Текст книги "Умру и буду жить (СИ)"

Автор книги: Старки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Где ты был? – повторяет он свой вопрос, и это звучит грубо, ни йоты нежности.

– У Мишки Соколова, позвони ему, удостоверься, – и я даже не совсем рискую, Мишка может мне помочь, он догадливый.

– Уже звонил, – чё-о-о-орт, подозрительный придурок. – Он сначала стал говорить, что ты у него был вчера вечером. Но. Тебя не было дома не только вчера. Ты уехал почти сразу после меня. В посёлке кругом видеокамеры стоят, моя система безопасности включается от закрытия ворот на замок, фиксирует время включения и отключения. Где ты был?

– Блядствовал! – я отворачиваю лицо от него, мне обидно. Мне противно, мне жалко себя. Что же это такое? Я в клетке?

– Я в это не верю! Просто расскажи.

– Тебе не понравится. Мне холодно! Выключи этот мороз!

– Ты не должен был выходить! Не нужно переоценивать меня, за мной нет никаких особых криминальных авторитетов, я не смогу вытащить тебя из лап этого сутенёра. Ты мне обещал! Я тебе звонил, а ты не брал трубку! Я сорвался из Питера, и, блядь, тебя нет! Я думал, меня инфаркт хватит! А он даже не может толком сказать, где был!

– Мне нужно было решить свою личную проблему, она тебя не касается!

– Меня всё касается, я, в конце концов…

– Что? Купил меня? Так пользуйся! Разговоры не разговаривай! – я отклячиваю зад, призывно дёргаю мышцами ягодиц. – Только кондиционер выключи, а то собачка чихать начнёт!

Он нависает надо мной и без всякого придыхания, равнодушно объявляет:

– Ты будешь так лежать, пока не скажешь, где был. Бить я тебя не могу, я обещал тебе. Но другого способа вытянуть из тебя правду я не вижу. Начинать расследование – занятие тягомотное, да и стыдно мне к Дамиру с этим обращаться.

На меня находит ослиное упрямство. Да ещё и обида, да ещё и усталость – всё вместе. Не дождёшься, фашист! Я хотел спать? Вот и буду спать! А ты карауль.

– Значит, молчишь? Ну, молчи… – Мазур отошёл от кровати, хлопнула дверь на лоджию, и через некоторое время до меня донёсся тонкий запах курева. Я решил стоически выдержать экзекуцию. Попытался лечь поудобнее, но с прикованными руками неудобно по-любому. Подогнул под себя ноги, чтобы сохранить тепло. Но так ещё хуже! Холодный воздух обхватывает с обеих сторон, проникает внутрь, леденит пальцы. Да ещё и простыня шёлковая, никакого тепла от неё. Надо расслабиться, и сон придёт, усталость победит дрожь, бессонная ночь одолеет холод. Расслабляюсь и чувствую, что леденеет спина и задница. Я охлаждённое мясо цыплёнка – нежное и ценное. Я коченею, я – труп. Олесю тоже было холодно? Меня сотрясает спазм. Нет! Даже думать об этом не буду! Стараюсь лечь на бок, подтягиваюсь к спинке кровати ближе, скручиваюсь в калачик. Но впечатление, что кондиционер направлен именно сюда. Разворачиваюсь обратно, сохраняя тепло. Утыкаюсь холодным носом в руку. Кашляю. Кашляю громче, может, Мазур услышит. Я-то точно услышал, как он на лоджии шуршит бумагой, книгу или журнал читает? Образованный зэк! Потом ещё закурил. Как обидно! Как глупо! Что за упрямство? Надо рассказать, он поймёт! Это надо всё рассказывать… Нет, не буду. Не сутки ведь я буду тут лежать! Всё равно он меня расцепит, а я в ответ игнор ему! Казлу! Побоится опаску мне предложить в следующий раз! И уснуть не могу. Меня трясёт. Кашляю. Чихаю. Шмыгаю носом. И в процессе этого истеричного соплеотделения понимаю, что течёт не только из носа, течёт из глаз. Вытекает струйкой жалость к себе. За что?

Звук открывающейся двери. С улицы напахнуло летним теплом. Я поспешно отворачиваю лицо. Я гордый, блядь, реветь при нём не буду. Не дождётся!

– Не спится?

– Мне холодно, – огрызаюсь я на ехидство Мазура, но не выдерживаю, шмыгаю носом, да и голос плаксивый.

