Текст книги "Снег (СИ)"

Автор книги: Сельман Зик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Сельман Зик

Снег

WARNING: Повесть содержит графическое описание сцен однополого секса, angst и ненормативную лексику.

Авторский рейтинг – R.

  1.

  30 декабря, пятница

  Сначала был виден только его затылок. Идеальной формы, аккуратно

  подстриженный. Чёрные волосы торчали ровным ёжиком. Рядом с макушкой виднелась светлая полоска, длиной с ноготь. Такая, если присмотреться, есть у каждого. Это крохотный участок кожи, на котором абсолютно нет волос. До сих пор не знаю, откуда она берётся.

  Мы ехали в тёплом и светлом вагоне электрички. Я – к родителям на

  праздники. Он – не знаю. Тогда я вообще ничего о нём не знал. Даже не видел, как выглядит его лицо. Но уже сходил с ума. В вагоне были ещё три человека.

  Женщина в серой меховой шапке пыталась в который раз угомонить непоседливого мальчишку. Он бросал на неё усталые взгляды и норовил убежать в тамбур – подальше от нудных нравоучений:

  – Денис, сядь на место!

  – Ма-а-ам, мы скоро приедем? – конючил пацан, поправляя вязаную полосатую шапку, съехавшую на глаза.

  – Через десять минут. Сиди смирно.

  Третьим был мужчина неопределённого возраста. Он сидел напротив того, кто привлёк моё внимание, и читал газету. Прислонившись головой к прохладной оконной раме, я следил за мелькающими фонарями, и одинокими деревьями, сгрудившимися вдоль железнодорожного полотна. В небе висела полная луна.

  Иногда он поворачивался влево, чтобы посмотреть в окно. Тогда я видел аккуратное ухо, гладкую щёку бледно-кофейного цвета и еле заметную дорожку волос на виске. От безобидной картины перехватывало дух. Всё остальные части его тела почему-то казались необычайно красивыми. Моя логика была простой до идиотизма: с таким затылком просто невозможно быть уродом.

  Через десять минут мамаша с ребёнком сошли на станции, название которой я не запомнил, засмотревшись игрой света в его волосах. В голове родились и тут же умерли строчки из оды "О затылке". Неожиданно хозяин затылка поднялся и пошёл в моём направлении. Я пытался сфокусировать взгляд, но в глазах будто осел тысячелетний слой пыли. Быстрое моргание помогло. Я чувствовал себя полным идиотом и боялся поднять глаза. Поэтому первым, что я увидел, были его руки. Тонкие пальцы, покрытые лёгким загаром, гладкие запястья с маленькими бугорками. Такими руками

  и убить можно, и статую вылепить.

  Они выхватили из кармана пачку сигарет и зажигалку. Секунда – и

  сигарета уже во рту. Господи, какие губы!

  Смотреть на него – всё равно что рассматривать произведение искусства. Эстетическое наслаждение неописуемое. В данном случае к эстетике примешивается ещё и физиология, ну да кого волнует чужое горе?!

  Моего роста, широкие плечи, пуховик расстёгнут, под ним – серый свитер

  крупной вязки, скрывающий мощную – уж поверьте! – грудь; пивного живота не

  видно – большой плюс. Двигаемся ниже. Потёртые джинсы. На таких ногах и

  лохмотья смотрелись бы! Блин, не похож ведь на спортсмена, а мышцы перекатываются! Главное – не забыть дышать. Обувь рассмотреть не успел. А вот лицо, пожалуй, навсегда останется выжженным на сетчатке. И взгляд, перехваченный, как тайное послание, – карий и до дрожи бл$дский. От такого – кончить можно за несколько секунд. Ресницы, нос, острые скулы, полные губы, подбородок, который хочется зажать двумя пальцами – всё это показалось мелочью. Взгляд прошил и прижал к деревянной лавке, нагретой вовсю

  работающей печкой и собственным телом. От него стало ещё жарче.

  Он прошёл мимо, распространяя странную смесь запахов. Обычно я не нюхаю проходящих мимо парней, какими бы красивыми они не были. Но тут мой нос жил отдельной жизнью. Чтобы описать такой запах, мало быть Пушкиным и Бродским. Если отбросить в сторону характеристику "возбуждающий", в сухом остатке будут всего два слова: свежий и мужской. Собственный Black XS показался тройным одеколоном, купленным в подземном переходе.

