Текст книги "Хэлло, дорогая (СИ)"

Автор книги: Sascha_Forever_21

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Привет, – улыбнулась Хейли. Улыбка у неё была совершенно хитрой, лисьей, манкой. Хэл растерялся в первое мгновение, но быстро взял себя в руки.

– Привет.

Как вообще так вышло, что она пришла к нему? Ну, всё просто. Она подошла сама, коснулась его плеча и сказала: «Эй, Хэл, слушай. Ты занят сегодня после тренировки?». Он, как дурак, помотал головой. Он думал, она опять попросит его проводить себя до дома, донести сумку, или какие-нибудь школьные принадлежности. Хейли частенько сбагривала на него вещи и уезжала с девочками в торговый центр на машине какой-нибудь из подружек. Мать Хейли уже неплохо знала Хэла. Он был любезным, красивым парнем из хорошей семьи. Ему светила спортивная стипендия. Миссис Фостер нравился Хэл – обходительный, умеющий поддержать разговор, воспитанный, из хорошей семьи. Она хорошо знала его мать и была просто счастлива, что Хэл ухаживает за Хейли. Вот только она не знала, что парой они не были.

Но в этот раз Хейли взяла его за пуговицу рубашки на груди и, покрутив её между пальцев, задумчиво пожала плечами:

– Я подумала, ты не хочешь прогуляться со мной, когда освободишься?

Хэл сказал, что хочет. Сильно волнуясь, добавил: конечно, да. И спросил: ты будешь ждать? Хейли рассмеялась:

– Какой ты глупый, Хэл. Я приду посмотреть на твою игру. – Она подмигнула ему и улыбнулась. – Ты же знаешь, что это значит.

Он знал. Он очень хорошо знал, и когда шёл в раздевалку, ему казалось, что за спиной раскрылись крылья – огромные, могучие, очень сильные, а в груди, в самом сердце, стало пронзительно больно. И боль эта была впервые в его жизни сладостно приятной.

После тренировки, взяв его за руку – впервые, Боже – Хейли сказала:

– Ну что, ты свободен?

– Думаю, что до шести… – он запнулся и покраснел, когда она рассмеялась. Хейли потянулась к его чёлке и весело растрепала её. В смуглых пальцах его светлые волосы казались ещё белее.

– Хэл. Ты дурачок. Разумеется, ты не освободишься до шести! Я не дам этому случиться.

Он забыл обо всём. О матери: она просто изничтожит его, если он опоздает домой, и поедет искать с полицией в школу, если не вернётся, не предупредив, что задержится. Он забыл о семейном ужине, который не смел пропускать. Хэл, как зачарованный, шёл за Хейли и думал – всё потом. Он подумает о проблемах позже. Сейчас он рядом с девушкой, в которую безумно влюблён, и даже самое жёсткое наказание этого стоило.

Хейли никуда не торопилось. Была половина пятого, весеннее небо зажглось розовыми красками. Хейли вела Хэла, словно в поводу, и с улыбкой болтала о том, о сём – обо всякой белиберде! Он слушал, то кивая, то посмеиваясь. Говорил он мало. Он готов был слушать её не прекращая. Он украдкой поглядел на часы, когда они дошли до побережья. От школы до него было идти три квартала, и когда показалась свинцово-серая полоса Атлантики, было уже начало седьмого.

– Видишь маяк? – вдруг спросила Хейли, запахнув свою тоненькую куртку и словно невзначай прижавшись к плечу Хэла. – Он сейчас совсем заброшен.

Хэл что-то неразборчиво промычал. Он смотрел на маяк, но видел его очень смутно. Всё, что его беспокоило – девушка, которая так доверчиво льнула к нему.

– Мне всегда было интересно поглядеть на берег и океан с высоты. – сказала Хейли и пошла по песку к маяку, выстроенному на каменном берегу, в отдалении от основной береговой линии. – Хочешь со мной?

– Я… – Хэл запнулся и пожал плечами. – Не знаю даже. Может, не стоит, раз уж он и впрямь заброшен. Мало ли…

– Но ведь ты будешь со мной, – и Хейли улыбнулась. – Чего мне бояться?

