Текст книги "Туман гор Кайана (СИ)"
Автор книги: Shkom
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
– Я… Я…
Я не мог решить то, что же мне делать. А если Смит был прав? А если ошибался? Если вообще среди всех наших мнений и правд никогда не было истины? Что же тогда? Один предлагал бежать, второй предлагал бежать, и нужно было выбирать. Мог ли действительно быть наконечник стрелы в его плече? Мог ли? Я лежал там – на окровавленном полу и мямлил простое «я», но то, что на самом деле было в моей голове, звучало как: «Я не верю».
– Ну давай!.. – поторопил меня тот; я вновь даже не дёрнулся. – Ах ты… Ты… Ну и хрен с тобой! – развернулся он к двери и схватился за ручку. – Хочешь сдохнуть здесь – милости просим! Я же!..
Он открыл дверь и, резко сгорбившись, утих. На его плече появилась знакомая рука, тут же откинувшая его вперёд – в центральную комнату. Я мгновенно вскочил с пола и, не успев даже добежать до двери, всё понял – в проёме показался силуэт Смита, держащего ещё один нож. На лезвии того была свежая кровь.
– Ах ты… сука…
Рональд схватился за брюхо с правой стороны, распластавшись на полу, пока Смит просто стоял и смотрел на него.
– Как я и сказал, – очень холодным шёпотом заявил убийца, – я не отдам готовый к запуску грузовик. Хочешь – перемотай себя и беги, – кинул он ему заранее приготовленное тряпьё со стола. – Но один и пешком.
В тот момент во мне что-то и щёлкнуло. В тот момент я осознал, что вся та команда, что была вначале, все те люди – всего больше не было. Ощущение сплочённости умерло ещё вчера – когда мы разбрелись в ночной мгле, а люди, прилетевшие со мной на Аляску, уже не были собой. И я… Я тоже больше не был.
– Сволочь!
Взревев, я накинулся на Тони и, схватив того за воротник, что есть силы уронил на стол. Старое дерево треснуло в нескольких местах; одна из ножек, разъехавшись, предательски покосилась в сторону.
Нельзя было предавать команду. Нельзя было предавать команду.
– Ублюдок!
Нож отлетел прочь в сторону от удара. Смотря на спелеолога залитыми кровью глазами, я не мог понять, что же заставляло его улыбаться. В его взгляде не было страха. После первого удара. После второго. А я всё бил и бил, понимая, насколько же слабыми были в тот момент мои руки. Удар за ударом – всё слабее и слабее.
– Зачем?! – всё повторял я ему. – Зачем?!
Но лишь в тот миг, когда я уже просто выдохся и замер в бессилии, он посмотрел на меня. Вся левая часть его лица была в ссадинах, в подтёках и крови. Посмотрел и ответил:
– Потому что кто-то должен был взять это на себя.
Я услышал хлопок двери и инстинктивно оглянулся: Уэйн, поднявшись на ноги, выбежал наружу и, придерживая рану, поковылял в сторону грузовика. «Стой!» – хотел было прокричать я ему, но на моё плечо упала рука.
– А теперь смотри на результат своего доверия, – Энтони, держась за щёку, едва поднялся и указал на открытую дверь. – Он бросил тебя. Боясь, презирая или ненавидя – неважно. Вот всё, что ты получаешь взамен, когда становится слишком жарко.
Он встал со стола и медленно пошёл к двери. Дохромав до неё, он одним резким движением запер дверь и тут же задёрнул засов, жестом подзывая меня к окну.
– Он – угроза, если ты ещё этого не понял, – указал он на Уэйна, всё также слепо идущего вперёд. – Очень эмоциональный и преданный, словно какая-нибудь собака, но на деле – это койот. Хотел убить обоих наших проводников, избил меня и твоего покойного напарника до полусмерти… Скажу прямо: я даже не хотел проверять, мёртв ли он, – Тони обернулся на меня и подло ухмыльнулся. – Но, надеюсь, ты же задрал ему футболку, чтобы убедиться, а не просто смотрел на плечо? Не умер же он, по-твоему, от стрелы, а?
Зазвучал гул от сигнализации, точно передающий мои мысли в голове: «Я не проверил, мёртв ли он… Я не поверил ему. Смит не проверил, мёртв ли он… Смит пырнул его. Мёртв ли он?». Я подбежал к окну и увидел, что сигналил тот самый грузовик. Двери были заперты. Двигатель – заглушен. Рядом со мной же раздался звон ключей.
– В одном я тебе соврал: я не умею угонять грузовики. Но вот обыскать Даниеля, пока перевязывал его ногу, как видишь, смог, – на связке от ключей красовался пульт управления автосигнализацией грузовика. – Сказать по правде, я с самого начала думал, что мы пойдём сюда, но когда наш геолог заявил: «Пойдём так же, как и пришли», – я всерьёз подумал, что этот идиот захочет подниматься обратно до моста. Да и кто же знал, что вас всех от стресса поголовно амнезия ударит? Нет, я серьёзно: как можно было забыть о чёртовом грузовике?!
На шум сигнализации начали стягиваться существа. С ними происходило ровно то, что было прошлой ночью: со многих на ходу спадала кожа, одежду разрывало от деформирующихся частей тел, а владельцы тех тел, несмотря на то, что умерли декады лет назад, выли из-за нечеловеческой боли. И все они шли к нему, весь тот Ад шёл к нему.
«Не понимаю, – звенело в моей голове, пока тело просто стояло столбом у окна. – Не понимаю…».
– Если грузовик не нужно было угонять, – медленно проговорил я, – то тогда зачем вы?.. И как Теккейт допустил?..
– Никак, – раздался голос Теккейта позади меня. – Я это предложил.
Обернувшись, я увидел парня, полностью освобождённого от пут. «Этот хренов Смит слишком херово вяжет узлы», – всплыла реплика Рональда в моей голове и картина полностью сложилась: на нашем проводнике не было ни царапины; он, как охотник, вряд ли сдался бы «чужаку», тычущему в него ножом; а Смит даже при желании вряд ли смог бы ненамеренно завязать верёвки так, чтобы даже Рональд, ни разу не имеющий дела с узлами, смог из них выбраться – всё то было одной большой засадой, одним обманом.
– Отвалите! – раздался крик снаружи.
Я вновь выглянул и увидел, что парня окружили в плотное кольцо, протягивая к нему свои изуродованные конечности.
– Всё, что я хочу, – посмотрел на меня с той же ненавистью Теккейт, – смерть убийцы моего отца. Когда твой человек, – ткнул он на Смита, – раскрыл меня, я чуть не придушил его, но он кое-что предложил.
– Я предложил убить двух зайцев, – шёпотом и с опущенной головой сказал тот. – Парень получает геолога, а мы с тобой – грузовик. Ты же не думал, что он шёл с нами по доброте своей? – повёл он глазами в сторону Тека. – Он просто ждал, пока станет сильнее, чтобы убить и того придурка, и всех, кто мог бы помешать. Так что я заключил с ним договор – я купил нам жизнь.
«Нам».
– Ах ты!..
– Да… – кивнул он мне. – Я знаю. Мёртв геолог или нет, – указал он на окно, – он всё равно будет на мне. Ненавидь меня, если хочешь.
Он отвернулся от меня и смиренно уставился в окно, наблюдая за последствием своего решения. Кольцо из мёртвых и чудовищ сжалось вплотную. Его – того парня, с которым я несколько часов назад шутил о его собаке – разрывали на мелкие кусочки. Срывая кожу, волосы, оттягивая руки и ноги, пробивая ногтями и когтями щёки да глаза, его убивали уже умершие.
Лишь краем глаза я глянул позади себя, но увидел оскал на лице Теккейта. Полный злобы, полный ужаса, но и извращённого, маниакального удовольствия. «Тот ли это Теккейт, который и был?» – спрашивал я себя. Нет. Точно нет. Настоящий Тек, в отличие от меня, спокойно мог слушать тот отчаянный крик, наслаждаясь каждым переходом на новый тон, словно Лунной Сонатой. Но крик Рона быстро утих – превратился в отвратно-глухой звук ломающихся костей, рвущихся жил и льющейся крови, что едва-едва проникал через приоткрытую форточку. Ещё минуты назад я думал, что из команды в сброд нас превратил туман, но оказалось, что мы никогда ей и не были. Все мы… были просто эгоистами, держащимися друг за друга, прочной цепью из рук, висящей над бесконечно тёмной пропастью – пока держался один, держались все. Но то время прошло – хватка ослабла, хватка расцепилась.
– Теперь – твоя часть, – обернулся на чудовище Смит.
– Не терпится? – оскал всё не спадал с лица Тека.
– Чем быстрее – тем лучше.
Тот ухмыльнулся и встал на колени. Пятна на его теле быстро, даже очень быстро набухали, превращаясь в те самые бубоны, а он лишь продолжал скалиться. Наверное, в этом и был мой страх – не умереть, но превратиться в нечто такое.
– Если спросишь, что я делаю, – Энтони крепче сжал нож, поднося его к шее чудовища, – то, как ты заметил, все духи ощущают себя живыми и делают то, что делали до смерти – курсируют между деревнями, бродят по своей, ходят к рекам в надежде поймать рыбу без лески… Знаешь, чего хотел этот парень в последние мгновения своей жизни? Он хотел нас, – Смит попытался улыбнуться в своей манере, но вышел у него оскал, полный сожаления. – Мёртвыми, разумеется.
– От чужака другого и не стоило бы ждать, – голос той твари стал более хриплым и мерзким. – Столько презрения… Разорвать бы тебя… – он приблизился лицом ближе к Тони, и из его шеи тонкой струёй побежала кровь. – Но тебе повезло: то, что я сказал ему, – кивнул он на меня, – тоже было правдой. Я не хочу здесь оставаться дольше, чем нужно. Мы – не вы; всякий из наших, дав слово, держит его до конца.
– Вот и прекрасно. Но, знаешь, в этом вся проблема меня – чужака… – он одним резким движением вдавил нож в горло так сильно, как мог. – Я не верю тебе.
Взмах рукой – и кровь полыхнула алой звездой, отпечатавшись прямо на куртке спелеолога. Жёлтый бубон на шее, полный, как мне показалось, гнили и белка, тоже лопнул и смешался с кровью, растекаясь по телу чудовища. Не было ни хрипа, ни всхлипа, ни какого-либо показателя боли – оно просто смотрело на нас полными злобы, охотничьего азарта глазами… и умирало.
Энтони не произносил ни слова – просто стоял, замерев со сжатыми добела кулаками, и пытался перевести дыхание. Не получалось. Через несколько минут изменилось только одно – у него из дрожащих рук выпал нож.
– Когда эти твари разойдутся, – едва-едва слышно начал он. – Мы уедем. Подожжём этот дом к чёртовой матери, чтобы им было, на что отвлечься, и поедем. Плевал я на ночь. И на всё остальное… тоже плевал.
Так мы и поступили. Через несколько часов, так и не произнеся ни единого слова, мы подожгли склянку с каким-то алкоголем и бросили её в кучу сухого дерева, заботливо сложенного у стены. Хорошо загорелось… Умиротворяюще.
Выйдя на улицу, я уже почти не чувствовал туман – будто сросся с ним, будто он уже давно был частью меня. Холодно, даже, к своему ужасу, почти безразлично переступив останки Рональда, я сел в грузовик и провернул ключ в зажигании. Думал я тогда лишь о том, что тоже многое готов был отдать, чтобы тот паренёк хоть краем уха услышал свою собаку в тот вечер на той треклятой вершине горы. Но это было лишь мечтой – связи всё ещё не было.
– Держи, – спелеолог сел рядом со мной и протянул мне надпитую тёмную бутылку, от коей разило спиртом. – Должно помочь.
Я уже не думал – просто взял и выпил, потому что хотел, чтобы стало легче, потому что легче должно было стать.
– Всё это… скоро закончится, – взглянул он на медленно разгорающееся пламя в окне дома. – Должно, по крайней мере, так что нам…
– Нет. Не нам, – я вцепился в руль двумя руками и наблюдал из темноты ночи, проникшей в салон, за тем, как уроды, растерзавшие Уэйна, приближались к дому Амарука. – Не думай, что после того, что ты сделал; после того, что ты решил, доверие к тебе будет стоить хоть пенни. Нет… – оглянулся я на того. – То, что ты мне сказал о Рональде – о том, что он бросил меня, потому что стало слишком жарко – касается и тебя. Мы вместе, потому что это выгодно нам обоим, но не более – не пытайся втереться ко мне в доверие.
Его удивление, последовавшее за моей речью, быстро сменилось безразличием. Это было ожидаемо. «Притворщик. Лицемер. Эгоист… Как и я».
– Я и не пытался.
Дом ярко полыхал, разрезая огоньками пламени ночной туман. Некоторые силуэты заходили в него, словно по старой привычке и, не выходя, кричали от боли. Вот она и была – жизнь мёртвых, жизнь воспоминаниями.
– Тогда рад, что мы друг друга поняли.
Как только на дороге из хутора больше не было препятствия, я завёл грузовик и рванул прямиком по дороге. «Всё это скоро закончится, – успокаивал я себя. – Всё это скоро закончится».
========== Глава 10. Блуждающий свет ==========
В ушах стоял гул от частого топота пыльных военных ботинок и свиста пуль. Где-то рядом громыхали автоматы, ритмичными очередями разрезая воздух. По каске, покрытой известью от взорвавшейся стены, постукивали кусочки земли и камней, изредка отлетающие от рикошета выстрелов.
– Анри, держи и усади его у угла! – прокричал один из знакомых голосов. – Давайте сюда! Стягиваемся, стягиваемся!
На руках почти всех была одна и та же кровь. Много крови. Одно-два огневых попадания по бронежилету III класса защиты не сделали бы большой беды. Сломанные рёбра – максимум. Но пуля была куда большего калибра, чем мог бы выдержать бронежилет, да и целил снайпер далеко не в тело.
– Есть, сэр! – прокричал второй – более напуганный.
– Грёбаная ворона*! – руки попытались струсить с себя кровь – бесполезно. – Филлипс! Нужно быстрее отступать отсюда!
Вновь прогремел выстрел, просвистела пуля, металлический кевлар приятно отстучал одиночный звук попадания. К счастью для его обладателя, то попадание прошло лишь по касательной.
– Сам знаю! Двигаем вдоль восточной стены и быстрее! Дью, ты прикрываешь сзади! И проверяйте чёртовы окна!
Хриплый и пропитый голос принадлежал Гранту Филлипсу Локвуду – уорент-офицеру и командующему небольшого отряда ВМС США. На счету того голоса было много трупов: сначала – шурави*, потом – хаджи*, а под конец – и чёртовы ти-мены*. Он никогда не любил смерть – по крайней мере, сам он так говорил – но отлично знал, как организовывать с ней встречи.
– Блядь! – несколько пуль под аккомпанемент громких криков на восточном языке прошили угол на стене прямо рядом с третьей парой ботинок – идущей впереди. – Они уже здесь! На два!
– В здание! В здание!
Хлопнула дверь со сломанным замком, ведущая в многоквартирный дом, откуда-то изнутри раздались испуганные крики гражданских.
– Забегут ведь сюда, Филлипс! Только идиот не догадается!
– Заткнись – я думаю!
Тот день не был хорошим. Не то, чтобы хоть один денёк в Афгане или Песочнице* подходил бы для определения «стандартный хороший день», но тот… О, он был по-особенному паршивым. До начала операции «Пронзающий наконечник» оставалось совсем немного, но ти-мены со своей партизанской войной всё не признавали своё окончательное поражение в Багдаде… Варвары.
– Чё думать?! Бежать надо!
– Омар не сможет бежать, сэр!
– Центр, центр! Нас прижали! Восточная сторона многоквартирного дома в третьем квадрате!
– Тогда!.. Тогда, может?.. Может, нахрен его?!
На какой-то миг повисла тишина, изредка прерываемая отдалёнными выстрелами и нагнетаемая шумом эфира. Крепкие руки Филлипса бросили рацию, инстинктивно разжавшись и сжавшись уже в кулаки.
– Да ладно тебе, старик! Мы тут как грёбаные выдры, бегущие от охотничьих собак! Ему и так пиздец через несколько минут!
После непродолжительного молчания раздался громкий гул от удара по челюсти. И ещё один. Затем – крик:
– За одну такую мысль… За одну мысль следует отдать под трибунал, парень! А ты её ещё и озвучил! – крепкая рука сжала подбитую челюсть и направила трусливый взор, куда было нужно. – Никого не оставлять позади! Никого!
– Я… Я в порядке… – прошипело увядающее тело.
– Но что делать прикажешь, а?! – зажатый собственными щеками голос звучал странно. – Этих цивов* здесь как тараканов, а ти-ублюдки вот-вот ворвутся в двери!
– Что делать… Отгоняй их от двери и ставь подарочек! Не пялься на меня так, Дью, а действуй, мать твою! – пара ботинок живо зашагала в проход. – Анри, занимай оборонительную – будем отстреливаться!..
Ещё одна пуля, выпущенная откуда-то изнутри, пролетела свою короткую жизнь. Один из четырёх солдат упал замертво в тот миг.
***
«Да, то был явно нехороший день», – вспоминал я, медленно управляя грузовиком и пытаясь удержаться на туманной ночной дороге уже милю-другую. Бледно-жёлтые фары придавали пелене странный, грязно-дымный оттенок, но всё же освещали наши старые следы. Хорошо, что ещё не было дождя – хоть в этом нам ещё везло.
«Кроме того, что Омар всё-таки умер, не успели мы даже начать перестрелку, – продолжал доставать меня поток воспоминаний, – так ещё и один из чёртовых цивов оказался ярым прихвостнем Талибана. Дью… Думаю, до конца своей тихой жизни, резко прервавшейся из-за какого-то наркоши, он так и думал, что был тогда прав – если бы мы бросили Омара, он бы не хромал на одну ногу, поймавшую ту пулю; не ощущал бы на себе презренные взгляды современного общества; не чувствовал бы себя… обузой? Да и Анри, что уж говорить, было бы проще. Один не стал бы физическим калекой, другой – психическим».
«Я купил нам жизнь, – всё перебирал я в голове слова Смита, слушая опасную тишину леса и постукивая пальцем по рулю. – Ненавидь меня, если хочешь», – мозг выстраивал странные, очень извращённые в своей сути параллели. С одной стороны, он в чём-то был прав: мотивы Теккейта оказались не так чисты – он просто выжидал, чтобы набраться сил, убить Рона; не пощадил бы никого, кто встал на пути хотя… Хотя и вёл тех, кто «был ему не нужен», по правильной дороге. Но, всё-таки: а как бы… А как бы поступил я?
Будь у меня выбор? Что бы сделал? На тот вопрос не было простого ответа. Я вёл грузовик и представлял картину впереди слабо освещённой дороги: монстр, душащий меня, предлагал мне сделку, где моя жизнь ставилась в противовес жизни того, кого он всё равно убил бы и без меня… Как бы я поступил?
И Смит… Он даже не удосужился посвятить меня… даже не попытался как-то сжульничать! Ведь… Ведь и он – и он тоже считал Рональда Лео Уэйна угрозой. В каком-то смысле, между нами, оставшимися в живых, всё должно было быть просто: его поступок был логичен, но доверие – утрачено. На деле же… На деле было куда сложнее.
– Эй, Фогг, – окликнул меня спустя какое-то время Смит, – не хочу прерывать ни тишину, ни твою внутреннюю дилемму, но как думаешь: что нас ждёт в Кайана?
То был чертовски хороший вопрос. Что могло бы ждать? Мёртвый город? Опустевший от убийств? Пополнившийся от трупов? Что бы могло быть там такого? А если… ничего?
– Не знаю… – задумчиво потянул я. – Трудно предсказать.
– Именно. Телефон всё ещё у тебя? Ты же не оставил его гореть вместе с негативными воспоминаниями?
– У меня.
– Отлично. Раз ты за рулём – можешь дать его мне. Лучше связаться с кем-нибудь до того, как мы въедем в обитель прогресса, – мы смотрели друг на друга, но телефон я отдавать не спешил – некоторые вещи стали сложными, но другие оставались кристально ясными. – Понятно… – он развернулся к боковому стеклу и застыл, но уже через секунду вновь развернулся обратно. – Знаешь, тебе серьёзно придётся пересмотреть своё отношение к вопросам доверия, если в той деревушке всё будет не так спокойно.
– Увидим.
– «Увидим»… – пародийно-низким тоном повторил тот. – Инструкция о том, как с расстояния двух миль определить солдата: дневной словарный запас равен количеству выдаваемых патронов, – я обернулся на него, удивляясь то ли наглости, то ли честности. – А что? Нет, подожди, ты вообще пробовал слушать себя? Такие односложные ответы, что я… Сука!
Резко переведя взгляд на дорогу, я успел увидеть пару жёлтых глаз и кучу оскаленных клыков. К честности своей должен заметить, что Смит, несмотря на его «лёгкое» отношение к смерти, был пристёгнут ремнём безопасности. Я – нет.
Удар. Изображение в глазах тут же поплыло, когда мой висок встретился с ободом руля; звуки отдавались лишь глухим эхом, а большинство из них вовсе пропадало, словно утопая в наглухо закупоренной бочке. И боль – её, должно быть, было меньше всего. Страх был сильнее в разы, страх говорил: «Поднимайся. Второго шанса не будет».
– …ви его!.. – слышал я через темноту. – Фогг! – голос принадлежал, разумеется, Энтони – …на газ!..
Следующее ясное мгновение: раздался щелчок ремня где-то вдали, что-то откинуло мою голову прочь от руля, а ноги – от педалей. На фоне звучал громкий, порывистый рык. Где-то я уже слышал такой. Ещё до того… До Аляски.
Вновь раздался удар – более громкий, более… трещащий. Моё лицо вновь встретилось с ободом руля. Сквозь гул я слышал шум колёс, месящих грязь. Хаотичный, пугливый, очень быстрый. Но мы не пытались убежать от чего-то – мы стояли на месте…
Как бы я ни пытался оставаться в сознании, через секунду к моей темноте присоединилась и тишина.
***
Пришёл в себя я посреди глубокой ночи, холодной и опоясывающей. Первое, что увидел – пар клубами выходил из моего рта. Первое, что ощутил – ладоней я почти не чувствовал.
Моё тело всё ещё сидело на водительском сидении. Из-за треснутого лобового стекла открывался отличный вид на широкий столб ели, почти плотно прилегающий к капоту. Почти – потому что между ними застряло грузное, полностью покрытое шерстью и кровью тело. По правую руку от меня – на сидении штурмана всё так же сидел Тони, бездумно пялящийся в темноту. Весь в крови.
– Хороший сентябрь, а? – как-то странно-безразлично простучал он зубами, размазав кровь на носу. – Минус семь… Или больше.
В немой тишине я попытался завести двигатель – бесполезно. Машина кряхтела, словно умирающее животное, но заводиться отказывалась. Я перевёл взгляд на своего попутчика, на что тот лишь молча замотал головой: «Нет, – кивок был отрицательным. – Нет… Мы идём пешком».
Дверь грузовика открылась, мои ботинки грузно впились во влажную грязь, погрязнув в ней на дюйм-другой. Две передние покрышки нашего переднеприводного автомобиля оказались искрошены в настоящий фарш, диски – помяты и треснуты в нескольких местах. На капоте было полным-полно разных вмятин, заляпанных то кровью, то землёй, но главное было у самого дерева – существо, задавленное спелеологом.
Израненный, пробитый несколькими ветвями и переломанный по длине всего хребта, в нескольких дюймах от земли свисал медведь, зажатый и прижатый холодным металлом. За кровью, за настоящим алым покрывалом, окутавшим его, всё ещё была видна куча свежих ножевых ран; сам нож, застрявший между черепом и шеей, тоже был хорошо виден, но главное… Медведь был похож как раз на того, кого описывал нам Даниель: с огромной раной на грудной клетке, частично обнажающей рёбра; с разорванной щекой, показывающей клыки; без одного глаза, коего он точно не лишился, пока я был в отключке; без уха; очень большой и, что странно, очень костлявый… Он лежал там мёртвым.
Вытащив нож, я вновь вернулся в машину, не сказав ни слова. Тоже долго смотрел, пялился в бессмысленную пустоту, чтобы потом, переборов трусость, спросить очередную глупость:
– Думаешь, медведь был реальным?.. Сколько времени прошло, а на нём нет ни единого признака… Ни единого… И все раны…
Но в тот раз промолчал сам Смит. Лишь через целые минуты я понял – он всё смотрел на нож. Смотрел и, наверняка, проигрывал раз за разом то, как ему пришлось в одиночку выходить из машины, вставать впритык и бить то костлявое чудовище, наносить удар за ударом, слушая рык, перекрывающий весь остальной мир, рискуя каждый раз попасть под ловкий, но неудачный взмах лапы – первый и последний; молиться всем богам, чтобы металл, удерживающий его, не дал слабину; чтобы сама его рука не дала слабину… даже не зная, с реальным ли медведем он сражался.
– Ты как? – искренне спросил я его.
Он развернулся на меня полностью, но вновь ничего не сказал. На его лице, сверху-донизу покрытом кровью, читались чистейшие шок и усталость. Он не знал, что мне ответить. Да и то, каким был бы ответ, ничего бы для него не изменило.
– А ты?
Все мои рёбра до единого болели; моё лицо – правая его часть, по крайней мере – ныла от удара, и мне очень не хотелось бы смотреть на себя в зеркало ближайшие пару недель; мои ноги и руки немели от холода; а в моём сердце были лишь укоры к самому себе.
– Так же, – едва произнёс я, смотря на него.
– Вот и хорошо, – отвернулся он в темноту. – Больно… Значит – мы живы… Если нам больно…
Следующие несколько минут мы сидели в тишине. Ветер всё дул сквозь туман, донося до нас треск деревьев, очищенный от посторонних дневных шумов. За пеленой всё ещё наверняка светила луна; весь остальной мир, уверен, ждал момента, чтобы начать новый день. «Всё продолжится, – говорила нам ночь. – С вами или без вас».
– Нужно идти, – Тони, затянув шину на ноге, невольно оскалился от боли. – Сможешь?
А что я? Я-то всего лишь был идиотом, что в суматохе забыл пристегнуться; что вырубился, оставив своё тело один на один с тем, кому меньше всего доверял; что проспал как все моменты выбора, так и все моменты ответственности, но всё ещё был жив – мне нельзя было жаловаться, мне везло.
– Да, – устало кивнул я тому.
Мы оба открыли двери и спрыгнули в вязкую грязь. Туман окружал нас со всех сторон, скрывая следы шин, а сырость и влага разъедали их, разравнивая землю в неидеальный, но однообразный поток. «Не так просто», – зло шипела на нас серая стена. Но вдруг позади меня ярким лучом вспыхнул свет – спелеолог стоял и держал в руках мощный, пускай и очень узко светящий фонарь.
– Взял в том домике, – зачем-то объяснился он, подходя ближе.
За тем лучом он выглядел настоящим стереотипным злодеем – продажным копом, что направлял на тебя чёртову лампу, почему-то всегда стоящую на столе в комнате допросов, и всё пытался выведать всю «ценнейшую» информацию; тайной главой какого-нибудь синдиката, чьё лицо никогда не попадало в объектив камеры; человеком, что продал чужую шкуру, чтобы спасти свою, а потом бесстыже пытался откупиться – вся моя логика, все чувства и инстинкты говорили о том, что там – за светом фонаря – стоял плохой парень. Но как только он дошёл до меня, как только поравнялся со мной – мы уже оба были за этим светом фонаря. Я ведь был таким же, верно? Даже если учесть то, что в той ситуации не было простых решений, я всё равно оставался… соучастником?
Думаю, нормальный солдат быстро решил бы для себя тот вопрос морали – принял бы самую удобную для себя точку зрения и ринулся бы дальше в бой. Но нет – не я. Не такой солдат, как я.
– Думаешь, пять миль мы проехали?
Я оглянулся по сторонам: мы стояли посреди грязной узкой дороги, зажатой елями и редкими степями в одинаково тёмном лесу. Проехали ли? Да даже сам чёрт не знал ответа. Я попытался достать телефон из внутреннего кармана куртки, чтобы проверить и связь, и время, но вытащил лишь помятый ударом кусок металлолома. «Вот и всё», – понеслась мысль в голове и тут же упала вместе с тем куском в грязь.
– А это важно? – всё глядел я на сломанный смартфон.
Смит обернулся на меня и застыл. Его рот всё ещё был приоткрыт, грудная клетка высоко вздымалась от тяжёлого дыхания, но тот вопрос… Думаю, в тот момент я действительно напоминал ему его самого.
– Нет, – закрыл глаза и легко улыбнулся тот. – Конечно, нет. Пошли.
Туман окутывал нас всю дорогу. Даже хуже – он окружал. Наш небольшой фонарик – единственный источник света – был нам как лучшим другом, так и злейшим врагом. Всякий раз, как я пытался представить нас со стороны, понимал, что для любого, находящегося в том лесу, мы были словно на ладони – один блуждающий свет посреди абсолютной темноты. Ни Луна, ни свет звёзд не пробивались через те деревья; самого мира, как тогда казалось, было слишком мало.
Но зато там было ожидание… Тянущееся резиной очень подлое ожидание, наступающее после каждого шума: «Что это было? Просто ветка? Какой-то зверёк? Смерть?» – всякий раз те долгие-долгие секунды тишины, когда ни один из нас двоих не осмеливался ступить и фута вперёд, уставившись в сторону, я думал лишь о нём – об ожидании. Смерть… точно была меньшим злом на его фоне.
«Пока деревня сгорит, мы будем далеко», – то было первым, что сказал мне Смит, когда мы тронулись. Час-другой назад я видел через боковые зеркала, как в деревне мёртвые рутинно заходили в огонь, словно их новые соседи просто позвали их в гости; думал о том, как превратившиеся в прах двери впустили их в их же собственные дома, брошенные десятки лет назад; как они заходили внутрь и, наблюдая осевшую пылью вечность, горели заживо… Заживо ведь, верно?
И всё то ради того, чтобы потом, набравшись сил, осознав, осязав контуры своей маленькой клетки, стать ещё большим чудовищем – духом.
Ведь если мёртвые просто жили в неведении, считая себя живыми, то что было с духами? Знали ли они, что они мертвы? Что чувствовали? Страх? Жажду? Тот же охотничий азарт, что мелькал в глазах Теккейта?.. Каково это было для них – быть осознанно мёртвым?
«Всё-таки, в чём-то он – тот рыжий парнишка, что и словами, и действиями своими будто олицетворял полуправду – был прав: всё это было одной большой ошибкой. Этот поход, этот перелёт, этот туман… Без этого всего было бы так хорошо…».
Утро не наступало. Спустя долгие-долгие часы ходьбы по безмерно скользкой земле, на небе всё ещё было темно. «Сколько мы идём?» – спрашивал меня Энтони вечность назад, и ту вечность назад ответ уже был: «Слишком долго». Думаю, он боялся спрашивать ещё раз – наше молчание слишком затянулось… А я боялся смотреть на часы и отвечать. В какой-то мере подобное неведение даже было блаженным, желанным – лучше было не знать вовсе, чем узнать, что всё могло оказаться хуже ожиданий. Так что мы просто шли и ждали солнца, потому что вариантов было всего два: либо свет, либо смерть.
***
– Эй, Фогг, глянь-ка сюда.
Нам вновь везло – светало. На моих часах было семь тридцать после полуночи, а то означало, что мы всё-таки прошли двадцать чёртовых миль, так и не повстречав на пути ни одну тварь… В какой-то момент мне даже казалось, что тот лес не закончится никогда… Но всё конечно. Так, по крайней мере, гласила одна крылатая фраза: «Всё конечно. И всё закончится».
Стоя впереди, Смит указывал пальцем на свежие следы шин, перекрывающие наши. Они шли куда-то в горы – прямиком по широкой, очень широкой дороге.
– Мы близко к городу, – заключил он очевидное. – Помню этот поворот, – я невзначай взглянул в сторону гор и замер, вслушиваясь – по рассказам Дэна, многие мужики ездили той дорогой, чтобы рубить лес, но…
– Тихо для такой дороги… Даже слишком. И да – следы свежие.
Тони был прав, догадывался он или действительно знал – следы от наших шин содержали в себе влагу, успели скопить воду в прорезях от узоров, оставшихся на земле; «не наши» же были слишком сухими – новыми.
Мы развернулись и с большой опаской пошли к городу.
***
«Тихо», – то всё ещё была единственная мысль, посещающая меня всю дорогу. Не было ни шумов, ни криков, ни обычных разговоров – только тишина, только ветер, гуляющий в знакомых ему горах. Меня преследовало какое-то странное ощущение… контраста, идеально выскобленной безжизненности на фоне того, что я помнил о том городке, пускай и видел его всего раз до того. Так выглядело спасение, да? Но оно таковым точно не чувствовалось.