  Эрекция не заставила себя ждать. 24 года – это, конечно, не 18, но встало

  так, что джинсы показались пыточным орудием. В течение пяти минут я тщетно

  выравнивал дыхание. Успех не приходил по одной простой причине. На подсознательном уровне я знал: скоро он пойдёт обратно, и тогда я увижу...

  Выражаясь метафорично, – обратную сторону Луны. По-простому – задницу. Ту деталь человеческого тела, которая привлекает внимание, кем бы вы ни были:

  девушкой-фотомоделью, пялящейся на сексуального мужчину, или простым голубым парнем, в силу своей ориентации разделяющим занятие упомянутой девушки на все сто процентов.

  Где-то на периферии слуха хлопнула дверь, отделяющая вагон от тамбура.

  Звук парализовал и натянул внутри невидимую леску. Уже знакомый силуэт

  вновь оказался в поле зрения. Я возблагодарил Бога за короткий пуховик и такой же свитер. И не зря! Скрывать такое под одеждой было бы преступлением.

  Как описать увиденное? А вот хрен его знает! Джинсы обтягивали небольшой крепкий зад, едва покачивающийся при ходьбе. Мускулистые бёдра и сзади выглядели так, что дыхание уходило куда-то в живот, терялось там и не желало возвращаться в тесную грудь. Ладони вдруг стали горячими, словно кто-то приложил к ним раскалённый лист железа. Казалось, что возвращался он целую вечность, но шаг его был уверенным и быстрым. Нет, всё-таки спортсмен.

  Садясь, он развернулся и посмотрел в мою сторону. Я засомневался.

  Может, за моей спиной неожиданно возник бесплотный признак, который и привлёк его внимание. Я вытаращил глаза, пытаясь понять, что происходит. Его карие до черноты глаза хитро сощурились, превратились в опасно блестящие щели, губы тронула хищная улыбка. Господи! Весь этот "джентльменский" набор был адресован мне, МНЕ! Я сделал судорожный глоток, но горло оказалось сухим, как Сахара. Наверное, ответная улыбка была похожа на судорогу лицевых мышц, но изобразить что-то более живое не получилось. Под его взглядом закипела и испарилась вся моя хваленая наглость. Будь на его месте кто-то другой, давно бы плюнул и забыл. Ненавижу, когда вот так цепляет. Чувствуешь себя незащищённым: вертите, как хотите! Никогда не был слабаком, но этот гад с бл$дскими глазами делал меня именно таким. Чёрт! Вот уставился! Это же я должен смотреть, потом выйти на своей остановке, повздыхать пару минут и поехать к родителям – на салат, шампанское и всё остальное. Новый год же!

  Увидев подобие улыбки на моём лице, он едва заметно кивнул и, видимо

  удовлетворённый произведённым эффектом, сел на место.

  Монотонный женский голос объявил следующую остановку. Мужик без возраста засобирался, и через минуту в вагоне были только мы одни. Что тут со мной началось – стыдно рассказывать. Голова гудела, мелькающие за окном фонари превратились в сплошную вязкую линию, раздражавшую глаза. Мы ехали в пустом вагоне. Я – возбуждённый его присутствием; он – не замечавший меня, спокойный и, казалось, холодный как замерзшее на декабрьском морозе стекло.

  Пытка длилась десять минут. Потом я взял себя в руки и потихоньку

  успокоился. Просто ещё один красивый парень торопится к жене, подруге, да

  кому угодно! И нечего так на него пялиться. Хотя читать мысли он вряд ли умеет. Так что ничего страшного не происходит. Я же к нему не лезу. И попробуй к такому лезть. Хотя это вообще не в моих правилах. Голубой – не голубой, какая разница? Если видно, что нравишься человеку, так и лезть не нужно – всё само собой происходит. А тут, во-первых, не видно ничего; во-вторых, такому наверняка блондинки с огромными бюстами нравятся. У меня вместо бюста – мускулистая грудь, ну и вообще обычная мужская фигура, развитая в тренажёрном зале.

