежду и даже плавки. Всё висит, как на вешалке. На завтраке Мазуров торжественно заявил:

– Иван, сейчас меня отвезёшь в офис, там я на Кротова пересяду, а сам этого цирюльника вези в какой-нибудь магазин поприличнее, без запаха формальдегида. Держи карточку, – он стучит ребром банковской карты по столу, – я подозреваю, что у него нет ничего. Покупай всё: от плавок и носков до куртки. Обувь не забудьте!

Я поднял руку, как школьник за партой.

– А можно я сам выбирать буду?

– Выбирай, только не порно! Без драных коленок и мата на футболках!

Я ещё раз поднимаю руку:

– А можно мы заедем в стройматериалы?

– Завезёшь его в наш фирменный.

Опять рука вверх:

– А зарядник для телефона? Он недорогой…

– Непонятно, кому ты звонить собираешься. Но зайдите, возьмите, что надо.

Школьник вновь интересуется:

– А смазку купить?

– Э-э-э… – Мазуров покраснел как помидор, захлопал глазами, крякнул. – С-с-сука!

И выбежал из стола. А Иван удивлённо спросил:

– Что это с ним? И что за смазка? У меня есть для тормозной системы… Надо?

========== 8. ==========

Купили мы всё быстро. Для меня шоппинг никогда не был привлекателен, а для Ивана тем более. Пару труселей, пару носков, пару футболок, хлопковые бежевые штаны, синие джинсы, скромную толстовку, шорты, кеды и туфли-лоферы. Не удержался и приобрёл на халяву растаманскую вязаную беретку и облегающую оранжевую футболку с надписью «I’m blind» (я слепой) и с нарисованным кротом. В аптеке взял смазку и свечи от геморроя. Без проблем нашли нужный зарядник.

Но главное, Иван отвёз меня в их фирменный строительный магазин, где я разошёлся! На всякий случай взял разную эмаль, растворитель, абразивы для шлифовки, клеевые гвозди, саморезы, разные крепежи (вдруг!), понравились подвесные канаты для мебели или качелей. Иван, ходивший следом, без конца отговаривал от покупок, предупреждая, что многое, на что я нацеливался, в доме есть. А потом ещё ругался полдороги на то, что я затеял «хероту». Меня мало интересует его мнение. У меня руки чешутся!

Поэтому, как только мы всё сгрузили и Иван, перекусив, удрал на работу, я взялся за дело. План был прост: из ободранного «бельведера» сделать беседку в восточном стиле, поменять кардинально облик дворика. В подвальном помещении Иван мне показал тот строительный материал и инструмент, что был у Мазура. Я понял, что действительно много купил зря. Пофиг! Не разорится!

Вытащил высокую стремянку на улицу. Снял верхние решётчатые панели беседки. Разложил полиэтилен вокруг беседки и начал с шлифовки всей поверхности. Нужно было убрать с дерева остатки белой краски, выровнять материал. Манное крошево весело оседало на моей одежде и сыпалось на полиэтилен. Потом пришлось осторожно прибирать эту шелуху от шлифовки, так как траву нужно было сохранить красивой. Мастикой замазал дыры от пазов для решётки и трещину на несущем столбе при входе. Проолифил дерево – запахло новой химической жизнью. Несмотря на то, что дневное время унеслось в прошлое за работой, решил, что крышу покрою сегодня. В подвале обнаружил две упаковки мягкой битумной черепицы прямоугольной формы. Осталось от крыши дома. Та-а-ак, здесь есть описание товара и технология покрытия. Цвет – «дерево». Очень подходит под мою задумку, получится, во-первых, ансамбль с домом, во-вторых, этакий эко-стиль, для восточного решения – самое то!

Конусообразная крыша с небольшим уклоном сделана из дерева. Может, не нужно обрешётку? Не буду её делать! Лезу наверх, вымеряю, целюсь, крою, начинаю с края конуса. Первые плитки клеил долго. Проложил пять штук и сразу прошил саморезами по верху. Мешает остаточная боль в мышцах, тем более что работая по кругу, приходится спускаться-подниматься по лесенке много-много раз, но «охота пуще неволи». Клеил, колотил, «дрелил», пока не спустились сумерки, но крышу закончил! Весь измазанный в олифе, припорошённый мелкими ошмётками от шлифовки, с дорожкой холодной испарины пота по линии позвоночника, сладко шмыгающий носом, сгрузил все материалы в саму беседку и прикрыл полиэтиленом. Любуюсь, щурясь на свой труд, я – Самоделкин, Винтик и Шпунтик – три в одном. Доволен! Не все умения положил на алтарь стрижки, укладки, завивки, покраски. Завтра буду мастерить основную красоту. Если буду жив… Где этих опять носит?

В доме увидел, что время уже десять вечера! Охренели! А если меня украли? Или я сбежал? Вот и будет потом блевать от профуканного шанса.

Я плотно набил желудок, спел несколько арий в душе, на распухшее от воды тело померил вещички, что купили сегодня. Погадал на афоризмах. Выпало короткое: «У победителей раны не болят. Публий Сир». У меня болит спина, живот, руки, пальцы – кто кого победил: я беседку или беседка меня? Или этот Сир про другое говорил?

Короче, долбаные строители домой не торопятся. А я что? Буду их ждать у окошка, каждые полчаса супчик разогревать? Лёг спать! И сладкая мечта разлилась по трудяге-организму: вот бы они вообще не приехали! Я бы зажи-и-и-ил! У-а-а-а-о! (зеваю) Ага, пока бы Мурад на меня не вышел.

Поспать мне не дали. Бамс! Свет зажёгся, и пьяный Мазур, опасно накренившись надо мной, недовольно завопил в ухо:

– Я тебе чего сказал вчера? Чего сказал? Скажи! Ты меня совсем не отражаешь? Какой бы я н-н-не был этот… пидор, я х-х-хозяин! Быстро на место!