Текст книги "Новая реальность (СИ)"

Автор книги: shellina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава 11

– Шетарди засвидетельствовал свое почтение царевне Елизавете, – Ушаков закрыл папку и осторожно, словно великую драгоценность, к тому же очень хрупкую драгоценность, положил ее на стол.

Папка – еще одно нововведение, опередившее свое время. Каюсь, данную диковинку привнес в мир я сам. Просто мне надоело, что документы постоянно разлетались кто – куда, и сделал себе первую папку сам. В общем-то, дело было нехитрое – взять два куска кожи сшить между собой, вставив в середину несколько деревянных тонких прутьев для придания формы – это была крышка. Сама основа, куда вставлялись документы, представляла собой нечто, напоминающее обложку на тетради все из той же кожи и гибких, но прочных ивовых прутьев. Соединить крышку и основу через полоску кожи было делом пяти минут, во время которых я исколол себе пальцы портняжным шилом, пока делал проколы и сшивал плотные куски. Все, примитивная папка готова, зато мне сейчас не приходилось бумаги по всей комнате ловить, если придет в голову приоткрыть окно, чтобы проветрить комнату. Ушаков сие изделие увидел на моем столе, заинтересовался, и очень быстро обзавелся подобной. К тому же Андрей Иванович постоянно совершенствовал свою папку добавляя в нее все новые и новые детали, типа маленького замка, или металлического зажима, который, во-первых, распрямлял постоянно норовящую свернуться в рулон бумагу, а во-вторых, играл роль дополнительного держателя, для уже готовых документов. Думаю, что очень скоро он и до дырокола дойдет собственным умом, чтобы все было аккуратно подшито в полном соответствие с нумерацией документов. Но пока он бумаги таскал в своей папочке, от вида которой уже у многих придворных начинался нервный тик.

– О чем они говорили? – я задумчиво рассматривал замок на папке Ушакова и размышлял на тему: что мне, собственно делать с Лизой.

– Я не знаю, царевна, вопреки всем принципам морали, с присущем ей бесстыдством принимала мужчину у себя, оставаясь с ним наедине, – Ушаков поджал губы.

– Попридержи язык, Андрей Иванович, – я вяло ему попенял. – Все-таки об особе императорской фамилии сейчас говорим. – Ушаков ничего не ответил, только еще плотнее поджал губы. Понятно, не одобряет. Но тут уж не до жиру. Надо понять, зачем иноземцы вокруг Лизки за танцы с бубнами устраивают. Иначе можем в большущей такой луже оказаться, что уже не выплывем.

Мои затребованные генералы еще не прибыли, а вот гонцы с вестью о том, чтобы пограничные крепости на границы с цинцами были приведены в режим боевой готовности, уже выехали, хоть и договоренностей с самими цинцами у меня достигнуто пока не было. Калмыки приняли новость о предстоящей войне с джунгарами воодушевленно, оставив даже на время свой знаменитый буддистский пофигизм. Но не все. И таким вот нехитрым образом мне удалось снизить напряженность с степи, оставив постигших Дзен пасти свои стада в степях придонья с сезонными миграциями в сторону Кавказа во главе с Церен – Дондуком, а вот их воинственных собратьев с Дондук-Омбо в качестве старшего отправив на покорение нового и возвращения себе родного, но давно потерянного. Куратором над калмыками я оставил Бакунина, который понимал с кем имеет дело и к моему удивлению обладал среди сынов степей определенным весом. Также я очень удивился, когда Бакунин подошел ко мне и попросил отправиться вместе с Дондоком-Омбо в поход. На мой вопрос, зачем ему это надо, ответил, что хочет себя увековечить. Вот ни больше не меньше, именно так. Я только и смог, что вздохнуть и мысленно пальцем у виска крутануть. С другой стороны, ну хочет человек, чувствует, что может как-то себя на той войне проявить, так почему бы не пойти ему на встречу? Тем более, что навыки у Василия Михайловича были весьма специфичны и не востребованы ежедневно. За мое согласие он пообещал произвести картирование вновь завоеванных земель и подготовить себе здесь достойную замену.

Так что калмыки уже отбыли готовиться, но с цинцами пока к полному соглашению мы не пришли. Я в переговорах не участвовал, не императорское это дело с точки зрения самих цинцев, а вот Кер уже забыл, как совсем недавно жаловался на хандру и ощущение своей ненужности. Теперь он работал за двоих, пахал как лошадь, и умолял отпустить его назад к скучны переводам. Ничего пускай вкалывает, ему полезно.

