Текст книги "Туман гор Кайана (СИ)"
Автор книги: Shkom
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
– Ты думаешь, я бы подходить стал? Просто смотрю от моста: мелькает что-то. Ну я постоял, покричал, обождал – не отозвались. Не люди, значится.
Лучше я бы и не сказал: «Не люди».
– Пошли, – Ричард положил руку Крису на плечо и рывком ускорил того. – Не будем заставлять шерифа дожидаться.
И мы пошли. Шаг за шагом приближаясь всё ближе к той самой пещере, к Агуте, сидящему в ней. С той ночи я запомнил очень мало – мимолётные образы мертвецов, превращающихся в чудовищ, странное обличие самой темноты, пытающейся поглотить нас, крики Смита от перелома запястья, но тот момент, когда на нас из пещеры что-то взглянуло – его я помню отлично: огромные, просто невообразимо большие и идеально круглые жёлтые глаза, бледная, более белая, чем любой идеальный белый цвет, кожа. Оно тянулось к нам оттуда – из той расселины. Один Дьявол или Бог, или какое-нибудь другое – столь же непостижимое существо – могло бы знать, чем был Агута, каким именно он был. Ведь если бы меня попросили описать его формы, его очертания – за все деньги мира не смог бы того сделать. Всё, что я знал точно: жёлтые глаза и белый цвет; смерть, ползущая прямо на меня.
Чем ближе мы подходили к деревне, тем больше странных шумов становилось вокруг нас. Словно вся мелкая живность, прятавшаяся предыдущие дни, вдруг ожила; словно то ли мыши, то ли прочие мелкие грызуны срочно для себя решили, что им больше не страшен туман; и мёртвые им, в отличие от нас, больше не страшны.
– Смотрите.
Рядом звучал знакомый мелкий ручеёк – мы уже были близко к деревне, когда Крис остановил нас, указывая вперёд себя. На покрытой инеем траве было огромное, просто нечеловечески широкое пятно крови. Тёмное, вернее – потемневшее. Возникало ощущение, что кого-то буквально сдавили в лепёшку на том клочке земли, но это же точно было не так? Однако там была только кровь, чей след ровным и очень длинным мазком уходил в сторону деревни – туда и утащили тело.
– Странно это, – заключил Рич.
– Подумываешь, что старик нашёл тело?
Его напарник явно толковал об Амаруке. Знали бы они, что ни он, ни его дети больше не были в тех лесах в живых. О, нет – шаман, получив нож прямо в сердце, упал в пещеру; первый сын погиб неизвестной мне смертью, а второй… второму просто не повезло – второй пережил куда больше боли, чем вся его семья.
– Возможно. Или Тек. Или Инук. Но тогда…
Позади солдатиков вновь мелькнула очень знакомая мне тень – очень высокая, очень неприметная, если не видел её до этого, почти прозрачная. В тот момент во мне словно переклинило – я осознал не только весь риск, но и весь бред ситуации. Почему нам не верили? За что нам не верили?!
– Послушай! – схватил я «старшего» за рукав, отчего его более буйный напарник тут же направил на меня ствол. – Нужно уходить отсюда! Веришь ты или нет, но ваш чёртов шаман умер в своей деревушке! Его сын – и тот шаман лично нам это рассказал – погиб недели назад! А второй… второй остался в той горящей деревне, понятно тебе?! Некому было забрать это тело!
Но Ричард лишь стоял и смотрел на меня полными холода глазами. Его прагматичность и приземлённость всё ещё не позволяли ему верить, не позволяли видеть, пускай и то, что он должен был увидеть, было очевидным.
– Ты сейчас сильно рискуешь, нарушая моё личное пространство, – он безразлично отвернулся от меня в туман, не пытаясь вырвать руку из моей хватки. – Я тебя понимаю, в какой-то мере. Ты – приезжий, чужак, как здесь принято грубо называть всех тех, кому не рады – ты мало видел подобных случаев. Поверь, какой-нибудь медведь или что-нибудь помельче с радостью утащит человека поближе к своей берлоге – столько мяса…
– Ты меня не слышишь!
– А ты сам? Ты пробовал слушать себя?
Ничего, кроме чистой обиды, я не ощущал в тот момент. Будто бы самый настоящий сумасшедший, запертый в одиночной камере, я всё пытался достучаться до своих конвоиров, до своих санитаров. «Вот же правда! – всё кричал я им, указывая на абсолютно пустую палату. – Вот же всё то, о чём я говорю!» – но они, понятное дело, ничего не видели. Их куда больше интересовала последняя сводка новостей, пришедшая вместе с газетами на их скромный наблюдательный пост; их куда больше интересовала «реальная» реальность.
«А не интересовала ли она нас?» – вдруг подумал я. Когда мы слушали рассказы Даниеля, считая их россказнями; когда он лично мне ведал истории о призраках, убивших всех в утонувшей деревне; когда пересказывал «басни» мужиков о странных вещах в знакомых им лесах… как относился к этому я?
Но большая и обида, и ирония была в том, что несмотря на мою жажду того, чтобы нам поверили, меньшее из желаемых мною вещей – вновь увидеть какую-нибудь тварь. О, нет. Если уж и выбирать между двух таких зол, то лучше пускай Тони будет прав – лучше мы навсегда останемся психами, так и не удосужившимися внятно объяснить исчезновение собственной команды. Но для того, чтобы быть психом, нужно было остаться живым, а чтобы остаться живым, чёрт побери, нужно было не соваться в тот чёртов туман!
– Пробовал, – ответил я тому. – Как я и сказал: я знаю, что это звучит бредово, но, поверь, и не такие вещи были вполне реальны – более жестокие и невообразимые.
– Это какие? – поинтересовался буйный.
Но я не ответил. Непривычно мне было это – кичиться войной. Нет… Уж что-что, а она – явно не та подруга, о связах с которой стоит рассказывать.
– То, о чём ты говоришь, – поравнялся со мной Ричард, – и то, о чём рассказываешь сейчас – не одно и то же. Ты прав, в какой-то мере. Но вещи это разные.
И мы всё же пошли дальше. Прямо по крови. Я мог чувствовать то, как мы приближались к Тагитуку, я мог чувствовать то, что не преследовало меня со времён Афгана – то же чувство, что наверняка впервые переживал Энтони Смит – смерть прямо у нашего плеча.
Наверное, стоило всё-таки побежать. Стоило попробовать. Нет… Не «наверное». Спустя ещё полчаса – когда до деревни оставалось совсем немного, я услышал его – знакомый, очень пугающий голос.
– Кто идёт?
– Свои, старик, – отозвался Крис.
– Свои… – потянул он в ответ.
Того не могло быть. Того, чёрт побери, точно не могло быть! На нас приближались те же самые едва слышимые шаги! В тумане мелькала та же грузная, похожая на звериную, тень! На нас шёл он – Амарук!
– Бежим, – и я, и Тони инстинктивно сделали шаг назад. – Бежим!
– Стоять, – шёпотом скомандовал Рич, притронувшись к кобуре.
– Ты не понимаешь!
– И мне плевать. Ждём.
На нас медленно, будто стараясь вызвать максимальные ощущения дежавю и опасности, приближались шаги из тумана. Шаг, шаг, шаг… Силуэт становился всё яснее, всё отчётливее. Страх же становился всё сильнее.
На нас вышел хромающий, очень дряхлый и слабый старик. Сказал бы я, что это был тот самый Амарук, что встречал нас в первый раз, но… нет. Его всего трясло, словно лист по ветру, одной рукой он держался ровно за то место, куда Рон вонзил ему нож, а второй упирался в какую-то сухую ветвь, что использовал в качестве трости. И лишь его взгляд – те самые глаза, спрятанные опущенной к земле слабой головой – лишь они были такими же… волчьими.
– Знаешь этих людей, Амарук? – указал солдат на нас.
В ответ шаман долго молчал. Словно скалясь от боли, он едва-едва удерживал себя на ногах, всё сильнее и сильнее сжимая место удара. О да, он явно нас помнил. Но почему он был ещё человеком?
– Нет, – слабо закивал он.
Ричард оглянулся на нас глазами, полными презрения. Разумеется, он больше доверял деду, знавшему его самого ещё с пелёнок, но… Он не должен был ему доверять.
– Так и знал. Крис, проведи опрос, вы двое…
Он отвёл нас в сторону, изображая очень грозный вид, но как только отошли – замолчал, смотря на нас. «Объясняйтесь», – говорил его взгляд.
– Первого сына этого старика, – прошептал Смит, пока Крис о чём-то общался с шаманом. – Зовут Инук. Второй – Теккейт…
– Я сам называл их имена.
– Но не называл полного. Теккейт – рыжий голубоглазый парнишка с кучерявыми волосами средней длины. Белый, как снег, и очень худой, но бёдра, при этом, широкие. Не были мы здесь? – странно, всё ещё не поднимая головы, улыбнулся он. – В местной церкви – христианской, на удивление – куча фотографий умерших людей. В доме самого старика – того, что на краю – куча разноцветных кувшинов с травами, на стенах висят «ловцы снов» или аналоги в вашей вере; какие-то странные картины вышивкой и…
Парень отвернулся и, глядя на Амарука, молчал. Долго молчал. Даже тогда, когда уже не стоило бы.
– Кровь, однако, шериф растерял, – отошёл от шамана Крис, почёсывая затылок. – Мол: медведи, всё-таки, справились с ним. Почти со всем ним. Что осталось – наш старик забрал. В церкви, говорит, лежит.
Кивнув, рядовой Ричард повёл нас к церкви – обратно в тот самый Тагитук.
– А как сам старик? – тихо спросил он.
– Не понял?
– Не заметил в нём ничего… странного? – шаман шёл впереди, старательно делая вид, будто ничего не слышал.
– Того, что он хромает на одну ногу и ведёт себя так, будто одолел микроинсульт? Да, заметил, – обернулся на того напарник. – Не вижу в этом ничего странного.
Мы вошли на территорию деревни. В ней было идеально пусто – ни следа от тех «жителей», что были в ней, когда мы пришли в первый раз – только выскобленная, очень мёртвая и безумно давящая тишина. «Должно быть, все они вернулись на то место, где умерли», – с почти незаметным облегчением предположил я.
– А в том, что тебе показалось у моста? Скажи, ты же не видел ничего… с жёлтыми глазами?
– Я не… А ты тоже видел?
– Не совсем…
Мы приближались всё ближе и ближе к церкви, кровавый след становился всё слабее. «Странно это, – подумал я. – Почему Амарук может осознавать себя мёртвым? Он же… осознаёт ведь?».
– Крис… А что ты можешь сказать насчёт глаз «старика»?
– В каком пони?..
В тот момент шаман обернулся на нас. Не знаю, видели ли это остальные, но я считал подлую, полную жестокости улыбку на его лице и практически обомлел – в его глазах буквально в мгновение ока появилась та самая желтизна. Весь путь, во время которого я думал, что нам не верит ни одна живая душа, тот паренёк сомневался настолько сильно, что стал «видеть» даже лучше, чем мы.
– Да ничего… – неуверенно отозвался Крис. – Обычные глаза.
«Нет», – закивал я в ответ парню, когда он оглянулся на меня и прошептал только одно слово: «Жёлтые».
Мы шли по пустой деревушке, меж чьих почерневших домов тянулся кровавый след, шли к самой церкви, от которой всё и началось, шли на смерть. Нужно было бежать. Чёрт побери, нужно было бежать. Но страх… страх был слишком силён. Ноги были ватными, глаза – дёрганными. В чём-то, всё-таки, прав был Теккейт – что-то не так было с тем туманом для живых, и я знал, что: он сеял собою страх. Чистый и первородный ужас с настоящей агонией разливались в той пелене. И они окружали. Они сковывали.
– Скажи, Амарук… – вдруг остановился Ричард прямо в центре деревушки – на полпути; Амарук остановился вместе с ним. – А где Тек и Инук?
– На охоте… – безразлично прошептал тот. – На север пошли.
– Да? – парень держал расстояние ровно таким, чтобы в тумане оставался виден только силуэт. – А почему же тогда один из «незнакомцев», если твои сыновья ушли на север на охоту, может с дотошностью описать одного из них?
– Ты чего такое говоришь? – прошептал тому Крис.
– Не сейчас.
Чаша сомнений переполнилась. Хотел бы я сказать, что это произошло быстро – и двенадцати часов не прошло с момента, когда я впервые увидел того парня, но… Нет. Мы были уже в деревне – всё произошло даже чересчур медленно.
– Услышал от кого-нибудь… Тот же Даниель… – голос того действительно был очень слаб.
– А откуда тогда знают о твоём алтаре? Откуда знают о том, как обустроен твой дом?!
Старик слегка повернул голову, но ничего не ответил. В тот момент я и понял, что критическое мышление так или иначе привело Ричарда на нашу сторону – он не знал, врали ли мы, но зато точно знал, что ему врал шаман, врал с самой первой фразы.
– Что ты скрываешь, Амарук?!
Он достал пистолет из кобуры и направил вперёд. Его напарник сопроводил то шокированным, полным непонимания взглядом, но перечить не стал – он тоже наверняка догадался до того же самого вывода.
– Я ничего… – едва прохрипел он в ответ. – Ничего не скрываю…
– Он врёт, – прошептал своему напарнику Рич. – Бери его на мушку как подозреваемого – позже разберёмся.
– Да?! – крикнул шаману Крис, так и не взяв винтовку. – А откуда тогда они всё прознали, старик?! Давай – расскажи нам! К чему браниться-то?!
В один миг голос шамана превратился в настоящий животный рык – в десятки раз громче, чудовищнее, чем был. Он резким рывком обернулся на нас в тумане, и мы могли видеть то, как рвётся кожа на его челюсти.
– Они врут тебе! Чужаки! Лгут! Тебе!
Его рука, удерживающая трость, просто переломала её пополам. Даже в той пелене, даже видя только образы, я мог различить, что с ним происходило: кожа его тела растягивалась и рвалась, обнажая мышцы, увеличивающиеся в объёме; кости – тоже становящиеся больше – пробивали его внутренние органы; череп давил ему глаза всмятку; зубы перекусывали язык, но он всё не переставал выть и кричать, продолжая бить руками о землю:
– Они! Лгут! Тебе!
«Стреляй… Стреляй!» – вдруг промелькнула искра рассудка в моей голове. Я рывком снял с Криса винтовку и, прицелившись, зажал курок. Так поступили и остальные – мы всё выпускали патроны в то существо, валяющееся на земле, все пытались убить то, что было уже мертво, а он всё продолжал выть:
– Ложь! Наглая ложь!
Голос Амарука превратился в чудовищный вой. Уже нельзя было убить то, что лежало перед нами – он был духом, а не мёртвым, и силы в нём было непомерно много. Всё резко переменилось ровно в то, что я чувствовал – в смерть.
Дальше моя память оставила лишь отрывки. Помню: он поднялся на бледные, даже тёмно-серые ноги, покрытые кровью; его накидка, достающая раньше до пола, свисала ему до пояса; помню кучу обезображенных человеческих лиц и голов, выросших на его черепе; помню длинные руки, расставленные в стороны, и протяжный хриплый крик, когда он побежал на нас.
Первым ударом он точно промахнулся мимо меня – что-то, очень похожее на ударную волну, отбросило меня прочь. На лице была кровь… Не моя. Помню выстрелы из автомата, явно принадлежавшего Ричу – он ведь вначале стрелял из пистолета – восемь или девять из двадцати патронов. А дальше – глухой стук. И вновь кровь.
Ещё помню крик. Наверное, кричал я. Хотел ли? Чёрт его знает. Хотел, раз кричал. Смит ещё что-то пытался вбить мне о том, что нужно бежать… а я не чувствовал даже собственных ног. Да, нужно было бежать. Только раньше. Гораздо раньше. В тот момент… бежать уже было поздно.
Первое моё ясное воспоминание: я, израненный и весь в опилках висел над темнотой той самой пещеры, схваченный чьей-то крепкой хваткой. Рядом с собой я видел светлые волосы, полные крови. «Всё-таки, он сбросил нас вниз», – всё, о чём я успел подумать прежде, чем упал в ту темноту.
Всё-таки, он сбросил нас вниз.
========== Глава 13. Сердце гор ==========
Темнота. Как быстро она поглотила всё вокруг меня… Должно быть, моё тело просто перекрутило в воздухе – не мог же весь свет просто исчезнуть за одно мгновение?
Помню, как наши со Смитом взгляды пересеклись. Меня бросили первым, так что он мог видеть всё то, что через секунду должно было появиться в его глазах – страх, паника, отчаяние… сожаление.
Я много раз думал о том, что нужно было бежать прочь, а не следовать под дулом автомата на смерть, но в тот момент, когда я летел вниз… боже, я думал о таких глупых вещах. О том, что должен был «У Сенди» двадцать три бакса, о той девушке – Джинни, вроде бы – что просила позвонить мне многие месяцы назад. Я думал: «Чёрт, я не исправил столько вещей. Вот обидится старик Дрейк, когда узнает, что я всё-таки не полезу с ним в Латинскую Америку, расстроится, больше некому будет шутить про его второсортные авантюры», – я думал о таких… банальностях? О мелочах?
Должно быть, мне просто не хотелось рассуждать о собственной смерти – такое часто бывало со мной в Афгане: бессонными ночами задолго или перед самими операциями я думал о том, как заживу, когда вернусь; куда сначала пойду, что съем, что надену на свой первый «гражданский» вечер – как и в те многие разы, я просто пытался обмануть себя, мой мозг пытался играть в игры, воображая, что всё то, что мне предстояло пережить, точно обойдётся, что никогда не будет никаких испытаний для моей жизни, но правда в том, что подобный обман… очень наивен. В реальном мире нельзя просто закрыть глаза на проблему, чтобы та исчезла. О, нет – в реальном мире та проблема, скорее всего, воспользуется ситуацией и подберётся к тебе как можно ближе, чтобы в тот момент, когда ты открыл глаза, она показала тебе всем своим масштабом, что вот она – жизнь, и жизни на тебя плевать.
Когда я был у той пещеры впервые, я точно видел спуск – тот самый скалистый и острый путь во тьму, уходящий вниз под достаточно небольшим углом, чтобы туда можно было просто войти, но когда Амарук отпустил меня… То падение казалось мне бесконечным. Идеально ровным, вылизано-чистым, будто я падал ровно вниз, а вокруг меня не было ни ветра, ни звуков, ни запахов, ни даже сопротивления воздуха – я просто… исчезал?
Я не мог определить, сколько точно времени падал; не смог бы, даже если бы действительно задумывался об этом. А после… После я уже даже не был уверен, падал ли – то чувство невесомости, абсолютной и всепоглощающей темноты… Думаю, так люди в коме и чувствуют себя, вернее – так мне рассказывал один сослуживец: «Искажённое ощущение времени», – никогда бы не подумал, что пойму то, что он говорил, именно на собственном опыте.
Но если в его описаниях и его чувствах было некое спокойствие, то у меня был только страх. Всё равно, что падать с закрытыми глазами во сне – ты ждёшь падения секунду за секундой, кажущиеся тебе вечностью, но наступает то самое падение именно тогда, когда ты открываешь глаза. Я открывать глаза не хотел… Если, конечно, вовсе закрывал их.
Но в конце всё равно был он – именно в тот момент, когда я, по злой иронии, всё-таки попытался посмотреть на тьму, именно тогда, когда любопытство перебороло страх – удар.
***
Очнулся я на холодной, серой и грязной каменной породе. Всё тело выло так, как если бы все ухабы, что я пропустил, падая на дно пещеры, разом ударили меня по всем частям тела. Синяки, ссадины, раны и даже переломы – я ещё не мог открыть глаз, но уже отлично представлял и, что хуже, ощущал то, что со мной случилось. Ни двигаться, ни даже дышать из-за такой боли просто не хотелось.
«Нужно открывать глаза», – всё твердил себе я единственную мысль, но все мои силы остались там – наверху, у раскола, так и не последовав за мной вниз, так что со мной была лишь она – боль. Словно все мои рёбра были сломаны одновременно, словно какой-то патологоанатом-недоучка просто раздробил мою грудную клетку молотком, так и не удосужившись вытащить осколки костей из лёгких, а потом какой-то чудак по имени Виктор подключил меня к своей странной машине. Сказал бы я, что сил не хватало даже на вдох, но я дышал. Люди… очень живучие существа – не умирают даже тогда, когда самый простой выход – и есть смерть.
Нужно было открывать глаза – да… но хотелось лишь выть. Хотелось реветь как раньше – в самом раннем моём возрасте, заливаться слезами сверху-донизу и просто кричать куда-то в потолок, надеясь, что кто-нибудь да услышит. Наверху меня ждал Амарук. Там – внизу – лишь темнота. А со мной были только боль и страх. Что мне ещё было делать, как не кричать?
Но нужно было открывать глаза. Настоящий солдат… не позволил бы себе лежать и выть о судьбе – он знал бы, что его не слышат; понимал бы, что все его крики были просто бесполезны.
***
– Блядь…
Открыл глаза я не сразу. Даже не через минуту или десять, нет – больше, словно пытался свыкнуться с темнотой собственных закрытых век. Голова всё ещё гудела, рёбра и конечности всё ещё болели.
Вокруг, как ни странно, не было темно. Той абсолютной темноты, что обычно бесшумно поджидала в подобных пещерах, не было видно из-за тумана, заполонившего собою всё. Он будто светился, искажая собою саму реальность, будто сами стены – всё такие же серые, грязные и холодные – источали какой-то странный, бледный и пульсирующий свет. Я лежал прямиком у спуска, заканчивающегося тем самым довольно некрутым углом, а впереди меня – на расстоянии футов десяти – был лишь широкий и тёмный тоннель, неспешно ведущий дальше вниз.
Но не это было важно. В конце концов и факт моего выживания, и странное свечение, что я не видел ни до, ни после той пещеры – всё то меркло перед тем, что я увидел первым, только открыв глаза: передо мной, раскинув руки в стороны и нелепо таращась широко открытыми глазами в пустоту лежал Энтони Смит. Он был мёртв.
– Твою мать, – вырвался едва слышимый шёпот из меня.
Я видел лишь слабые очертания его тела из-за густой, почти физически ощутимой пелены, но отчётливо мог различить осколок камня, впившийся ему прямо в висок. Один из таких, коими как раз и был усыпан спуск вниз, пробил ему череп и прочно застрял в главном оружии Тони – в его мозгу, выпустив наружу лишь тоненькую струйку крови.
Вряд ли он что-то успел сказать. Вряд ли – что-то ощутить. Те широко открытые глаза и слегка опущенная челюсть… Сейчас я думаю, что это всё было из-за внутричерепного давления, но тогда они наводили на меня настоящую агонию – мне всё казалось, что они шевелились, что ровно в тот момент, когда я отводил взгляд на миллиметр, веки моргали, а челюсть пыталась что-то произнести. Я проверил его пульс, реакцию зрачка на свет, едва-едва сумев зажечь зажигалку, что была в кармане, но ничего не давало положительный результат.
Всё то было так странно, так знакомо – я видел этого человека живым минуты назад, а потом… И все те смерти, что были раньше – вне войны или каких либо катастроф – люди просто лишались собственных жизней за мгновения, так и не осознав всю потерю и смерть. Всё было очень знакомо – да, но так не должно было быть, я не должен был… оставаться один.
Наверное, стоило ему тогда рассказать – когда он спросил, жалею ли я о чём-нибудь. Не стоило строить из себя воина-героя, а рассказать так, будто мы действительно разговаривали с ним в последний раз. Он бы узнал историю о парнишке по имени Анри. О том, как он, выйдя на свою очередную операцию, сорвался под давлением обстоятельств; о том, что он сделал, и как то, что он сделал, преследовало его долгие-долгие годы его юной жизни, и о том, что пришлось с ним сделать после. Он бы понял… что мне тоже было, о чём жалеть. Что это было нормально – бояться, быть в первую очередь человеком…
Ровно через секунду, как я отошёл от тела, откуда-то сверху начали раздаваться частые глухие стуки, вскоре превратившиеся в оглушительное шуршание. Знал ли я, что падало ко мне – вниз? Нет. Даже разглядеть то, что начиналось там – вверху, я не мог – мог лишь догадываться. И я догадывался.
Ровно на то место, где лежал Энтони, упал, окончательно расплющив тому череп и вывихнув ключицу… Энтони. Второй – умерший и воскресший или же настоящий – неважно. Но убитый снова.
Я подбежал к нему, упавшему спиною ко мне, попытался растормошить в слепой надежде на то, что ему повезло так же, как повезло и мне.
То, как я после увиденного остался в здравом рассудке, поражает даже меня: ещё со спины я заметил странные красные полосы, разрезающие его волосы, но когда развернул…
Его лицо всё было исполосовано просто в мясо: глазницы, всё ещё содержавшие в себе немного белка, стекающего прочь, были разрезаны; кожа была содрана, сорвана или, как казалось, выкорчевана из лица вместе с частями костей, обе челюсти – пробиты под таким углом, что длину и форму конечности, пробившей их, я просто не смог себе вообразить; а от шеи и вовсе, кроме кусков кожи, окровавленными лоскутами свисающей у хребта, не осталось ничего – его лицо буквально превратили в жуткую кашу, изъеденную и растолчённую сотнями и сотнями зубов.
В его жилетке – той, что была под курткой – ровно на уровне сердца зияла кровавая дыра. Я хотел бы убеждать и убеждать себя в том, что спелеолог умер быстро, но нет – отчего-то во мне крепла уверенность, что сердце ему вырвали в последнюю очередь.
Воздух в горле перекрыл мой крик – я бесшумно, с выражением просто нечеловеческой паники на лице поплёлся прочь от тех тел. Руки были ватными, ноги – тоже. Уверен, в обычных обстоятельствах меня бы уже и след простыл, но тогда… Тогда я смотрел на всю ту кровь и думал лишь об одном подлом осознании: «Это случится и со мной?».
Отвечая на мой вопрос, откуда-то сверху посыпались небольшие куски земли. «Амарук не отпустил бы убийцу сына просто так, – осознал тогда я. – Ровно, как и его подельника. Нет… Он бы спустился за ними в самое пекло, достал бы их даже с того света», – а подельником Смита, ясное дело, был я.
Нужно было двигаться дальше. Не было другого выхода, кроме как двигаться дальше. Ничего не изменилось с того момента, как я открыл глаза – наверху меня всё ещё ждал Амарук, но там – внизу… Там было светлее, чем должно было бы быть.
Не знаю, как это объяснить сейчас, но то, что я чувствовал в той пещере… Что-то говорило, что единственным правильным решением было пойти глубже вниз, поддаться удаче и поверить в нелепо маленький шанс на то, что мне удастся разминуться с призраком в той пещере. Уже тогда умом я понимал, что что-то было не так – подобные расколы по природе своей очень быстро сужались и заканчивались «тупиком» для чего-либо, соизмеримого с человеком, на очень небольшой глубине, но… Другого выхода ведь не было, верно? Не взирая на обстоятельства, да?
Да и… За мной с одной стороны полз дух, ровно в футе от меня лежало два трупа одного и того же человека, а вокруг вместо абсолютной темноты слегка светилось или подсвечивалось буквально всё… Если всё шло уже не по плану, если всё вокруг и так было необычным – зачем мне было медлить и сомневаться?
***
Не знаю, сколько времени я прошёл по тому искорёженному, покрытому странными бугорками тоннелю, но шёл я, казалось, ровно вперёд. Несмотря на различные гладкие обломки, несмотря на сталактиты и сталагмиты, изредка попадающиеся в тех местах, где пещера немного набирала в высоте, тоннель шёл ровно вперёд, опускаясь под совсем небольшим градусом.
Как я и думал раньше, абсолютную темноту в едва просматриваемый полумрак превращал странный, пугающий и достаточно слабый, чтобы подсвечивать себе путь зажигалкой, свет, исходящий из стен. Я не могу этого объяснить, но чем ближе я подходил к тем стенам, тем дальше продвигался, тем больше ощущал пронзающий холод, физически обмораживающий мои кости; настоящий леденящий ужас от непонимания и неизвестности происхождения этого пульсирующего света. Он будто был не просто живым, но и более совершенным, чем всё, увиденное мною до этого; чем всё, что было на земле, и он завораживал в страхе своим совершенством.
Однако был и ещё больший страх – та самая прямота. В пещере не было ни одного поворота, ни одной развилки или выбора – она просто шла дальше. Шаг за шагом, миля за милей. Я отчётливо понимал своим ослабевшим разумом, что если то чудовище, в которое превратился Амарук, и сможет спуститься вниз – оно догонит меня.
– Фогг!
Словно знамение, эхо донесло до меня искажённый и очень низкий рык, почти исчезнувший в тонких стенах горы. Нужно было идти быстрее. И я пошёл.
– Фогг!
В какую-то секунду мои ноги сами сорвались на бег. Эхо не просто доносило до меня тот крик – оно приближало его. С каждым повторением, с каждым новым разом, я слышал его не просто всё ближе и ближе – я слышал его прямо рядом с собой. Всё сильнее и сильнее.
Я бежал, всё представляя, как когти, пробившие обе челюсти Смита, скребли пол той пещеры. Как чудовище – дух, призрак, как угодно ещё – рывками и на четвереньках, как настоящее животное, бежало за мной. Как та куча лиц, разросшаяся по груди и черепу, всё повторяла моё имя в своём безумном, но ритмичном темпе: «Фогг, Фогг, Фогг, Фогг, Фогг» – разными тембрами, разными голосами, разными личностями – моё…
В конце концов, я остановился у неё – у желанной, но столь отвратительной развилки. Словно внутри гнойника, внутри огромной ядовитой споры, я застыл посреди странно-круглого для природной конструкции зала, из которого прочь вели десятки, если не сотни нор, в которых едва ли можно было стоять прямо. Смотря на всё то безумное количество пор, мне всё казалось, что в одной из серых и холодных пустот были те самые жёлтые глаза, что они появлялись ровно в тот миг, когда я отворачивался от прохода, наблюдали.
– Фогг!
Оглянувшись на крик, я тут же дёрнулся вперёд, готовый бежать, но остановился. Ноги подсказывали не медлить ни секунды, пробежав в самый широкий проход, однако голова… Я решил выбрать тот, что находился повыше – на втором или третьем уровне того гнойника – не помню точно. Забравшись в него, я ощутил, как незащищённые руки покрыла странная, непохожая на обычную воду влага, но тогда не обратил на это внимания.
Миля за милей остеокальцин поддерживал во мне давление и силы, а адреналин – сокращал ощущаемое время. Я даже не заметил то, как тоннель, по коему я бежал, постепенно начал сужаться. Всё уже, уже и уже. В какой-то момент за моей спиной действительно начало раздаваться эхо и от когтей, а в следующий – я уже задевал породу при беге головой. И тот холод, та неизвестность и чёрный из-за темноты туман… они просто убивали.
– Фогг!
Я не знал, было ли то эхо у развилки, или чудовище действительно нагоняло меня, но не прошло и минуты, как бежать было уже просто невозможно – приходилось ползти. Именно тогда – опустив руки на тот камень, я ощутил, что вся пещера, все стены, несмотря на свои гладкие формы, были буквально усыпаны разного рода царапинами. Совсем незаметные, они покрывали собою всё так тщательно и мелко, будто бы кто-то целую вечность скрёб те камни ногтями. «Шкряб-шкряб», – и так – целую вечность.
Холод очень быстро окутал мои кисти и ладони, а страх – мой разум. Руки и колени, покрытые той влагой, совершенно онемели, однако я всё продолжал перебирать слабеющими конечностями, понимая, что смерть ждала бы в любом случае. В конце концов, даже зажигалку пришлось погасить и ползти дальше почти в полной темноте.
– Фогг!
«Всё-таки, оно нашло меня?!» – пронеслось в голове, как только я услышал сильное и знакомое эхо. Однако… принадлежал ли тот голос Амаруку?
Вскоре я буквально утопал в размытой и странной породе, впервые встреченной мною тогда. По всем законам физики данной пещеры просто не могло существовать, если бы в её основе был столь непрочный материал – мои ладони погрязали в той чёрной жиже до кисти, ноги – исчезали по самый носок, а чистый лёд, проходящий по моему телу, заставлял неметь даже зубы.