Мазур тут же подскакивает к кровати, садится на край, пытается меня повернуть на себя. О боже, какие у него горячие руки! Трогай меня! Но рожу отворачиваю. Мазур сильнее, он выворачивает голову за подбородок и с отчаянием кричит:

– Ты плачешь? Какого хрена! Почему нельзя ответить мне? – он наваливается на меня сверху, кайф: живое, тяжёлое, подвижное одеяло со злым голосом: – Говори! Говори, где ты был?

И я от этих его телодвижений, от этого участия, от этого отчаяния заревел ещё сильнее. Теперь уже не стыдно, у меня что-то прорвало, раскрылись хляби – и влага наводнила весь мир. А этот ревнивый придурок шепчет в меня:

– Говори мне, говори… Где ты был?

– В Смо-о-олен… ске… У ро-о-оди…телей…

– Зачем? Только не ври! Я знаю, что ты с ними не общаешься! – Мазур уже расстёгивает наручники.

– Н-н-на п-п-похорона-а-ах-х-х… ы-ы-ы…

– Тихо-тихо. Сейчас согрею, – Мазур тащит с пола одеяло, разворачивает меня, усаживает, кутает, прижимает к своему горячему телу. – Значит, Олесь сдох?

– А т-т-ты… ы-ы-ы… Олеся знаешь? Ы-ы-ы…

– Лично не знаю. Но кое-что о тебе узнавал. Знаю, что у тебя есть брат, что на два года младше, что зовут Олесь, что он очень проблемный, наркоман. Знаю, что у вас был какой-то скандал в семье и в городе, и ты уехал, с семьёй не поддерживаешь отношений. Что твоя мать…

– Ы-ы-ы… она кричала мне, она кричала, что это я виноват! Что это я-а-а-а убил Леся… Она кричала мне, что я не её сы-ы-ын. Но я, наоборот, я тогда спасал его! И папа, он хотел меня ударить на кладбище. Андре-е-ей… за что?

Мазур нагибается, достаёт из тумбочки фляжку, раскручивает пробку, подносит к моим сопливым губам:

– Глотни! Ещё!

– Не-е-е-е хочу-у-у…

– Надо!

Глотаю, и из носа дух огненный вырывается, кашляю, трясусь. Тихая истерика. Мазур укачивает меня:

– Тс-с-с-с… всё наладится… тс-с-с-с… всё будет хорошо… тс-с-с-с… – он даже начинает мычать что-то вроде колыбельной. У меня оживают одна за другой части тела. Чувствую щекой, как бьётся его пульс на шее. От него пахнет сигаретами. Андрей начинает вытирать мне лицо одеялом. Целует меня в лоб несколько раз. – Если уж я у тебя один остался, не ври мне. Почему тебя обвиняют в его смерти?

– С Олесем с детства носились, он больной родился… Вернее, не больной, у него была заячья губа и одна нога короткая. Лицо ему кроили, потом деньги бахнули на операцию. Есть такая – по удлинению кости. Конечно, его жалели, он и в садик не ходил, да и в школе в основном на домашнем обучении. Ребята его дразнили, у него же швы на верхней губе. Очень некрасиво. Олесь психовал, но даже сдачи не мог дать: постоянно по больницам, тело дряблое без спорта. Я же, наоборот, пользовался успехом, весь из себя затейник и лидер. Леся таскал повсюду за собой. Друганы морщились, но мирились с этим. Олеся не любили, он капризный был, все лучшие кусочки за столом себе забирал, лучшие места в зале должны были быть его, на лодках ездили, так он никогда за вёсла не брался. Образ несчастного больного, которому все должны. И если дома это воспринималось как должное, то среди сверстников… сам понимаешь. Я видел это, но что я мог сделать… Короче, я был в выпускном классе. Борогозил, отрывался в клубах, не учился ни черта, только на курсы в архитектурку ходил, чтобы поступить. Однажды вляпался в интересную компанию, ребята старше меня, но приняли как родного. Дали попробовать дури. Там были амфетамины, они их спидами называли. Как примешь, то готов оттягиваться всю ночь, и никакой депрессухи. Ты всем друг, тебе все рады. В общем, по обыкновению, я в этот клубешник Олеся притащил. У него очередной припадок тоски образовывался. Он тоже попробовал спиды. В этом и есть моя вина. Не доглядел за братом. Я же старший, с меня всегда спрашивали за него. Он расшибётся – а мне влетало, почему не доглядел, зачем на горку пошли. Он подрался – меня ругают, где ты был, когда брата обижали. У меня амфетамины как-то не попёрли, мне после второго раза так плохо стало, что охотку сбило, да и с ребятами этими стал меньше общаться. Была причина. А Олесь… Он подсел. Я действительно виноват. Я же знал. Но покрывал его походы в клуб, скрывал от родителей. Я, если честно, не понимал, что всё это слишком серьёзно. А потом у него булимия началась, бессонница. Стал деньги тырить у родителей. В общем, весь набор. Вскрылось всё как раз после моего выпускного. И конечно, виноват был я! А тут ещё фотки мои, где я весь в сперме, голый, улы-ы-ы-ы… баю-у-усь…

