Текст книги "Прикоснуться к безумию (СИ)"

Автор книги: Romaria

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

6.

Утро началось с молчания. Похоже, Том серьезно обиделся вчера и сегодня разговаривать со мной не желал. Точнее, он вел себя так, будто меня здесь и нет вовсе. Завтрак на тумбочке меня в этот раз не ждал. Пожелание доброго утра тоже. К тому времени как я проснулся, Том, судя по виду, уже успел сходить в ванную, переодеться, и выглядел вполне бодрым и отдохнувшим, глядя, словно сквозь меня, чем бесил невероятно.

Понимаю, что виноват, и что нужно попросить прощения, но нафига мне жизнь усложнять этим показушным равнодушием? Я только попытался заговорить, как Том уткнулся взглядом в телефон, который до этого крутил в пальцах, сделав вид, что разглядывает там что-то крайне важное и интересное. Понаблюдав за ним немного, я решил сначала умыться, привести себя в порядок, основательно собравшись с духом, а потом уже и к серьезному разговору приступать можно.

Покончив со всеми необходимыми делами, я вернулся в комнату, открыл рот и так и замер как дурак. И что сказать? Том, прости меня, я больше не буду обзываться? Даже мысленно по-идиотски звучит.

Да еще и этот волк-переросток ни одного хотя бы миллиметрового шажочка навстречу сделать не хочет. Вот теперь уже я чувствую себя собачкой, причем дрессированной. Может, он этого и добивается? Блин, и сколько мне теперь кругами прыгать, показывая фокусы, пока он не решит до меня снизойти?

– Том, – осторожно позвал я, наконец, решившись. – Мне нужно…

– Тапочки принести? Так я могу. Запросто. Я песик послушный, вышколенный, – зло перебил меня он.

Черт. Только сейчас я начинал понимать, насколько терпеливым по отношению ко мне был Том всё это время. Ни разу ведь не позволил себе и намека на раздражение, как бы я не тупил и какие бы истерики не устраивал. Спокойно переносил мое непонимание и бесконечный поток вопросов. Нет, надо всё-таки просить прощения!

– Вообще-то я собирался извиниться, – теперь мой голос звучал твердо и решительно. – Я не хотел…

– Не хотел – не сказал бы, – снова перебил меня Том.

– Может, хватит? – не выдержал я, тоже начиная заводиться не на шутку. Гложущее меня чувство вины не очень способствовало спокойствию. – Я устал, перенервничал, вот и ляпнул, не подумав. Давай теперь, мы с тобой, оба ненавидеть меня будем до скончания века. Я понимаю, что сказал то, чего говорить не нужно было, да я вообще так не думаю! Вот пытаюсь у тебя теперь прощения попросить, а ты не даешь мне этого сделать, рычишь и вообще ведешь себя как обиженный щенок! – твою мать! Извинился, называется…

В какое мгновение я оказался прижатым к балконной двери, я так и не понял. Штора опасно натянулась, угрожая оторваться и поддерживая под спину импровизированным тентом. Том, вцепившись мне пальцами в плечи, зло скалился, сверкая темно-алыми глазами, а угрожающе-острые зубы, которые мне совершенно не хотелось проверять на прочность, находились слишком близко от моего лица. В груди у оборотня клокотал глухой вибрирующий звук, передаваясь мне нервной дрожью.

«Только бы когти не выпустил, мне же больно будет…» – мелькнуло где-то на краю сознания.

Я зажмурился изо всех сил и еще сильнее вжался затылком в ненадежную тканевую опору, стараясь отодвинуться от него как можно дальше. Раздавшийся странный звук я опознал не сразу, только ощутив, как натяжение ткани подо мной ослабло, понял, что державшее шторы крепление не выдержало и частично оборвалось.

– Том… – чуть слышно прошептал я, так и не открыв зажмуренных глаз.

Вибрация под упирающимися в грудь Тома ладонями стала слабее, а угрожающее рычание постепенно стихало, наполняя, словно сгустившийся вокруг нас воздух тишиной.

