Текст книги "Поручик из Варшавы 2 (СИ)"

Автор книги: Рыжий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Я мысленно выругался – за один бой, танковой роты буквально не стало, от неё осталась лишь один взвод! И это на второй день войны!

– Противник подтянул артиллерию. Били орудия калибром около ста миллиметров и противотанковые пушки! Я не мог больше удерживать те позиции! – Будто бы оправдываясь, доложил поручик Зигфрид Лось.

– Я ни в чём тебя не обвиняю. – Поспешил его успокоить я. – Противник видел, в каком направлении ты отходишь?

– Так точно! Думаю, в течении часа последует новая атака!

– Удерживай позиции! Помощь придёт!

– Слушаюсь, пан поручик!

Глава 8. 2 сентября 1939 года. День.

Поручик Ян Домбровский. Отдельный танковый батальон армии «Познань»

– Удерживай позиции! Помощь придёт!

– Слушаюсь пан поручик! Конец связи!

– Конец связи. – Кратко отвечаю я, стягивая с головы шлем.

Мозг начинает работать со скоростью мощного процессора какого-нибудь современного мне игрового компьютера.

Если немцев и правда полк, да ещё и с усилением бронетехникой – мне потребуется весь батальон в одном кулаке и вся мотопехота. Хорошо было бы ещё запросить артиллерию, но на это банально нет времени. Но в батальоне Галецкого есть миномёты – 81-мм системы Брандта. Пусть их немного, всего шесть штук, но уже неплохо. И орудия у него есть. Тоже немного – шесть 37-мм противотанковых» бофорсов».

Тут же – возле командирского танка собрали экстренное совещание. Обстановка всё та же – спартанская: ни стульев, ни столов где можно разложить карту. Поэтому использовать пришлось над гусеничную полку (крыло) танка. Командного состава было тоже не то что бы очень много: ротмистр Яблоньский, капитаны Галецкий и Краевский и подпоручик Пиотровский. И ситуация сложилась сложная – тут, считайте, почти все старше меня по званию (ротмистр = капитану). Если забыть про звания и за главного принять того, кто среди нас занимает наивысшую должность, то ни к чему мы так и не придём. Командиров батальона тут два – я и Галецкий. Ещё и командир эскадрона, условно, можно приравнять к батальону. В общем – сложная обстановка. И времени разбираться кто тут главный – тоже нет.

– Панове офицеры. – Официально-дружелюбным тоном начал я. – Ситуация сложилась сложная. Рота поручика Зигфрида Лося вступила в бой и понеся тяжелые потери, была вынуждена отступить в противоположном от нас направлении. Я считаю, необходимо исправлять ситуацию и вытаскивать остатки роты. Я вам не командир, поэтому могу лишь просить о помощи.

К счастью, иных мнений, кроме как – спасать попавшего в сложную жизненную и боевую ситуацию поручика Зигфрида Лося не возникло ни у кого. Вопрос был лишь в том, чтобы определиться, какими силами предстоит атаковать противника.

– Я бы с радостью оказал помощь. Но сил у меня мало, всего семь десятков сабель. И пленных охранять нужно. Да и приказ у меня, удерживать эту деревушку до прибытия основных сил кавалерийской бригады. Я связан по всем частям тела. – Развёл руками ротмистр Яблоньский, скорчив печальное лицо.

Осуждать улана никто не мог. Все люди военные и понимают, что приказ – есть приказ и он подлежит исполнению точно и в срок, без каких-то там проволочек и толкований.

– И я сам хотел бы просить у вас помощи. Семью десятками человек я не смогу удержаться, в случае необходимости. – Хмуро произнёс ротмистр.

Мы молча согласились, прикидывая варианты. Я бы с радостью помог Ротмистру, усилив его взводом или двумя своих танков, но что-то мне подсказывает, что эти танки пригодятся самому!

И тут мне на выручку пришёл капитан Галецкий:

– Третья рота моего батальона останется здесь. Как только подойдут уланы, они нас догонят. На грузовиках это быстро. Тут же останутся и все мои противотанковые пушки, а также огневой взвод миномётов системы Брандта. В случае атаки пехотного батальона противника, этого должно хватить. Даже, если его поддержит бронетехника. Опять же, в роте есть противотанковые ружья.

