Текст книги "Уравнение с четырьмя неизвестными (СИ)"

Автор книги: Scarran

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

В квартиру мы вошли в обратном порядке: Ника, за ней музыкант, а потом уж я. И он тут же продемонстрировал мне свое «всё»: скинул куртку и пошел вглубь квартиры. Я увидел, как он стащил с себя джемпер, бросил его на кресло, потом майку на ручку двери, потом часы на полочку шкафа… Сука!

Ника ушла мыть руки, а я тоже разделся и пошел в кухню. Включил чайник, достал чашки, разложил пакетики и заорал на всю квартиру:

– Ника! Тебе сахару как всегда?

Ника что-то пискнула из ванной, зато музыкант явился самолично, в одних штанах.

– А тебе сахар класть? – поинтересовался я негромко и приготовился к сцене.

– Две ложки. И лимон, – ухмыльнулся музыкант и распахнул холодильник.

В это время вышла Ника. Посмотрела на нас злобно и вдруг сама затеяла сцену:

– Я смотрю, вы нормально так освоились, да? Этому жарко, этот чаю возжелал. Может, я тогда лучше поеду к Ли? Или мы ее позовем и сыграем в дебчик*? Два на два? Девочки против мальчиков? А потом победители трахнут проигравших? Прикольно получается, чё!

Ух, как она может, если ее как следует достать! Музыкант спал с лица, да и я не светился больше самодовольством.

– Ну, чего вылупились? Пойдем уж тогда сразу в койку, повыясняем, у кого длиннее! Ладно, Каа, но ты-то, Птица! Какого хрена? Впрочем, почему это «ладно Каа»?! Каа свою ревность тоже может смело засунуть в задницу, собрать шмотки и привести себя в божеский вид, стриптизерша хренова! А ты, Агаларов, отвали от чашек, это бабушкин кузнецовский фарфор, и нехрен лапать его руками! Павлины, мать вашу! Мачо-мучачо!

О боже, теперь все решает секунда, и пожалуйста, пожалуйста, пусть я успею раньше!

– Извини, Никеша, я че-то, правда, загоняюсь. Прости! Увидимся на работе.

ЙЕССС! Я успел! Успел раньше него! Пусть он остается, в чем лично я сомневаюсь, пусть! А я поеду и останусь при своих позициях, так-то!

Я выскочил в прихожую, пытаясь перестать самодовольно ухмыляться. И услышал то, чего никак не хотел бы слышать:

– Каа, где твое кольцо? – спросила вдруг Никеша таким потерянным голосом, что меня всего скрутило.

– Там, где ему давно пора было оказаться. Я не уйду, не надейся.

И тишина, разбавленная только шорохами. Он ее там целует, сука! Я сжал кулаки и развернулся к кухне. Стоп! Стоп, истеричка! Назад! Домой! Если я сейчас сунусь со своими кулаками, я точно в жопе.

И я вышел из квартиры, бесшумно прикрыв за собой дверь, спустился вниз, сел на мокрую скамейку и закурил. Мне было плохо. Так плохо, что просто некуда бежать. Мне было отвратительно, как в детстве, когда мама отказывается купить паровозик, сколько не валяйся на полу в магазине. И даже еще хуже, потому что паровозик уже купили другому мальчику, и он, самодовольный хозяин, идет мимо тебя к выходу, прижимая свое сокровище к груди.

Вот так я себя и чувствовал, когда подъездная дверь снова открылась, и оттуда вышел музыкант. Паровозика при нем не наблюдалось, да и выражение лица было далеким от самодовольства.

Музыкант подошел и уселся рядом со мной. Закурил. Я молчал и думал: «Интересно, если я выбью ему зубы и сломаю нос, Ника будет его любить по-прежнему?» Он, наверное, думал о том же.

– Давай подеремся? – вдруг предложил он мне, – Подеремся, слышишь? Хоть что-то сделаем, раз так ничего у нее и не добились.

– Давай, – согласился я. Очень хотелось узнать, почему он тоже ушел. Но я молчал.

– Почему она тянет кота за хвост? Как ты думаешь?

– Потому, что влюблена в Ли, может быть?

– Бред. До сегодняшнего вечера мне казалось, что она влюблена в меня. А тут ты, падла.

– Веришь, я тоже не в восторге был увидеть твое хлебало.

– Я бы тебе с наслаждением вмазал, веришь?

– И я тебе. Давай уже подеремся, а то жопа мерзнет, – я встал со скамейки, отряхивая мокрые джинсы.