– Тс-с-с-с… Уже всё прошло, уже всё прошло… глотни, – Мазур опять поит меня ужасно-огненным пойлом. – Тебя выгнали родители?

– Да. Они решили, что я его подсадил на наркотики. Они решили бороться за него. А я, распутная шлюха, только мешаю, я Олеся тащу в ад.

– И всё это время ты ни разу не разговаривал с матерью?

– Разговаривал. Всегда заканчивалось плохо. Пару раз меня вызывали в Смоленск искать Олеся. Я находил и вновь был не нужен. Они отчаялись, их можно понять. Прикинь, подарок: один сын – шлюха, другой – наркоша. Мама состарилась раньше времени, она просто от горя была не в себе. Год назад Олеся лечили, он уже на героине сидел. Отец бизнес продал, дачу: всё пошло на клинику. И видишь как… Мне его одноклассник позвонил, как только ты уехал. Я и сорвался…

– Стась, я ведь тебе телефон оставил… Почему ты не сказал-то? Ты меня за кого принимаешь? Неужели я бы запретил тебе ехать!

– Я не хотел, чтобы ты знал. Это моя жизнь.

– М-м-м… Один смешной автор сказал: «Бывает так, что анализ жизни совпадает с анализами нашей жизнедеятельности»*. А ты ещё и дышишь этим в одиночку…

– Это ты сейчас сказал, что моя жизнь – говно? – отстраняюсь я от Мазура.

– Это я сейчас сказал, что не нужно в говне купаться с упоением. Обещай мне, что ты обратишься ко мне, если что…

– Обещаю. Ты можешь выключить кондиционер?

– Легко.

– А можно мне поспать?

– Подозрительное желание, – и целует меня в солёное лицо. А мне сразу легче. Сразу пустота в груди начала заполняться. И мне тепло, и пьяные мысли, и пьяные сны.

* Малкин Г.Е. «Золотые афоризмы»

***

В воскресенье в гости к Мазурову приехал Дамир с женой и его партнёр Кротов с любовницей. Мы принимали их в моей японской беседке. Иван поставил туда гриль, Аня накрутила каких-то мясных штук. Жена Дамира с удивительным именем Ландыш – очень блёклая, неяркая женщина в интересном положении. Они ждут четвёртого ребёнка! Несмотря на пузо, Ландыш затеяла волейбол пляжным надувным мячом. Не играли только Дамир и любовница Кротова. Кротов оказался маленьким кругленьким человечком с постоянно приподнятыми в удивлении бровями, с немного выпирающими резцами, как у зайца. Мазуров рядом с ним смотрелся матёрым волчищей.

Я переживал, как Мазуров меня представит. А никак! Мужики и женщины знали, кто я. Общались как с равным. Молодая любовница Кротова оценила мою растаманскую беретку. А Ландыш оценила мою работу с беседкой и пообещала прислать саженец вишни, почти куст, как она выразилась. Эту вишню велела посадить в широкий вазон, облепленный камнями разного размера, тот, что я сделал за вчера. Мне понравилось, что партнёры по бизнесу запросто усадили за общий стол Аню, которую яростно обхаживал Иван.

Когда анализирую этот день, никаких ассоциаций с анализами не возникает, даже несмотря на то, что Мазур в ночи, краснея и заикаясь, попросил принести смазку, а я опять нарушил свои правила: не выдержал и заорал в самый ебучий момент.

========== 11. ==========

Мне кажется, что я начинаю тупеть от такой жизни. Три дня сижу дома, хожу из комнаты в комнату, читаю ужасную книжку про «плинтус», ужасаюсь, как можно так к матери относиться. Попробовал научиться готовить, но по выразительному молчанию Мазура и ничтожному количеству съеденного «рагу с мясом» Иваном понял, что кулинария – не моё.

