Текст книги "Первая партия (СИ)"

Автор книги: sakuramai

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Ради Конохи ради Конохи ради Конохи

– Первый матч! Хьюга Неджи и Узумаки Наруто!

Толпа зрителей взорвалась аплодисментами.

Смотри, Намиказе, такого ли настоящего ты хотел для своего сына? Хотел бы ты видеть его как жертву потребности хлеба и зрелищ? Так смотри и устыдись своей ошибки. Смотри и ужаснись, как сильно толпа желает его поражения.

Узумаки Наруто, спустившись вниз, заговорил о чём-то со своим соперником. Мальчик Хьюга сжал кулаки.

Он молчал. Молчал, а потом-

– Да лучше бы он был жив, чем стал героем! – вскричал. – Какое мне дело до его жертвы?! Лучше бы он, лучше бы он!..

И завязалась драка. Сын Хизаши бил отчаянно, но точно. Слова джичуурики, впрочем, с каждой минутой развинчивали, раскачивали чужой контроль. Теневые клоны Узумаки не заканчивались. Они были везде и повсюду, пряча своего хозяина, превращались в камни и веточки на арене, менялись местами с кунаями и сюрикенами, взрывались под печатями.

Хьюга, потеряв контроль над эмоциями, не мог за всем уследить. Узумаки, к тому же, всё продолжал о чём-то говорить страстно и живо. Как он похож на своего непутёвого отца как похож на взбалмошную мать

И сын Хизаши допустил ошибку, не углядев одного из клонов. А дальше – сломанная нога.

Раунд.

Он рыдал, уткнувшись в перебинтованные руки, когда его уносили с арены.

Я был прав и эмоции только мешают гений из побочной ветви владеющий Кайтеном и поражен какими-то пустыми словами я был прав я знал и мои люди от этого только сильнее

«Душегуб и самодур» – то ли совесть, то ли не упокоившийся дух Намиказе.

Толпа взорвалась аплодисментами, заземляя разбушевавшиеся мысли. Шимура глянул на заполненные до краёв трибуны и взгляд почему-то упал на розовые волосы какой-то девочки, прижимавшей к себе огромную игрушку чёрной овцы.

Почему-то плюшевый зверь завладел его вниманием. Несмотря на дистанцию, Данзо прекрасно разглядел немигающие стеклянные жёлтые глаза.

Это паранойя это паранойя не надо отбирать у девочки её набитую ватой овцу это в высшей степени глупо и неразумно перестань об этом думать ведь даже не взрослый а старик перестань об этом думать

В горле пересохло. Подкатил кашель. Данзо подавил его, как когда-то подавил восстание шахтеров на севере страны Огня – молча и механически.

Желание раскашляться, тем не менее, вернулось. В горле страшно зачесалось.

Данзо сглотнул.

– Прошу прощения, – выдавил из себя, поднимаясь со стула.

– Всё в порядке? – поинтересовался Хирузен, не отвлекаясь от арены, на которую спускались мальчик Нара и дочь Казекаге.

Шимура не мог отмахнуться, не раскрыв часть прибережённых карт, поэтому вышел в коридор молча. Агенты обозначили своё присутствие из тёмных углов.

– Отставить, – дрожащим от едва сдерживаемого кашля голосом приказал Данзо. Глаза начали унизительно слезиться. Опираясь на палку, почти не изображая из себя старика, он с трудом доковылял до общественного туалета, пустого, и сполз по стене.

Палка с характерным ей стуком упала на белый кафель. Дрожащей морщинистой рукой Данзо смахнул из родного глаза слёзы, по-прежнему давя в себе тяжёлые приступы кашля.

На пальцах было что-то чёрное.

Вокруг, казалось, всё плыло. Общественный туалет со своими белыми стенами, белым полом, белым потолком и невзрачными белыми лампами походил на морг. Откуда-то веяло холодом.

– Господин Данзо? – робко спросил один из агентов, не показываясь из своего прикрытия. Шимура нашел взглядом тень, откидываемую подоконником. Присмотрелся.

– Вон, – слабо, но строго приказал. – Не впускать никого, кроме Хокаге и преемника.

– А врача, господин Данзо?

– Вон, я сказал! – рявкнул Шимура. Из глаз брызнуло больше слёз от потуг сдержать кашель.

Тень, отбрасываемая подоконником, послушно побледнела.

Если это смерть, я не удивлён, что меня никто не ждёт, – только и оставалось подумать.

Он измождённо моргнул, не желая поддаваться потугам закашляться. В горле что-то неприятно булькало. А я не простужен.

Он моргнул ещё раз.

В абсолютно белой комнате, между рядами белых раковин, белых кабинок и белых писсуаров перед ним стояла чёрная овца. Жёлтые глаза животного глядели на него… с сочувствием?

Общественный туалет, похожий на морг, и овца формировали между собой какое-то сложное противопоставление, наполненное метафорами. Будь жив академичный Хомура, он бы это анализировал. Но Митокадо был мёртв; в теории, от рук безумного Орочимару, хотя Данзо имел основания подозревать ещё кое-кого.

Лёгкие налились тяжестью и отозвались болью.

– Тебя уже не спасти, – печально провозгласила овца, – мне очень жаль. Но ты можешь уйти отсюда чистым.

– Спасти от чего? – прохрипел Данзо, силясь хоть как-то подняться.

Морда овцы стала серьёзной.

– Ты убил своего друга, потому что тот признался, что слышит тень.

Воспоминания водоворотом картинок пронеслись у него перед глазами. Шокированный, дрожащий, напуганный Кагами и его признание-шёпот о явлении тени Мадары к нему в дом, как эта тень следует за ним по пятам, не даёт спать, и всё шепчет-шепчет-шепчет на ухо предательство, ужас и ересь. Кагами догадывался, что его ждёт, и пасть от руки друзей ему показалось лучшей участью, чем стать жертвой безумия. Он отдал свой глаз примерно так же, как и Учиха Обито – с большой надеждой и улыбкой, наполненной любовью. Хомура так рыдал, что не сразу смог осуществить пересадку – так сильно у него тряслись руки. А Данзо…

А Данзо, помимо бесценного дара, унаследовал и проклятие.

– Когда она подчинила меня?

Шимура сопротивлялся настолько долго, насколько мог; ему казалось, всю жизнь, не сдавая позиций… Но раз его затащило в лимбо, то придётся посмотреть на себя с другой стороны.

Настоящие кабинки, он вспомнил, были зелёного цвета, а не белого.

– Ты сопротивлялся до самого конца, – печально ответила овца.

Значит, у меня не было и шанса.

– Тень не смогла покорить тебя окончательно, несмотря на долгие годы влияния. Орочимару намного хуже перенёс её скверну. Его удалось спасти только потому что он был её рабом меньше по времени.

– Поэтому и тела менял, – хрипло догадался Данзо, – пытаясь сбежать. А я делегировал её, разделял и властвовал.

– Ты не знал.

– Не знал, но инстинктивно чувствовал. И каков результат? Тьма не коснулась, пожалуй, только Торифу, потому что ему повезло умереть сравнительно молодым.

Овца покачала головой.

– Ты спас своего Хокаге.

Хирузен, вдруг вспомнил Данзо, я потому и отдалился от него изначально, когда… когда стало невыносимо. Приблизил к себе, притянул, Хомуру и Кохаку, кто готов был пожертвовать собой ради Конохи без тяжёлых последствий.

– Скажи мне, овца… Мадара… мёртв?

– Наверное, – ответила она, – у меня нет доступа к Книге Жизни. Скажу тебе только одно: это была не его тень.

– А чья?

– Великого зла, – выражение её морды приобрело воинственность. – Мы, призывные звери, помним привкус этой гнилой чакры. И знаем её как врага. Это существо только и может, что порабощать. Мне очень жаль, что я не могу спасти тебя. Твоя жизнь уже прожита, тебе не хватит времени на искупление грехов, совершенных твоей рукой, пусть и не твоими помыслами. Ты слишком привык держать всё в себе.

– Я умираю, – констатировал Данзо. – В тот самый день, когда…

… когда я хотел узурпировать власть.

– Не ты, – покачала головой овца. – А та самая тень. Твоё внутреннее сопротивление чужой воле чувствовалось.

– И что будет дальше?

– Я провожу твою душу. Уйду с тобой, чтобы тебе не было одиноко.

– Зачем?!

– Ну, – овца, казалось, смутилась, – это меньшее, что можно сделать для человека, который прожил чужую жизнь от цветущей юности до белой старости. Разве нет?

– Я хотел бы умереть от руки Учиха Саске. Верни меня обратно. Он должен будет сделать это сам.

– Зачем? – полюбопытствовала овца.

– Так он мне отомстит.

– Мстить раскаявшемуся… не получится.

– Казнить преступника, – поправил Данзо.

– Пожалей ребёнка! – воскликнула овца.

– Я дам ему шанс закрыть главу прошлого, чтобы больше туда не оборачиваться, – проскрежетал Шимура. – Это честь и дар. Верни мою душу обратно! Я ещё не закончил с этой жизнью и уйду из неё так, как считаю нужным, а не в общественном туалете! На кой мне чёрт ваша загробная жизнь, если я ухожу из неё даже не попытавшись восстановить свою честь, даже не раскрыв правду ребёнку, который пострадал больше всего?! Сейчас же верни меня назад! Приходи, когда дело будет сделано!

… Он открыл глаза. Точнее, один глаз, свободный от повязки. Белый общественный туалет, зелёные кабинки – всё на своих местах. Вокруг него стояло оцепление из пяти перепуганных агентов Корня.

– Вольно, – прохрипел Данзо, медленно поднимаясь на ноги. – Вольно, я говорю!

– Так точно, господин, – протараторили агенты и скрылись в тенях.

– Нет, стоп. Один за вас – да, любой – пусть пойдёт к Хокаге и объявит, что надо срочно кое-что решить. Скажи, чтобы привёл с собой Нара Шикаку, Яманака Иноичи, Акимичи Чозу, Учиха Саске и, если мои догадки верны, Орочимару. Приказ: не атаковать. Встретимся в Лесу Смерти у Башни. И да, доложите Хокаге, что это срочно. Я умираю и не могу ждать целый день.

Два агента, вместо одного, сорвались с места. Остальные три неуверенно замерли в своих прикрытиях.

– Да, умираю, – спокойно заявил им Данзо. И, преисполнившись каким-то странным, почти отцовским чувством, знакомым и чуждым одновременно, добавил, – так тоже бывает. Порой можно выбрать свою смерть и кем ты хочешь уйти из этого мира. Я решил отправиться в путь налегке.

– А мы? – робко спросил удивительно детский голос.

– Вы останетесь защищать Коноху, – ответил Данзо, – и быть её частью. О вас позаботятся.

Он опёрся на палку, окинув взглядом общественный туалет. И вышел вон, на судьбоносное рандеву, на исповедь и искупление, не оборачиваясь.

Дух Намиказе Минато, казалось, смотрел из загробного мира на одинокую сгорбленную спину с уважением и тоской.

Комментарий к 11. Данзо

Ух, это было сложно писать. Я хотела экшн, честно, но получилось совсем иначе, потому что верю в раскаяние. И да, приз главного антагониста достаётся Чёрному Зецу, который, как известно, сами-знаете-какая-гадость.

========== 12. Саске ==========

Чистый и ясный день разливался над Конохой, когда хоронили Шимуру Данзо. Пришло довольно мало людей, только причастные, потому что ничего не афишировалось, а оперативников Корня в срочном порядке изолировали от общества для оказания психологической помощи и реабилитации. Присутствовала команда 7 в полном составе, Третий, старшее поколение Ино-Шика-Чо, Орочимару – и всё. Дети Казекаге уже отправились домой со своими повышениями в ранге заканчивать случайный государственный переворот в пользу Темари.

Саске знал, что может сказать прощальную речь. Но с его стороны всё уже было сказано.

Там, в Лесу, когда большая часть причастных к истории наслаждалась финальным этапом экзамена, чёрная овца, с согласия Данзо, показала Саске чужую душу.

И у него не поднялась рука, не обнажился меч, не сорвалась ненависть с языка.

Какой-то год назад Саске повёл бы себя, не раздумывая. Но ему показали, он увидел своими же глазами, как сложно хвататься за добро, держаться за него, когда неведомая сила, состоящая из мрака и гнили, желает подчинить тебя своей воле. Он увидел Учиха.

Он понял, что и их чёрная тень не обошла стороной.

Трагедия, только и подумал тогда Саске, в том, что если бы выжил Фуген во время Второй войны, если бы издал свой труд, то, скорее всего… клан бы не погиб. Отец отказался от учений дедушки; из гордости ли, от давления ли – неважно. И привёл Учиха в небытие, а не к спасению. Фуген в своих мемуарах критиковал снобизм клана и нежелание мешать кровь с «простыми смертными». Защитники людей, часовые, должны хранить дистанцию от человеческой глупости, жадности, похоти, но также должны поощрять добро и учить ему. А это значит, что пусть расстояние между аристократами-ниндзя и гражданскими простолюдинами полностью убрать невозможно, (иначе мир опустится в хаос, и возникнет новое сословие богачей, только без благородных принципов), его надо преобразовать, чтобы высокие идеалы были досягаемы для всех. Гражданских из низших сословий, пришедших в мир ниндзя, надо учить доблести, порядочности, благородству, чести. Если учить этому в школах, даже деревенских, поощрять это повсеместно в детях хотя бы пять лет, то вырастет поколение в разы лучше предыдущего, а если учить этому двадцать лет, то мир изменится навсегда. Первое время «новых благородных» детей будут ждать боль и отчаяние, потому что старые уклады обернутся против них, но поскольку, по законам природы, старики умирают, то трудности, рано или поздно, обернутся радостью. Надо быть открытыми, проповедовал Фуген, тянуться к другим, притушить гордость, преобразовав её в достоинство. Папа всё делал наоборот, соглашаясь со старейшинами. А мама была слишком послушной женой. Клан Учиха, с тоской осознал Саске, всё равно бы исчез, как исчез клан не менее гордых Сенджу. Не только потому что тень так решила, но и от патологического нежелания взрослых поколений идти в ногу с временем, меняться.

Данзо почти ни о чём так не сожалел, как о гибели детей Учиха. Компульсии, только и шептал откуда-то сбоку Иноичи-сан, сколько на нём компульсий. Все делали вид, будто Яманака не вытирает с лица слёз жалости.

Саске, выброшенный из мира иллюзий чёрной овцы, прочистил горло, отказываясь думать о неидеальных родителях, которые невольно обрекли себя и всех остальных на смерть, отказываясь думать об Итачи, на котором тоже наверняка висели компульсии этой дряни, отказываясь думать о Шисуи, которому бы жить и жить, отказываясь думать о том, сколько детей и невинных клановых гражданских могли бы спастись, если бы тень была хоть чуточку слабее… Он поднял затуманенный слезами взгляд на Данзо, сидящего на коленях в ожидании своей казни. Все остальные и всё остальное будто исчезло. Остались только преступник и палач.

Саске сглотнул. Нервно облизнул губы, почему-то солёные. И выдавил из себя:

– Я не могу.

– Можешь, – не согласился Данзо. – Так нужно.

– Нет, не нужно, – голос предательски дрожал.

– Разве? У тебя есть меч, мальчик. Я ухожу добровольно. Всё честно. Это, – лицо Данзо выглядело понимающе, почти утешающе, но легче от этого не становилось, – это будет быстро. Один удар – и ты будешь свободен перед своими предками и родственниками.

– Нет, – покачал головой Саске. Вытер лицо рукой от мешающих слёз, которые всё текли и текли по щекам, застревали в горле, забивали нос. – Я… Я издам мемуары дедушки и воссоздам полицию Учиха… вот это, – его голос надломился, – вот это и есть свобода перед ними. Вот так они будут гордиться!..

Шимура Данзо тяжело вздохнул.

– Учиха, – начал было он.

– Нет, – перебил его Саске. – Нет! Ни одна смерть никого не вернёт к жизни. Нет! Так не бывает! – опять эти дурацкие слёзы. Саске шмыгнул носом. – Как вы не понимаете?! Я… мне жаль мой клан! Мне жаль маму и папу, и… и всех! И нет ни одного дня, когда мне бы их не хватало! Но вы не хотели этого, Данзо-сан.

– Моими руками было достигнуто большое зло, – парировал Шимура с тем самым достоинством самурая, готового к сеппуку. – И мне за это платить.

– А я, – да чёртовы слёзы, да сколько можно, – а я… а я так не хочу!

– Почему же? – приподнял бровь Данзо. – Ты можешь сделать это быстро, твой клинок остёр. Можешь медленно – твоё право.

– Я не могу, – хрипло ответил Саске. Отодрал от своей майки кусок ткани и громко высморкался. Шмыгнул носом. Данзо смотрел на своего палача беспристрастно. – Я не могу, – серьёзно повторил, – потому что… потому что, – слова не хотели лезть из глотки, они боялись, прятались в проглоченных слезах, но Саске заставил себя вытряхнуть их, – потому что я вас прощаю.

Залитая бледно-золотым зенитным светом лесная поляна: ясени, липы, осины, дубы, клёны, вытоптанный пятачок между высокими густыми кронами, игры света и тени – и солнечный зайчик по лицу старика-грешника, ожидавшего казнь, а получившего прощение, маленький огонёк почти детского удивления в глазу, не прикрытом бинтами.

Много лет спустя Саске поймёт, что, по меркам своего мира и своей эпохи, совершил чудо.

Когда слова покинули его, он только и чувствовал, что так будет правильно.

– Я, – медленно произнёс Данзо, – не заслуживаю.

– Это неважно, – голос Саске внезапно окреп. – Так правильно. Достойно.

Тишина повисла между ними – между стариком на коленях и мальчиком с острым мечом. Сама природа, казалось, затаила дыхание.

– Я прощаю вас, – повторил Учиха. Ему показалось, будто его ртом вынес вердикт весь клан – так звонко это прозвучало.

– А я себя – нет, – сардонически ухмыльнулся Данзо. – Дай мне твой меч, Учиха Саске. Не волнуйся. Я очищу себя сам, как считаю нужным. Овца обещала забрать мою душу – пусть так. Но раз я не имел возможности жить, как хочу, то смерть всё ещё можно выбрать. Уважь моё последнее решение.

Меч он отдал Третьему. Кажется. Саске не помнил точно.

Иноичи-сан и Чоза-сан увели его оттуда. Щёки у них были влажные, а глаза – красные. Третий, Орочимару и Шикаку-сан о чём-то ещё долго говорили с Данзо: слышались их размытые голоса, по мере того как Саске и его сопровождающие отдалялись от той поляны.

Зайцы приняли его дома, как господина. Непривычно серьёзные, выстроенные по рангу, они поклонились ему, словно вассалы, а не шуты. И Саске, сквозь пелену усталости, несмотря на обезвоживание от слёз, понял их жест. Осознал. По торжественному, печальному и гордящемуся взгляду Тошиаки всё стало ясно.

Саске, в отличие от них – много лет назад, когда зайцы вырезали кроликов – не поднял свой меч на раскаявшегося, пусть и грешника. Он возвысился и стал тем, кем они сами мечтали стать, будь у них возможность вернуться назад.

Саске смог.

После скромных похорон ноги сами привели его домой. Растерянность от чужой смерти всё ещё не покинула его. Он сжёг благовония на могилах родителей. Приготовил себе обед, но не обнаружил у себя аппетита. Сокомандники, видимо, решили дать ему пространство, как и зайцы, поэтому дома было непривычно тихо. Но не могильная тишина стояла в комнатах, как раньше; на этот раз пустые пространства отдавали спокойствием и умиротворением.

Саске не знал, куда себя деть.

Он думал пойти тренироваться, но последнее, чего хотелось, это снова взять в руки меч. Заниматься бумажной волокитой претило. Голод не брал. И Саске обнаружил себя за письменным столом с чистым листом бумаги перед глазами. Ему ведь надо было написать введение, или вступление, или пролог, или как там ещё, к мемуарам дедушки.

Саске задумчиво хмурился на пустой лист. Мысли в голове болтались комком разноцветных и разномастных ниток.

Он хотел написать, что миру категорически не хватает прощения. Что тьма, несмотря на смену эпохи, никуда не ушла; что всё ещё так много, так много боли, и гнева, и страдания, и что из этого страшного круга можно выйти, только пересилив себя, потому что есть абсолютное зло, но нет абсолютно злых людей и, в итоге, человек почти всегда ведом обстоятельствами, не осознавая этого, или не желая осознавать. Он хотел написать, что никто не учит прощать и отпускать, никто не учит жить дальше, идти вперёд, не оглядываясь назад, залечивать глубокие душевные раны или ноющие шрамы – а это важнее всего, особенно, когда ты являешься членом сословия убийц, наследником холодной стали, старых потерь. Сердце, от сочувствия и жалости к Шимуре Данзо, зайцам, собственному клану и даже к Итачи казалось тяжёлым, словно переполненный сосуд.

Саске о многом хотел бы рассказать, но нужные слова появлялись и растворялись в голове утренним туманом.

– Пишешь, Саске-кун? – вырвал из раздумий знакомый низкий голос.

В дверях кабинета стоял глава клана Акимичи с пакетом развесного чая в руках.

Ни он, ни Саске не переоделись из траурных одежд.

– Пытаюсь.

– Я принёс тебе хороший чай. Хочешь, заварю нам?

В Саске мигом проснулись полузабытые правила гостеприимства.

– Нет-нет, Чоза-сан, – чуть ли не подскочил он со стула, – вы присаживайтесь, я сейчас всё сделаю!..

– Пиши, – улыбнулся Акимичи, – всё в порядке. Нет ещё такой кухни, на которой я бы не разобрался!

– Но…

– Сочти это за заботу. Не волнуйся. Это не формальная встреча, а, скорее, дружеская, – и скрылся в дверном проёме.

Саске осторожно сел на место. Недоверчиво посмотрел на пустой лист. Повертел в руках шариковую ручку. Мысли, как назло, все куда-то делись. Что он скажет такому уважаемому человеку, как Чоза-сан, в ответ на вопрос, почему ещё ничего не написалось?

Надо было с чего-то начать.

«Я потерял свой клан, когда мне было пять лет» – медленно написал Саске. Подумал. Добавил: «тоска по невосполнимой утрате дала мне страшную жажду мести. Каждый день, каждую ночь я мечтал о жестоком суде, и рана на моём сердце не затягивалась, она кровоточила. Мне потребовалось время, чтобы понять, что ни одна смерть не восполнит мою утрату; но что одна жизнь способна принести славу и бессмертие погибшим. И я отказался от мести, чтобы не сгореть, преследуя её. Я выбрал мир, и понял, что, на самом деле, пусть мы и вынуждены по природе своей уходить в вечную тьму, остаётся наше эхо – мы не исчезаем бесследно, если после нас остаётся что-то; если есть кто-то, способный рассказать о нас».

Саске поставил точку. Побарабанил пальцами по столу.

«Учиха считают себя часовыми мира сего, потому что наши сердца – это фонари и костры. Мы – пламя, которое отгоняет ночную тьму, наполненную страхом и хаосом. Значит, если в великом ничто остаётся эхо, то мы в нём становимся звёздами. Я всё ещё жив. И память о славном клане Учиха жива и будет жить благодаря воспоминаниям и мыслям моего дедушки, Фугена. Я не собираюсь рассказывать вам, каково это, быть мной. Что хочу сделать, так это показать рукой наверх и сказать: смотри, видишь? Вот они, звёзды. Всегда были и всегда будут. Ваши, мои, свои и чужие. Ничто не уходит бесследно, оно всего лишь следует туда, куда пока не стоит торопиться. Есть надежда на встречу и есть вера, что она будет. А пока надо беречь своё пламя, чтобы светить чище и ярче. Никогда не знаешь, кого твой свет спасёт из темной чащи или болота; и уж лучше быть спасителем и спать спокойно, чем блестеть лукавым огоньком. Они все там, наверху. Они видят. Никто никуда не ушёл. Так выпрями спину, брат-часовой, сестра-часовая. И пойдём со мной. Мой дедушка поговорит с тобой, услышь его эхо.

Не бойся: я никогда не знал моего дедушки, но мне хорошо знаком его голос».

Саске отвлёк легкий стук опускаемого на стол чайника. В поле зрения появились и чашки. Чоза-сан пододвинул к себе стул и спокойно уселся на него.

– Ну как? – мягко спросил.

– Есть кое-какие мысли, – с каким-то чуждым себе смущением ответил Саске. – Взгляните.

Чоза-сан бережно взял лист бумаги и пробежался глазами по тексту.

– Это…

– Я никогда ничего не писал такого, – опустил взгляд Саске. – Наверное, не очень получилось.

– Наоборот, что ты! Лучше, чем я предполагал. Намного лучше, – вернув на своё место бумагу, глава клана Акимичи разлил чай на двоих. Воздух комнаты наполнился ароматом сенчи и лаванды.

– В Академии нас не учат убивать… не учат справляться с этим… не учат прощать… самих себя и кого-либо ещё, – сам не зная зачем, будто оправдываясь, проговорил Саске, – не учат видеть что-то и кого-то, кроме себя… слышать, слушать, вслушиваться… говорить, разговаривать… Ничему из этого нас не учат. И думать мы не умеем. Так, наверное, удобнее, да? Всем вокруг. Чтобы из заблуждающегося эгоистичного ребёнка вырос ниндзя, который только и знает, что слушаться приказов, идти за кем-то без вопросов и ответов. Но так неправильно.

Я был бы таким, – не сказал Саске.

– Преподавателей много, а настоящих учителей мало, – печально улыбнулся Чоза. Ямочки на щеках чуть дёрнули его татуировки. – А лжеучителей ещё больше. Так всегда было и всегда будет. Личная осознанность и объективность мысли никому не выгодны. Идеалисты потому и становятся жертвоприношениями тех, за кем они следуют; а кто из них доживает до сорока, тому уже всё равно. Им выдирают крылья с мясом и, если повезёт, набивают подушку будущего мягкими белоснежными наивными перьями. Твой дедушка потому и велик… Он выразил в своих мемуарах это отчаяние по полёту, украденному кланом, государством, эпохой. Он потребовал: пощадите молодых. Дайте им пожить хоть немного, дайте им помечтать, дайте им возможность поверить, что можно хоть что-то изменить… довольно доктрин, довольно чёрного и белого, лжепророков государства и оппозиции – дайте им возможность раскрыть свои глаза, чтобы не следовать слепо на бойню, – глава Акимичи тяжело и печально вздохнул. – Свободомыслие достигается образованием, которое формирует у человека критическое мышление. В стране Огня только в столичном университете на одном, по-моему, факультете этому учат, да и то только будущих служащих государственного аппарата. Не для стада это знание, понимаешь? Не для слуг, а для господ. Но мемуары Фугена это изменят. Люди всех возрастов начнут думать и задумываться. И, может, мир немного изменится.

Чоза потянулся через стол и мягко потрепал Саске по голове.

– А изменится он, – продолжил с теплом и гордостью в голосе, – потому что мальчик Учиха, потерявший всё, выбрал путь созидания, а не разрушения, хотя на его месте любой бы отомстил.

– Это всё Генма-сенсей, – покраснев, пробормотал Саске, опустив взгляд. – И без Наруто и Сакуры… кто знает. Да и те же зайцы… это пример того, до чего может довести месть. До безумия.

– Многие на твоём месте казнили бы Шимуру Данзо, – серьёзно парировал Чоза. Добавил. – Я бы, наверное, казнил. Не знаю, как жил бы потом с этим… но я бы не справился с собой. А ты смог.

– Простить можно только раскаявшихся, – серьёзно ответил Саске, пригубив чай. – Попросивших прощения. Готовых взять за свои грехи ответственность… Можно простить не сразу, конечно. Но потом, когда-нибудь, обязательно, поскольку… Не знаю. Надо. Иначе больше крови, больше ярости, ненависти… Надо же как-то выйти из этой бесконечной спирали гнева и боли, верно? Я согласен с моим дедушкой: сила порой в бездействии. Иногда надо если не простить, то отпустить. Вот и всё.

– Вот и всё, – усмехнулся Чоза. – Знаешь, сколько людей на это не способно? Их обиды, страхи, травмы гниют в них годами, порождая зависть, гнев, отчаяние, уныние… А ты говоришь: «отпусти и прости».

– Трудно, но можно, – кивнул сам себе Саске. – Нужно. В конце концов… где я был бы сейчас, кем я был бы сейчас, если бы всё ещё мечтал о страшной кровавой мести? Вряд ли мне было бы комфортно. Наверное, было бы одиноко. Продолжали бы сниться кошмары. А так… У меня есть… У меня есть друзья. Учитель. Даже два учителя, считая вас, Чоза-сан. Я возрождаю полицию Учиха и готовлюсь к изданию мемуаров моего дедушки. Сплю крепко, ем регулярно. Иногда позволяю себя обнять.

– То, что ты написал, идеально подходит для введения, – проговорил Акимичи, отпивая из своей чашки. – Тебе хотелось бы что-нибудь ещё туда добавить, или всё готово?

– Не знаю. Наверное… наверное уже всё. Я не хочу рассказывать о себе во введении, это ведь будет книга, в первую очередь, о дедушке. Мне кажется, моего вклада уже достаточно.

– Хм, хорошо. Тогда, если ты не против, я дёрну связями, и через месяц всё уже будет издано.

– Спасибо вам большое, Чоза-сан, – сердечно поблагодарил Саске.

– Это тебе спасибо, – мягко улыбнулся Акимичи. – Знаешь, сколько стоит надежда? Много… так много, что даже себе сложно представить. Твоё введение протягивает её читателю. Говорит: «возьми, это подарок, взамен ничего не надо»… Ты явно унаследовал писательский талант своего дедушки.

Саске порозовел от искренней похвалы.

– Я просто написал, что в голову пришло, – нехарактерно промямлил.

– Значит, твой внутренний голос – большой молодец, – усмехнулся Чоза-сан. – Ты записывай периодически. Мало ли что. Когда-нибудь можно будет рассказать и о недавних событиях…

Два государственных переворота и много жизней, которые оказались в них вовлечены, – задумался Саске, глядя на пар, поднимающийся из своей чашки. – Тень и судьбы, которые она попыталась подмять под себя, но проиграла… причём проиграла практически без крови, но ценой трёх лидеров: Казекаге потерял жизнь, допустив ошибку, Орочимару вернулся, оставив свои безумные амбиции, а Данзо раскаялся и ушёл чистым. Да… Я бы хотел прочитать такую историю. Чтобы всё было честно написано.

– Может быть, – задумчиво ответил Саске, глядя расфокусированным взглядом куда-то в будущее. – Может быть.

Комментарий к 12. Саске

На этом сюжетная линия арки заканчивается, и я пока ставлю точку (с запятой). Продолжение ещё будет, причём здесь же, в виде вбоквелов и сиквелов.

Морально и психологически вывезти написание глав с Саске, Орочимару и Данзо мне помогли эти песни:

https://www.youtube.com/watch?v=SPDLPgfGWB4

https://www.youtube.com/watch?v=5QSYldnQ5f8

Напоследок хочу сказать, что эта работа стала для меня переосмыслением моей депрессии 2021-го, вызванной потерей важного и очень неоднозначного, амбивалентного для меня человека. С “Первой кровью” я стала из неё упрямо карабкаться. С “Первым патрулём” старалась держать темп восстановления. А здесь… здесь я подытожила выученные уроки и, надеюсь, помогла персонажам обрести себя.

Изначальная цель была дать им и, по возможности, вам надежду, потому что без неё совсем тяжело.

Если у меня получилось, очень этому рада)

Берегите себя и своих близких.

Спасибо, что прошли этот путь с героями и со мной!

========== Первая переписка: Гаара ==========

Дорогой Учиха Саске,

Не могли бы прислать мне ответом на письмо зайца Тошиаки? Мне нужно проконсультироваться с ним по важному вопросу.

С уважением,

Гаара

Дорогой Гаара,

К сожалению, недавно к нам заходил на чай Иноичи один важный человек, в результате чего Тошиаки случайно сломал лапу. Он находится в не состоянии и отдыхает в мире духов. Присылаю к вам Мачи.

С уважением,

Саске

Дорогой Саске,

Когда будет здоров Тошиаки? Мне действительно нужен его совет.

С уважением,

Гаара

Дорогой Гаара,

Не берусь сказать, когда он вернётся в строй.

Могу проконсультировать вместо него.

Может, я могу чем-то помочь?

С уважением,

Саске

Дорогой Саске,

Скажите: если бы вы вдруг осознали себя страшным грешником, что бы вы сделали?

Что вообще можно сделать?

Я не понимаю.

С уважением,

Гаара

Дорогой Гаара,

Поскольку каждый человек по натуре своей грешен, я бы подошёл к самоанализу критично, но с надеждой, иначе никак.

Рекомендую для начала хороший чай, тишину и ванну с пенной бомбой.

С уважением,

Саске

Дорогой Саске,

Что делать, если моя вторая личность травмирована своим прошлым времяпровождением в чайнике и ненавидит воду?