Текст книги "Мы не будем друзьями (СИ)"

Автор книги: SashaXrom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

========== Часть 1 ==========

– Егора, выходи, мать твою, я уеду сейчас к херам – добирайся потом, как хочешь, – Пашка орёт под моими окнами, как будто рожает, а я судорожно собираю по комнате свои вещи, прыгая на одной ноге, пытаясь попасть другой в ускользающую от меня гачу джинсов.

– Да сейчас, сейчас, – бубню себе под нос. Вот всегда так, сколько себя помню, а Пашка никогда мне собраться толком не давал. Неважно, к какому времени мне надо было быть готовым, но мой друг всё равно с завидной регулярностью приезжал за энное время до встречи, орал и истерил на тему – «а чего это я копаюсь, как баба, и вообще, он сейчас уедет».

Энергии в Пахе, как на атомной энергостанции, а я при нём – как возле реактора, который вот-вот рванёт, но это не точно.

– Егора, сука ты, выходи, опоздаем на пару – я тебя удушу в колыбели, мать твою, – метафоры Мальцева всегда отличались своей детской непосредственностью, но этого лучшего друга не я выбирал, мне его судьба подкинула, а если уж быть до конца точным, он как подсел ко мне в первом классе за парту, так и приклеился намертво по непонятным мне физическим законам.

Впервые разлучились мы с ним только когда поступили в институт – я в другом городе, а он в нашем, так как, хоть и хорошо сдал вступительные, а по баллам не прошёл, чтобы со мной уехать. Но у меня на новом месте в определённый момент кое-что не задалось, и я в прошлом году перевелся в универ родного города – к великому счастью Пашки, который подряд несколько недель твердил, что это карма, и вообще нефиг было уезжать, и хорошо там, где нас нет. Короче, тот он ещё поклонник учения «я мастер-оригинальность».

– Да иду, иду, – хватаю ключи и, почти не разбирая ступенек, несусь вниз по лестнице.

– Ты что, не мог заранее собраться? – недовольно кривится Мальцев, заводя мотоцикл.

– Ага, в следующий раз я прямо с вечера соберусь, чтобы тебя не расстраивать. Вот прямо одетым и лягу, с рюкзаком на груди, чтобы сразу иметь возможность из окна выпрыгнуть прямиком в твои объятия, – ехидничаю я, надевая шлем на голову.

– Поговори мне тут, – фыркает Паха и трогается с места.

От нашего дома до родимого института кинематографии по прямой дороге около десяти минут, так что мы приезжаем даже раньше, чем надо, и можно было не торопиться, но, как говорит Мальцев, лучше прийти на час заранее, чем опоздать хотя бы на минуту.

В прошлом году летали мы с ним в Турцию, так в аэропорту мы были за шесть часов до нашего рейса. А как же, а вдруг на регистрацию опоздаем, а вдруг на контроле у нас найдут – ну конечно, ага – что-нибудь несанкционное, что же тогда делать, пока разберутся, а самолетик-то наш ту-у-ту. Идиота кусок мой лучший друг, но другого мне даром не надо.

Расписание как всегда радует неожиданным графиком пар, радует – это слабо сказано, потому что хочется пристрелить этого извращенца, которому доверяют это занятие. Кажется, что либо он тупо наугад раскидывает занятия – что куда попало и так сойдёт, либо его на время выпустили из психушки, и он случайно забрёл в деканат.

Единственным плюсом было то, что у нас остались совместные пары с артистами, звукарями и операторами, так что есть возможность пообщаться с представителями смежных специальностей, и вдобавок, скорее всего, будут совместные проекты – на это фантазия наших преподов отлично заточена.

А пока мы высматриваем наших с режиссёрского, а нам уже машут руками и кричат слова приветствия знакомые ребята с потока.

Паха носится по коридорам, впитывает в себя новые сплетни – жить он без этого не может, не ту специальность он выбрал. Вот так и вижу его с фотоаппаратом где-нибудь под окнами какой-нибудь мегазвезды масштабов нашего “Урюпинска”.

Наконец он подлетает ко мне, раскрасневшийся и возбуждённый, и выдаёт на одном дыхании:

– Прикинь, что слышал. Илай из академа выходит.

И расширив глаза, смотрит на мою реакцию с таким видом, будто сообщил мне о высадке инопланетян посреди Красной площади. Но постепенно с его лица сползает выражение вдохновлённого ожидания, и чуть ли не с отвращением слушает он моё недоумённое:

– Кто выходит?

Мальцев обиженно сопит, но потом, вспомнив что-то, хлопает себя ладонью по лбу:

– А, ну точно, ты же не знаешь. Он в академ ушел в начале осени, а ты к нам перевёлся зимой, а к тому времени страсти уже поутихли, и поэтому ты и не в курсе.

Лицо Пашки вновь расцветает, и он продолжает:

– Короче, слушай. Илай, он же Илья Фролов, первая красавица нашего института.

– Красавица? – непонимающе хмурюсь я.

– Ну да, – с удовольствием повторяет Паха, – красавица. Ну, ты его увидишь – сам обалдеешь. Короче, он гей, и…

– С чего ты решил, что мне будет интересна эта история? – с неудовольствием спрашиваю я.

Вот что-что, а истории про пидоров меня интересуют меньше всего. Не то, что у меня проблемы с толерантностью, просто я не понимаю всей этой фигни: как такое вообще может быть, если вокруг столько девчонок. В голове просто не укладывается, что два парня могут заниматься сексом, меня передёргивает от мысли, насколько это противоестественно.

– Нет, ты послушай. Иначе тебе будет непонятно, – упирается всеми копытами сразу Мальцев, и я покорно вздыхаю, потому что если Пашка упёрся, то хоть ты тресни, а будет по его.

В школе мы часто дрались из-за этой его особенности, а сейчас я понимаю, что более благоразумным будет смириться и выслушать этот далеко не высоконаучный бред Мальцева на тему нелёгкой судьбы геев.

Я киваю, а он уже говорит быстро, чтобы успеть до начала пар.

– Короче, он гей. И по ходу он этим очень гордится, потому что нефига это не скрывает. Ну, там одевается соответственно, да и выглядит так, что ты забываешь о том, что гетеросексуальность – твоё нормальное состояние. Так вот, в прошлом году его хотели прессануть Михей со своей кодлой. Ну, Михея-то ты помнишь? Мы же с ним в одном клубе в школе занимались.

Я киваю, Михея я помню – одно время мы с Пахой даже ходили с ними вечерами по району, нагоняли страх на случайных прохожих. В школе Михей особым умом и сообразительностью не отличался, выручало его только то, что он радовал директора грамотами и медалями в спортивных соревнованиях. Это его только и спасало от множества неприятных разговоров по поводу его поведения и успеваемости.

– Дело было шумное, – не останавливается Мальцев. – Что уж они там хотели с ним по факту сделать, избить или изнасиловать – об этом история умалчивает, но оказалось, что несмотря на свой нежный вид, Илай вовсе не собирался быть жертвой какого бы то ни было насилия. Откуда же пацанам было знать, что он носит с собой нож. В общем, до кого он смог дотянуться, тех он нехило порезал, остальные в страхе разбежались, потому что, как говорили случайные свидетели, он размахивал этим ножом и орал так, что хотелось упасть и тут же сдохнуть от ужаса.

Пока пацаны приходили в себя, Фролов не отсиживался в подполье, он быстро сообразил, а может, кто и подсказал, и в этот же день поскакал в полицию, где написал заявление о нападении на него и попытке изнасилования. Что он защищал свою честь, а возможно, и жизнь. Плевать он хотел, как на него потом будут смотреть, а дело было громкое, разборок было тоже нехило так. Когда это всё немного улеглось и, казалось, всё обошлись малой кровью, произошло такое, что предыдущий скандал был просто цветочками в чистом поле.

Илай, сука, оказался таким злопамятным, что каким-то образом заманил Михея в какой-то подвал, пообещал ему там что-то, что ли, а у Михея, сам знаешь, кость вместо мозга, а голова для того, чтобы в неё есть. Короче, тот повёлся, но на Илая трудно не повестись, и пошёл с ним, потому что когда ты сверху, по факту, какая разница кого иметь: бабу, мужика или козу. А там Фролов так всё обставил, что в какой-то момент Михей сам просить стал, чтобы тот ему дал. В итоге, возбуждение и отлившая от головы кровь полностью лишила его способности соображать, и он, чтобы Илай перед ним нагнулся, предложил ему отсосать. Прикинь? Михей! Нормально, да? – глаза Мальцева горят от возбуждения и нагнетаемой интриги. – Короче, он стоит на коленях, у Илая штаны спущены и прекрасно всё понятно, что Михей там делает…

– Ты что, там был? – не выдерживаю я.

Паха ржёт и вертит головой:

– Как потом выяснилось, в том подвале был кто-то из дружков Илая. С камерой. А ты знаешь, какая у наших операторов хорошая техника. Они это всё засняли, порезали как надо, составили фильмец, где Михей умоляет Фролова о сексе, предлагает отсос, а потом с упоением делает это на весь экран крупным планом. И выложили это на YouTube, разослав ссылочку всему универу, а там уже пошла цепная реакция, и это видео не посмотрел только слепой. Это был даже не скандал, это был скандалище. Семья Михея за одну неделю продала квартиру и вместе с ним уехали в неизвестном направлении, а Илай в один момент стал неприкосновенен, как особа царской крови. Но, тем не менее, ему предложили уйти в академ, чтобы не усугублять ситуацию. А теперь он возвращается, ты прикинь?

Я пожимаю плечами – история, конечно, просто душераздирающая, но попахивает фарсом бульварной газетёнки. Копаться в чьём-то грязном белье, да ещё с таким удовольствием, может только Мальцев. А мне, по сути, плевать, что за звезда там этот Илай – надо же, имечко себе придумал – я бы даже сказал, что, после этих закулисных подробностей, я уже заранее испытываю к нему, если не неприязнь, то по меньшей мере пренебрежение.

========== Часть 2 ==========

– Ну, так вот, – Паха всё не может успокоиться, несмотря на то, что пара уже началась, аудитория битком наполнена студентами со всех четырёх потоков, а секретарь деканата стоит возле кафедры и зачитывает сроки практик, – учится он на актёрском, так что лицезреть мы его сможем на общих парах. А вообще, – тут Паха мечтательно зажмуривается, – я бы посмотрел пару фильмов с его участием, говорят, он в порнухе снимается.

– Слушай, – я раздражённо смотрю на Мальцева, – ты достал уже. Я уже сомневаться начинаю, мой ли ты друг, или тебя где подменили. Ты так талантливо скрывал свою ориентацию столько лет, что я диву даюсь.

– Ну, ты чего, – Паха обиженно поджимает губы, – нормально у меня всё с ориентацией. Но это же Илай. Вот увидишь – сам всё поймёшь.

Мальцев с выражением лица «а-ля оскорблённая добродетель» отодвигается от меня на край скамьи и преувеличенно внимательно смотрит в сторону кафедры.

Я оглядываюсь – как это принято, секретаря никто не слушает, всё равно эти сроки будут потом на стендах, так что можно просто посидеть и расслабиться.

Откидываю голову назад, утыкаясь затылком в стоящий на более верхнем ряду стол, и смотрю снизу вверх в улыбающееся лицо Вики Андреевой. Она наклоняется ко мне так, что её глаза оказываются прямо напротив моих, и вот в таком зеркальном состоянии мы смотрим друг на друга – кто кого переглядит. Потом Вика фыркает и шёпотом спрашивает:

– Яблоко будешь?

Я морщу нос. Нет, яблоко я не хочу, а вот сама Вика заслуживает более пристального внимания.

– Погуляем после пар?

Она чуть улыбается, кивает, а я разгибаю онемевшую шею и возвращаюсь в стандартное для студента положение – то есть тупо ложусь на стол, глядя на препода – лекция уже началась, я хмурюсь и открываю тетрадь.

И тут, когда до перерыва оставалось минут двадцать, случилось ЭТО.

Потом я вспоминал, как впервые увидел его и каждый раз удивлялся, насколько надо быть уверенным в себе, чтобы так зайти в аудиторию, где сидит, по меньшей мере, человек двести малознакомых тебе людей, и все они знают, кто ты такой, какой скандал стоит за твоими плечами, представлять эти шепотки за спиной, смешки и новое обсасывание этой ситуации вплоть до блестящих косточек.

