Текст книги "Первая партия (СИ)"

Автор книги: sakuramai

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Разлили. Снова выпили, не чокаясь.

Какузу не спешил вставать и говорить последние слова за почившего Акацуки.

И, в силу воспитанности, встал Итачи. Он не знал что сказать. Заострившееся на нём внимание не добавило ему ораторской смелости, но алкоголь грел горло и тянул в животе, бесплатный алкоголь, пусть и паршивый, поэтому пришлось насилу разомкнуть челюсти.

– Я, – выдал Итачи, – не знаю, что сказать. Очень жаль, – соврал, – но не осуждаю.

– Как это не осуждаешь?! – взорвался Хидан. – Что это значит, блять?!

– Он страдал, – ровно ответил Итачи, судорожно соображая, как исправить свою мысль так, чтобы Акацуки от него не отказались. Думать трезво становилось сложнее с каждой секундой, и в голове опять возник ехидный голос капитана Пса с его «никто не докажет». – И я страдаю. Мы страдаем, потому что нас принимают не за тех, кто мы есть на самом деле.

– А я думал, это господин так пошутил про «Учива», – пробормотал Дейдара, глядя раскрасневшимися глазами в свою пустую рюмку.

– Не пошутил, – нагло соврал Итачи.

Он ведь действительно прочёл «Мемуары Учиха Фугена». По-детски проревел над каждой главой. Что ужаснее, чем дальше он читал, тем крепче в нём ощущалась ненависть к отцу и старейшинам, так бездарно обрекшим клан на свою скорую смерть. Фуген, дедушка, которого Итачи никогда не знал, не только предоставил наилучшую критику эпохи молодых Деревень, но и критику кланов, которые не успевали адаптироваться к переменам. Он почти прямым текстом писал, что если таковые не решатся эволюционировать, развиваться, то их могут ожидать только смерть и забвение.

Когда с самых пелёнок в детях сеют конфликт интересов между кланом и Деревней, когда с самого детства пытаются, избегая немилости Хокаге, внедрить самые традиционные, уже не работающие старческие ценности времён Смуты в новой эпохе, когда пытаются сделать из гениев верных псов клана, неспособных критически мыслить, но и не менее верных слуг государства, когда намеренно лишают способности даже мечтать о свободе – разве можно избежать ярости и ненависти? Яманака, Акимичи, Нара, Сарутоби и многие более малочисленные кланы каким-то образом смогли адаптироваться. Учиха отказались – и гордыня стала их виселицей. Итачи, читая, мрачно решил, что если традиционные кланы, получив доступ к «Мемуарам» не воспримут книгу серьёзно, их ждёт та же участь. Хьюга, например. Если не измениться, сознательно не прогнуться под миром, вняв его новым требованиям, остаётся только вымирание – бессмысленное и беспощадное.

Итачи злился. Он не мог не злиться. Его вырастили рабом, а раб, даже рискнув освободиться, навсегда остаётся рабом. Он не знает своих желаний и своих мечт. Он хочет идти, куда велено, куда послали, куда ведут, и ему страшно сделать шаг с этой дороги, ему это немыслимо. Итачи много думал, отложив книгу, не мог не думать, какой была бы судьба Учиха, если бы реформатор Фуген не умер так рано, если бы отец тоже не родился и вырос рабом, который так боялся сбросить с себя оковы, если бы мать держалась покрепче за свою дружбу с Узумаки Кушиной. Ему хотелось верить, что было бы лучше. Что тогда ни его, ни Шисуи не ожидало бы тяжёлое детство, лишённое свободы и счастья, что остальные Учиха были бы другими…

Тогда не пришлось бы делать самый тяжёлый в жизни выбор. Тогда Итачи не ненавидел бы себя за несмываемое клеймо собственного клана, за тяжелейший грех, взятый на душу.

Он мог бы тогда, по крайней мере, возразить на некоторые требования Данзо. Остаться в Деревне. Растить детей, растить Саске, создавая новый клан Учиха из пепла старого. Но Итачи был рабом клана и Деревни, он не умел возражать – способность к этому тщательно вытаптывалась в детях с самого начала. Даже став свободным, он не обрёл это право. И это было действительно горько осознавать.

Итачи признавался себе, что если у него и была когда-то мечта – так это перестать быть Учиха, потому что это было созвучно к тому, чтобы стать свободным. Но годы спустя, он всё ещё не обрёл это право.

Так кто, кто мне запретит лгать?

– Моё настоящее имя – Учива Итачи, – провозгласил он. – И я устал от того, что это никому не известно. Я устал быть тем, кем не являюсь.

За столом возникла тишина.

Какузу обернулся к Кисаме.

– Плати, – сказал.

– Бля, Итачи, – простонал Хошигаки. – Ты не мог хоть раз намекнуть до этой чёртовой книжки? Восемь тысяч йен из-за тебя проиграл.

– Хорошая книга, не пизди, – осадил его Хидан. – Всё там правильно написано. А деньги – это от лукавого, знать надо, бля. Я же говорил!

– Так вот что ты такой злой, да! – озарило Дейдару. – Ну ты бы хоть сказал! Самоидентификация – это серьёзно! И вообще, такую хрень держать в себе не надо, да! Мы же товарищи!

Какузу, пересчитывая банкноты Кисаме, добавил:

– Неопытный ещё. Общественное мнение можно изменить через правильные инвестиции.

Итачи почувствовал себя очень странно.

– Помянем? – предложил.

Помянули. Опять.

Итачи неловко сел обратно.

– Напиши книгу, – посоветовал Какузу.

– Да! Я, вот, так и не понял, в чём разница между Учива и Учиха, если Шаринган, по словам господина Сасори, один на два клана, – поддакнул Дейдара. – Нехорошо! Надо, это самое, просветительской работой заниматься, вот!

– Да, Итачи, – с сухим юмором заметил Кисаме, – незнание дороговато обходится, дружище. Я думал, твою честь отстаиваю, а ты мне свинью подложил.

– Но что писать? – вслух подумал Итачи, не успев осознать, что выпитый алкоголь уже активно развязывал язык.

– Правду, бля, – серьёзно ответил Хидан.

Так это же вымысел!

Пока Итачи думал, имеет ли он право на наглую ложь, которая могла бы освободить его от клана Учиха, разговор вернулся к Сасори, трагично повесившему меч на стену, продавшемуся пацифизму за психотерапию, социальную реабилитацию и вылеченные зубы.

Итачи мысленно взвесил свои опции. Алкоголь абсолютно неблагоприятно влиял на рациональность мысли, и ему это не нравилось, но думалось почему-то легче.

Во-первых: если он откажется от клана, придумав Учива, будет легче абстрагироваться от прошлого. От грехов. От… от родителей. От Шисуи.

Во-вторых: Саске, наверное, будет счастлив.

В-третих: можно соврать, что он, Итачи, приёмный, и никто не докажет, если только не проведёт анализ ДНК. А это, в теории, невозможно, потому что для этого необходимо возвращение в Коноху.

В-четвёртых: Саске… Саске решил, в первую очередь, восстановить доброе имя клана, а не искать месть. Итачи недооценил мудрость своего младшего брата. В таком случае… ему можно… не мешать? Можно освободить Саске от этой ноши.

В-пятых: Учива целиком зависят от Итачи, потому что он их и придумал.

В-шестых: как говорил Хатаке-сенпай, «если чего-то нет, это не значит, что чего-то не будет». Значит, если Итачи всё ещё несвободен, следовательно, он может придумать свою свободу. И без согласия её не отнимут.

Но…

Но если Конохе понадобится Итачи, надо иметь возможность доказать, что Учива – не более, чем выдумка. Не более, чем конспирологическая теория. Он помнил о своём задании следить за Акацуки. Параметры миссии, он знал, могут измениться.

…Когда Итачи, невероятно пьяный, вернулся в свои покои, он пошёл прямо к письменному столу и неловко за него плюхнулся. Достал ручку и лист бумаги.

Задумался.

«Правдивая история о клане Учива» – красиво вывел. Да, выглядело солидно. Конспирологически. Таинственно. А ещё очень правдоподобно и неправдоподобно одновременно. Отлично.

Он подписал свой псевдоним: «Учива Итачи». Подумал. От алкогольной дряни думалось ну совсем тяжело; в два раза хуже, чем от таблеток.

Аккуратно вывел: «Учива Хитачи». Да, так получше. Хотя всё равно любой догадается… И поскольку псевдоним самозванного конспиролога должен быть загадочным, написал: «Учива Хипачи».

Агрессивно зачеркнул. Звучало ужасно.

Имя конспиролога должно быть не только таинственным, но и драматичным.

Как насчёт «Учива Кенпачи»? Да… «Кенпачи» – это кто-то физически мощный, как Кисаме. Может, кто и догадается, что это оксюморон, или антитеза, или как там, не помню, но, может, никто и не додумается. Отлично. Идеально.

«Главным отличием Учива и Учиха является тот факт, что Учива были рождены служить, а Учиха были рождены свободными» – написал первое, что пришло в голову, Итачи. Звучало логично. Так, теперь нужен аргумент. Что-нибудь странное. Маловероятное. Ах да, и безумное. Он по-детски почесал затылок, нахмурившись на текст. Моргнул – и мысли в голове, казалось, окончательно загустели из чистого потока в вязкий сироп.

Что-нибудь странное… безумное… маловероятное. Но хорошо продаваемое. Хотя бы в теории.

– И главное доказательство тому, – не без торжества продолжил Итачи, едва успевая записывать, – любовь! Великая и чистая, всепрощающая, изменившая мир, неразрешённая, осуждаемая – очевидно гомосексуальная любовь Учиха Мадары к Сенджу Хашираме. Ибо только свободный Учиха может так любить, но для несвободных Учива – это невозможно, невероятно и немыслимо.

И начал судорожно доказывать, едва успевая записывать, что гомосексуальная любовь легла в основу создания Конохи и погубила как Учива, так и Учиха, которые хоть и были свободны, но не терпели мужеложцев, а также не простили Сенджу Хашираме брак с Узумаки Мито.

Итачи начал и закончил «Правдивую историю о клане Учива» за одну ночь. Он плохо помнил все мысли, выраженные на бумаге, но это ему казалось неважным.

Рукопись была отнесена в издательство Амегакуре поздним утром.

Через неделю она уже была на прилавках.

Комментарий к Первое право: Итачи (II)

Мне за это хулиганство вообще не стыдно хД

Пьяный socially awkward Итачи, которому сложно думать – это наше всё. И написать фанфик про собственный клан, согласитесь, необычно.

Я честно считаю, что не сумасшедших в Акацуки нет. Вот и результат.

Понимает ли Итачи, что творит? Нет. Но у него депрессия, как я намекнула в предыдущей части, а ещё экзистенциальный кризис. В таком состоянии, ещё и под влиянием алкоголя, какие только мысли в голову не взбредут.

UPD: никто в комментариях этого пока не заметил, но ещё “Первое право”, конечно, критика мира шиноби с филологической точки зрения. Книги – это информация. А информация – это мощь. К сожалению или к счастью, есть ещё и дезинформация… И Итачи этим подсознательно пользуется, причём весьма успешно. Не стоит недооценивать книжную пропаганду.

(вот что происходит, когда во вселенной нет филологов, ага).

Планируется ещё, как минимум, одна часть.

========== Первое право: Итачи (III) ==========

Встреча с контактом для обмена информацией и инструкциями проходила в Стране Чая и, что логично, в чайной. Как обычно.

Итачи всё равно чуть не споткнулся, когда в зарезервированной приватной комнате вместо агента Корня обнаружил улыбающегося во все щёки Жабьего Отшельника.

– О, а вот и ты! – приветливо помахал тот рукой. – Проходи-проходи, ты не ошибся. Присаживайся. Нам как раз принесли два чайника отменной сенчи. Тебе налить?

Итачи, не доверяя своему языку, кивнул. На ватных ногах подошёл к столику и неловко уселся на лавочку, противоположную собеседнику.

Что происходит? – только и подумал, стараясь дышать ровно и не таращиться.

Ему налили чай.

Чай пах хорошо.

Очень жаль, – подумал Итачи, стараясь не нервничать, – что он без лаванды.

– Я думаю, надо начать с главного, – Джирайя сосредоточил свой взгляд на Итачи. Тот мысленно собрался и приготовился к худшему. Что, что случилось такого, что сам Отшельник, который не знал всей правды, встретился со мной вместо представителя Корня?! – Шимура Данзо мёртв. – А. – И остальные старейшины тоже. – А? – Утатане и Митокадо не стало два с половиной месяца назад, а Шимуры полтора как.

– Вы… уверены? – долгую паузу спустя только и спросил Итачи. Ничто другого в голову не приходило. Нехорошее предчувствие заворочалось в животе.

– Сарутоби-сенсей очень хорошо разыграл партию, – дёрнул губами в подобии улыбки саннин. – Действительно хорошо. Даже я до своего возвращения в Коноху не знал, а ты, полагаю, осведомлён об эффективности моей работы.

Ещё бы, – неверяще подумал Итачи. – Минуту. Какая партия? Почему «разыграл»?

– А Корень? – спросил вместо озвучивания своего шока.

– Под опекой кланов. Твой младший брат возрождает полицию Учиха; многие агенты изъявили желание пойти туда после реабилитации, если АНБУ откажется принять их всех, что вероятно.

– Неужели никто из них не хочет отомстить за Данзо? – нахмурился Итачи.

Возрождение полиции… Саске…

Саске?!

– Мстить не за что, – очень серьёзно сообщил Джирайя, не обращая внимания на тотальную растерянность собеседника, – это было добровольное самоубийство. И Данзо сам проинструктировал агентов, чтобы они так не делали.

– Что? – выпалил Итачи, вытаращившись. – Не может быть.

– Я тоже, прошу прощения, охренел, – поднял руки саннин в жесте «что ты от меня хочешь». – Мне-то было очевидно, что Корень, находившийся благодаря Минато на грани расквартирования, не вымер после атаки Кьюби, да и Данзо я знаю – мне думалось, потребуется кровопролитный переворот, чтобы отстранить его от власти. Но Сарутоби-сенсей каким-то образом смог этого избежать. И…

Итачи инстинктивно выпрямил спину.

– И ему в этом помогли главы тройственного союза кланов, взрослое поколение Ино-Шика-Чо, а также команда 7 под руководством Ширануи Генмы и, в частности, твой младший брат.

Пока Итачи растерянно моргал, не зная что думать, не зная что делать с полученной информацией, Джирайя успел рассказать о том, как дети Казекаге очень осторожно сорвали вторжение в Коноху и о тяжёлом моральном выборе Третьего и об Орочимару.

– А здесь становится интересно, – продолжил Джирайя. – Очень интересно. Честно говоря, даже не знаю, как подобраться к этому. Хотя… Да… Давай-ка начнём с простого. Вот например, – Отшельник спокойно отпил свой чай, – что ты знаешь о призывах?

– Эффективные союзники, – почти промямлил всё ещё растерянный Итачи.

Мой брат предотвратил войну…

Мой брат п-р-е-д-о-т-в-р-а-т-и-л войну.

Святые небеса, чему его научил Ястреб?! Критическому мышлению?!

Ками, а почему тогда мой опыт в АНБУ это абсурдная трагикомедия?!

Предотвратил войну… помог закрыть Корень…

– Так-то да, – кивнул Джирайя, улыбаясь. – Но есть три метода, кхем, заключения этого контракта. Какие они?

– Подписать унаследованное, – медленно моргнул Итачи. – Или… найти загадочное место обитания, как вы.

– Ага-ага. И третий способ?

– Призыв наоборот. Но так почти никто не делает.

– Да, – протянул Джирайя, – а почему?

– Опасно, – сразу ответил Итачи. – Далеко не все джонины рискуют. Я слышал, что призывы дают испытание, от самих них зависит тип этого испытания. Если провалишь, то выход только один – смерть. Или ещё хуже.

– Во-о-от, ага, значит, с этим разобрались… а теперь представь моё удивление, когда я узнал, что дети Ширануи не только вдохновились идеей, как ты выразился, эффективных союзников, но и сделали призыв наоборот – повторяю, дети, генины – и заключили контракты?

– Саске!.. – чуть не вскочил Итачи.

– Да-да. Видел я его зверушек. Очень милые кровожадные мудаки. Грозились меня на кол посадить, – расхохотался саннин, запрокинув голову. – Давно мне так весело не было, конечно. Итачи, не смотри на меня так, нормально всё! Мои жабы потом с ними побратались! Но тут есть ещё кое-что, что надо добавить. Ками, Итачи, расслабься немного, это уже произошло. В общем, я это к чему… когда делаешь обратный призыв, ты вызываешь практически своё тотемное животное. Да? Поэтому сотрудничество в разы продуктивнее, чем от унаследованного контракта или, скажем, моего способа. И есть шанс заполучить в союзники как и не очень полезных зверей, так и, честно говоря, откровенно могущественных. Так вот команда 7 и в этом преуспела – и хотя главная функция призыва у всех троих своя, но каждая из них невероятно полезная.

У Саске наверняка драконы, – только и подумал Итачи, – или тигры, или… кто-то не менее благородный и опасный, раз уж сам Жабий Саннин одобрил.

Растерянность перемешалась в нём с гордостью, жалостью и стыдом. Младший брат становился сильнее. И каким-то образом он смог уже многого добиться.

Без него, без Итачи.

– Так вот, – продолжил Джирайя, – через один из этих призывов выяснился очень неприятный, интригующий и невероятно опасный факт. Смотри, – он ткнул себя пальцем в грудь, – на мне было две компульсии. На Цунаде было три – её выследили, всё сняли, и сейчас она в Конохе, свирепствует в госпитале. На Сарутоби-сенсее тоже было три. На Орочимару… много. Там от личности вообще почти ничего не оставалось, но его, к счастью, смогли спасти, он сейчас восстанавливается. А на Данзо, – взгляд Джирайи стал холодным и серьёзным, – было столько, что он сам был сплошной ходячей компульсией. Смекаешь? Коноха плясала под чью-то дудку несколько десятилетий. И это, – добавил после тяжёлой паузы, – каким-то образом напрямую связано с уничтожением клана Учиха, потому что в планах Данзо было пощадить детей и сохранить жизнь Шисуи. И Шимура не смог этого сделать из-за компульсий. Уточняю, согласно анализам Яманака, сдвиг Орочимару и Данзо на Шарингане тоже был из-за них. Кто-то очень и очень могущественный имел планы на твой клан. И имел бы, если бы не тот самый призыв, чьего владельца разглашать не буду, на всякий случай.

– Вы хотите сказать, – медленно произнёс Итачи, – что… я был вынужден…

Слова застряли в горле.

– Мы не знаем, – после долгой паузы вздохнул Джирайя. – Пока. Понимаешь… некоторые участники всей этой кутерьмы возможно не были под компульсиями. Про Утатане и Митокадо неизвестно, например. Данзо и Орочимару однозначно были. И один из них, чтобы спасти свою душу, выбрал смерть… Что заслуживает уважения. Представь, каково это, осознать, что всю жизнь ты был чей-то марионеткой? Но, – он задумчиво потёр подбородок, – как человек, повидавший многое, должен сказать, что порой не нужны никакие компульсии, чтобы держать кого-то на поводке. Веришь или нет, некоторые сами себе и марионетки, и кукловоды. Зависит от многих факторов.

Итачи опустил взгляд.

Тяжелое молчание повисло над столом.

– Я никогда не был свободным, – тихо признался Итачи. Дрожащими пальцами поднял чашку и сделал два медленных глотка стремительно остывающего чая. Поставил чашку на место.

И я не знаю, почему так получилось.

– Ну, ты сейчас свободнее многих, – слабо улыбнулся Джирайя. – Книжку про «Учива» кто-то же написал.

Итачи подавился слюной и закашлялся.

– Да не объясняйся, – отмахнулся саннин миролюбиво, – хорошо ведь получилось. И потом, это же выгодно, быть Учива, а не Учиха в твоём положении.

– П-почему? – прохрипел Итачи. Торопливо глотнул чая.

– Ну-у-у. Во-первых: опубликованная конспирологическая теория поможет тебе когда-нибудь вернуться в Коноху; в конце концов, она обеляет твоё имя, а это значит, что население вероятнее примет обратно. А если не захочешь возвращаться по каким-то причинам, тебя обустроят в Суне – мы договоримся с ними. В конце концов, Итачи, Коноха многим обязана твоей тяжёлой жертве. Во-вторых… это, кстати, причина нашей с тобой встречи… если учесть, что организатор нашего «компульсивного» поведения всё ещё где-то шляется, и наверняка всё ещё жаждет смерти Учиха, – взгляд Джирайи вдруг стал кровожадно-весёлым, – знаешь, как его разозлит твоя конспирация?

– Почему разозлит? – не понял Итачи.

– Два бестселлера: один признан лучшей философской книгой столетия, а другой про запретную гомосексуальную любовь, – усмехнулся Джирайя. – Ты что. Каждая собака теперь знает про Учиха и Учива. Эти фамилии теперь вообще ничем не очернить. Кем бы ни был кукловод, дергающий за невидимые нити, его это точно должно взбесить. К тому же… ну, – Джирайя почесал свою гриву. – Каждый творец, чья жизнь подарила ему препятствия и страдания, мечтает быть свободным. Это естественно. Отсутствие свободы мы ощущаем ежедневно, оно болит, вот мы и выплескиваем – кто как умеет или может. И даже иногда создаём шедевры. И если сесть и хорошенько подумать, то можно прийти к логическому выводу, что абсолютной свободы не существует. Но, – Джирайя выдержал почти театральную паузу, – но можно добиться той свободы, которая комфортна. И вот в чём парадокс: если не иметь опыта её отсутствия, то непонятно, к чему стремиться.

– Так это… хорошо? – обескураженно спросил Итачи.

– Зависит от точки зрения, приятель, – печально улыбнулся Джирайя. – Как я уже сказал, человек, рождённый и выращенный свободным, никогда не осознает всю ценность своего счастья. Он никогда не узнает настоящего вкуса свободы, а она, как ты уже понял, бесценна. Так что лучше? Прожить всю жизнь в неведении, не зная тоски по ней и неземной радости её приобретения? Или тянуться до звёзд, зная, надеясь, что если постараешься, то получится? Что бы ты выбрал?

– Я, – голос Итачи дрогнул, – я бы хотел… я хочу, – в горле встал ком, а в глазах защипало. – Я просто хочу быть хоть немного… счастлив? Пусть и не имею такого права. – А я не имею. Мне непростительно. Но хочется. Ох, как хочется. И если на мне тоже есть компульсии… то пусть проверят. Если есть… Я бы так хотел, – Можно, пожалуйста, – предательское тело само по себе жалобно всхлипнуло, – пожалуйста, можно я буду счастлив? Посмотрите на меня. Это моральное убожество. Я… всю жизнь я был рабом, – его голос дрожал, – я и сейчас раб. Я убил своих родителей и привёл своим рабским поведением, мировоззрением, мировосприятием клан Учиха к вымиранию. Оставил младшего брата одинокой сиротой. У меня нет друзей. Был, один, и я убил его, потому что он меня умолял. А мог бы… а мог бы… Почему?! Почему я вырос таким? Я ведь не мог быть рождён с одной только миссией – слушаться, повиноваться и никогда не возражать?!

В глазах помутнело от слёз. Итачи моргнул, и они сорвались вниз по скулам и щекам. Стало трудно дышать носом. Грудь разрывало от еле сдерживаемого воя – и он прикусил губу, чтобы хоть как-то остановить этот позор.

– Ох, Итачи, – тяжело вздохнул Джирайя, глядя на него с почти отцовской жалостью. Поднялся на ноги. – Сиди-сиди, я сейчас…

Он пересел на лавку, за которой сидел собеседник. И обнял его.

И Итачи всё-таки разрыдался в подставленное плечо.

Годы одиночества и страданий, взваленные на слишком хрупкие плечи, покидали тело потоком слёз.

Он не по-мужски беспомощно скулил, а Джирайя гладил его по спине, как маленького напуганного ребёнка.

– Я… я хочу быть свободным, – всхлипывая, признался Итачи. Он не мог остановить своего потока слов, как бы не силился, – я хочу быть счастливым… я не имею на это права, но так, так хочу!.. И не могу!..

– Каждый имеет право на счастье, Итачи. И ты тоже. Не казни себя. Это была… тяжёлая ситуация. И мы не можем повернуть время вспять. Я более, чем уверен, что твои родители не хотели бы видеть твоих страданий.

– А я хочу, потому что заслужил!

– Не тебе решать, что ты заслужил, и что не заслужил, – строго возразил Джирайя. Он не переставал успокаивающе гладить чужую подрагивающую спину. – Я тоже много чего не заслужил. И Цунаде, и Орочимару, и Сарутоби-сенсей, и даже твой старый добрый капитан Пёс… К счастью, это действительно не нам решать, иначе в мире не осталось бы вообще никакой надежды. Ты думаешь, наши руки чисты? Ты думаешь, мы тоже не живём с тяжелейшими грехами? К сожалению, у ниндзя руки по локоть в крови. У хороших ниндзя они по самые уши. А легендарным так и вовсе никогда не отмыться. Понимаешь? Мы живём как-то вопреки тому, что с нами происходит. И счастье мы ищем и находим исключительно вопреки. Именно это и делает нас людьми.

– Это больно, – шмыгнул носом Итачи, по-детски чувствуя себя маленьким и жалким.

– Больно, – со вздохом согласился Джирайя. – Но или так, или вешаться, дружище.

– Я хотел. Через несколько лет. Не вот так уйти, но…

– Но теперь не будешь хотеть. Ясно? Ты бестселлер написал, между прочим. И через довольно хитрую дезинформацию освободился от кое-чего. Ну, значит, свобода возможна, так ведь?

– Не знаю.

– А я знаю. Говорю тебе как писатель писателю – не держи в себе. Пиши. Выплескивай. Создавай свою собственную реальность… В моей, вот, реальности женщины кончают по несколько раз во время секса. В девяноста пяти процентах случаев это абсолютно не так. Но реальность красивая, а? И мужчин информирует о том, как можно было бы сделать такое возможным со своими партнёршами. Кто-то из женщин, между прочим, даже к сорока годам может посчитать по пальцам количество своих оргазмов во время секса – ну куда это годится? Вот я и возмущаюсь. Но не кричу мужчинам «эй вы, долбодятлы, куда своё хозяйство на все двадцать четыре сантиметра в девственницу, в рот вас ети, чтоб вас граблями», а просто, кхем, пишу инструкции. С небольшим сюжетом.

Итачи, шмыгнув носом, вяло фыркнул:

– Капитан Пёс обязан вашим сюжетам третью своей хорошей боевой статистики.

– Да, – весело согласился Джирайя, – он гордо рассказывал, в каких позах заставлял свою команду делать растяжку.

А, это тоже было, – вспомнил Итачи.

– Я имел в виду сюжет, – обозначил.

– Когда вы проникли на аристократическую оргию в сто сорок человек?

Ну, и это было, – мысленно согласился Итачи.

– Переговоры, – уточнил.

– А-а-а-а, когда вы выменяли невольный гарем разновозрастных трансвеститов за четыре ламы, ортопедическую подушку и попугая?

– Капитан обязан вам половиной своей хорошей статистики, – после затянувшейся паузы исправился Итачи.

– Вот видишь! – ликующе воскликнул Джирайя. – Всего-то порнокнижки, а так много влияния на человеческие умы! Так что пиши! Я тебе говорю: полегчает! И, может, заодно поулыбаться кого-нибудь вынудишь, или вдохновишь… А самое главное, ты ведь теперь «Учива» Итачи. И нет никого на свете, кто мог бы отобрать у тебя эту фамилию. Даже Саске не собирается этого делать.

– Саске? – напрягся Итачи.

– Он знает о правдивой гибели Учиха, – как бы «между прочим» сказал Джирайя. Будто сознательно не огорошил этой новостью. Будто не разделил уже в который раз за беседу чужой мир на «до» и «после». – Данзо ведь хотел, чтобы твой младший брат его и казнил. А тот, узнав всю-всю правду, поступил как… как настоящий человек, знаешь. Он смог простить. И тебя он со временем простит и сможет принять. Таков путь сильных людей, адекватных людей, которым не чужды критическое мышление и эмпатия.

– А если я не хочу, чтобы он прощал, – хрипло выдавил из себя Итачи.

– Не тебе это решать, – серьёзно ответил Джирайя. – И не мне. Только ему. Давай не будем лишать его выбора, м-м? Это тоже право, на которое не стоит посягать. А на компульсии мы тебя проверим. Потом. Если захочешь.

– Хочу.

– Ну, значит, организуем. И не парься пока. Ты свободен. Исследуй свою свободу. Захочешь нюни распустить – ну распусти, только ненадолго. А потом давай себе пинка – и пиши, пиши, пиши. Или рисуй. Или попробуй макраме, или что-нибудь такое. В конце концов, мир тоже, как и мы, вопреки всему прекрасен. Не надо этого забывать. Иногда сложно, да. Но в этом, так сказать, изюминка.

Джирайя отодвинулся от Итачи и взглянул на него с доброй отцовской понимающей улыбкой. Итачи несолидно шмыгнул носом.

– Кстати, – добавил Отшельник, – Нара Шикаку на следующей неделе принимает пост Хокаге. Видишь? – подмигнул. – Времена меняются. Давай надеяться, что самое ужасное осталось позади, или что мы сейчас оставляем это позади. А ты пока держись. И самая тёмная долгая ночь заканчивается рассветом. И, если тебе интересно, лично я считаю, что ты заслуживаешь это увидеть. Так что не вздумай опускать рук. Пиши, мой юный товарищ.

И Итачи только и оставалось серьёзно кивнуть, храбро не отводя глаз от улыбки собеседника. Только и оставалось пообещать себе и человеку, который не был обязан утешать, ободрять и поддерживать, но всё равно это сделал вопреки многому:

– Буду.

Итачи решил, что может хотя бы попробовать, что может постараться, и тогда…

… и тогда…

… и тогда, кто знает, вдруг придёт момент, когда он сможет обнять любимого младшего брата?

Комментарий к Первое право: Итачи (III)

интровертный socially-awkward Итачи заслуживает выговориться, выпустить пар и обнимашки.

И мб это разрушение фанонных стереотипов о сексуальном, загадочном и опасном персонаже, покорителе разнополых сердец и постелей, но я хочу, чтобы он был счастлив. Так что да.

========== Первое право: Итачи (IV) ==========

Новости об инаугурации Нара Шикаку как Пятого Хокаге разнеслись по миру шиноби вместе с новостями о смерти советников Третьего. Конечно, никто официально не объявил о полной смене верхушки власти в Конохе, но шпионам всех наций полагается в своих отчётах указывать что привело к началу нового устоя, поэтому надеяться на сохранение секрета было бесполезно.

Итачи всё равно удивился, когда через четыре дня после главной новости к нему в покои зашла Конан и заявила:

– В стране Лапши собирают референдум о правах гомосексуалистов. Ты будешь участвовать.

Если бы Итачи не сидел на кровати, он бы, как минимум, покачнулся.

Во-первых: Конан ещё никогда не выглядела такой довольной.

Во-вторых: конспирация, кажется, слишком далеко зашла.

– Я, – чуть не закашлялся самопровозглашенный Учива, – не гей.

Янтарные глаза Ангела Акацуки светились тихим тёплым весельем.

– Возможно, – позволила она, приподняв уголок губ. – Но ты всё равно участвуешь.

– Я никогда не участвовал в референдумах, – вяло возразил Итачи.

– Мы назначили Дейдару специалистом по культурным коммуникациям, напишите вместе речь.

Что?

– Какузу занимается экономической стороной вопроса. Вы туда привезёте сувениры из Аме и продадите. И ты также устроишь автограф-сессию.

Что?

– Что? – озвучил свою единственную мысль Итачи, стараясь не выглядеть ошарашенно. – А как же биджуу?

– Данзо мёртв, – с миролюбивым видом ответила Конан. На её спокойном лице мелькнула и исчезла лёгкая, почти эфемерная, как утренний туман, улыбка. Итачи невольно засмотрелся. – Это значит, что можно изучить другие рычаги управления мировым обществом в ближайшее время. Не нервничай, на собрании обсудим подробнее.

Итачи вдруг предположил, что Пейн наверняка о планах Конан не знает. Иначе с чего бы ей приходить лично, будто невзначай, если для важных новостей и обсуждений существовал административный понедельник. Озорство на обычно кукольном лице после этого осознания показалось логичным.

Конан, на памяти Итачи, обычно не имела голоса. Когда он был, то последнее слово оставалось за ней, как бы не возражало Алоэ, которое имело тенденцию ненавязчиво командовать, и как бы хладнокровно не выступал Пейн.

Значит, раз она решила, что Дейдара теперь не только террорист, но и специалист по культурной подоплёке, Какузу не только хладнокровный наёмник, но и специалист по… рекламе, пожалуй, то вероятность отвертеться от участия в референдуме по правам гомосексуалистов равнялась почти нулю.