Ротмистр Яблоньский буквально засиял: мотопехотная рота и противотанковая батарея – это ещё две сотни человек, да с тяжелым оружием! Таким личным составом можно воевать и против вдвое превосходящих сил противника!

– Тогда так. – Подхватил идею я. – Одну роту мотопехоты на броню танков. Пойдут десантом. Вторая рота идёт на грузовиках. Как и миномётчики. Пока передовое подразделение, в составе роты Пиотровского завяжет бой, пехотинцы успеют развернуться в боевой порядок…

На том и решили.

К сожалению, действовать опять пришлось без разведки – и где носит офицера разведки и тактики батальона, подпоручика Северена Марашлека, когда он так нужен?

Подготовка к выдвижению заняла около сорока минут – танкистам требовалось проверить свою бронетехнику, заменить то, что можно было заменить в полевых условиях. Необходимо было и обговорить порядок действий в случае возникновения типовых проблем. Хуже всего, что топлива в баках осталось километров на пятьдесят. В случае активного боя – на пятнадцать или двадцать, после чего неплохие лёгкие танки 7ТР попросту встанут в поле и их можно будет бросить.

Совсем без разведки всё же не пошли – помог в очередной раз, Янек Галецкий. Где-то метрах в пятистах перед головным танком двинулся дозор из трёх мотоциклов с колясками и пары пулемётных бронеавтомобилей. Командиром дозора пошёл молодой хорунжий, которого я уже видел.

Во главе основной колонны двигалась третья рота подпоручика Пиотровского, следом взвод управления, в который входил и мой танк, потом вторая рота капитана Краевского. На броне танков устроились пехотинцы, которые за это лето не раз отрабатывали взаимодействие с бронетехникой и вели себя достаточно уверенно. Ну а следом за танками второй роты – мотопехота на грузовиках.

«Эх – хорошо бы бронетранспортёры захватить для пехоты!» – Пронеслась мысль в голове, впрочем, додумать её я не успел, в рации послышался доклад командира одного из броневиков о том, что дозор попал под обстрел.

Командиры рот, настроившие рации на приём, отлично слышали доклад, и тут же, начали действовать, как и обговорено: рота Пиотровского начала разворачиваться в цепь слева от дороги, а рота капитана Краевского, справа от дороги. Танки взвода управления ненадолго замедлились – я каким-то образом должен руководить боем, поэтому мне не место в первой линии. Во всяком случае пока.

Перестроение заняло какие-то считанные минуты, и, вскоре, три десятка танков с десантом на броне обрушились на наспех подготовленные позиции противника.

Сам бой длился буквально несколько минут – бронированные монстры сблизились с противником, сбросили с брони десант, и, прикрывая пехотинцев бронёй, продвигались вперед. Вскоре в бой пошли осколочные гранаты и всё было кончено.

Вот только без потерь так и не обошлось – какому-то германскому офицеру, помимо двух взводов пехоты, которые спешно окапывались, в заслон захотелось поставить огневой взвод противотанковых орудий. Долго стрелять вражеским артиллеристам не пришлось, но трёх танков я лишился. Хуже всего, что двух из них – окончательно. Третий танк потерял гусеницу и ему вырвало один из опорных катков, который заменить сию минуту никак бы не удалось.

Чуть в стороне догорали сразу шесть германских грузовиков «Опель» – на которых и приехали немцы. Хорошо было бы их захватить, но ни свободных водителей, ни времени на освоение трофеев не было. Мне только и оставалось с сожалением смотреть на раздавленные пушки и горящие грузовики. Даже трофеи собрать – времени не было.

Не обошлось и без пленных – двоих рядовых и ефрейтора захватили пехотинцы Галецкого. Все пленные примерно одного возраста: лет двадцати трёх – двадцати пяти. И что удивило меня больше всего, похожи были друг на друга, как родные братья.