Второй беседки на участке не водилось. Единственное, что я придумал – это покрасить золотисто-коричневым решёточку у основной дорожки ко входу в дом, помыл круглые уличные плафоны. Именно за прикручиванием плафонов меня застала гостья. Хотя скорее она вела себя как хозяйка, а не как гостья. Открыла ворота своим ключом. Это была полноватая, энергичная, почти белая от седины женщина, на вид – лет шестьдесят. Она приехала на машине, за рулём была сама. Открыв ворота, мельком осмотрев меня с плафонами, она лихо въехала во двор, остановившись в дюйме от гаражной двери.

Когда оказалась вне машины, то сразу приблизилась ко мне и натурально обошла вокруг, разглядывая объект в «кротовьей» футболке сверху вниз.

– Значит, вот ты какой! – произнесла женщина в конце концов. – И тебя зовут Стась?

– Стась.

– Хм. Не Стас, а Стась? – уточнила дама.

– Да. Белорусское имя.

– И что? Действительно слепой? – спрашивает меня, перемещая взгляд с моей футболки на глаза.

– Нет. Не слепой.

– Ну, хоть не слепой… Давай пои меня чаем и рассказывай мне всё. А то от сына не дождёшься. Меня зовут Александра Фёдоровна, я мать Андрея.

Бли-и-ин, Мазур хоть бы предупредил! Хоть бы объяснил, что можно и что не можно говорить! Буду вежливым букой. Моей маме наверняка не понравилось бы, если бы её сын кого-нибудь удерживал, насиловал, убивал. Пусть даже сейчас он мил и пушист. Спрашивать-то будет не про сейчас.

Но Александра Фёдоровна спрашивала не об этом. Я понял, что она знает много. Например, то, что я был свидетелем по делу Филимонова и Мазурова. Она попросила вспомнить, что я тогда видел. Потом интересовалась, где я учился, кто мои родители, знают ли они, где я сейчас. Я неопределённо пожал плечами. Ответил, что родители «не очень интересуются». А под финал чаепития, отодвигая пустую чашку и прижимая салфетку к губам, она вдруг спросила:

– Ненавидишь Андрея?

Я растерялся, не говорить ведь матери, что ненавижу. Да и насколько это правда? Но и говорить, что люблю – это врать, и материнское чутьё определит это точно. Она ответила за меня:

– Ненавидишь… Почему не уходишь? Боишься?

Я мотаю головой:

– Я уже пытался уйти. Но Андрей меня нашёл и вернул. Да и некуда мне уходить. Нет ни квартиры, ни работы, ни денег, и Андрей меня защищает от всяких… ублюдков.

– Отлично защищает! Так, что Алексей тебя потом ремонтирует!

– Сейчас всё нормально…

– Стась… Хочу, чтобы ты знал. Мне горько и неприятно знать всё это про своего сына. Я бы хотела видеть в этом доме хозяйкой хорошую девушку, добрую и весёлую, такую, которая бы заставила Андрея улыбаться, любила бы его. Мне хочется внуков. А то с его дочкой, Наташкой, я почти и не общаюсь, его бывшая не приветствует. А тут ты…

– Я понимаю.

– Но раз уж так случилось. Постараюсь тебя принять, может, даже полюбить. Ты передай Андрею, чтобы приезжал, мне надо баню перекладывать. А то прокляну! И приезжай с ним.

Александра Фёдоровна специально приезжала, когда Андрея нет дома. Когда она, стремительно развернувшись на миниатюрной синей киа, скрылась за воротами, я долго ещё смотрел вслед. Везёт Мазурову: такая мама понимающая, не истеричка, не старая ещё, к сыну не пристаёт излишне, но и не оставляет без своей заботы. А он, зараза, не ценит этого. Ни разу не видел, чтобы он хотя бы звонил ей. Хотя, может быть, с работы звонит?

На меня напало уныло-философское настроение. Работу бросил. В доме наткнулся на книгу афоризмов. Давно уже и не заглядывал в сей бестселлер. Загадал число, открываю: «Существует два способа приложения силы: толкать вниз и тянуть вверх. Букер Вашингтон». Что к чему? Какая-то физика. Может, позвонить маме? Нет, это только расстраиваться. Позвонил Гале, выслушал матершинно-увлекательные истории из жизни салона. Эти истории не развеяли мне скрежет в сердце. Решил позвонить однокласснику Олеся. Его телефон я «запомнил», а номер Стоцкого внёс в «чёрный список».

– Аллё.

– Игорь, тебе звонит Стась Новак. Можешь говорить?

– Да. Я слушаю.

– Я не познакомился с тобой на кладбище. Прости за сцену эту безобразную…

– Не стоит. Я всё понимаю.

