Текст книги "Уравнение с четырьмя неизвестными (СИ)"

Автор книги: Scarran

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Я бегу к проспекту ловить машину. А что ты делаешь сейчас?

– Разговариваю с тобой. Ты серьезно насчет машины?

– Вполне, – голос слегка сбился, дышит часто… Блин, он действительно бежит! Не идет, а бежит!

– Ты что, бегом бежишь?

– Я же сказал.

– Придурок, – улыбнулась я.

– Конечно, придурок! А что ты делаешь сейчас?

– Хочу поменять простыни. Но руки заняты.

– Только трубку не клади. У тебя есть гарнитура?

– Есть где-то, – я пошла в кабинет, порылась в ящике стола и вытащила гарнитуру. Теперь руки мои были свободны, я запихнула аппарат в карман и пошла в спальню, – я нашла гарнитуру и меняю простыни. А ты?

– Шеф, на Шильмана. Сколько ты хочешь? Поехали! – это очевидно, бомбиле. А потом мне:

– Я в машине. А ты?

– Я меняю наволочку. И хочу пойти в душ.

– Только трубку не клади. Пусть полежит в ванной, я послушаю, как льется вода…

О господи, я сейчас захлебнусь в этой приторной патоке, черт бы ее побрал! Но, надо признать, возбудилась я за время нашего разговора так, что готова была заняться кое-чем даже с телефонным аппаратом. И я пошла в душ. Положила телефон на стиральную машинку, врубила воду и сосредоточилась на мытье, опасаясь, что могу увлечься намыливанием настолько, чтобы застонать в голос.

Спустя несколько минут я выключила воду и снова воткнула в ухо гарнитуру.

– Ты закончила, да? Мы уже на Мельниковской. Что ты делаешь сейчас?

– Я вытираюсь и разглядываю шкаф, – честно призналась я.

– Только не надевай слишком много всего, ладно? И не джинсы. У тебя есть платье?

Откуда у меня платье? Я перебрала полтора десятка плечиков с моими немногочисленными шмотками. Платье! И вытащила Лилькин подарок – совершенно идиотский бордовый атласный халатик. Правда, к нему прилагалась еще не менее идиотская кружевная…э-э-э…назовем это сорочкой. Но ее я надевать не стала.

– Что ты выбрала?

– Не скажу. Где ты?

– Я на Шильмана. Куда мне идти?

– Видишь арку около парикмахерской? Туда. Второй подъезд, шестой этаж.

В трубке эхом прозвучали шаги – это акустика подворотни.

– Я сейчас приду.

– Я тебе не открою, – пошутила я.

– Я выломаю дверь. Или влезу в окно. Я сейчас приду.

Я пошла в прихожую и открыла замок.

– Я пришел.

– Входи.

Дверь открылась. Каминский стоял на пороге. Глаза-льдинки, нет, глаза-ледяные омуты, смотрели так, что я даже испугалась. Он пришел.

Звуки… Падает на паркет тяжелая кожаная куртка-косуха: шелест и бряцанье металла. Впечатываются в стену один за другим щегольские, явно концертные, сапоги-казаки: звонкий грохот. Судорожно вжимаются друг в друга тела, смыкаются губы: вздох и шелковый шорох. Жалобно вскрикивает старинная резная бабушкина кровать, а новенький пружинный матрас произносит одобрительное «пх-х-х», когда сплетенные желанием тела падают в его латексные и пружинные объятья.

Ощущения… У него мокрые волосы. Холодные и мокрые. Длинные, светлые, мокрые волосы. У него жесткие пальцы, мозоли на кончиках – руки гитариста. У него шрамы. Шрамы на левом боку и спине.

Почему? Почему волосы мокрые? Откуда шрамы? Я подумаю об этом потом…потом… после того, как закончу с ним… После того, как кончу с ним… кончу с ним еще раз… еще… еще…

– Еще…– шепчу я и вгоняю ногти в его идеальную задницу… – Еще… – хриплю я, прогибаясь до хруста в позвоночнике… – Еще!… – кричу я, упираясь лбом в связанные узлом влажные простыни… – Еще? – шепчет он, снова склоняясь надо мной.

Я завтра не смогу ходить. Я вообще больше никогда не захочу секса. Я больше никогда никого не захочу. Даже Каминского? Кроме Каминского?

– Нет, – говорю я, – больше нет. Ты выиграл, Влад.

– Я заслужил награду? – смеется он.

– Все что угодно, только не секс, – я бы тоже посмеялась, но у меня болит каждая мышца.

– Я останусь здесь. До утра понедельника. И ты покормишь меня завтраком. И я отвезу тебя на работу. И ты будешь ...

Вот примерно тогда я и заснула.

***

Ну, я спала, как убитая. И когда мы проснулись, солнце уже клонилось к закату. И у меня болела каждая мышца, а прогулка до туалета стала самым ярким впечатлением воскресенья. Нет, я вру, конечно. Все, что было ночью – это было уже воскресенье.

Очень странное воскресенье. Воскресенье, которое началось, по классике, в «шестнадцать часов утра». Я как можно тише выползла из кровати и совершила подвиг, сходив в душ. Зашла на кухню, выпила, наверное, литр минералки. И снова пошла в спальню. Туда, где в последнее время происходит столько всего интересного, что я просто боюсь уже туда входить.

Каминский спал. Я прислонилась к косяку и стала рассматривать его. Ему скоро тридцать, это видно. Морщинки у глаз, складка у рта. На нем много украшений: несколько тяжелых черненных серег в ушах, толстая серебряная цепь на шее, на ней вместо кулона серебряное же кольцо с резьбой, на правой руке классический браслетик с группой крови, на левом мизинце перстень в виде оскаленной львиной головы, а рядом, на безымянном, тонкое кольцо с резьбой. У него татуировки на бицепсах – слева грифон, справа дракон. У него удивительно темные волосы на теле, при таких светлых волосах на голове. И он совсем не волосатый, в отличие от Таира. И на боку у него шрамы. Вчера, на эмоциях и коньяке, я не сообразила, откуда шрамы. А сегодня голова моя работала, как часы, так что я легко сложила два и два – шрамы после аварии, кольца на пальце и на цепочке одинаковые, и то, что на цепочке, принадлежало ей. Осталось только вычислить, почему были мокрые волосы. Хотя, если подумать, как следует, то понятно, что человек пришел после концерта и первым делом вымылся. А уже потом стал пить и звонить мне. Логично?

Пока я думала об этом, Влад пошевелился, простыня сползла с бедер, и мне открылся завораживающий вид на классическую утреннюю эрекцию. Бог ты мой, неужели он всю ночь засовывал в меня ЭТО? Не то чтобы меня пугали большие размеры, но у меня так все ныло после вчерашнего, что я содрогнулась от мысли о том, что... Короче!

Я разглядывала голого спящего Каминского и мысли в моей голове принимали странноватый оборот. Я точно помню, что эта волшебная палочка побывала у меня во рту, вот только теперь у меня есть вопрос: как я не задохнулась? Мне стало так интересно, что я решила провести эксперимент. Тихонько нырнула в кровать, устроилась поудобнее, и провела языком вдоль рельефной вены. Влад не проснулся. Тогда я облизала губы и произвела замер. Получалось не очень-то. Но процесс меня увлек и… Короче, называем вещи своими именами! Я сосала. Очень изобретательно, мне так кажется. Подключив руки. Размеренно вдыхая и выдыхая. Язык мой отнюдь не болел и не ныл, и даже не устал. Минуты через три Влад перестал делать вид, что спит, я почувствовала, как он крепко обхватил мои бедра и потащил к себе. О, я прекрасно поняла, что он запланировал! Я говорила, что Влад прекрасно целуется? А что он так же хорошо целуется не в губы? Я застонала вголос, широко развела бедра, предоставляя ему возможность для маневра. И Каминский стал маневрировать. Его язык и губы… И пальцы… Он так отвлекал меня, что я почти забыла, что я делаю в своем углу ринга. Но я сосредоточилась и вынудила великого и ужасного Каминского застонать и судорожно дернуть тазом. Он почти кончил, я была бы в этом уверена, но Влад выскользнул из моих губ и сменил позу. Теперь мы лежали на боку, он шумно и горячо дышал мне куда-то в шею, его руки ласкали меня, а его член удобно устроился у меня в ладони. Пальцем… Вот парадокс – пальцы гитариста не предназначены для таких вещей, слишком грубые и мозолистые. Но пальцы Каминского… Он точно знал, где моя волшебная кнопка. И нажимал на нее так, что мне стало не хватать воздуха.