Шеи коснулось что-то теплое и влажное. Ласковое. Едва ощутимое. Совершенно не вяжущееся с ситуацией. Что он делает? Чувствительную кожу за ухом обдало горячим дыханием, и раздался тихий, хрипловатый звук, подозрительно похожий на изо всех сил сдерживаемый стон, после которого к моим губам прижались нетерпеливые, непривычно жесткие губы. Не мягкие, податливые девичьи, а…

Он целует меня! Господи, Боже мой, он меня целует! Я дернулся в сторону, глаза широко распахнулись, тут же закрывшись вновь. Смотреть, когда кто-то находится к тебе настолько близко, практически невозможно. Губы возмущенно приоткрылись.

Том бессовестно воспользовался моментом. Одна его рука скользнула мне под спину, прижимая ближе к себе, пальцы второй зарылись в волосы, поддерживая затылок. Горячие губы снова накрыли мои – дрожащие и, наверное, почти белые сейчас. Странно. Как же это странно не вести самому, а подчиняться чьей-то воле. А Том требовал именно подчинения, не грубо, но настойчиво и неумолимо.

Его язык, обойдя преграду зубов, скользнул глубже, а лежащая на спине рука спустилась еще ниже, чувствительно погладив по пояснице и вызвав у меня крупную дрожь. Том выдохнул мне в рот, притираясь своими бедрами к моим. Захватил зубами нижнюю губу, чуть потянул, отпустил, лизнул ее языком, снова потянул... Мое дыхание вопреки желанию сбилось, становясь частым и сиплым. Стыдно. Страшно. Приятно…

Я растерялся настолько, что повис в его объятиях тряпичной куклой, позволяя делать всё, что ему вздумается. По крайне мере себя я уговаривал, что это именно растерянность. Прижавшись к щеке губами, Том мелкими поцелуями спустился ниже, лизнул за ухом, захватил губами мочку. Перешел на шею, лизнул кадык, прикусил зубами едва ощутимо, одновременно пробираясь рукой мне под футболку.

И я понял, что начинаю возбуждаться. Серьёзно. По-настоящему. Это напугало сильнее, чем острые зубы у моего лица. Протестующе зашипев, я уперся ладонями Тому в грудь, толкнув изо всех сил. Понимаю, что даже надеяться не стоит, что смогу справиться с ним. Физически он намного сильнее меня, и если не захочет отпустить… Но Том отпустил. Напоследок прижался к моим губам своими сомкнутыми, провел ладонью по моим волосам, словно прощаясь, и отступил в сторону.

Несколько секунд я смотрел на него, периодически открывая рот в тщетной попытке что-то сказать. Так и не выдавив из себя ни звука, сжал кулаки от бессилия и, рванув в ванную, прижался щекой к на удивление тихо закрывшейся двери. Зачем он это сделал? Зачем?..

Внутри у меня что-то ощутимо дергалось и вздрагивало. Думаю, что это сердце – больше же нечему, только сейчас оно чувствовалось как-то непривычно. Как что-то большое, самостоятельное и почти инородное. Оно дрожало от потрясения, словно в ознобе, не желая успокаиваться. Сев на закрытый крышкой унитаз, я поставил локти на торчащие как у кузнечика колени и, сгорбившись, обхватил голову руками.

Он меня поцеловал. Как он посмел вообще?! Он, он… хотя, вот кому я вру, а? Я с ним целовался. Не просто пережидал что-то неприятное, а отвечал, вполне себе активно в этом участвуя. И что? Мне, правда, понравилось? Не знаю. А если подумать? Как вообще это было? Я сосредоточился, разбираясь в чувствах, скрутившихся в упругий клубок. Неожиданно. Непонятно. Страшно немного… возбуждающе. Как раз последний факт и наводил на размышления.

И всё равно, во всем виноват именно Том. Плевать, понравилось – не понравилось, начал-то всё он, да еще и не спросив, хочу я или нет. Нахрена он ко мне полез?! Говорил же, что мужиками не интересуюсь! Псина несчастная! То, что я не ору от возмущения, когда он меня обрюхатить планирует, еще совсем не означает, что я и непосредственно этот процесс молча пережидать буду!