Ушаков тем временем сидел, поглаживая кожаный бок своей папки и молчал, но уходить не спешил, видимо, обдумывая что-то очень важное. Наконец он поднял голову и пристально посмотрел на меня.

– Так что, государь, с царевной делать думаешь? – я снова вздохнул. Не знаю я, что с ней делать, не зна-ю. Швед, как мы и предполагали, к ней не просто так захаживал, а, чтобы предложить мою корону на ее прелестную головку надеть. Она вроде отнекивается, но что на самом деле у нее на уме, не известно никому. Единственное, что удалось выяснить – французы почему-то не спешили к шведам с распростёртыми объятьями, имелся у них какой-то другой интерес, но вот какой? На этот вопрос я пока ответа не получил.

Дверь распахнулась, оттолкнув бросившегося было наперехват Репнина в кабинет влетел предмет нашего разговора.

– Петруша, мне необходимо с тобой поговорить, – и Елизавета села напротив меня, напрочь игнорируя прищурившегося Ушакова. – Наедине.

Настроена она была очень решительно. Что бы не пришло в ее хорошенькую голову, она способна была устроить скандал, если не получит сейчас желаемого, а желала она говорить со мной. Я окинул ее внимательным взглядом, и едва не присвистнул от удивления, потому что одета она была более чем скромно, во всяком случае обширное декольте ее платья было задрапировано наброшенной на плечи кружевной шалью. Что это с ней?

– Что-то случилось? – я привстал в своем кресле, невольно нахмурившись.

– Мы можем поговорить без посторонних? – Елизавета демонстративно повернулась к Ушакову, который иронично усмехнулся и поднялся со своего места, подхватив папку.

– Я буду за дверью, государь, Петр Алексеевич, – он вышел, я же откинулся на спинку кресла и смотрел на тетушку, соединив кончики пальцев.

Лиза поерзала в кресле, затем повернулась ко мне.

– Что за блажь пришла тебе в голову, вводить обязательное именование всех по имени и отчеству, то бишь ставить вторым имя отца?

– Чтобы избежать путаницы, а что тебя не устраивает? – я действительно начал вводить изменения в табели о рангах, пытаясь сделать его проще и понятнее, прежде всего для меня.

– Но, а как же выделения почтения к лицу вышестоящему?

– Брось, это казуистика, – я чуть не прикусил себе язык, ввернув незнакомое для Елизаветы слово, но она промолчала, значит сочла просто за блажь. К тому же она ни латыни, ни греческого не знала, в отличие от меня. – Вот, взять, например, наш с тобой разговор. Разве ты не знаешь, что обращаешься к императору? – она вспыхнула, а я усмехнулся. Мы впервые встречались, да еще и наедине, после злополучной охоты, и сейчас старательно избегали этой весьма щекотливой темы. – А именовать друг друга так, как я прописал в табели о рангах – это всего лишь дань вежливости. Ты об этом пришла поговорить? О табели о рангах?

– Разумеется, нет, – Елизавета прикусила нижнюю губу, и я невольно проследил за этим движением. Черт, когда же меня перестанет на ней клинить? Проклятый Петр, неужели не мог более доступный объект для обожания найти? – Шетарди, это французский посол, намедни был у меня, но тебе, наверняка, доложили твои ищейки, – она бросила неприязненный взгляд на дверь и снова посмотрела на меня. – Он приходил, чтобы узнать, как я отношусь к возвращению темы замужества с герцогом Орлеанским…

Что?! Я с трудом вернул челюсть на место, и сел прямо. И с чего это франки метнулись ко мне? Что, вашу мать, творится сейчас в Европе и почему молчат мои, хоть и немногочисленные, но все-таки имеющиеся там шпионы?! Кого мне нужно казнить, чтобы получить ответы?!

– И что ты думаешь по этому поводу? – я с большим трудом заставил себя озвучить вопрос.

– Я намерена умолять тебя согласиться на предложение французов. Меня всю мою сознательную жизнь готовили к этому замужеству. То, что у отца не получилось… Наверное, это потому, что я незаконнорожденная.

– Угу, это учитывая то, что мамаша самого Луи Орлеанского дочурка Короля Солнце и одной из его любовниц, признанная, но от этого более законнорожденной не ставшая. Конечно то, что твои родители все-таки поженились, хоть и после твоего рождения, сыграло здесь большую роль, – я лихорадочно пытался понять, что нужно французам. Почему сейчас? Это как-то связано с рождением у Карла законного наследника? У меня сейчас голова лопнет. Так, вдох-выдох. Наверняка мотивы, хоть и завуалированные мне озвучит Шетарди, а пока нужно говорить с Лизой. – Ты справишься? По сравнению с нами, французский двор покажется тебе воплощением Содома с Гоморрой.

– Я справлюсь, – она жестко усмехнулась, и я впервые увидел в ней не ветреную красавицу, а дочь Петра Первого, которая в нереализованном будущем была далеко не самой худшей императрицей такой огромной и противоречивой страны как Российская империя. Ну а что, история любит глупо шутить. Французы вроде бы своего дофина замуж за несостоявшуюся Екатерину вторую уже отдали. Будет снова власть из Лизкиных рук принимать, только уже во Франции.

– Что нужно было шведам? – раз пошел такой разговор, то будем играть по-взрослому.

– Ты. Им нужен ты. Точнее, не совсем ты, а тот, кто от твоего имени правит… Правда, даже я не могу вычислить этого плута. Мне предложили твою корону на некоторые территориальные претензии, существенную безделицу, учитывая награду.

– Я полагаю, что ты отказалась, учитывая наши откровения, – я поднес соединенные пальцы к переносице. – Можно узнать, почему?

– Мне двадцать один год, уже практически перестарок, сам понимаешь. Я, что бы обо мне не говорили, хочу замуж. Но есть одна маленькая преграда. Есть ты, Петруша. Ты, который из щеночка, что ел с моих рук, внезапно превратился в волка. Еще молодого, и где-то неразумного, но безумно опасного и притягательного, – ее глаза загорелись, и я невольно подался в кресле назад. – Я молилась несколько ночей подряд, потому что жаждать собственного племянника – это неправильно, это грешно, но плоть моя слаба, и выйди я замуж здесь в России, никто не знает, чем все может обернуться. Мы погубили бы друг друга, Петенька. А я не хочу, чтобы ты погубился. Я хочу видеть, как ты вырастишь в истинного вожака стаи, хочу гордиться тобой. Думаешь, это первое предложение, которое иноземцы мне делали, лишь бы избавиться от тебя и тех, кто стоит за твоим креслом? Я люблю тебя, и когда ты еще до смерти Наталии плакал на моих коленях и умолял подождать, потому что ты сумеешь избавить всех нас от совета, как сумел избавить от Меншикова, я верила тебе. Разве я не была права в своей вере? – Елизавета откинулась на спинку, и плотнее закуталась в шаль, потому что даже через кружево было видно, как вздымается в декольте ее грудь. Я же тряхнул головой, чтобы прогнать наваждение. Значит, Петруха сам замысливал бунт, правда, не успел его осуществить. Вопрос о том, была ли оспа случайностью, снова встает в своей неприглядной красе. – Когда Остерман сказал, что сможет убедить священный Синод в том, что в нашей связи не будет ничего постыдного, я даже на мгновение поверила в это, но потом лишь убедилась, что все это глупые мечты наивной Лизки.

– Тебе придется принять католичество, – выдавил я из себя.

– Да, я знаю. Меня же готовили к этому, ты что забыл? Наверное, именно поэтому я поверила Остерману, у католиков такой брак считается обычным делом, – Елизавета покачала головой. – Но, я хочу, чтобы ты помнил, что я всегда останусь, прежде всего, русской, а потом уже католичкой.

Она встала, обошла стол, я же сидел не шевелясь. Как было бы проще, окажись она обычной хищницей, охотницей за короной. Как мне было бы проще. Елизавета наклонилась и очень целомудренно поцеловала меня в лоб. Прощай, Лиза. Какое бы решение я в итоге не принял, это наша последняя встреча наедине.

Когда Елизавета вышла, я сидел, задумчиво разглядывая руки. Ушаков вошел неслышно и снова расположился за столом, стоящим в некотором отдаление от моего.

– Все это существенно меняет дело, – проговорил он, начинаясь рыться в своей папке.

– Подслушивать – отвратительная привычка, Андрей Иванович, – я, наконец, отошел от слишком уж откровенного разговора, произошедшего только что с Елизаветой.

– Служба у меня такая, государь, Петр Алексеевич, – Ушаков вытащил бумаги, которые искал, и внимательно прочитал написанное. – Вот, Август польский болен. Скорее всего, он выздоровеет, как делал это неоднократно, но вопрос о престолонаследии поднимается уже не в первый раз. Польские шляхтичи и магнаты весьма недовольны правлением Августа, да и всем союзникам Речи Посполитой уже начинают надоедать его метания. В этом он Мазепу мне напоминает, что целый орден от деда твоего заслужил, имени Иуды.

– А Станислав Лещинский тесть Людовика, – я провел пальцем по губам. – Карлу в связи с рождением наследника поддерживать меня, ежели я вступлюсь за Августа и его саксонское семейство, не только вредно, но и где-то противопоказано. Моя поддержка в его законе о престолонаследии сейчас даром никому не нужна, и Франция решила, что вот он шанс попробовать решить польский вопрос в пользу Лещинского, не прибегая к таким затратным забавам, как война. И вот в чем дело, Андрей Иванович, я тоже раздумываю о том, чтобы закрыть все вопросы с Польшей, не отдавая ей на потеху моих солдат и офицеров. По большему счету мне наплевать, кто будет во главе Речи Посполитой стоять. Они все равно ненавидят Россию, и будут стараться как-то ей подгадить. Думаю, нужно послушать, что нам предложит сам Шетарди.

– Я немедля пошлю за ним, – Ушаков спрятал бумаги обратно в папку и вышел из кабинета, в который тут же зашел Репнин и доложил, что Кер пришел, вымотанный цинцем по самую маковку.

– Приветствую, Георгий Яковлевич, – я махнул рукой, разрешая Керу садиться. Тот не просто сел, а рухнул в кресло, на мгновение прикрыв ладонью глаза. – Что скажешь?

– У меня складывается ощущение, что богдыхан выдал нашему посланнику определенные инструкции, которым тот должен следовать.

– Странно было бы думать иначе, – я пожал плечами. – Чаю?

– О, нет. У меня этот чай уже в голове булькать начинает, – Кер состроил страдальческую гримасу.

– Так на чем удалось сойтись? – мне уже надоело переливать из пустого в порожнее с цинцами. Необходимо было определиться с будущими границами и подписывать договора, ведь и так понятно, что Тоси ехал так далеко не для того, чтобы вернуться к хозяину за дальнейшими инструкциями. Все-таки проблемы со связью были не только у меня.

– Все на том же. Посланник уперся и ни в какую не сдвигается со своего места, – Кер махнул рукой, и устало прикрыл глаза.

Так, что там у нас получается? А получается интересная картина. Цинцы к моему огромному изумлению отдают мне Лаодунский полуостров. Вот это поворот, как говорится. То ли корейцев боятся, то ли японцев опасаются, и, надо сказать небезосновательно. Далее, они подтверждают мою претензию на Алтай и Камбоджи. Насчет последнего, Тоси вообще махнул рукой и предложил мне его вместе с беспокойным Давьетом забирать. Только вот, а мне Давьет за каким чертом сдался? Ладно там посмотрим, главное, что возражений со стороны цинцев по поводу Камбоджи нет. И кстати, в переговорах с французами я эту тему отдельно подниму, и имею все шансы на то, что они поухмыляются и махнут рукой в мою сторону, мол, забирай, потому что пока не понимают ценности своей будущей бывшей колонии, а «потом» для них не настанет. Границу по Амуру цинцы со скрипом, но в итоге подтвердили, так же, как и небольшую часть Монголии. А вот с Казахскими степями уперлись и ни в какую не желали уступать ни пяди земли. А нужен ли мне сейчас кусок Казахского ханства? Может, хрен с ним? И так мы получаем больше, чем переварить сможем, учитывая, что я совсем не рассчитывал на полуостров, который совсем не маленький, к слову.

– Юра, пиши приказ о передислокации бывшего Преображенского полка в районы Сибири и до реки Амур по три роты в каждый город и крепость, под командование местных губернаторов. Офицеров, которые не причастны ко всем произошедшим беспорядкам, туда же, не более, чем по двое. Приказ в военное ведомство о выделение дополнительного огневого запасу и по пушке на каждые три роты. В тех районах скоро жарковато станет, – пробормотал я, и повернулся к Керу. – Составляй документы, как положено на двух языках. За правильность головой отвечаешь. Курьер намедни передал, что Миних сегодня-завтра в Москву прибудет, я организую вашу встречу. Опишешь детали и привлекай к составлению пакта. Все равно нужно будет с Тоси согласовывать. Даю вам две недели, чтобы дельный документ составить, – и я повернулся к Репнину, показывая тем самым Керу, что аудиенция для него закончилась. Востоковед вскочил из кресла и, поклонившись, вышел из кабинета, оставив меня с моим адъютантом. – Юра, приготовь также приказы для губернаторов, что за Уралом у нас лямку тянут, чтобы каторжников начали к строению оборонных сооружений допускать. А тех, кто и так с оружием по тайге бегает, есть у них такие, точно знаю, в ополчение набирать. Пусть гарантии моим именем заверенные дают, что тем, кто своим беспредельным мужеством на благо родины послужит, император Петр второй лично вольную выдаст. Особливо уточняй, чтобы на границу их привлекать.

– Не опасно? – Репнин посмотрел на меня, одновременно посыпая песком исписанный лист.

– Опасно, но джунгары и так сколько нам крови попили, сколько раз границу пересекали и крепости наши в руины превращали? Сейчас же все по другому будет. И может так оказаться, что тех каторжников и охранять-то некому будет. И что опаснее, Юра? Дать им оружие, чтобы у них надежда впереди маячила, или пущай сами ситуацией пользуются и в побеги рванут? Потому что нам здесь только беглых, очень озлобленных и готовых на все каторжников не хватает. Эти беглые такие затейники, кто знает, а не найдется ли среди них того, кто будет орать, что он царевич Алексей, и что не умер он смертью бесславной, а заточен был в батогах на каторге. Сколько за ним пойдет, чтобы встречу отца и сына организовать?

– Ну и сказочник ты, государь, Петр Алексеевич, – Репнин покачал головой и вышел выполнять мои поручения. Я же уронил голову на скрещенные руки.

– Если бы, Юра, если бы я это все придумал. А закон Мерфи всегда действует, даже, если в него не веришь.

– Маркиз де Шетарди, государь, – объявил Митька, проскользнувший в кабинет и начавший зажигать свечи.

– А где Ушаков? – тихо спросил я, глядя, как в кабинет входит носатый француз, низко кланяясь, подметая ковер перьями своей шляпы.

– Откушать изволил отъехать. Говорит, что с утра мутит его что-то. Решил, что кашка свежая поможет, – также тихо ответил Митька.

– Ладно, ты французский язык понимаешь? – очень тихо спросил я у него.

– Не все, – признался Митька. – Андрей Иванович только полгода назад велел его изучать, да еще немецкий.

– Слушай и пробуй понять. Я маркиза долго не задержу, мне лишь пару моментов уточнить. Потом с Ушаковым обсудим. Маркиз де Шетарди, как быстро вы откликнулись на мое приглашение, – я старательно растянул губы в улыбке, и привстал из кресла приветствуя французского посла, как всегда поражаясь, насколько легко я перешел с родного языка на иноземный. – Присаживайтесь, нечего стоять, когда кресло пустует, – и я радушно указал на стоящее напротив меня кресло. Шетарди сел, улыбаясь во весь рот, в котором я заметил отсутствие нескольких зубов. Ну а что ты хотел, коронки циркониевые в начале восемнадцатого века? – Совсем недавно меня царевна Елизавета посетила, умоляла выслушать вас, потому что вы с моим царственным собратом Людовиком хотите мне что-то предложить?

Я сел и принялся внимательно рассматривать француза. Тот выдохнул и принялся вещать.

– О, ваше императорское величество, его величество мой король Людовик так сильно надеется, что Российская империя и Франция наконец-то станут добрыми друзьями, как на это надеялся дед вашего императорского величества, посетивший однажды Версаль, что он прислал меня, дабы уведомить ваше императорское величество в том, что те посылы, кои делались еще дедом вашим, наконец-то услышаны. Вы же знаете, что его величество был слишком мал, чтобы принимать самостоятельные решения, но отказ Филиппа, герцога Орлеанского, который был в то время регентом при его королевском величестве, до сих пор глубоко ранит его величество. И он надеется исправить ситуацию, особенно, узнав, что княжна Елисавета все еще ни с кем не помолвлена. Ее будущий супруг Людовик, герцог Орлеанский также выражает надежду, что княжна не затаила обиду, нанесенную его отцом, и примет его предложение руки и сердца, и станет прекрасной супругой и матерью его малолетнего сына.

– Я так понимаю, что это еще не все? Если бы дело касалось только Елизаветы, то давние договоренности действительно существовали, я проверил, и возобновить подготовку к этому союзу – дело достаточно быстрое, как и подготовка к путешествию Елизаветы во Францию. Полагаю, что в путь можно отправляться, не ожидая того момента, когда сойдет снег. Как только все полагающиеся бумаги будут подписаны, разумеется.

– Разумеется, – Шетарди поклонился. – Ваша проницательность, в столь юном возрасте, просто пугает, ваше императорское величество. Но, вы правы, ваше императорское величество, его королевское величество также полон надежд, что вы рассмотрите сестру суженного княжны Елисаветы, Филиппу Елизавету Орлеанскую в качестве преданной супруги и достойной императрицы Российской империи.