Изъяв солдатские книги, я мысленно воскликнул – действительно, братья Миллеры. Старший из них, в звании ефрейтора, отзывался на имя Ганс. Ростом он был немного ниже меня, но сам в два раза больше, крепче, чем я. Матёрый такой солдат. Прямо как с какого-нибудь плаката.

Вторым был худощавый Марк. Ростом он был под два метра и больше был похож на студента-ботаника, чем на солдата. Да и форма на нём сидела как «на корове седло».

А вот третьим… третьим был… Я открыл солдатскую книгу и мысленно выругался. Немца звали Вольфганг! И был он похож на… на немца, чья фотография была у меня дома в двадцать первом веке!

В общем, мой прадед, прошедший войну в пехоте и встретивший победу где-то к западу от Берлина, рассказывал моей маме историю о том, как в конце войны, он, командир стрелковой роты оказывал помощь раненому немецкому солдату. И звали того Вольфганг. Помощь оказали, а потом доставили в госпиталь. Война закончилась, прадед остался служить в Германии, и, годах в шестидесятых его остановил один немецкий офицер, которым и оказался тот самый Вольфганг… Уже после отставки прадед долгие годы переписывался с этим немцем, до самой его кончины в восьмидесятые…

В очередной раз выругавшись, я позвал переводчика из батальона Галецкого начал экспресс-допрос, впрочем, немцы, кроме как номер своего, 31-го полка 24-й пехотной дивизии и фамилии командира роты, назвать ничего не смогли. А, почти забыл – они подтвердили, что их боевая группа была усилена танками. Вот только сколько их и каких они моделей – пехотинцы ответить не смогли, поскольку сами их не видели, а слышали лишь о их наличии от своих друзей из других подразделений. В общем – информации практически нет.

Выделять людей для сопровождения пленных не хотелось, но требовалось – может быть, если их удастся передать в руки специально подготовленных людей, они вспомнят что-то ещё? А расстрелять? У меня рука не поднималась расстрелять того, кого уже однажды пощадил мой прадед (или только пощадит?).

Впрочем, разбираться с этим предстоит Галецкому или кому-то из его офицеров, потому как нам задерживаться больше нельзя – дальше отчётливо слышалась канонада, значит, немцы вновь двинулись в атаку на остатки роты поручика Зигфрида Лося. Но свою просьбу отправить этих немцев в тыл – я озвучил. А мне надо вперёд – спасать своих подчиненных!

В своём времени я неоднократно читал, что городской бой – это ад. Впоследствии я с этим соглашусь – когда столкнусь лично. Уверен в этом. Но сейчас могу авторитетно заявить, что во встречном бое – тоже весьма мало приятного. Хотя… Случившееся я даже встречным боем назвать не могу, потому как формально мы атаковали противника во фланг.

Вообще, противник действовал нагло. Я бы даже сказал – дерзко. Во всяком случае, крупнокалиберная артиллерия расположилась в поле, не особо и скрываясь. Наверное, знали, гады, что тяжелой артиллерии здесь и сейчас у нас нет. А доложил об этом, наверное, им очередной самолёт-разведчик, которого я не видел, но он обязательно должен был быть где-то тут, да не один, а с прикрытием истребителей – должны же немцы разобраться, куда запропастился несколько часов назад их предыдущий самолёт, посланный в этот квадрат? Ещё и фланги не обеспечили! Не считать же за обеспечение флангов неполную пехотную роту с огневым взводом противотанковых пушек, за нормальное обеспечение своего фланга? Думаю, нет. Хотя они в наступлении, и у них банально не хватило времени.

Нет, совсем беспечными немцы не были – прикрытие они у двух своих артиллерийских батарей всё-таки оставили. Вот только узнал об этом я несколько позднее и в процессе самого боя. А сейчас, наблюдая в бинокль, как в километре от меня, разворачиваются в цепи немецкие пехотинцы и немногочисленные германские танки, я думал о том, как ввести в бой чудом пока ещё незамеченные две танковых роты батальона так, чтобы нанести гитлеровцам максимально возможный урон.

Несколько минут ушло на исследование обстановки, в чём мне активно помогал мощный бинокль, после чего я начал отдавать команды в рацию. Из бронетехники у противника была сборная солянка из разнотипных машин. Мне удалось опознать бывшие чехословацкие Pz.35(t), германские Pz.1 и PZ.2, а также одинокую «тройку». Возникло даже такое ощущение, что их просто подёргали из разных частей, чтобы собрать какой-никакой, но танковый кулак.

По плану, третья рота, следующая слева от дороги, должна нанести удар так, чтобы выйти к позициям вражеских гаубичных батарей, по недоразумению выставленных прямо в поле, вдоль небольшого перелеска. По моему замыслу, пусть и оторвавшись от пехоты, танки сблизятся с артиллерией противника и огнём, гусеницами и манёвром должны заставить его либо сняться с позиций и прекратить огонь (что будет приемлемо), либо уничтожить орудия противника (что будет неплохо), либо, вообще – захватить их, разогнав обслугу (идеальный вариант).

Вторая рота и взвод управления, действующие чуть правее, по моим прикидкам должны уничтожить германские танки, и, совместно с мотопехотой капитана Галецкого, стремительным ударом, опрокинув пехоту противника, начать преследование, к которому, действуя по обстановке, со своими оставшимися машинами должен присоединиться и поручик Зигфрид Лось.

План есть – нужно его следовать. Огонь мной было решено открывать на максимально близкой дистанции, чтобы не обнаруживать себя преждевременно.

Танки батальона начали сближаться с противником. Повинуясь какому-то шестому чувству, бросаю в рацию приказ:

– Батальон, стоп! Огонь по готовности!

Первый выстрел пришлось сделать мне – очень уж удачно в прицел вполз германский несуразно вытянутый трёхосный бронеавтомобиль Sd.Kfz.231. Что меня удивило – первый же снаряд лёг в цель, попав в переднюю часть корпуса, в нос двигателя, и, осколками, похоже, зацепив топливные баки? Ну не знаю я компоновку германских бронемашин! Да и неважно это, куда именно я попал! Главное – вспыхнул он достаточно легко! Как спичка!

В танке этого было неслышно, но я каким-то шестым чувством осознал, что оставшиеся танки батальонов открыли огонь по бронетехнике противника. В танковый прицел я отчётливо видел, как начал разворачиваться на месте, разматывая металлическую змейку гусеницы бывший чехословацкий Lt.vz.35, который у новых хозяев стал носить название Pz.35(t), с большим намалёванным белой краской крестом на башне. Не успел танк противника остановиться, как тут же, высекая снопы искр, в борт влетело сразу две или три болванки. От двигателя неплохого лёгкого танка густо зачадило.

Рассматривать то, что же произошло дальше, времени у меня уже не было – нужно было стрелять.

– Бронебойный! – Ору что есть мочи в танковое переговорное устройство.

– Есть! – Отзывается заряжающий.

Лязг затвора. Плавное нажатие на спуск. Звук выстрела, который отлично слышен даже в танковом шлеме, вновь лязг затвора, и, стреляная гильза выскакивает на дно боевого отсека. В нос бьёт запах сгоревшего пороха. Заряжающий тут же заряжает орудие следующим снарядом, и я вновь давлю ногой на спуск.

Сколько времени прошло в таком ритме – не знаю, в себя я пришёл, лишь поняв, что на мои команды никто не откликается, танк стоит на месте, по лицу течёт что-то тёплое, а в нос бьёт чем-то горелым, перебивающем запах сожженного пороха.

Повернув голову вправо, вижу, что заряжающего у меня больше нет – он лежит, скрючившись в неестественной позе, запрокинув голову назад, а из шеи у него торчит внушительный осколок. От одного взгляда было понятно – не жилец.

Механик-водитель также не отвечает. Отсоединив шнуры шлема от танкового переговорного устройства, бросаюсь на дно боевого отсека, и, склонившись над телом мехвода, кладу два пальца на шею. Почувствовав едва пульсирующую жилку, радостно осознаю – живой.