В нём не было ни капли смущения от того, что он нарисовался к концу пары, он зашёл так, как выходит на сцену обласканная публикой прима, уверенно, спокойно и с налётом лёгкой снисходительности на лице, на котором будто написано было: «Вот он я. Ждали меня?». А его и в самом деле ждали. Если за секунду до его появления в аудитории стоял привычный гул, то сейчас полнейшая тишина воцарилась в рядах амфитеатра, все, затаив дыхание, смотрели на него, а он, словно в таком внимании нет ничего такого этакого, остановился возле кафедры и, чуть скривив чётко подведённый рот, обводил взглядом своих новых однокурсников.

Да, я понял, что именно имел в виду Мальцев, рассказывая о нём. Он не пришёл на пары, он пришёл в модный клуб, чтобы показать себя. И это ему удалось на все двести пятьдесят процентов, потому что от того, что стояло сейчас перед нами, невозможно было оторвать взгляд.

Никакое, даже самое полное описание, не способно передать этого охренительного в своей наглости образа. Высокий, стройный до худобы, светлые, почти серые волосы, ниже плеч, такие волосы сразу хочется накрутить на кулак и… да блядь!

Узкие, слишком узкие джинсы низко, еле держатся на бёдрах, кажется, что, дёрни он ими – и джинсы сползут нахрен ко всем чертям, потому что единственное, что удерживает их от падения, это выпирающие тазовые косточки, такие острые, что хочется проверить, насколько верно это ощущение.

Плюс к этому короткая джинсовая куртка, не застёгнутая на груди, накинута прямо на голое тело, и тут уже весь ассортимент в полном объёме – и подтянутый плоский живот с маленьким колечком в пупке, и болтающиеся на шее цепочки. На ум приходит мысль, а что там дальше под курткой у парня, который проколол себе пуп, ведь наверняка и в сосках у него что-то есть, да по-любому же… и неожиданная дрожь по позвоночнику.

Лицо же выбивает окончательно и так уже нестабильную почву из-под ног. Слишком синие глаза, такие синие, что приходит мысль, что такого цвета вообще не бывает, что это всего лишь цветные линзы, в обрамлении накрашенных длинных ресниц. Чуть припухшие губы чётко обведены по контуру и тронуты розовой, отливающей блеском помадой.

Да, я понимаю Пашку, я понимаю даже Михея. Глядя на этого парня, ты забываешь обо всём на свете, потому что в голове стирается представление о каких бы то ни было рамках. Как говорил кто-то из великих: «То, что красиво – красиво…».

Это именно из этой категории. Красивое – оно на то и красивое, что им может любоваться каждый. Как в картинную галерею пришёл: ты ведь там не задумываешься над всякими моральными понятиями, мужчины ли перед тобой или женщины, или тупо море, или мишки на сосне. Это красиво, и точка. И ты смотришь. И ты получаешь эстетическое наслаждение.

– Фролов, – с неудовольствием кривится наш препод, Всеволод Арнольдович Пырятин, или в просторечии Всеволод Большое гнездо, как его за спиной зовут студенты нашего вуза, – тебя так долго не было, а начинаешь ты снова в своём репертуаре. Во-первых, ты так опоздал, что мог вообще не приходить, во-вторых, ты не перепутал институт с ночным клубом?

– И я рад вас снова видеть, Всеволод Арнольдович, – сладко улыбается Илья, – во-первых, я не опоздал, а оформлял нужные бумаги в деканате, во-вторых, вы что-то имеете против моего внешнего вида? Хотите это обсудить? Я могу остаться после пары, и когда все уйдут, вы мне подробно расскажете, что именно вас не устраивает, – тут Илай наклоняется к кафедре и подмигивает Пырятину.

Тот густо краснеет:

– Нет уж, увольте, от таких разговоров. Садитесь, Фролов, и не опаздывайте больше, я вас умоляю.

Илья поднимается по ступенькам амфитеатра, нет, не по ступенькам, он идёт по подиуму под прицелом изучающих его глаз, не оставляющих без внимания ни единого миллиметра на его теле.

А я поворачиваюсь к открывшему рот Пахе и говорю:

– Ну да, ты прав был. Губы у него такие, что тут невольно задумаешься об отсосе.

Я не знаю, спецом я сказал это так, чтобы Илай услышал, или это случайно вышло, но он услышал, потому что он резко тормозит возле нашего стола, поворачивается ко мне и, изогнув губы в гадкой улыбочке, спрашивает:

– Задумываешься об отсосе, сладкий? Хочешь мне отсосать? В очередь, малыш, в очередь.

– Да ты охуел, что ли, пидор… – я срываюсь с места, чтобы зарядить ему кулаком прямо в центр всего этого великолепия, но меня тут же дёргает назад Паха, намертво вцепившись в ремень моих джинсов.

– Ты что, с ума сошёл, – шипит он мне в ухо, – забыл, что я рассказывал?

– Пидор, значит? – Илай смотрит, прищурившись. – А ты у нас очередной гомофоб? – тут он растягивает губы в змеиной улыбке. – Ну, мы с тобой ещё пообщаемся, сладкий. Я это тебе обещаю.

– Нахер свали, – цежу я сквозь зубы, а он, уже забыв обо мне, поднимается на самый верхний ряд и располагается возле окна, скучающе глядя куда-то вдаль и думая о чем-то своём.

– Ну, ты молодец, – Паха недовольно скривив лицо, выговаривает мне в самое ухо, – совсем дурак, что ли? Ты нахера с ним связываешься? Он злопамятный, он твои слова, озвученные на всю аудиторию, не забудет. Хочешь такого же шоу, как с Михеем?

– Успокойся, – всё ещё кипя от возмущения, огрызаюсь я. – Я не ведусь на пидоров. У меня сейчас по отношению к нему только одно желание – размазать его наглую рожу по бетону.

– Держи свои желания при себе, и не надо вообще никаких действий по отношению к нему предпринимать. А то потом никто там выяснять не будет, что там было, а чего там не было, если Илай заяву на тебя накатает. Ему-то похрен, а тебе зачем такая слава?

– Так, ребята, на сегодня всё, – Пырятин складывает листы лекции в папку. – Скоро я вам озвучу тему совместного проекта, распределим вас по группам, чтобы вы могли себя проявить в командной работе. Сейчас все свободны. Ах, да, – спохватывается препод и смотрит на верхний ряд, – Фролов, я вас убедительно прошу соблюдать официальный стиль в данном учебном заведении.

Илай удивлённо приподнимает брови:

– Ну, если убедительно просите… но тут вопрос – вы просите, потому что вам не нравится, так как не по уставу, или вам так нравится, что вы не можете сосредоточиться на лекции?

– Оставьте, Фролов, вы эти свои инсинуации, – устало машет на него рукой Всеволод Арнольдович и покидает аудиторию.

========== Часть 3 ==========

– Ребята, есть предложение: всем курсом сходить на «Оно», – Паха стоит на скамье и размахивает руками, как зазывала в цирке. – А потом соберёмся и препарируем сей «шедевр» кинематографии покадрово. Как вам идея?

Идея вполне себе, мы часто так делаем. Идём на какой-нибудь фильм, а так как считаем себя уже ничего так специалистами в этой сфере – ну, теорию-то, по крайней мере, нам неплохо выдают – а потом обсуждаем с точки зрения режиссуры, спецэффектов, звука, ну и собственно актёрской игры. А если это у кого-нибудь на квартире, да ещё и под что горячительное, то постепенно вечер переставал быть томным.

– Ну, значит, собираемся сегодня в семь вечера около «Баргузина», деньги сдаём сейчас, чтобы я слетал за билетами, – распоряжается Паха и с довольным видом слезает со скамьи. – Наши ряды, как обычно двенадцатый и тринадцатый.

Последним к Пахе подходит Илай и с царственным видом протягивает ему пятитысячную купюру.

Сегодня он почти похож на человека, и хотя на нём по-прежнему такие узкие джинсы, что, кажется, они вот-вот разойдутся по швам, но торс облегает белая футболка с длинным рукавом, а волосы собраны в хвост. И да, я оказался прав в своих предположениях, сквозь тонкую ткань просвечивает пирсинг на сосках – две маленькие прямые штанги с шариками на концах.

Это видно так хорошо, что хочется потрогать, а как они там держатся, а что он почувствует, если закрутить эту штангу по часовой. Я теряюсь в пространстве и просто тупо пялюсь на грудь Фролова. Успокаивает единственное, что те, кто вокруг меня сейчас, не в меньшей прострации.

Мальцев тоже зависает, а Илай, усмехнувшись с чувством превосходства, спрашивает:

– Это мне тут по ходу деньги с вас брать надо. Что, потекли, девочки? – ещё раз хмыкает. – Сдача-то найдётся?

Я сдерживаю поднимающееся бешенство, а Пашка отсчитывает Илье сдачу сотенными купюрами.

– Откуда у студента такие деньги? – Паха недовольно протягивает ему пачку, а Илай снова снисходительно усмехнувшись, чуть хриплым шёпотом сообщает:

– А это, детка, работать надо. Хочешь научу?

Мальцев, поперхнувшись, кашляет так, что приходится стучать его по спине, потом, сглотнув, отвечает:

– Нет уж, спасибо, мы как-нибудь так, по-простому обойдёмся.

– Ну как хочешь. Моё дело предложить, – Илай равнодушно пожимает плечами и выходит из аудитории.

Согласно традиции, к кинотеатру мы с Пахой подъезжаем за час до назначенного срока и в ожидании сидим в кафе, чтобы как-то убить время.

– Ну вот ты мне скажи, – Мальцев изучающе смотрит на меня, – если бы Илай предложил тебе трахнуть его, ты бы отказался?

– Я бы не только отказался, – твёрдо говорю я, – я бы ему рот оторвал за такие предложения.

– Пиздишь ты, Егора, – убеждённо рубит Пашка. – Потому что это не какой-то там пидорок, на которого и смотреть противно. Это же он. Вот я бы не отказался, да только мне он не предложит.

– Что ты так низко себя ставишь, – мне становится смешно от удручённого вида друга. – Да и вообще я не понимаю, для чего ты всё время педалируешь эту тему.

– Да нет, я просто, – Мальцев подпирает рукой подбородок. – А что он такой красивый, сука? И ведёт себя не так, как должен вести. Геи ведь деклассированные элементы, они себя должны неуверенно в обществе чувствовать. Ну, что не такие, да и вообще все их осуждают. А он ведёт себя так, как будто он один царь и бог, а это мы вне общества, и ему пиздец как противно смотреть на нас.

– Поменьше думай об этом, – я хлопаю друга по плечу. – Хотя, если ты вздумаешь вдруг заделаться пидором, это будет, конечно, пиздец моему мировоззрению – я, возможно, даже уйду в запой на неделю, но обещаю, что буду дружить с тобой, несмотря на все препятствия.

– Скажешь тоже, – начинает ржать Мальцев, – не собираюсь я никем становиться. Я с девушками-то до сих пор неловко себя чувствую, а с парнем так вообще от страха обосрусь.

Ребята постепенно собираются, но кто-то всегда опаздывает, и мы, оставив список тех, кто ещё должен подойти, проходим в зал. Занимаем места, рядом со мной, со стороны прохода, ещё одно свободное кресло – я высматриваю Вику среди входящих и машу ей рукой:

– Сядешь с нами?

Вика улыбается и озадаченно смотрит на подруг:

– Ой, прости, мы уже все вместе договорились сесть. Не обижайся, ладно?

– Ничего страшного. Значит, потом, – я поворачиваюсь к Пахе. – Кого нам судьба подкинет в виде соседа по кинопросмотру?

– А какая, хрен, разница, – зевает Мальцев.

Это всё так предсказуемо. Пашка очень любит ходить в кино, но высидеть до конца сеанс он по каким-то своим особенным причинам не может. Как-то вот не так действует на него волшебная сила искусства – он засыпает посреди самого кровавого фильма ужаса, он засыпает в первом ряду партера в театре, он умудрился даже заснуть на рок-опере «Иисус Христос – суперзвезда».

Неважно что это: цирк, филармония или органный зал в польском костеле – гений Мальцева не знает границ.

Вот и сейчас – фильм ещё не начался, а Паха уже душераздирающе зевает, так, что чуть ли не видны его гланды.

Я с грустью оглядываюсь назад – Вика над чем-то весело смеётся с подругами, уж им-то будет с кем обсудить интересные моменты по ходу фильма. А у меня с одной стороны будет похрапывающий Мальцев, а с другой пустое кресло – да уж, так себе перспективка.

Свет гаснет, по экрану мелькают трейлеры предстоящих показов, а рядом со мной на пустующее место усаживается чьё-то тело. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто это, и замираю от неожиданности. На расстоянии пары сантиметров от меня сидит Илай собственной персоной в рваных в хлам джинсах – дебильная мода, скажу вам – сквозь дырки просвечивает кожа, а дырки эти занимают больше места, чем сама ткань. Фролов косится на меня и говорит сквозь зубы:

– Кино не тут показывают, на девяносто градусов ошибся.

Я поворачиваюсь в сторону экрана, глухое раздражение заставляет сжать кулаки.

Спокойствие, только спокойствие, этот гадёныш специально пытается вывести меня из себя – ну, понятно же.

А он разваливается в кресле, широко расставив ноги, что чуть дёрни ногой – и впишешься прямо в его колено.

На экране уже вовсю идёт фильм, а я всё не могу сосредоточиться. Мешает всё: и то, что я вижу его ноги слишком рядом, и то, что он положил руку на подлокотник, и его рука так близко к моей, и то, что он всё время облизывает губы, видеть я этого не могу, но я это слишком хорошо слышу.

Вдобавок, на одном из неприятных моментов, он машинально вцепляется мне в руку со словами:

– Прости, нервы, – но момент проходит, а свои пальцы с моего запястья он так и не убирает, а я вместо того, чтобы стряхнуть его, как назойливую муху, сижу, окаменев и не сводя взгляда с его тонких пальцев, обвившихся браслетом вокруг моей руки.

Это всё темнота, она будто одурманивает тебя, ты теряешь способность адекватно мыслить. Ты попадаешь под какое-то мистическое очарование, темнота словно говорит тебе, что всё, что сейчас происходит – это как во сне, может, правда, а может, и нет. Но ты не бойся, не бойся, ты потом, при свете дня во всём разберёшься. А сейчас темно, тебя никто не видит, и ты никого не видишь, в этом мире есть только ощущения – наслаждайся ими.

Илай берёт мою руку и тянет к своей груди, прижимает подушечки пальцев к соску, проткнутому сталью штанги. Мои мысли сбиваются в неконтролируемую кучу и в панике покидают моё сознание. Я полным дураком позволяю Фролову сжимать мои пальцы вокруг своего соска, а он уже перегибается ко мне через подлокотник и, прикасаясь губами к уху, спрашивает:

– Ты этого хотел, когда смотрел на меня сегодня?

Я чувствую его запах, что-то лимонно-тёрпкое, и волосы его касаются моего лица, и что-то перемыкает у меня в голове: от его запаха, его близости, моих пальцев на его теле. Я поворачиваю к нему голову, а его губы вот они, совсем рядом, только чуть наклонись вперёд. Он облизывается и дышит так глубоко и жарко, что у меня поджимаются пальцы на ногах.

– Ну же, – шепчет он и закрывает глаза.

Я уже не понимаю, что сейчас делаю, тоже закрываю глаза и тянусь к этим губам, потому что это единственное, что сейчас важно, но почему-то вместо тёплых и жадных губ Илая натыкаюсь на пустоту. Открываю глаза, а на меня смотрят насмешливые глаза Фролова, и он, в привычном уже презрительном движении лица, отрывисто спрашивает:

– Ну и кто тут у нас пидор?

Комментарий к

вот примерно такой пирсинг: http://s019.radikal.ru/i641/1711/e7/87f6127586b1.jpg

========== Часть 4 ==========

Вместе с прекратившим поступать в лёгкие воздухом ко мне возвращается способность адекватно воспринимать реальность, а также, несмотря на позорное унижение, восхищение этой падлой, которая гениально грамотно сманипулировала эту невъебенную в своей простоте ситуацию.

Какой надо иметь талант, чтобы сыграть так, что жертва ни секунды не сомневалась в правдивости происходящего. Чтобы жертва потеряла разум и сама добровольно и с удовольствием возжелала сгореть в адском костре предложенного психодела.

Теперь я прекрасно могу представить ту далёкую историю с Михеем. А ведь я так сомневался, что Михей мог повестись на слащавые заигрывания какого-то педика. Но педик оказался тем ещё кукловодом, а его игра достойна всех премий вместе взятых, какие только есть в этом мире.

Поэтому вместо того, чтобы тут же придушить гадёныша, я делаю невозмутимое лицо, хмыкаю и перевожу взгляд на экран, где тоже творится полнейший беспредел, ещё более непонятный от того, что я только сейчас включился в просмотр и сути всей этой бодяги вообще не понимаю.

Илай расслабленно замирает в своём кресле и тоже не отрывает глаз от экрана. Вижу боковым зрением, что он задумчиво кусает губы и нервно стучит пальцами по колену.

Видимо, я не оправдал его ожиданий в своей реакции на его выходку. Чего он ждал? Ну, наверное, ещё большего возмущения, возможно, того, что я полезу в драку. Да хоть чего, видимо, но не вот этого.

Как только загорается свет, Фролов поворачивается ко мне, смотрит внимательно в моё лицо, словно хочет что-то понять, хмурится, резко поднимается с места и идёт к выходу.

Я толкаю локтем Паху:

– Вставай, коматозный. Нахрена ты вообще в кино ходишь, дома можно поспать, причём совершенно бесплатно.

Мальцев вздрагивает и открывает покрасневшие ото сна глаза. Какое-то время смотрит на меня расфокусированным взглядом:

– А? Что? А что, фильм уже кончился? Интересно было?

– Всё самое интересное ты, друг мой Павел, пропустил, к сожалению, – усмехаюсь я.

– А, пофиг, в интернете вечером посмотрю это кино, – равнодушно бросает Пашка и пробирается через меня к выходу.

– Нет, Мальцев, такого тебе в том кино не покажут, – задумчиво говорю ему в спину, тоже поднимаясь с места.

– Егор, – меня окликает Вика, – не хочешь пройтись?

Я улыбаюсь: это именно то, что мне сейчас нужно, чтобы привести свои расхристанные этим чёртовым сеансом мысли в порядок – приятный вечер в компании с приятной девушкой.

Мы с Викой выходим из кинотеатра, Паха уже вывел свой мотоцикл со стоянки:

– Егора, ты едешь?

Я качаю головой, Мальцев машет мне рукой на прощание и выезжает на дорогу. Я обнимаю Андрееву за плечи, прижимаюсь носом к её волосам, запах то ли клубники, то ли малины – никогда не нравились мне ягодные ароматы. Морщусь от внезапного першения в горле. А Вика тянет меня уже вниз по ступенькам кинотеатра:

– Погода сегодня как по заказу, да, Егор? Можно хоть сколько гулять.

Я киваю. Да, и погода отличная, и компания, но тут я замечаю облокотившегося на дерево, совсем недалеко от нас, Фролова в компании каких-то сомнительных, на мой взгляд, личностей. То ли неформалы, то ли ещё какая лабуда в этом же формате. Хотя ему-то, как мне кажется, среди них вполне комфортно. Илья смотрит на нас с Викой абсолютно нечитаемым взглядом, а мне почему-то становится так неловко, словно в тех дурацких снах, где ты оказываешься совсем голым посреди многолюдной улицы.

Илай что-то говорит своим друзьям, и они, как по команде, одновременно поворачиваются и смотрят на меня. Разглядывают меня, как будто в зоопарк пришли, и перед ними какой-то неведомый им до сих пор экземпляр. Илья снова что-то говорит, а они, блядь, марионетки в детском театре, хором ржут в одном ритме, такте и в унисон. Наконец, Фролов сплёвывает сквозь зубы и, посмотрев на меня последний раз, отворачивается в сторону.

Мы поворачиваем с Викой к аллее, а мне так хочется сейчас обернуться, так как я уверен на сто процентов, что Илья смотрит мне в спину, потому что чувство такое по позвоночнику, будто кто-то режет острым скальпелем вдоль сверху вниз, и ощущение это такое сильное, что хочется свести лопатки от охватившей их судороги, чтобы избавиться от прожигающего насквозь жара.