Текст книги "Дом у железной дороги (СИ)"
Автор книги: Squ Evans
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
– И вы пробовали ее взять в руки?
– Конечно. Протянул обе руки, попытался взять так, чтобы прижать крылья, – он изобразил, как это делал. – А она как начала клювом щелкать, клюнула снова. В общем, я решил, что это гиблое дело, и оставил ее в покое. Она поклевала мою сумку еще минуту и улетела. Наверное, ждала, когда я ей что-нибудь блестящее дам, а у меня вон, только сигареты с собой были.
Я после того разговора, кстати, купил ему ворону. Ненастоящую, конечно. Небольшую такую, с ладонь примерно (какую уж нашел), из искусственных перьев и всякого такого, белую такую, на небольшой деревянной жердочке. И подарил ему. Ну, как бы между делом. Вот, Сергей, новая одежда и книги, вот конфеты, о, а это что? ах да, это, купил вам ворону, ну просто так, увидел и не удержался. Он засмеялся, когда нашел ее, а после фыркнул, и губы у него так скривились.
– Ну ты и чучело, Олег.
И не говорил со мной весь вечер. Я до сих пор не знаю, чем именно и как вообще я обидел его в тот день. Может быть, он увидел какую-то насмешку в этом подарке – я не знаю. Я знаю только то, что мои мысли были чисты, и я никогда не хотел его обидеть. Наоборот, я хотел, чтобы ему было комфортно. Даже комфортнее, чем у него дома.
Он вообще был человеком настроения. А настроение у него менялось быстро. И никогда нельзя было угадать, почему. Мог сидеть, говорить со мной обо всем, рассказывать что-то из жизни, а в следующую секунду мог взять и кинуть в меня подушку и послать вон из комнаты. Мог кричать на меня по рации, покрывать всеми словами, которые знал, а потом внезапно начать рассказывать о том, в какой момент жизни решил начать отращивать волосы. Потому я всегда старался быть с ним мягче. Чтобы он был уверен, что я не представляю ему никакой опасности, что рядом со мной он может быть расслаблен и всегда спокоен.
Вспомнил еще, он рассказывал, как впервые решил, что займется программированием. Говорил, это не было спонтанным решением.
– Ты ведь в курсе, что я детдомовский, да? Хотя кого я спрашиваю, – он никогда не забывал выставить меня каким-то сталкером и помешанным. Всегда смущался этого, потому что понимал, что со стороны именно так и выгляжу. – Так вот. Еще там, в детдоме, я решил, что никогда не буду таким, как мое окружение. У меня вызывали отвращение мои сверстники с их бесконечным пубертатным периодом, видящие в картине Боттичелли не гармонию красоты, а обнаженное женское тело. Вызывали отвращения те условия, в которых я жил. Ты, вроде бы, говорил мне, что тоже из детдома, верно? – кивнул ему. – Тогда ты представляешь, что такое детдомовские условия. Я не мог спать в общей спальне всю жизнь, не мог ходить в дырку в полу и не мог питаться самыми дешевыми разваливающимися макаронами. Я хотел большего, Олеж. Но я не видел своего будущего ни в юриспруденции, ни в экономике, ни в научных открытиях. Я видел – нет, я знал – лишь то, что я построю свое будущее самостоятельно, – он взял со стола пластмассовую кружку и допил одним глотком чай. – Так что я начал думать. И чем дольше думал, тем больше понимал, что мой единственно верный выход – это программирование. За программированием будущее, Олег, вот увидишь. Техника – вот что сейчас главное. Через десять лет ты не узнаешь страну, потому что у всех будут телефоны и новейшие компьютеры. Не вот эти ужасные коробки, а настоящие, как у меня в офисе. И это будет не роскошью, а обычной вещью, как… как… – он осмотрелся и ткнул пальцем. – Да как тот же стул, например. Потому что это все будет доступно даже среднему классу. Даже в школах такие будут, вот увидишь. Потому я начал готовиться с пятнадцати лет. Я хотел поступить в лучший вуз, получить лучшее образование, чтобы стать тем, кем я сейчас являюсь. И концепт «Вместе» у меня появился уже на первом курсе. А к третьему курсу я уже обдумал все детали и был готов запустить сайт, – в его голосе слышалась гордость. Искренняя гордость, не приукрашенная самолюбованием.