Я вполне сознательно накручивал в себе злость нелепыми детскими отговорками, пытаясь спрятать за ней неуверенность и страх. Решительно вскочив на ноги, вышел из ванной, собираясь высказать чертовому оборотню всё, что о нем думаю. Том сидел на краю кровати, уставившись на лежащий под ногами ковер, но при моем появлении поднял голову и посмотрел прямо в глаза долго и изучающе.

И я понял, что не смогу сказать ему то, что собирался. Да, как-то со словами у меня сегодня не очень. Это так глупо, но я вдруг кое-что понял… всё это время, я был зациклен исключительно на себе, своих страхах, сомнении и непонимании. И мне даже в голову не пришло подумать о том, что я в этой истории как бы не один участвую. Том. Судя по виду уверенному и немного высокомерному даже, ему сейчас так же неуютно, стыдно и тяжело, как и мне.

Вот что я о нем знаю вообще? Оборотень? Любит отца? И всё. Я ведь понятия не имею, какой он. Где живет, есть у него какая-нибудь профессия, чем занимается, когда за донором не охотится? И главное, насколько не мне, любимому, а ему – такому уверенному и спокойному трудно приходится сейчас? Что он чувствует, о чем думает… чего боится?

Загруженный свалившимися на меня мыслями, я всё так же молча подошел к кровати и сел рядом с Томом, тоже начав разглядывать заинтересовавший его ковер. Ничего интересного. Покрывало в прошлой гостинице было куда более впечатляющим. Том тогда в кресле сидел и, так же как и сейчас, переживал. Он когда расстроен, на выражении лица это практически не сказывается, только глаза темнеют, и уголки губ немного опускаются. А еще на переносице складочка появляется, маленькая такая, едва заметная…

Руки, до этого спокойно лежащие у меня на коленях, сжались в кулаки, в попытке справится с нервной дрожью. С ума сойти. У меня появились ассоциации, связанные с конкретно взятым человеком. Что-то такое необъяснимое, на уровне ощущений, что навсегда откладывается в подсознании, заставляя помнить.

Я очень редко запоминаю людей как отдельно взятых личностей, обычно они проходят для меня фоном, не очень интересным, но для нормальной жизнедеятельности необходимым. Я общаюсь с ними, испытываю какие-то положительные или отрицательные – зависит от ситуации – эмоции, в момент разговора, и тут же выкидываю их из головы, стоит только этому самому разговору закончиться. На этом всё. Никаких долгосрочных впечатлений у меня обычно не остается. Я стираю человека из памяти, стоит ему исчезнуть из поля моего зрения.

Это словно защитная преграда между мной и ими, за которую я пускаю очень немногих. А вот Тому как-то удалось прорваться через мою стену, причем без моего на то желания. Если подумать, кому еще удавалось это сделать? Друзьям? У меня их нет. Членам семьи? Да, наверное, да и то не всем… пожалуй, только Мари. Ну, может, и маме еще, хотя это раньше, в моем детстве мы были с ней близки, а с годами сильно отдалились друг от друга.

– Может, пойдем, поедим где-нибудь? – неожиданно предложил Том, прерывая наше неуютное молчание. – А то у меня уже в животе от голода урчит…

– Колливубл, – с крайне задумчивым видом протянул я. Вот что со мной не так, а? Почему я промолчать не могу, не выставляя себя идиотом?! Мысли, пока в голове сидят, с натяжкой, правда, но за нормальные и даже не очень глупые сойти могут, а стоит рот открыть – и-и-и понесла-а-ась… Том, вон, уже даже спрашивать ничего не пытается, только смотрит вопросительно. – Это когда в животе от голода бурчит, так называется.

– Читал где-то? – чуть заметно улыбнулся оборотень, а в его взгляде, впервые за утро, промелькнуло вполне человеческое выражение.