  Нестандартность собственной ориентации я понял ещё на втором курсе института. Ничего романтичного в этом не было. Душ в общежитии и красивый третьекурсник с безволосыми ногами, упругими ягодицами и чёрными вьющимися волосами. Похожий на греческого бога. Правда, звали его Радик. Помывка в два часа ночи закончилась двойным оргазмом и болезненными ощущениями в пояснице. Радик оказался хорошим человеком. Мы до сих пор остаёмся друзьями. Он тоже работает в Москве, в солидной фирме, производящей офисную мебель.

  Кровь наконец-то отхлынула из паховой области, даря блаженное расслабление. И чего я так завёлся? Развернувшись к окну и пару раз глубоко вздохнув, я решил смиренно дождаться остановки и с гордостью покинуть вагон. Где-то в глубине души тоненьким голоском пищало разочарование. Хитрые глаза и слегка оттопыренная нижняя губа моего случайного попутчика стояли перед глазами, как наваждение. Скоро оно стало блекнуть и через пару минут исчезло. Триумф был кратковременным и каким-то горьким.

  Мою медитацию прервал деревянный скрип лавки. Чуть правее меня,

  напротив сидел он. Вблизи ещё более красивый. На лице – беспокойное и

  заинтересованное выражение. Господи, чего ему от меня нужно?

  – У тебя закурить не будет? – проговорил тихий и будто извиняющийся голос.

  Путаясь в карманах, я достал четвёртый Kent, протянул ему, открывая пачку. Он взял одну сигарету. Кивнул:

  – Спасибо.

  Потом застыл на мгновение, будто решая, что делать дальше, и ошарашил

  вопросом:

  – Пойдёшь курить?

  Вихрь эмоций превратил моё самообладание в руины, лицо расплылось в глупой улыбке. Я поднялся и бросил:

  – Пойдём.

  Он встал и пошёл за мной. В тот момент я чувствовал себя изменником Родины, идущим на расстрел. Он походил на конвоира, которому предстояло

  привести приговор в исполнение. От художественного сравнения вдруг стало смешно. Я двигался, цепляясь ногами за грязный пол, и ухмылялся собственной послушности. Впервые в жизни вот так запросто пошёл по первому зову – в грязный и явно холодный тамбур. Курил я редко. И вообще собирался бросать. Похоже, не судьба.

  В тамбуре было темно. Руки тут же замёрзли. Я вытащил сигарету, сунул между зубов, достал подарочный Zippо, прикурил. Огонь осветил его лицо, заплясал в ореховых глазах, блеснувших вопросительно. Руки сами потянулись к зажатой в суровых губах сигарете. Огонь задрожал, но выдержал. В следующий момент я совершенно обалдел. Его руки нежно обхватили мои ладони, окружая жгучим теплом, исходящим от загорелой кожи. Бл$дь! Зачем он это делает?! По телу пробежала дрожь. Когда я успокоился, он уже стоял в

  сторонке и спокойно курил, бросая в мою сторону сытые взгляды. На языке

  вертелось только одно слово: "Сука!" А ещё говорят, что голубые ко всем

  пристают! Натурал недоделанный!

  Быстро докурить, дождаться своей остановки и выбраться из этого чёртового вагона. Спектр моих желаний ограничивался тремя неприхотливыми пунктами. А дома – мандарины, оливье, шампанское и горячий душ! Я по-доброму улыбнулся, глядя перед собой и ничего не замечая. Злость ушла вместе с сигаретным дымом. В конце концов он же не виноват, что родился красивым и... гм... гетеросексуальным.

  После двух затяжек наполовину выкуренная сигарета полетела на пол. Я дёрнул дверь в сторону, и тут меня точно током ударило: зачем он попросил у меня сигарету?! У него же – целая пачка в кармане! Зайти в вагон я не успел. Две крепкие руки обхватили меня сзади, перехватили за грудь и живот, потянули обратно, в холодную темноту тамбура. Я выдохнул, напрягаясь, извернулся и приготовился разбить этому уроду всё его грёбаное загорелое лицо...

  Потом был шок. Его губы, шершавые и сухие, мазнули по подбородку, поднялись выше, обхватили мои, вжались и выдохнули хриплым стоном. Запах табака смешался с тёплым воздухом, обжёгшим щёку. Он отпустил мои руки и со знанием дела просунул ладони под куртку, задрал свитер, футболку. Ччччёрт! Горячие ладони заставили тело сжаться, живот скрутило судорогой. Он целовал меня: сначала грубо, будто закреплял победу; потом нежно, почти невесомо. Бл$дь! И где только научился? Голова походила на подушку, только что набитую пухом. Перед глазами плыло, кислорода не хватало. Я захрипел и попытался отодвинуться. Он недовольно замычал мне в рот, потом отстранился и заглянул в глаза. Расширившиеся зрачки почти вытеснили карюю радужку. Он щурился и смотрел из-под густых чёрных ресниц, будто спрашивал, что случилось и можно ли продолжать дальше. А я стоял, возбуждённый до чёртиков, и судорожно дышал, набирая полные лёгкие. Первым не выдержал он. Снова прижал к стене, впился в губы, ладони заскользили по спине, сжимая до синяков. Возбуждение ухало звонкой болью в низу живота. Оно было острым и одновременно тянущим, словно зубная боль, но приносило лишь сильнейшее удовольствие. Потом я почувствовал и его возбуждение. Казалось, он хочет прижаться всем телом сразу: грудью, животом, бёдрами. Я высвободил руки, намереваясь дотронуться до его кожи. Скользнул под свитер, крупные шерстяные нитки приятно щекотали тыльную сторону ладоней; задрал футболку. Думал, что обожгу пальцы: таким горячим он показался. Всё это время я чувствовал, как мои подбородок и шея покрываются поцелуями – влажными и жадными, будто он намеревался покрыть ими всю доступную кожу. Когда я провёл ладонью по его позвоночнику, массируя напряжённые мышцы, впитывая их напряжение, он выгнулся и громко

  выдохнул. Мои руки резко скользнули вниз, попытались пробраться под джинсы, но туго затянутый ремень помешал достичь цели. Я сжал его ягодицы через джинсы и придвинул к себе ещё сильнее, хотя это казалось просто невозможным: настолько тесными были объятия.

  Дальнейшее напоминало отличную порнографию. Он поцеловал меня в губы, а потом я почувствовал, как его пальцы сжимают мой член через ткань джинсов. Я застонал в голос от чересчур острого ощущения. Красивый парень тискает тебя за самое сокровенное в холодном тамбуре и получает от этого удовольствие! Тайная фантазия, вашу мать! Только вот настойчивые губы и пальцы были очень реальными. Через пару минут такой пытки свежие трусы придётся стирать внепланово. Не знаю, прочитал ли он мои мысли или просто перешёл к следующей стадии задуманного, но рука переместилась с члена на ремень, через секунду к ней присоединилась вторая, помогая справиться с замком. Громким жужжанием капитулировала молния, он присел, и вот тут я поплыл. Как "Титаник" после встречи с айсбергом. Не разбирая пути и неуклонно опускаясь на дно. Целовался он лучше, и сначала прикосновения губ к члену были неловкими и кратковременными. Они жалили, словно пчёлы. Хотелось орать от животного удовольствия, переполняющего всё тело. Я вцепился в его голову. Пальцы зарылись в коротких, жестковатых волосах. Чёрт! Как же приятно!

  – Бл$ааадь! – полувздох, полушипение.

  Могу поклясться, что он ухмыльнулся, услышав моё сипение. Хотя как можно ухмыляться с напряжённым членом во рту?! Его руки сжимали мои бёдра, ягодицы, взлетали вверх, исследуя каждую мышцу сведённого напряжением пресса, снова опускались вниз, чтобы сомкнуться вокруг основания члена, сжать мошонку. В глазах заплясали огненные пятна. Руки, судорожно сжимавшие его голову, безвольно повисли. Он почувствовал это и прервал пытку. Я застонал от разочарования, попытался придвинуть его голову обратно, чтобы снова почувствовать эти шершавые губы, этот горячий рот. Он заупирался. Всё, сказка кончилась! Сейчас будет суровая реальность. Он поднялся, сжимая мой дрожащий член левой ладонью – нежно и повелительно, будто тот был его любимой игрушкой, и прошептал в самое ухо:

  – Хочу... тебя.