Открыв люк, и, освободив подчинённого от шлема, распахиваю дверцы переднего люка и прямо по телу танкиста выползаю наружу. Неприятно свалившись с брони, достаю пистолет из кобуры. Вовремя. Буквально в нескольких метрах от меня немецкий пехотинец, уже вскидывающий свой карабин с примкнутым штыком так, чтобы поймать меня на мушку и пристрелить.

Мне неожиданно сильно стало страшно.

Очень страшно.

Засаднило всё тело. Разболелась голова. И появилось непреодолимое желание сходить в туалет по большому. Но хуже всего, что я… Видели, как в детстве, в возрасте лет трёх-четырёх от роду, когда ребёнку страшно, он прячется под одеяло и закрывает глаза, пытается отключиться, надеясь, что это спасёт его от кошмаров? Помните? И в детстве так делали? Нет? Ну ладно. Пусть это окажется на совести каждого. Я – делал. Так вот, одеяла под которое можно спрятаться у меня не было, но глаза закрыть мне никто не мог помешать! И я закрыл!

Выстрел!…

Глава 9. 2 сентября 1939 года. День.

Поручик Ян Домбровский. Отдельный танковый батальон армии «Познань»

Выстрел!..

На какую-то долю секунды мне показалось что всё, я умер, но ещё через несколько мгновений я услышал ещё несколько хлёстких винтовочных выстрелов и басовитую, характерную мелодию, которую мог выдать только Browning wz.28. Открыв глаза, обращаю внимание на оседающего немца, уже направившего ствол своего карабина в мою сторону, вижу, как сразу десяток солдат в маскировочных балахонах по типу советской «амёбы» и в покрашенных в оливу шлемах с карабинами маузера наперевес бежит вперёд, туда, где ещё виднеются более-менее организованные группы германской пехоты.

Слева и справа гремит бой. Дымно чадят разгорающиеся танки и бронемашины – польские и немецкие, рвутся осколочные гранаты. Бой местами перерос в рукопашную. Мне нужно было как можно быстрее пересесть на другую машину, принять командование батальоном, но вместо того, чтобы, размахивая пистолетом броситься к ближайшему танку, я спрятал свой табельный «Вис» в набедренную кобуру и бросился к своему подбитому танку. Да – заряжающему уже не помочь, но есть шанс вытащить из начинающей гореть боевой машины ещё одного члена экипажа, и, возможно, даже получится спасти ему жизнь?

Вытащить мех вода оказалось непросто. Несмотря на свой невысокий, как и у всех танкистов рост, оказался достаточно тяжелым. Плюсом к весу, танкист цеплялся за всевозможные выступы и углы, казалось, всеми возможными местами, начиная с поясного ремня, и, заканчивая различными частями тела.

Вскоре я понял, что одному мне не справиться, но на моё счастье, помощь, прямо как в американских фильмах моего времени, подоспела в самый последний момент: в десятке метров от подбитой машины остановился лёгкий 7ТР, и из его башни выбрался вначале один, а потом, следом за ним второй танкист, но уже не с пустыми руками, а с огнетушителем. Первый бросился ко мне – помогать эвакуировать раненого механика-водителя, а второй, подбежав к подбитому командирскому танку, инициировал огнетушитель, и, начал тушить всё ещё разгорающееся пламя.

Пока мы вытаскивали раненого, на нас, наконец, обратили внимание и пехотинцы. Было их немного – всего пяток солдат, во главе со старшим стрелком, но помощь эта оказалась весьма кстати. Стоило нам только вытащить раненого танкиста, как пехотинцы весьма споро из плащ-палатки и своих карабинов смастерили носилки, на которые мы тут же и уложили моего механика-водителя.

Откуда-то появился и санинструктор – молодой парень в таком же маскировочном балахоне, как и остальные пехотинцы из мотопехотного батальона капитана Галецкого. От остальных солдат он отличался лишь большой брезентовой сумкой с красным крестом на боку, да белой повязкой с таким же крестом на руке, надетой прямо поверх балахона.