– Давай, – вздохнул он, и тоже поднялся.

Мы постояли друг против друга минуту, и снова сели на скамейку.

– Выгнала? – спросил я, уже даже не злорадно, просто к слову.

– Попросила уйти. Сказала, что хочет побыть одна. А ты молодец, быстро сообразил насчет извиниться и свалить. Остался весь белом.

– А согласись, идеи у нее? Насчет деберца с Ли и групповухи? Я аж представил!

– Да у меня бы никогда в жизни не встал на это чудовище! Я уже молчу про тебя!

Мы заржали. Два идиота. Два влюбленных идиота. Самцы, и все такое. Заговорщики!

– Слышишь, – сказал я сквозь смех, – а как мы узнаем, что Марго нейтрализовала Ли?

– А хрен знает, не у нее же спрашивать? Представь себе этот разговор! А-а-а, блин, не могу!!!

И нас снова скрутило в приступе истерического смеха.

– Ты за рулем? Пошли, выпьем. Я еще в жизни не бухал с соперником. Да что там, у меня еще в жизни не было соперника! Я же Таир Агаларов, девичья погибель!

– Веришь, та же херня, – прохрюкал музыкант, утирая морду рукавом.

Мы покинули мокрую лавку и двинулись по пиву…

Реверс:

– И что теперь? – спросила Марго.

– А что бы ты хотела? – ответила Ли вопросом на вопрос.

– Тебя. Всю тебя. А ты?

– И я.

– А Вероника?

– А что Вероника?

– Ты ей скажешь?

– Скажу. Только не представляю, как.

– Мне кажется, она даже не заметит. У нее кроме тебя хватает проблем. Такие славные парни. Таира жалко. И особенно жалко Каа, он заслуживает счастья, он и так настрадался.

– Почему мне сейчас наплевать на это? Зачем мы это обсуждаем? Поехали домой, Марго.

– Нет, поцелуй меня снова.

Ли поцеловала. Снова и снова.

*дебчик – деберц, карточная игра на четверых.

Глава 25.

Аверс:

– Там, где ему давно пора было оказаться. Я не уйду, не надейся, – сказал Влад и вцепился в меня, впился губами в губы, присосался, как пиявка, черт бы его побрал!

О, господи, он меня ревнует! И целует. Не орет, что я прошмандовка, не поворачивает все так, чтобы я ползала за ним и уговаривала. А целует. И это так… черт, это так приятно! Это так необычно. Он целуется, как я даже не знаю кто – я, даже на эмоциях от происходящего цирка, поддалась соблазну и ответила. И услышала, как тихо закрылась дверь за Таиром.

Черт, ну и заварили они кашу с гадом Каа! Что это было? Чего я рыпнулась там, в подъезде? Кой черт дернул меня их знакомить, звать на чай? На кой все это нужно? Чтобы они померялись-таки у кого длиннее? Я растерялась, о да! Я растерялась. Еще как. Хоть я и доказываю себе и Владу, что я никому ничем не обязана и ничего не обещала, но все-таки, наверное, не пошла бы с Птичкой в койку, даже если бы Каа не появился так внезапно. Почему не пошла бы? А черт его знает почему. С Ли, наверное, пошла бы, а с Птичкой – нет. Вот такой я загадочный зверек, чего уж тут.

А Влад все выписывал кренделя у меня во рту, и я таяла, таяла… Какого черта! После того, что он тут устроил с демонстрациями гениталий и всего остального, я не собираюсь его поощрять!

– Уходи, пожалуйста, – сказала я. Не совсем я, скорее ведьма из спектакля, которая снова вернулась в меня. Та самая ведьма, которая предлагала Каминскому перекинуться в деберц его любовью в наш самый первый с ним разговор. Та самая ведьма, которая завелась у меня в башке в последнее время и творила всякие непотребства, вроде «моих – твоих» и рыбы на ужин.

Каминский охренел. Да, не ожидал ты, друг любезный, что и тебя погонят? А вот так, нечего портить мне прекрасный, ни к чему не обязывающий вечер с Птичкой своим пылким чувством. Ага, чувством собственника.

– Ты… уверена? – он думает, я шучу? Я изогнула бровь. Брови мы умеем изгибать отменно – и он, и я.

– На сто процентов. Уходи.

– Но… почему?

– Потому, что я хочу побыть одна.

Он опустил плечи и пошел в комнаты. В мертвой тишине зашуршала одежда, звякнули пряжки на обуви и куртке, а потом глухой и какой-то бесцветный голос Каминского позвал:

– Проводи меня, Вера.

Я вышла в прихожую, сложила руки на груди и посмотрела в его глаза. Льдинки не блестели. Он был такой пришибленный, что мне даже стало его жаль.

– Вера… Я не очень понимаю, в чем виноват, но ты все-таки извини меня, ладно? Я сейчас уйду, ты только скажи мне, это же не навсегда? Ты же не хочешь, чтобы я ушел навсегда, нет?

О боже, нет, конечно! Навсегда? Навсегда?!!

– Нет. Не хочу. Но и эти страсти на пустом месте я наблюдать тоже не хочу. Иди, остынь.

– Вера! Я мужик, я так устроен! Я люблю тебя и не хочу ни с кем делить! Тем более с этим орангутангом! Я ревную, да! Как не знаю кто, как Отелло блондинистое, да! Может, я где-то накосячил, но я люблю тебя, слышишь? И мне не нравится видеть, как тебя тискает этот бугай. И как он ведет себя в твоей квартире, как хозяин положения.

– Как ты, да?

– Я понял. Все, я ухожу. Иди сюда, – и снова сгреб меня и поцеловал. Во всяком случае, программу по поцелуям я сегодня выполнила на сто процентов.

Он ушел, а я все-таки налила чаю и поставила себе «Красотку». Нет ничего, что выбило бы у меня почву из-под ног после вчерашней эпопеи с пустой квартирой и песней, и всем, что я наболтала после песни, и того сказочного секс-марафона, который был у нас после этих слов. Я вспомнила, как ковыляла утром на работу и невольно улыбнулась. А потом еще и репа! И мы, нарепетировавшиеся во вторник до головной боли у соседей, выдали наши дуэты, как на генпрогоне – четко и красиво. Виталик даже нам похлопал, что с его стороны – невероятная щедрость. А потом Владу позвонили и он сорвался по каким-то делам. А я пошла с Птичкой в кабак. Ну, кто бы мог подумать, что, в общем, приятный день закончится таким цирком?

Короче, я насладилась Джулией Робертс и Ричардом Гиром, а потом пошла спать. И гори они все огнем, я исчерпалась! Нервы мои истрепались и требуют отдыха!

***

Пятница! Еще месяц назад она была у меня любимым днем. А сегодня я отнеслась к ней настороженно. Пятница – конец недели. Влад обязательно наложит свои загребущие лапы на мои выходные. И я не особенно в восторге от этого. Хотя, я немного лукавлю – мысль о целых выходных в постели с Каминским, таких же страстных и бесконечных, как были перед туром, таких же переполненных самым сладким кайфом… м-м-м… может, пусть приезжает?

Но у меня в эти выходные запланировано одно глобальное дело: посещение родителей. И я их посещу, даже если ради этого придется слезть с Каа и надеть трусы.

Думая об этом я приехала на контору и пошла на рабместо. Минут через тридцать явился второй идиот из вчерашнего цирка – Таир, мать его, Агаларов! Ух ты, здорово он вчера проводил время! Даже темные очки нацепил, хоть на улице нет не то что солнца, а даже кусочка чистого неба. Стоп, очки! Они подрались?

Я подорвалась с места и, наплевав на косые взгляды Коробочки и Мойдодыра, поволокла Агаларова в курилку.

– Эй, эй, ты чего? – вяло отбивался он, обдавая меня непереносимо мощным ментоловым запахом.

– Ничего! Сними фары, засранец! Ты подрался с Каминским?

Таир стащил очки, и я увидела самые несчастные и бодунные глаза в мире. Кот из «Шрека», который бухал суток трое – примерно так он выглядел.

– Ты бухал?! Блин, ты просто бухал! Ну, слава богу!

– Я не просто бухал, Ника! Я так бухал, что ну меня в задницу, как я бухал! И вместо жалости я еще и засранец? Ты жестокая и злая, Николай!

– Я? Сама нежность, после того, что вы устроили вчера!

– А что мы такого устроили? Ну, померялись немного...

– Вот как? Ну и у кого длиннее?

– Я затрудняюсь ответить, Ник. Ну, прости, я может зря не ушел сразу, я, наверное, не понял чего-то. Просто в понедельник ты говорила одно, а три дня спустя все изменилось, судя по всему. А мне ты ничего не сказала, так? Ну, так откуда мне знать, я же не умею читать мысли?

– Что изменилось? Что я должна была тебе сказать?

– Как что? Что ты хранишь ему верность и что у вас отношения. Ведь так? – огорошил меня Таир.

– Что за бред? – возмутилась я, – Какие отношения? Какая верность?

– Вот только не надо изображать обиженную сторону! В понедельник ты сказала, что между вами ничего нет. А в четверг ты опускаешь глазки и мямлишь «это Таир, мой коллега». Если у вас ничего нет, зачем ты оправдывалась? Если у вас ничего нет, почему мы просто не попили чаю? Если у вас ничего нет, почему ты набросилась на меня чуть не с кулаками, проверяя, не подрался ли я с ним?

– У нас ничего нет, – соврала я.

– Да? – Таир состроил удивленное лицо, – ну да, хорошо. Тогда пойдем в туалет!

– Что?

– Пойдем в туалет и займемся сексом! Я тебя хочу, ты считаешь меня годным в постели, тебя ничего не ограничивает. Пойдем?

Черт тебя подери, Агаларов!

– Пойдем! – выкрикнула я ему в лицо.

Он схватил меня за руку и поволок в туалет. Минуту спустя мы оказались в тесной кабинке. Между нами проскакивали молнии, но это были не молнии желания, а скорее молнии злости. Я уселась на унитаз и расстегнула молнию у него на джинсах.

– Э, нет! Не надо! Нам будет хорошо обоим, ты не отделаешься минетом, даже не думай! Ты хочешь мне что-то доказать? Доказывай!

– Да ради бога! – я распахнула свою кофту, продолжая с ненавистью глядеть ему в глаза.

Таир запустил ладони мне под лифчик, поцеловал меня страстно, даже грубо. Его все равно это заводило: моя злость, ситуация – ему нравилось. А мне? Я попробовала включиться. Запустила ладони ему под худи, погладила по груди, вдоль боков… Ничего. Я не чувствовала ничего, кроме злости. И когда его дрожащие от напряжения пальцы нырнули ко мне между ног, их ждало там небольшое разочарование.

– Сухо, как в пустыне, – сообщил он мне то, что я и так знала, – ты хочешь меня примерно так же сильно, как я хочу сейчас танцевать или лепить из пластилина! Ты не хочешь меня, Ника! Так что ты пытаешься мне тут плести? У тебя нет к нему чувств? У вас нет отношений?

– Я тебя хочу, Агаларов. И трахну. Давай, сделай мне хорошо! – я резким движением спустила джинсы до колен и развернулась к нему спиной, уперлась любом в холодный кафель, прогнулась призывно.

– Ты идиотка, Ника! Я не стану тебя насиловать, не надейся. У тебя не получится соврать самой себе! Этот мудак важен для тебя, признай это уже и надень штаны!

– Трахни меня, Таир, – простонала я голосом из порнофильма. «Трахни меня, Вла-а-ад…», – засунь в меня свой член! – «Засунь в меня свой член, черт тебя побери!...» Что я делаю?

– Блин! Заткнись, я и так едва держу себя в руках! Надень чертовы штаны и смотри мне в лицо! Мы пришли сюда не трахаться, а выяснять правду!

– Если ты сам не можешь ответить за свои слова, то не надо выдумывать какие-то выяснения! Ты громче всех орал, что хочешь меня! Я готова, давай!

– Дура! – заорал он и грохнул кулаком в стену, – выбери одного, Ника! Одного, не троих! Выбери уже, хватит издеваться! Я люблю тебя, я хочу тебя так, что зубы сводит, но не такой ценой! Не назло музыканту!

ЧТО?

Я натянула штаны и повернулась к нему. Красный, потный, злой как сто чертей, сжимающий кулаки, Таир стоял и смотрел в пол.

– Что ты сказал?

– Что слышала. И поверь, я уже жалею об этом. Я в жопе, чего уж тут говорить. Поговорили. Выяснили. Пока!

И он вышел из кабинки, громко хлопнув дверцей. Я опустилась на унитаз и закрыла лицо руками. Просто? С Таиром просто? Хрен тебе, Вероника! Мало тебе Влада и Ли? Вот тебе на десерт Таир Эминович со всеми своими потрохами. Я была в шоке. И… рада? Довольна? Ну и мерзкая же я натура, оказывается!

Я умылась, покурила и вернулась в area. Таира не было. Я наврала Мойдодыру про какие-то внезапно возникшие проблемы, написала себе отгул и ушла.

Машину я бросила на стоянке. И пошла, терзаемая холодным ветром и тяжелыми мыслями, выгуливать свой воспаленный мозг. Мне придется выбрать? Наверное, придется. Пока рядом маячил Каа, пока я умирала без него и воскресала с ним, остальные претенденты отошли на второй план. А сегодня в туалете я вдруг увидела Птичку. Таира. И теперь я не была уверена ни в чем. Я вспомнила, каким методом я боролась с Каминским и моими эмоциями в отношении него – я зажигала с Ли. Возможно, это именно то, что мне сейчас нужно?

Я ходила по улицам, пила кофе в кофейнях, когда совсем окоченею, и думала. Ничего не вырисовывалось. Мне требовалось решение – как поступить с ними со всеми? И мне нужно было, чтобы это решение не стало моей главной в жизни ошибкой.

Я бродила, бродила, до темноты. Телефон я отключила. Но судьба все равно ткнула меня носом, не смотря на отключенный телефон. Я оперлась задницей о бортик станции метро и закурила. А когда подняла глаза, передо мной стоял Каминский.

– У тебя телефон не работает, – сообщил он мне вместо приветствия.

– Угу, – кивнула я.

– Пойдем в машину?

– Пойдем.

– Что-то случилось? – спросил Влад, когда мы сели, и я протянула озябшие пальцы к печке.

– Ничего не случилось. Поехали на Шильмана.

И мы поехали. Влад молчал. Удивительно, как он умеет помолчать, когда это действительно нужно.

***

Мы вошли в квартиру и я вдруг повела себя точно, как он – пошла, неторопливо снимая и развешивая всюду свои вещи. Забралась в кровать, свернулась клубочком и закрыла глаза. Через минуту я почувствовала, как прогнулся по его весом матрас, и ко мне под одеяло забралось огнедышащее чудовище.

– Замерзла? Набрать тебе ванну?

Ванну? А что, это идея.

– Набери, – сказала я, прижимаясь к теплому Каминскому спиной, – только не уходи.

– Силой мысли, что ли? Не уйду, – и он поцеловал меня в загривок и обнял посильнее.

Мы полежали так еще минуту, а потом я завозилась и повернулась к нему лицом.

– Влад, скажи, что любишь меня.

– Люблю больше всего на свете, маленькая. Что с тобой происходит?

– Я не хочу об этом говорить. Скажи еще что-нибудь, ты у нас мастер говорить слова… Расскажи мне сказку.

– Про белого бычка?

– Про кого угодно. Расскажи, меня успокаивает твой голос.

– Ладно. Жила-была девочка. И были у нее тараканы.

– Нет, это не сказка, а просто изложение документальных фактов! Расскажи сказку!

– Жили-были ведьма и менестрель… – и его руки отправились в путешествие по моему телу, пальцы принялись чертить узоры на моих боках и бедрах, губы прикоснулись к моим губам, ноги сплелись с моими ногами…

Что он делает со мной? Снова? Как мне было хорошо! Я пробовала просто отдаться своему кайфу, пока он ласкал и целовал меня. Пробовала отстраниться и просто наслаждаться. Но хватило меня ненадолго: я застонала, я изогнулась, я вогнала ногти в его спину, я оказалась на нем верхом с удивительной быстротой, быстрее, чем рассчитывала. И когда я была уже в подозрительной близости от неба в алмазах, я зачем-то открыла глаза. И увидела его лицо. Очень спокойное и какое-то светящееся изнутри. Он не закусывал губы, не закатывал глаза, его лицо не было лицом завоевателя, какое я видела у мужчин в моей постели, даже у него самого, даже у женщины Ли. Он смотрел на меня глазами-льдинками и чуть улыбался. Тень улыбки. Лицо человека, который что-то знает и которому хорошо. Очень странное лицо. Лицо мужчины, которого… Я захлопнула веки. Не хочу смотреть. Не хочу знать. Не сейчас. Не сегодня. Я ускорила темп и с удовлетворением почувствовала, как сжались его пальцы на моих бедрах. Сейчас я взлечу и уведу его за собой. Сейчас… еще секунда, и…

– Вера, открой глаза.

Я открыла.

– Смотри на меня. Я умираю, когда ты смотришь на меня и кончаешь. Я просто, черт меня возьми, умираю…

И я кончила, глядя в его глаза. Классно кончила, так, что сама чуть не умерла. И он кончил. И я свалилась на него, задыхаясь, а он, чертов болтун, сказал:

– И жили они долго и счастливо, и кончили в один миг. Конец сказки.

– Упырь, – прошептала я, – упырь-сказочник.

Реверс:

Таир Агаларов пьет водку со своими друзьями – Васей и Толиком. Ему плохо, его тошнит, его просто выворачивает, но он заталкивает в себя рюмку за рюмкой.

Валерия Захарченко покупает в магазине банку растворителя. Растворитель дешевый и пахнет неприятно, но Ли обязательно нужно его купить и использовать.

Юлия Добкина сидит в машине во дворе старой сталинки в центре и смотрит на пыльный туссон. Она любит поговорить сама с собой, но сегодня ей хочется помолчать. В подстаканнике у нее стоит небольшая бутылочка медицинского вида.

Влад Каминский гладит по волосам женщину его жизни и твердо знает, что победил. Разубедить его очень трудно.

Ледяной ветер разгоняет тучи всего на мгновение, и над городом Энском вспыхивает кроваво-алый закатный луч.

Глава 26.

Аверс:

– Таир, брат, вставай…

– Пшлнхй!...

– Шагай, шагай Таир, не гони!

– Пшлнхй!...

– Блин, брат, а до сортира никак нельзя было дотерпеть? Камиль, тряпка где-то…

– Пшлвсёнхй!

– Открывай рот, сука! Пей, давай, это марганцовка! Камиль, подержи его!

Буэээээээээ…

– Онотоле, их величество проснулось! Иди, полюбуйся!

«…буйся!!!» «…буйся!!!» «…буйся!!!»

АААААА! Моя голова-а-а!

– На, герой-любовник, давай, за здоровье!

Нет, я никогда в жизни больше не буду пить водку, мамой клянусь!

– Толик, неси таз, ну его в задницу, он сейчас всю кровать уделает!

Водка растекается по организму. Ненавижу опохмел, но если не похмелюсь, то точно не выживу.

– Жри давай. И колеса выпей. Жри, нечего кривиться. Мамочка Васенька два часа варил, жри, брат!

Суп. Фу, суп!! Еда… бэ-э…

– Камиль, задвинь шторы. Все, спи, героический борец с печенью. Я поехал. Позвоню.

– Пш…

– А?

– Псс…

– А?

– Пасиба, пацаны…

Шесть. Утра или вечера? В комнате темно, голова раскалывается, пахнет… нет, не буду даже пытаться понять, чем именно. Я закрыл глаза и немного полежал так. Голова раскалывается. Я снова получил по башке? Нет, не по башке. Я пил. Чтоб я сдох! Сколько я выпил? Господи, как же мне паршиво. А в честь чего я так нажрался? А. Ну да. Вспомнил. Пойду, поищу водку.

Я попытался встать. В глазах потемнело, я покачнулся, но удержался в вертикальном положении. Еще немного усилий – и я в кухне. Я дома. Васька? Камиль? Со мной были пацаны, я точно помню. Я открутил кран и подставил голову под ледяную струю. Хорошо. Теперь водка, я пришел за водкой. Я открыл холодильник. Кастрюля. Что это? Суп. Васькино творчество. Кефир, минералка. Водки нет. У меня была водка, я точно знаю. Выпили, суки! Или вылили. Или спрятали. Я сейчас оденусь и пойду за водкой. Потому, что когда я пьян, ее нет. Ее нет и, возможно, никогда не было. И мне на нее наплевать. Я должен выпить.

«We are the champions!...» – вопит телефон. Сменю мелодию.

– Да?

– Ты живой, засранец? – Васька, заботливая мамаша.

– Живой.

– Я скоро буду. Водки нет, ключей тоже нет. Попей кефиру и прими душ, вонючка!

– Сволочь!

– Истеричка! Пей кефир и жди меня. Можешь посидеть у окна, поплакать. Я скоро.

– Пошел!... – гудки.

Я попил кефиру, потому, что в сети как-то натыкался на тему, будто в кефире два градуса алкоголя. И пошел в душ, потому что пахло от меня. Еще как, мать твою, пахло!

Васька приехал через сорок минут. К моменту его приезда я снова лежал в кровати. Я умирал. И дело даже не в похмелье. Мне нужно выпить.

– Таир! Эй, брат, ты снова дрыхнешь, да?

– Нет.

– Тогда, может, ты откроешь свои дивные очи?

– Нет. Если я их открою, то увижу тебя. И меня вырвет опять.

– Давай, поднимай задницу. Ты нужен мне бодрым и красивым, вставай!

– Нет.

– Ты даже не хочешь узнать мой план?

– Не хочу. Отдай ключи и вали, я хочу побыть один.

– Слушай, это не серьезно. Это все мы вчера пролечили водочкой по полной программе. Давай, русские не сдаются! Подъем, поехали.

– Я не русский. Не хочу. Куда поехали? По бабам? Не хочу.

– Мелко плаваешь. Поехали, я знаю, что делаю. У тебя есть галстук? И костюм? Или ты еще влазишь в выпускной? О, какой богатый выбор! Откуда у тебя итальянский костюм, мальчик мой? Так, костюм нашел. Где-то есть рубашка, клянусь моей треуголкой! Таир, подъем! Иди, побрейся, обезьянка!

– Не пойду. Я и так красивый. И мне пофиг на твой план. Дай выпить, будь человеком.

– Всё! Цирк окончен, труппа прощается с вами и под громкую музыку уходит за занавеску! Вставай и топай бриться, или я тебя поведу. Веришь, в твоем состоянии я бы не стал качать права, хоть у тебя удар и лучше.

– Ну ладно, рассказывай.

– Лимузин. Букет. Кольцо. Давай, иди брить морду, страдалец.

– Ты видел бабушку?

– А? Тебе бабушки мерещатся? Надо еще таблеточку алказельцера, наверное.

– Ты виделся с бабой Тасей, я спрашиваю?

– Не понял вопроса.

– Откуда такая идея насчет лимузина?

– От большого ума. Вот, смотри, какое кольцо. Между прочим, две с половиной штуки. Потом отдашь с подарков свадебных. Иди уже, теряем время.

Кольцо охренительное. Белое золото и брюлик с ноготь величиной. Она никогда не согласится.

Я положил коробку с кольцом на тумбочку и упал лицом в подушку.

– Брат, ну ты что? Давай, не раскисай. Сейчас самое время. Будет мега-круто. Давай, вставай.

– Спасибо, Вась. Я пас.

– Таир! Таир! Давай, вставай! Пожалуйста, будь человеком, вставай ты мужик, или первоклассница?!

– Нет.

Васька с размаху швырнул плечики с костюмом и рубашкой в недра шкафа и с грохотом задвинул дверцу. Подошел и сел на кровать около меня, зажав ладони между коленями.

– Тогда я не знаю, что делать, брат.

– Ничего не делать. Выпить.

Васька встал, пошел в туалет и вернулся с моей початой бутылкой в руках.

– На.

– Спасибо, – я открутил крышку и выпил. И еще выпил.

Мы помолчали, Васька принес пепельницу и открыл окно.

– Таир, давай поговорим.

– Про что? Я все вчера сказал.

– Нет, ты сказал только, что ты лох, а у нее поперек. И что ты все про…терял. А я хотел бы, чтобы ты сформулировал. Хотя бы для себя. Я-то что, я и так проживу. А тебе нужно.

– А чего тут формулировать? Она любит музыканта.

– А ты-то откуда знаешь?

И я рассказал ему в общих чертах про наш разговор. Включая такие вещи, как «трахни меня, Таир!» и «я тебя люблю». Васька качал головой и хмурился.

– И кой хрен дернул тебя ей сказать?

– Так получилось. Я не хотел. Я просто… я правда… не знаю. Так получилось.

– Ну, а почему ты думаешь, что она любит музыканта?

– Она меня не захотела.

– Ну ты и дебил! Ну не захотела, что ж теперь, стреляться? Ты даже ответить ей не дал! Может, она тебе ответила бы что-нибудь? Ну, ты дебил! Дебил, сто процентов!

– А то я не знаю.

– Можешь не надевать костюм и не нанимать лимузин, но поговорить с ней ты должен, слышь? Это твой последний шанс, друг.

Я отхлебнул из бутылки и выдохнул:

– Не сегодня. Я сейчас напьюсь и усну. Сегодня я не готов. Езжай, Вась. Я хочу побыть один.

Васька похлопал меня по колену:

– Держись, брат. Если я смогу помочь – ты знаешь, как меня найти. Я поеду, правда. Может, ты сам разберешься, ты же не девочка. Пока!

И уехал. Я остался один. Я и водка. Еще немного и они исчезнут – водка в желудке, а Ника… Ника…

Восемь лет назад я уже страдал. Я не мог понять, что я делаю не так. Почему женщина, которую я люблю, с которой у нас все было хорошо и приятно, которая говорила мне эти сакраментальные слова про «я люблю тебя», которая стала для меня всем… почему она вдруг изменилась в одну секунду? Почему она смотрит на меня холодными глазами и говорит логичные, но совершенно ужасные, по сути, вещи? За что? Я страдал. Я думал, это больно. Что я знал о боли?

Я свернулся калачиком на кровати, обнял бутылку и попытался отключиться. Вместо отключки я только глубже погрузился в боль.

На этот раз боль другая и самое ужасное, что в ней никто не виноват. Ника… Она ведь ничего мне не обещала, я сам придумал иллюзию и сам же разбил голову о собственные воздушные замки. Она не любит меня и никогда не полюбит, сколь хитроумным я бы не был, сколько времени я бы не потратил на дружбу, поддержку, пиво, мелкие презенты, страстный секс. Она не любит меня, и даже не хочет больше. Весь ее мир, мир, частью которого я так хотел быть, и в который я проскользнул, как мне казалось, вертится вокруг совсем другого человека. Она ничего не сказала мне, не отказала, не объяснила, даже не признала, что любит музыканта. Наоборот, она всеми силами пыталась сказать обратное. Но я видел, видел, как сверкают молнии в ее глазах, чувствовал, как механически отвечает она на мой поцелуй, как кожа ее покрывается мурашками, не от моих прикосновений, а от холода. Она не хочет и не любит меня. Это совершенно ясно, глупо было пытаться. Глупо было открывать свой рот и трепать ей… Я не герой. Не музыкант, не поэт, не художница с криминальным фоном. Я просто кодер из соседнего кубикла. Кто выбрал бы меня? Кто угодно, но не Ника. Не Ника, актриса и ведьма. Не Ника.

Я столько времени потерял зря, не видя дальше собственного носа. Я мог бы ухаживать за ней весь прошедший год. Я мог бы убрать музыканта и извращенку, сразу, как только они нарисовались. Я мог бы быть с ней, если бы… если бы…

Я ничего о ней не знал. И до сих пор не знаю. Ничего, кроме того простого факта, что она любит не меня. Я не знаю даже, почему она так маниакально отказывается признавать это. Я не знаю, чем она живет. Не знаю, как она моет волосы, как поливает цветы, как готовит суп, как гладит белье. Я знаю о ней так мало, что даже странно, как сильно люблю ее. И мне больно. Больно так, что невозможно терпеть.

Я снова выпил водки. Не помогало.

Я не тряпка, нет. Я пережил достаточно неприятностей и проблем, чтобы научиться поднимать голову и идти вперед. Я не пасую до последнего. Я привык бороться. Планы строить. Воплощать их в жизнь. Но теперь? Что мне делать теперь?

Убить музыканта? За что? За то, что он лучше? За то, что он узнал ее лучше меня и смог то, чего не смог я? За что? То-то же. Не за что его убивать. А сам он не отступится, нет. Ну и все. Я в жопе.

Поговорить с Никой? Лимузин, букет, кольцо? Как придумал Васька и как советовала Ба? И что в итоге? «Прости, Таир, но я не могу…»? Для чего трепыхаться, если итог известен?

Что же мне делать? Я знаю ответ. Мне нужно смириться и перетерпеть. Мне нужно освободиться. Как? Легко говорить, что мне нужно. Как это осуществить?

Мне было больно и плохо. Я выпил еще глоток.

Есть еще один вопрос. И вопрос этот – «почему?». Почему она не полюбила меня? Почему мне не удалось то, что удалось музыканту? Чем я хуже? Чем я плох? В чем моя ошибка?

Я думал об этом, и не мог придумать ответ. Я просто человек, обычный человек. Я влюбился. Я ухаживал. Я был прост и почти честен. И я проиграл. Может, это ответ? Я слишком прост? И недостаточно честен? Мне нужно было сказать ей сразу? Еще тогда, в больнице, когда она пришла ко мне? Сказать, что я готов лишиться головы за одну ее улыбку? За ее глаза, как это ни банально, в которых – весь мир? Сказать, что люблю ее? И может тогда у меня был бы шанс? Но не сейчас. Не теперь. Я люто завидую музыканту. И ничего не могу сделать. Я люблю ее, а она меня не любит. И даже игра, которую я затеял, даже план мой, согласно которому я должен был стать ее лучшим другом, ее самым близким человеком, вытеснить собой всех остальных, теперь накрылся тазом. Накрылся моим признанием в сортире. Больше она не впустит меня в свой мир, больше никогда.

Я вылакал остатки водки и швырнул бутылку. Зазвенело, разбиваясь, стекло.

Я сдохну так. Сдохну, закопавшись в это всё! Мне нужен воздух, движение, план, нужно что-то делать! Я вскочил и со всей дури лупанул кулаком в стену. Больно ужасно, выступила кровь на костяшках. Ничего не изменилось. Я зарычал от бессилия и сполз спиной по стене.