Текст книги "Трагедии"

Автор книги: Софокл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Электра предстает перед нами в известном смысле тоже человеком, "каким он должен быть", – неуклонным и в следовании поставленной перед собой цели, неутомимым в решении возникшей перед ним нравственной задачи. Но эта нормативность героя раскрывается не в столкновении с непознанными мировыми силами, а в однолинейном продвижении к конечному результату, лишенному всякой противоречивости.

Аналогичным образом и Эдип, пришедший искать свое последнее успокоение в Колоне, только в одном похож на Эдипа, изображенного Софоклом за два десятилетия до этого, – в необузданном темпераменте, с которым он спорит с Креонтом и проклинает Полиника. В остальном этот Эдип выступает не как лицо, совершившее в прошлом ужасные деяния, а как человек, пострадавший от стечения обстоятельств без всякой в том его вины. Монолог Эдипа перед Креонтом – это полное опровержение проблемы объективной ответственности при субъективной невиновности, которая придавала такое нравственное величие царю Эдипу. Разумеется, и в этой трагедии на долю изгнанного из Фив Эдипа выпадают свои испытания: страх перед колонскими гражданами, готовыми изгнать святотатца из заповедной рощи, и страх за дочерей, захваченных Креонтом. Но как только Тесей гарантирует неприкосновенность Эдипа, а затем освобождает из плена его дочерей, слепому страннику остается только ожидать просветленной кончины, которая обеспечит вечную милость богов приютившим его афинянам.

6

Не следует, впрочем, думать, что в последние годы жизни Софокл не замечал противоречий в окружающей его жизни. Однако десятилетия Пелопоннесской войны, разорительной для Афин и губительной для нравственного облика афинян, лишили престарелого поэта той веры в абсолютный нравственный идеал человека, который руководил им при создании «Аякса», «Трахинянок», «Царя Эдипа». Решение Аякса и Деяниры уйти из жизни не опровергает их врожденного благородства, а только подтверждает его значение для героической личности. Для Эдипа не существует противоречия между прагматической стороной его поведения и нравственным долгом: толчком к развитию действия служит забота царя о благополучии его подданных, и это является, в конечном счете, поводом для раскрытия благородной природы героя. Иначе складываются отношения между врожденным благородством и практической целью человеческого поведения в «Филоктете».

Эта трагедия – единственная из уцелевших, в которой трудно выделить одного главного героя: для волнующей Софокла проблемы одинаково важны и Филоктет и Неоптолем. Можно сказать, что между двумя героями как бы поделен характер Аякса. Филоктет унаследовал от него героическую непреклонность, проявлять которую еще труднее больному человеку, измученному десятилетними страданиями и одиночеством. Тем не менее даже надежда на исцеление, обещанное ему под Троей, не способна примирить Филоктета с предавшими его Атридами и Одиссеем: для него лучше умереть в мучениях, чем оказать помощь своим заклятым врагам. Неоптолема роднит с Аяксом верность своей благородной природе: сын прямодушного Ахилла может под давлением со стороны временно изменить самому себе, но его нрав все равно возьмет верх над привходящими обстоятельствами; лучше вернуть Филоктету захваченный притворством лук – залог падения Трои, чем запятнать себя позорной ложью. Правда для Неоптолема оказывается не на стороне прагматически мыслящего Одиссея, а на стороне благородного Филоктета, даже если его непреклонность лишает юношу возможности завоевать вечную славу под Троей.

Где было искать выход из этого конфликта между общественной пользой, какой для всего греческого войска представал захват Трои, и высокой нравственностью и честностью, какие являл своим поведением Неоптолем? Софокл этого не знал. Вот почему в "Филоктете" он прибегает к приему, заимствованному из арсенала драматических средств Еврипида и призванному не столько разрешать противоречия, сколько рубить туго сплетенные узлы, – к появлению "бога с машины" (deus ex machina), который лучше простых смертных знает предначертания судьбы. Выступающий в "Филоктете" в роли такого избавителя обожествленный Геракл предписывает своему старому другу отправиться под Трою, чтобы содействовать ее захвату с помощью того самого лука, который он сам некогда держал в руках в битве на троянской равнине. С богами спорить не приходится, – так Софоклу с помощью Геракла удается сломить непреклонность Филоктета, не посягая на честь Неоптолема, но едва ли кто-нибудь возьмется утверждать, что этим найдено истинное разрешение нравственного конфликта.

7

Из всего сказанного легко уяснить принципы изображения человека у Софокла и их отличие от способов построения характера в новой литературе. Характера в современном смысле слова как совокупности индивидуальных, неповторимых черт внутреннего и внешнего облика персонажа классическая трагедия древних греков не знала. Препятствием для обрисовки индивидуальной наружности служила маска, которую носил в трагедии актер, но ее употребление диктовалось отнюдь не одними техническими возможностями античного театра, – в конце концов, не составляло труда изготовить для актера, выступавшего в комедии в роли Сократа, маску, идеально напоминавшую реальный прототип. Маска и костюм трагического персонажа заранее предопределяли для зрителя общественное положение героя и необходимую для него сумму качеств, – например, знатность и достоинства царя, мудрость и многоопытность старца, скромность и стыдливость девушки. Тем не менее внутреннее содержание образа было всегда богаче постоянной маски, и, даже не выходя за пределы софокловского театра, ни один зритель не спутал бы Антигону с Исменой, Электру – с Хрисофемидой, Тесея – с Креонтом.

Главным средством индивидуализации персонажа в античном понимании этого слова служила уникальность ситуации, в которую его ставил драматург. Исмена и Хрисофемида лишены индивидуальности, поскольку они соответствуют типическому образу девушки, – она знает свое место в обществе, не посягает на равное право с мужчиной, сознает свое бессилие перед власть имущими. Иначе обстоит дело с Антигоной или Электрой. Каждая сестра должна оплакивать погибшего брата и каждая дочь – отца, но отнюдь не каждая возьмет на себя груз сопротивления могущественному царю вплоть до нарушения ценой жизни его запрета, отнюдь не каждая решится открыто выразить перед матерью-мужеубийцей свою ненависть к ней и ожидание мстителя. Точно так же для каждой женщины позволительно стремиться к тому, чтобы вернуть себе любовь охладевшего супруга, но не каждая в качестве приворотного зелья употребит по неведению смертельный яд.

Соответственно каждый царь должен прилагать все старания для избавления своего народа от моровой язвы, но совсем не обязательно, чтобы этот царь оказался тем преступником, которого сам он только что проклял и отлучил от домашнего очага. Каждый герой, преданный нормам рыцарской чести, имеет право на месть оскорбителям, но не всякий при этом должен в ослеплении разума наброситься на стада бессловесного скота и тем самым покрыть себя вечным позором. Индивидуальность софокловских персонажей – Антигоны, Электры, Деяниры, Эдипа, Аякса – создается не различным набором психологически неповторимых (и, может быть, даже несовместимых) свойств, а необычностью, неординарностью ситуации, в которую они оказываются вовлеченными. Иногда эта ситуация задается мифом (в случае с Аяксом и Деянирой), иногда она создается самим драматургом (так обстоит дело с Антигоной и Эдипом), – результат всегда одинаков: появление законченного, завершенного в своих мыслях и действиях, героя.

Другой способ индивидуализации – сопоставление двух типов организации речи. Конечно, этот стилистический прием лучше всего прослеживается в оригинале, но и в переводе читатель заметит, как обширным, построенным из законченных закругленных периодов речам Креонта противостоят краткие, импульсивные фразы Антигоны, как волнение Эдипа прорывается в безостановочном, на целый монолог, потоке мысли или в непрестанной веренице вопросов – и по существу, и риторических.

8

Самая непонятная для современного читателя часть древнегреческой трагедии – партии хора. Неоклассицистская и романтическая эстетика первой половины XIX века считала хор то «гласом народа», то идеальным зрителем, призванным судить действующих лиц трагедии. Однако непредвзятый анализ роли хора у Софокла не подтверждает этих характеристик. В тех случаях, когда хор состоит из людей, близких к герою по полу или по жизненным обстоятельствам (женщины в «Трахинянках», саламинские воины в «Аяксе»), они чаще всего проникнуты сочувствием к главному персонажу, одобряют его в принятии важного решения, стараются удержать от крайнего шага. Но и тогда, когда хор не имеет с героем особых точек соприкосновения (фиванские старцы в «Антигоне», селяне из Колона во втором «Эдипе»), он очень далек от того, чтобы безапелляционно осуждать его. Как правило, хор уступает герою по своему нравственному уровню: составляющие его женщины, или воины, или городские старейшины не способны на ту трагическую непримиримость, самопожертвование или самоосуждение, которые составляют сущность героической личности у Софокла.

Даже самые значительные по содержанию хоровые песни в его трагедиях, нередко оцениваемые изолированно от их места в драме, предстают далеко не столь однозначными, если постараться понять их в общем контексте произведения. Так, знаменитый 1-й стасим "Антигоны" является, конечно, торжествующей песнью во славу цивилизации и достижений человеческого рода. Но нельзя забывать, что перевод его первого стиха ("Много есть чудес на свете" – в переводе С. Шервинского) очень далек от истинного смысла: прилагательное deinos, которое переведено как "чудеса", на самом деле обозначает нечто "вызывающее удивление, смешанное со страхом", и это значение раскрывается в заключении стасима: все зависит от того, подчиняет ли человек свое поведение вечным божественным законам; если нет, то его гордое самосознание может стать источником бед, как это и выяснится в конце трагедии на примере Креонта.

Другой случай – 2-й стасим из "Царя Эдипа". Не одно поколение филологов пыталось понять, кого из действующих лиц хор укоряет в "гордыне, порождающей тиранию", – называли Иокасту, называли самого Эдипа и в любом случае считали, что этот стасим отражает мысли самого богобоязненного Софокла. Между тем здесь партия хора, не обращенная ни к кому конкретно, служит усилению беспокойства и страха, все больше овладевающих фиванскими старцами: если окажется, что Эдип убил Лая, это будет означать, что царь, спасший Фивы и высоко ценимый гражданами, оскверняет своим присутствием родную землю убитого и тем самым нарушает "законы, рожденные в небесном эфире". С другой стороны, если подтвердится вина Эдипа, этим будет доказана лживость оракула, исходившего от святилища Аполлона и предвещавшего Лаю смерть от рук сына, – где же искать правду? Смятение хора как нельзя кстати в той тревожной атмосфере, которая все более сгущается вокруг Эдипа.

Таким образом, каждая партия хора нуждается в конкретном анализе, определяющем ее место в драматургической структуре целого, и тогда выясняется, что этот коллективный персонаж – не более чем одно из действующих лиц, часто очень тесно связанное с судьбой главных героев и поэтому отнюдь не претендующее на возвещение непреложной и отвлеченной истины.

9

Почти два с половиной тысячелетия прошло с тех пор, как умолк голос Софокла, а вместе с ним – голос всей древнегреческой трагедии в лице ее самых великих поэтов. За это время на земле Европы из конца в конец перемещались племена и народы, сменялись общественные уклады и эпохи культурного развития, – восприятие Софокла на протяжении веков не могло оставаться вечным и неизменным. Только за последние десятилетия было высказано немало разноречивых, а часто взаимоисключающих взглядов на творчество древнего поэта. Софокл – певец расцвета афинской демократии и Софокл – пессимист, голос человеческого страдания. Софокл – создатель образов гордых, мятежных людей, прекрасных в подвиге и великих в падении и Софокл – богобоязненный консерватор, озабоченный сохранением традиционной веры. Софокл – автор на редкость завершенных, гармонических в своей структуре трагедий и Софокл – мастер отдельных эпизодов, великолепно фиксирующих один момент в жизни его героев, но не соединяющихся в законченное целое. В каждой из этих точек зрения очевидны крайности, вызванные стремлением дать однозначную оценку явлению, не укладывающемуся в строго очерченные границы.

Софокл творил в годы великого общественного подъема, но он чувствовал непрочность и непродолжительность наступившего расцвета. Софокл восхищался порождением этой эпохи духовного подъема – самостоятельным в своих решениях, берущим на себя полную меру ответственности человеком, но он видел неизбежную ограниченность его возможностей перед лицом непостижимых объективных законов мироздания. Это противоречие, в той или иной мере, свойственно любой эпохе. Тем не менее ценой усилий и жертв человечество каждый раз продвигается вперед, и в этом непрестанном движении оно нуждается в союзниках из близкого и далекого прошлого. Такого союзника в утверждении личности, бросающей вызов непознанному, познающей себя в деянии и борьбе, находит человечество в афинском драматурге Софокле, и в этом – непреходящая ценность его творческого наследия.

Царь Эдип

3

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Эдип.

Жрец.

Креонт.

Хор фиванских старейшин.

Тиресий.

Иокаста.

Вестник.

Пастух Лая.

Домочадец Эдипа.

ПРОЛОГ

Эдип

О деда Кадма юные потомки!

Зачем сидите здесь у алтарей,

Держа в руках молитвенные ветви,

В то время как весь город фимиамом

Наполнен, и моленьями, и стоном?

И потому, желая самолично

О всем узнать, я к вам сюда пришел, —

Я, названный у вас Эдипом славным.

Скажи мне, старец, – ибо речь вести

10Тебе за этих юных подобает, —

Что привело вас? Просьба или страх?

С охотой все исполню: бессердечно

Не пожалеть явившихся с мольбой.

Жрец

Властитель края нашего, Эдип!

Ты видишь – мы сидим здесь, стар и млад:

Одни из нас еще не оперились,

Другие годами отягчены —

Жрецы, я – Зевсов жрец, и с нами вместе

Цвет молодежи. А народ, в венках,

20На торге ждет, у двух святынь Паллады

И у пророческой золы Исмены. 4

Наш город, сам ты видишь, потрясен

Ужасной бурей и главы не в силах

Из бездны волн кровавых приподнять.

Зачахли в почве молодые всходы,

Зачах и скот; и дети умирают

В утробах матерей. Бог-огненосец —

Смертельный мор – постиг и мучит город.

Пустеет Кадмов дом, Аид же мрачный

30Опять тоской и воплями богат.

С бессмертными тебя я не равняю, —

Как и они, прибегшие к тебе, —

Но первым человеком в бедах жизни

Считаю и в общении с богами.

Явившись в Фивы, ты избавил нас

От дани той безжалостной вещунье, 5

Хоть ничего о нас не знал и не был

Никем наставлен; но, ведомый богом,

Вернул нам жизнь, – таков всеобщий глас.

40О наилучший из мужей, Эдип,

К тебе с мольбой мы ныне прибегаем:

Найди нам оборону, вняв глагол

Божественный иль вопросив людей.

Всем ведомо, что опытных советы

Благой исход способны указать.

О лучший между смертными! Воздвигни

Вновь город свой! И о себе подумай:

За прошлое "спасителем" ты назван.

Да не помянем впредь твое правленье

50Тем, что, поднявшись, рухнули мы вновь.

Восстанови свой город, – да стоит он

Неколебим! По знаменью благому

Ты раньше дал нам счастье – дай и ныне!

Коль ты и впредь желаешь краем править,

Так лучше людным, не пустынным правь.

Ведь крепостная башня иль корабль —

Ничто, когда защитники бежали.

Эдип

Несчастные вы дети! Знаю, знаю,

Что надо вам. Я вижу ясно: все

60Страдаете. Но ни один из вас

Все ж не страдает так, как я страдаю:

У вас печаль лишь о самих себе,

Не более, – а я душой болею

За город мой, за вас и за себя.

Меня будить не надо, я не сплю.

Но знайте: горьких слез я много пролил,

Дорог немало думой исходил.

Размыслив, я нашел одно лишь средство.

Так поступил я: сына Менекея,

70Креонта, брата женина, отправил

Я к Фебу, у оракула узнать,

Какой мольбой и службой град спасти.

Пора ему вернуться. Я тревожусь:

Что приключилось? Срок давно истек,

Положенный ему, а он все медлит.

Когда ж вернется, впрямь я буду плох,

Коль не исполню, что велит нам бог.

Жрец

Ко времени сказал ты, царь: как раз

Мне знак дают, что к нам Креонт подходит.

Эдип

80Царь Аполлон! О, если б воссияла

Нам весть его, как взор его сияет!

Жрец

Он радостен! Иначе б не украсил

Свое чело он плодоносным лавром.

Эдип

Сейчас узнаем. Он расслышит нас.

Властитель! Кровный мой, сын Менекея!

Какой глагол от бога нам несешь?

Креонт

Благой! Поверьте: коль указан выход,

Беда любая может благом стать.

Эдип

Какая ж весть? Пока от слов твоих

90Не чувствую ни бодрости, ни страха.

Креонт

Ты выслушать меня при них желаешь?

Могу сказать… могу и в дом войти…

Эдип

Нет, говори при всех: о них печалюсь

Сильнее, чем о собственной душе.

Креонт

Изволь, открою, что от бога слышал.

Нам Аполлон повелевает ясно:

"Ту скверну, что в земле взросла фиванской,

Изгнать, чтоб ей не стать неисцелимой".

Эдип

Каким же очищеньем? Чем помочь?

Креонт

100"Изгнанием иль кровь пролив за кровь, —

Затем, что град отягощен убийством".

Эдип

Но чью же участь разумеет бог?

Креонт

О царь, владел когда-то нашим краем

Лай, – перед тем, как ты стал править в Фивах.

Эдип

Слыхал, – но сам не видывал его.

Креонт

Он был убит, и бог повелевает,

Кто б ни были они, отмстить убийцам.

Эдип

Но где они? В каком краю? Где сыщешь

Неясный след давнишнего злодейства?

Креонт

110В пределах наших, – он сказал: "Прилежный

Найдет его, но не найдет небрежный".

Эдип

Но дома у себя, или на поле,

Или в чужом краю убит был Лай?

Креонт

Он говорил, что бога вопросить

Отправился и больше не вернулся.

Эдип

А из тогдашних спутников царя

Никто не даст нам сведений полезных?

Креонт

Убиты. Лишь один, бежавший в страхе,

Пожалуй, нам открыл бы кое-что.

Эдип

120Но что? Порой и мелочь много скажет.

Когда б лишь край надежды ухватить!

Креонт

Он говорил: разбойники убили

Царя. То было дело многих рук.

Эдип

Но как решились бы на то злодеи,

Когда бы здесь не подкупили их?

Креонт

Пусть так… Но не нашлось в годину бед

Отмстителя убитому царю.

Эдип

Но если царь погиб, какие ж беды

Могли мешать разыскивать убийц?

Креонт

130Вещунья-сфинкс. Ближайшие заботы

Заставили о розыске забыть.

Эдип

Все дело вновь я разобрать хочу.

К законному о мертвом попеченью

Вернули нас и Аполлон и ты.

Союзника во мне вы обретете:

Я буду мстить за родину и бога.

Я не о ком-нибудь другом забочусь, —

Пятно снимаю с самого себя.

Кто б ни был тот убийца, он и мне

140Рукою той же мстить, пожалуй, станет.

Чтя память Лая, сам себе служу.

Вставайте же, о дети, со ступеней,

Молитвенные ветви уносите, —

И пусть народ фиванский созовут.

Исполню все: иль счастливы мы будем

По воле божьей, иль вконец падем.

Жрец

О дети, встанем! Мы сошлись сюда

Спросить о том, что царь и сам поведал.

Пусть Аполлон, пославший нам вещанье,

150Нас защитит и уничтожит мор.

Уходят.

ПАРОД

ХОР

Строфа 1

Сладкий Зевса глагол! От златого Пифона 6

Что приносишь ты ныне

В знаменитые Фивы?

Трепещу, содрогаюсь смущенной душой.

Исцелитель-Делиец! 7

Вопрошаю почтительно:

Нового ль ждешь ты служения

Иль обновленного прежнего

По истечении лет?

160О, поведай, бессмертный,

Порожденный златою Надеждой глагол!

Антистрофа 1

Ныне первой тебя призываю, дочь Зевса,

Афина бессмертная!

И сестру твою, деву

Артемиду, хранящую нашу страну,

Чей на площади главной

Трон стоит достославный,

И Феба, стрелка несравненного!

Три отразителя смерти!

170Ныне явитесь! Когда-то

Отогнали вы жгучий

Мор, напавший на город! Явитесь же вновь!

Строфа 2

Горе! Меры нет напастям!

Наш народ истерзан мором,

А оружья для защиты

Мысль не в силах обрести.

Не взрастают плоды нашей матери Геи,

И не в силах родильницы вытерпеть мук.

Посмотри на людей, – как один за другим

180Быстрокрылыми птицами мчатся они

Огненосного мора быстрей

На прибрежья закатного бога.

Антистрофа 2

Жертв по граду не исчислить.

Несхороненные трупы,

Смерти смрад распространяя,

Неоплаканы лежат.

Жены меж тем с матерями седыми

Молят, припав к алтарям и стеная,

Об избавленье от тягостных бед.

190Смешаны вопли с пеанами светлыми.

О златая дочь Зевса, явись

Ясноликой защитой молящим!

Строфа 3

Смерти пламенного бога, 8

Что без медного щита

Нас разит под крики бранные, —

Молим: в бегство обрати

Из земли родной и ввергни

В бездну Амфитриты! 9

Иль умчи к берегам без пристанищ,

200Где бушует фракийский прибой

Ибо мочи не стало:

Что ночь закончить не успеет,

То, встав, заканчивает день.

Ты, держащий в руке мощь пылающих молний,

Зевс-отец, порази его громом своим!

Антистрофа 3

Ты мечи, о царь Ликейский, 10

С тетивы, из злата скрученной,

Стрелы тучей на врага!

Да метнет и Артемида

210Пламена, что в дланях держит,

Мчась в горах Ликийских! 11

И его призываем мы – Вакха,

Соименного с нашей землей,

Со златою повязкой,

С хмельным румянцем, окруженного

Толпой восторженных Менад, —

Чтоб приблизил и он свой сияющий факел,

С нами бога разя, всех презренней богов!

Входит Эдип.

ЭПИСОДИЙ ПЕРВЫЙ

Эдип

Вы молите? Отвечу вам: надейтесь,

220Себе на пользу речь мою уважив,

Защиту получить и облегченье.

Речь поведу, как человек сторонний

И слухам и событью. Недалеко

Уйду один – нет нитей у меня.

Я стал у вас всех позже гражданином.

К вам ныне обращаюсь, дети Кадма:

Кто знает человека, чьей рукой

Был умерщвлен когда-то Лай, тому

Мне обо всем сказать повелеваю.

230А если кто боится указать

Сам на себя, да знает: не случится

Худого с ним, лишь родину покинет.

А ежели убийца чужестранец

И вам знаком, – скажите. Награжу

Казною вас и окажу вам милость.

Но если даже вы и умолчите,

За друга ли страшась иль за себя, —

Дальнейшую мою узнайте волю:

Приказываю, кто бы ни был он,

240Убийца тот, в стране, где я у власти,

Под кров свой не вводить его и с ним

Не говорить. К молениям и жертвам

Не допускать его, ни к омовеньям, —

Но гнать его из дома, ибо он —

Виновник скверны, поразившей город.

Так Аполлон нам ныне провещал.

И вот теперь я – и поборник бога,

И мститель за умершего царя.

Я проклинаю тайного убийцу, —

250Один ли скрылся, много ль было их, —

Презренной жизнью пусть живет презренный!

Клянусь, что если с моего согласья

Как гость он принят в доме у меня,

Пусть первый я подвергнусь наказанью.

Вам надлежит исполнить мой приказ,

Мне угождая, богу и стране,

Бесплодью обреченной гневным небом.

Но если б даже не было вещанья,

Вам очищенье все же подобало б,

260Затем, что славный муж и царь погиб.

Итак, начните розыски! Поскольку

Я принял Лая царственную власть,

Наследовал и ложе и супругу,

То и детей его – не будь потомством

Он обделен – я мог бы воспитать…

Бездетного его беда настигла.

Так вместо них я за него вступлюсь,

Как за отца, и приложу все силы,

Чтоб отыскать и захватить убийцу

270Лабдака сына, внука Полидора,

Чей дед был Агенор и Кадм – отец. 12

Молю богов: ослушнику земля

Да не вернет посева урожаем,

Жена не даст потомства… Да погибнет

В напасти нашей иль в иной и злейшей!

А вам, потомкам Кадма, мой приказ

Одобрившим, поборниками вечно

Да будут боги все и Справедливость.

Хор

На клятву клятвенно отвечу, царь:

280Не убивал я Лая и убийцу

Бессилен указать; но в помощь делу

Виновного объявит Аполлон.

Эдип

Ты судишь верно. Но богов принудить

Никто не в силах против воли их.

Хор

Скажу другое, лучшее, быть может.

Эдип

Хотя б и третье, – только говори.

Хор

Тиресий-старец столь же прозорлив,

Как Аполлон державный, – от него

Всего ясней, о царь, узнаешь правду.

Эдип

290Не медлил я. Совету вняв Креонта,

Я двух гонцов подряд послал за старцем

И удивлен, что долго нет его.

Хор

Но есть еще давнишняя молва…

Эдип

Скажи, какая? Все я должен знать.

Хор

Царя, толкуют, путники убили.

Эдип

Слыхал я; хоть свидетеля не видел.

Хор

Но если чувствовать он может страх,

Твоих проклятий грозных он не стерпит.

Эдип

Кто в деле смел, тот не боится слов.

Хор

300Но вон и тот, кто властен уличить:

Ведут богам любезного провидца,

Который дружен с правдой, как никто.

Входит Тиресий.

Эдип

О зрящий все Тиресий, что доступно

И сокровенно на земле и в небе!

Хоть темен ты, но знаешь про недуг

Столицы нашей. Мы в тебе одном

Заступника в своей напасти чаем.

Ты мог еще от вестников не слышать, —

Нам Аполлон вещал, что лишь тогда

310Избавимся от пагубного мора,

Когда отыщем мы цареубийцу

И умертвим иль вышлем вон из Фив.

И ныне, вопросив у вещих птиц

Или к иным гаданиям прибегнув,

Спаси себя, меня спаси и Фивы!

Очисти нас, убийством оскверненных.

В твоей мы власти. Помощь подавать

Посильную – прекрасней нет труда.

Тиресий

Увы! Как страшно знать, когда от знанья

320Нет пользы нам! О том я крепко помнил,

Да вот – забыл… Иначе не пришел бы.

Эдип

Но что случилось? Чем ты так смущен?

Тиресий

Уйти дозволь. Отпустишь, – и нести

Нам будет легче каждому свой груз.

Эдип

Неясные слова… Не любишь, видно,

Родимых Фив, когда с ответом медлишь.

Тиресий

Ты говоришь, да все себе не впрок.

И чтоб со мной того же не случилось…

Хор

Бессмертных ради, – зная, не таись,

330К твоим ногам с мольбою припадаем.

Тиресий

Безумные! Вовек я не открою,

Что у меня в душе… твоей беды…

Эдип

Как? Знаешь – и не скажешь? Нас предать

Замыслил ты и погубить свой город?

Тиресий

Себя терзать не стану, ни тебя.

К чему попрек? Я не скажу ни слова.

Эдип

Негодный из негодных! Ты и камень

Разгневаешь! Заговоришь иль нет?

Иль будешь вновь упорствовать бездушно?

Тиресий

340Меня коришь, а нрава своего

Не примечаешь – все меня поносишь…

Эдип

Но кто бы не разгневался, услышав,

Как ты сейчас наш город оскорбил!

Тиресий

Все сбудется, хотя бы я молчал.

Эдип

Тем более ты мне сказать обязан.

Тиресий

Ни звука не прибавлю. Волен ты

Пылать теперь хоть самым ярым гневом.

Эдип

Я гневаюсь – и выскажу открыто,

Что думаю. Узнай: я полагаю,

350Что ты замешан в деле, ты – участник,

Хоть рук не приложил, а будь ты зряч,

Сказал бы я, что ты и есть убийца.

Тиресий

Вот как? А я тебе повелеваю

Твой приговор исполнить – над собой,

И ни меня, ни их не трогать, ибо

Страны безбожный осквернитель – ты!

Эдип

Такое слово ты изверг бесстыдно?

И думаешь возмездья избежать?

Тиресий

Уже избег: я правдою силен.

Эдип

360За эту речь не ожидаешь кары?

Тиресий

Нет, – если в мире есть хоть доля правды.

Эдип

Да, в мире, не в тебе – ты правде чужд:

В тебе угас и слух, и взор, и разум.

Тиресий

Несчастный, чем меня ты попрекаешь,

Тем скоро всякий попрекнет тебя.

Эдип

Питомец вечной ночи, никому,

Кто видит день, – и мне, – не повредишь!

Тиресий

Да, рок твой – пасть не от моей руки:

И без меня все Аполлон исполнит.

Эдип

370То умысел Креонта или твой?

Тиресий

Нет, не Креонт, а сам себе ты враг.

Эдип

О деньги! Власть! О мощное орудье,

Сильней всех прочих в жизненной борьбе!

О, сколько же заманчивости в вас,

Что ради этой власти, нашим градом

Мне данной не по просьбе, добровольно,

Креонт, в минувшем преданный мне друг,

Подполз тайком, меня желая свергнуть,

И подослал лукавого пророка,

380Обманщика и плута, что в одной лишь

Корысти зряч, в гаданьях же – слепец!

Когда, скажи, ты верным был пророком?

Скажи мне, ты от хищной той певуньи 13

Избавил ли сограждан вещим словом?

Загадок не решил бы первый встречный, —

К гаданиям прибегнуть надлежало.

Но ты не вразумился птиц полетом,

Внушением, богов. А я пришел,

Эдип-невежда, – и смирил вещунью,

390Решив загадку, – не гадал по птицам!

И ты меня желаешь выгнать вон,

Чтоб ближе стать к Креонтову престолу?

Раскаетесь вы оба – ты и он,

Ревнитель очищенья!.. Я бы вырвал

Признанье у тебя, не будь ты стар!

Хор

Мне думается – произнес он в гневе

Свои слова, а также ты, Эдип.

Нет, как исполнить божье повеленье —

Вот мы о чем заботиться должны.

Тиресий

400Хоть ты и царь, – равно имею право

Ответствовать. И я властитель тоже.

Я не тебе, а Локсию слуга

И в милости Креонта не нуждаюсь.

Мою ты слепоту коришь, но сам

Хоть зорок ты, а бед своих не видишь —

Где обитаешь ты и с кем живешь.

Ты род свой знаешь? Невдомек тебе,

Что здесь и под землей родным ты недруг

И что вдвойне – за мать и за отца —

410Наказан будешь горьким ты изгнаньем.

Зришь ныне свет – но будешь видеть мрак.

Найдется ли на Кифероне место,

Которое не огласишь ты воплем,

Свой брак постигнув – роковую пристань

В конце благополучного пути?

Не чуешь и других ты бедствий многих:

Что ты – и сын, и муж, и детям брат!..

Теперь слова Креонта и мои

В грязь втаптывай. Другой найдется смертный,

420Кого бы гибель злейшая ждала?

Эдип

Угрозы эти от него исходят?

О, будь ты проклят! Вон ступай отсюда!

Прочь уходи от дома моего!

Тиресий

Я не пришел бы, если б ты не звал.

Эдип

Не знал я, что услышу речь безумца, —

Иначе не послал бы за тобой.

Тиресий

По-твоему, безумец я? Меж тем

Родителям твоим казался мудрым.

Эдип

Кому? Постой… Кто породил меня?

Тиресий

430Сей день родит и умертвит тебя.

Эдип

Опять слова неясны, как загадки.

Тиресий

В отгадыванье ты ли не искусник?

Эдип

Глумись над тем, чем возвеличен я.

Тиресий

Но твой успех тебе же на погибель.

Эдип

Я город спас, о прочем не забочусь.

Тиресий

Иду… Ты, мальчик, уведи меня.

Эдип

И пусть уводит… Мне невмоготу

Терпеть тебя. Уйдешь – мне станет легче.

Уходят.

СТАСИМ ПЕРВЫЙ

Хор

Строфа 1

Но кто же он? О ком скала вещала в Дельфах? 14

440Ужаснейшим из дел кто руки обагрил?

Верно, он бежал быстрее

Вихрем мчащихся коней:

На него, во всеоружье,

Налетели в блеске молний

Зевсов сын и сонм ужасных,

Заблужденья чуждых Кер.

Антистрофа 1

С Парнаса снежного нам просияло слово:

Злодея нам велит безвестного искать.

Бродит в чащах он, в ущельях,

450Словно тур, тоской томим,

Хочет сбросить рок вещаний

Средоточия земного, 15—

Но вещанья роковые

Вечно кружатся над ним.

Строфа 2

Страшным, вправду страшным делом

Нас смутил вещатель мудрый.

Согласиться я не в силах

И не в силах отрицать.

Что скажу? Душа в смятенье.

460Тьма в былом и тьма в грядущем.

Никогда – ни теперь

Не слыхал я, ни прежде,

Чтобы род Лабдакидов

И Полибом рожденный 16

Друг от друга страдали.

Ныне против Эдипа

Я не вижу улик

И отмстить не могу

Неизвестному Лая убийце!

Антистрофа 2

470Но у Зевса с Аполлоном

Остры мысли. Им известны

Все деяния людские.

Вряд ли я скуднее знаньем

Прочих смертных, хоть различна

Мера мудрости у всех.

До улик несомненных

Не осудим Эдипа:

Ведь крылатая дева 17

На глазах у народа

480Подступила к нему,

И признали Эдипа

Наши Фивы, заслугу

Оценили его.

Нет, его не считаю преступным.

Входит Креонт.

ЭПИСОДИЙ ВТОРОЙ

Креонт

Сограждане! Узнал я, что Эдип

Меня в делах ужасных обвиняет.

Я не стерпел и к вам явился. Если

Он думает, что в общем злополучье