– Да, – вздохнув, согласился я. – Только где не помню.

– Да я и не сомневался даже, – уже в открытую насмешливо фыркнул мой волк.

Нужно бы, наверное, поговорить с ним о только что происшедшем, и точно определить границы дозволенного, но как же не хочется. Я ничего не забыл. И не решил трусливо избежать неудобной ситуации. К разговору об этом совершенно неуместном поцелуе я обязательно вернусь, только позже, не сейчас. Кроме того, Том прав в одном: есть хочется очень сильно.

Для того чтобы поесть, уйти нам пришлось на достаточное расстояние. Том объяснил это тем, что планирует провести в гостинице еще одну ночь, так что лучше бы нас поблизости с очередным временным пристанищем никто не видел. Кафе, в котором мы устроились минут через тридцать, после того как покинули гостиницу, оказалось очень уютным и пахло здесь обалденно. Запах корицы и свежей сдобы гармонично переплетался с горьковатыми нотками кофе, возбуждая просто зверский аппетит.

– Том, – дожевав последний кусочек завтрака, сделав пару глотков кофе и поудобнее устроившись на мягком кожаном диванчике, приступил я к своему любимому времяпрепровождению, вдруг точно поняв, о чем еще хочу расспросить оборотня. – А расскажи о себе?

– Я же только этим и занимаюсь последние пару дней, – Том выглядел удивленным и чуть-чуть уставшим. Видимо, надоел я ему, за время нашего недолгого знакомства, как незнамо что… – Не может быть, чтобы еще что-то непонятное осталось.

– Да? – контраргумент, на мой взгляд, у меня был просто шикарный. – И что ты рассказывал о себе? Не о нечисти всякой, границах, беременностях… а именно о себе? У тебя было в детстве домашнее животное? Как ты учился в школе? И вообще ты в ней учился? Вот тебе сорок девять… а как же документы? Такое несоответствие внешности и возраста никого не удивляет? Ты любишь кукурузные хлопья с медом? – зря я в юридическом время трачу, мне в полицейскую академию идти нужно было. Допросы с пристрастием – явно мой конек.

Почему-то от вида ошарашенного и растерянного Тома на душе становилось легко и тепло, что ли? Я сам не смогу толком описать свои чувства, но смущенный и какой-то очень человечный оборотень мне нравился. Причем нравился сильно. В этот момент он казался обычным, безобидным на вид парнем, моим ровесником. Странноватый, в своем неопрятно-дорогущем прикиде, очень харизматичный и привлекательный чем-то внутренним, что невозможно приобрести, с этим нужно родиться.

– У мамы аллергия на шерсть, поэтому никаких животных в доме, как она говорит, ей и нас с папой хватает, учился не только в школе, но и в двух колледжах, документы мы меняем каждые несколько лет, подгоняя возраст под внешность – в моих, например, двадцать четыре года стоит – нужных людей найти нетрудно, а… хлопья-то тут причем? – выдал Том одной фразой всё сразу, видимо так и не придумав, какой же вопрос из заданных является наиболее важным и существенным.

– Да просто так, первое, что в голову пришло, – пожал я плечами, и снова отхлебнул из своей кружки. Вкусный тут кофе. Надо бы название кафе запомнить, чтобы, когда весь этот дурдом закончится, еще раз сюда прийти. Здесь здорово. – Я, например, кашей овсяной завтракать люблю… – Том от моих слов предсказуемо скривился и даже плечами передернул от отвращения. – И нечего такое лицо делать! Это хороший завтрак, вкусный и полезный.

– Я предпочитаю что-нибудь не столь экстремальное. Тосты, бекон, яичницу… – он улыбнулся и следующей своей фразой вдруг действительно удивил, видимо, за время знакомства, переняв мою манеру общения: – Когда мне года три было, мне отец грузовик подарил. Огромный, деревянный, и кузов красной краской выкрашен. Красивый. До сих пор на чердаке хранится. Отец его сам сделал. Он плотник очень талантливый, – я слушал, затаив дыхание. Кажется, это первая совершенно нормальная вещь, о которой Том мне рассказывает. – У нас с ним что-то вроде семейной фирмы по изготовлению и реставрации мебели и изделий из дерева. Кроме нас с отцом еще четыре человека работает. Фирма небольшая совсем, но вполне успешная, и доход хороший приносит.

– Подожди, – развеселился я. Такое даже мне в голову прийти не могло. – Так ты что, плотник, что ли?!

– И что в этом такого удивительного? – недовольно и даже как-то немного обиженно нахмурился Том. – Работаешь на себя, не надо под хозяина прогибаться или в душном помещении по восемь – девять часов сидеть. Хорошая профессия, достойная.

– Да нет, я не об этом, – наверное, правда, с моей стороны несколько грубо получилось… но поделать с собой я ничего не мог. Плотник. Нет, ну на-а-адо же! – Просто я представлял что-то более романтичное и героическое. Лесничий, полицейский, или пожарный, например, но никак не плотник!

Том хмуро глянул на меня из-за своей кружки. Не злишься, не обманывай.

– Ты поел? – рыкнул он. – Может, пойдем уже?

– Пошли, – всё так же весело согласился я. Плотник…

Расплатившись за завтрак, мы вышли из кафе. Том направился в сторону пешеходного перехода, я за ним. Дожидаясь светофорного сигнала, я бездумно оглядывался по сторонам, разглядывая проносящиеся мимо разноцветные и разномастные машины. Если присмотреться к ним повнимательнее, начинаешь понимать, что они до забавного сильно похожи на людей. Со своими характерами, судьбами и настроением. Совсем юные, наивные, только из салона. Или пожилые, отбегавшие кучу километров пенсионеры, на своем веку повидавшие всякого. Блестящие чистыми боками, тускло и печально светящие подбитой фарой, чумазые, но веселые, гламурно сверкающие начищенными дисками, серенькие мышки и экспрессивные мачо, под стать своим хозяевам.

Мысли текли неторопливо, а на душе, несмотря на бурное утро, было на удивление спокойно. Неожиданно, взгляд зацепился за знакомое лицо… точнее, за до ужаса знакомый, лысый череп.

– То-о-ом, – странным полушепотом протянул я, от моментально накатившего страха даже моргнуть не решаясь.

– Что? – спросил оборотень и, проследив в направлении моего остекленевшего взгляда, тоже заметил стоящего на той стороне дороги и весело болтающего с какой-то голенастой девицей орка. – Уходим, – напряженно выдохнул он и, схватив меня за руку, потащил за сбой, пытаясь раствориться в толпе.

Том шел достаточно быстро, но не переходил на бег, чтобы не привлекать ненужного внимания. Я со счета сбился, за сколько углов мы завернули и сколько улиц пересекли, пока он, наконец, не сбавил темп, позволяя мне передохнуть.

Мы были в каком-то переулке, затененном стоящими по бокам высоченными стеклянно-бетонными зданиями. Понять я ничего не успел. Том вдруг покачнулся, словно врезавшись в невидимую стену, и начал заваливаться на меня. Вывернувшись в последний момент, он упал на спину, на мгновение прижав меня к своей груди, но тут же отпихнув в сторону, вскочил на ноги.

Я испуганно посмотрел на напавшего на нас… человека? Нет. Не человека, точно. Эльф. Светлый. Сто процентов, потому что никем другим это гордое, красивое, надменное существо просто в принципе быть не может. Он постоял какое-то время, то ли показывая себя, то ли позволяя противнику понять, что к чему, и собраться с мыслями. С одной стороны, давать врагу такую фору было глупо, но вот с другой… насколько же надо быть уверенным в себе и своих силах, чтобы поступать подобным образом?

Он опять напал первым. Том только когти выпустить успел и в сторону увернуться, чтобы его не зацепило длинным тонким лезвием, угрожающе блеснувшим на ярком солнце. Я всё еще сидел на асфальте. Нужно вставать. Немедленно, если не хочу быть затоптанным. Я поднимался гораздо медленнее Тома, но встать всё-таки сумел, а вот отойти на безопасное расстояние – нет.

Это было совсем не так, как во время драки с Тао в парке. От скорости, которую они развили, у меня мелькало в глазах, сливаясь в размытую картинку. Я стоял посреди тротуара, боясь шелохнуться и попасть в эпицентр схватки. А они всё кружили и кружили вокруг меня, не останавливаясь ни на секунду и нанося друг другу новые раны.

Настоящие. Не показные. С лопнувшей кожей, и выступившей на одежде кровью. Рассмотреть при такой скорости движений я смог всего несколько. У Тома около ключицы, в опасной близости от горла. А у эльфа – четыре глубоких поперечных полосы на руке, чуть выше локтя.

Том в очередной раз махнул когтистой лапой, добавляя противнику новых рваных порезов к уже нанесенным. Несколько капель эльфийской крови попали на меня, оставив красные кляксы на рукаве толстовки и незащищенной одеждой кисти. Чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, я начал лихорадочно тереть руку о джинсы. Лишь бы не видеть этот красный цвет… не чувствовать влажное и страшное…

Том напирал с ледяной безжалостностью дикого зверя, и дело было даже не в клыках и когтях – он весь словно светился яростью и желанием убить. А эльф продолжал кружить, нанося смертельно опасные, жалящие удары своим тонким странным ножом. Но, казалось, с каждой новой раной звериная сила Тома только увеличивается.

Зарычав вибрирующе-низко и угрожающе, он резко метнулся вперед, вспарывая эльфу одежду, плечо и вроде бы даже задевая кость. Я обхватил себя руками и глубоко задышал открытым ртом, но почему-то взгляда не отвел. Одновременно раздалось два крика. Один тихий, сквозь стиснутые зубы, больше похожий на стон, издал начавший падать эльф, теряя сознание. А второй, испуганный, – выскочившая из-за угла женщина.

Она бежала к нам, сверкая развевающимися золотистыми волосами. Какая-то неземная, невероятно красивая и очень решительная. Я заторможено смотрел, не понимая, откуда она вообще здесь взялась. Том тоже отвлекся на нее, на секунду, и снова перевел взгляд на поверженного противника, сделав шаг в его сторону. Добить. Я точно это знал. Видел, по выражению его лица.

Но сделать этого ему не позволили, и отнюдь не я. Подбежав, наконец, женщина, не раздумывая, проскользнула под занесенной для удара смертельно опасной, по-прежнему когтистой рукой Тома, и упала на эльфа, закрывая его своим телом.

– Уйди! – сипло прорычал оборотень.

– Нет!

– Уйди, я сказал! Убью обоих, мне без разницы, – не «без разницы»! По крайней мере, я очень на это надеюсь …

– Нет, – ее голос слегка подрагивал, но звучал на удивление тихо и… не то чтобы спокойно, скорее, успокаивающе? – Послушай, он ведь больше не угроза для тебя. Тебе нет нужды его убивать. Я не переживу, если ты убьешь его… это из-за меня, понимаешь? Он пошел на это только ради меня, – медленно, четко проговорила она. Не оправдываясь или уговаривая, – я даже не знаю, как это объяснить – а просто донося информацию, что ли, и поднялась на ноги, стараясь встать так, чтобы лежащий без сознания эльф по-прежнему оставался для Тома недосягаем. – Нам не нужна твоя пара, волк. Отпусти нас сейчас, и больше никогда не увидишь…

И только тут я заметил, что она плачет. Тихо, с каким-то неистребимым ничем достоинством плачет, позволяя крупным прозрачным каплям скользить по ее щекам. Не вытирая лицо, не всхлипывая, не комкая что-нибудь в пальцах, вымещая нервозность. Просто плачет.

Но лучше бы уж закричала истерично, или даже ногами затопала, тогда, может быть, мне не было так страшно и больно от вида ее слез, и я смог бы и дальше притворяться, что всё происходящее – просто игра…