Ей пришлось вернуться к нему и подойти так близко, что Хэл чувствовал всё тот же цветочный запах от волос и кожи, что тогда, в автобусе после экскурсии. Хэлу показалось, что время остановилось. Он читал об этом в книжках и смотрел в кино, а потом неожиданно испытал это на себе: да, оно и впрямь замерло, как и весь мир вокруг, когда Хейли Фостер поднялась на мысочки, взявшись за воротник его школьной рубашки, и притянула к себе, чтобы поцеловать в губы.

После этого Хэл был готов пойти за ней в ад.

4

Они поднялись по ступенькам, по винтовой лестнице, ведущей на самый верх маяка. Выше была только башня с источником света. Некогда белоснежные, алебастровые стены были теперь покрыты уродливыми пятнами; когда-то маяк светил на десять морских миль, теперь был заброшен. В галерее, над балконом, всё было завалено каким-то хламом. Большие деревянные паллетты стояли у стен; с потолка,

с крюков, свисало рваное полотнище, отделяя галерею от винтовой лестницы. Определённо, здесь часто ночевали бездомные. Вон их тюфяки, валялись на полу в клубах пыли и крупицах песка, нанесённого ветром. Весеннее море горчило на вкус, воздух был солон. Сняв куртку с Хэла, Хейли забралась под его рубашку руками и, лаская шею поцелуями, заставила привалиться спиной к стене у окна. Она не была раздета – только расстегнула тоненькое пальто, но скользила руками по медленно обнажавшемуся торсу, покрытому удивительно ровным после долгих холодов загаром. Хэл пытался неуклюже раздеть и её тоже, но она выскальзывала из его рук, посмеивалась, цеплялась за ремень его брюк, за талию и плечи. Если бы Хэл был повнимательнее, он бы всё быстро понял. Он не знал, как так вышло, что Хейли позвала его посмотреть на вид на побережье, а в итоге они начали целоваться так, что он скоро лишился куртки и рубашки. Кожу жгло холодом, изо рта клубился пар. Хэл был молод, но тело имел несравнимо более взрослое, чем многие парни в его возрасте. Это тело нуждалось в совершенно взрослой разрядке, которую его мягкий, податливый, послушный ум пока не мог подсказать. Он был ведомым и неопытным, и поддавался любой ласке Хейли, что бы она ни сделала – и совсем пропал, когда она сунула узкую ладонь вдоль живота ниже, под полоску брюк, и усмехнулась, нащупав вставший член:

– Ты меня хочешь, верно же?

Он хотел, очень. Но ещё более важным было для него другое. Пока этого не случилось, Хэл обнял её, неразборчиво шепнул:

– Я давно люблю тебя, Хейли.

Эти слова было так сложно произнести, но он торопился сделать это. Его бросило в жар, он покраснел до корней волос, посмотрел на девушку. Она уже расстегнула его брюки и вынула член, совсем не обращая внимания на то, что Хэл и сам застыл, пристально глядя ей в лицо.

Но она не отвечала, и он всерьёз напрягся. Тогда Хейли погладила его плечи и ласково сказала:

– Повтори мне это ещё разок. Я хочу услышать это снова.

Он ощутил себя почти дураком. Он осмелел недостаточно, чтобы говорить это ей опять и опять. Стоял здесь, в спущенных штанах, обнимая самую красивую девушку в мире. Это всё было неправильно. Хэл помотал головой и смутился:

– Хейли, я… можно я оденусь…

– Погоди, – она улыбнулась ему и быстро поцеловала в грудь. – Что не так? Всё в порядке?

Он ждал этого момента, но чувствовал: нет, не в порядке. Что бы сказала его мать, если бы узнала, что Хейли сама раздела его? Таких девушек, как она, мама считает шлюхами. Хэл опустил глаза. Ему было стыдно, что он даже вскользь подумал так про Хейли. Покраснев и смутившись, он повторил то, что она хотела:

– Я правда люблю тебя.

Тогда она рассмеялась.

Смех разлился под высоким куполом старого маяка, прокатился в солёном воздухе. Хейли продолжала небрежно ласкать Хэла, словно получила в руки новенькую, интересную игрушку – но ему уже стало не по себе.

Что-то внутри Хэла дрогнуло. Заставило остановиться. Он отвлёкся от чудесного лица Хейли и посмотрел внимательнее ей за спину.

Тогда он и увидел то, что не замечал до этого. Там, за плотной тканью, было лицо Марты Кэллоуэй, подруги Хейли, и Никки Мейхем, и Кортни Стерлинг. Эти девушки притаились на лестнице и теперь прыснули со смеху, поняв, что прятаться уже бессмысленно. Расхохоталась в голос и Хейли.

– Чёрт, – проронил Хэл, пытаясь быстро натянуть брюки.

Он растерянно смотрел на Хейли, до конца не понимая, что происходит. Она продолжала смеяться.

– Бог мой! – сказала одна из них. – У него и вправду большой.

– Мог бы быть побольше, учитывая, что он и сам здоровяк, – фыркнула другая. – Эй, Хейли, детка! Он тебе понравился?

– Я не поняла, – с удовольствием ответила Хейли. – Но могу дать шанс кому-нибудь из вас. Как думаешь, Хэл? Дадим им шанс?

Хэл отшатнулся в сторону и споткнулся о пыльную, старую балку. Он растянулся на грязном полу, вызвав новый приступ смеха.

Они смеялись над ним. Собрались здесь и видели, что он почти занялся любовью с Хейли. Вернее… что она раздела его и сделала из него круглого идиота. Чёрт возьми!

Он резко взглянул Хейли в лицо. Обиднее было не то, что разделся: он признался ей в том, что чувствует, а в ответ – вот это. Хэл рывком встал. Хейли всё ещё смеялась.

– Куда ты, Оуэн? – спросила Хейли. – Не забудь подобрать штанишки.

– Хейли… – пробормотал он, пытаясь сладить с ремнём и нормально застегнуться. – Я, послушай… Хейли, зачем они здесь?

– Затем, что ты меня достал, сладкий.

Хэла затошнило.

– Ты меня достал. Ты везде за мной таскаешься. Понимаешь? – Ласково говорила она, но слова жалили.

– Ты могла бы попросить не делать этого, – промямлил он. Лицо от стыда и обиды пылало.

– Зачем? Мне было скучно, я хотела повеселиться. – Хейли с широкой улыбкой протянула руку и хотела потрепать его по подбородку, но Хэл отшатнулся. – Ну чего ты, дурачок? Это просто шутка.

– Да, я знаю, я понял, – пробормотал он, хотя потом даже не помнил, что сказал. Перед глазами всё плыло.

– Эй, Оуэн. А у тебя прежде была подружка? Или ты девственник? – спросил кто-то. Кажется, Никки.

– Он бережёт себя для Фостер, – елейно отозвалась Марта. – Эй, Хэл, хочешь, я тебе дам?

Он стремительно рванул к лестнице и, растолкав девушек, начал спускаться, слушая взрыв хохота у себя за спиной. Ступеньки шли винтом, круто вздымаясь по башенной спирали, и Хэл оступился в самом низу, потому что ноги заплелись, и слетел с площадки, упав в кучу мусора и здорово ударившись о поваленную деревянную балку хребтом. Тогда он и опомнился. Вскочив, Хэл бросился прочь, вылетел на каменистую насыпь и сначала быстро шёл с пляжа, а потом вообще побежал. Небо затухало, гасло, сумерки сменялись томным весенним вечером. Когда вся природа расцветала, когда на пути ему попадались счастливые, красивые пары, когда мир радовался и улыбался, внутри Хэла что-то умерло. Это случилось не из-за Хейли. Он хорошо это понимал. Долетел до старого моста, остановился в весенних холодных лужах, затем прошёл к бетонированной опоре с торчавшей наружу арматурой. Хэл впервые в жизни разрыдался так сильно, что не смог даже сделать вздоха – и, держась ладонью за грудь, вспоминал каждую грёбаную минуту в школе, где его никто не любил и даже товарищи по команде не дружили с ним. Вспоминал Хейли, которая просто пользовалась им, а потом, когда ей стало скучно, посмеялась и бросила. Вспоминал маму: она стеснялась его и ненавидела за это – он всё чувствовал. Хэл понял, что у него нет ни одного близкого человека, к кому он мог бы прийти и просто услышать пару добрых слов. И понял, что такой человек ему, быть может, уже и не нужен.

