Текст книги "Мы не будем друзьями (СИ)"

Автор книги: SashaXrom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Нет, детка, – он усмехается. – Это, мать его, профессиональная съёмка. Когда Несравненная Анна поняла, что её творение может приносить нехилые такие бабки, она использовала этот шанс на всю катушку.

Он щёлкает на следующее фото. Тут ему ещё меньше, он сидит на полу, подтянув одну ногу к подбородку и задумчиво смотрит прямо в глаза зрителю. И снова прямая спина, длинные волосы, серьёзный взгляд и минимум одежды.

Я морщусь:

– Кому она это продавала?

– О, от покупателей отбоя не было, – Илай брезгливо кривится на фото, откидывается мне на грудь, задумчиво смотрит в потолок и, словно озвучивая свои мысли, тихо начинает говорить:

– Несравненная Анна так хотела девочку. Представляешь, как она расстроилась, когда вместо ожидаемого чуда родился я? А она уже и имя выбрала. Волшебное имя для волшебной дочурки.

Но потом она немного поразмыслила и пришла к выводу: а зачем такому чудному имени пропадать почём зря. Так это имя стало моим. Дальше интереснее – поразмыслив ещё немного, она подумала: а какая вообще разница, кто там по факту родился. Она хотела девочку, значит, у неё будет девочка.

Девочка, благодаря её усилиям, вышла ничего себе, а дальше Несравненная Анна решила, что надо своё творение миру показать. И начались разные конкурсы красоты местного, а потом и более широкого разлива. Как ей там удавалось умять вопрос с полом, я уж не знаю, ну, а на сцене, да и не только, она на меня пялила такое утягивающее бельё, что я сам сомневался, какого я пола. Опять же вся эта непонятная фигня с именем, по которому и не определишь, а был ли мальчик. Плюс к этому артистизм и таланты. А с этим у меня всегда был полный порядок – воспитывала она меня в лучших традициях девятнадцатого века.

Тут Илья пренебрежительно фыркает:

– Какие я только титулы не брал на этих конкурсах. Первая победа была в пять лет. Как я был популярен, как она была счастлива. В это время она обнаружила в себе этот свой талант к рисованию.

А кто у нас стал любимой моделью? Правильно, и к гадалке не ходи. А потом выяснилось, что её картины пользуются успехом, но только те, на которых был я.

Аудитория была, конечно, достаточно специфической, но когда это кого останавливало? Вокруг неё стали крутиться какие-то подозрительные типы с тугими кошельками и гнусными рожами. Появилась галерея, её выставки спонсировали, а меня во время приёмов всё время кто-то лапал. Постоянно вокруг меня крутились какие-то невнятные мужики, которые гладили меня, где законом вроде не запрещено и причмокивали, какая я милая девочка.

В том возрасте я вообще не особо соображал, что происходило. Если мама говорит, что так надо, значит, так надо? Разве мама может быть неправа?

А потом… мне было лет, наверное, десять, появился он – Марк.

– Тот мужик с покарябанной рожей? – уточняю я.

Илай усмехается:

– Да. Он говорит, что он появился намного раньше, но помню я его вот с этого возраста. Это был какой-то очередной конкурс, а он сидел как почётный гость, он же неебать какой бизнесмен, в жюри чуть ли не председателем. Мы там на сцене выпендривались, а меня в какой-то момент как током прошило, потому что я наткнулся на его взгляд и больше не мог от него оторваться.

Он на меня так смотрел, как смотрит палач на свою жертву. А между конкурсами Несравненная Анна привела его ко мне в гримёрку, я же в то время уже был пиздец каким титулованным, у меня даже гримёрка была собственная. Я помню, у неё тогда руки тряслись от невъебенности момента – надо же, какой меценат в нашу сторону скривился. Она тогда меня так обнимала, словно любила, и на ухо шептала: «Будь хорошей девочкой, Ила».

– Девочкой? – волна ненависти поднимается во мне к этой женщине, а Илай согласно кивает.

– Девочкой, а кем же ещё. И она ушла. Нет, он тогда ничего не делал такого страшного. Он сел в кресло, а меня к себе на колени. И гладил, гладил. По волосам, рукам, ногам. Лицо гладил и всё пытался заглянуть мне в глаза. И с этого момента он чуть ли не поселился у нас. Особенно любил он наблюдать, как Несравненная Анна свои картины пишет с меня. А потом опять, пока я в образе был, свои руки на меня складывал. Я до сих пор не понимаю, как он тогда не расчухал, что я не девочка.

Илай вздыхает:

– Наверное, он всё же дурак, – и продолжает ещё медленнее, словно заставляя себя рассказывать. – Эти типа невинные игрища продолжались до четырнадцати лет. А потом как-то он приехал к нам – Несравненная Анна ездила где-то по своим богемным делам, я был один дома. А он со своей хернёй снова ко мне, типа девочка моя, и чуть слюнями на пол не капает. А мне же уже четырнадцать, у меня переходный возраст – я же, пиздец, какой бунтарь… короче, выбесил он меня своими соплями, я ему и выдал, что нихрена я не девочка и пусть валит нахуй со своими граблями.

Он на меня тогда так вытаращился, как будто рыба, которая сейчас сдохнет, потому что дышать она вот вообще не умеет.

Илай замолкает, закрывает глаза, я обнимаю его ещё крепче, прижимаясь губами к его волосам. Мы сидим так минуту, две, десять, мы сидим так целую вечность.

– Не надо дальше рассказывать, – прошу я, потому что знаю, что было дальше, знаю, и не хочу этого знать, не хочу этого слышать.

– Оказывается, то, что я был в его глазах девочкой, только это его сдерживало. По большому счёту, то, что я оказался мальчиком, было даже лучше. Ну, по крайней мере, он так думал. С мальчиком можно меньше церемоний разводить. И он в тот день больше уже не распускал сопли, не сюсюкал со мной. Палач в тот день получил свою жертву, которую ждал столько лет, сам приговорил, сам привёл приговор в исполнение. Там было всё – полная программа. Его точно сорвало, полетели все тормоза, а что я мог сделать против него. Мне было четырнадцать, ты видел мои фото, физической силой я никогда не отличался, и тем более, какие у меня могли быть шансы против здорового мужика, который всё уже для себя разложил, как ему было выгодно. Он решил, что я его девочка, и я был его девочкой. Он в тот день оторвался, как в последний раз.

– Почему мать тебя не защитила? – глухо спрашиваю я.

– Когда Несравненная Анна соизволила вернуться домой – всё было уже закончено. Нет, он тогда не уехал, не сбежал, он дождался её. Он не чувствовал никакого стыда за то, что он сделал. А она… а что она… Она сказала мне, что этим в итоге всё равно бы закончилось рано или поздно, так что то, что произошло – это жизнь, это случилось, и надо жить дальше. Тем более это не кто-то там, это Марк. А дальше, с её молчаливого согласия, всё продолжалось ещё три года. Она говорила, что мне надо смириться, что я должен быть счастлив, что Марк так помешан на мне, что я могу вертеть им, как захочу, что я не понимаю, как мне повезло. Она любила меня по-своему, и по-своему желала мне добра, – глухо говорит Илай и снова замолкает.

– Хватит, – опять прошу его я, но ему, видимо, надо договорить то, что он начал.

– Но, видишь ли, в чём была очень странная штука. Я оказался настолько неблагодарным, что я не желал понимать своего счастья, мне нахер не брякала та удача, которая на меня вдруг свалилась. Я ненавидел Марка, я ненавидел Анну, я ненавидел весь свет. И чем гаже становился мой характер, тем мягче становился со мной Марк. А потом, в какой-то момент, мне было уже семнадцать, я вдруг решил, что больше никому не позволю делать со мной то, чего я сам не хочу.

Я послал Анну с её картинами – хочет писать свою порнуху с моим участием, пусть пишет теперь её по памяти. Я послал Марка, теперь-то я мог это сделать. Но Марка оказалось послать не так просто, он слишком подсел на меня, теперь он уже готов был на всё, лишь бы я не ушёл от него.

А потом я обнаружил ещё одну штуку. Моя сраная внешность, которая принесла мне столько бед, деморализует окружающих. Я могу манипулировать людьми так, как мне хочется, как мне выгодно. И мне это стало приносить удовольствие. Мне стало нравится самому нагибать таких уверенных в себе, таких типа неебать самцов, которые ни в рот, ни в жопу. Нравилось, когда они, охуев от моего обаяния, сами просили меня об этом.

И когда я увидел тебя, я подумал, что вот он, ещё один, который думает, что это он тут главный. И мне снова так захотелось почувствовать эту власть… А потом… потом всё пошло как-то не по плану. И ты оказался другим, и план оказался херовым.

– Тут нужен другой план, – задумчиво говорю я, целуя его в висок.

– Тут нужен другой план, – соглашается он, поворачиваясь ко мне, и спрашивает: – Я всё ещё нужен тебе после всего, что я рассказал?

Мне сейчас было бы смешно, если бы не было так грустно:

– Так вот в чём был твой новый план? Отпугнуть меня? Нет, это тоже хреновый план.

– Ты совсем дурак, – вздыхает Илай и обнимает меня за шею, утыкаясь носом мне в ключицу.

– Всем давно известный факт, – подтверждаю я, тянусь к ноутбуку, откуда на меня смотрит слишком серьёзное для четырнадцатилетнего подростка лицо, и захлопываю крышку.

========== Часть 22 ==========

Я всё глажу его волосы, прошёл уже час, год, вечность пронеслась перед нашими глазами, а я всё прижимаю его к своей груди и не могу оторваться от него.

– Почему он всё ещё рядом с тобой? – спрашиваю я, не надеясь на ответ.

Но Илай, даже не задумавшись, отвечает:

– Это, наверное, что-то из категории садо-мазо. Всё поменялось с момента, когда я нашёл в себе силы послать их всех, когда я сам стал решать, что я буду делать. Он таскался за мной тенью, а мне вдруг стало льстить, что взрослый, богатый и уважаемый мужик так передо мной стелется. И я уже был не маленьким мальчиком, я подрос, я стал понимать свою власть над ним.

Многое изменилось с того момента. И мне нравилось, что теперь я могу управлять ситуацией. Возможно, я просто мстил, возможно, это было что-то из категории Стокгольмского синдрома, когда жертва начинает чувствовать симпатию к своему мучителю.

Тем более мы, что уж тут отрицать, слишком долго были вместе. И самая жесть, какая вообще была, она была только в первый раз. Потом он осторожничал, мог месяцами ко мне не прикасаться, только гладил и целовал. Ну и, естественно, от меня требовал того же. А за это я его тогда ещё больше ненавидел, – тут Илай брезгливо передёргивает плечами и говорит, передразнивая кого-то: – Ну же, девочка моя, возьми в ротик конфетку… Тьфу, бля.

– Что у тебя сейчас с ним? – мне не хочется этого знать, но мне надо.

Илья пожимает плечами:

– Да, в принципе, уже ничего. Это больная привычка с моей стороны, да и с его, я думаю, тоже. Он приезжает чаще всего пьяный в хлам, пытается выяснять со мной отношения, я терплю, сколько могу. Он начинает беситься, потом начинаю беситься я. А потом кто-нибудь из нас срывается: он сильнее, поэтому у меня после таких стычек синяки, а у него располосованное в лоскуты лицо.

– Ты спишь с ним сейчас? – уже через силу задаю я ещё один вопрос.

Фролов поднимает на меня глаза:

– Хотелось бы шуткануть, как в анекдоте – да разве с ним уснёшь, но, думаю, тебе будет не смешно.

– Мне совсем не смешно, – подтверждаю я.

Тогда Илай поджимает губы:

– Если то, что у нас происходит, можно назвать таким словом, то да, я с ним сплю. Но то, что у меня произошло с тобой, этого не было у меня с семнадцати лет.

– Это типа комплимент сейчас был? – невесело усмехаюсь я.

– Можно и так сказать, – серьёзно смотрит на меня он. – Я вообще уже не думал, что кому-нибудь позволю это со мной сделать.

Он отстраняется от меня, поднимается с пола и протягивает мне руку. Я встаю, а он тут же прижимается ко мне, обхватывая руками за шею:

– Ветров, ты особенный, – шепчет он так жарко мне в ухо, что по спине пробегает дрожь, – но у нас с тобой нихрена не получится.

– Почему? – разговор принимает совсем не тот оборот, который мне бы хотелось сейчас.

– Ты не из моего мира, а я не из твоего. У нас нет точек соприкосновения.

– А мне кажется, как раз есть, – неловко пытаюсь пошутить я, сжимая пальцами его ягодицы.

Он стонет мне в шею, но продолжает:

– Ты прекрасно понимаешь, о чём я. У нас ничего не выйдет, кто-нибудь из нас сорвётся. Тем более, я не хочу именно с тобой биться за власть, а рано или поздно мы к этому придём. Может, мы просто будем друзьями, а? – он с надеждой заглядывает мне в глаза. – А хочешь, я тебе Витеньку подарю? Будем дружить семьями?

Я смотрю на него как на умалишённого, я даже злиться на него не могу:

– Нет, Илай, мы не будем друзьями. И Витеньку своего мне впихивать не надо. Мне на него смотреть противно, не то чтобы…

– Зря, – вздыхает Фролов. – Сосёт он зачётно…

– Илья, – тут я уже с интересом смотрю на него. – Ты на полном серьёзе представляешь сейчас, чтобы это розоволосое недоразумение у меня отсосало? Тебя корчило, когда я Вику просто обнимал, а тут…

– Да, – прерывает меня он, – что-то я не подумал. Остался бы Витенька без своих прекрасных кукольных волос «а-ля Барби», вот бы печаль была.

– Будем друзьями, надо же, – я укоризненно качаю головой, – и как тебе в голову вообще пришло такое.

– А что, – Илай улыбается, – было бы, как в песне. Знаешь? – Тут он начинает напевать, подтанцовывая в моих объятиях: – Давай, будем друзьями? Ну, конечно, давай. Я не буду тебя трогать, ты не будешь меня целовать. Будем друзьями. Раз, два и по домам. И от этого бреда мы сойдём с ума.

Я смеюсь:

– Если ты сейчас не перестанешь вихляться в такой близости от меня, дело кончится сексуальными извращениями.

– Ой, – он картинно прижимает руку ко рту и округляет глаза. – Не надо извращений, у меня задница ещё в шоке после недавно пережитого.

Мы с ним треплемся до самого утра, уже светает – надо ехать в универ, но так не хочется вылезать из кровати, где ко мне прижимается тот, кого только полный импотент хоть один раз не представлял в порнографической позиции.

Но всё хорошее в итоге заканчивается, и Фролова из моих рук вырывает телефонный звонок. Он отвечает и тут же обеспокоенно смотрит сначала на часы, а потом уничижающе на меня:

– Блядь, да я забыл совсем. Во сколько там? Да не ори, щас я соберусь. Отправь за мной кого-нибудь. Кого? Вадима? Блядь, а больше никого нет? Ладно, пусть он, терпеть его не могу. Ах-ах, да я по курсу, что взаимно. Дай мне тридцать минут.

Он отключает мобильник, тут же вскакивает и несётся в ванную, на бегу крича мне:

– Собирайся, у меня съёмка, а я из-за тебя обо всём на свете забыл.

Я поднимаюсь, разыскиваю свою одежду на полу, из ванной слышится сначала шум воды, потом звук фена. Через пятнадцать минут Илай появляется с уже нарисованным лицом и уложенными волосами.

Мечется по квартире, исчезает в одной из комнат и выходит оттуда в таком непотребном виде, что у меня дух захватывает: очень короткие с высокой посадкой чёрные шорты, такие, что прилипают к его телу на манер второй кожи, почти прозрачная шёлковая рубашка, перехваченная на талии ремешком.

Но самое главное в этом образе – это туфли на такой высокой шпильке, что он становится выше меня на полголовы. Не обращая на меня внимания, Фролов придирчиво осматривает себя в зеркале в половину стены, наносит на губы бежевую помаду и поворачивается ко мне:

– Ты готов?

– Ты куда в таком виде? – спрашиваю я внезапно севшим голосом.

Он равнодушно пожимает плечами:

– Я же говорю – у меня съёмки.

– Ты говорил, что послал всех.

– Я говорил, что послал тех, кто заставлял меня делать то, что я не хочу. Я сам решаю, что я делаю, и с кем я делаю.

– Что именно ты делаешь? – я пытаюсь подавить растущее в груди раздражение, но это мне так трудно даётся, что я сам пугаюсь своей реакции.

– Мне кажется, это моё личное дело, – Илай прищуривает свои снова обалденно-синие глаза в обрамлении длинных накрашенных ресниц.

– Твоё личное дело, – повторяю я за ним, и хоть понимаю, что сейчас совсем не время для разборок, всё-таки не могу удержаться. – А я, значит, к твоим личным делам совсем отношения не имею?

Илай удивлённо приподнимает одну бровь, косится на время и резко отвечает:

– Нет, детка, ты к моим делам вообще никакого отношения не имеешь, а уж тем более указывать, как мне поступать, ты точно не будешь.

Тут его телефон снова подаёт признаки жизни, он недовольно смотрит на меня и отвечает преувеличенно жеманным голосом:

– Да. Да, я собрался. Уже бегу, сладкий, не нервничай так, стоять не будет.

Смотрит на меня и кивает на дверь:

– Сейчас вообще не время для таких разговоров. Выходи.

Я открываю дверь и оглядываюсь на него:

– Я понимаю, откуда у тебя время, ты же так невъебенно занят. Я даже думать не хочу, чем ты едешь сейчас заниматься.

– А ты не думай, – едко бросает он. – И вообще не бери в голову, бери в шею – толще будет. Всё, не беси меня.

– Блядь, – не в силах что-либо ещё говорить, я, не дожидаясь лифта, несусь вниз по лестнице.

На выходе я всё равно почти сталкиваюсь с ним, он идёт впереди меня с ровной красивой спиной, поправляя на плечах что-то до неприличия меховое, похожий на такую обалденную девчонку, каких в мире вообще не существует.

Приглаживая на ходу волосы, он направляется к стоящему на парковке чёрному джипу с хмурым парнем за рулём, треплет его по щеке через открытое окно, парень дёргается от его руки, а он смеётся, оборачивается на меня, кривит в непонятной мне эмоции рот и садится в машину, которая тут же трогается с места и выезжает на дорогу.

========== Часть 23 ==========

Я приезжаю в универ в полнейшем раздрае, даже не стал домой заезжать, чтобы переодеться. Злость на Илая давила неимоверно, и я понять не мог, что вообще в голове у этого человека. Такое впечатление, что я попал на какой-то нелепый аттракцион, где непонятно, то ли мне это нравится, то ли сейчас будет неимоверный пиздец. Разгон у Илая от милого котика до ядовитой гадюки – полсекунды, а действия его полны непредсказуемости.

Только мне начало казаться, что наши с ним отношения сдвинулись с мёртвой точки, только я почувствовал, что он открылся передо мной, позволил заглянуть в его душу, как тут же меня приложили мордой об пол.

Этого понять невозможно: кто я для него? И кем он себя считает рядом со мной?

Мальцев встречает меня возле самого входа и с любопытством разглядывает моё лицо:

– Что-то ты какой-то обсосанный, – подытоживает он свои наблюдения и тут же спрашивает: – И кто тебя так обсосал?

– Отвали, – устало отбрыкиваюсь я от него, а к нам тем временем подходит Вика.

– Ты так и не вернулся вчера, – укоризненно говорит она, – а я тебя так ждала.

– Откуда не вернулся? – Мальцев с интересом смотрит на Андрееву.

– Да мне вчера опять смс пришла от неизвестного доброжелателя насчёт Егора, – начинает Вика, – и он поехал с кем-то разобраться, сказал, что вернётся, но пропал.

Пашка слушает её, глаза у него постепенно приобретают всё более изумлённое выражение, он переводит взгляд на меня, ещё раз внимательно вглядывается в моё лицо, а потом тихо говорит с видом, полным неожиданного прозрения:

– О-ху-еть!

– Ладно, потом увидимся, – говорит Вика, улыбается мне. – Плохо спал? Неважно выглядишь, – и идёт в сторону расписания.

Мальцев смотрит на меня, молчит пару минут, но всё же не выдерживает:

– Это тебя что, Фролов обсосал?

Я ничего не отвечаю и вообще притворяюсь глухонемым.

– Егора, отвечай, подлец ты, – Пашка дёргает меня за рукав. Я недовольно хмурюсь.

– Ты у него был? – отставать Мальцев от меня не собирается, поэтому я нехотя отвечаю:

– У него.

– И что? Было? – в глазах у Пахи такой жгучий интерес, что мне становится даже его жалко.

– Было, – с неудовольствием отвечаю я.

– И как?

– Охуенно, блядь. Отъебись, а? – говорю я почти со злостью, потому что обсуждать вот это всё, что там у меня с Фроловым было, нет ни малейшего желания.

Я иду по коридору в сторону нужной аудитории, а за мной чуть ли не бежит изнывающий от любопытства Паха:

– Нет, ты скажи, ты скажи, – тараторит он, я резко останавливаюсь, а он почти с разбегу влетает в меня.

– Что тебе сказать? – спрашиваю я с ещё большим неудовольствием, но Пашке плевать на мой тон:

– Кто у вас был сверху? – Глаза Мальцева горят лихорадочным фанатичным блеском, ещё немного – и он взвоет от нетерпения.

– Ну, ты вообще, – я качаю головой, – ты совсем охренел, такое спрашивать. Не буду я тебе ничего говорить.

Я снова поворачиваюсь и иду по коридору. Мальцев обиженно тащится следом:

– Ну, а что такого-то. Вот я бы тебе сказал.

– Ну, точно, – скептически бросаю я. – И чем бы ты мог удивить меня в своих похождениях, Казанова ты доморощенный?

– А вот сейчас было обидно, – фыркает недовольно Пашка и пинает меня по ноге.

Фролов в универе в этот день так и не появляется. Настроение у меня ни к чёрту, так что я сразу после занятий еду домой к великому удивлению моих родителей, которые обычно не ждут меня раньше девяти вечера, если вообще ждут.

Делать тоже тупо ничего не хочется – чёртов Фролов деморализовал меня на ближайшее время по всем статьям. Выкинуть бы его из головы да нахуй послать, но эта теория хороша, пока она теория. Как только я пытаюсь реализовать это на практике, всё летит по одному месту.

Не могу думать ни о чём кроме того, как мне было с ним хорошо. Тело тут же реагирует на воспоминание о его губах, руках, теле, которое было только моим, а чьё оно сейчас – об этом мне даже думать не хочется. Сразу вспоминаются все сплетни, которые до меня доходили насчёт занятий Ильи, и как он деньги зарабатывает. Снова становится тошно, хоть вой на луну от отчаяния.

Почему всё так сложно с ним, спрашиваю я себя. Потому что это он, других таких нет, услужливо подсказывает мне мой измученный размышлениями мозг.

Илайя Голденберг – это вам не какой-то там Илюша Фролов.

Мне хочется выть от безысходности, но я только крепче стискиваю зубы и ударяю кулаком в стену.

Мне не хочется ни на что реагировать: мне звонит Мальцев – десять пропущенных, мне звонит Вика – четыре пропущенных, мне звонит какой-то вообще незнакомый номер – двадцать восемь пропущенных.

Мне не хочется сегодня ни с кем говорить – проживите хоть один день без меня – да что ж такое-то. Вот именно сегодня я всем, блядь, понадобился.

Я лежу и разглядываю потолок своей комнаты – просто потолок, такой же обычный, какой была моя жизнь до появления в ней Ильи.

От этого увлекательнейшего занятия меня отвлекает стук в дверь моей комнаты. Моя мама – гипертактичная женщина, никогда не войдёт, пока не услышит, что можно.

– Что, мама? – недовольно спрашиваю я.

Дверь приотворяется:

– Егор, к тебе пришли, – щёки у мамы розовые, она отчего-то сильно смущена, старается скрыть это, но получается слишком плохо. – Девушка.

Кого это ещё притащило ко мне? Скорее всего, Вику – вот совсем невовремя.

– Привет, – на пороге стоит Илай, позади него моя смущённая донельзя мама, а в глубине коридора отец с такими округлившимися глазами, что кажется, что они сейчас выпрыгнут из глазниц и запрыгают резиновыми мячиками по паркету.

Я их, конечно, понимаю, Илай в том же утреннем образе, в каком был, когда собирался на свои съёмки – красотка с обложки Playboy.

– Вы разрешите? – он мило улыбается моей маме и закрывает перед её носом дверь в мою комнату. Затем поворачивается ко мне, сбрасывает с плеч меховую хуйню прямо на пол, тут же освобождает ноги из туфель и идёт ко мне:

– Какого хрена ты на звонки не отвечаешь?

Я молчу и смотрю на него, не вставая с кровати.

– Я переживал, что наговорил тебе всякого с утра. Хотел извиниться, – он поддевает пальцами пояс шорт и стаскивает их с ног вместе со всеми прилегающими деталями. Стоит передо мной в одной прозрачной рубашке и улыбается. – Ты простишь меня?

И только я хочу сказать, чтобы он шёл нахуй, как он, в принципе, это и делает. Освободить меня от спортивных штанов – дело секунды. Натянуться ртом на мой член – ещё одна секунда. Мой прерывистый вздох и застрявший воздух в гортани – сигнал к продолжению. А он уже раскатывает по члену презерватив:

– Не люблю эту фигню, – говорит он. – Но бегать по твоему дому с голой жопой в поисках ванной, пугая твоих родителей, у которых, я думаю, и так сейчас дохуя к тебе вопросов, не лучший вариант для первого знакомства.

С этими словами он усаживается на меня сверху и медленно опускается на мой член, чуть морщась и закусив губы.

Я смотрю на него, он сейчас как никогда похож на девчонку – такой красивый, что сердце заходится, а на нём всё ещё эта рубашка, тянусь к ней, цепляюсь за пуговицы, а он уже начинает двигаться, выгнув спину, и мне так хорошо внутри него, так жарко, что пальцы хватают эти пуговицы так резко, что они сыплются, обрываясь, и катятся куда неведомо.

Он ускоряется, я зажимаю его бёдра в руках, стискиваю пальцами снова до синевы, в голове мысль: «синяки, будут синяки», подаюсь ему навстречу, он тихо стонет, отцепляет одну мою руку от себя и кладёт её на свой член, сжимает поверх своей ладонью.

Я уже близко, мне так трудно сдерживаться, когда он со мной, именно с ним это практически невозможно, я уже задыхаюсь от палящего зноя его страсти, я схожу с ума, я чувствую горячую пульсацию в своей руке, и тут же меня охватывают уносящие из реальности мучительно-сладкие судороги внутри его тела.

Он падает мне на грудь, меня обдаёт его лимонно-тёрпким запахом, в голове до нелепости щемяще-нежное чувство к нему, потому что так хорошо просто быть не может.

Он приподнимается надо мной, болезненно морщится, позволяя моему члену выйти из него. Снимает с меня презерватив, прячет его под кровать:

– Не забудь выкинуть, а то не совсем приятный сюрприз, – и укоризненно смотрит на меня. – Ты мне порвал рубашку, придурок.

– Прости, хуле ты такой сексуальный, я бы всё на тебе порвал, если ещё что-то было бы, – я слабо улыбаюсь ему, а он уже роется в моих вещах.

– Можешь оставить на память, – кивает он на растерзанную мной рубашку. – Я что-нибудь из твоего надену.

Одевается, недовольно смотрит на себя в зеркало:

– Нда, не мой размер, ну ничего, сойдёт. Я пошёл, – он поворачивается ко мне. – Ты трубку бери, когда я звоню. Пожалуйста. Не провожай меня, – усмехается и кивает на мою одежду: – Штаны надень, я уйду – к тебе тут сразу паломничество будет.

Он выходит, я тут же подрываюсь, привожу себя в порядок, а в дверь уже снова стучат, и мама, ещё больше раскрасневшаяся, спрашивает:

– Егор, а это кто к тебе приходил? Что за девушка?

– Учимся вместе, – пытаюсь отделаться я дежурной фразой, но маму это не удовлетворяет:

– Хорошая девочка?

Тут я не могу удержаться от абсолютно глупой и идиотской улыбки, вспоминая, насколько хорошей девочкой пару минут назад был Илайя Голденберг.

========== Часть 24 ==========

– Егор, что ты молчишь? – мама всё ещё ждёт ответа. – Ты что, с ней дружишь?

Мои родители такие наивные, мне иногда кажется, что они немного не в то время родились. Дружишь, ага, ну точно, это так сегодня и называется. Дружить с Илайей, милее сравнения и не придумаешь.

– Ну, что-то вроде этого, – пытаюсь замять разговор я, но мама не отстаёт, более того, на пороге моей комнаты появляется отец и смотрит на меня критическим взглядом.

– Вика, конечно, тебе больше подходила, – говорит он. – Но мимо такой девчонки никто бы не прошёл. Но жениться надо на таких, как Вика, – нравоучительно продолжает отец.

