Текст книги "Мы не будем друзьями (СИ)"

Автор книги: SashaXrom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Я усмехаюсь от этой мысли, нет, Илья, я не буду тебя умолять: или мы будем на равных, или мы не будем никак. Тешить свое непревзойдённое эго ты можешь и с другими, в таком статусе в твою коллекцию я не попаду.

– Слушай, – Мальцев толкает меня локтем. Я недовольно кошусь на него, идёт очень серьёзная пара и разговаривать совсем некогда, но это же Паха, если ему приспичило, то он будет говорить даже перед угрозой расстрела. – Я тут пытался пробить великую художницу Фролову, ну посмотреть, что она ещё там намазала за свою жизнь. И знаешь что?

– Что? – сквозь зубы шиплю я.

– А ничего! Поисковик вообще ничего не выдал. Нет никакой художницы Фроловой. Не, ну есть, конечно, но другие… не она.

– Она, может, под псевдонимом пишет, – ещё тише шепчу я. – Ты по картине пробить попробуй. Залей в поисковик.

– А, точно, – хлопает по лбу Паха, – и как я не догадался.

– Молодые люди, – на нас недовольно смотрит Антон Георгиевич Геращенко, профессор, народный артист России, и ещё хрен знает сколько статусов у него, ведущий у нас курс режиссуры игрового фильма. – Вы, может, продолжите ваш увлекательнейший диалог вне стен этой аудитории и позволите мне говорить для тех, кому это интересно?

– Простите, – мы с Пахой даже отодвигаемся друг от друга, чтобы Геращенко точно увидел, что мы раскаиваемся.

На перерыве он роется в своем телефоне и восхищённо присвистывает:

– Ну нихуя себе!

– Что там? – оборачиваюсь я к нему, а он в немом охуе протягивает мне телефон.

– Ты был прав. Она – Анна Голденберг. И ты сейчас охренеешь.

Я беру телефон и смотрю на открывшуюся галерею картинок. Слово охренеешь тут совсем не подходит. Да, есть просто картины, где на сюрреалистическом фоне летают какие-то существа с человеческими головами, и вообще происходит какая-то непонятная херь, но в основном, на большинстве картин – он.

Если совсем не знать Илью Фролова, не встречаться с ним в жизни, то даже и не догадаешься, даже и не заподозришь, что то, что открывается почти на всех изображениях – вовсе не девочка. Картин очень много, и возраст Ильи на них тоже меняется. На самых ранних ему лет пять, а потом по нарастающей. И везде он с длинными волосами, одежда на нём разная, но ничего такого, что бы хоть как-то намекало на то, что это мальчик.

По мере взросления наряды становятся всё откровеннее, а в заключение идёт практически обнажёнка и тут уже насчёт половой принадлежности трудно ошибиться.

Правда, возраст на картинах обрывается где-то лет с семнадцати, так что можно предположить, что «Ангел» был одним из последних творений сумасшедшей мамаши.

Кстати, «Демон» тут тоже имеется, и это настолько выбивает из реальности, что невозможно отвести от него глаз. Такой же тёмный фон, как и на «Ангеле». А из темноты, выдвигается обнажённое тело, опустившееся на одно колено и с протянутой вперёд рукой. Глаза смотрят тебе в самую душу, словно предлагая: «Идём со мной. Тебе понравится!». Кроваво-красные губы приоткрыты, изогнуты в насмешливой улыбке. Шею перетягивает кожаный ошейник с острыми шипами и тянущейся куда-то вверх цепью. За спиной чёрные крылья, сливающиеся с тёмным фоном самой картины, но чернота их перекрывает темноту фона. А сама картина пропитана таким желанием, что подгибаются ноги.

Я кликаю на эту картину, и нас выносит на сайт самой художницы. Пашка тихо охает:

– Ты посмотри, за сколько это купили. Если она все картины с ним за такие бабки продаёт, то я просто восхищаюсь её находчивостью.

– Я представляю, кто это покупает, – с раздражением говорю я, не в силах оторваться от «Демона».

– Кто-кто, ясно кто – богатые извращенцы, – с явным удовольствием констатирует Паха. – А вот и сама звезда на горизонте.

Я поворачиваю голову: по коридору идёт Фролов со своими друзьями, в обнимку с тем самым черноволосым парнем, который, проходя мимо нас, смотрит на меня, улыбается и внезапно подмигивает. Я, преодолевая внутреннее сопротивление, окликаю Фролова:

– Илья, подожди.

– Отъебись, – тут же, не глядя на меня, бросает он и поворачивается к идущему следом розоволосому Витеньке. – Смотайся в кафетерий за минералкой.

Витенька, осчастливленный таким вниманием, чуть ли не хвостом метёт, с радостью несясь исполнять приказание своего божества, а Фролов наклоняется к своему спутнику и что-то шепчет ему на ухо. Тот оглядывается на меня и снова улыбается.

Мальцев с брезгливостью смотрит вслед удаляющейся процессии:

– Цирк уехал, клоуны сбежали. Забей ты на него уже.

Я усмехаюсь – если бы мог это сделать, какой замечательной стала бы моя жизнь. Встречался бы с Викой, поженились бы, детишек нарожали – тьфу, бля.

Ближе к вечеру Паха снова зависает у операторов, а я жду его в коридоре. Вот за что люблю наш универ, что не появляется тут желание свинтить сразу же после пар, в основном тут учатся люди, которым интересно то, что они выбрали своей специальностью. Так что постоянно кто-то крутится в учебных аудиториях, звукари сидят за пультами, операторы по уши в своих программах, что и не вытащишь, актёры в фойе разыгрывают целые спектакли, готовясь к очередному тренингу. Замолкает универ только к позднему вечеру, и то некоторых приходится выводить чуть ли не с охраной, а они умоляют позволить им тут заночевать.

Но сегодня в коридорах достаточно тихо, уже почти восемь часов вечера, Паха вот-вот должен появиться, а я сижу, закрыв глаза, и думаю, что мне дальше делать с моей вконец запутавшейся жизнью.

– Привет, – раздаётся надо мной тихий голос.

Я открываю глаза, передо мной стоит тот самый парень, с которым Илья обжимается уже на протяжении нескольких дней. Он стоит так близко, что я, наконец, могу хорошо рассмотреть его. Симпатичный, улыбчивый, с двумя проколами в нижней, капризно оттянутой губе, и вставленными в неё двумя колечками. Я смотрю на него, пытаясь понять, что ему надо, а он присаживается рядом и наклоняется ко мне так близко, что я чувствую его запах, что-то очень сладкое, почти приторное.

Он улыбается и облизывает губы, проходясь языком по одному из колечек:

– Не хочешь пригласить меня куда-нибудь? Например, к себе в гости?

Ну нихрена себе! Вечер перестаёт быть томным. Мне становится настолько смешно, что я не могу удержаться от смеха. Парень хмурится и почти обиженно смотрит на меня:

– Что смешного?

– Тебя Фролов ко мне подослал? Зачем?

Он пожимает плечами и пытается сохранить лицо:

– С чего бы ему меня к тебе подсылать. Может, я сам…

– С хуя ли? – скептически интересуюсь я.

– Ну, ты классный, такой весь…

Я не даю ему договорить:

– Огрести не боишься?

– Но Илай сказал…

– Ах, всё-таки сказал… – ухмыляюсь я. – Так что ты хочешь мне предложить?

Вместо ответа он придвигается ещё ближе вместе со своими колечками в губе – надо сказать, почему-то волнующее зрелище… я протягиваю руку и трогаю их, он приоткрывает губы, снова облизывает их, задевая мои пальцы. Мелькает мысль, а почему бы и нет, раз с Фроловым всё равно полный пролёт. Но тут же какая-то волна отвращения поднимается во мне к этому парню, но я всё же смотрю на его приближающееся ко мне лицо – мне интересно, до какой ступени он готов дойти сейчас.

– Отбой, – резкий голос заставляет нас вздрогнуть. Мы одновременно поворачиваем головы – невдалеке стоит Илья, красивый, надменный ангел, такой охеренно прекрасный, что сдавливает горло. Он смотрит на своего приближённого и сквозь зубы приказывает: – Съебись.

Тот быстро ретируется, а Илья подходит ко мне:

– Меня, говоришь, хочешь? Или тебе без разницы кого?

Я поднимаюсь со своего места:

– Чтобы это выяснить, тебе надо было досмотреть этот акт пьесы до конца. Что же ты так нетерпеливо оборвал шоу на самом интересном месте?

– Не хотелось никого бить, – нехотя цедит он.

Я удивлённо приподнимаю брови:

– Надо же. А кого именно тебе не хотелось бить? Своего подосланного дружка? Зачем весь этот фарс, Илья?

Тот усмехается и вызывающе смотрит на меня:

– А мне так захотелось.

Ему так захотелось. Что ж тут непонятно, всё понятно. А вот мне сейчас хочется вдавить его в стену, чтобы он хоть на минуту стал человеком, а не вот этой сволочью, которую все знают. А мне в принципе, уже и похрен, я толкаю его к стене, прижимаю так крепко, что не вырваться, блокирую с двух сторон руками. Он тяжело дышит напротив меня, губы так рядом, я смотрю в его глаза, меня тянет к нему так, что сил сопротивляться этому нет.

– Илья…

– Ну же, – шепчет он.

– Ну нихуя себе, – громкий голос Мальцева заставляет нас отшатнуться друг от друга, и пока я привожу в порядок дыхание и гневно смотрю на Пашку, Фролов подныривает под мою руку и сбегает так быстро, будто за ним гонится стая бешеных псов.

========== Часть 19 ==========

– Ты какого хрена вылез вообще? – я готов прибить Мальцева прямо тут, не заморачиваясь на детали.

– Да я от неожиданности, – оправдывается тот, краснея и нервно почёсывая шею– Я выхожу такой, а тут вы, сосётесь…

– Никто не сосался, – обрываю его я. – Благодаря тебе, кстати.

Пашка вздыхает, смущённо переступает с ноги на ногу и говорит:

– Мне надо тут по делам смотаться. Халтурка образовалась. Ты со мной?

Я отрицательно качаю головой:

– Нет уж, я до дома погнал. Что-то у меня настроение не особо для прогулок. Потом созвонимся.

Паха кивает:

– Лады. Созвонимся. Ты прости, что я так влез некстати.

– Да ладно, что уж теперь, всё равно бы фигня какая-нибудь вышла. Не заморачивайся.

Я еду домой, но по дороге резко передумываю, сидеть сейчас дома и предаваться охуенным размышлениям – нет, вот чего мне сейчас не хочется, так этого.

Поэтому я звоню Вике:

– Привет. Ты где?

– «Чердак» знаешь? – Вика говорит громко, слышна музыка и чьи-то весёлые голоса.

– Знаю.

– Подъезжай, если хочешь. Мы тут с девчонками.

Отличная идея, кстати. В «Чердаке» неплохая атмосфера, можно посидеть и расслабиться. Подъезжаю туда минут через тридцать – девчонки уже навеселе, заказываю себе вискарь, чтобы быстрее догнаться до их кондиции. Вика хохочет, лезет ко мне обниматься – я совсем не против, всё-таки отличная девчонка, жаль, что у нас с ней так ничего и не вышло.

Чёртов Фролов, так некстати влез в мою жизнь.

В голове уже шумит, а вечер перестает быть таким паршивым. Я уже начинаю подумывать о том, а не попробовать ли нам с Викой начать всё заново, ведь видно же, что у неё ко мне остался интерес, и она бы встретила такой поворот событий только с радостью.

Её подруги сидят тут же и подливают масла в огонь:

– Егор, вы с Викой такая красивая пара и так подходите друг другу.

Щёки Андреевой розовеют от выпитого вина, она улыбается и просит девчонок:

– А сфотографируйте нас, – и тут же обнимает меня за шею, прижимаясь своей щекой к моей.

Смотрит на получившуюся фотографию – мы и в самом деле хорошо смотримся вместе, а тут даже похожи на влюблённых.

– Отличная фотка, – с удовлетворением говорит Вика. – Я её сейчас в инсту кину. Ты не против? – она выжидающе смотрит на меня.

– Я не против, – улыбаюсь я. – Хоть по всем каналам покажи.

Вечер катится дальше, готовясь плавно перекатиться в ночь, а я уже планирую предложить Андреевой продолжить общение в более спокойном месте. Судя по её румянцу на щеках и взглядах, которые она на меня время от времени бросает, она думает о том же самом.

Я уже почти себя убеждаю, что это и в самом деле была блажь, мало ли что бывает с людьми, вот и мне взбрендило что-то несусветное и потянуло на «голубую любовь». А по факту я об этой «голубой любви» знаю столько же, сколько первоклассник об ядерной физике.

– Егор, – расстроенная Вика протягивает мне свой телефон, – опять.

Я беру её мобильник и читаю входящее сообщение:

«Хорошо проводишь время, шалава? Фоточки выкладываешь с чужими парнями? Смотри, не пожалей!».

Да что же это такое. Бешенство медленно закипает в моей груди. Я поднимаюсь с места:

– Я отъеду ненадолго.

Вика обеспокоенно смотрит на меня:

– Всё в порядке?

– Будет в порядке, когда я вернусь. Тебе больше никто писать не будет, – убеждённо говорю я, вызываю такси и еду к дому Фролова.

В этот раз мне незамеченным пройти не удаётся, у входа меня тормозит охранник. Я, уверенный, что Илья по-любому ждёт моей реакции на его выходку, говорю охраннику кто я и в какую квартиру направляюсь. Тот звонит, спрашивает, а потом кивает мне, что я могу проходить. Ещё бы, даже не сомневался.

Илья открывает мне с дверь, а я с порога начинаю гневно выговаривать:

– Какого хрена ты до Вики доёбы…

– Проходи, – не дослушав меня, хмыкает он и идёт в сторону спальни. Я тащусь за ним, тут же растеряв весь свой воинственный вид.

– Выпить хочешь? – спрашивает он, не оборачиваясь.

Я молчу, а он продолжает:

– А я тут забухать решил, да думаю, без компании скучно. Полистал ленту в инсте… оп-па, а вот и компания.

Он садится на кровать, я стою напротив него, Илья откидывается на покрывало и, закусив губу, говорит:

– Жизнь – такое дерьмо, знаешь?

– Знаю, – киваю я и сажусь рядом с ним.

На Фролове длинный чёрный халат, тоже вроде шёлковый, в каких-то золотых птицах, он сгибает ногу в колене, полы халата расходятся, обнажая кожу почти до самого бедра. Я вспоминаю, что в прошлый раз под кимоно у него не было белья, да и сейчас не похоже на то, чтобы оно было – громко сглатываю и с шумом выдыхаю.

Илья резко поднимается, садится рядом со мной, даже и не подумав поправить халат, и заглядывает мне в глаза:

– Почему я не могу перестать думать о тебе? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами – меня волнует тот же вопрос, но озвучивать я его не буду. Он кладёт мне руку на колено, двигает выше, я смотрю на его пальцы, сжимающие ткань вместе с кожей, а сердце уже заводится, набирает обороты и гонит кровь полноводной рекой вперёд к обрыву.

Он сползает с кровати, садится на коленях на пол и смотрит на меня:

– Встань.

Я поднимаюсь, он расстегивает молнию на моих джинсах, стягивает их с трусами к самому низу и тут же без всякого предупреждения заглатывает мой уже вставший член до самого основания. Я охаю, смотрю сверху на его ритмично двигающуюся голову, ноги у меня дрожат, меня накрывает такой волной удовольствия от всего этого… и что это минет, и что это делает парень, и что парень этот – Фролов… я бессознательно тянусь к его волосам, собираю их в хвост, наматываю на кулак и толкаюсь навстречу его губам, и остановиться для меня сейчас подобно смерти.

А Илья усиливает нажим губ в глубоком засосе, я почти утыкаюсь членом в его горло и всё… и мне плевать, что я так мало продержался, мне плевать, что я, как в первый раз, сдался через пару минут, мне плевать, что я не успеваю отстраниться от него, мне плевать, что я кончаю прямо в его сокращающееся горло… мне плевать на всё, кроме выносящего меня оргазма. Сквозь отплывающее сознание я слышу свой стон и обессиленно падаю назад спиной на кровать, всё ещё содрогаясь в послеоргазменной эйфории.

– Ты живой? – Илья тихо смеётся где-то рядом и целует меня в живот – ещё одна волна удовольствия прокатывается по моему телу, а он уже совсем стягивает с меня джинсы и остальную одежду и ложится сверху, целуя мои закрытые веки.

Я моргаю, открываю глаза и тут же притягиваю его к себе, впиваясь в его губы таким долгожданным для меня поцелуем. Он тихо стонет в мой рот, сразу же расслабляясь под моим настойчивым языком, прикасаясь к нему своим. Мы целуемся так долго, что заканчивается дыхание, исследуем друг друга с такой жадностью, что стукаемся зубами, кусаем до крови и тут же зализываем укусы.

Я снова чувствую нарастающее возбуждение, а Фролов, приподнявшись надо мной, развязывает пояс халата, освобождается от него и уже голый снова ложится сверху.

– Ты хочешь меня? – спрашивает он, внимательно глядя мне в глаза.

Я киваю, пытаясь подавить внутри себя смутное беспокойство. Он проталкивает мне колено между ног, заставляя их раздвинуться в стороны, и я чувствую его твёрдый член, утыкающийся мне между ягодиц. Эйфория отступает, я в реальности, и мне, пиздец как неловко сейчас и местами стыдно, возбуждение тоже покидает меня, а Илья, приподнявшись надо мной на локтях, рассматривает все изменения моей мимики:

– Вообще ничего такого не было? – серьёзно спрашивает он.

Я качаю головой, он садится рядом, думает о чём-то пару минут, а я лежу в его кровати и чувствую себя полным дураком.

– Ладно, – наконец, приходит он к какому-то решению. Встаёт, роется в прикроватной тумбочке и бросает мне прозрачный флакон.

– Что это? – совсем уже по-глупому спрашиваю я.

– Массажное масло, – снисходительно улыбаясь, отвечает Илья. – Объяснить зачем?

Я краснею – что уж тут объяснять, и так всё понятно.

– Поможешь мне, детка? – насмешливо спрашивает он и ложится рядом со мной на живот.

Я непонимающе смотрю на него. Он фыркает в подушку и снова смотрит на меня:

– Я совсем не хочу, чтобы ты тут у меня в обморок от страха свалился. Поэтому я делаю тебе подарок – ты будешь сверху. Но тебе надо подготовить дорогу, чтобы не было особых препятствий. Я понятно объяснил?

Сказав это, он кивает на флакон, я беру его, лью себе на ладонь маслянистую жидкость и кладу руки Илье на ягодицы, сжимаю их… блядь, вот это то самое удовольствие, испытать которое я хотел ещё с первых дней нашего знакомства. Всё так, как я и думал – упругие, обалденные, так и хочется впиться в них зубами. Я наклоняюсь и кусаю его в правую ягодицу. Он ойкает и оборачивается ко мне:

– Ты там планируешь меня ебать или сожрать? Ты определяйся скорее, чтобы мне точно знать, – тут он снова смеётся.

Я в замешательстве смотрю на флакон, снова лью масло Фролову на ягодицы, смотрю как струйка исчезает между ними, сглатываю комок в горле и замираю над ним, не зная вообще никаким местом, что мне надо сейчас делать. Илья снова оборачивается на меня, смотрит на моё потерянное выражение лица, вздыхает, закатывает глаза к потолку и тянется рукой к флакону:

– Как же сложно. Вот всё самому делать приходится.

Я наблюдаю, как он, выворачивая руку и разведя в стороны ноги, растягивает себя для меня, я не могу отвести взгляд от происходящего перед моими глазами, меня так трясёт от возбуждения, что кажется, что я кончу даже не успев начать. А он, согнув ноги в коленях и прогнувшись в пояснице, говорит:

– Давай, детка, забирай свой подарочек. Ты был хорошим мальчиком.

И всё. Меня выключает. Я маньяк, и у меня только одна цель, а после что хотите со мной делайте. Я не думаю сейчас ни о чём. Только прикоснувшись между его разведённых в стороны его же руками ягодиц, меня срывает в глубокую пропасть, я врываюсь в его тело с хриплым стоном и разгоняюсь до предельной скорости, не слыша, как он сдавленно охает и закусывает зубами свою руку.

В голове перемыкают все нервные окончания, меня буквально вырубает от удовольствия, какие-то неведомые мне до этого ощущения коротят нервные окончания.

Меня охватывает состояние близкое к кислородному голоданию, когда ты оказываешься во власти галлюцинаций и ни на что не похожего экстаза. Я впиваюсь пальцами в его бёдра, до синевы, до проступающих пятен, я пробиваюсь в него сквозь его стоны… и мне всё мало, мало… я уже на пределе… ещё рывок, ещё глубже, ещё сильнее… и вот меня уже трясёт над ним, в нём в сокрушительном оргазме, и я падаю почти в полной отключке на его мокрое тело, придавливая его собой и замирая в околосмерти.

Прихожу в себя я так медленно, что само время кажется одной тягучей каплей прозрачного мёда по стеклу реальности. И сама реальность так же медленно восстанавливается вокруг меня.

Я целую Илью в покрытый испариной висок и скатываюсь с его тела. Он вдруг всхлипывает, а я с недоумением смотрю на его слипшиеся ресницы, не высохшие слёзы в глубокой зелени глаз, прикрытых веками, прокушенные губы и отметины зубов на руке.

От осознания, что я сделал что-то не так и всё испортил, меня скручивает от нахлынувшего страха:

– Илья, – осторожно зову я его.

Он открывает глаза:

– Ёбаные натуралы, – стонет он. – Я понимаю, конечно, что ты не особо втыкаешь, но, блядь, ты же меня покалечил.

– Прости, – виновато прошу я. – Я думал, что ты привык…

– К чему я привык, дебила кусок? – фыркает он. – С чего ты вообще взял, что я к этому привык? С чего ты вообще взял, что я это практикую?

– Но ты же… – начинаю я, но Фролов снова перебивает меня.

– А, ну я же с половиной универа, да? А с кем конкретно, ты не в курсе? Так вот, детка, а никто не в курсе. Я в ванную, – он поднимается, снова ойкает и, прихрамывая, скрывается в ванной.

А я придушить себя хочу сейчас. Ну конечно, я был так уверен, что у Фролова в этом деле стопроцентный опыт, что даже спросить не догадался, а в чём именно его опыт заключается. Дурак, вот я дурак.

Я сижу с таким расстроенным выражением лица, что Илья, выйдя из ванной, не удержавшись, снова фыркает:

– Да что ты тут панихиду устроил. Не умер же я, в конце концов. Хватит рефлексировать, – он устраивается рядом, ложится на спину и тянет меня к себе.

– Ты точно не обижаешься? – всё ещё обеспокоенно спрашиваю я.

– Я точно не обижаешься, – передразнивает меня он, приподнимается и целует меня в губы.

– Ответишь на вопрос? – вспоминаю кое-что мучающее меня.

– Спрашивай, – кивает он и вопросительно смотрит на меня.

– Почему Илай?

Он смеётся:

– Ну, это как бы моё имя.

– В смысле?

Он снова роется в тумбе и протягивает мне свой паспорт. Я открываю и читаю запись:

«Илайя Фарисович Фролов-Голденберг»

========== Часть 20 ==========

– Это не имя, это сказка какая-то, – выйдя из изумлённого ступора, говорю я. – Кто ты, сказочный принц?

Фролов ржёт, забирая у меня свой паспорт.

– А ты как хотел. Только так, только хардкор.

– Илайя Голденберг, – чуть ли не благоговейно повторяю я. – Хорошая фантазия у твоей матери.

– Ты не представляешь насколько, – тут Илья хмурится и смотрит в стену.

– Прости, – понимая, что сморозил глупость, я наклоняюсь к нему и заглядываю в глаза. – Я не должен был…

Тут Фролов с подозрением смотрит на меня:

– Постой, ты что, знаешь мою мать?

Я смущённо опускаю глаза:

– Ну да, ты пропал тогда, я тебя искал.

– Понятно, – на лице Ильи полное отсутствие эмоций, а мне становится так неловко, будто я заглянул куда-то, куда мне вообще по рангу не положено.

– И как много ты узнал из общения с моей матерью? – его голос сушит воздух вокруг меня, а я понимаю, что зашёл сейчас во что-то совсем запретное.

– Что она художница, – начинаю я и не успеваю договорить…

– Картины видел? – резко спрашивает Илья и почти с отвращением смотрит на меня.

– Да, – я отвожу взгляд.

– Все видел? – уже с насмешкой спрашивает он.

– Да, – повторяю я, но как бы я хотел сейчас соврать и сказать, что я вообще этих картин не видел.

– Слава интернету, великому и беспощадному, – почти сплёвывает Илья эти слова. – Я хочу, чтобы ты ушёл сейчас.

– Илья, я… – я кладу руку ему на плечо, но он тут же скидывает её.

– Что – ты? Что, тебе тоже вздрочнуть захотелось? Ты поэтому ко мне прилепился?

Вот тут уже я начинаю злиться:

– Это я к тебе прилепился? Точно я? А это не ты мне прохода не давал? С подкатами этими в кино, со съёмками ебучими. Сними уже корону, Фролов, она дохуя жмёт тебе, ты вообще соображать перестал. Это я к тебе вломился и в рот тебя так выебал, что тебе говорить больно было? А я тогда не видел этих ебучих картин, я тебя только видел, я думать ни о чём не мог больше… Ты…ты…

От бешенства я не могу подобрать слов, у меня трясутся руки и хочется въебать Фролову со всей дури, чтобы он, наконец, увидел ещё кого-то кроме себя.

А он, вместо того, чтобы продолжить козлить, вдруг с откровенным интересом смотрит на меня и неожиданно спрашивает:

– Что тебе надо от меня, Ветров?

Я спотыкаюсь на полуслове и краснею:

– Тебя, – это единственное, что я могу сказать сейчас.

– Меня? – спрашивает он с ещё большим интересом. – Ну, так я у тебя был. Ты получил, что хотел.

– Я получил что хотел? – тупо повторяю за ним я. – По-твоему, я хотел просто перепихнуться с тобой?

– Ну да, – кивает Фролов. – А чего же ещё ты сюда притащился посреди ночи?

– То есть ты реально думаешь, что всем только это от тебя надо? – я с недоверием смотрю на Илью и поверить не могу, что это он серьёзно.

Он с вызовом глядит мне прямо в лицо и почти выплёвывает:

– А что, не так? Ах, какая милая девочка. Ах, это не девочка? Ах, это мальчик? – передразнивает кого-то он. – А умеет, наверное, всё, как девочка.

Тут он толкает меня в грудь и шипит так близко, что чувствую его лимонно-тёрпкое дыхание:

– Что ты мне пиздишь сейчас? Я все ваши взгляды прекрасно понимаю. Что вы хотите, и о чём думаете.

– Нихуя ты не знаешь обо мне, Илай, – я перехватываю его руки и прижимаю к себе.

Он дёргается, пытается вырваться, но тут я не собираюсь сдаваться. Тогда он поднимает на меня глаза и чуть ли не с ненавистью спрашивает:

– Что ты ко мне привязался, Ветров?

– Да люблю я тебя, – на одном дыхании выдаю я и замираю, сам не веря, что я посмел это сказать.

Он тоже замирает и смотрит на меня с ужасом:

– Что ты сказал?

– Что слышал, – вот повторять я это сейчас точно не собираюсь, как это вырвалось из меня, прибить себя готов за свой длинный язык.

– Отпусти меня, – просит он, снова предпринимая попытку вырваться.

– Не отпущу, – упрямо говорю я, и ещё крепче прижимаю его к себе.

Внезапно он фыркает и утыкается мне губами в шею.

– Ты чего? – спрашиваю я, а он поднимает на меня уже совсем не злые глаза и усмехается:

– Ты не забыл вообще, в каком мы виде? – и кивает глазами вниз.

Ну да, в пылу разборок, как-то совсем стёрлось то, что мы выясняли всю правду этого мира в том, в чём могли бы быть, если бы оказались в тот самый момент его сотворения, то есть безо всего.

– Вполне нормальный прикид, мне нравится, – отвечаю я и подталкиваю Илью к кровати.

Он не удерживается на ногах и падает на смятое покрывало, которое мы так и не удосужились убрать, а я наваливаюсь сверху, фиксируя его руки у него за головой.

Прижимаюсь к его губам, и хотя мне снова хочется чуть ли не сожрать его, я сдерживаюсь, целую его совсем легко, едва касаясь искусанных губ, осторожно обхватываю каждую губу по очереди своими губами – почти невесомыми всасывающими движениями.

Илья тихо стонет мне в рот, тянется за новой порцией ласки, я же уже целую шею, чуть прикусывая кожу, оставляя еле заметные красноватые следы. Спускаюсь ещё ниже, смотрю на проколы в его сосках, касаюсь языком твёрдых пуговок, ощущая во рту стальной привкус. Зажимаю зубами холодную, но быстро нагревающуюся в моём рту перекладинку и немного заворачиваю её по часовой стрелке вместе с соском. Удовлетворённо улыбаюсь, слышу приглушённый стон Ильи, да, именно всё так, как я хотел тогда. Облизываю другой сосок, так же нарочно задевая зубами сталь штанги, снова слышу полувсхлип-полустон.

– Я нашёл способ держать тебя в руках, – говорю я, засасываю губами полностью сосок вместе с пирсингом и тяну вверх.

Илья уже стонет во весь голос, подаваясь следом за моими губами и приподнимаясь на локтях.

– Садист, – шепчет он, с шумом вдыхая в себя воздух.

– Садист, – соглашаюсь я. – А ещё я должен тебе оргазм.

– Ох-х, – всхлипывает он, когда я аккуратно накрываю языком самый верх головки его члена. Толкается навстречу моим губам, но я кладу руки на его бёдра, придавливая его к кровати:

– Спокойно, детка, без лишних движений.

– Сука, – шипит он, – не смей называть меня деткой.

– Как скажешь, детка, – смеюсь я, медленно втягивая его член в рот.

Он затыкается, он отомстит мне потом, но сейчас я контролирую ситуацию, сейчас он не может ничего мне сказать, потому что я целую его сейчас в самую душу.

Да, понимаю, пошлейшее сравнение – душа, вроде как, совсем не там, но сейчас, именно в этот момент, ей больше быть негде, потому что только сейчас, только тут, только так – он со мной настоящий, бесполезные маски скинуты на пол, он открыт, он не прячется, играя в свои странные игры, он мой сейчас, потому что я целую его в самую душу так, как, возможно, не целовал никто до меня.

Я нихрена не умею это делать, у меня нет никаких, даже самых малейших теоретических сведений, что уж говорить о практических, но мне так хочется, чтобы ему было хорошо со мной, чтобы было не так, как всегда, когда он таким образом подтверждал свою власть над кем-то.

Поэтому я держу его так крепко как могу, чтобы он не мог сделать ни единого движения. И он дышит, стонет, он срывается на крик под моими губами. Он просит меня, умоляет, требует. Он задыхается, угрожает, снова просит, снова у него сбивается дыхание – он только мой сейчас, и он в моей власти.

Такое незнакомое раньше чувство охватывает меня – первый раз в жизни чужое удовольствие становится важнее своего собственного. Хотя нет, не так, наблюдать за чужим удовольствием так же приятно, как получать его.

Он почти плачет, когда я в очередной раз облизываю головку члена и всасываю его, насколько это мне удаётся. Запрокидывает назад голову, выгибая спину, и мелкая дрожь пробегает по всему его телу.

– Давай, любовь моя, отпусти себя, – шепчу я, опускаясь ртом на его член почти до самого паха в одном жадном засасывающем движении, и он бьётся под моими руками, губами, во мне, для меня, с хриплым стоном, закусив и без того искусанные губы.

Я отстраняюсь, вытирая ладонью следы его лихорадочной страсти, и, что странно, вот сейчас я не чувствую себя униженным или использованным, потому что сейчас это было по-честному, и это не была шахматная партия, в которой один обязательно стремится сделать другого.

– Ты… ты… – всхлипывает Илай.

Я пододвигаюсь к нему, целую в висок, а он утыкается мне в плечо мокрым лбом и выдыхает:

– Ты был великолепен, – и тут же не может удержаться от подкола. – Ты точно второй раз это делаешь? Чувствуется нехилая техника.

– Ты вдохновляешь на великие подвиги, – усмехаюсь я, обнимая его.

– Не отпускай меня, – шепчет Илай, закрывая глаза и проваливаясь в дремоту. – Держи меня крепко.

– Я не отпущу тебя, – убеждённо говорю я, ещё крепче обнимая его.

========== Часть 21 ==========

Я просыпаюсь, когда на улице ещё темно – Ильи рядом со мной нет. Я беспокойно оглядываюсь – он сидит на полу возле кровати возле раскрытого ноутбука и листает одну за другой цветные фотографии. На всех он – тут тоже разный возраст, разные образы, но одно остаётся неизменным – везде он так прекрасен, что дух захватывает.

Он останавливается на одном снимке – на абсолютно белом фоне, на чёрном высоком стуле без спинки, с идеально ровной спиной сидит худощавый мальчишка лет пятнадцати, с идеально правильными, тонкими и аристократическими чертами лица, спускающимися к плечам прямыми пепельными волосами. Одежды на нём практически нет, только бёдра схвачены чёрной, струящейся по стройным ногам, на вид шёлковой тканью.

– Это тоже картина? – спрашиваю я, присаживаясь рядом с ним и обнимая его за плечи.