– Ты до конца был? На поминки ездил?

– Да. Мама твоя потом успокоилась. Всё нормально прошло. Знаешь, хорошо, что ты позвонил. Неприятности у твоих родителей.

– Что ещё? – скрежет в моём сердце стал значительно чувствительнее.

– Они собираются квартиру продавать или обменивать на однушку.

– Зачем?

– Олесь долги оставил. Бешеные. Ну… ты понимаешь, ему ж никто наркоту просто так давать не будет. Он умер, а родителям счёт выставили. У них таких денег нет. А эти дилеры ещё и грозят «на счётчик» поставить. А квартиру так быстро не продашь…

– Сколько?

– Миллион.

– Почему не два? – заорал я в трубку. – Игорь! Кто эти дилеры? Ты знаешь их?

– Лично-то нет. Твоя мама сказала, что приходили двое: один весь из себя интеллигентный, напомаженный, назвался Русланом. Говорил вежливо, понимающе, даже извинительно. Другой – обшарпанный, туповатый матершинник зэковского вида. Он никак не назвался. Этот напирал.

– Бля-а-адь! Руслан, говоришь? Какой срок?

– Сказали – две недели максимум. Расписками трясли, которые Олесем подписаны. А приходили на третий день после похорон. Твои родители сразу кинулись по друзьям Олеся. А чем мы можем помочь? Кредит им в банке такой не дают: твой отец ходил вчера. Они ж пенсионеры, не хватает доходов для такой суммы. Я советовал в полицию обратиться… Но…

– Да, в полицию не стоит… А этот Руслан что-нибудь обо мне говорил? Предлагал как-то по-другому долг выплатить?

– Меня же там не было. А твоя мама ничего об этом не сказала.

– Ладно, Игорь. Спасибо за информацию. Я подумаю, что можно сделать. И попрошу тебя: ты мне звони, если ещё какие новости будут.

Что же это такое! Этот урод не успокоится! Невозможно, чтобы родители продали нашу квартиру. Квартиру, где я вырос, где мы с Олесем мирились-ссорились, где пахло мамиными пирогами или стиральным порошком от развешанного вдоль коридора свежевыстиранного белья. Квартиру, в которой отец любовно делал ремонт, а мы все вместе выбирали мягкую мебель. Эта квартира «заработана» отцом, когда он ещё на государство вкалывал, чем тот очень гордился. И пусть там нет евроремонта и подвесных потолков, эта квартира – наше гнездо, там осталась та половина меня, что была счастлива в неведении ударов судьбы. Родители не могут оттуда уехать! Да и что они смогут купить в такие сроки? Только что-то чрезвычайно обшарпанное, да как бы их не обманули! Чёрт! Чёрт! Чёрт! И ведь если разобраться, то опять всё из-за меня! Наверняка Русланчик сказал что-нибудь матери обо мне. Ублюдок! Неужели надо ехать к нему? Миллион! Это моя цена? Ненавижу…

А если рассказать Мазуру?

***

Оказалось, что перешагнуть порог мазуровского кабинета мне тяжело. После моего «возвращения» я ещё ни разу туда не заходил. Поэтому я тихо позвал Андрея, сидевшего над какими-то бумагами за столом, от дверного проёма:

– Андрей, мне нужно поговорить с тобой. Давай не тут…

– Почему не тут? – напрягся Мазур. А я инстинктивно покосился на выщербленную пулей стену. Андрей заметил. Подошёл и потянул меня внутрь кабинета. Толкал до стола, подхватил и посадил на столешницу, раздвинул мне ноги, встал между коленей и обхватил через талию за спину. – Ну? Всё нормально? О чём хотел поговорить? Что-то ещё ремонтировать собрался?

– Андрей, прекрати… – это он принялся выцеловывать что-то у уха и на шее. – Я по серьёзному поводу…

– Ремонтируй, что хочешь… Давай прямо на столе?

– Не-е-ет! Ты мне велел обращаться, если будут проблемы!

– Обращайся!

– М-м-м-е мнммнну-у-жны мденги… – мычу в его рот.

– Деньги? – Мазур наконец оторвался от моих губ.

– Да. Всё, остановись. Андрей, я потом верну.

– Это настораживает. Много денег?

– Да. Миллион.

– Долларов?

– Не. Рублей. Прости, но мне больше не к кому обратиться.

– Зачем тебе деньги? – Мазуров внимательно смотрит в зрачки, ищет там ответ.

– Чтобы вернуть долг Олеся, родители хотят продать свою квартиру. Мне нужно что-то сделать, помочь…

– Стась, они ж тебя выгнали…

– Андрей! Это моя мама!

– Кому они должны?

– Дилерам…

– Может, их разводят так?

– Олесь расписок наоставлял… Скорее всего, не разводят. Но дали срок: если в течение недели не заплатить, будут проценты.

– Какие-то рисковые дилеры. Перед лицом закона эти расписки ничего не значат. Они только свидетельствуют против них. Твоим родителям как-то угрожают? Что будет, если они не будут ничего выплачивать и обратятся в полицию?

– Андрей, им не сказали, что будет. Или, может, сказали, но я не знаю! А в полицию бесполезно, у них там свои люди…

– То есть ты знаешь, кто эти дилеры?

Я киваю головой.

– И серьёзные люди? – Мазур отпускает меня и идёт в обход стола, садится на стул за моей спиной. Я поворачиваюсь к нему, усаживаясь на столе по-турецки.

– Серьёзные. Конечно, не московские, но в Смоленске они немало значат. Андрей, я не знаю как, но я расплачусь с тобой… помоги, а?

Мазур замолчал. Что-то соображает. Взял со стола телефон, набрал номер.

– Дамир! Добрый вечер!

– …

– У меня тут очередная проблема. Извини уж, что тебя дёргаю. Завтра мы едем в Смоленск. Проблема там…

– …

– Да, ты правильно понял: Стась. Поинтересуйся там у своих людей по поводу некоторых персон, неких смоленских ребят, что крутят наркоту, – Мазур вопросительно кивает мне головой. Я отвечаю:

– Стоцкий Руслан Аркадьевич и, наверное, Фрязин Сергей, не знаю, как по отчеству, по кличке Ферзь.

Мазуров повторяет. Кивает, как будто Дамир Асхатович может его видеть.

– Да, ты прав. Конечно, мы поедем с тобой и с твоими ребятами. Надо, чтобы эти фигуранты от родителей Стася отстали. Деньги я возьму. Долг есть долг.

– …

– Спасибо, Дамир. Во сколько лучше выехать?

– …

– И часа за четыре доедем? Договорились! До завтра!

Неужели он всё решит? Мой Мазур! Что я должен сейчас сделать?

– Андрей… как мне отблагодарить тебя? – шепчу я.

– Ещё рано благодарить. Но я хочу, чтобы ты был со мной не из-за благодарности, – он расцепляет мои ноги и дёргает меня за колени навстречу себе. Я оказываюсь на нём верхом. Его руки шарят по телу, мнут ягодицы, Мазур лбом трётся о мою грудь. Эх, ты жеребец! Буду нежен с тобой… мой спаситель. Расстёгиваю его брюки, стягиваю с себя штаны на резинке. Лезу к нему в рот:

– Давай свою слюну!

Смазываю свою дырку сам, Андрей растягивает, нетерпеливо дышит, вцепляется зубами в футболку. Почувствовав, что от его пальцев уже не сильно тянет в анусе, направляю горячий член в себя и медленно, сощурив глаза, опускаюсь. Ох-х-х… Чуть-чуть передохнуть, привыкнуть к этому размеру и вверх… и вниз… Мазур упёрся лицом в мою грудь, в мою футболку, что в его слюнях. Помогает ритму, обхватив руками за ягодицы. Всё-таки идиотская поза, идиотская смазка – я опять чувствую себя блядью… Когда Мазур заставил меня ускориться, когда он закинул голову и его глаза закатились под веки, а его рот беспомощно открылся, я сжал, «обнял» его плоть собой и застыл, принимая внутрь его белую страсть. Вот ведь гад, он и сейчас не заорал! Навалился на меня, обвил руками торс и всхлипнул.

– Стась, – шепчет мне в сердце Мазур, – я не хочу, чтобы ты вёл себя как шлюха. Не делай больше этого.

Хм… он хочет, чтобы я тоже кончал, чтобы я стонал под его руками и под ним. Дурак. От этого шлюха не перестанет быть шлюхой. Тут дело не в том, кончаю я или нет… А в том, люблю или нет…

***

Мы выехали в восемь утра. На трёх машинах! Мазур отпустил Ивана. Мы ехали только вдвоём на его «мерсе». У Дамира целая команда. И ещё какой-то значимый чел уголовного вида с золотой – в палец – цепью на бычьей шее. Этот «позолоченный» вместе с таким же быкообразным ехал на отдельной машине. Мы встретились на Минском шоссе и весело покатили в Смоленск. Я нервничал. Боялся, что вдруг поцапаются. Вдруг Стоцкий что-нибудь наболтает обо мне. Напрягало и то, что я не знал плана действий Мазура и его команды.

Доехали меньше чем за четыре часа, так как гнали без санитарных остановок. И поехали прямо к моему дому. Чёрт! У меня бешено заколотилось сердце: мой двор, вечная тётка Маруся на скамейке восседает, подозрительно разглядывает кортеж чёрных авто. Мазур спросил, пойду ли я с ними. Нет. Я боюсь, что мать будет кричать, я не выдержу этого. Они упороли внутрь моего дома.

Прошло примерно с полчаса. Во двор стремительно въехала ещё одна чёрная машина. Я сполз по сидению вниз. Из вольво вышел Стоцкий с двумя парнями. Ферзя не было. Ублюдок оглянулся, пристально посмотрел на наши машины и отправился в подъезд.

Сказать, что я сидел как на углях, – ничего не сказать. О чём они там разговаривают? Как мама? Может быть, мне нужно было тоже идти? В груди всё клокотало! Из машины я высматривал наши окна, но никого не было видно.

Ещё через полчаса из подъезда вылетел Стоцкий. Злющий! Хлопнул дверью! Молча сел в машину. Автомобиль яростно стартанул и исчез, оставляя сиреневую дымку. Злой, значит? Хорошо…

Через пять минут вышли и мои. Они о чём-то поговорили во дворе. Я вылез из машины. Задрал голову. На балконе стоял отец. Он смотрел на меня. Помахал мне. И всё. Только помахал, он не позвал.

– Ну как? – взываю я к Мазуру.

– Всё нормально. Долг списан. И был он не такой, как тебе сказали. Меньше. От твоих родителей отстанут. Поехали! Домой!

А мне так хочется остаться здесь, так хочется, чтобы мама выбежала. Но надо ехать с ним, с моим спасителем. И мы сели в «мерс» и безнадёжно быстро укатили прочь. По дороге я всё же разговорил Мазура:

– Что там было?

– Поговорили, всё решили. Деньги всё равно пришлось заплатить. Долг есть долг.

– Много?

– Неважно сколько. Этот Руслан спрашивал про тебя.

– Что спрашивал?

– Почему ты не приехал… Он тебя хорошо знает?

– Знает. Мы общались раньше. В детстве.

– В детстве? Но он тебя старше.

– Да, лет на пять.

– Он, значит, местный авторитет?

– Ну… не авторитет. Мажор. У него отец – начальник полиции. С юности он считает, что ему всё можно. Сейчас бизнес какой-то у него…

– Ясно. Неприятный тип.

– Андрей. Что бы мне сделать для тебя? Какое у тебя желание есть? – перевожу я разговор со Стоцкого.

– Чтобы был мир во всём мире!

– Андрей, в отношении меня!

– Хм… в отношении тебя. У меня невероятное желание. Вот если бы ты оказался не парнем, а девчонкой. Прикинь, какое желание…

Я молчу и перевариваю.

– А что? Сможешь в благодарность лечь под нож? Сделаем из тебя Станиславу – и у меня хоть что-то заживёт внутри.

– Если ты хочешь, я согласен, – спокойно отвечаю я.

Как мне плохо! Как ужасно! Как мне дался этот равнодушный ответ! Невозможно! Это просто смерть! Этого не может быть со мной! Я – па-а-арень! Он не хочет чувствовать себя голубым? И ради этого… Боже! Неужели мне это предстоит? Меня сейчас вырвет…

– Андрей, останови, меня укачало… – выдавливаю я из себя, и он резко тормозит. Я выскакиваю из машины. Бегу к краю дороги, гадство, меня рвёт, попадаю на свои штаны, но бегу дальше… гадство, на обочине такой резкий спуск! Почти обрыв! Нога соскальзывает, сейчас улечу вниз… Меня за шкирку удерживает некая сила, тащит меня вверх. Я безвольная большая рыба, даже не барахтаюсь. Мне плохо, у меня коматозное состояние, тошнота и шок одновременно. Эта мозолистая сила тащит и тащит наверх. Слышу голос – это Мазур, эта сила – Мазур:

– Дурак, я пошутил! Прости! Никаких операций! Куда ты сорвался? Держись! Давай наверх! Я тебя и люблю-то за то, что ты парень… Прости… Я пошутил!

Он тянет меня наверх, тянет и вытягивает. Он сильный.

========== 12. ==========

Я долго не мог прийти в себя. Когда наконец до меня дошло, что Мазур так пошутил, я со всей дури залепил ему в челюсть. Но разбушевавшийся кролик был схвачен, скручен, зацелован. Проезжавшую мимо машину занесло в сторону. В автомобиле мне стало лучше, тем более что вскоре позвонил папа.

– Стась, спасибо тебе… Спасибо, что не оставил нас с матерью.

– Пап, я люблю вас. Как я мог оставить? Как мама?

– Мама испугана. Такое количество незнакомых деловых людей собралось в квартире! Она ещё не отошла. Но она знает, что это благодаря тебе всё решилось. Ты приезжай к нам. Один ведь остался у нас… сын.

Меня кидает из холода в жар. От слов отца такая теплота разлилась по всему телу, такая нежность. На лице улыбка не стирается. Наверное, это вредно, когда такие крайности в эмоциях соседствуют. А всё благодаря ему, Мазуру.

– Андрей, я так давно не был счастлив… Это благодаря тебе.

Мазур хмурится, но я вижу, что ему приятно, что он просто так скрывает свои эмоции. Дёргает подбородком, на котором красуется красное пятно. Моя отметина! Синяк будет точно! Всю дорогу я ему читал нотации по поводу его матери. Делился впечатлениями от прочитанной книги «про плинтус». А потом робко попросил:

– Андрей, можно я работать буду?

– У нас ставка дизайнера занята…

– Я скромно в парикмахерской бы…

– Брить кого-то?! Нет.

– Я в дамском работаю, никого не брею! Сейчас вообще мало кто бреется в парикмахерской!

– Я подумаю.

– Ну, Анре-е-е-ей! – лукаво скулю я, так как знаю, что разрешит. – А я буду всю-всю зарплату тебе отдавать…

– На черта мне твоя зарплата?

– Я хочу тебе отдать всё, что должен.

Мазур помрачнел, а я понял, что неосторожно я про «долги».

– Ты мне ничего не должен. Работать будешь не целый день, буду заезжать за тобой, забирать.

Я повернулся и смотрел на него молча влюблёнными глазами, пока Мазуров не сказал:

– Сейчас получишь за свой спектакль!

***

Долго тянуть не стал. На следующий же день позвонил в салон. Общался с самой мамзель Сабуровой. Наша начальница – молодая девчонка, наверное, даже моложе меня. Несколько салонов ей подарил отец, чтобы дочь развлекалась. Хватка у девочки оказалась что надо. Создавая впечатление наманикюренной и отштукатуренной дуры с многокаратными брильянтами в ушах, она умела жёстко разговаривать с поставщиками, разруливать проблемы с санэпидемстанцией, не церемонилась с работниками, но при нередких «разборках» с недовольными клиентами зубами вгрызалась за честь заведения, защищая парикмахеров, маникюрщиц, массажисток или просто администраторов. Сказать, что мы её любили, нельзя, но ценили, сплетничали, обсуждали её новых фрэндов. Сначала Лилиан (а это её настоящее имя) выказала мне своё «фи», типа какого лешего я исчез, подвёл. Но выговорившись, Лилиан велела срочно выходить на работу, уже сегодня они начнут запись «на меня» и позвонят кое-кому из старых клиенток. Я думаю, что Лилейка (или Сабуриха) прежде всего заботилась о себе любимой: она частенько доверяла свои волосы моим рукам и фантазии.

Я весь вечер скакал и прыгал в возбуждении. Оказалось, что я так люблю свою работу! Мазур по этому поводу даже высказался:

– У меня закрадывается подозрение, что в этом салоне тебя ожидает не только работа… Смотри у меня!

А в тот день, когда я выходил на работу, Мазур с утра потребовал экстремального бритья. Оргазм лица его не вполне устроил. Как только я умыл его ледяной водой, балдеющий клиент ловко подхватил меня и усадил на раковину, придурок! Жопой в холодную воду! Я начал сопротивляться и возгудать. Но мои протесты были подавлены его ебучей активностью. И кто его научил? Не я! Я такого с ним не делал! Зараза задрал мои ноги так, что пришлось откинуться назад на зеркало, краник свернулся и льёт воду мне на талию. Холодно! А этот изобретатель захватывает мой скукоженный от холода член ртом и разогревает пламенем языка и щёк. Ох-х-х… Глотать он не стал, просто сделал воду потеплее и смыл с меня то, что выгнал рукой. Напоследок поцеловал в пуп и сказал: