Текст книги "Первая партия (СИ)"

Автор книги: sakuramai

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

– И во что же ты веришь?

– Я и сам до конца не понимаю, – мягко улыбнулся Иноичи. – Я думаю, мало кто вообще способен найти нужные слова на языке, иначе моя вера не была бы больше меня в геометрической прогрессии… а она именно такая. Некоторые ведь вообще её не находят. Шикаку, например, всё ещё в поисках. Чоза, кажется, нашел через мемуары Фугена. А твой учитель и наш Хокаге… думаю, когда встретился с тобой в лесу несколько дней назад.

Орочимару тяжело вздохнул. Сардонически ухмыльнулся.

– Дожили. Теперь и мне надо во что-то верить, а не только полагаться на науку и факты.

– Один мой племянник верит, что наш мир круглый, – брякнул Иноичи.

– Естественно, круглый, – фыркнул саннин.

– И что звёзды – это такие же миры, как наш!

– Поразительный полёт мысли.

– И что однажды мы сможем путешествовать между этими мирами!.. Глупо? Возможно. Но это тоже-

– Скорее всего, лет через семьдесят, – перебил его Орочимару.

Иноичи вдруг пришла идея в голову.

– А может, лет через пятнадцать?

– Хорошая попытка, но нет, – уже не с такой печальной улыбкой покачал головой саннин.

– Так… А… Археология? Нет? Что там ещё есть… История? Театр? – спохватился. – Да! Слушай, как только Шикаку наденет шляпу, нам ведь срочно нужен театр! И психиатрическая клиника! Вообще, госпиталь тоже было бы неплохо поднять с колен, хотя, я, конечно, не намекаю!..

– А верить-то во что? – со вздохом перебил его Орочимару.

– В себя?..

– Было.

– В других?..

– Проехали.

– В любовь?..

– К кому?

– В научно-технический прогресс, просвещение общества и эволюцию норм морали и этики? Только без попытки отмены смерти.

Орочимару по-совиному наклонил голову вбок. Прикрыл глаза в глубоком раздумье.

Иноичи даже показалось, будто змей заснул. Но не могло такого быть, конечно.

– Пока сойдёт, – ответил саннин долгую паузу спустя, не размыкая глаз.

– Пока сойдёт, – с облегчением выдохнул Иноичи.

А сам подумал: в силу раскаяния… в прощение… в любовь, существующую вне пространства и времени… в великое добро, на которое способен даже незначительный человек… в прекрасное…

Это всё придёт. На грани жизни и смерти, или во вторник утром за чашкой кофе, или в пятницу после весенней грозы.

Оно приходит.

Оно придёт.

Комментарий к 9. Иноичи

Канонная реабилитация Орочимару мне всегда казалась немного странной. Отказ от гордости, признание своих ошибок и раскаяние не совсем так работают, согласно Достоевскому и вообще всем мыслителям двадцатого века, травмированным… многим.

Кстати, не знаю, обратили ли вы внимание, но чеховское ружьё с Орочимару появилось ещё в первой главе; я тот диалог с Канкуро продумывала месяц, наверное.

Скажите мяу, пожалуйста, это был честный труд с моей стороны :3

========== 10. Шикамару ==========

Отец выглядел особенно уставшим, когда Шикамару вернулся домой после отборочного тура. Уставшим и пьяным. Они с дядей Иноичи молчали, не глядя друг на друга, а на столе их разделяла пустая бутылка чего-то крепкого. В животе тогда тяжело ухнуло осознание, что им было уже известно про Ино, про Чоджи… про самого Шикамару…

Они никак не отреагировали на его приход. Между ними висело тяжелое молчание, обусловленное не менее тяжёлыми мыслями.

Лучше после этого не стало.

Отца часто не было дома. Мама фыркала на его отсутствие, но молчала. Шикамару логически понимал, что экзамены на чуунина требуют полного внимания главнокомандующего, но чтобы настолько?

Настолько, чтобы не найти времени на тренировку собственного сына?

Шикамару мог бы справиться и сам, разумеется. В библиотеке было достаточно свитков с самыми разными техниками – клановыми и не клановыми. И он изначально не планировал слишком усердно готовиться. В конце концов, на его стороне всегда была логика, чего нельзя сказать о других оппонентах. И он бы филонил, разумеется, предложи отец физическую тренировку – опять же, хорошая стратегия бьёт большие пушки. Но полного отсутствия интереса к себе Шикамару не ожидал.

Сколько он себя помнил, людей всегда не устраивал его подход к делу. Бесконечные нотации о том, что «жизнь – это движение», выводили из себя. А толку-то, что движение? Теперь нестись, сломя голову, неведомо куда и непонятно зачем? А смысл? Всё нужное приходит естественным образом, само собой. В таком случае, не лучше ли подождать или потерпеть, чем лезть из кожи вон? К чему эта… иррациональная суетливость?

Шикамару людей чрезмерно активных презирал. Если слишком много вертеться, теряется смысл действий, а смысл должен быть во всём. Каждое действие – следствие разворачивающегося алгоритма. Если можешь его увидеть – успех в кармане, только используй с умом. Отец с этим соглашался и не соглашался одновременно. Говорил: «посмотри на меня» – и многозначительно разводил руками, будто Шикамару должен был увидеть на чужом примере доказательства и опровержения своих теорий. А к чему там приглядываться? Пример-то неплохой. Глава клана, есть друзья, есть жена, есть сын… очень высокая позиция в Деревне, в конце концов. Что же тут плохого? Шикамару давно решил, что у него будет примерно так же: Чоджи, Ино, супруга-домохозяйка и письменный стол с важными бумагами. Вот и вся жизнь.

Иногда казалось, что только Асума-сенсей его понимал. Вот он, человек, добившийся всего, чего хотел, не вертевшись, не спеша, никуда не ломясь. У него симпатичная девушка, друзья, солидный ранг, красивая зажигалка, любовь к настольным играм…

Вот только что-то не сходилось.

Поведение отца после леса и отборочного тура не вписывалось в обычные алгоритмы его поведения. Он всегда настаивал, чтобы Шикамару «пошевелил задницей хоть немного», он сам инициировал игры в шоги, используя сложнейшие стратегии, чтобы сын чему-то научился. Но в этот раз Шикаку молчал. Даже дома его было сложно застать: он уходил рано утром и возвращался поздно вечером. Иногда и не ночевал вовсе. И дело ведь было точно не в любовнице: отец не любил мать, как и она его не любила, но и налево не ходил.

Чоджи из больницы после отборочного максимально быстро забрали домой. Шикамару успел проведать старого друга, самого надёжного, как оказалось, только раз, а потом его мягко развернули от территории Акимичи и отправили домой, поскольку дядя Чоза, видимо, проводил воспитательную работу.

Шикамару прекрасно понимал «за что», но видеть в этом свою вину категорически отказывался без объяснений. И, тем не менее, отец его избегал, дядя Иноичи каждый раз был чем-то занят, дядя Чоза не покидал территорию клана, а Ино… а Ино не получалось найти.

Не очень-то хотелось.

Правда.

Только ноги порой сами себя проносили мимо цветочного магазина, мимо барбекю, где они всей командой раньше сидели, мимо всех этих её любимых дурацких магазинов…

И она не попадалась на глаза. А ведь это Ино – ей обычно палец в рот не клади, а то весь локоть откусит, королева всеобщего внимания, самая громкая девочка в любой компании, руки в боки, подбородок кверху. Сенсей на проблему Шикамару только понимающе вздохнул, улыбнулся, покачал головой и сказал: «женщины».

И если раньше Шикамару взял бы привычный ответ за чистую монету, как всегда делал, то в этот раз в голову начали закрадываться сомнения.

Во-первых: Ино никогда не плакала. У неё не получалось выдавить из себя и слезинки понарошку, физическую боль она стоически терпела, корча гримасы и скрипя зубами, а, обижаясь, злилась, выходила из себя… но ни в коем случае не плакала.

Во-вторых: Ино, большая любительница внимания, куда-то делась. И хотя она была жива и здорова, как мимоходом немногословно заверил Иноичи, в городе её не было видно, а на территории клана она предпочитала не проводить слишком много времени. В цветочном её никто не прятал, там всё-таки не так много места. Значит, Ино зачем-то ушла в подполье.

И дело было явно не в конфликте между кланами. Шикамару ожидал претензий дюжин блондинов к Нара и Акимичи, но… ничего не последовало. Дело будто замяли и спрятали, как саму Ино. Сенсей ничего не знал. Он только развёл руками и сказал, что с девочкой, по словам Иноичи, проводят воспитательную работу. Тем не менее, доступ к клану Яманака всё ещё был. Значит, Ино там вряд ли находилась – иначе не впускали бы, как и Акимичи. В цветочном магазине её тоже не было, потому что он не закрывался, да и за кассой старой подруги не наблюдалось, а в подсобке ночевать – слишком жестоко.

Шикамару посчитал, что вся эта ситуация – чушь собачья и, разозлившись, не остался поиграть с сенсеем в шоги. Ино, он помнил, уговаривала их с Чоджи сменить маршрут в лесу; уговаривала очень упрямо. Обычно, если Шикамару говорил ей чёткое и обоснованное «нет», Яманака его слушала; да, она злилась, но следовала за ним, потому что признавала чужую правоту. Но в тот раз что-то пошло не так.

Почему?

Ведь тот маршрут был действительно самым безопасным… кроме зарёванной напуганной красноволосой девочки и слабой команды из Дождя, им больше никто не попался на пути. Всё потому что Шикамару рассчитал, как безопасно провести своих, чтобы найти противоположный свиток и выйти к Башне. Но Ино упёрлась, на чёткое «нет» почти расплакалась… и ушла.

Просто ушла.

Они прождали её полчаса, потом кинулись искать… а Ино и след простыл.

И в Башню команда 10 со случайным пополнением вошла последней, потому что старая подруга наверняка просто заупрямилась и пошла сама по своему пути. «Женщины, они такие», вздыхал сенсей. И нет, видимо, не такие, раз сам Хокаге потом шепнул своему сыну, что с Ино всё в порядке, с лицом тяжёлым и серьёзным.

Шикамару прекрасно её знал. Она любила капризничать, увлекалась всяким девчачьим, фанатела по Саске… но у каждого поступка Ино была, тем не менее, причина, пусть и, чаще всего, иррациональная.

Её могли спрятать, – предположилось, – потому что она что-то увидела там, в лесу. Но тогда не был понятен смысл уговоров сменить маршрут и чужие слёзы.

Возможно, её попросили за кем-то понаблюдать? Это уже казалось логичнее. Однако, в таком случае, почему Шикамару и Чоджи никто ничего не сказал?

Только одна причина приходила в голову – Асума-сенсей.

Ино не раз и не два жаловалось, что младший наследник Сарутоби не тренирует команду 10 так, как стоило бы. Шикамару отмахивался от этого, а Чоджи следовал за ним. В конце концов, как можно назвать учителя нехорошим, если он так много времени уделяет своим протеже и водит их на барбекю? Сенсей ответственно подходил к питанию Чоджи, играл с Шикамару в шоги, а Ино… Ино, отмахиваясь от сигаретного дыма, требовала физических нагрузок, техник, и, не получая желаемого, раз за разом поджимала губы и уходила. Асума-сенсей в таких случаях глубокомысленно вздыхал: «женщины… требовательные существа, но жизни без них нет» – и мальчики согласно кивали, потому что их мамы, в этом плане, от Ино ничем не отличались.

То ли от тоски, то ли одиночества, но Шикамару неожиданно для себя начал бегать.

Он вышел как-то утром из дома, за территорию клана… и с каким-то щемящим чувством в груди понял, что идти-то не к кому. Чоджи безвылазно сидел у себя под присмотром родичей. Папа пропадал на работе. К сенсею почему-то больше не хотелось подсаживаться играть в шоги и обсуждать женщин. А Ино всё ещё пряталась.

Возвращаться домой тоже не хотелось. Там сидела мама и курила на террасе, читая какую-то книгу – отдыхала в одиночестве от семейной жизни.

Так и выяснилось, что оставалось двигаться только вперёд. Самому, в одиночестве.

Шикамару раньше сардонически думал, устав от общения, что ему-то точно никогда не быть свободным от людей.

Вот и додумался.

Он сделал шаг, проглотив ком в горле. Ещё один, и ещё, и ещё… вышел на улицу… от взглядов на себе, незаинтересованных и незнакомых, стало почему-то неловко и неприятно. Он опустил было голову, но взгляд упал на свои ноги, чья тень не переплеталась даже с тенями прохожих – те вежливо держали дистанцию с представителем благородного клана. И вдруг… и вдруг стало так тошно, так горько… Какая-то странная энергия переполнила тело. Захотелось подсесть хоть к кому-нибудь за столик в любой из открытых чайных и просто насладиться присутствием кого-то ещё, чего-то ещё, кроме тяжести в груди и горечи в горле. Но люди глядели на него только мельком и отворачивались к своим знакомым, друзьям, родственникам, возлюбленным… У них не было места для проходимца.

Папа когда-то давно говорил, что одна из неосознанных целей каждого человека – найти своих и успокоиться. А дядя Иноичи раньше мурлыкал под нос детскую песенку, даже и не вспомнить какую… Но там была строчка: «ничего не ищи, никого не теряй».

К глазам подступили слёзы, и почему-то стало себя невыносимо жаль.

Ну пошёл бы он на поводу у Ино один-единственный раз… ради настоящих друзей можно поступиться гордостью. Хоть немного.

И не осталось больше ничего, как бежать, иначе он разрыдался бы прямо там, на улице, как ребёнок. А так никто не увидит.

… После этого он бегал каждый день.

Шикамару решил для себя: если грустно – надо что-то делать. Это даже не суета, а так.

В общем, можно.

Если очень жаль себя – приседания.

Если очень-очень совестно – отжимания.

Если берёт злость, можно пойти метать кунаи и сюрикены, пока не отпустит.

А что ещё делать, верно? Надо же хоть как-то, хоть что-то.

На середине третьей недели погода испортилась. Череда знойных солнечных дней, предзнаменующая скорое начало лета, вдруг переменилась. Уставшее небо заволокло себя облачным одеялом, решив сделать передышку; воздух потяжелел, стал густым и влажным, почти как на горячих источниках, только прохладным и свежим.

В такую погоду бегать неприятно, – подумал Шикамару, покидая территорию клана. Раньше он посвятил бы такому нарочито ленивому дню несколько партий в шоги. Но играть снова оказалось не с кем – отец пропадал на работе, а к Асуме-сенсею с его комментариями идти не хотелось. Мама лежала дома с мигренью – присутствие обеспокоенного происходящим в Конохе сына только смутило бы её состояние; ко всему прочему, остаться в своей комнате тоже не было вариантом, потому что маму такое показное безделье всегда раздражало.

Спрятав руки в карманы и непроизвольно нахохлившись, Шикамару двинулся в сторону центрального книжного магазина. Настроение было потратить день тихо и продуктивно, так почему бы и не почитать?

Улицы сменялись одна другой. Разноцветная и разношёрстная масса граждан оставалась прежней.

– О, – голос откуда-то сбоку. – Куда идёшь ты, Шикамару?

Нара растерянно моргнул на неожиданную сингулярную фигуру, вышедшую к нему из людского потока.

– В книжный иду, – машинально ответил. Добавил, подумав, – доброе утро, Шино.

Абураме чуть наклонил голову в приветствии.

– Не против будешь ты, если с тобой пойду я?

– Не вопрос, – пожатие плеч. – Кто знает, может, посоветуешь чего.

– Затруднительным это быть может. Почему? Потому что не знаю я, каковы предпочтения твои.

Шикамару и сам не до конца был уверен в том, что ему нравится читать. Десятитомник истории клана, например, да; какая-нибудь стратегия тоже да. Но конкретно в тот день хотелось чего-то… другого.

Хотелось ненадолго сбежать из реальности, окунуться в выдуманный мир с красивым стилем и высокой моралью, хотелось забыть, что он – это он. Но Шикамару понятия не имел, можно ли приобрести что-то подобное в книжном. В конце концов, авторам свойственно писать о насущном. Так он Шино и ответил.

– Сложно, но не невозможно, – задумчиво ответил Абураме. – Как таковая, проблема в том, что порно чаще всего это.

Шикамару поперхнулся.

– Джирайя и пишет почти только такое. Была у него, впрочем, книга одна… посмотрим, продаётся ли.

– А откуда ты про порно саннина знаешь?

– А кто не знает? – могло показаться, что в голосе Шино мелькнуло веселье.

Тихоня, как я, – раньше думал про него Шикамару, потому что обычный Абураме не менее обычного Нара любит тишину, покой, и чтобы всё логично было и разложено по полочкам. Порно, насколько известно, иррационально, потому что женщин в нём ублажить, теоретически, всегда проще простого, и даже неопытный мужчина всегда знает, что делать. Папа провёл с Шикамару, в своё время, долгую воспитательную работу, объясняя, что эротические книжки – не прикладное пособие о том, как быть эффективным в сексе. На любопытство сына сухо пошутил, что «Джирайя много пишет, но мало трахается». То, что с Шино держали похожий разговор, забавляло.

– Как подготовка к экзамену твоя? – переменил тему Абураме.

– Сносно, – оставалось только пожать плечами. – А твоя?

– Продуктивно.

Шикамару почти физически чувствовал неловкость повисшей между ними тишины.

– Слушай, – не выдержал он, – а ты случайно не знаешь… всё ли там в порядке с Ино?

– Уж думал я, не спросишь ты, – хмыкнул Шино. – Ничего конкретного неизвестно мне. Но в безопасности она, цела и невредима… передать просила это через человека одного. На всякий случай.

– Где она?

– У меня подозрения есть, но говорить о них не могу я. Не моё это дело, как оказалось.

– И тебе совсем не интересно?!

Шино блеснул очками.

– Не в том дело, интересно мне или нет. А в том, что… тайна происходит в Конохе. И непричастные к ней за бортом оказались. Любопытно ли мне? Да. Очень. Но секретные задания потому и секретные.

Шикамару выдохнул. Ну… Если учесть, что он уже ни на что не рассчитывал, то даже эта информация была ценной.

– Как ты это переносишь? – само по себе вырвалось. – Находиться в этом… в этом вакууме, в этом подвешенном состоянии, когда ничего от тебя не зависит? Ты ведь тоже стратег.

– Тяжело, – удивительно лёгким тоном ответил Шино. – Но, рано или поздно, тайны всплывают. Годы спустя думать я буду, что находился близко достаточно, чтобы что-то подозревать. Это не так плохо. Большая часть людей всю жизнь свою в густом тумане проводит, ничего не зная, ни о чём не догадываясь. Периферия – это тоже престижно. Главное, я считаю, уникальную позицию зрителя в первых рядах осознать и принять её. От нас ничего не зависит сейчас … И в этом позора нет. Лично я привык давно.

А Шикамару… Шикамару не привык. Он всегда был негласным лидером команды 10. Его слово, так или иначе, оставалось последним, решающим. Раньше. А сейчас Ино оказалась отдельно, на ней висел какой-то важный секрет, которым она не могла поделиться ни в лесу, ни сейчас. Чоджи спрятали в клане, наверное, то ли ради безопасности, то ли для личностного роста… И одиночество было непривычно. Неприятно. Чуждо. А Шино, если подумать, всегда был один даже со своей командой; характер такой.

– Мне стоило послушаться Ино в лесу, – неохотно признался Шикамару.

– Возможно, – ответил Абураме. – Но причастности твоей это не изменило бы. Я послушался… Пусть и не её. Но не привыкать мне. Периферия – удел моего клана, наш косвенный талант и наше же косвенное проклятие. Нара свойственно на шаг назад быть. Вероятно, жизнь преподносит урок всего лишь, что не каждую тень упавшую можно предугадать.

– Угу, – недовольно буркнул Шикамару. Он-то всё проморгал, прошляпил. А в Конохе что-то происходит, что-то кипит… дымок виднеется, но ни бурления не слышно, ни пузырей не видно, и даже непонятно, в какой кастрюле всё происходит. И без нарочитого введения в дело не догадаешься.

– Подожди, – вспомнил Шикамару, – ты сказал, что последовал за кем-то в лесу. У тебя был выбор, и ты решил довериться пойти за кем-то без объяснений… Но за кем?

Шино тонко улыбнулся.

– Ну разве могу ответить я.

Значит, Абураме подозревает, что что-то действительно серьёзное происходит. Ну, впрочем, ладно. Сам виноват.

– После книжного хочешь сыграть в шоги?

– Карты уместнее в ситуации данной, считаю я.

– Без ставок?

– Мы сыграем без.

Справедливо, – вздохнул Шикамару. Но было всё-таки приятно, что не один он такой. За бортом. Вне игры. И что этот период закончится, как кончились те славные деньки, когда Асума-сенсей был прав абсолютно во всём, когда казалось, что можно просто плыть по течению. Ино выдернула из этого состояния миссия в страну Волн. А Шикамару дёрнуло только сейчас.

Может, мама права, и мальчики действительно взрослеют в чём-то медленнее девочек.

В книжном удалось купить самую первую книгу Джирайи, которая не порно. Шино долго разговаривал с продавцом, чтобы тот вынес последнюю оставшуюся копию. А потом они вдвоем выпили чаю за партией в карты.

И тяжесть в груди немного ослабла.

Комментарий к 10. Шикамару

Вы замечали когда-нибудь, что подростки взрослеют неоднородно? Что идёт эдакая гонка, в которой никто не соревнуется, но она есть? И что друзья отдаляются друг от друга, когда один становится взрослее другого, а потом сходятся вновь?

Ну, Шикамару ощутил на себе последствия отставания. Но он хороший и со всем справится.

С Наступающим вас :3

========== 11. Данзо ==========

Последние три дня глаз Шисуи нестерпимо болел. Остальные Шаринганы ему вторили.

Данзо сжал зубы, вкалывая себе обезболивающее, и ничего об этом не подумал.

Решительно ничего.

Утилизировав шприц, знакомыми простыми движениями закрыл бинтами глаз и спрятал руку в своей юкате. Подобрал палку.

Пустая комната, настолько серая и непримечательная, насколько нравилось – иначе говоря, практически голая – смотрела на своего хозяина в готовности услужить.

– Агент.

Из тени левого угла выступил силуэт, силуэт преобразовался в фигуру, и фигура почтительно опустилась на одно колено.

– Да, мой господин.

– Доложи обстановку.

– Казекаге подтвердил наши планы. Всё по-прежнему.

– Хорошо. Свободен.

Фигура послушно превратилась в силуэт, а силуэт стал тенью.

Будь это в характере Данзо, он бы фыркнул. Хирузен… столько лет твоим костям, а всё ещё наивен. Думал, прижал меня. Думал, поймал меня. Думал, отобрал Корень… Какая нелепая глупость, твоё доверие. Данзо отдал ему треть бойцов, тех самых, на языках которых не было печати; они были периферийниками, мелькали между тьмой земли и светом солнца. Клеймить их, ещё давно решил Шимура, опасно. Даже не опасно, а неразумно – задача подобных агентов состояла в заметании бюрократических следов. У многих даже имелись документы; поддельные, разумеется. Остальные две трети Корня остались у своего хозяина.

Сенджу создали кости и органы Конохи, но именно ученики Тобирамы наполнили тело кровью – в прямом и переносном смысле. Данзо знал систему, потому что участвовал в её непосредственном создании, в её эволюции. У Хирузена не получилось бы отобрать чужую власть в любом случае, потому что двое знают правила игры.

По крайней мере, теперь двое.

Шимура не скорбел и пяти минут по Кохаку и Хомуре. Если они позволили себе непростительную оплошность расслабиться – их полезность достигла своего предела. Врагов много. Врагов непозволительно много – в прошлом, настоящем и будущем – их много всегда и во все времена. Тот, кто забывает об этом – высшей степени глупец. Даже у баловней судьбы рано или поздно исчерпывается запас удачи. Намиказе Минато был таким. Ни одна компульсия на нём не задерживалась – невероятная природная предрасположенность.

И умер глупо, на полувздохе. Ни один король не жертвует собой ради спасения нации, потому что нация без короля – всё равно что тело без головы. Пришёл, успел принять реформы, а они посыпались без чёткого руководства, и на их обломках наконец-то удалось построить своё детище, своё наследие. Хирузен достаточно для этого ослаб, выпустил вожжи из рук.

Четвёртый должен был из надежды стать реальностью; должен был доказать примером, что даже нищий безродный сирота может достичь больших высот и удержаться на них, встать на ноги и расправить крылья. Он должен был стать примером человеческой эволюции, главным аргументом для старейшин кланов и столичных аристократов. Но Четвёртый не вовремя вспомнил свой юношеский максимализм и абсолютно бездарно, поразительно безответственно погиб. Он должен был пожертвовать боевыми стариками, дать им шанс сгореть, а не сгнить. Он должен был вспомнить, что без короля партия проиграна. Как над этой бездарной смертью глумились другие Каге… Как они слетелись мухами на едва зарытую могилу… Как они вынюхивали, прощупывали, не раздавить ли окончательно Коноху в такой интересный момент позора… Хирузен не справлялся, раздавленный горем, а Данзо смог их всех усмирить. Живые корни похоронили вражеских разведчиков, лазутчиков и шпионов, расползлись, клеймя территорию, и Коноху снова стали уважать и бояться.

Но какой ценой, Намиказе Минато, нам обошлось твоё безрассудное мальчишество?

Данзо в первые месяцы после атаки Кьюби часто вспоминал Четвёртого. Говорил с ним. Журил. Ну и чего ты добился своей глупой жертвой, Намиказе? Нет что бы приказать мне, или Хирузену, или тем же Хомуре и Кохаку стать жертвой Шинигами. А так, посмотри, вот они, твои слепые, глухие, необразованные слуги, твоя тупая паства, неспособная ни критически мыслить, ни принимать решения. И что нам с ними делать? Нет, ты ушёл, тебе и ворочаться в гробу. Стадо не может оставаться без своего пастыря. А мы другие, Намиказе. Нам начхать на идеалистичные душевные терзания, они лишние. Стыдно тебе сейчас, или упрямишься? Так вот сгорай от стыда в желудке Шинигами. Король – это не солдат. Будет тебе уроком.

– Посмотри, до чего дело дошло, непутёвый Намиказе, – тихо сказал Данзо, щурясь в темноту своей комнаты. – А всё потому что тебя точно в детстве не пороли, как следует. Из своевольных детей вырастают громкие и идеалистичные придурки, не знающие веса своих действий, не знающие ответственности. Посмотри, к чему привела твоя глупость – и ужаснись.

«Душегуб и самодур» – отозвалось в сознании голосом Намиказе.

– Я эффективен, – спокойно возразил Данзо. – И пока не развязавшаяся война – моя заслуга. Учиха мертвы, потому что посмели затеять своё непутёвое восстание. А затеяли, потому что отказались от своего наказания за атаку Кьюби. Шальных Шарингана в мире всего два, и о моём ничего не известно. Это была их промашка.

«Войну ты развязываешь сейчас сам»

– Но так, как надо Конохе и мне, по нашим с ней правилам, а не по прихоти капризных иностранных даймё.

«По твоей прихоти»

– Закрой рот, – проскрежетал Данзо. – Мёртвые на то и мёртвые, чтобы молчать.

«Смерть – понятие субъективное. Старейшины Учиха получили по заслугам, как и Фугаку, но дети, Данзо?»

О детях он действительно потом сожалел. Тот тип с маской не должен был их убивать. Они могли бы пригодиться Корню. Никто не искал бы их.

Ужасная потеря ресурсов.

Должны были погибнуть только взрослые ниндзя он же решил только взрослые он же решил и Кохаку с Хомурой согласились должны были пасть только старейшины чуунины и джонины не гражданские и не дети почему он отдал приказ он же не отдавал тот приказ нет же нет точно нет он же помнил так почему тогда почему решение убить Шисуи он ведь был нужен чтобы возродить клан чтобы вести детей почему же его глаз вместо глаза Кагами

Глухая боль взвыла в голове тяжёлым набатом, и Данзо поморщился. Когда вспоминалась ночь гибели клана Учиха, мигрень всегда забирала своё.

Он никогда не признавался себе, что плохо помнил неделю перед тем событием, что не помнил пересадку нового глаза, что не помнил собственных приказов. Кому было рассказать? Некому.

Старость берёт своё это старость берёт своё какая оплошность какая ошибка зачем такие жертвы можно было бы и без них и Шисуи был хорошим оперативником как и Итачи так почему же

«Душегуб и самодур» – голос то ли Намиказе Минато, то ли совести.

… На финальном туре собралось столько зевак, сколько он и планировал. Даймё с телохранителями, Хокаге с АНБУ, главы кланов, Казекаге со своими людьми, гражданские, несведущие и ведомые – и Корень. В тени, как ему и положено.

Зачем убивать Хирузена зачем эта дурацкая шляпа у него уже есть своя власть так зачем лучше бы кто-то молодой зачем-зачем-зачем этот государственный переворот и Казекаге со своим джинчуурики в Конохе всё стабильно слава Ками так почему

Коноха должна быть сильной, она не может дрогнуть, не для того погиб Тобирама-сенсей, нельзя посрамить жертву Кагами а зачем его жертва а зачем а потому что проклятие Учиха потому что Мадара потому что я видел его тень она жива и она хотела Кагами и тот к ней потянулся нельзя было этого допустить Коноха должна жить Тобирама-сенсей не умер напрасно

Сквозь мягкую пелену обезболивающего острой иглой отозвалась боль в спрятанном глазе.

– Данзо, – голос Хирузена сбоку слева, но будто издалека. – Ты нездоров?

– Мигрень, – сухо констатировал Шимура. У тебя когда-нибудь было такое было ведь разве нет когда не помнишь когда не знаешь когда жизнь это алгоритм но ты не у штурвала когда жизнь это алгоритм но как будто бы не твой

– Хм, – поджал губы Хирузен. Когда-то соперник когда-то друг а я тебя ведь сегодня убью потому что власть зачем мне власть потому что Коноха а Коноха это всё наследие учителя мы не должны его подвести вот поэтому я тебя убью потому что иначе никак потому что иначе никак но почему никак зачем это всё зачем

Когда не было Конохи, люди жили по своим укладам, а не по законам, а потом появилась Коноха, а с ней и законы; совершаемые сейчас дела это грехопадение. Но почему и за что? Хочешь делать добро, жаждешь делать добро, а получается только зло: раздрай страны Дождя, секретные лаборатории, дети с печатями на языке, уничтожение клана Учиха – страх, ужас и смерть. Старый мир был построен на гнилых сваях мрака, а новый мир опустился на уже существующее, и прошлое проседает, и сдержать упадок можно только настаивая на своём, возвращаясь глубже назад, вспоминая строгих пращуров, не ведающих ничего, кроме запаха стали и крови. Намиказе должен был на пепелище атаки Кьюби посеять надежду, дать ей взрасти, отправить на покой ветеранов страшной и мрачной эры, но он ошибся, он ушёл слишком рано, его жертва ещё не успела никого ничему научить, и тени стали только гуще, а свет надежды – бледнее. Он бы повёл нас всех, и мы пошли бы за ним, но вместо этого наша доля – лишь новый виток спирали. Ты украл наше будущее, Намиказе, и мы поступили как знали и умели, а не как полагалось бы по твоим принципам. Старые кости желают только покоя, чтобы примириться с демонами, и ты, не подумав, отнял у нас это. Кто поведёт нас теперь? Шикаку? Нара, которому не хватило смелости даже отказаться от брака по расчёту? Одно только утешение, что Яманака и Акимичи нe позволят ему наделать ошибок, не позволят ему и бессмысленной жертвенности, даже если стратегу-тактику это в голову невзначай взбредёт.

Это не тот Хокаге, за которого я умру, за которого спасу страну и развяжу войну, за которого пойду на первую линию фронта в последней попытке умереть благородно и гордо, как пращуры, хотя время давно истекло, пусть и пока не умножило меня на ноль.

«Войну ты развязываешь сейчас сам. По своей прихоти»