  Меня бросило в жар. То ли от его тёплого дыхания, то ли от неожиданного признания. Он меня хочет! Да он даже не знает, как меня зовут. Я, кстати, тоже не знаю его имени... А! Какая нах$й разница!

  – М-можно? – голос дрожит, как у обиженного ребёнка.

  Меня колотит от возбуждения и какого-то нехорошего предчувствия. Его тут же смывает жаркой волной, вызванной очередным поцелуем, глубоким и настойчивым. Он ещё спрашивает! Не знаю, куда вдруг делись мои гордость и независимость. Ведь это я хотел его! Хотел, чтобы он принадлежал мне, стонал от моих ласк, просил трахнуть его. Ирония судьбы, бл$дь! Чтобы повернуться к незнакомому человеку спиной, – я уж не говорю про другие участки тела! – нужно доверие. Какая-то родственная близость, что ли. Уверенность, что ничем плохим это не закончится. Слишком романтично, учитывая то, что речь идёт о сексе, но у каждого, как говорится, свои закидоны.

  Так вот, все тормоза у меня сорвало окончательно. Я бы не сказал, что вдруг откуда не возьмись, словно яркий цветок посреди выжженной пустыни, во мне родилось доверие к этому загорелому парню с сильными руками, горячим телом и губами, от которых горела шея, подбородок, а собственные губы распухли и стали сливового цвета. Это было не доверие, а какая-то мучительная обречённость. Внутренний голос шептал: "Ничем хорошим это не кончится", а тело кричало: "Бл$дь! Но как же хорошо от этого будет!". Я позабыл про презервативы, лежащие в заднем кармане спущенных до колен джинсов; про опасность заразиться СПИДом и ещё целым веером нежелательных заболеваний; про свою гордость, в конце концов. Хотя какая уж тут гордость, когда член стоит колом, готовый лопнуть от перевозбуждения?!

  Кажется, я кивнул механически. Мозг сдался под напором одуревшего от

  умелых ласк тела и просто отключился. Карие глаза вспыхнули триумфом, из груди вырвался резкий вздох. Неужели он всё это время не дышал, ожидая моего ответа?! Бред какой-то!..

  Его руки легли на мои щёки, губы накрыл лёкий поцелуй, затем ладони

  скользнули к затылку, взъерошили волосы. Поцелуй усилился. Я в очередной раз приготовился потерять сознание. Наверное, никогда в жизни столько не целовался! Но, чёрт, как же здорово он это делает! Его руки упёрлись в стену по обе стороны от моей головы, он привалился ко мне всем телом, тяжёлым и горячим.

  Наверное, со стороны картина выглядела смешно. Два парня, обнимающиеся и целующиеся в грязном тамбуре, пахнущем застарелой сыростью. Один – со спущенными джинсами и трусами. Мускулистые бёдра, покрытые короткими волосами, подрагивают от возбуждения – в такт напряжённому члену. Второй – с бешеными глазами и готовой лопнуть ширинкой.

  Я наконец-то смог оторвать руки от его задницы. Схватился за ремень, потом расстегнул ширинку. Залез под трусы, нащупал раскалённый член внушительных размеров. От прикосновения к тонкой и нежной коже перехватило дыхание. Он затрясся мелкой дрожью и судорожно прошипел:

  – Не м-могу б-больше...

  Чёрт, всё бы отдал за то, чтобы увидеть его член, а потом глаза. Умоляющие и блестящие от возбуждения. Но ни одному из моих желаний не суждено было сбыться. В тамбуре было темно, а его голова безвольно упала на моё плечо. Короткие чёрные волосы приятно шекотали шею при каждом вздохе. Руки скользнули за его спину, спуская трусы, джинсы, сжимая упругие ягодицы. Он дёрнулся вперёд, прижимая свой член к моему, и как-то обиженно хныча:

  – Бл$ааадь!

  – Хватит материться, урод, – просипел я и обалдел от собственных слов. Он вскинул голову, посмотрел на меня сквозь злобно сощуренные глаза. В них

  плескалась нехорошая улыбка. Меня передёрнуло от этого собственнического

  взгляда. Он схватил меня за бока и, словно игрушку, развернул на 180 градусов.

  Я едва успел упереться в стену согнутым локтем, уткнулся в изгиб головой, чувствуя, как одна рука впивается в бок чуть повыше тазовой косточки, а другая

  ползёт вверх, под пуховик и свитер, гладя и массируя напряжённую спину. Тело само выгнулось дугой.

  Не знаю, удосужился ли он смазать свой член хотя бы слюной, но когда я

  почувствовал его прикосновение, мне было уже всё равно. Тупая боль сплелась с томительным удовольствием – от ощущения чужой плоти, настойчиво, но медленно проникающей внутрь. Он словно берёг меня. Правда, верилось в это с трудом. По собственному опыту знаю, как тяжело удержаться от бешеного ритма, когда перед тобой симпатичная спортивная задница. Тело покрылось испариной, бесполезная одежда жгла кожу, притупляя чувства. Его руки вцепились в мою талию, а зубы – в плечо. Если бы не пуховик, прокусил бы до крови.

  Когда он вошёл до конца, перед глазами запрыгали фиолетовые круги. Я откинул голову на его плечо, почувствовал, как его губы целуют моё ухо, щёку. Сильные руки перехватили поперёк живота, прижали сильнее, приподнимая, словно пушинку. Откуда силищи-то столько?! Движения стали резче и быстрее, унося с собой остатки боли. Ритмичные толчки отдавались в голове яркими вспышками удовольствия, в паху кто-то жарил барбекю. Он сминал меня словно глину, лепил по своему усмотрению. Унизительное для мужчины и одновременно прекрасное ощущение – принадлежать кому-то...

  Не помню, сколько мы трахались, словно кролики. Но когда его рука, легла на мой раскалившийся член, я задёргался в сильнейшем оргазме, срываясь на крик, матерясь и ловя ртом холодный сырой воздух. Через секунду внутри разлился благодатный огонь, шею окатило горячим сбивчивым дыханием:

  – Бл$$$$ааадь!

  $%аный матершинник! Думать приличными словами почему-то не получалось. Минуты три мы стояли, прижавшись друг другу, срастаясь обнажённой кожей. Глаза вдруг стали влажными от нахлынувшей нежности к тому, кто только что трахнул меня, словно пэтэушницу – быстро и незатейливо. Вслед за нежностью пришла злость – чистая и выжигающая всё к чертям. Я злился на его силу, на свою слабость. Злился от того, что понимал – больше такое не повторится. От этого хотелось плакать. По кой хер я сел в этот грёбаный вагон?! Получил приключение на свою задницу! Бл$дь, ну какой же он классный!

  Тонкие пальцы, перемазанные моей спермой, скользнули назад, освобождая расслабившийся член из тесных объятий. Он отстранился, тяжело дыша. Привалился к противоположной стене. Я повернулся к нему боком, тело ломило, руки предательски дрожали, мешая натянуть трусы и джинсы, ноги подкашивались. Я не мог посмотреть ему в глаза. Звук застёгиваемой молнии и тихое звяканье ремня окатили ледяной водой. В мозгу вспыхнуло неожиданное желание – забить его до полусмерти. Грудь сдавило. Сам виноват, урод! Подставил задницу – нечего жаловаться. В этот момент я бы принял от него всё, что угодно. Презрение, издёвку, смех, даже удар по почкам. Я бы всё ему простил. Как никому и никогда. Что со мной, вашу мать?! Что ты со мной сделал, чёртов ублюдок?!!!!

  Я повернулся к нему бледной тенью, поднял мутные глаза, не надеясь увидеть в ответ хотя бы симпатию. Почему-то казалось, что после случившегося он меня ненавидит. Если бы он только улыбнулся... Потемневшие до черноты глаза смотрели изучающе, разрезая душу хирургическими движениями. Смуглые скулы покрыл румянец, лоб блестел от пота, грудь тяжело вздымалась. Я достал платок, протянул ему:

  – Вытри руки, – слова упали в ухающую тишину тамбура. Поезд мерно

  раскачивался, отбивая одному ему известный ритм.

  Он соображал целую вечность. А я стоял, как истукан, и думал о его комфорте. На себя было определённо наплевать. Большего унижения я ещё никогда не испытывал...

  – Спасибо, – словно эхо, отражённое от стен пещеры. Рука уверенно потянулась за платком, аккуратно вынула его из моих пальцев.

  Металлический женский голос объявил конечную остановку.

  – Пойдёшь? – кивнул я в сторону освещённого салона.

  Он помотал головой, достал из кармана пачку сигарет и зажигалку. Лёгкий запах бензина распространился по тамбуру, назойливо забираясь в нос. Маленький огонёк осветил отстранённое лицо и вспотевший подбородок, заплясал в почерневших глазах. Язычок пламены задрожал от резкого дыхания, вырывающегося сквозь сомнкнутые зубы, сжимающие сигарету. Сука! Хоть бы постеснялся при мне курить!

  Я развернулся и на негнущихся ногах зашёл в вагон. Двери глухо сомкнулись за спиной, освобождая от тяжелого табачного дыма, разъедавшего и без того слезящиеся глаза. Я сел на своё место, поморщился от секундой боли, механически проверил сумку с ноутбуком, посмотрел на часы. 22:17. Выходить примерно через 5 минут. За окном замелькали ангары, маленькие кирпичные дома, каркасы недостроенных складов. Я смотрел в окно и ни о чём не думал. Хотелось поскорее выбраться из этого металлического плена, избавится от стука колёс, сводящего с ума своей ритмичностью. Господи! У меня теперь от одного вида поездов будет эрекция!..

  Он подошёл неслышно, сел напротив. Руки нервно теребили мой платок. Я отвернулся к окну. Лучше не видеть его лицо, его глаза. Лучше не думать, что я ему понравился, что он снова хочет меня, что я обязательно увижу его снова. Всё это херня! Потому что он уже жалеет о том, что сделал...

  – Не дашь позвонить? У меня на мобильном деньги кончились... – хриплый голос пробрал до костей, заставил съежиться, как от удара.

  Я протянул ему свой телефон и тут же возненавидел себя за это. Ну что я за слабак?! Мало того, что дал ему себя трахнуть, так ещё и готов служить после этого!..

  Он забрал телефон, набрал номер, приложил к уху. Глаза, всё это

  время смотревшие на меня, медленно опустились, прячась за ресницами. На лбу появилась тонкая морщинка. Моё сердце сдавила щенячья нежность. Ещё чуть-чуть и я бы бросился перед ним на колени...

  Он захлопнул телефон, протянул обратно:

  – Спасибо. Никто не берёт трубку, – бросил он холодно, словно оправдываясь.

  – Понятно.

  Поезд начал тормозить. Мы поднялись одновременно и, словно сговорившись, пошли к дальнему тамбуру. В нём тоже было холодно, но не пахло сигаретами, потом, чужой туалетной водой и... спермой. Моё тело горело, и только под сердцем кусками льда застряли обида и безысходность. Через две минуты двери со скрежетом распахнулись, в лицо ударил ветер, царапая кожу мелким снегом, ослепляя глаза и пробираясь за воротник. Спустившись на перрон, я достал из сумки шапку, натянул обеими руками и встал, как вкопанный. Он стоял за спиной.

  – Слушай... – произнес он. Я развернулся, и он тут же замолчал. На голове – капюшон, скрывающий лицо. Руки в карманах. Переминается с ноги на ногу. Наконец неуверенно выдыхает:

  – Пока?

  – Пока, – отвечаю и чувствую, что умираю. Он разворачивается и уходит.

  Метель скрывает его силуэт уже через несколько метров, оставляя меня одного. И хотя вокруг снуют выбравшиеся из электрички люди, чувство полного одиночества не исчезает, становясь сильнее. Я вытираю глаза тыльной стороной

  ладони, оставляя на коже влажные следы, которые тут же высушивает налетевший ветер.

  2

  Я не помню, как сел в автобус. В тёплом салоне было полно народу. Все о чём-то переговаривались, не замечая друг друга. В кармане заверещал мобильник. Звонила мама, как всегда обеспокоенная судьбой любимого сына.

  – Мам, я уже приехал. Только что сел в автобус. Буду минут через десять.

  В магазине что-нибудь купить?

  – Как хочешь, Серёж. У нас всё есть. Тебе картошку поставить

  разогреваться?

  – Ага, мам. Ну ладно, давай.

  Разговор уложился в десять секунд. Я вообще не мог долго разговаривать с родителями. Нет, я их очень любил – просто делал это в основном молча. Зато мама могла болтать часами. Неудивительно, ведь она видела меня раз в месяц, а то и реже, и всегда сгорала от желания поделиться новостями.

  В магазине около дома я купил полуторалитровую пачку апельсинового сока. Это был один из тех напитков, которые я мог поглощать в неограниченных количествах. Наверное, во всё дело в самовнушении, но апельсиновый сок чудесным образом заряжал энергией и улучшал моё настроение, которое в этот вечер было основательно подпорчено. Виновник торжества (в чём не приходилось сомневаться) оставил на моём теле дюжину синяков и гордо

  удалился в неизвестном направлении. Наверное, это было написано на моём

  лице, потому что милая продавщица средних лет посмотрела на меня с такой

  нескрываемой жалостью, что захотелось провалиться сквозь чисто вымытый

  пол магазина, практически пустого в это время суток.

  Дверь в квартиру родителей я открыл своими ключами. Их у меня была целая связка: от квартиры в Москве, от офиса, от почтового ящика, от домофона. Два ключа – золотистый с широкими бородками и простой серебристого цвета – открывали внешнюю и внутреннюю двери квартиры, где вот уже 13 лет жили мои родители и младшая сестра. Прихожую заливал мягкий свет с кухни. Мать копошилась около плиты, часто поправляя короткие тёмные волосы. В воздухе плавали аппетитные запахи. Я щёлкнул выключателем и зажёг свет. На него, как мотылёк, прилетела обрадованная мама и бросилась обниматься:

  – Сынок!

  Она обняла меня и бережно поцеловала в выбритую щёку.

  – Замёрз? Есть будешь?

  – Я сначала помоюсь, ладно? Полотенце мне найди...

  – Сейчас. Вон тапки твои.

  Я разделся и сунул ноги в старые потрёпанные тапки. Они ждали меня каждый раз, словно верный пёс, встречающий хозяина. Домашний уют заставил расслабиться. Только сейчас я почувствовал, что чертовки устал. Из соседней комнаты вышел отец, посмотрел на меня поверх очков:

  – Серёга, привет.

  – Привет, па. Чего делаешь?

  – Футбол смотрю.

  – А Светка где? – Светкой звали мою сестру.

  – Гуляет.

  Отец всегда считал, что мать балует мою сестру. Меня он любил и уважал. Вообще, мне феноменально повезло с семьёй. Мать была врачом-педиатром, отец – главным бухгалтером в строительной фирме. Сестра училась на втором курсе пединститута. Хотела стать филологом или журналистом. Но феноменальность их заключалась не в этом. Родители спокойно отнеслись к моей сексуальной ориентации. Когда мать узнала о том, что её сын гомосексуалист (а произошло это три года назад), даже не ревела. Просто поговорила – как с ребёнком-пациентом – и успокоилась. Видимо, справиться с шоком помогло медицинское образование. И, наверное, врождённая интеллигентность. С отцом было сложнее, но с помощью мамы он пережил это известие с минимальными психологическими потерями... На самом деле

  всё было намного сложнее, но вспоминать об этом не хочется. Самым страшным тогда казалось отвращение со стороны матери и отца. Я был готов к ругани, слезам, истерикам. Но только не к отвращению. Отец вообще долго со мной не разговаривал. Видимо, решал, как себя вести. Я жутко переживал. Потом он понял, что сын остался сыном – серьёзным, умным и сильным. Наверное, последнее и убедило его в том, что ничего страшного не произошло.

  Сестра, выросшая в атмосфере свободы и вседозволенности, приняла новость стоически, но в своей неповторимой манере. Я понимаю, что моё признание её ошарашило. Это ведь всё равно что узнать, что всё это время твоим братом был совсем другой человек. Может, поэтому её первый вопрос был полон наивного детского недоверия:

  – Правда что ли?

  – Правда, Свет... Ты... только не переживай, ладно?

  Она посмотрела на меня, как на идиота.