– Вероника…– прошептал он мне на ухо, – ты течешь, ты знаешь об этом?

– Догадываюсь, – ответила я.

Влад одобрительно хмыкнул, его большой палец нарисовал маленькую окружность вокруг пика моего удовольствия, а указательный без малейшего сопротивления с моей стороны скользнул внутрь. Я вздохнула.

– Ты так течешь, что мне кажется, тебе кое-что нужно, а?

Какой догадливый! Я снова вздохнула, почти всхлипнула, когда он добавил к указательному пальцу средний. И безымянный. И надавил большим.

– Да…– согласилась я, подаваясь назад, вжимаясь задницей в его живот, насаживаясь на эти волшебные пальцы.

– Говори развернутыми предложениями, Вероника. Рот ведь у тебя не занят? – он издевается?

Я согласна была даже стихи ему читать, только чтобы он приступил уже к делу. Не я ли была твердо уверена несколько часов назад, что никогда не захочу больше никаких членов?

– Иди ко мне, – прошептала я, посчитав это предложение достаточно развернутым.

– Нет. Я не понимаю. Объясни мне, чего ты хочешь?

– Трахни меня, Вла-а-ад, – начала я объяснять.

– Нет, не понятно.

– Засунь в меня свой член, черт тебя побери, – я уже умоляла.

– У тебя слабый словарный запас, Вероника. Ты могла бы попросить оттрахать тебя, как сучку. Или выдрать так, чтобы ноги не сходились. Или…

– Ты будешь, наконец, делать дело, или мы будем вести эти беседы, пока я не умру от недостатка Каминского в организме? – я сдерживалась с большим трудом.

И он вошел в меня. Куда там пальцам! Я взвыла и кончила. Еще раз…

Что еще мы делали остаток воскресенья? Заказали пиццу и наелись до отвала. Допили бутылку моего коньяка. Лежали рядом и говорили. Говорили о всяком. Потом он кое-что вспомнил, о чем я напрочь забыла. Посмотрел хитро из-под свисающей на глаза пряди и сказал:

– Ты кое-что забыла.

– Да? Мне кажется, все было по слову твоему, о, могучий Каминский.

– Ты забыла, что обещала называть меня нежными словами.

– Да? А когда это я обещала?

– Это была последняя часть моей награды, Вер, – ухмыльнулось мое наказание.

– Хорошо. Как ты хочешь? – спросила я, уже зная ответ.

– А ты как хочешь? – оказался верным мой прогноз.

– Пусть будет милый. Как ты на это смотришь?

– Прекрасно. А теперь давай попьем чаю, и можешь придумать еще какие-нибудь нежные слова на завтрашнее утро.

Он сел, порылся в своих штанах, вынул телефон и позвонил кому-то:

– Кот, брат, это я. Привет… Слушай, ты же не пил сегодня?... Ну да, мне нужна машина… Нет, мне не подойдет такси. Мне нужно, чтобы ты пригнал мою на Шильмана…

Я пошла в кухню, вскипятила воду, налила чаю и выложила на тарелку какое-то печенье. Достала бабушкин резной поднос, сгрузила на него бабушкины фарфоровые чашки. Блин, это было слишком, нет? Ну и пусть! После того, как у нас всё было, чай в кузнецовских чашках – такая мелочь! Я вошла в спальню, и чуть не выронила поднос. Каминский стоял у окна. У окна спальни, крепко сжимая в руке край шторы.

Реверс:

Влад был вымотан до предела и так же до предела счастлив. И дело не в том, сколько раз кто из них увидел небо в алмазах за прошедшие сутки. Просто… У него снова была женщина, которую он любил. И целая жизнь впереди. Жизнь, полная всего того, о чем только можно мечтать. Она не верит в отношения? Что за бред! Она поверит. И будет с ним всегда. Ему скоро тридцать, он точно знает, чего хочет и как это получить. Единственное, что может ему помешать, с ним уже случалось. Так что Влад был счастлив и спокоен.

Пока ему не захотелось воздуха. Открыть окно. Он встал, и отдернул штору, собираясь открыть раму. На стекле за шторой обнаружился мотоцикл. И наглая блондинистая тварь, хозяйка этого мотоцикла.

Влад Каминский повернулся и спросил у Ведьмы-и-Веры каким-то чужим, хриплым голосом:

– Это Ли?

Глава 13.1

Аверс:

Сказать, что я удивилась – ничего не сказать. Влад узнал ее, даже нарисованную на стекле. Это значит? Что они с ней очень хорошо знакомы?

– Ты ее знаешь? – спросила я и поставила поднос на тумбочку.

– Знаю. Это она нарисовала? Дурацкий вопрос, конечно, она, кто еще нарисует у девушки на стекле эту… У тебя с ней?...

– У меня с ней? Почему это тебя интересует?

– О. Я понял. Это было бы смешно, если бы не было так грустно, – его губы искривились в чем-то, что должно было быть улыбкой.

– Вот давай теперь, закати мне сцену, – окрысилась я, понимая, что нападение сейчас для меня лучший выход.

– Я лучше расскажу тебе историю. Слушай. Эта… женщина на твоем окне пять лет назад очень хотела получить одну девушку. Девушку звали Кристина. Криса. Девушка любила скорость и тяжелую музыку. И еще кое-кого. А Ли хотела взять Кристину себе. Любой ценой…

Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет! угар, угар… Музыка, дешевый алкоголь, трава, девушки…мотоциклы…девушки на мотоциклах… Влад Каминский сочинял свои песни и прожигал молодость по заветам классиков: «Live fast, die young»* Пока не появилась Криса. Их было трое – блондинка, брюнетка и рыжая. Ли, Крис и Марго. Крис была особенная. Ради нее… Чего только он не сделал ради нее… Криса оценила. И все изменилось. Стало понятно, зачем это все – суета, называемая жизнью. Стало получаться. Стало всё легко.

Он ничего не знал про Ли. Ну, подруга, ну, байкерша. А потом Криса обмолвилась. Про откуда у Ли бабки и про то, кому принадлежит сердце Ли. Про «да мало ли что по пьяни… наплюй, Каа, это даже эротично – знать, что у меня было с телочкой!» И глупый Каа наплевал. Глупый Каа купил кольца. Даже снял квартиру. Даже занял у отца денег на свадьбу. Когда в тусе стало известно про свадьбу…

В тот день Крис что-то приняла. Что уж там намешала для нее белокурая подружка – знает только дьявол. Крис вела себя странно. Крис металась. Смеялась без причины. Они пили пиво на стрелке Малой Энки и еще какой-то речки. В этом месте собиралась еженедельная туса всяких, как говорится, асоциальных личностей: байкеры, толчки*, нефоры всех мастей. И тут триумфально явилась Ли на своей новой покупке – Toyota Supra 1996 года выпуска. Знаменитая тачка, кто понимает. И Каминский обалдел от того, как эта Ли себя подала. Но то, что обалдел Каминский – фигня. Обалдела Криса. Криса под веществами. И Ли с улыбкой хищницы.

– Покатаемся? – спросила Ли. И Криса пошла за ней, как за гамельнским флейтистом*. Влад пытался ее удержать словами – бесполезная трата слов. Попытался обнять – она сбросила руки:

– Я хочу, и ты меня не остановишь!

Только Ли решила продемонстрировать ему свою, как она думала, победу.

– Садись, Каа, покатаемся.

Криса села вперед. Влад сел назад. Покатились.

Tiamat. «Wild honey». Любимый альбом Крисы. Акустика в этой тачке стояла отличная. Музыка обволакивала, но Влад слышал каждое слово, произносимое Ли и Крисой. А Ли говорила. О, она говорила, и от ее слов возбудились бы даже мертвые. Причем любого пола. Она играла как профи. Скорость. Музыка. Слова. Ли сняла руку с руля и положила на колено Крисы. Криса накрыла ее пальцы своими. Каминский все видел, но не представлял, что делать. Ли повернула лицо к будущей жене Влада Каминского и сказала:

– Поцелуй меня, Крис…

И…

Опора рекламного щита. Здоровая бетонная конструкция. Справа. Тело Крисы вырезали автогеном. Каминский провалялся в больнице месяц. У Ли – перелом руки и сотрясение мозга. Водитель выжил. Влад выжил. А она умерла.

***

– Ну, а теперь поставь себя на мое место. Я не буду устраивать тебе сцен, просто давай это обсудим, ладно? Итак, ты любила человека. Потеряла этого человека из-за Ли. Теперь ты полюбила снова. И узнаешь про Ли. Как бы ты себя чувствовала?

– Хреново, – честно согласилась я и неожиданно для себя самой обняла его.

Он улыбнулся, погладил мои волосы:

– Мне очень хреново, Вера, это ты верно заметила. Теперь думаем дальше: какие у меня есть варианты? Может оказаться, что ты любишь ее и хочешь быть с ней. Может, ты пока сама этого не поняла, но это может быть, так?

«Нет!» – хотелось мне ответить, но я промолчала. А Влад продолжил:

– В таком случае мне придется отойти в сторону. Я ведь не могу заставить тебя быть со мной, если ты любишь ее, верно? Значит, я устранюсь, куда я денусь? Я перетерплю это, переварю, прославлюсь на всю страну через песни об этом, но я это переживу. Я фаталист, знаешь ли. Где-то там, в книжке у Судьбы, все записано. Так что, если ты появилась в моей жизни, значит так надо. И если ты выберешь ее, значит, так тоже нужно было. Но все это будет только в том случае, если ты ее любишь. А может оказаться, что нет. И тогда на сцену входит Ли. Она не признает поражений. И одну мою любимую она у меня уже отобрала. Теперь она попробует отобрать вторую. И знаешь, что я сделаю?

– Что? – меня начал пугать этот Каминский, спокойно рассуждающий о вещах, из-за которых люди ломаются навсегда.

– Я ее убью. Не знаю, как, придется хорошо подумать, но я ее убью. Она больше не сломает мою жизнь, никогда! Я ей не позволю. Поэтому мне надо знать. Что ты к ней чувствуешь? Что у тебя с ней?

Твою мать! Он ее грохнет, он не шутит. И он совершенно спокоен. И если я сейчас что-то не скажу, что-то нужное, что-то, что его успокоит, то он с совершенно холодной головой придумает идеальное убийство и прикончит ночную художницу Ли. Ли, которая не признает поражений. По спине моей табуном носились мурашки, мысли в голове летели на всех парах: я придумывала ответ.

– Скажи мне, Влад… Чем ты лучше нее?

Сильно, нечего сказать. Каменное спокойствие Каминского дало трещину.

– Я имею в виду, Ли не признает поражений и манипулирует людьми. Она накачала наркотой Крису и продемонстрировала тебе свою победу. Наплевав на мнение Крисы, да. А ты? Ты собираешься ее убить. И я буду знать об этом. То есть ты сделаешь так, как хочешь, наплевав на мое мнение. Что я должна сделать? Выбрать ее, чтобы спасти? Я не хочу, я ее не люблю. Она просто эпизод, возбуждающий, странный, притягательный, сладкий эпизод. Секс на один раз. Впечатление. И когда она вынудит меня говорить об этом, я ей так и скажу. Но если ты будешь знать об этом, ты решишь, что я хочу быть с тобой. И наделаешь непоправимых глупостей. И я буду помнить об этом всю МОЮ жизнь. Ты думаешь, кровь на твоих руках сделает то, что не смогла сделать краска на моих стеклах? Заставит меня полюбить тебя и быть с тобой? Мне кажется, логика тебе отказывает, Влад. Ты пытаешься манипулировать мной так же, как Ли пыталась манипулировать Крисой. Ты загоняешь меня в угол, чтобы я уговаривала тебя не трогать Ли. И ты согласишься на мои уговоры, только когда наденешь на мою шею ошейник отношений, выбьешь из меня слова о любви, будь она неладна. Так?

Я не только неплохая актриса, но и программист, не надо об этом забывать. Алгоритмы – мой конек. Мой код делает все, что мне нужно, всегда. Я не признаю поражений, черт меня подери! И сейчас он идеален, код нашей с Каминским разборки. Он работает согласно техзаданию.

– Вот как ты это видишь? Я тебя принуждаю? Интересно. Я подумаю об этом. А ты подумай, так ли тебе противен этот самый, как ты выразилась, ошейник отношений. Ведь тебе не двадцать лет, Вероника. Ты понимаешь, что не сможешь быть всегда одна? А самое главное, ты не захочешь быть одна. Но может оказаться, что к тому времени больше некому будет разделить твое одиночество. Я не ошибся ни в тебе, ни в себе, Вера, – и встал с кровати, потянулся за футболкой, – Я, наверное, поеду, мне надо подумать. Да и тебе не повредит подумать. А если я останусь, мы опять прокувыркаемся пол ночи и так ни о чем и не подумаем. Я позвоню тебе завтра после обеда, хорошо?

– Нет, послезавтра, не раньше. Я должна подумать и отдохнуть. Всего этого слишком много сразу на одну небольшую меня…

И Каминский уехал. Я немного поплакала, сидя на балконе и кутаясь в старую шаль. Это очень помогает, если плакать не от горя, конечно. Потом я дала себе честное слово, что раз и навсегда разгоню это влюбленное сборище и снова вернусь к своему серенькому простенькому существованию, такому уютному, такому налаженному. И пошла спать.

***

Наступил понедельник. Я с наслаждением выкурила сигарету с Саней и Мойдодыром, подключила нотик и нырнула в спасительный код. Проект шел к завершению, тестеры наковыряли для меня мешок багов, и я выключила ту часть головы, которая думала о моей постельно-чувственной партии, чтобы отдохнуть за работой. Парадокс никогда еще не был таким притягательным!

Время шло. Серега мотался по офису, страдал и ругался – Таира не было на работе, а телефон его был недоступен. К обеду стало ясно, что Агаларова мы сегодня не увидим. Захаренко тоже не баловала меня своим присутствием: написала в мессенджер, что позвонит вечером и пропала. Наверное, у них там затевается грандиозный корпоратив в честь завершения проекта, так что ей тоже не до меня.

Я засиделась до восьми часов, разгребая завал баг-репортов.* В конце концов, Мойдодыр собрался домой и выпинал меня из-за компа:

– Николаша, иди уже домой, давай! А то глазки на клавку выпадут, как ты проект закончишь? Иди!

Я поворчала немного, но послушно собрала шмотки и ушла.

Совершенно свободна! Я была сегодня совершенно свободна! Никаких Каминских, Ли и Таиров! Как же хорошо, господи! Какого черта все это происходит со мной в последнее время? Чем я заслужила такой водоворот событий? Наверное, это закон компенсации, или карма, если угодно. Но я стала уже от нее уставать, если честно.

Я зашла в магазин, купила овощей и мяса, приготовила грандиозное рагу и наелась им до отвала. Потом взяла книжку и легла в пустую, о боги, пустую мою постель. И мне было так хорошо, что просто словами не передать. Я читала часов до двенадцати, или даже до половины первого, уже задремывала, когда чехарда началась опять – в дверь позвонили.

Матюкаясь и гадая – который из троих, я пошла открывать. Оказалось, что это Ли. И черт меня дери, без цветов, зато в кровище!

Она ввалилась в квартиру и сползла по стене, оставляя кровавый след на обоях. Я ужаснулась:

– Господи! Ли? Что с тобой?! Что случилось?! Я вызову скорую, сейчас!

– Нет, —прохрипела Ли, – не надо скорую. Все в порядке. Я умоюсь, выпью аналгин, дождусь, пока уедут менты, и уйду. Прости, что побеспокоила тебя. Я не хотела, просто все случилось когда я шла к тебе. Там сейчас скорая и менты, а менты мне совсем не улыбались. Пустишь меня умыться?

Следующий час я была сестрой милосердия – смывала кровь, обрабатывала раны, туго бинтовала сломанные ребра… Ли вела себя стоически – только несколько раз дернулась, когда я неловко трогала ее ребра, но обработку ссадин вынесла даже не поморщившись – плевать хотела на боль. Когда я закончила, Ли в моей мастерке* и без штанов (так как мои ей оказались малы, а ее я выстирала, и сейчас они сохли на полотенцесушителе) пила водку и чай на моей кухне. Она была совершенно спокойна, только немного печальна. И мне, конечно, требовалось узнать, что же там произошло, в подворотне? Я выскакивала пару раз на балкон, смотрела, как мечутся в арке пятна света, курят опера, блестят синие маячки скорой, но отсюда мне ничего не было понятно. Ну, я предполагала, что произошло нечто неприятное, но что именно? Зная Ли, могу предположить, что тот, кто ее так отделал, может быть уже и не жилец. Я закурила и потребовала подробности:

– Ну, что случилось, а? Я слушаю внимательно!

Ли хрустнула пальцами:

– Это мои дела, Вероника. Я не хочу тебя впутывать. Мне просто… Прости…

– Нет, так не пойдет! Ты мне все сейчас расскажешь. И вообще у меня есть к тебе вопросы. Но начнем сначала. Кто, за что и что с ним теперь?

Ли отхлебнула чаю, помолчала минуту, а потом все-таки начала говорить:

– Начнем с того, что я знаю, что ты спишь с Агаларовым.

Интересное начало! Я решила промолчать.

– Чтобы это прекратить, я поступила не слишком красиво – я его подставила. Чтобы сделать это, мне пришлось израсходовать мешок травы. Люди, которые хотели этот мешок, и которых я, получается, лишила возможности его получить, выследили меня в твоей подворотне и хотели убить. А Агаларов им помешал… Одно мне очень интересно – как он там оказался? Ведь я сдала его ментам с этим самым мешком. Он должен сидеть в КПЗ, но почему-то шел к тебе. Почему?

Я налила себе водки и выпила.

– Я не стану рассказывать тебе подробности – они ни к чему. Я просто ввожу тебя в курс дела. Это я подставила Агаларова. А он спас мне жизнь ценой собственной проломленной головы. Т-ш-ш-ш, он жив! Просто получил кирпичиной по башке…

И Ли рассказала мне про драку в подворотне.

– …получается, теперь я должна ему. Настолько должна, что вырубила третьего и вызвала скорую, и просидела с ним, щупая пульс, пока не услышала сирену. Поэтому не смогла уйти, иначе бы не побеспокоила тебя. Вот собственно и всё.

Она налила себе рюмку и выпила. Закурила. Я закурила тоже.

– Ты страшный человек, Ли. Ты подвела Агаларова под срок. За то, что я с ним переспала? Почему тогда ты не подставила меня? Может это была моя идея?

– Я тебя люблю. Я никогда не причиню тебе зла. Никогда, можешь мне поверить. Никогда не солгу, никогда не предам. Я тебя люблю, Вероника. Не бойся меня. Только не ты. Пусть все боятся, пусть ненавидят, только не ты.

– Как погибла Криса? – спросила я ее в лоб. Лицо Ли, обычно лишенное эмоций, на этот раз исказила целая гамма чувств.

– Откуда ты узнала?

– Это не важно. Так как?

– В автокатастрофе.

– Это я знаю. Расскажи подробности.

– Пожалуйста, не спрашивай… Я расскажу, если ты настаиваешь, но прошу тебя, не настаивай. Мне очень тяжело об этом рассказывать.

– Нет, я хочу услышать подробности!

Она опустила голову, волосы упали ей на лицо, пальцы сжались в кулаки. Но Ли рассказала, да. Это Ли, не признающая поражений и всегда говорящая правду мне. Страшная Ли. До ужаса, до мурашек.

***

Алену убили. Ли купила мотоцикл. Ли пережила смерть Лёхи и научилась жить заново. В этом новом мире вместе с Ли жили другие люди, у которых были мотоциклы. Однажды на байкерской тусе Ли познакомилась с Марго и Крисой. И пропала. Ли прыгала выше головы, она покоряла эту необыкновенную девушку, как покоряют Эверест: долго, мучительно, откатываясь назад, двигаясь вперед. Ли соблазнила ее пару раз, но Криса не желала признавать, что любит Ли и не желала вступать в отношения. Потом появился Каа-музыкант. Криса втрескалась. Ли стала тягаться с этим мужиком. И победила. Почти победила…

– В тот день я купила рейсерскую* тачку, чтобы продемонстрировать свою невероятную круть на фоне жалкого нищего Каа. Я позвала ее кататься, и она не смогла отказать мне. Даже больше – не захотела отказать. Каа ныл, хватал ее за руки, но она села в машину. А я… Мне захотелось ткнуть его мордой в мою победу, как щенка паршивого. Я сказала: «Садись, Каа, покатаемся…». И он сел, поджав хвостик. Мы катались. Наверное, это моя вина. Наверное… Когда я на его глазах соблазняла его девушку, Каа молчал. Но потом Криса меня поцеловала. И тут Каа толкнул меня в спину. У меня дернулся руль. Мы вылетели с дороги и врезались в опору рекламного щита. Криса погибла. Это всё.

Один из них врет. Или Каминский, или Ли. Про толчок в спину. Один из них врет. Но как узнать, кто? Того, кто врет, мне следует навсегда вычеркнуть из своей жизни. Потому, что один из них врет про смерть их любимой девушки. А значит, врет мне. Мне даже захотелось, чтобы врал Каминский – это не так страшно. Потому что если врет Ли, то я попала. Попала по крупному. Эта женщина завяжет меня узлом и не поморщится.

– Я утром отвезу тебя, куда скажешь, – сказала я ей, – Сейчас не стану, а то менты заинтересуется твоей подрихтованной мордой. Иди спать.

И пошла на балкон. Самой мне спать не хотелось. Скорее хотелось сбежать к чертям собачьим из этого балагана. Я курила и размышляла. Таир в больнице с проломленной головой. А все это только потому, что я слишком быстро раздвигаю ноги. Ли опасна, и ее безумие может коснуться меня. Почему? По той же причине. Каминский… Может оказаться, что врет именно Влад. И тогда… Черт, это больно – так думать. Я курила. Пошел дождь.

Реверс:

В северной части города Энска расположен район Петрово Поле. В этом районе в своей постели не спит Владислав Каминский, музыкант.

В центральной части города Энска, в районе Пушкинской площади не спит в постели Вероники Романовой Валерия Захарченко, торговка наркотой.

На юго-западе города Энска находится 4-я городская клиническая больница скорой и неотложной помощи им. проф. А. И. Мещанинова. В этой больнице отходит от наркоза в отделении реанимации Таир Агаларов, программист.

Идет дождь.

«Live fast, die young» – «Жить быстро, умереть молодым»(англ.), неофициальный лозунг части представителей рок-н-ролл и панк субкультуры.Теория, по которой следует прожить яркую, насыщенную событиями, но короткую жизнь и умереть молодым

Толчки – толкинисты, ролевые, субкультура людей, занимающихся

LARPG

.

Гамельнский флейтист – персонаж средневековой немецкой легенды. Согласно ей, музыкант, обманутый магистратом города Гамельна, отказавшимся выплатить вознаграждение за избавление города от крыс, с помощью колдовства увёл за собой городских детей, сгинувших затем безвозвратно.

Баг-репорт – отчет отдела тестирования о найденной ошибке в работе программы.

Мастерка – просторечное название спортивной кофты, куртки.

Рейсерская тачка – автомобиль для уличных гонок.

Глава 14

Аверс:

Какие-то звуки… как будто из-под воды…

Прости меня… прости меня птица

Воет…

Что так воет, а? голова болит…

Свет яркий, больно глазам…

Голова болит…

Девять кубов… Девять кубов?...

Грохот… железо грохочет… больно ушам…трясет…

Голова болит…

Темно…

Я с трудом продрал глаза и увидел перед собой грязноватую железную кровать и спящего забинтованного мужика на кровати. Я в больнице. И я пришел в себя. Это хорошо.

Глаза видят мир слегка в расфокусе, шевелить головой тяжело, но, слава богам, голова не болит. Наверное, лекарство хорошее. Очень хочется пить. Тело тяжелое. Я с трудом разлепил губы, в попытке позвать сестру. И в ту же секунду в зоне обзора появилась мама. Мама! Мамочка! Она быстрым движением вытерла заплаканное лицо и погладила меня по щеке:

– Таирочка, мальчик! Как ты себя чувствуешь, мой дорогой?

Рядом с мамой появился дед:

– Оglu, nec? var?*

– Нормально, мам. Verm?k su*…

Я попил, отец помог мне сесть, мама покормила из ложки супом, совсем как в детстве. При дедушке мама не устраивала трагедии, держала себя в руках. Родичи мирно посидели со мной часок, даже не спрашивая, что со мной случилось, потом я почувствовал, что засыпаю и отправил всех домой. Мне пообещали к ужину явление бабы Таси и ушли. Я уснул.

***

Я снова проснулся, палату заливал закат. Мне сделали уколы, лечащий посмотрел мою голову, и я снова остался в покое и одиночестве – мужик с соседней койки лечащий перевел в другое отделение, и пока я остался в палате один. Я лежал, почти не шевелясь и ни о чем не думал. Из блаженного овощного состояния меня вывела медсестра:

– Агаларов?

– Я, – отозвался я.

– Вам передали! – и бросила мне на колени сверток в пакете.

Сверток! Я очканул для порядка, но потом логика возобладала над эмоциями и я открыл пакет. В нем был, как не банально, еще один пакет и записка: