Текст книги "Мы не будем друзьями (СИ)"

Автор книги: SashaXrom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– А вы когда его в последний раз видели?

Анна Аркадьевна задумывается:

– Когда? Ах, ну конечно. Я видела Илу на открытии своей последней выставки. Когда же это было… две недели назад. Он приезжал поздравить меня. Был такой красивый, – она мечтательно вздыхает. – Кстати, такая хорошая фотография получилась, – она берёт с журнального столика фотографию в рамке и протягивает нам.

Я смотрю на неё и вздрагиваю от увиденного сюрреализма. На фото, не отличимые друг от друга как сёстры-близнецы, стоят Илай и его мать, высокие, стройные, с одинаковым макияжем на красивых лицах и в почти одинаковых брючных костюмах. Если бы я точно не знал, что Фролов парень, то я бы ни за что не усомнился, что это девушка.

– Вы художница? – спрашивает Пашка, рассматривая картины на стенах. – Это вы всё нарисовали?

– Написала, – снисходительно поправляет его женщина. – Я это всё написала.

Я тоже смотрю по сторонам. Даже встаю, чтобы лучше рассмотреть, и вдруг перед одной картиной замираю. На ней на коленях сидит Илай, ему тут лет семнадцать, не больше, – вокруг чёрный фон, а он лишь в очень короткой, едва прикрывающей бёдра белой прозрачной юбочке и таких же белых ажурных чулках. Больше ничего на нём нет. И ангельские крылья за спиной, и глаза, поднятые вверх, как будто он молится, а из уголка рта стекает алой дорожкой кровь.

– Впечатляет? – Анна Аркадьевна неслышно подходит сзади. – Это моя любимая. Это была парная работа «Ангел и Демон». «Демона» я давно продала, а вот «Ангела» не могу, самой нравится. А мне за него целое состояние предлагают, – тут она вздыхает. – Надо копию будет сделать и продать, а оригинал у меня будет.

Я с трудом отвожу взгляд от картины, Пашка стоит рядом с открытым ртом и видом, как будто земля сейчас разверзнется под нашими ногами.

– Вы, мальчики, как Илу увидите, пусть мне позвонит, а то он номера всё время меняет – не дозвониться, – женщина улыбается и смотрит в сторону входной двери – понятный намёк, что делать нам тут нечего больше.

Мы молча покидаем этот странный дом, потом минут двадцать стоим возле дороги – Пашка нервно курит, я тоже испытываю дикое желание начать курить тут и сейчас. Потом Мальцев поднимает на меня глаза и подытоживает наши общие мысли:

– Это что, блядь, сейчас было?

========== Часть 15 ==========

Прийти в себя после знакомства с великосветской дамой высшего общества, а по совместительству матерью Ильи было непросто. Вот хоть кто она, но матерью её язык просто не поворачивался назвать. Я понимаю, творческие люди все не совсем от мира сего – сами с этими кругами очень тесно связаны, но от этой дамочки просто дрожь по коже и ощущение такое, будто в террариуме побывал. Красивая, холодная, сытая и ленивая королевская кобра, и сын её под стать ей.

Сын, да только вот считает ли она его сыном?

Илай просто копия своей матери, и ей, судя по всему, это безумно нравится. Не она ли сама своими руками сделала это с ним?

Я ёжусь от этой мысли, а Паха шумно вздыхает и спрашивает:

– Ты видал эту картину? У меня мурахи по всей спине табуном прошлись. Как можно рисовать своего сына в таком образе?

– Писать, Паха, – машинально поправляю его я, а он только отмахивается:

– Да похер, как это называется. Вот скажи, у тебя не встало от этой картины? Она кому такое продаёт? Я представляю – кому. Если от этого ангела хочется дрочить не переставая, то я боюсь представить, что было на другой картине. Она, конечно, талант, но это извращение полное, она больная на всю голову. Теперь не удивительно, почему Илай такой отмороженный.

Да уж, говорить про своего сына, какой он красивый, когда с тобой рядом стоит не парень, а девчонка, и наряжать его в чулочки, и рисовать, блядь – писать, его в этом шлюшьем образе, нет, что-то не так с этой женщиной, что-то не в порядке у неё с головой.

И это вальяжное безразличие к его судьбе, ах, он живёт где-то в городе, и неопределённый взмах рукой – всё это вымораживает просто невъебенно.

Беспокойство же за Фролова становится сильнее, а я тут вспоминаю, что он мне звонил как-то. Роюсь в журнале входящих звонков, да, так и есть, нажимаю на вызов:

«Данный абонент недоступен или находится вне зоны действия сети».

Блядь.

Это было бы слишком просто.

– Что делать? – я растерянно смотрю на Пашку, а тот лишь пожимает плечами.

Мы добираемся до нашего района и устраиваемся возле фонтана напротив нашего универа, где по вечерам можно встретить всех, кого хочешь, да и кого не хочешь, тоже можешь встретить. Фонтан – место свиданий и надежд. И хотя он уже не работает, всё-таки уже далеко не лето, да уже скоро и не осень, всё равно народ по привычке коннектится именно тут.

– Смотри, – Пашка кивает в сторону аллеи: прямо по направлению к нам, уткнувшись в телефон, идёт розоволосое чудо Витенька, эта ошибка реинкарнации, этот кусочек сахарной ваты, это полнейшее «мяу», по ошибке попавшее в тело человека.

Идея приходит в голову моментально, и я хватаю за плечо этого дивного эльфа, как только он оказывается напротив нас. Витенька испуганно вздрагивает, а я доверительно улыбаюсь ему:

– Помнишь меня?

Он отрицательно и очень быстро трясёт головой в такой надежде, что мы его с кем-то перепутали, что это на его лице отражается

Я продолжаю:

– Мне нужен адрес Фролова.

– Я не знаю, – еле слышно шепчет Витенька и громко икает от испуга.

– Нехорошо врать, – я укоризненно хмурю брови. – Тебе придётся сказать мне адрес, хочешь ты этого или нет. – Для усиления эффекта я ещё сильнее сжимаю его плечо.

Он охает:

– Илай убьёт меня.

– Ну, это когда ещё будет, – улыбаюсь я. – И будет ли – вообще неизвестно. Да и он тебя убьёт потом, а руку я тебе сломать могу сейчас.

Витенька снова икает:

– Хорошо, я скажу, только не говорите, что это я – он звереет, когда про него что-то рассказывают.

– А есть что рассказать? – встревает в разговор Мальцев.

Витенька вздрагивает и косится на Пашку:

– Нет, нет, это я так.

– Успокойся, мне только адрес нужен, – я записываю адрес и отпускаю его плечо. – Беги.

Витенька мгновенно испаряется, будто его и не было.

– Погнали? – спрыгнув с борта фонтана, спрашивает Мальцев.

Я качаю головой:

– Нет, Паха, я, наверное, один поеду.

– Точно? – недоверчиво косится Пашка.

– Точно, – убеждённо отвечаю я.

Я по-прежнему чувствую себя не в своей тарелке – отношения у нас с Фроловым любовью и доверием не блещут, да и вообще мы с ним ходим по грани ненависти, и что я вообще могу сказать ему при встрече – в голове ни единой мысли. Но сейчас я об этом не думаю, я просто увижу его, пойму, что я зря чего-то там себе накрутил, а ещё лучше будет, если он с порога пошлёт меня куда подальше, и я пойду себе спокойненько.

Зачем я вообще переживаю о человеке, который сам ни о ком не переживает? Ну не ходит он в универ, да и не ходит, что тут необыкновенного – у нас в каждой группе таких по пять штук, и никто не парится. До недавнего времени и мне было по барабану, сколько там этот чокнутый Фролов пропустил.

Что изменилось? А изменилось ведь, так много всего изменилось во мне за эти несколько недель, что я сам себя не узнаю.

Где ты сейчас, Ренатик из Томска? Вот ты бы обалдел, увидев меня сейчас, как я не бегу, ломая ноги, прочь от своих фантазий, а сам, напролом, очертя голову, с ослиной упёртостью прусь в логово к идолищу поганому.

Звонок входящего сообщения отвлекает меня от моих псевдофилософских размышлений. Мальцев жить без меня не может просто:

«А я ведь зафотать успел»,

– и прикрепленное фото ангела с картины Анны Аркадьевны. У меня тут же потеют ладони, телефон грозит выскользнуть из них и разлететься вдребезги, ударившись об асфальт.

Увеличиваю фотографию, провожу пальцами по страдальчески поджатым губам Ильи, тело моментально реагирует мгновенным ознобом, я чертыхаюсь и закрываю картинку – не хватало ещё прямо посреди улицы зависнуть, залипая на полуголое тело другого парня. Это всё равно, как с балкона прокричать: «Люди-и-и, я гей… Э-ге-гей… блядь».

Добравшись до места, я уже совсем не удивляюсь, что передо мной снова район не из самых бедных, да и дом построен чуть ли не по индивидуальному проекту. Сверяюсь ещё раз с адресом и поднимаюсь на лифте на десятый этаж, затерявшись с входящей в это время в дом большой группой живущих тут, скорее всего, подростков. Судя по расположению, квартиры тут огромные, по меньшей мере, на четверть этажа, а может, и больше.

Стою перед дверью, сердце бьётся как бешеное, хочется убежать, сорвавшись в галоп вниз по лестнице, как бывало в далёком детстве, я глубоко вдыхаю полные лёгкие воздуха и нажимаю на звонок. Мелодичная трель раздаётся внутри квартиры, слышу, как изнутри долго возятся с замком и, наконец, дверь распахивается:

– Какого хрена тебе ещё… – на пороге стоит Илай со смазанной вдоль капризно искривившегося рта красной помадой, потёкшей с ресниц тушью и синевато-лиловым синяком на правой скуле. – А, это ты… – он поворачивается и идёт вглубь квартиры. – Проходи.

Я неуверенно прохожу внутрь, закрывая за собой дверь. Илай в коротком, выше колен, чёрном кимоно, из-под которого выглядывают белые, очень похожие на те, с картины, ажурные чулки. Я смотрю на его ноги в этих чулках, меня сейчас хоть застрелите, а не смотреть я не могу. Тут Илья резко поворачивается ко мне и, словно сейчас до него что-то дошло, спрашивает:

– Ты зачём пришёл?

– Тебя давно не было в универе, – говорю я, чувствуя, как же глупо это звучит.

– Тебе не похрен? – усмехается он.

– Видимо, не похрен, – отвечаю я и вглядываюсь в его лицо. – Кто тебя ударил?

– О, мой смелый рыцарь прискакал на своём верном коне, – зло смеётся Илай и демонстративно заглядывает мне за плечо. – А, кстати, где же твой верный конь? Как это он тебя одного отпустил?

Я пропускаю его замечание мимо ушей и подхожу ближе. Он замирает и прижимается спиной к стене. Я трогаю пальцами припухший синяк на его скуле и повторяю вопрос:

– Кто это сделал?

Он дёргается под моими пальцами:

– Не трогай меня, – тут его губы кривятся. – И вообще вали нахуй отсюда, что тебе вообще надо? – Голос его дрожит, и я понимаю, что Фролов просто мертвецки пьян или качественно обдолбан – зрачки его плавают, а сам он пытается справиться с эмоциями и не может.

– Ванная где у тебя? – спрашиваю я, и он неопределённо машет рукой куда-то в сторону.

Знакомый жест, сразу вспоминаю его мать – фамильная черта семьи Фроловых, махать руками на свои проблемы.

Тащу его на себе в ванную, она действительно обнаруживается в направлении, указанном Ильёй – размер у ванной приблизительно как половина моей квартиры, вот же живут люди, и нафига в ванной столько места. Усаживаю Фролова на мягкий пуфик, мочу полотенце и осторожно стираю с его лица размазавшуюся косметику.

Он снова дёргается:

– Какого хуя вообще… – но тут же успокаивается и закрывает глаза, уже добровольно подставляя мне своё лицо, лишь страдальчески морщится, когда я задеваю синяк на скуле.

Без косметики он уже похож не на дорогую, использованную кем-то шлюху, а на несчастную, зарёванную и обиженную кем-то девчонку, которую хочется защитить от всего мира. Я собираю его волосы в хвост, закручивая его найденной тут же, на полу, резинкой.

– А теперь нам надо кое-что сделать, – говорю я ему и тащу его к унитазу.

– Отвали, – вяло сопротивляется он, но он пьян, а я полон решимости привести его хоть немного в адекватный вид.

Нагибаю его над унитазом и сую пальцы в рот. Он отплёвывается, выгибается всем телом:

– Да какого хера, что за мания, всякое говно в рот пихать, – но сопротивление подавлено в корне, и Фролова долго и натяжно рвёт несколько минут, а я держу его пепельный хвост, чтобы тот случайно не испачкался.

Потом я снова умываю Фроловскую мордаху, и, обняв его за талию, отправляюсь в путешествие в поисках спальни. Илья уже откровенно виснет на мне, а я стараюсь не думать ни о его ногах, по-прежнему затянутых в капрон или нейлон – один хрен, я вообще не секу эту тему, ни о его дыхании на своей шее, да ни о чём вообще.

В спальне он валится на кровать, край и без того короткого кимоно задирается и, да, это чулки, а потом открытый участок кожи, скрывающийся под тонким шёлком. Я сажусь рядом, а он тянет меня за руку к себе:

– Полежи со мной, – просит он, не открывая глаз.

Я ложусь, он прижимается ко мне всем телом, и через минуту я слышу его прерывистое, но глубокое дыхание.

У меня полный сумбур в голове – такого развития событий я предусмотреть не мог, я не знаю, что мне делать, но в моих руках сейчас совершенно невыносимый Фролов, всеобщая заноза в заднице, и он так сладко сопит мне в плечо, что у меня всё внутри сжимается.

Я вздыхаю и, будь что будет, кладу руку на тот самый стык между ажурной тканью и голым участком кожи на его ноге.

========== Часть 16 ==========

Илья что-то бормочет во сне, а я лежу совсем рядом, я почти статуя, тело у меня деревянное и неподвижное, но поднеси спичку – и оно вспыхнет от охватившего его напряжения, мгновенно и с удовольствием.

Рука, замершая на стыке ткани и кожи, почти онемела, я шевелю пальцами, чтобы восстановить кровообращение, Фролов дёргает ногой, и мои пальцы сбиваются выше. В комнате темно, а мой тяжело дышащий ангел так близко, что это просто верх мазохизма – лежать около него и не предпринять никаких действий.

Я осторожно провожу, едва касаясь, по холодной коже, веду вверх, забираясь под скользкий шёлк кимоно, глажу уже широко, всей ладонью вдоль бедра, с удовольствием обводя острую тазовую косточку и с содроганием понимая, что под кимоно у Фролова нет даже намёка на бельё, только голая кожа и больше ничего.

Ни-че-го нет!

Илья вздыхает сквозь сон, чмокает губами и как будто нехотя шепчет сквозь стиснутые губы:

– Мне жарко. Сними с меня это.

В комнате тишина, а мне кажется, что по всему дому разносится оглушительный стук моего взбесившегося сердца. Я сажусь перед Фроловым, кладу руку на правую ногу, глажу её сверху вниз, потом подцепляю резинку чулка и медленно скатываю его вниз. Никогда не представлял себе, насколько это может быть порнографическим действием.

Илья лежит сейчас передо мной, раскинув ноги в одном натянутом чулке, а втором – болтающимся возле самой щиколотки. Тянусь ко второму, уже смелее и его скатываю вниз по ноге, тут Фролов всхлипывает и закидывает одну ногу мне на бедро.

В голове у меня шумит, я пододвигаюсь так, чтобы оказаться прямо между его ног и смотрю на него, такого открытого и доступного мне, каким я и не представлял его увидеть.

Дёргаю за почти и так развязанный пояс кимоно, наклоняюсь над ним, освобождаю руки из рукавов, оголяя плечи, не удержавшись, прикасаюсь к ним губами по очереди – сначала в одно плечо, потом в другое.

Теперь Илья лежит подо мной совсем голый, в одних болтающихся на щиколотках белых ажурных чулках – сбылась, блядь, мечта извращенца. Целую его в открытую, подставленную мне шею, чуть всасывая губами бледную кожу, он стонет подо мной, уже сам тянется ко мне губами, обхватывая меня ногами и смыкая их на моей пояснице:

– Я так хочу тебя…

Я замираю, осознание того, что я делаю медленно возвращается ко мне – так нельзя, Илья в состоянии, где он не понимает сон ли сейчас или явь, я могу легко этим воспользоваться, но стоит ли оно того, едва возникшего между нами такого хрупкого доверия?

Нет, не так, я не хочу так.

Я, буквально насилуя свои подавленные желания, с усилием отдираю от себя руки и ноги Фролова, заворачиваю его в одеяло, чтобы убрать соблазн ещё раз к нему прикоснуться, а он уже снова в отрубе, уже выключился, будто перегоревшая лампочка. Я опять ложусь рядом с ним, обнимаю его, беспомощного сейчас передо мной, и от этого становится совсем невмоготу от нахлынувшей на меня болезненной нежности, целую его в покрытый испариной висок и закрываю глаза.

Уснуть мне вряд ли удастся, но главное, что я не успел натворить таких глупостей, которые мне бы потом вовек не расхлебать.

Уже под утро я ненадолго забываюсь тревожным и зыбким сном, но, кажется, просыпаюсь буквально через минуту от сверлящего меня насторожённого взгляда. Я открываю глаза – совсем рядом лицо Ильи, внимательно глядящего на меня и ищущего подтверждение каким-то своим мыслям.

– Привет, – я говорю самое умное из того, что приходит мне сейчас в голову.

– Я голый, – констатирует очевидное Илай.

– Знаю, – киваю я. – Я сам тебя раздевал.

– Что ты ещё сам делал? – слегка морщась, спрашивает Илья.

– Ничего. Тебе было жарко, ты настаивал – я не мог тебе отказать.

Фролов хмыкает:

– Надо же, да ты просто добрый самаритянин у нас. Защитник слабых и угнетённых. Какого хера ты вообще делаешь в моей постели, и как ты тут оказался? Сегодня вроде не Новый год, а ты не похож на подарочек, который мне полагается за то, что я был хорошим мальчиком, потому что меня нет в том списке.

– Ты совсем ничего не помнишь?

– А есть что-то, что мне надо помнить? – снова с подозрением косится на меня Фролов.

– Успокойся – ничего не было, – спокойно отвечаю я, а он уже надевает на себя свою привычную маску наплевательского безразличия.

– Да если бы и было – срать мне на это. Надеюсь, в таком случае, что ты успел отхватить свою дозу кайфа.

Да, Илья, ты не представляешь, какую дозу кайфа я отхватил, просто обнимая тебя. Хотя, откуда тебе знать, у тебя все кругом враги, да и ты сам враг себе.

Фролов моргает покрасневшими глазами, ойкает:

– Блядь, я опять в линзах уснул, у меня скоро так глаза выпадут. Что же ты, рыцарь мой, без страха и упрека трусы с меня стянул и даже не задумался, а про линзы не догадался.

– Да не было на тебе никаких трусов, – огрызаюсь я и краснею.

– А, ну да, – внезапно покладисто соглашается он, – действительно, какие трусы, я ж не ждал гостей, – тут он скептически смотрит на меня. – А так бы надел, не сомневайся. Есть у меня такие, на случай важных переговоров.

Я молчу, хотя очень хочется сейчас сцепиться с ним.

– Ладно, я в душ, да и глаза надо полечить, – поднимается с кровати Илья. – А ты, давай-ка собирайся, и когда я выйду, надеюсь, не увижу тут твоего мужественного профиля.

Он скидывает с себя одеяло и идёт прямо так, совсем раздетый, в сторону ванной. А я смотрю на его голую спину и туда, ещё ниже, и вновь, как тогда, ощущаю непреодолимое желание сжать изо всех сил, впиваясь пальцами до синевы, его ягодицы, чтобы проверить их упругость.

– Хватит пялиться на мою задницу, – не оборачиваясь, едко бросает Илай, а я снова краснею, как пятнадцатилетняя девственница и отвожу взгляд.

Проваливать, значит? Ну да, а что я ещё хотел, чтобы мы тут друг другу в любви признались и ушли, держась за руки, в розовый закат? Это же не кто-то там, это же Илай, мать его, королева драмы.

Некстати совсем вспоминаются слова Мальцева в первые дни занятий. Он тоже пел песни на тему, что это не кто-то там.

Я поднимаюсь, иду мимо ванной, останавливаюсь – за дверью слышен шум воды и раздражённый голос Илая:

– Нет, это я тебе говорю – свали нахуй из моей жизни. Ты заебал меня, мне блевать охота, когда я тебя вижу… Да не надо мне ничего от тебя, нахуй, нахуй иди со своими подкатами… Ты засунь свои извинения себе в жопу… Нет, это, сука, не предложение. Всё, отъебись от меня…

Дверь резко распахивается, Илай, злой, в полотенце вокруг бёдер, с телефоном в руке, смотрит на меня так, как будто это я виноват во всех его бедах:

– Подслушиваешь?

А мне уже всё равно, потому что я смотрю сейчас в его глаза, а они у него зелёные, а у меня мысль мелькает, что мало кто вообще видел, а какие они, глаза его. И вот я, умственно отсталый дегенерат, улыбаюсь ему в лицо, а он, оторопев от моей реакции на его необоснованный выпад, растерянно спрашивает:

– Ты чего?

Я делаю шаг ему навстречу – он отступает назад, ещё мой шаг вперёд, ещё один шаг его назад… уже стена, а дальше отступать некуда. Я снова улыбаюсь ему:

– Твои глаза, – говорю я. – Они зелёные.

– Ну да, – он с непониманием смотрит на меня. – Зелёные. И что?

– Ничего, – я вспоминаю его слова, что только очень близкие знают, какого они цвета, и опять улыбаюсь.

– Ты дебил, – с сожалением говорит Фролов.

– Я дебил, – покладисто соглашаюсь я и легко провожу кончиками пальцев по синяку на скуле. – Так кто всё-таки это сделал?

– Какая разница? – с вызовом смотрит на меня Илья, уже не отталкивая меня и позволяя гладить его лицо.

– Я не хочу, чтобы кто-то делал тебе больно.

Фролов усмехается:

– Боюсь, детка, ты с этим опоздал не на один год.

Я тянусь к его волосам, стаскиваю с них резинку, волосы рассыпаются по голым плечам, а Илья вдруг очень серьёзно смотрит на меня:

– Чего ты хочешь, Ветров?

– Я не знаю, – пожимаю плечами я. – Я ничего не знаю, когда я рядом с тобой. Единственное, в чём я уверен, что не хочу отпускать тебя.

– Уходи, – просит Фролов, опуская глаза.

– Тебе надо появиться на занятиях, – напоминаю я.

– Я появлюсь. Надо привести себя в порядок, – показывает на своё лицо Илья и кривит красивый рот в невесёлой усмешке.

– Я могу тебя подождать, и мы поедем вместе, – предлагаю я.

– Вместе? – Фролов с таким изумлением смотрит на меня, будто я на его глазах превратился в говорящую лошадь.

– Ну да, – киваю я.

– Ты точно отмороженный, – произносит Илай и продолжает. – Нет уж, хватит мне потрясений. Ты поезжай, я обещаю, что приеду сегодня в универ. А тебе и в самом деле надо уйти, сейчас ко мне, по-любому, подъедет один не очень приятный человек, и у меня с ним будет не очень приятный разговор.

– Я могу остаться с тобой, – хмурюсь я.

– Я могу о себе позаботиться. Как-то ведь я жил раньше, – фыркает Илай и подталкивает меня к двери.

========== Часть 17 ==========

Мне так не хочется уходить сейчас, потому что так хочется остаться, хочется вот хоть чего, хоть просто сидеть и смотреть, как он собирается, слушать его язвительные и мега-умные колкости, просто быть рядом. Я сам не понимаю, почему именно он стал тем человеком, с кем, несмотря на всю хуйню, что между нами происходит, мне так хорошо и лучше быть не может.

Не хочу оставлять его одного, не хочу, чтобы он один решал свои проблемы. Но я не в том положении, чтобы диктовать свои условия, рискуя нарваться на ещё один всплеск эмоций.

Я отступаю к двери, Илай тянется через меня к замку, почти прижимаясь ко мне голым торсом. Я наклоняю голову, утыкаясь в его распущенные волосы, а другой обнимаю его шею и поднимаю вверх подбородок. Он смотрит мне в глаза, его губы так рядом, слишком рядом, предательски рядом, разум говорит: «адьос, сладкий» и тут же отваливает, а я отпускаю его подбородок и надавливаю пальцами на обманчивую твёрдость его губ.

Глаза Ильи темнеют, он нервно облизывается, дышит так шумно, что сушит своим знойным и уносящим в далёкие ебеня дыханием и мои губы. В голове разливается ядовитый дурман, сквозь который пробивается только одно желание – впиться со всей дури в его рот, сорвать с него это дурацкое полотенце, повалить на пол и целовать его до кровавых засосов, до полной отключки, до потери сознания.

А он как чувствует моё состояние, на инстинктах жмётся ко мне, как во сне… его губы – вот они, ещё совсем немного, а рука за моей спиной неожиданно щёлкает дверным замком, и дверь подаётся назад, открываясь вглубь общего холла.

– Илья, – шепчу я ему в прикрытые в истоме глаза…

– Ила? – раздаётся за моей спиной громкий и возмущённый голос, а глаза Фролова тут же распахиваются в окружении длинных ресниц, и, расширившись, смотрят туда, за открытую дверь.

Я оборачиваюсь – на пороге стоит тот давнишний мужик, в таком же, как и тогда, дорогом, но сегодня помятом костюме, с расстёгнутым воротом рубашки, с тремя глубокими царапинами через всё лицо, продолжающимися вниз по шее и прячущимися под тканью. Вид у мужика хоть и суровый, но весьма помятый, в голове проносится мысль, что кто-то, наверняка, жёстко бухал всю ночь напролёт.

Мысленно прикидываю соотношение сил, мужик, конечно, крупнее меня, но на моей стороне молодость и выносливость, а на его – опыт, но и невъебенное похмелье.

Илай отстраняется от меня, отступает на два шага назад, смотрит сначала на меня, потом на него, картинно округляет глаза и подносит открытую ладонь ко рту:

– Ой…

Фыркает в ту же ладонь и почти весело смотрит на нас, застывших друг напротив друга.

– Это кто, Ила? – грозно спрашивает мужик.

– Кто, кто, ебусь я с ним. Ясно? Ещё вопросы есть?

Тут уже я, открыв рот, охуев до невероятности от такого заявления, поворачиваюсь к Фролову, понимая, что бойни теперь точно не избежать.

Но мужик только отмахивается:

– Если ты хотел вызвать у меня ревность, то у тебя это получилось. А теперь попроси мальчика уйти. Нам надо поговорить.

– Я никуда не уйду, – нахмурившись, упрямо говорю я, но Фролов, устав развлекаться, машет мне рукой в сторону двери:

– Иди. Я в порядке.

Я поджимаю губы, не сдвинувшись с места, а Илья, уже нервничая, почти выталкивает меня из квартиры:

– Как вы меня все заебали. Иди, сказал. ИЛ-114 покидает аэродром, потому что на посадку заходит ТУ-334.

Дверь передо мной захлопывается, но я стою, прижавшись лбом к стене. Из квартиры же слышен всё повышающийся голос Фролова.

– Я же сказал тебе, чтобы я тебя больше не видел. Я ненавижу тебя. Я устал от всей этой хуйни. Ты тупой?

– Ила, прости…

– За что простить тебя? Что ты мне, сука, жизнь испоганил?

– Если бы я мог вернуть всё…

– Что вернуть? Назад в будущее? Вернёмся, детка, в то золотое время, когда мне четырнадцать было?

Голоса становятся тише, удаляясь вглубь квартиры

Я еду домой, переодеваюсь – к первой паре я всё равно опоздал, а там такой препод, что лучше вообще не приходить, чем выслушивать всё то, что он имеет возможность сказать.

На телефоне стопятьсот пропущенных от Мальцева, звук я выключал, пока был у Фролова, а теперь и смысла нет перезванивать, Пашка всё равно на паре. Но на его сообщения я набираю короткое: «Всё в порядке, скоро буду», на что получаю очень лаконичный ответ: «Пиздец тебе».

Подъезжаю ко второй паре, нахожу Паху в кафетерии на первом этаже в компании с коробкой сока и традиционным беляшом.

– Ты, сука, совсем охуел? – вместо приветствия накидывается на меня Мальцев. – Я тут места себе не находил. – И тут же без перехода спрашивает: – Что у вас там было?

Другой реакции от Мальцева я и не ожидал, в этом весь он, хоть Армагеддон на дворе, а Пахе подавай подробности – с кем у кого что было.

– Да не было ничего, – я сажусь рядом с ним и протягиваю руку к коробке.

– Как не было? – Пашка пододвигает ко мне свой стакан. – Ты же у него ночью был.

– У него, – соглашаюсь я.

– И что? – у Пахи от нетерпения глаз дёргается.

– Да ничего. Он был упитым вдрызг.

– Так ещё же лучше, вали да еби, – ухмыляется Мальцев, а я смотрю на него как на дебила.

– Ты серьёзно? Оригинальный способ понравиться кому-то. Ты к девчонкам так же подкатываешь?

Пашка думает немного, потом кивает:

– А, ну да. Видишь, как-то вот забывается, что Фролов вроде тоже как бы человек. Имидж, сука, куда от него денешься.

– Проблемы у него, – я отпиваю глоток из Пашкиного стакана и ставлю его на стол. – Только он меня к своим проблемам близко не подпустит.

– Ещё бы, – фыркает Паха, – это же Илай, у него всё через одно место. Угораздило же тебя. Я всё же надеюсь, что ты перебесишься, и это у тебя чисто блажь такая, которая пройдёт.

– Не думаю, – усмехаюсь я. – Кажется, ты прав был, когда говорил, что я в него втрескался. Я ему сегодня предлагал вместе в универ приехать.

– Охуеть, – восхищённо присвистывает Мальцев. – Вот это было бы шоу, да все на пары бы забили, лишь бы посмотреть на это. И что, тебе совсем не страшно?

Я пожимаю плечами:

– Страшно, наверное. Но для него это важно, мне кажется.

– Охуеть, – повторяет Мальцев, доедая беляш и вытирая губы. – Пошли на пару, Ромео, мой Ромео, – тут он ржёт и обнимает меня за плечи.

После второй пары я высматриваю Фролова в коридорах – его нет, после третьей – такая же фигня.

Мы с Пахой выходим на улицу – перед четвёртой перерыв в сорок минут, так что можно прогуляться и перекусить, и тут же невдалеке от главного входа видим компанию Ильи вокруг своего предводителя. Он стоит ко мне спиной, с туго затянутыми волосами, в обычных джинсах и куртке, обняв рядом стоящего черноволосого парня, рассказывает им что-то, а они, как всегда, ржут и преданно заглядывают ему в глаза.

Мы с Пашкой останавливаемся позади них, девчонка из свиты с густо подведёнными чёрным глазами и длинной косой чёлкой кивает в нашу сторону, и Фролов медленно поворачивается к нам, всё так же обнимая своего собеседника. Синяка на его скуле не видно, ровный тон наложен по всему лицу, глаза, как всегда, накрашены, а мимика не выдаёт ни одной эмоции.

Он молча смотрит на меня какое-то время, потом его губы дёргаются в подобие улыбки, он поворачивается к черноволосому парню, кладёт руку ему на затылок и, всё так же, не отводя от меня глаз и не закрывая их, целует его в открытый рот, проталкивая внутрь язык. Я тут же отворачиваюсь, толкая онемевшего от этой картины Пашку в плечо:

– Пошли отсюда.

Мальцев приходит в себя и идёт следом. За нашими спинами слышится смех и какие-то ну очень умные замечания, но я не прислушиваюсь, мне посрать, внутри меня закипает гнев от этой выходки Фролова, но кто я такой, чтобы указывать ему, что делать. А он, наверняка, этим показательным выступлением в добровольной программе хотел донести до меня что-то, и, мне кажется, я даже знаю, что именно.

========== Часть 18 ==========

С чего я вообще решил, что проведённая ночь в одной постели с Фроловым что-то изменит в наших отношениях? Это всё равно что случайно заночевать на вокзале и надеяться потом, что все окружавшие тебя в этот момент люди вдруг ни с того ни с сего заделаются твоими друзьями.

Илья вёл себя так, будто вообще ничего не было между нами, он был всегда рядом со своей свитой, а на общие пары приходил после того, как лекция уже начиналась, и после окончания занятия исчезал сразу же за преподавателем.

У меня не было никакой возможности поговорить с ним, он пресекал эти возможности на корню. Пару раз я видел, как в конце учебного дня он уезжал на всё той же тачке всё с тем же мужиком, который смотрел на него так же, как и подданные его свиты.

Я тоже старался по минимуму попадаться Фролову на глаза, понимая, что нифига из этой истории не выйдет, а навязываться и терять гордость, бегая за ним – до этого я ещё не так глубоко пал в собственных глазах.

Поэтому я ничего не предпринимал, всё, что я мог сделать – я сделал, если ему не нужны никакие продвижки в этой теме, то вряд ли он дождётся, если вообще ждёт, что я у него в ногах валяться буду.

Очень редко я ловил на себе странные взгляды Фролова, совсем непонятные мне, как будто я снова не оправдывал его ожидания. Ну да, точно, он же королева этого мира, все ниц должны падать при его появлении, он привык, что его добиваются, умоляют его, чтобы он просто хотя бы скривился в чью-то сторону.