Я никогда не стремился за большим. Я довольствовался тем, что имел. Мне хватало моей узкой кровати в детдоме, хватало того, что с возрастом мне приходилось на ней поджимать ноги, потому что я не умещался на ней, а новые выдать не могли из-за того, что их попросту не хватало. Мне хватало поступления в какой-то непонятный вуз, учебы в котором мне хватило только на год. И хватало нескольких лет в армии и службы в горячих точках. Я был благодарен богу за то, что мой рассудок все еще остался при мне. Мне хватало того, что в Афгане в самый очаг меня кидали всего пару раз за все время. И мне хватало той квартирки, которую мне выделило государство. Я никогда не задумывался о большем. Никогда не задумывался о лучшем. Пока не встретил его. Амбициозного. Целеустремленного. Уверенного в себе. С горящими глазами в любой период его жизни. Такого яркого и сияющего. Как Данко, который своим сердцем освещал путь людям (уверен, если бы Сергей узнал об этом сравнении, ему бы понравилось). И потому я не мог понять, идеализирую я Сергея или по-настоящему ему завидую. Я хотел быть с ним и одновременно с этим хотел быть им. Он был одним большим противоречием в моей жизни. И я никогда и ни к кому не испытывал подобного чувства и не испытаю снова.
В те редкие моменты, когда Сергей позволял мне касаться его, я чувствовал себя так, словно прикасаюсь к произведению искусства. Наверное, что-то подобное испытывали те воры, которые крали оригинальные картины из музеев и держали их в глубине дома. С той лишь разницей, что Сергей был живым. Я не знаю, с чем можно сравнить чувство, которое у меня появилось, когда он позволил к себе прикоснуться и я не увидел в его глазах ненависти. Говорю же, с эмоциями у меня туго, я не умею их определять по глазам. Но Сергей, опять же, был особенным. И его эмоции я видел. Так вот, когда я не увидел в его глазах ни злости, ни ненависти, ни терпеливого смирения, я подумал, что, кажется, я добился своего. Он смотрел на меня совершенно спокойно, позволяя гладить по волосам (совсем мягкие – он мыл их всего день назад). Обычно после такого взгляда следовала атака. Сергей мог внезапно вцепиться зубами мне в руку или врезать по паху, мог пнуть по подбородку или скинуть с кровати. Но он просто сидел и позволял мне прикасаться к нему. Сейчас я думаю, может, Сергей проверял, ну, как далеко я могу зайти, если он перестанет сопротивляться. И я понимаю его опасения. Любой на моем месте зашел бы далеко. Абсолютно любой. Но я не мог. Не то чтобы я никогда не представлял этого, не то чтобы я совсем не рассматривал Сергея как возможного, кхм, сексуального партнера. Просто одно дело думать об этом и совсем другое – делать. Просто когда я видел Сергея, я понимал, что не смогу сделать с ним такое против его воли, пока он сам не захочет. Говорю же, я слишком уважал его комфорт. Я не думаю, что это делало меня плохим человеком.
– Можно я поднимусь наверх? – он спрашивал меня об этом регулярно, потому я довольно быстро привык к просьбам. Он даже давал мне время на то, чтобы я закрыл все двери. Он очень понимающий, серьезно. – Я видел в гостиной патефон. Значит, где-то есть и пластинки. Я хочу их послушать.
И я просто не мог ему возразить. Сказал только дать мне время. Закрыл все двери, спрятал ключи. Пластинки лежали в куче вещей, которые я отправил в подвал во время перестановки. И некоторые из них сломались (я сразу же спрятал их – Сергей наверняка расстроился бы, если бы увидел, что я настолько небрежно с ними обошелся). Те, которые уцелели, я забрал и отнес в зал к проигрывателю. Настраивать я его не умел, но примерно представлял как (в одном фильме говорилось, что иглу главное аккуратно ставить, потому что если поцарапаешь пластинку – ее проще выкинуть).
Я уже не заклеивал ему рот. Только связывал руки за спиной. Просто для профилактики, так сказать, потому что наверху все равно ему их развязывал обратно. Сергей ведь не дурак и знал, что не сможет сбежать. Или просто усыплял мою бдительность – не суть.
Он долго выбирал пластинки. Рассматривал крайне придирчиво обложки, сдувал пыль то с них, то с проигрывателя, протирал некоторые пластинки футболкой. Я ведь даже не посмотрел, что принес в зал. И даже не знал, было ли там хоть что-то, нравящееся ему.
– Они все твои? – он посмотрел на меня через плечо и отвернул голову. – Впрочем, не отвечай. Не твои, это ясно. Ты слишком большой болван и наверняка переломал бы их все давно.
Достал одну пластинку, сдул с нее пыль в сотый раз и поставил ее. И таким легким движением, как будто постоянно этим занимался (я напряг память и попытался вспомнить, был ли у него дома проигрыватель тоже – вспомнить не смог). Он опустил иглу и еще несколько секунд просто стоял рядом, наклонившись, и слушал, как пластинка шипела, пока, наконец, не пошла музыка. Я никогда не слушал музыку на пластинках. Только в кино такое видел. Взглянул на обложку, лежащую на полу. Женщина в белом платье с широким синим узором, с объемной старомодной прической, лежала, опираясь руками о подушки, и растерянно смотрела куда-то в сторону, улыбаясь так, словно только что рассказывала какую-то забавную историю, но вспомнила нечто печальное, связанное с ней. И сверху бледно-розовые буквы – Пэтси Клайн. Я никогда раньше о ней слышал. Музыкой ведь, собственно говоря, я особо никогда и не интересовался, особенно настолько старой. Но, казалось, Сергей ей наслаждался. Он раскачивался, чуть согнув колени, с закрытыми глазами и тихо мычал в такт песне: «You made me love you, I didn’t want to do it, I didn’t want to do it». В своих более смелых фантазиях, когда я допускал возможность того, что Сергей поймет, что я чувствую, и поймет, для чего я все это делаю, я представлял, как он танцевал по дому. Отчего-то я не сомневался, что он умел танцевать очень хорошо. Не как все эти люди в тех гадюшниках под громкую музыку, от которой начинала болеть голова, а неторопливо и плавно, как в старом кино. Раскачиваясь, покачивая бедрами, закинув руки партнеру на плечи, глядя ему в глаза. И одними губами повторяя слова песни: «Give me, give me, give me what I cry for».
Я лишь надеялся, что и Сергей мечтал о подобном. Хотя бы фантазировал. Иногда. Просто допускал мысль, что такое возможно.
Когда я обнял его со спины, он не сопротивлялся. Напрягся немного, это чувствовалось. Но когда понял, что я не собираюсь делать с ним ничего против его воли, расслабился снова. Я уткнулся лицом в его плечо и слушал, как он шепотом повторял слова песни, мыча в проигрышах. Голос у Сергея не очень сильный, но мне все равно очень нравилось. «You made me happy sometimes, sometimes you made me glad». Я сжимал его со спины, держа руки на его животе, и чувствовал, что моя смелая фантазия совсем немного, но становилась реальностью. Когда он отвел руку назад и сжал мои волосы, я почти почувствовал умиротворение, как в тех старых фильмах, да. А он повернул голову, шепотом все продолжая повторять строчки зацикленной пластинки. Не знаю, о чем пел Сергей, но это было красиво. На слух тяжело разбирать. «But there were times, dear, you made me feel so bad». В какой-то момент он даже развернулся, беря меня за запястья, продолжая раскачиваться под песню (глаза все так же закрыты – я старался не думать о том, что он избегал зрительного контакта со мной). И все повторял, повторял и повторял слова, которые мне было тяжело разобрать и которые были для меня единым потрескиванием, тихо мыча, склонив голову немного вбок. «I want some lovin’, that’s true». И я не удержался. Подошел к нему ближе и поцеловал. Обычный импульсивный порыв. И этот порыв разрушил всю мою фантазию наяву за секунду.
Сергей раскрыл глаза, и я снова увидел в них настолько искреннее возмущение, будто я только что испортил эту пластинку, которую он так трепетно ставил в проигрыватель. Хлестнул меня по лицу (попал больше по шее, но все-таки), отвернул голову, поджал губы и произнес таким твердым, не терпящим возражений голосом: «Отведи меня вниз». Я попытался извиниться, но он посмотрел на меня настолько разгневанным взглядом, что я предпочел замолчать. Он отвернулся, чтобы я связал ему руки, и сам пошел к двери. По дороге он остановился в коридоре, подошел к входной двери, с силой пнул ее, развернулся и сразу же спустился в подвал.
В тот день он больше не позволял мне к нему приближаться. И несколько следующих тоже.
Я заметил первые заголовки о пропаже Сергея где-то спустя две недели. Простые предположения, типа, может быть, Разумовский вовсе не в Италии. Может быть, его убили, и это попросту скрывают. И, конечно же, всё начала Пчелкина – этого можно было ожидать. На тот момент никаких обвинений мне она не предъявляла – по крайней мере, прямо, – но я прекрасно понимал, что это дело времени. Каждый раз, когда видел ее фамилию под статьями, в которых упоминался Сергей, думал о том, что я просто обязан устранить ее до того, как она заявит обо мне куда-нибудь.
Однажды я был близок к ней. Максимально. Был идеальный момент для нападения. Поверьте мне, я много раз прокручивал в голове самые различные вариации того, как, когда и что именно сделаю. Пчелкина, в конце концов, не Анна, и с ней церемониться я бы не стал.
Я действовал по той же схеме. Издательство «Правды» находилось на Университетской. Там Юля была примерно до шести-семи вечера, не дольше. Я следил за ней около недели, так что был уверен, что ошибки быть не могло. Я был уверен, что она всегда действует по одной схеме – как видно, зря. После работы она обычно шла напрямую к автобусной остановке, после чего выходила возле метро и ехала без пересадок до своей станции. Подстеречь ее у квартиры было бы даже проще, чем Анну: Юля, в отличие от нее, в частном секторе не жила. Так я думал. Пока не заметил камеры, напичканные по всему двору. Вывод: без шансов на рукопашку. И тогда я подумал, что могу просто застрелить ее. Найти место поудобнее, дождаться и выстрелить. В основном я всегда практиковал и ближний бой, в какой-то момент из-за проблем с головой часто прицел сбивался. Потому понимал, что у меня будет всего один шанс. Сомневался, что она могла про меня какие-то особые подробности вынюхать. Я ж, в конце концов, не Сергей, про меня всюду не пишут. Ну, кроме последних интервью, и то больше на желтуху похоже.
Короче, я выбрал место. Жила она в такой многоэтажке советского типа, расположенной в небольшом дворе. Типичный такой, знаете. Такое обычно представляют иностранцы, когда говорят о России. Только везде еще снег лежит. Ну так вот. Выяснил, что жила Юля на пятом этаже. Во двор выходили окна, кажется, кухни, но стрелять туда было сложновато: висели гребаные жалюзи. Я понятия не имею, кому вообще могло прийти в голову, что гребаные жалюзи – это потрясающее решение для интерьера кухни. Но что было, то было. Единственный шанс был, если я попаду в нее у подъезда. Я даже место нашел хорошее, говорю же. Напротив ее дома был другой, метров двадцать расстояние, не больше. Ну так вот. На четвертом этаже квартирка пустая, только собака какая-то придурошная, такса вроде. Выяснил об этом вообще случайно, но до смеха банально: бабки у подъезда растрещали, что там не то какой-то работяга, не то наркоман (однако иногда, по их словам, одно другому не мешало). Говорили, типа, вот в третьем подъезде опять умотал куда-то мужик, а собака его лает и лает, спать мешает, хоть пристрелил бы кто. Ну, по лаю я и вычислил квартиру. Вскрыл легко, замок совсем старый. Стрелять в собаку, разумеется, не стал. Собака ж мне ничего не сделала. Цапнуть только пыталась, потому пришлось колбасы ей купить.
Никак судьба, подумал еще, на моей стороне.
Все идеально. Обзор отличный. Юлин подъезд ничего не загораживает. Смог даже винтовку снайперскую достать за смешные деньги (боже, храни черный рынок). Словом, я был готов на все сто процентов. Так я думал. Я рассчитал почти все. Кроме того, что с Пчелкиной припрется еще и он. И, честно говоря, я очень сглупил. Думаю, если бы я повел себя чуть-чуть умнее, немного подождал, пригляделся или просто отложил дело на другой день – все сложилось бы иначе. В мою пользу. Но я решил, что если пристрелю ее рядом с хахалем (который очень мне мешался и закрывал собой цель), то выйдет вполне ничего: подставлю потом какого-нибудь левого придурка и дело с концом. Ну и выстрелил. Я ж говорю, с головой проблемы небольшие были, прицел сбивался. Короче говоря, я промахнулся. Попал в мусорное ведро рядом. Пчелкина в крик, за хахаля встала, а тот как зыркнет в мою сторону, я уж подумал, ясновидящий какой. Один хрен – спрятать пушку я не успел, вот он и заметил меня. Пришлось ее быстро упаковывать (я прятал винтовку в чехле для гитары – это уже на барахолке нашел, старый такой, потертый – не суть) и бежать.
Я вспомнил, как Сергей говорил о том, что Юля наверняка встречается с ментом. В тот момент, когда он открыл по мне огонь, крикнув, что я оказываю сопротивление милиции, вспомнил. Сергей, еще подумал я, все-таки очень догадливый и внимательный. Будь он на моем месте, он бы так не сглупил. Но что уж тут поделаешь. Хорошо, конечно, что с дыхалкой и физподготовкой у меня проблем никогда не было, иначе точно закончил бы в тот день плачевно. Я, наверное, невероятно везучий, раз в тот день меня ни разу не подстрелили.
В любом случае, оторваться от него я смог только в метро. Затерялся в толпе, держа чехол в руках, а не на спине, и уехал. Успел только вскользь лицо мента увидеть. Не думаю, что в тот момент он меня запомнил. А винтовку я в тот же день от греха подальше в погребе спрятал, ну, в шкаф. Вряд ли туда кто-то заглянул бы.
Честно говоря, найти его было сложновато. Мне, все-таки, совсем не до ментов было: у меня Сергей дома голодный сидел. Потому пришлось поднапрячься, порыться в данных, находящихся в свободном доступе. Зайти на страницу Юлии во «Вместе». Вообще, знаете, иногда думаю о том, какое потрясающее изобретение этот интернет. Раньше мне бы пришлось рисковать шкурой куда больше, ну, информатора там нанимать, старых знакомых поднимать, а там и до длинных носов, лезущих в чужие дела, недалеко. А сейчас просто откроешь страницу – все как на ладони. Полистал фотографии, а там одна, в общем, с этим самым хахалем. Узнал его по чертам, пока память свежая была. До сих пор не понимаю, почему я сразу не понял, что он мент. Знаете ведь такие типичные ментовские лица – вот у этого Игоря примерно такое. Порыскал в интернете – парень он буйный: то в одиночку ограбление банка остановит, то педофилов чуть ли не за руки ловит, то еще что-то. И пули не берут, и все данные идеальные. Ни дать ни взять – типичный персонаж какого-нибудь бульварного чтива. Неудивительно, что Пчелкиной он нравился.
Решил проследить за ним.
А, еще. В тот день Сергей еще какую штуку выкинул. В то время он еще рычал на меня, отношения так себе были, хоть и налаживались постепенно (он начал хвалить мою еду, например, и даже о себе кое-что рассказывать). Но я все равно был насторожен, мало ли что. Так вот, вот это «мало ли что» и случилось. Заношу ему поднос с едой (точно помню, что приготовил ему спагетти с крупными фрикадельками и томатной пастой, салат с морепродуктами, яблоки начистил и кофе его любимый заварил), ну, заношу, значит, а его на кровати нет. И тут он – хряк! – прямо в плечо сзади мне нож воткнул (видимо, стащил в прошлый раз, а я и не заметил). Не по рукоять, но наполовину точно. Думал, он сразу за дверь метнется, а он так – раз! – повалил на пол, нож вытащил, замахнулся, а я едва успел его за руку схватить. И смотрит, главное, такими злыми глазами, и губы так изогнулись, скалится. А я сжимаю его руку и понимаю, что могу сломать ему запястье, если захочу. Хотел меня второй рукой схватить – не дал. Выхватил у него нож, сбросил с себя и ушел быстро. Слышал только, как он вслед что-то крикнул, но не расслышал что именно. Наверняка как обычно назвал меня мудаком или что-то в этом роде.
Я был так зол на него и так разочарован, что даже не сразу вспомнил, что меня, вообще-то, ножом пырнуть успели. И не такое, все-таки, бывало. Обработал все, перебинтовал на всякий случай и все злился, злился, злился на Сергея. Хотел вернуться и все ему высказать. Но высказывать-то толком и нечего было. Сергея, все-таки, можно понять. Он еще не осознавал в тот день, что я только добра ему желаю и просто жду, когда он привыкнет к этой мысли. Потому я простил ему такую выходку. Это было очень великодушно. С другой стороны, подумаешь, нож в плечо воткнул. Не выстрелил же раз пять в упор.
Вернулся к нему, чтобы прибраться (жаль все-таки спагетти, отличные получились, но пришлось свою порцию ему отдать – все содержимое подноса было разбросано по полу). А он сидит на кровати, ноги под себя подобрал и смотрит все такими же злыми глазами. И пока все с пола убирал, он сказал так, с неприязнью (я его лица не видел в тот момент, но уверен, что у него опять искривились губы: он всегда так делал, когда хотел показать максимальное презрение): «Как же я тебя ненавижу, Волков». А я подумал и не обиделся. Говорю же, он просто в тот момент еще ничего не понимал. Я должен был быть терпимее к нему, если хотел, чтобы он поверил мне. Приручение всегда занимает много времени.
Я начал следить за этим самым Игорем. Просто для того, чтобы убедиться, что он не копает под меня. Они с Пчелкиной вполне могли начать слежку за мной, а я мог и не заметить. Иногда я просыпался с мыслью, что на меня кто-то смотрит. Как будто рядом я слышу чье-то дыхание. Как будто пол в доме скрипит и тень направляется прямиком к подвалу. Иногда я шел по улице, и мне казалось, что за углом меня ждут. Что за мной давно наблюдают и просто ждут момент, когда я облажаюсь. Не знаю, может быть, надо было сходить к психиатру, но все никак не складывалось. Да и что бы я мог сказать? «Извините, я тут недавно украл одного миллиардера и теперь мне кажется, что за мной следят из-за него»? Потому я просто начал засыпать с включенным светильником. И носить пистолет. И на всякий случай начал ездить в разные дни в разные магазины за продуктами. И старался особо не закупаться, чтоб совсем подозрительным не выглядеть. Ну, и на машине реже передвигаться. Оставлял недалеко от въезда в город, а дальше до автобусной остановки или просто пешком – зависело от погоды и настроения.
Иногда мне казалось, что я слышал, как Сергей кричал. Или рыдал. Надрывно, до хрипоты в голосе. Я знал, что стены подвала достаточно плотные для того, чтобы не пропускать звуков, но сомневался каждый раз, когда слышал его. Думал иногда, может, это из-за рации, но голос всегда был чистым, словно его обладатель стоял рядом со мной, вот прям тут, в паре метрах.
Слежку начинал постепенно. Выяснил, в каком участке он работает, как зовут начальника, где он живет и немного его биографию. Игорь был самым нетипичным типичным ментом: деньги его мало волновали, но было обостренное чувство справедливости (прям как у его подружки) и какое-то детское желание докапываться до истины в любом деле. Игорь мне не особо понравился. В таких обычно я и стрелял во время службы.
Ехал с ним в метро. Все приглядывался, пытался понять, о чем он думает. Подбородок широкий, взгляд сосредоточенный, брови нахмурены (брови, кстати, наиболее нетипичные в его образе типичного мента: когда я учился на юрфаке, нам говорили, что в ментуру с такими отличительными признаками не берут, типа слежка не получится, если у тебя татуировки да волосы синие, а тут целые брови молнией). И какой-то странный одеколон. Запах так и не распознал, но понял одно: такие ароматы Сергей всегда называл отвратными и демонстративно морщил нос. Наверное, я подошел к нему слишком близко. Или смотрел слишком пристально. Потому что он то и дело бросал на меня косой взгляд. Не думаю, что узнал. Но косился странно. Думал, может быть, что я на наркомана похож. Ну я и наплел чушь какую-то про то, что видел его в новостях и пытался понять, он ли это. Ну, а он посмотрел еще более дико, но хотя бы попытался улыбнуться. Спасибо даже сказал.
Сейчас я думаю, зря я вообще так близко к нему приближался. На руку мне это не сыграло. Тем более, что обо мне он все равно узнал. Не о слежке моей, конечно, а обо мне самом. Кто такой Олег Волков и кем он приходится Сергею Разумовскому.
Иногда мне казалось, что весь мир знал о том, что это я. Это я помогал ему убивать бездомных. Это я занимался сожжением и выбрасыванием их тел. Это я убил Анну. Тихую, кроткую Анну. Это я украл Сергея. Это я. Это все я. Я видел глаза, которые на меня смотрели, я слышал шепот обо мне, я чувствовал, как меня хватали за руки, растирали по ним кровь. Мне казалось, они все обо мне знают. И ждут, когда я приду с повинной.
Когда я увидел в офисе Игоря и еще нескольких ментов, мне захотелось застрелиться. Я знал лишь то, что он пришел за мной, и постарался раствориться. Постарался как можно незаметнее пройти к кабинету Сергея: он просил меня за день до этого привезти оттуда его любимый халат (красный такой, как принято говорить, экстравагантный; он надевал его, когда оставался спать в кабинете и не хотел мять костюм). Ну так вот. Я хотел сделать все быстро и без лишних телодвижений. Хотел.
Я не знаю, в какой момент он меня заметил. Просто когда я это осознал, он уже шел ко мне. И я почувствовал, как внутри все так – бух – в самый низ.
– Мы раньше не встречались?
Я помотал головой. До кабинета Сергея – пара метров. Оксана металась некоторое время рядом, а потом исчезла среди других сотрудников – правильно сделала.
Игорь потер подбородок, рассматривая меня еще пару секунд, и снова заговорил:
– На днях нашли труп Львовой Анны. Секретарши Разумовского, – и я почувствовал, что ноги подкосились. Как ватные стали. Пришлось схватиться за край стола, чтобы устоять. Он меня выследил. Он все понял. Не надо было жалеть, надо было сжигать гребаный труп. Сыграло на руку, что Игорь этот все не так воспринял. – Понимаю. Судя по всему, женщиной она была славной, – он оценивающе смотрел на меня, сжимающего стол до онемения пальцев, пока я не взял себя в руки: у него нет никаких улик. Я все делал тщательно. Я предусмотрел все, это была ювелирная работа. На Анне не могли найти даже мой волос, что уж об отпечатках говорить.
– Да… – голос стал хриплым, и я прокашлялся. – Это ужасная новость. Анна была замечательной.
– Когда вы видели ее в последний раз?
Я лишь пожал плечами. Главное быть спокойнее. Игорь, может, и отличный сыщик, судя по заголовкам газет (я тут вдруг подумал: а вдруг все заголовки – байки? в конце концов, большую часть статей я видел в «Правде», где работает Пчелкина… слишком много думаю), так вот, может, он и отличный сыщик, но он не сможет обвинить меня. Не сможет ведь?
– Я редко бываю в офисе. Я работаю напрямую с Сергеем, но после его отъезда захожу для галочки проверить.
– Вот как. То есть тридцатого сентября вас здесь не было?
– Можете спросить любого.
– И что же сейчас вы здесь делаете? – и взгляд у него так изменился. Мы стояли всего в нескольких шагах от кабинета Сергея, возле стола, за которым обычно сидела Анна, и я только начинал понимать, насколько подозрительным я выгляжу.
– Пришел проверить. Для галочки.
Я понимал только одно – надо сваливать. Зайду, подумал, за халатом в другой день. Если бы я в тот день прямо перед Игорем вынес халат, это выглядело бы странно. И тогда он точно стал бы меня подозревать.
Пришлось подойти к кабинету, постучаться, попробовать открыть (ключи лежали в заднем кармане, но я, конечно же, делал вид, что их не существует). Пожал плечами, развернувшись к Игорю. Нет его, говорю, не приехал. А Игорь посмотрел с прищуром, бровь вскинул. И я понял – точно знает. Просто ждет, когда я расколюсь. Упаду на колени, разрыдаюсь, сознаюсь во всех грехах и протяну руки, чтоб наручники надел. Чтоб прям по всем законам преступления и наказания. Но я-то знаю, что я не расколюсь. Я-то знаю, что я больше не буду сраться в штаны при виде гребаного мента. Потому что я понимаю, что если я расколюсь, Сергей останется один. А Сергея я оставить никак не могу.
– Еще раз, как вас зовут?
– Олег. Волков.
И лицо у него так изменилось. Брови вскинул, глаза даже раскрыл. Про меня ему точно пела Пчелкина. Понимал, что теперь они вдвоем усерднее начнут под меня копать, может, повесят даже на меня пару дел сверху, чтоб раскрываемость повысить. Но в тот момент я был так в себе уверен, потому что думал про Сергея. Сергей точно сделал меня лучше. Уверен, появись он в моей жизни до службы, я бы не заработал ни царапины. Как мой личный бронежилет.
– О, понятно, – Игорь махнул рукой. – Тогда до встречи, Олег Волков.
Я подумал, что он точно не оставит меня теперь в покое. Моя интуиция меня не подводила.
Если бы вы знали, как Сергею нравилась ванная. Торчал в ней часами. Даже когда был одет. И постоянно говорил мне, что это вторая его любимая комната. После спальни. Не знаю, чем его она так привлекала. Выглядела она, конечно, вроде бы как, мило, как из журнала какого-нибудь. Я особо с ней не заморачивался, только стены перекрасил и кровать новую купил. Ну, и полки сменил. И шкаф. И книги, которые не влезали в тумбочку Сергея, переместил туда. В любом случае, над той же ванной и подвалом я работал куда больше.
Так вот, про ванную. Сергей первое время боялся отпрашиваться. Или не боялся – не знаю точно. В любом случае, он не просился слишком часто. Наверное, все-таки из-за того, что он был человеком гордым и не горел желанием снова ходить со связанными руками. В какой-то момент и я начал сомневаться, ну, может, зря я рот ему заклеиваю и руки связываю. До города несколько километров, а все ножи и другие острые предметы я хорошо прячу. Он ведь даже при желании сбежать не смог бы. Но все равно завязывал на всякий случай. Недооценивать Сергея очень глупо. Он ведь правда умный парень. И вот. В какой-то момент Сергей начал проситься каждый день. А я особо и не возражал. Видел, плавать он любит. Купил ему даже морскую соль для ванны и пены всех сортов, которые смог найти. Он был в восторге. Старался не радоваться особо при мне, но глаза выдавали. Все такие же живые и яркие, как и всегда. Они всегда у него такими были. Даже в худшие дни.
Принимать ванну с ним он, разумеется, не разрешал (да я и не просился, просто пошутил однажды). Но и дверь не закрывал. Шел на уступки, словом, давал понять, что благодарен за такое. Любил просто отмокать в пене, например. Часто пел еще, просто смешивая все песни, которые приходили ему в голову, в одну, часто несвязанную. Голос у него был так себе, хотя я не музыкальный критик, чтобы что-то понимать. Иногда такое желание заглянуть было, вы бы знали. Просто посмотреть на него. Знал же, что он улыбался.