Несколько минут, и, при помощи ещё одного подоспевшего экипажа удалось отстоять мой подбитый танк. Нет, двигаться он уже не сможет – двигатель вышел из строя, плюсом загорелся, но с него при необходимости можно снять пулемет и пушку, а также забрать чудом не взорвавшийся боекомплект. Уже неплохо.

Пока боролись за спасение раненого танкиста и подбитой машины командира батальона, бой переместился куда-то на северо-запад. При помощи бинокля, несмотря на дым, заволокший всё вокруг, при помощи некоторых усилий мне удалось сформировать картинку текущего боя. На самом деле, всю сложившуюся ситуацию можно было описать достаточно коротко, потратив на это лишь несколько строк, которые вскоре будут напечатаны в нескольких польских газетах:

«В результате атаки силами танкового батальона поручика Д. и мотопехотного батальона капитана Г., превосходящие силы гитлеровских захватчиков были смяты, рассеяны и разбиты с минимальными потерями со стороны подразделений Войска Польского.»

Нет, на самом деле всё было несколько сложнее, чем напишут потом журналисты: стремительной и неожиданной атакой танкового и мотопехотного батальона удалось вначале смять две роты одного из батальонов 31-го пехотного полка, 24-й германской дивизии, после чего, уничтожив всю имеющуюся у противника бронетехнику, польским танкистам и пехотинцам удалось обратить в бегство остатки германского батальона и броситься в погоню, чтобы через полтора километра наткнуться на подготовленную противником противотанковую оборону и потерять ещё несколько танков, прежде, чем командир роты примет решение о спешном отходе.

Потери понесла и рота, которая должна была заставить германскую артиллерию замолчать. Нет, со своей задачей танкисты справились успешно – вначале отвлекли на себя внимание германских артиллеристов, которым спешно пришлось разворачивать свои многотонные орудия в сторону вновь возникшей угрозы и вести огонь прямой наводкой по целям, которые мало того, что активно маневрировали, но ещё и вели убийственный огонь по германским орудиям.

Опасней немецких пушек оказалось немногочисленное пехотное прикрытие (усиленный пехотный взвод при пулемётах и с невесть откуда взявшимся польским противотанковым ружьём!) и пара двадцатимиллиметровых «Эрликонов», установленных в кузовах грузовиков «Опель».

Стояли зенитные грузовики чуть в стороне и банально не были замечены в суматохе первых минут боя, почему германские зенитчики и успели «наделать дел». Да и много ли нужно, чтобы сжечь лёгкий 7ТР, пусть и с увеличенным во лбу башни бронированием? 20-мм снаряды рвали польскую броню просто «на загляденье», как на учениях, и, если бы не недавно назначенный на должность командир третьей роты, подпоручик Пиотровский, успевший не только обнаружить огневые точки противника, но и сделать несколько выстрелов в ту сторону, обозначая новую цель своим подчинённым, и, дублируя направление ведения огня криками в радиоэфир, забыв, про все правила ведения радиопереговоров.

Сразу десяток снарядов обрушился на позиции германских зенитчиков, потом ещё и ещё. Немецкие орудия замолчали – один из грузовиков даже загорелся. Вот только перед этим, немцы успели подбить аж пять лёгких танков! А потом ещё двоих достали гитлеровские артиллеристы, от которых ненадолго отстали! Свою лепту внесла и германская пехота, которая вела огонь из пулемётов, отсекая от третьей танковой роты пехотинцев из батальона Галецкого. В общем – на несколько минут танкисты остались одни.

Оставшиеся на ходу танки третьей роты сблизились с германскими батареями, и, ведя огонь из пушек и пулемётов ворвались на огневые позиции немецкой артиллерии. Артиллеристы бросились в рассыпную. Танки давили людей и орудия. Били на расплав стволов танковые пулемёты.

К сожалению, для поляков, у немцев нашёлся смельчак, который смог смастерить связку из своих «колотушек» и удачно подложил её под гусеницу проезжающего мимо танка. 7ТР прополз ещё несколько метров, поворачиваясь на месте, после чего открылся верхний люк и из машины бросились два танкиста. По ним тут же открыли огонь из своих карабинов редкие, ещё не убежавшие немецкие пехотинцы.

К несчастью, одним из танкистов был подпоручик Пиотровский, посчитавший, что взрыв, который он почувствовал влечёт полное уничтожение машины. Молодой офицер впервые в жизни ошибся, и тут же поплатился за свою ошибку самым главным, что есть у любого человека – своей жизнью.

Впрочем, на этом удача немцев окончательно покинула – наконец поднялись в атаку польские пехотинцы, и, сумев преодолеть пулемётный огонь немецкого охранения, следом за танками, ворвались на артиллерийские позиции. Местами завязался рукопашный бой, где поляки имели численное превосходство и своими активными действиями заставили противника отступить. Вообще, в целом, немцы не приняли рукопашного боя и начали поспешно отступать. Поляки было бросились преследовать, но не дойдя до ближайшей деревушки к северо-западу, получили «по зубам» массированным стрелково-пулемётным и миномётным огнём, и, были вынуждены отойти для перегруппировки.

Постепенно начала наступать тишина, прерываемая лишь звуками, издаваемые сотнями людей, занятыми своими делами: кто-то собирал трофеи, кто-то перевязывал раненых, а кому-то досталась прискорбная участь – хоронить своих павших товарищей.

Я к этому моменту уже обосновался у радиостанции одного из своих танков. Приказ о сборе услышали все, и, минут через тридцать неровной линией в поле застыли оставшиеся танки 7ТР. К этому времени уже удалось организовать какой-никакой, а порядок: были выставлены посты для наблюдения за воздухом и за округой, возле придорожного овражка уже организовали полевой перевязочный пункт. Немногочисленные на фоне пехотинцев в маскировочных балахонах танкисты выделялись своими чёрными комбинезонами и ребристыми шлемами. Экипажи боевых машин как раз занимались осмотром своих танков и подсчётом боеприпасов и топлива, как вдалеке замаячили всадники, о которых тут же было доложено мне и капитану Галецкому. Ещё через какое-то время всадники приблизились и в одном из них я с изумлением узнал ротмистра Яблоньского.

Уланский офицер, пришпорив коня, в сопровождении ординарца и трубача двинулся в нашу сторону на рысях. Когда он приблизился, по выражению лица офицера я понял, что он весьма сильно рад видеть меня живым.

Спешившись, ротмистр передал поводья своему ординарцу, после чего приложил два пальца к козырьку своей фуражки, улыбнувшись, сказал, намекая на лежащие то тут, то там тела в серо-зеленой форме «фельдграу»:

– Неплохое выдалось дело?

Я также дежурно откозырял, приложив пальцы к своему танковому шлему и неопределенно пожал плечами:

– Потери большие.

– Ну, на то и война! Вы, вон и танкетки пожгли, и броневики, и пехоту накрошили. Хорошее у вас дело вышло! Знатное! А потери… Пополнят! – С уверенностью в голосе заявил ротмистр. – Опять же, наша бригада подошла в полном составе, ещё и батальоны третьей дивизии на подходе! Да и без артиллерии не обойдётся! Прямо в боевых порядках нашей бригады батареи из лёгкого артполка идут!

– Артиллерия, это, конечно, хорошо! – Кивнул я. – Вот только снарядов и топлива у меня практически не осталось. Без них, мои танки станут бесполезными железными игрушками!

– Не беспокойся! Грузовики твоего батальона я тоже видел. Они тоже скоро здесь будут!

– Спасибо! Обрадовал! – Улыбнулся, наконец, я.

Настроение у меня резко поползло вверх. Приятно, когда не нужно считать литры топлива и снаряды! Ой как приятно!

Ротмистр Яблоньский обернулся – его эскадрон уже прошёл по дороге в том направлении, откуда по моим прикидкам пришли немцы. Я же бросил беглый взгляд на оставшиеся в строю танки. Было их немного. Всего – девять машин. Остальные были либо уничтожены, либо требовали различного ремонта. Своими силами экипажи обещали вернуть ещё две машины – но это не раньше, чем через полтора часа.