– Папа, ты чего? – меня оторопь берёт от быстроты, с которой меня без меня женили. – Какое жениться ещё, да и расстались мы с Викой.

– Из-за неё Вику бросил? – кивает отец на закрытую входную дверь. – Да, понимаю, такие умеют голову дурить.

Тут мама поворачивается к отцу и с подозрением спрашивает:

– Это что ты тут понимаешь, советчик? Мальчик сам разберётся со своими отношениями, – и снова ко мне. – И всё же, Егор, какая-то она… – тут мама замолкает, пытаясь подобрать нужное слово.

– Доступная, – с радостью помогает ей отец и подмигивает мне. – Развлекайся, сынок, пока молодой.

Так и хочется выдать им сейчас всю правду, но я и представить не могу их реакцию на сообщение о том, что Илай совершенно не девушка. Думаю, их тут же хватит обширный инфаркт. Это как минимум. Что будет в режиме максимум, я даже представить не могу. Но не обрадуются они этому – это факт.

Родители, наконец, выходят, а я сажусь на кровать и поднимаю брошенную Илаем прозрачную и разорванную рубашку. Она такая тонкая, что если её скомкать – поместится в кулаке. Я подношу её к лицу и вдыхаю лимонно-терпкий запах, который сразу же выносит меня в другую реальность, где Фролов выгибает надо мной свою красивую спину и в изнеможении падает мне на грудь, уронив на моё лицо свои волосы.

В голове мелькает мысль, что я теперь с этой тряпкой спать в обнимку буду – докатился, пиздец.

Мама кричит из коридора:

– Егор, к тебе пришли.

Блядь, по городу что, объявление висит, что у меня сегодня день открытых дверей? Вот кого ещё черти принесли?

В комнату вваливается Паха, который смотрит на меня с таким остервенением, что хочется сказать самую крутую фразу из детства: «я в домике».

– Ты какого хрена трубку не берёшь? – зло спрашивает Мальцев. – Я думал, тебя тут, по меньшей мере, расчленили уже и увезли в лес в разных пакетах.

– Скажешь тоже, – фыркаю я, а в комнату заглядывает моя мама.

– Пашенька, ты голодный? – спрашивает она и тут же доверительно спрашивает: – Ты знаешь, что у Егора новая девочка?

– Не, я не голодный, – растягивая слова, отвечает Паха, внимательно глядя на меня. – Какая такая девочка? Высокая и очень красивая?

– Да, – мама кивает. – Ты её знаешь?

– Ещё бы, – ухмыляется подлец Мальцев. – Кому же ещё знать, как не мне, всю правду о моём друге.

– Ну ладно, проголодаетесь – приходите на кухню, – говорит мама и закрывает за собой дверь.

Пашка смотрит на меня как на идиота, и спрашивает:

– Ты совсем больной? Какая девочка? Ты Фролова уже сюда таскаешь? Хочешь каминг-аут устроить?

– Никого я не таскаю, он сам пришёл, – бурчу я, опускаясь на кровать.

– Пиздец, – констатирует Пашка, присаживаясь рядом. Бросает взгляд на расхристанную фроловскую рубашку, даже берёт её в руки, чтобы рассмотреть, что это такое и тут же отбрасывает её в сторону, вскакивая на ноги:

– Вы что, прямо тут?.. – и тут же восхищённо добавляет: – Прямо при родителях? Ну, охуеть. Ладно, Фролов, но ты-то…

– Знаешь ли, очень трудно сопротивляться при некоторых моментах.

– Пиздец, – повторяет он. – Просто тотальный пиздец. Так что у тебя с ним, о, мой лучезарный друг?

Я пожимаю плечами:

– Я не знаю.

– Опять не знаешь? – Паха замирает передо мной в некой оторопи. – Как не знаешь? Вы же трахаетесь?

– Возможно, – уклончиво отвечаю я.

– Возможно? – Мальцев приподнимает двумя пальцами брошенную им же на пол прозрачную рубашку. – Возможно? Ты кому пиздишь тут, Ветров? Я тебя как облупленного знаю. Короче, ты с ним трахаешься и не знаешь, что между вами?

– Не знаю, – соглашаюсь я. – Может, он просто трахаться любит.