Текст книги "Покажи мне свой мир (СИ)"

Автор книги: Смай_лик_94

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Чередующиеся полосы сознания и бессознательности нарушили сильные руки, поднявшие меня с земли. Я прижался к широкой груди и понял, что это моё спасение. Почти тут же я снова отключился.

Следующий всплеск сознания – моё тело окутало приятное тепло. Вода? Наверное. Я приоткрыл глаза и увидел над собой склонившееся беспокойное лицо Глэйда. Я попытался что-то сказать, но не было сил даже приоткрыть рот, я только тихо замычал. Постепенно я начал осознавать происходящее: я лежал в горячей ванне, Глэйд сидел на стуле рядом и периодически добавлял горячей воды, чтобы я не замёрз ни в коем случае. Через некоторое время я смог заговорить – силы возвращались ко мне.

– Я очень хочу спать, – мой голос прозвучал слабо, как у умирающего; мутант тут же сорвался с места и через несколько мгновений вернулся с полотенцем. Я попытался встать в ванне, но ноги меня не слушались, и я поскользнулся. Этот пируэт, исполненный изящества и грациозности, непременно закончился бы разбитой о бортик ванны головой, но Глэйд вовремя схватил меня. Я тут же оказался закутан в полотенце и перенесён на кровать. Сознание снова начало утекать от меня, и я урывками замечал движения Глэйда – вот он вытирает меня полотенцем, вот накрывает одеялом, вот гасит свет и уходит. Последняя недовольная мысль была о том, что он мог бы и не уходить, а остаться, если мне вдруг станет плохо или страшно.

***

Как выяснилось позже, я беспробудно проспал больше суток. Очнувшись, я тут же оказался передан заботливым ручкам Майки, который раскудахтался надо мной, будто я был его ребёнком, а не ровесником. Он носился вокруг меня, как угорелый, таскал мне еду в постель, разговаривал со мной, гладил по голове и рукам, укутывал меня одеялом, расчёсывал мои вечно путавшиеся волосы и вообще всячески старался мне угодить. Видимо, он привык ухаживать не только за своим малышом, но и за Бобом, и теперь у него освободилось много времени, которое раньше он тратил на этого монстра. Вот он и нашёл себе достойную замену. И, конечно, за таким красавчиком, как я, ухаживать наверняка было приятнее.

Постепенно я пошёл на поправку, и забот у бедного Майки снова стало слишком мало, а его деятельная натура не позволяла ему сидеть без дела. Он заскучал и был отправлен любящим мужем на четвёртый ярус, где находились больные и старики – и там он расцвёл, как редкий цветок, утвердив за собой прозвище «сестра милосердия», которое дал ему Глэйд.

С возвращением сознания ко мне вернулись и скорбные мысли насчёт Дюка. Я до сих пор пребывал в ужасе от того, что услышал, но у меня, всё же, оставались вопросы, на которые теперь мог ответить только мой сожитель, как я решил его называть. Вот я как-то и решил порасспросить его по поводу того дня, когда оказался здесь.

Глэйд, как обычно, сидел, уставившись в телевизор, вальяжно развалившись в кресле, которое появилось в квартире непонятно откуда. Его босые ступни, покрытые мелким узором чешуек, с удовольствием прижимались к тёплому полу, а руки были закинуты за голову, и вообще он сейчас производил впечатление наевшегося ленивого кота. Всё дело было в том, что моя беременность подтвердилась благодаря приборам, которыми меня прослушивали и просвечивали, чтобы удостовериться, что я здоров, и он был очень доволен тем, что скоро на его плечи обрушится тяжёлый груз отцовства. Я кашлянул, чтобы привлечь его внимание, но он и не подумал как-то отреагировать. Тогда я швырнул в него подушкой, и он поймал её, не оборачиваясь и не отрывая взгляда от экрана визора.

– Ты что-то хотел?

– У меня есть несколько вопросов, и было бы очень мило, если бы ты уделил мне хоть чуточку своего светлейшего внимания.

– Да пожалуйста, – он выключил визор и повернулся ко мне. – Я слушаю тебя.

– Расскажи мне, что произошло той ночью, когда все мои спутники исчезли таинственным образом из лагеря, а я остался совершенно один и попал в твои лапы.

– Ты правда хочешь это знать? Тебя вряд ли обрадует то, что ты услышишь.

– Слушай, я знаю, что они бросили меня. Думаешь, я вернулся сюда просто так? Я слышал, о чём они говорили. Дюк сказал, что выменял мою жизнь на свою. Как?

– Мы прочёсывали окрестности, ища следы выродков из Буффало, чем, собственно, занимались и ваши альфы. Мы натыкались на них частенько, но не трогали их, потому что дело у нас было общее. И хоть толку от ваших рейдов было маловато, мы позволяли вам бродить, где вам вздумается. Но мы были очень удивлены, когда учуяли запах омеги. У нас, как ты знаешь, омеги не рождаются – ну, почти – и грех был бы, если бы мы не взяли то, что как будто только нас и дожидается. Мы подошли к вашему лагерю и ваши, разумеется, проснулись – только ты спал, как сурок. Они-то, к их чести сказать, ребята тренированные. Они нас не видели, было темно, и они решили, что мы из Буффало. В темноте у них не было шансов нас победить, и мы предложили им сделку – мы не тронем никого из них, если они оставят нам тебя. Они согласились без всяких вопросов, и ушли примерно на милю, так чтобы им было видно тебя, а ты их не заметил. Они видели, как ты метался по лагерю и звал их, но уговор есть уговор, и они не дали тебе знать, что они рядом. Потом один из наших ребят взял тебя и отвёз сюда. А ваши вернулись за вещами и ушли. Вот, собственно, и всё.

– Почему ты не сказал мне об этом?

– Хочешь сказать, ты бы мне поверил?

– Нет, не поверил бы. Но для меня хотя бы удар оказался менее сильным, если бы я знал раньше. Я бы не поверил, но был бы не так потрясён.

– Ну извини, кто вас разберёт, как там вам было бы проще. Прости, если из-за меня тебе было больнее, чем могло быть.

– Ладно, смотри кино дальше. Я узнал всё, что хотел.

Глэйд, кажется, слишком мало общался с омегами, а в особенности с беременными, чтобы понять, что мне сейчас как никогда необходимо его внимание. Он снова включил визор и отвернулся от меня, а я лёг на бок на кровати, повернувшись так, чтобы мутант не видел моего лица и моих слёз.

Конечно, я ожидал примерно такого рассказа, но знать, что все они были там, когда я в ужасе искал их, когда меня поймали и связали, что они видели, как я напуган, и у них ничего не дрогнуло в душе. Они хладнокровно наблюдали, как меня хватают и уносят, а ведь они понятия не имели о том, что мутанты – вполне себе симпатичные ребята, они-то думали, что отдают меня в лапы отродью из Буффало.

От осознания всей низости, подлости, трусости их поступка меня аж передёргивало, и мои рыдания, кажется, дошли до слуха ничего не подозревающего Глэйда. Он насторожился, прислушался, выключил телевизор и, подойдя, сел рядом со мной на кровать.

– Ты что, плачешь?

Я хотел съязвить, но никаких моральных сил на это не было, и я только кивнул. Кажется, мутант был в некотором замешательстве: он не знал, что нужно делать, когда плачет омега, и всё, на что хватило его догадливости, было погладить меня прохладной ладонью по плечу. А мне ужасно, ужасно хотелось поддержки и тепла, поэтому я, недолго думая, подполз к нему поближе и положил голову ему на колени, уткнувшись лицом ему в живот и продолжая безнадёжно и горько плакать.

Кажется, до него дошло, что надо делать, и он приподнял меня и прижал верхнюю часть моего тела к себе, зарывшись пальцами в мои спутанные волосы. Мне стало легче от его безмолвного участия, и я немного успокоился. Он начал тихонько покачиваться вместе со мной, как делают омеги, убаюкивая малыша, и я почувствовал себя совершенно маленьким, беззащитным, но окружённым лаской и заботой.

Наверное, это инстинктивное движение, которое само по себе выплыло из сознания Глэйда, как воспоминание о его собственном детстве, на подсознательном уровне вызвало подобные же воспоминания и у меня. В конце-то концов, когда человеку плохо или больно, он, не задумываясь, сворачивается в позу эмбриона, как когда-то уютно лежал в утробе, и эта поза навевает спокойствие и убаюкивает. Вот и покачивания, которыми утешает нас в детстве папа, имеют то же воздействие в любом возрасте. Я совсем притих, слушая размеренное биение его сердца, его ровное дыхание, и скоро задремал.

Когда я проснулся, оказалось, что мы всё ещё в той же позе – я уютно полулежу в сильных руках Глэйда, а он поглаживает меня по голове.

– Сколько я спал?

– Около двух часов.

– И всё это время ты сидел так? И совсем не устал?

– Немножко. Но ты лёгкий.

Я улыбнулся, спрятав лицо на его груди. Он впервые проявил ко мне сочувствие и заботу, и это было очень приятно. Неловко сев, я взглянул на него с улыбкой.

– Мне лучше. Ты не против, если я дойду до Майки?

– Сходи, но давай-ка я лучше тебя провожу. Когда захочешь обратно, пусть он тебя отведёт, не ходи пока один, ты ещё совсем слабый.

Я кивнул, и он помог мне подняться. Я вполне мог идти сам, а он просто шёл рядом, чтобы удостовериться, что я добрался до квартиры друга. Около двери он попрощался и вернулся к себе, а я остался ждать, когда мне откроют дверь. Это сделал Джер. Увидев меня, он удивлённо вскинул брови и пропустил меня в квартиру.

– А ты уже и порхаешь? Ну проходи, они в кухне.

– Кто – они? Майк и Арчи?

– И Мэган.

– Ой, у вас гости, может, я попозже зайду?

– Да нет, ты как раз кстати, у них там омежьи посиделки, ты прекрасно вольёшься в их компашку. Если кто тут и некстати, так это я, – он засмеялся, провожая меня до кухни.

Зайдя на кухню, я увидел стол, заваленный сладостями и уставленный чашками с чаем. За столом сидели Мэган, Майки и Арчи, а на руках Мэгана сидел круглощёкий малыш, которому на вид было чуть меньше года, с жёлтыми глазами, узорчатой кожей и пока ещё нежными и еле заметными костяными наростами на пухлых ладошках. Где-то я уже это видел.

– Привет, ребята, – я уселся напротив Мэгана.

Омеги наперебой начали спрашивать меня о том, как я себя чувствую и всё ли у меня в порядке. Удостоверившись, что я жив, здоров и весел, они налили мне чаю и придвинули сласти. Арчи каким-то таинственным образом вдруг оказался у меня на руках; видимо, я ему понравился, и он всё время собирается ходить за мной хвостиком и залезать ко мне на колени.

– Слушай, Мэган, а ты случайно не за Роджером замужем? – я покосился на карапуза, который грыз печеньку ещё почти беззубым ротиком.

– Нет, за его родным братом, Дрейком. Роджер пока холостяк, хоть он и старше. Слушай, Бэлл, у меня к тебе несколько странная просьба.

– Да?

– Ты не дашь мне порасчёсывать твои волосы? Знаешь, лысая голова – настоящая драма для омеги, и Арчи в этом плане повезло больше, чем мне. Я мечтаю о том, чтобы у меня были длинные густые волосы. Можно?

– Господи, да о чём речь? Конечно, можно! Я только буду рад, если ты распутаешь эти космы.

Мэган встал, вручил карапузика Майклу и, взяв с тумбочки у стены расчёску, с каким-то прямо-таки благоговением принялся расчёсывать мои волосы. Промучившись минут двадцать с моими колтунами, он нахмурился и отстранился.

– Слушай, у тебя волосы всё время так путаются?

– Да. Я их ненавижу.

– Давай я сделаю тебе причёску, которая решит твою проблему?

– Какую?

– Это называется дреды. Их делали люди когда-то, это удобно, они совсем не путаются. За ними нужен уход, но я готов взять это на себя.

– А как они выглядят?

– Давай я покажу тебе, – он отошёл к телевизору, встроенному в стену, который включал в себя и функции компьютера. Там он несколько минут искал что-то, а потом развернул фотографию на полный экран. На ней была девушка с длинными волосами, заплетёнными то ли в сосиски, то ли в сосульки. Смотрелось это странно, но интересно.

– И долго их делать?

– Ну, за отсутствием опыта, боюсь, я провожусь с этим весь день. Но зато тебе больше не придётся мучиться с расчёсыванием. Давай?

Я подумал, что всегда можно будет расплести, если мне не понравится. Так что я согласился. Договорились начать на следующий день, прямо с утра, чтобы до вечера точно управиться. Надо сказать, что процедура заняла, и правда, весь день, я ужасно устал, и у меня заболела спина, но в итоге результатом я оказался доволен – каштановые сосульки очень даже шли к моим высоким скулам и аристократическим чертам лица, и я готов был расцеловать Мэгана, который сотворил со мной такое чудесное превращение.

Майки тоже оценил мой новый образ, а Арчи ещё несколько дней без конца дёргал меня за дредлоки. Единственный, кто воспринял с иронией мой вид, был, конечно, Глэйд. Он старательно острил и поддевал меня, но я не реагировал – мне было важно то, что сам себе я нравлюсь, а этот чешуйчатый изверг может засунуть себе своё мнение куда подальше.

***

Мне требовалось время, чтобы привыкнуть к новой жизни вдали от солнечного света, среди стали и техники и в окружении мутантов. Омеги, конечно, скрашивали моё одиночество, мне приятно было видеть знакомые лица, говорить о том старом мире, который для всех нас оказался позади. Вспоминать вместе с ними детство, родителей, наши шалости, которыми мы доводили старших, но всё это не могло заполнить мою жизнь. Да и Глэйда я всё ещё сторонился, инстинктивно стараясь держаться от него подальше. Он не делал мне ничего плохого, но мне казалось диким и невозможным простое общение с ним, потому что он был мне никем. Отец моего ребёнка – и только.

Между нами ничего не было с той самой ночи, как я оказался здесь, да и не могло быть – я ему не муж, не любовник, а значит, спать с ним не могу. Я постепенно перестал его бояться, привык к его грубому и немного плоскому юмору, к его отношению ко всему и вся, но, чтобы стать ему другом, а уж тем более любовником, этого было слишком мало.

Счастливый в браке Майки прожужжал мне все уши по поводу того, что я просто ещё не понял, что чувствую, что, конечно, я полюблю его, что у всех так бывает поначалу – но мне ли не знать, что можно пять лет прожить замужем и при этом не знать, что такое любовь, нежность, страсть. Так что я не особо обольщался насчёт нас с Глэйдом. Да, мне некуда идти. Да, я остаюсь здесь и буду жить с ним. Да, я ношу его ребёнка. Но всё это так, потому что выбора мне не оставили. Глэйд, кажется, тоже не горел желанием жениться на мне и любить до гробовой доски, и разговоров на эту тему мы не вели.

***

Мне понадобилось почти три месяца, чтобы окончательно привыкнуть и смириться. Оказалось, что жизнь в общине не так уж плоха – то есть, она даже намного лучше, чем там, наверху. Живота ещё не было заметно, и я с удовольствием помогал Мэгану и другим омегам в детском саду, возился с малышами, готовился, так сказать, к предстоящим заботам.

С Глэйдом никакого общения так и не сложилось, он был всегда краток, говорил по делу и только с ноткой сарказма. После того, как я сам вернулся к нему, после той непривычной ласки и заботы, мутант ни разу не проявил ко мне даже обычного внимания. То есть, он был уверен, что я сыт, одет, здоров, и беременность протекает нормально – и этого было для него достаточно. Одним словом, я был чем-то вроде пробирки, в которой растёт и развивается его ребёнок, которую нужно поддерживать в оптимальном состоянии. Очень даже в его духе. Я не был грудой железа, как он называл Эла, но я был биоматериалом для размножения. Романтично, ничего не скажешь.

Майки упорно проталкивал идею о том, что этот холодный и отстранённый недоящер – моя истинная пара, которую я ещё просто не почувствовал. Какая глупость, романтический бред влюблённого омеги. Видимо, ему повезло больше, чем мне. Однако, конечно, Майки изо всех сил старался развеять меня – за эти несколько месяцев мы с ним обшарили все ярусы, все помещения, все лаборатории и плантации, в которые можно и нельзя было ходить. Несколько раз нас отлавливали учёные в научных лабораториях, куда простым смертным вроде нас вход был запрещён, и выставляли оттуда с самым грозным видом и не вполне цензурным напутствием. Это не имело никакого воздействия, и через некоторое время нас отлавливали опять, в каком-нибудь не менее интересном и запрещённом месте.

Втайне от остальных я два раза выбрался наружу, на поверхность земли, потому что сидеть без солнечного света порой становилось невыносимо. Правда, Глэйд в итоге об этом узнал, и мне сильно влетело, потому что, по его словам на поверхности уровень радиации был очень велик и мог навредить ребёнку. Видимо, меня всё-таки выдал оба раза охранник, которого мне нужно было водить за нос, чтобы добраться до лифта, ведущего наверх.

С этих пор Глэйд стал присматривать за мной, чтобы я снова не улепетнул наверх. Периодически я «случайно» наталкивался на него в коридорах, и он буравил меня хмурым взглядом. Это мне не нравилось, но я терпел его слежку – а что мне оставалось делать?

В какой-то момент его взгляды стали ещё более хмурыми, чем обычно, и меня это насторожило. Я, вроде бы, правил не нарушал, наверх не убегал, в лаборатории – тоже, и это значило только то, что у него есть проблемы, о которых он не рассказывает. Я решил спросить у него, в чём дело, но он ответил, что всё в порядке. Сомнительно прозвучало, но допытываться я не стал – бесполезно.

Его хмурость и напряжение, как я вскоре заметил, передалось и остальным альфам, да и замечать это стал уже не я один. Что-то такое наши альфы знали, что их не радовало. От недели к неделе обстановка накалялась, и в один прекрасный момент Глэйд не выдержал обета молчания и рассказал мне о том, что происходит наверху.

Оказалось, что уже несколько раз рейды наших ребят натыкались на следы. Большие следы, которых раньше никто не видел. Непонятно было, что за существо может их оставить. Они насторожились и удвоили количество охраны. Потом они нашли в пустыне разодранного в клочья альфу из Шеридана – от него буквально остались одни ошмётки. Его забрали в лаборатории, чтобы исследовать, но ничего установить не удалось. Потом нашли ещё несколько трупов, среди которых были и омеги. Исследовав останки, наши ночью отвезли их людям, чтобы, во-первых, предупредить об опасности, а во-вторых, вернуть погибших родственникам. Но совсем не до шуток нашим стало, когда в пустыне нашли труп одного из наших альф – непонятно, как он там оказался, что делал в пустыне один, но факт оставался фактом.

– И самое главное то, что мы понятия не имеем, кто это делает, – Глэйд нервно расхаживал по комнате взад-вперёд. – Люди? Если только они не из Шеридана – зачем убивать своих же? Вторичные мутанты? Тоже вряд ли – зачем они тогда убили Грега? Первичные? Вот это вероятнее всего. Но, чёрт возьми, откуда они взялись? Мы уничтожили всех в окрестностях Верхнего Шеридана, и едва ли они в таком количестве перекочевали в наши места. А если в Буффало и осталась пара штук, за десять лет они вряд ли смогли бы возродить свою колонию… Животные, может быть? Но их давно уже нет, кроме ваших, домашних. Хотя и этого мы не можем знать наверняка – как бы ни были развиты у нас технологии, мы не можем знать, что творится за пределами нашего города, плюс пара десятков миль. Нас мало, и если рассудить здраво, получается, что мы беззащитны перед той хуйнёй, которая происходит вокруг. И что мы должны делать? Как защищаться? От кого? А вдруг это «что-то» способно проникнуть в наш город? Что тогда? Может, нам стоит дать знать о себе людям? Они, конечно, не самые надёжные соратники, но других-то у нас нет. Можно связаться с мутантами в других странах, но чем они могут нам помочь?

– А на что были похожи раны? То есть, это было сделано ножом, или когтями?

– Да там ран-то не было, одни сплошные дыры. Наши технологии не так совершенны, чтобы определить точно, чем были убиты эти несчастные. От себя могу сказать, что это не ножи – ими так не разрежешь. Ножи оставляют ровные разрезы, а там просто бахрома из мяса, костей и кожи. Скорее это похоже на когти. Но кого? Животного? Или мутанта? Может, это какой-то новый вид?

Он был в панике. Он понятия не имел, что делать с надвигающейся угрозой. Он был главой в нашей общине, и вся ответственность лежала на нём. Пока гибли люди, мутанты были сторонними наблюдателями, но когда погиб мутант, оказалось, что всем нам грозит опасность, и надо что-то делать. И Глэйд был взвинчен до предела бесконечными догадками, версиями, бессонными ночами и ответственностью за своих людей.

– Я не знаю, что это, но запомни одно, – он посмотрел мне в глаза, – если ты ещё хоть раз сунешься наверх, я своими руками оторву твои ноги, ты понял?

– Да чтобы я теперь вышел из этой комнаты, тебе придётся гнать меня отсюда под дулом пистолета. И то не факт, что я пойду.

Кажется, мои слова его успокоили.

– Глэйд, я понимаю, что ты занят, и всё такое… но было бы отлично, если бы ты приходил спать каждую ночь. Мне страшно быть одному.

– Я не могу. Я в дозорах, которые патрулируют ярусы, я не могу бросить службу. Но всё остальное время я буду стараться показываться у тебя на виду – чтобы тебе не было страшно. Ладно?

– Постарайся. Иначе я умру от страха. Мы же понятия не имеем, вышел ли Грэг сам наверх, или его заставили, или выкрали. Я не могу быть уверен, что заснув здесь, в кровати, не окажусь наутро кучкой окровавленного мяса в пустыне. И если бы ты был рядом, мне было бы не страшно.

– Я понял. Я вернусь вечером. Только держи язык за зубами, не разводи панику, ясно?

– Ага, ясно. До вечера.

Первый раз я остро ощутил, что Глэйд нужен мне рядом, и не просто рядом – мне хотелось залезть к нему на руки, накрыться одеялом и не вылезать оттуда под страхом смертной казни. И ещё одно – я не на шутку испугался за него самого. Я понял, что ни в коем случае не хочу узнать, что его нашли растерзанным в пустыне. Мне будет плохо без него – страшно и одиноко. Я хочу, чтобы он был жив и здоров, чтобы он был в безопасности. Кажется, раньше я за собой не наблюдал таких чувств к нему. Может быть, Майки был не так уж неправ, кто знает.

========== Глава 5 ==========

POV Глэйд.

Когда я проснулся, Бэлл спал крепким сном, сжимая мою ладонь обеими руками. После череды кровавых убийств, после всех этих изуродованных тел, найденных нами в пустыне, я готов был посадить его под замок, лишь бы он не вышел из квартиры, в которой ему ничто не угрожает. Конечно, он теперь не сунется наружу, но кто знает, может и правда, это имеет доступ в нашу колонию. И мне бы не хотелось найти труп практически без внутренних органов – с дырой вместо живота, а потом признать в нём Бэлла. И, наверное, дело не только в ребёнке.

Вообще, на самом-то деле, мне бы вообще не хотелось находить чьи-то изодранные трупы, чьи бы они ни были. Монстр, который вот уже несколько недель опустошал человеческий город, теперь накинулся и на нас, и я не знаю, как от него защищаться. А может, он и не один. Чёрт знает что, вот уже десять лет мы жили мирно, а теперь появилась какая-то неведомая угроза, мешающая всей колонии спокойно спать.

Я поднялся с кровати, осторожно отцепив от себя ладони Бэлла, наскоро позавтракал, успев при этом в пух и прах разругаться с грудой железа, которая теперь категорически настаивает, чтобы я звал её Элом, и вышел из квартиры, оставив дверь не запертой. По крайней мере, Бэлл сможет входить в коридор, а уж на переходах между этажами будет двойной патруль – на всякий случай.

Мне предстояло спуститься вниз, чтобы присутствовать при вскрытии (если так можно назвать процесс рассматривания гигантской дыры в животе) несчастного Грэга, которого нашли только вчера утром. Его осматривали уже несколько раз, но я при этом не присутствовал, а надо.

Никакого желания любоваться на грэговы потроха у меня не было, но долг есть долг, и я быстрым шагом направился к лифтам, ведущим на нижние ярусы. Там несколькими словами перекинулся с альфами, которые работали внизу постоянно – учёными, в основном. Они не имели никакого отношения к тем помещениям, где хранились останки, поэтому только слышали об ужасах, которые творятся наверху.

Я не стал сгущать краски, сбросил всё на Буффало, мол, осталось там пара уродов, вот и бесчинствуют. Любопытство учёных было удовлетворено, и я с чистой совестью вышел из лифта и направился в сторону морга. Не стоит пока на всех углах трещать о том, что это никакие не мутанты из Буффало, а что-то больше и куда агрессивнее. Паника – худший враг в таких ситуациях.

Войдя в лабораторию, в которой стоял отвратительный запах разлагающейся плоти, я накинул белый халат, как это полагалось, и прошёл в соседнее помещение, где на металлическом столе лежал накрытый тканью труп. Все присутствующие были в респираторах – ещё бы, наш чуткий нюх улавливает в два раза больше тошнотворных запахов, чем нюх простого человека, поэтому работать со слезящимися глазами и рвотными позывами было бы весьма трудно. Респиратор сразу же выдали и мне, и, надев его, я с облегчением вдохнул полной грудью. Простыню осторожно сняли и положили на соседний столик, и я вынужден был на мгновение прикрыть глаза, собираясь с мыслями и подавляя отвращение.

Да, мне не первый раз приходилось видеть труп, но такой… Он ведь пролежал целую ночь в пустыне, прежде чем его нашли. Как и у всех остальных, его живот был распотрошён, вместо органов зияла кровавая дыра, окружённая ошмётками кожи и начавшая чернеть. Я окинул взглядом все его тело, оторвавшись, наконец, от притягивавшей взгляд окровавленной ямы. Его бледные руки и ноги были покрыты порезами, словно он сначала сопротивлялся, борясь за свою жизнь.

Кожа уже приобрела голубоватый мертвенный оттенок, вокруг рта расползалась синева, а на голове над правым ухом виднелась запёкшаяся корка крови. Губы были приоткрыты, словно застыли в последнем крике, приоткрывая длинные клыки.

Он был волком. Клыки, жёлтые глаза, серые жёсткие волосы на голове, напоминающие шерсть и непреодолимая, страстная любовь к полной луне. А ещё он был моим другом. И постепенно отвращение, естественная реакция на изодранное тело, отступило, и его заменила горечь от потери. Мне будет не хватать его.

– К делу, – я мотнул головой, отгоняя мысли. – Что-нибудь удалось установить?

– Шрамы на ногах и животе разные по форме и силе нажатия. Это может говорить о том, что удары были нанесены с разных позиций и под разным углом наклона.

– Дайте перчатки, я взгляну, – мне протянули латексные полупрозрачные перчатки, и, натянув их, я почти не касаясь провёл пальцами сначала по разрезам на ногах и руках, а потом осторожно притронулся к краю дыры, зияющей в животе.

И правда, раны на ногах были более ровными, даже складывалось впечатление, будто кожа сама так ровно лопнула под большим напряжением. А вот остатки кожи вокруг дыры были неровные, беспорядочные, словно кто-то не контролировал своих движений. Я знаю, что у некоторых наших мутантов есть небольшие когти, которые при желании могут нанести очень прямые, ровные и точные раны. Когда бьёшь когтистой рукой наотмашь, получаются именно такие шрамы, как на руках и ногах Грэга. А вот на животе…

Догадка, которая пришла мне в голову, заставила кровь отхлынуть от лица. Если бы на моём теле был хоть один волос, он бы встал дыбом. Если бы их было много, они бы, наверное, зашевелились.

– Это зубы.

– Что? – все обернулись на меня.

– Раны на животе от зубов. И не просто от зубов. Это зубы животного. Хищное животное поедало Грэга, пока тот, вероятно, был ещё жив. Так делали хищники – первым делом выедали внутренности.

– Но они же вымерли, – кто-то неуверенно протянул, а все остальные закивали.

– Это не всё. Раны на ногах и руках нанесены не животным. Они расположены так, будто нападавший был намного выше Грэга, да и когти у животных расположены иначе, чем у человека. Я голову даю на отсечение, что раны на ногах и руках нанёс именно человек с когтями, то есть – мутант.

– Кто-то из наших?

– Вряд ли. У некоторых из наших, и правда, есть когти. Но они маленькие, почти незаметные. А это – кривые длинные когти, длиной, наверное, в два сантиметра, а может и больше.

– То есть, это существо с человеческой ладонью, звериными когтями и зубами?

– Зубы расположены не как у человека. У нас всех, даже у тех, кто отличается оскалом, зубы всё равно почти такие же, как у людей. У меня просто двойные клыки, у Грэга они были подлиннее, но форма челюсти была такая же. А раны были нанесены звериной пастью – и по форме и по размеру сильно отличающейся от человеческих челюстей. У этого монстра звериная морда. Я так предполагаю.

– Но что это тогда? Что это за существо?

– Я понятия не имею. Мутант. Какой-то более сильный, крупный и менее… человекоподобный.

– А может это и не человек? Может это мутировавшее животное?

– С человеческими-то руками? Ладно, накройте Грэга, больше нет смысла его осматривать.

– А рана на голове?

– Нанесена не когтями, а чем-то большим и тяжёлым. Монстр что-то держал в руках, и этим ударил Грэга по голове. Я ухожу, мне скоро в дозор опять. Если думаете, что сможете найти ещё что-то – ищите и дайте мне знать, если дело сдвинется с мёртвой точки.

Я торопливо вышел в коридор, сняв с себя респиратор, перчатки и халат. Ох, как мне это всё не нравится. То, что мы узнали сегодня, не влезает ни в какие рамки, не встраивается в наши понятия об окружающем мире. Значит, животные не вымерли? Их жалкие остатки забились где-то подальше от нас и там плодились и размножались, беспорядочно скрещиваясь с особями других видов? Или это в Буффало разводили таких домашних животных – с примесью человеческих генов? Или это именно мутанты, такие как мы, но выродившиеся и одичавшие? Да и сколько их вообще? Может, он один, и тогда, расправившись с ним, мы сможем спокойно жить? А если их много? Они будут плодиться, окружать нас со всех сторон, уничтожат подчистую человеческий род, потому что до людей добраться проще, а вместе с их омегами уничтожат и нашу возможность размножаться.

Этого нельзя допустить. И чтобы избежать этого, мы должны помочь людям. Как это ни опасно, мы должны объединиться и вместе с их альфами начать истребление неизвестных тварей, которые грозят уничтожить всё живое вокруг себя. Но сначала нужно не это – нужно объявить чрезвычайное положение и строго-настрого запретить кому бы то ни было подниматься на поверхность земли. Раз эта тварь так сильно отличается от нас внешне, незамеченной в нашу колонию она не проскользнёт. Значит, ради безопасности всех необходимо ввести комендантский час и запретить разгуливать по одному. Тогда, возможно, мы будем в безопасности и сможем сосредоточить все свои силы на защите людей.

Я договорился с одним из ребят, чтобы можно было записать мой голос, объявляющий чрезвычайное положение, и транслировать его по всем ярусам, в каждой квартире, чтобы все были предупреждены об опасности. Через полчаса оборудование было готово, а я в это время кратко набросал, о чём должен говорить, и мы сразу же дали трансляцию. Моё присутствие больше не требовалось, и я пошёл в жилой корпус, чтобы увидеться с Бэллом и успокоить его – а то он же там себе места не находит, я знаю.