Эскадрон за эскадроном проходила мимо Великопольская кавалерийская бригада бригадного генерала Романа Абрахама. Сам генерал передвигался не верхом, а на легковом автомобиле – по статусу положено. Вот он и остановил своего «Мазура» на обочине, неподалёку, пропуская остальную колонну, после чего в сопровождении ординарца направился в нашу сторону.

Я приказал ближайшему улану, что попался под руку, найти и как можно быстрее доставить ко мне капитана Галецкого.

Генерал внимательно смотрел по сторонам. Оценивал обстановку. И, наконец, подойдя ко мне, приложил два пальца к своему головному убору.

– Пан Генерал! – Вытянулся я, собираясь сделать доклад, но он жестом руки остановил меня:

– Всё вижу, поручик. Всё вижу.

И улыбнулся так генерал, как-то по-доброму, что на душе стало легче, но сильно зазнаваться и расслабляться не дал – тут же перешёл к делу:

– Доставай карту.

Я послушно вынул из полевой сумки карту местности и разложил её прямо на броне ближайшего танка. В этот самый момент за моей спиной появился капитан Галецкий, и, попросив разрешения присутствовать, пристроился рядом.

– Сколько в батальоне целых танков?

– Девять машин условно готовы к бою. Требуется пополнить боекомплект и топливо. Ещё две машины приведут в норму в ближайшие два часа. Остальные нужно ремонтировать.

– Негусто. – Хмуро протянул генерал. – Но и этим воевать можно! Каковы потери в вашем батальоне, капитан?

– Два бронеавтомобиля уничтожено. Тридцать семь человек убито. Шестьдесят получило ранения различной степени тяжести.

– Благодаря вашим действиям, наша оперативная группа перешла в наступления. Двадцать пятая дивизия мощным контрударом смяла передовые подразделения немецких частей и движется к границе. Разрозненные подразделения десятой пехотной, которые вели оборону весь вчерашний и половину сегодняшнего дня, получили передышку и приводят себя в порядок. Думаю, уже к утру они подключатся к наступлению. Что же касается нашей кавалерийской бригады и третьей дивизии, мы теперь тоже наступаем. Нас щедро усилили артиллерией, и мы должны, проломив оборону противника, выйти к государственной границе, пересечь её и перенести боевые действия на территорию противника[1]1
  В Реальной истории оперативная группа генерала Абрахама в составе Великопольской и Подольской кавалерийских бригад, второго сентября 1939 года пересекла границу и атаковала город Фрауштадт (ныне Всхова, Любушского воеводства Польши), уничтожив колонну германской техники, но впоследствии были вынуждены отступить – из-за угрожающего положения, сложившегося на флангах. Теперь же, имея большие силы, поляки могут действовать ещё более решительно, пока у них на это время…


[Закрыть]. Попутно с этим требуется наступление вести так, чтобы частями окружать германские подразделения и уничтожать их на марше.

Мы с капитаном Галецким внимательно слушали и делали пометки «в памяти». Я бы сделал отметки и на карте, но в случае, если я её прое… потеряю, не хотелось бы, чтобы лишняя информация попала в руки ко врагу. Поэтому старался впитывать информацию как губка – лишней эта самая информация точно не будет.

– Самое слабое место во всём плане, это германская авиация. Маршевые колонны третьей дивизии уже подверглись бомбово-штурмовым ударам. Потери большие. Поэтому требуется внимательно следить за небом. Впрочем, я смотрю, у вас за ним следят. – Улыбнулся генерал, наблюдая за постами, расположившимся вокруг.

Пока генерал подробно описывал обстановку, сложившуюся на последний час, штаб, совместно с последним эскадроном прошёл мимо и на дороге загудели моторы. С радостью я увидел грузовики с опознавательными знаками своего батальона. Теперь у нас есть возможность пополнить боеприпасы, топливо, а маячившая вдалеке ремлетучка намекала на то, что будет шанс восстановить ещё что-либо из танков.

Наконец, генерал уточнил, всё ли мы поняли, и, на прощание бросив последние указания, направился к своему автомобилю: