Текст книги "Джаннат в тени мечей (СИ)"

Автор книги: Sapphorequiem

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Малик без особого любопытства рассматривал лежавшие на прилавке ткани: разноцветные, с множеством мелких полосок и витиеватых узоров, они напоминали изображения-реквием самому понятию утончённости вкуса. Малик не слушал разговор торговца и Камиля, который небрежно перебирал товар одной рукой. В этом действии скрывалось скорее открытое нетерпение, нежели настоящий интерес. Информатор задавал вопросы, но сколько бы Малик ни напрягал уши, а разобрать что-то ему так и не удавалось: Камиль склонился вперёд, почти к самому уху торговца, беззвучно шевеля губами. Его собеседник побледнел, беспокойным взглядом уставившись вниз, на прилавок и вцепившись пальцами в новёхонькое дерево. Получив такой же беззвучный ответ, Камиль понятливо кивнул, надевая на голову капюшон. Некоторое время безмолвно рассматривая торговца, Камиль пошёл дальше, неприметным жестом руки подозвав за собой Малика.

– Глупо ты поступил, – тихо упрекнул проводника Малик. – Теперь он знает тебя в лицо.

Камиль не ответил, медленно осматриваясь по сторонам. Он ускорил шаг, заприметив неподалёку человека в капюшоне и чёрных одеждах, которого Малик не знал. Легко вцепившись человеку в рукав, Камиль привлёк его внимание и что-то коротко сказал, легко кивнув в сторону уже знакомого торговца тканями. Незнакомец в чёрном глубоко кивнул, переводя взгляд на Малика. Последний мигом узнал в человеке Дахи, что приветливо улыбнулся, как только заметил на себе чужой взгляд. Когда Дахи шагнул вперёд, скрываясь в толпе, Камиль резко поманил Малика движением руки, в спешке покидая рынок. Малик ускорил шаг, едва поспевая за широким и беззвучным шагом проводника, обладающего удивительно высоким ростом, как для семнадцатилетнего.

– Куда мы спешим? – заинтересованно спросил Малик, коротко оборачиваясь к отдаляющемуся рынку за спиной.

– Будет шум, – холодно бросил Камиль, лишь сильнее ускоряя шаг.

В подтверждение его словам раздались многочисленные крики, возгласы стражи и топот, сопровождаемый стальным лязгом. Подобный шум поднимали куры, в чьё пристанище заползла голодная лиса, и происходящее ужасно точно напоминало тот недавний случай, когда Альтаир и Малик провалили кражу, всполошив народ. Камиль наверняка знал, что на рынке будет Дахи. Знал он и то, что торговец в ином случае станет для стражи важным свидетелем. Малик мысленно пожалел о том, что при нём нет капюшона: сейчас ему как никогда хотелось закрыть лицо от чужих глаз, чтоб никто не увидел его смятения. Как только они прошли пару улиц, шум и панический трепет толпы растаяли, остались далеко позади. Иерусалим вернулся к привычному ритму позднего утра. Люди двигались по улицам, точно кровь, пульсирующая по венам и артериям. Из неприметных капилляров-переулков временами шёл белёсый едкий дым, вызванный мелкими кострищами в бедном районе и цехами ремесленников.

– Дахи говорил, что это не задание, – после длительного молчания с подозрением подметил Малик.

– Не задание, – утвердительно кивнул Камиль. – Просто не там, где Дахи.

– Тогда что мы купим? – не унимался Малик, точно любопытный воробей, кругами скачущий вокруг долговязой вороны.

Камиль ничего не ответил, медленным шагом ныряя в подворотню. Малик подумал, что у его проводника снова заболела нога, но Камиль вышел к рынку: беднеющему, серому и тусклому, с несчастными торговцами и попрошайками, неспособными выпрашивать подачки в другом месте. Малик покорно проследовал за своим проводником в небольшое здание лавки: внутри было светло и в воздухе чувствовался устойчивый масляной запах горящих свечей, которые обычно продавали в храмах. Лавка была заставлена книжными шкафами, точно библиотека, но на полках покоились не книги, а самые различные вещи – от тканей до рукодельных талисманов. Малик не выразил к окружающему его товару никакого интереса, наблюдая лишь за Камилем и торговцем. Говорили они мало и лишь по делу, а потому Малик быстро покинул лавку, крепко держа в руках небольшую вязаную корзину, недостаточно большую, чтоб вызвать неудобство в передвижении, но достаточно тяжёлую, чтоб, придя к бюро, Малик окончательно запыхался.

Их впустили в бюро через дверь, и Малик был глубоко рад даи, который не заставил его карабкаться на крышу после похода с рынка. Внутри бюро было уже более оживлённо, как оно всегда бывало в полдень: Малик заметил некоторых фидаинов, что спрашивали у даи информацию, другие же пришли лишь за тем, чтоб получить перья, а некоторые явились, чтоб передохнуть перед дальней дорогой. Камиль сразу же исчез, предоставив Малика самому себе. Ловя на себе редкие взгляды фидаинов, никак не заинтересованных новичком, Малик направился в одну из комнат, так как его привычное место на подушках у фонтана оказалось занятым. Неспешно продвигаясь вдоль узкого, но пустого коридора, Малик остановил взгляд на самой дальней двери справа. Насколько он помнил, то именно в этой комнате должен сидеть Альтаир – видеть своего вынужденного собрата Малик ужасно не хотел, но ещё меньше он желал сидеть в бюро, окружённый фидаинами, которые никогда не выражали особой любви к подмастерьям. Громко постучав, Малик зашёл в комнату.

Альтаир стоял около книжного шкафа, одетый в то же самое, что и тогда, когда пытался свершить кражу. Он без особого энтузиазма ковырял ногтем красный корешок увесистой книги, стоящей на полке. Он не повернулся к вошедшему Малику, с явной долей тоски царапая кожаный переплёт книги.

– Ты всё время тут сидишь? – спросил Малик, подходя к шкафу.

– Да, – раздражённо выдохнул Альтаир, уткнувшись лбом в исцарапанный корешок. Вид у него был более чем отчаянный. – Этот проклятый старик не разрешает мне выходить, сказал выздоравливать.

– Ну, отчасти он прав, – Малик слабо усмехнулся. – Все уже убедились, что от раненного тебя проку мало.

Альтаир лишь сердито зарычал в ответ, всё так же опираясь лбом о книгу. Малик поднял брови и издал тихий смешок.

– Если хочешь, то я расскажу тебе о том, кого сегодня встретил, – Малик тянул слова медленно, с видимым успехом подогревая интерес собеседника. Альтаир, как и все новички, очень любил слушать сплетни, пусть сам их почти никогда не распускал. Рвение послушать отчётливо нарисовалось на лице подмастерья, когда он соизволил оторваться от книги и повернуться к собеседнику.

– Конечно хочу, – уже более оживлённо бросил он, разгораясь любопытством, но Альтаир почти сразу же быстро себя одёрнул, поджав губы и слегка сведя брови.

– Я видел Камиля, – Малик ухмыльнулся, точно радостная лисица, слегка щурясь. Он прекрасно знал, что Альтаир питал недюжинное уважение в сторону Дахи, так что ему наверняка будет интересно узнать ещё и о его ученике. Не ожидая ответа, Малик продолжил. – Высокий, молчаливый, с жутким шрамом на лице. Он немногим старше меня и тебя, но выглядит намного серьёзнее Дахи. Может, тебе повезёт, и ты его ещё увидишь. Только не советую задаваться, как обычно при Дахи бывает, понял?

В ответ на прозвучавшее нравоучение Альтаир возмущённо нахмурился, обречённо вздыхая, но в ответ ничего не говорил, пресекая возможный конфликт на корню. В последнее время их разговоры явно не задавались, и это осознание давило на Малика похуже, чем если бы на него взвалили ведро, полное воды. Он сглотнул слюну, набравшуюся во рту, и сдавленно закашлялся, прочищая горло. Разговор не то что не строился – он развалился на части и почил на полу невнятной раздробленной массой из слов и жестов, которые никто уже никогда не произнесёт в стенах этой полупустой комнаты.

– Наверное, из Дахи получился хороший учитель, – с крупицей горечи сказал Альтаир после длительного молчания.

– Наверно, – неопределённо пожал плечами Малик. Они молчали некоторое время, и это молчание было для Малика самым невыносимым в его жизни. – Я слышал, что Дахи хочет ехать к цели через неделю.

Альтаир понятливо кивнул, снова возвращаясь к рассматриванию книжных полок, и Малик понял, что от этого занятия его лучше больше не отвлекать, а потому он поспешно вышел и начал искать другое место для временного пристанища.

========== Часть 3 ==========

Камиль закашлялся, прикрыв рот ладонью. Его желудок незамедлительно сжался, заставляя горький комок подступить к горлу. Он вцепился дрожащими руками в зелёную вытоптанную траву, всё ещё окутанную росой. Камиль терпеть не мог тренировки по фехтованию, но утренние он ненавидел особенно.

– Всё в порядке? – раздался где-то над головой обеспокоенный голос Дахи.

– Да, – уверенно выпалил Камиль, с усилием поднимаясь на ноги.

Его пальцы плотно сжались на рукояти меча, который он выставил перед собой, направляя конец лезвия на противника, которым служил Дахи. Его учитель широко улыбнулся, но потом состроил более серьёзное лицо, собираясь нанести удар. Камиль уже давно знал Дахи, а потому привык полагаться не на свой разум и не на сухие расчёты действий противника, а лишь на собственные инстинкты и предчувствия. Ловким прыжком отпрянув в сторону, Камиль избежал лезвия, просвистевшего в воздухе совсем рядом. Новый удар не заставил себя долго ждать, будучи успешно блокированным крестовиной. Сделав пару шагов назад, Дахи замер, напряжённый, точно натянутая струна. Его взгляд скользнул в сторону, а рот раскрылся в немом удивлении, как у вытащенной на берег рыбы.

Воспользовавшись заминкой противника, Камиль выверенной подсечкой сбил учителя с ног и приставил лезвие меча прямо к его горлу. Боковым зрением Камиль заметил причину, по которой Дахи позволил себе замереть, и, убрав меч в ножны, отошёл от лежащего на земле Дахи, поворачиваясь на каблуках и сгибаясь в почтительном поклоне.

Саййидна редко покидал свой дом, потому ученики и другие низкоранговые братья Ордена видели его практически никогда. Но сейчас Саййидна, называемый наместником божьим на этой грешной земле, стоял всего в паре шагов от Камиля, расплывшись в одобрительной улыбке.

– Не волнуйтесь, – его хрипловатый голос был полон теплоты и мудрости. – Я здесь не потому, что кто-то из вас провинился. Скорее, совсем наоборот.

Камиль с замиранием в сердце наблюдал за тем, как Саййидна поворачивается к Дахи, что уже успел подняться и поклониться.

– Дахи, это ведь твой ученик, да? – спросил Саййидна, не переставая мягко улыбаться.

Камиль стоял, склонив голову и не отваживаясь поднять взгляда. Он смотрел вниз, разглядывая чёрные сапоги господина, слегка потёртые и усеянные мелкими царапинами. Одет Саййидна был в чёрное одеяние, расшитое уникальным геометрическим узором из белых нитей, отдалённо напоминающее одеяние, свойственное даи, но с несколькими «хвостами», как про себя Камиль окрестил части разделённой полы его джеллабе. Дахи быстро спохватился, понимая, что задерживается с ответом слишком долго.

– Да, господин, – учтиво выпалил он. Голос учителя дрожал, предательски точно выдавая его тревожность. Саййидна повернулся к Камилю, коротким жестом руки позволяя ему выпрямиться.

– Хорошо ли тебя учат? – в голове господина зазвенело плохо скрытое озорство.

Камиль лишь сейчас позволил себе взглянуть на господина: он был староват, с густой седой бородой, досягающей до уровня ключиц, и лицом, исчерченным морщинами. Стоял он прямо, излучая почти физически ощутимую силу, смешанную с неизмеримым величием. Даже солнце, чьи лучи резкими полосами ложились на его лицо и одежду, лишь добавляли ему некую святость, словно он был не человеком, а святым, сошедшим с иконы, горделивым львом среди слепых ягнят. Камиль вспомнил, что слишком долго стоит, удивлённо раскрыв рот.

– Дахи прекрасный учитель, господин, – выпалил Камиль, превозмогая боль в пересохшем горле. – О лучшем я и мечтать не мог.

– Я слышал о твоих успехах, – отцовским тоном протянул Саййидна, внимательно рассматривая собеседников. Камиль бросил короткий взгляд на Дахи, который всё так же встревоженно наблюдал за господином, перебирая в руках ленту от красного кушака, как он всегда делал, будучи всего в полушаге от истерики.

– Благодарю, господин, – Камиль коротко поклонился, слабо улыбнувшись.

– Сегодня будет проведено твоё Посвящение, – от слов Саййидны Дахи нервно сжал ленту в побелевших пальцах. – Считай, что тебе улыбнулась удача.

Камиль широко распахнул глаза, часто заморгав. Саййидна поспешно попрощался, возвращаясь к себе и оставляя фидаина с учеником. Дахи с облегчением выдохнул, с успокоением отпуская ленту пояса.

– Что это значит? – потрясённо спросил Камиль после длительного молчания.

– Значит, что сегодня твоё Посвящение, – всё ещё дрожащим голосом ответил Дахи, лишь повторяя уже сказанное. – Может быть, станешь фидаином.

– Тогда тренировок больше не будет? – с плохо скрытой радостью спросил Камиль.

– Не будет, – утвердительно кивнул Дахи, заметно мрачнея. – День уйдёт на подготовку.

Некоторое время они молча стояли на месте, не зная, стоит ли идти куда-то или же что-то сказать. Дахи набрал в грудь воздух, собираясь что-то сказать, но поспешно закрыл рот, не отваживаясь произнести ни слова.

– Ладно, пойдём, – Дахи кивком позвал Камиля за собой. Они некоторое время бродили по коридорам крепости, чтоб Дахи мог отдать другим братьям распоряжения, касавшиеся Посвящения.

Камиль не так много слышал о Посвящении: Орден бережно хранил свои секреты, не слишком обременяя себя оповещением новобранцев о своих порядках и ритуалах, предпочитая разделять степень осведомлённости среди рангов, точно играя в «немого гонца», а потому Камиль не имел никакого представления о том, что такое Посвящение и в чём оно заключалось. Он даже не знал, что подобное вообще проводилось, но глубоко в душе он ощутил неведомую раннее гордость за себя, смешанную с ужасом перед неизвестностью – его заметили и оценили по достоинству, позволяя заглянуть намного глубже в организм Ордена, что, будто бешеный одинокий зверь, не подпускал к себе в логово никого постороннего.

Дахи завёл ученика в небольшую полупустую комнату с одной лишь лоханью в середине. Около лохани стояли двое фидаинов, что сразу же вышли прочь, только завидев Дахи. В лохани ровной поверхностью мерцала вода, от которой шёл отчётливый пар. Камиль нахмурился, уставившись на учителя, который ответил на его немой вопрос непринуждённой улыбкой.

– Я знаю, вся вода у новичков холодная, – фидаин пожал плечами, продолжая стоять на месте. – Часть Посвящения. Позже всё поймёшь.

Совершенно сбитый с толку, Камиль покорно разделся и забрался в лохань, даже не пытаясь добиться ответов: он знал, что Дахи расскажет лишь то, что посчитает нужным передать. Вместо ответа Дахи зачерпнул воду ковшом и вылил её на голову Камилю, лишь после этого найдясь с нужными словами:

– Сначала перед Посвящением ученика вымывают, – Дахи говорил своей привычной интонацией старшего брата. – Будущего фидаина не должна тяготить грязь прошлой жизни. У Саййидны на ужине сможешь есть, что захочешь.

– Больше похоже на смотрины, – Камиль нахмурился, глядя в потолок.

– Нет, – с серьёзным видом возразил Дахи. – Слушай дальше. Что бы ни случилось, не показывай волнения. Выполнишь всё, что прикажут.

– А если мне скажут со скалы сброситься? – шутливо спросил Камиль, пока Дахи неспешно мылил его тёмные кудрявые волосы.

Дахи резко замолчал, замерев. Камиль тоже не двигался, зная, что учитель просто обдумывает ответ. Шутка начала оборачиваться против Камиля.

– Знаешь, однажды Масиаф посетил европейский посол, – Дахи говорил тихо, всё ещё не двигаясь. Камиль ощутил резкий укол вины, понимая, о чём идёт речь. – Господин говорил с ним о страхе смерти. Посол утверждал, что человек не способен пойти на смерть, не испытав при этом ни малейших сомнений в том, что ожидает его после. И тогда Саййидна приказал нескольким стражам прыгнуть в ущелье. Они бросились, лишь увидев обусловленный сигнал, не задумываясь.

Руки Дахи скользнули с головы Камиля на его плечи, пальцы судорожно сжались. Дахи уткнулся лбом в тыльную сторону шеи ученика, содрогаясь от беззвучного плача. Камиль внезапно ощутил себя не только виноватым, но и ужасно беспомощным. Он умел фехтовать, отлично держался в седле, обладал феноменальным слухом и довольно много знал, но он понятия не имел, как помочь своему учителю перестать плакать. Он слышал эту историю уже в третий раз – впервые Камиль узнал о ней из уст новичков постарше, во второй раз подслушал разговор двух фидаинов, а теперь услышал её от Дахи. Каждый раз история слегка отличалась: рассказ новичков звучал как ода великому самопожертвованию, разговор фидаинов звучал слишком обыденно и привычно, но слова Дахи полнились горечью и бессильным гневом, не направленным ни на кого, кроме него самого. Дахи захлёбывался слезами, не выдавая при этом ни звука, словно давно привык страдать молча, притворно улыбаясь после.

– Там был мой брат, Камиль, – осипшим голосом шептал фидаин, до сих пор сжимая пальцами плечи ученика. – Господин забрал его у меня.

– Я понимаю, – грустно соврал Камиль, кривясь от ненависти к самому себе.

Он и представить не мог, каково Дахи приходится каждый раз, когда разговор заходит о его брате, который сбросился со скалы по приказу Саййидны, всего за год до того, как сам Камиль стал его учеником. Прошло уже достаточно времени, но фидаин никак не мог забыть брата и уж тем более не собирался его отпускать. Именно эта мысль основательно разделяла Дахи и других фидаинов: он не видел смысла в бесконечном жертвовании собой, не желал принимать такую безоговорочную судьбу, что ожидала каждого брата из Ордена – даже его самого. Дахи больше не плакал, только молча вымывал пыль с головы Камиля. Последний даже не пытался подсчитать, сколько времени они так провели.

После Камилю предстояла самая мучительная часть приготовлений к Посвящению: примерка сотен одежд из самых разных материалов, чтоб выбрать самый подходящий. Камиль монотонно сменял наряды, думая лишь о том, откуда у Ордена берутся деньги на такие блага там, где роскошь запрещена. Он внезапно расплылся в слабой глупой улыбке: наверно, ему предстоит с лихвой заплатить за такое царственное отношение к себе, и мрачное выражение лица Дахи, выглядящего так, словно он вёл ученика на эшафот, лишь подтверждало это. Но Камиль не говорил с учителем о своих предположениях и опасениях, молчаливо готовясь принять любой удар кнута от судьбы, что всегда следовал за сладким пряником. После нескольких часов избирательных примерок, они остановились на чёрном халате из шёлка, обшитом золотом, что сливалось в цветочные узоры, на которых почивали птицы с широкими цветными хвостами. Дахи положил руки Камилю на плечи, устеленные рядами мерцающего жемчуга.

– Удачи, – Дахи склонил голову набок, слабо улыбнувшись.

Он никак не мог остановить где-то свой покрасневший взгляд, его губы неуверенно дрожали, показывая, как он напряжённо собирается с мыслями. Их взгляды встретились, как когда ярко-голубая волна, исходящая бликами на солнце, встречала тёмные границы берега. Камиль испуганно поднял брови: немой ужас, застывший в глазах его учителя, пробил ученика насквозь, словно удар молнии. Дахи едва держал веки открытыми, поджав губы в прямую линию. Его руки всё ещё лежали на плечах Камиля, создавая приятное ощущение тепла и тяжести, совершенно не похожее на тяжесть от халата. Солнечный свет падал лишь на одну половину лица Дахи, отсвечивая от его тёмных волос, заставляя пылинки на его ресницах мерцать, точно переливы звёзд. Камиль пробормотал невнятное «спасибо» и, убрав чужие руки с плеч, вышел в коридор, показавшийся ему на удивление пустым.

В доме господина было тепло и светло: в канделябрах стояли новёхонькие свечи, ещё не изошедшие воском, а вход с внутреннего двора, обычно надёжно запертого и охраняемого, вёл сразу в гостиную, не позволяя гостю увидеть остальные комнаты. Камиля встретили потрёпанные гобелены, светлая скатерть, полнящаяся от различной еды, старые резные стулья с высокими спинками и мрачная, гнетущая тишина. Шёлковый халат внезапно стал ещё тяжелее обычного, отчего Камиль ощутил себя крошечным зверьком, дрожащим от ужаса перед злобным хищником. Стулья были неплохими, но не до конца удобными, чтоб гость не забывал, где находится. Саййидна не спешил начинать разговор, жестом руки приглашая гостя к столу. Камиль старался вести себя сдержанно: сидеть ровно, есть в меру и, в случае чего, готовиться к любому заявлению в свою сторону.

– Помнишь ли ты, где находишься? – Саййидна говорил ровно, задавая исключительно дежурный вопрос, ответ на который знал даже ребёнок.

– В храме первой ступени на пути в рай, – спокойно протараторил Камиль, едва не подавившись вином. Его заставили заучить эту простую истину ещё с тех пор, как он только появился в Ордене в роли будущего ученика. Саййидна удовлетворённо кивнул, садясь напротив Камиля. Некоторое время они молчали, и Камиль не отваживался даже взглянуть на господина, уставившись в свою практически вылизанную тарелку.

– Как самочувствие? – внезапно разорвал тишину голос Саййидны.

Камиль вопросительно посмотрел на него, ощущая, как от простого движения головой весь мир перед его глазами едет в сторону, в то время как сам Камиль оставался неподвижным, пригвождённым к стулу лихорадочными попытками остановить грядущее падение. Он уже и не помнил, какой вопрос ему задали, направляя последние усилия лишь на мысль о том, где же он так провинился, чтоб так бесчестно умереть. Окончательно провалившись в глубокий сон, он не видел ничего, не слышал ни звука и не мог ощутить даже собственного тела, будто его никогда и не существовало. Его бытие определялось одной лишь тлеющей возможностью мыслить, что скоротечно сходила на нет, как песок, утекающий сквозь пальцы. Через неизмеримое количество прошедшего времени, показавшегося вечностью, Камиль даже привык к подобному состоянию, окончательно смирившись, что он теперь неосязаемый поток мыслей в непроходимом густом мраке.

Из этого мёртвого и неподвижного состояния он выпорхнул резко, подобно движению, с которым рыба, пойманная на крючок, выпрыгивает из воды, ведомая усилиями рыбака. Камиль часто задышал, глядя в небо, распростёртое над ним. Вокруг царили сумерки, которые казались настолько плотными и густыми, что Камиль не мог разглядеть ничего конкретного – лишь смутные очертания, сменяющие друг друга и заходящиеся рябью от малейшего движения глазами. Словно сквозь пелену до него доносился смех, неразборчивый шёпот, мнимым теплом обжигали чужие многочисленные прикосновения. Камиль слышал разговоры и сам же брал в них участие, совершенно не обдумывая и не разбирая слова, которые срывались с его губ. Он не ощущал своего тела, чувствовал лишь ожоги холодного ветра и чужеродного, неизведанного тепла, будто он с разбегу прыгнул в пылающий костёр. Может, он где-то провинился и его убили – такое вполне возможно, учитывая, каким грустным выглядел Дахи. Наверняка он знал, что так случится, хотя мало ли что мог с этим сделать. Странно, но Камиль про себя отметил, что совершенно не жалеет о собственной смерти: если уж это рай, то в таком полусонном отсутствии осознания себя было даже нечто привлекательное. Он всё ещё оставался собой, и звучащие в голове мысли принадлежали лишь ему одному, но именно тело, физическая оболочка, оставалось где-то отдельно от его сознания, будто бы вовсе прекратившее быть. Его тело заменили ощущения, очерчивающие границы его существования, и ничего более. В таком состоянии Камиль был готов провести целую вечность, не заботясь ни о чем, что тревожило его раньше. Ещё раз взглянув в небо, он сладостно выдохнул, чувствуя, как выдыхаемый воздух греет горло.

Он не помнил, когда уснул там, в предсмертном состоянии, но когда он проснулся во второй раз, то обнаружил себя вполне осознаваемым и, самое главное, лежащим на холодном полу в той же гостиной Саййидны. Господин стоял рядом, проверяя, не умер ли Камиль окончательно. Борясь с ужасной головной болью, Камиль поднялся на ноги, чувствуя, как от каждого движения его тело страдальчески ноет и болит. Он едва заставил себя коротко поклониться Саййидне.

– Господин, – тихо сказал Камиль, перебирая в голове все возможные варианты дальнейшего развития событий. Поток из сотен вариаций разбил мягкий голос Саййидны, полный покровительствующего тона:

– Не волнуйся, ты жив, – на лице господина заиграла слабая улыбка.

– Что это было? – стараясь подавить изумление, спросил Камиль. – Как это произошло?

– На некоторые вопросы нет ответов, – Саййидна жестом руки попытался прервать поток вопросов, которые вывалил на него Камиль. – Тебе было дозволено познать то, что простым людям закрыто. Тебе приоткрыли дорогу в райские сады.

Камиль нахмурился, напряжённо вспоминая пережитое. Если рай для него – перемена тепла и холода, полная смешанность и неразборчивость, сменяющаяся почти полной бессознательностью, тогда, наверное, так оно и к лучшему. Камиль резко ощутил себя котёнком, которого отбирают от матери: он ощущал внутреннюю пустоту, которую, по его мнению, мог заполнить лишь тот неизведанный и далёкий сад, приоткрытый лишь наполовину. Саййидна продолжал свою речь, гремящую среди высоких стен гостиной, точно раскаты грома, но Камиль не мог сконцентрироваться на разговоре, с трудом терпя невыносимую боль во всём теле, словно его побили палками.

– И если ты примешь смерть по моему приказу, то сможешь вернуться туда, – Саййидна окатил Камиля мудрым взглядом, достойным святого. – Ты станешь фидаином и, если будешь достойно исполнять свою миссию, безоговорочно вернёшься в сады, что приоткрылись тебе.

Пламя мысли о возвращении загорелось с новой силой, порождая трепет в груди Камиля, сжимая воздух в лёгких, не позволяя сделать ни вдоха. Он встретился взглядом с господином, ощущая восхищение перед этим великим человеком, но в то же время дрожа от ужаса, который внушает его величие. Его голос чаровал, точно заклинание из разряда тёмной магии, эхом его тихие речи разносились по комнате, точно молитва, висящая в воздухе под куполом храма. Заворожённый, Камиль опустился на колени, дрожащими руками вцепился в подол чёрного джеллабе господина и прильнул к нему губами, закрыв глаза, после чего приложил подол ко лбу, переходя на громкий шёпот:

– Это честь для меня, господин, – Камиль напоминал сам себе молящегося, что склоняется на колени перед своим идолом. – Я сделаю всё, что прикажете.

Жестом руки Саййидна позволил ему подняться на ноги. Камиль схватился за подол своего чёрного халата, стараясь унять дрожащие руки.

– Можешь идти, – Саййидна махнул рукой в сторону двери, резко перестав улыбаться.

Это быстрое исчезновение гостеприимства ударило по Камилю кнутом. Он поклонился перед господином так низко, как только смог, после чего вышел из комнаты в длинный узкий коридор со ступенями, ведущими во внутренний дворик на улицу. Стражи отобрали у него халат, проводя новоиспеченного фидаина безучастными, тяжёлыми взглядами. Камиль шёл, не разбирая дороги, направляясь туда, куда приведут его ноги. Некоторое время он бесцельно бродил по двору, около тренировочного круга, ковыряя камни носком сапога и изредка поднимая взгляд на небо, затянутое тёмно-синей пеленой, готовящееся надеть на себя звёзды, ужасно напоминая халат, который Камиль отдал совсем недавно. Внутренний дворик пустовал, только иногда тишину нарушали ночные птицы, выбирающиеся из укрытий на охоту, и сухой кашель стража, что стоял у башни около ворот.

Камиль пытался собрать мысли в единое целое, упорядочить свои эмоции и разобрать каждую полностью, чтоб ни одного лишнего слова не осталось незамеченным. Он пытался понять, что это было за сладостное состояние: ответа он так и не нашёл, как бы задумчиво не смотрел в землю и как бы ни старался использовать полученные за годы обучения знания. Осознав, что всё выученное ему здесь не поможет, Камиль решил отложить этот вопрос на потом, чтоб обсудить его с учителем. Он пришёл к выводу, что сглупил и импульсивно, неосознанно, подписал себе смертный приговор. Но с другой стороны где-то в желудке ворочалось отчётливое осознание того, что иного выбора у него не было. Если бы он не согласился, его бы незамедлительно убили, а тело сбросили бы в ущелье, на радость падальщикам и шакалам. Может, тогда Дахи бы сказали, что он был плохим учителем, а плохие учители в Масиафе никому не нужны. Именно мысль о возможности смерти учителя вызвала у Камиля дурную тошноту, что комком в горле мешала вдохнуть. Тревога, проснувшаяся от долгого пребывания в принудительном бездействии, заметалась, царапая ледяными когтями сердце. Камиль мотнул головой, стараясь унять мысли и резко усилившуюся мигрень. Ночные птицы умолкли, стража сменил иной, уже не заходящийся кашлем. Камиля увели в его комнату, потому что ночью по двору бродить запрещено. Он лёг на свой тюфяк, теперь уже стараясь игнорировать наплывшие рассуждения и волнения, но получалось у него весьма безутешно. Горестно вздохнув, Камиль выглянул в окно: серповидный месяц уже появился в небе, наполовину окутанный чёрными облаками и окружённый сотнями звёзд. Лунный свет уже едва дотягивался до комнаты Камиля, словно намекая на его новообразовавшийся долг, который ему предстоит нести в одиночестве.

В тяжёлую деревянную дверь его комнаты неуверенно постучали. Спохватившись, Камиль, не успевший даже переодеться из тренировочной одежды, поверх которой ему надели уже отобранный халат, кинулся открывать. На пороге стоял Дахи, опустивший голову, точно провинившийся щенок, представший перед хозяином. В руках его бывший учитель держал белую ткань, в которой Камиль узнал одеяние фидаина. Дахи зашёл в комнату, не поднимая головы и тревожно перебирая ткань в руках.

– Прости, что так поздно, – говорил он тихо и сдавленно, временами поглядывая в сторону двери. Ночью никому не позволено выходить из своих комнат, а потому Дахи старался остаться неуслышанным. – Это твоё. Наденешь завтра на последний этап Посвящения.

Уже было ушедший трепет в груди Камиля возобновился с новой силой, точно воробей, бьющийся в руках. Его лёгкие судорожно сжались, заставив выдавить из себя лихорадочный, дрожащий вздох.

– Спасибо, – приглушённо прошептал Камиль, принимая в руки одеяние фидаина. Руки Дахи, которых Камиль случайно коснулся, обдали его пальцы теплом, что быстро растеклось по всему телу.

– Не волнуйся, – Дахи поднял голову, улыбнувшись с прищуром, как часто делал для того, чтоб успокоить кого-то из новичков. – Ты можешь спрашивать что угодно. Я не собираюсь что-то от тебя скрывать. Не теперь, когда Посвящение становится публичным в рамках Ордена.

– Не это меня тревожит, – Камиль нахмурился, мотнув головой. – Слишком много нового.