Окинув своды и опоры моста долгим, недобрым взглядом, Хэл, укротив дыхание, заметил, что пара бродяг смотрит на него издали. Тогда он выпрямился и с вызовом взглянул на них в ответ. Они что-то крикнули ему. Голос их был груб. Может, гнали его отсюда, может, поносили за то, что приличный парень, маменькин сынок, спустился к ним, на грешную землю. Хэл сжал кулаки и исподлобья посмотрел на них зверем – крепкий, рослый, совсем молодой парень в грязной, но добротной одежде и со светлыми волосами, ещё не такими короткими, к каким он привык, когда вырос.

Тогда он ничего не сделал тем людям под мостом. Пока что. Он не хотел возвращаться домой, но вернулся, и мать, увидев его порванную и испачканную куртку, и здоровенный синяк на скуле, полученный, когда свалился с лестницы, и влажные, полные боли и гнева глаза, взбеленилась.

Где ты был? Я тебя искала. Я ходила в школу! Мне сказали, что видели, как ты ушёл с какой-то девкой, Хэл, где ты был?!

Он хотел просто провалиться под землю, умереть и никогда не рождаться. Господи Боже, думал он, устало глядя на мать: почему всё не может быть иначе? Почему она не может просто обнять меня и спросить, как я, мать вашу, себя чувствую?

Она кричала снова и снова, где он был. Затем влепила ему пощёчину, потому что заставил волноваться. Хэл снёс это. Он много чего сносил, но тот вечер был последним. Мать затолкала его в ванную комнату и заставила при ней раздеться догола. Тогда-то Хэл здорово испугался.

– Мам, – робко сказал он. – Слушай, мам. Я могу сам, честное слово. Пожалуйста. Пожалуйста, выйди.

– Хэл Ловэл Оуэн!

От резкого окрика он съёжился, но стоял на своём, тогда она сорвала с него рубашку, порвав пуговицы, и начала резко выдёргивать из петлиц ремень. У Хэла здорово покраснели глаза, щёки и нос. На шее появилась испарина. Он был готов разнюниться, но не стал – слёз мать не любила. Когда он остался в одном нижнем белье, она стащила и его – и окинула Хэла взглядом, полным такого омерзения, что ему стало не по себе.

– Ты чёртов говнюк, Хэл, настоящий извращенец, – бросила она. – Посмотри на себя.

Хэл не сразу понял, о чём она говорит, и сжался сильнее. Но она смотрела на его живот и ниже и выплюнула, уперев руки в бока:

– Ты такой же, как твой отец.

Хэл не сразу понял, при чём тут он. Мама пару раз говорила, отец был военным, а потом, когда Хэл возвращался к теме, отмахивалась и велела замолчать. Она, может быть, и не любила папу, но… почему она вспомнила его сейчас?

– У тебя тоже встаёт, когда я страдаю, так ведь? – угрожающе продолжила она.

Хэл помотал головой, тяжело сглотнул. Он не мог себя контролировать. Этим вечером его ум занимала только Хейли, и он думать не думал ни о чём дурном.

– Мам, нет. Мама, прости, – в углу ванной комнаты было холодно и зябко, и он чувствовал себя так странно: здоровый, высокий парень, который съёжился перед крохотной, хрупкой женщиной. Тогда Хэл подумал, что мог бы в один удар кулака переломить ей шею. А ещё лучше – обхватить её рукой и придушить эту чёртову агрессивную суку.

– Быстро в ванную. Боже, Хэл, какой ты неряха. Посмотри на себя. Мой сын – неряха и больной ублюдок, у которого встаёт на собственную мать…

Совершенно несчастный, он, как и было велено, сел в большую эмалированную ванную, уже заткнутую пробкой. Гвенет Оуэн открыла кран. Вода была сначала холодной, и Хэл робко попросил разрешения, чтобы слить её, но получил только тычок в плечо. Затем полился буквально кипяток, и Хэл вскрикнул, когда мать ошпарила ему бедро и живот, сняв лейку с держателя. Хэла показалось, что она сделала это специально.

– Ты хочешь точно так же, как твой ублюдок-папаша, засунуть свою жадную до секса штучку в такую же несчастную женщину, как я? – тихо говорила она, взяв в руки кусок мыла и жёсткую мочалку.

– Мама, нет.

– Замолчи. Я не спрашивала тебя. Я не хочу вообще тебя слышать.

Она остервенело принялась намыливать его тело и волосы, тереть и скрести мочалкой – везде, и даже там. Хэл пытался отводить её руки, но не грубо. Он боялся сделать что-то не так. Кожа горела, обожжённый бок покраснел и сильно болел. Когда мать велела ему встать и грубо, рукой, начала намыливать ему лобок и член, Хэл резко откинул её руки в сторону – и она сжала его в руке и впилась ногтями так, что он охнул и скорчился от резкой боли.

– Ещё только раз, – пригрозила она, – и ещё только раз ты окажешься в компании этой беспутной девки. Она шлюха, сынок, шлюха! Она не для таких ребят, как ты! Посмотри на себя. Ты мне противен.

Он и сам себе был противен в тот вечер, и, когда ему велели выйти из ванной, сделал это буквально на дрожащих ногах. Он пропустил ужин, а потому еды ему не полагалось. Сразу после мытья его ждали вечерняя молитва и отбой. Хэл лёг в постель, его всё ещё трясло, но совсем чуть-чуть. Он боялся, что это заметит мать, и ему снова достанется. Он увидел, как она подглядывает за ним в приоткрытую щель двери в спальню, и содрогнулся, повернувшись на бок.

В ту ночь он понял, что, если Господь и есть, точно не для него. И наутро он понял это тоже, когда вся старшая школа болтала о том, что Хэла Оуэна вчера провели как идиота, и все подружки Хейли Фостер заценили его член. Хэл почти не поднимал головы, когда шёл по коридорам, около недели, и принял небрежный вид, словно не знал, что говорят о нём. Он люто ненавидел Хейли, но, когда в конце семестра она подошла к нему и попросила донести кучу библиотечных книг до дома, потому что не хотела таскаться с ними, он взял пакеты и понёс.

Он любил Хейли Фостер и знал твёрже, чем Отче наш: теперь она никуда от него не денется, и он сделает с ней то, что хочет. Надо только выждать подходящий момент.

5

Хэл вышел из машины и надел солнцезащитные очки, вынув их из кармана замшевой куртки. Под ней он носил красную рубашку, расстёгнутую на две пуговицы и заправленную в чёрные джинсы. Его Плимут блестел на октябрьском солнышке. Солнце бликовало от стёкол и начищенных, блестящих колпаков на колёсах. Хэл поглядел на двухэтажный красивый дом с газоном, невысокими, подстриженными деревьями по бокам и подъездной чистенькой дорожкой к гаражу. На доме была табличка: шестьсот тринадцать. Возле него не стояло никакой машины, но на террасе с хэллоуинскими украшениями возилась черноволосая женщина с животом, уже наметившимся под широким свитером. Хэл небрежно провёл рукой по волосам и направился по дорожке вдоль газона прямо к ней.

Не заметить его было сложно – высокий и красивый мужчина всегда привлекает к себе внимание. Женщина разогнула спину, оставив гирлянду из паутины в коробке на полу, и поставила руку козырьком над глазами. Уж слишком слепило солнце, и казалось, что у незнакомца голова светилась, точно вместо волос был ангельский нимб.

Но затем он подошёл ближе, и она увидела вежливую, но холодную улыбку на надменном лице.

– Миссис Джорджия Мун? – сразу спросил он, приподняв брови. Глаз было не видно из-под коричневых линз солнцезащитных очков.

– Да.

Мужчина протянул ей руку и мягко пожал ладонь, протянутую в ответ.

– Простите, что вот так врываюсь и отвлекаю… – он бегло взглянул на коробку. – Вам, может, требуется помощь?

– Что вы хотели? – прямо спросила она. – Если это по поводу страховки Гарри, то его сейчас нет дома: он в Атланте, и будет там до конца уик-энда.

– Нет-нет, – он покачал головой. – Я родственник миссис Локуэлл, Патрисии, может, вы знаете такую?

– Не припомню, – нахмурилась Джорджия. – Извините, но… чем обязана, мистер…

– Ловэл Канн, – он мило улыбнулся и снял очки. Оказалось, у него были удивительные, кобальтово-синие глаза, очень яркие на загорелом лице. – Моя бабушка, Патрисия, живёт в Смирне, в доме номер семь. А ваш – девятый.

– Да, у моего мужа есть дом в Смирне.

– Я обратился к вам по очень щепетильному вопросу, – и Хэл прижал ладонь к груди. – Простите, что беспокою. Но та вечеринка…

– Какая вечеринка? – нахмурилась Джорджия. – Вы, может быть, что-то путаете?

– Нет-нет, – Хэл покачал головой. – Я хорошо знал Гарри Муна, и Констанс помнил – ну, это же она собрала сейчас там друзей?

– Мы ничего об этом не знаем! – резко сказала Джорджия. – Вот же чёрт.

– Ничего, – Хэл поднял ладони перед собой и добродушно рассмеялся. – Я просто хотел попросить вас об одолжении. Понимаете, бабушка долго живёт в Тупике. Ваш дом и наш дом стоят обособленно от остальных, и конечно, Конни с друзьями никому не помешает из других соседей – но моя бабушка… вы знаете, ей девяносто два года, и она рано ложится спать, а они уже несколько дней включают музыку на полную катушку, шумят, постоянно туда съезжаются на машинах. Никто не против, ваш дом стоит дальше всех по улице – до него ещё дойти надо – но мы ваши ближайшие соседи.

– Вот же маленькая дрянь! – не выдержала Джорджия и выругалась.

Хэл холодно улыбнулся.

– Это не страшно. Я просто хотел попросить вас, чтобы вы малость поговорили с Конни. Пусть не шумят так сильно после одиннадцати часов, хорошо? Я бы не хотел вызывать туда полицию. Или могу набрать вашего мужа, так?

– Это не потребуется, мистер Канн, он очень занят сейчас, – сказала Джорджия и прищурилась, окинув его долгим взглядом. – Знаете, я позвоню сейчас Констанс, но у меня будет просьба. Если ничего не изменится, свяжитесь со мной.

– Хорошо, – мягко отозвался он. – Вы продиктуете ваш номер?

– Конечно.

Она потёрла лоб и рассмеялась, но вышло нервно и сердито:

– Мы вообще не знали, что Констанс смогла туда пробраться. Откуда она взяла ключ? Неужели стащила отцовский? Боже, эти дети…

– И не говорите, миссис Мун, – откликнулся Хэл, достав смартфон из кармана. – Она жаловалась, что, мол, вы потеряли её щенка на днях.

– Боже, она за ним совершенно не ухаживала, – Джорджия раздражённо закатила глаза. – Он залез в стиралку, и я его ненароком прокрутила. Криков бы было!

– Домашних животных лучше не заводить безответственным ребятам, – заметил Хэл. Голос его стал малость холоднее, но Джорджия этого не заметила.

– Она притащила его от бывшего парня. Ну, в подарок. Да чихала я на такие подарки! Чёрт возьми, мы не должны были за ним следить. Пишите, мистер Канн. Пять-три…

Он записал. А пока набирал номер, думал о том, что пока всё складывается наилучшим образом. Даже страшно представить, насколько ему везло.

========== Ночь страха ==========

– Кошелёк или жизнь!

Джой недовольно повернулась к узкому комоду многоквартирного трёхэтажного дома, который всегда был завален каким-то барахлом. Ключи, кольца, браслеты, смятые пустые или полупустые пачки из-под сигарет, шапки и разрозненные перчатки, тюбик с красной губной помадой, фарфоровая крышечка от разбившейся шкатулки, где раньше они держали мелочь, мамины купоны в «Крогер» и «Сэвен-Эллевен»: она их всегда вырезала, но никогда ими не пользовалась. Где-то же должна была заваляться хоть одна чёртова конфетка, ведь сегодня Хэллоуин. Неужели всё сожрали?!

– Джой! – громко прокричала мать из их комнаты.

Джой никак на это не отреагировала. Ребята в костюмах зомби и вампира всё ещё стояли на крыльце, выжидающе держали свои мерзкие, мать их, мешки. У самого мелкого – он был одет в пижаму щенка-далматинца и шапочку с висячими ушками – был при себе котелок-тыква. Джой вспыхнула изнутри, как сгорающая фосфорная спичка. У неё нет времени разбираться со всем этим дерьмом. Время – почти пять часов. Хэл заедет за ней через час. Чёрт. Чёрт. Чёрт!

Впервые кто-то нравился Джой действительно сильно, и впервые этот кто-то был симпатичнее неё самой. Хотя многие её друзья загоготали бы, сказав – «эй, Джой, да так-то много кто из твоих ребят был симпатичнее, чем ты», а кто-нибудь из них совсем не постеснялся бы в выражениях, но она всё же делала разницу между этими сосунками и Хэлом.

Он был взрослым, на своей машине, с серьёзной работой. И он был действительно очень хорош собой. Джой наконец-то нашла упаковку леденцов, раскрытую, но с конфетами внутри, и выпотрошила всю её в два мешка и котелок, рассовав каждому мальцу по четыре штучки.

– Всё, ребята, проваливайте отсюда! – буркнула она.

– Счастливого Хэллоуина! – пропищал мелкий с тыквой в руке.

Джой скорчила ему рожицу и, не ответив, просто закрыла дверь, так, что громко щёлкнул замок. Ребята постояли ещё немного на крыльце, делясь добытыми угощениями, и наконец спустились по лестнице, чтобы пристать к кому-то ещё.

Чёртов мерзкий Хэллоуин, чтоб его.

Здесь, в Пембруке, его праздновали двумя способами: уныло, то есть, никак, и по барам и частным вечеринкам. Из одного городка до другого езды было полчаса или чуть больше. Молодёжь сваливала из скучного Пембрука, где в Канун дня всех святых мамашки таскались со своими наряженными отпрысками выпрашивать угощения. Вот и с этими тремя пожаловали три мамочки. Они стояли возле газона и зорко следили за тем, что в мешки к их драгоценным чадам даст эта тощая девчонка с каштановыми кудрями во все стороны и в розовых шортах. Джой, выругавшись, прошла по тёмному коридору в их с мамой комнату, по которой стлался тонкий сизый дымок. Джой, кашляя, ринулась открывать окно. Мать полулежала в старом кресле и курила. На захламлённом круглом столике, возле пульта и на куче газет, бумажек, неоплаченных счетов, чеков, рекламных листовок из коробок с готовой китайской едой и доставкой пиццы стояла банка джина.

– Мам! – гневно воскликнула Джой, с трудом пробираясь к окну из-за колченогого стула, на котором было навалено слишком много вещей. – Мам, ты сведёшь меня с ума!

Та лишь пьяно захихикала, поманив Джой к себе крючковатым пальцем с длинным острым ногтем, накрашенным ярко-красным лаком. Свалив пару юбок и свитер на пол, который не мешало бы помыть, Джой добралась до окна и открыла его настежь.

– Мам, меня выгонят из комнаты, – сказала она устало, – из-за тебя. Пожалуйста, уезжай к себе.

– Не могу, – пробубнила та, откинувшись на спинку кресла. – Уэсли меня выгнал. Опять. Твоей матери некуда идти, а ты ворчишь из-за сигарет?

– Моей матери нужно лечиться от алкогольной зависимости, а я беспокоюсь из-за сигарет, – язвительно сказала Джой и вздохнула. – Ма, серьёзно. Посмотри, на что стала похожа моя комната.

– Ну, – рассудила Карли: так звали её мать, – она и до меня была тем ещё гадючником.

Джой устало опустилась на продавленный диван, который оккупировала сама, тогда как мама спала в раскладном и более удобном кресле. Диван здесь сохранился от прежнего владельца, а вот кресло Джой приобрела сама, на сборы «Открытых сердец». Она бросила усталый взгляд на книжную полку, захламлянную донельзя не только её книжками и тетрадками из медицинского колледжа, но и маминой косметикой, обычными вещами вроде бумажных колпаков для праздников, коробки с салфетками, почему-то – плюшевой поющей ёлки, которую Джой не убрала ещё с прошлого Рождества, и целой кучей других маловажных вещей. Везде, куда бы Джой ни бросила взгляд, был бардак, и это приводило её в отчаяние.

А что, если сегодня будет тот самый день, когда что-то хорошее случится после свидания? – подумала она и едва не заплакала, представив, что Хэла пришлось бы привести в этот свинарник. Нет, это не вариант. Придётся думать о чём-то другом. Может, позвонить Сесиль, раз уж она уезжает из города насовсем?

Может, Сесиль разрешит ей воспользоваться ключом от дома хотя бы на один раз?

Джой оставила эту мысль на потом, если не удастся выдворить мать и немного прибраться в комнате. У неё оставался последний аргумент.

– Мам, но ведь Уэсли наверняка чертовски скучает по тебе, – сказала она. – Ты его знаешь. Тебе всегда нравилось, как он мирится. Не хочешь ему позвонить?

– Ты-ы-ы меня не обманешь, детка, – рассмеялась Карли. – Ты меня не обманешь. Я смешала у тебя джинса с водкой. Ты, кстати, в курсе, что у тебя не работает кабельное?

Джой устало вздохнула, обняв себя за талию, и печально подумала, когда её мать наконец откинется, как и Уэсли – тогда будет хотя бы проще, не придётся давать денег им. Только вносить сумму по ссуде за дом.

И тогда она сможет жить не здесь, в этой вонючем клоповнике на пять квартир и один туалет, а там.

– В курсе, мам, – сказала Джой и прежде, чем набрать номер Сесиль, посмотрела на свою джинсовку со значком благотворительной организации «Открытые сердца»: она висела на крючке, приколоченном к двери. – Конечно, в курсе.

2

У Конни был при себе хэллоуинский костюм. Название у него было странное – «невеста дьявола», но Конни, выбирая его ещё в середине октября в магазине карнавальной атрибутики вместе со Стейси-Энн и Оливией в студенческом городке, просто взяла что-то красивое и что-то чёрное: идеальный выбор на вечеринку, как по ней.

Теперь же она пялилась на этикетку в окружении мрачных кружев, пытаясь не расплакаться.

– Конни, – кто-то постучался в дверь её спальни, и Констанс стремительно подняла глаза от платья, которое держала на вытянутой руке. – Конни, всё в порядке?

– Да.

Это была Оливия: отбой, порядок. Вытерев мокрые щёки, Констанс бросила платье на кровать и подошла к двери. Оливия никуда не убралась: сложив на груди руки, она встревоженно посмотрела на подругу, а затем ей за спину. И поджала губы.

– Ты что, плакала? Боже ты мой.

Она прошла в спальню, придирчиво поглядев на длинное карнавальное платье и на распотрошённую спортивную сумку на полу. В каком состоянии должна быть аккуратистка Конни, чтобы так небрежно обойтись со своими вещами и разбросать их повсюду?

– Что с тобой?

Конни развела руками, пытаясь что-то ответить, но затем, не найдясь, просто опустилась в плетёное кресло в углу комнаты.

– Не знаю. Просто всё осточертело.

Так было сказать проще всего. Откреститься от любых переживаний – и дело с концом. Но Оливия была умна. Сощурившись, она сказала:

– Так достал Роурк?

– Нет. Нет, – Конни помнила, что глаза бегают только у лгуний, а потому пристально поглядела подруге в лицо. – Не в нём дело.

– А в чём тогда? Расскажи мне.

Конни обвела взглядом комнату, которую помнила ещё ребёнком. Стены были обклеены уютными детскими обоями. Вместо обычных ручек на ящиках комода красовались маленькие бирюзовые птички. Возле окна в плетёной раме стояло большое напольное зеркало, покрытое патиной. Конни светло улыбнулась. Почему-то здесь и сейчас ей стало намного легче переживать всё, что так навалилось. Но Оливия ждала, что она что-то скажет… Конни с лёгкой печалью сказала:

– Есть один человек, который мне очень нравится.

– Так и знала! – вспыхнула Оливия. – Прости, но – наконец-то это случилось.

– Да, – согласилась Конни. – Наконец-то.

– А этот человек жив? И находится с нами в одном доме? – пошутила Оливия и рассмеялась первой. Конни подхватила.

– Да, – вновь сказала она. Пусть лучше подруга пойдёт по ложному пути. Это не сделает ни одной из них ничего дурного. – Знаешь, я думаю, сегодня вечером мы с ним встретимся.

– Если ты про Тейлора Роурка, то однозначно – да.

Улыбка у Конни стала кривой, но вряд ли Оливия заметила это. Она была не так внимательна, если дело касалось тонкостей чувств. Не зря Ричи начал ей изменять. Конни продолжила:

– Вечер будет непростым, но однозначно особенным. И я просто переживаю, как всё пройдёт.

– Чего ты боишься?

У Оливии были удивительные глаза: понимающие, тёплые, добрые. Конни вспомнила, что, вернувшись домой вчера, услышала только от Ливи что-то в утешение. Оливия пыталась извиниться за всех них…

Конни со вздохом поднялась из кресла. Как бы там ни было, но она не могла утянуть за собой в эту пропасть ещё и Ливи. Только не её. Констанс села рядом с ней на кровать и, крепко обняв за плечо, произнесла: