Текст книги "Heartlines (СИ)"

Автор книги: Рейн Шварц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Томас посветил лампой вниз, Ньют грозно, без тени шутки смотрел на него. Лампа отбрасывала странные блики на его темные глаза, играла с длинными светлыми волосами, привычно стянутыми в хвостик. По Томасу вдруг обухом стукнуло осознание, что Ньют болен. Нет, он не похудел, не сломал себе чего-нибудь, на его светлом лице не было ссадин и волосы не выпали, как у больных раком. Не было никаких признаков болезни, кроме этих глаз, за которыми, точно за завесой в театре, пряталось безумие, ожидая выхода на сцену. И Томас смотрел прямо в них.

– Чего пялишься? Не нравлюсь?

Томас решил сыграть в паиньку.

– Не мели чепухи. Всегда нравился, сам знаешь.

Ньют лукаво наклонил голову набок.

– Да ну?

Томас расхохотался и с облегчением услышал, как Ньют присоединился к нему. Но оборвал смех так же резко, как начал.

– Томми, я тут кое-что хотел тебе дать, – Томас с удивлением обнаружил, что в руку ему вкладывают маленький конвертик, – возьми это.

– Что? Предсмертная записка? Рановато, как считаешь?

– Не хохми, шенк. Прочитаешь, когда наступит время. Не сейчас! А не прочитаешь – я узнаю, и никогда не прощу, будь уверен. Обязательно прочитай, понял? Иначе сверну тебе шею.

В другой момент эта угроза показалась бы Томасу шуткой, но не сейчас. Сейчас ему хватило ума понять: свернет и не поморщится. Должного страха это, как ни странно, не нагнало, только печаль. Что же это за мир, в котором Ньют готов и может его убить? Во что они превратились? Хорошо, что здесь он, а не Минхо, а то уже сцепились бы.

– Но я хочу прочитать сейчас.

– Нет! Когда придет время.

– Как я узнаю?

– Узнаешь, – многозначительно пообещал Ньют, – обязательно узнаешь. А теперь проваливай.

В ту ночь Томас спал неспокойно, постоянно ворочался, мучимый множеством кошмаров: то как его пожирает огонь, то как умирает от голода. На какой-то момент ему показалось, что он проснулся. Впрочем, разумеется, это было не так, лишь один из кошмаров. Не мог же Ньют стоять над ним, сверкая в темноте своими голубыми глазищами. Томас сглотнул и перевел взгляд на поблескивающую в свете ламп сталь в руке Ньюта. Тот еще секунд десять внимательно смотрел на Томаса, затем хихикнул и ушел в темноту.

Несмотря на то, что его пробил холодный пот, Томас невероятно быстро отключился. В конце концов, это ему просто приснилось.

Да, приснилось.

На следующее утро он старательно игнорировал стальной ножичек у своего места и обходил Ньюта стороной еще минимум неделю.

***

Не прошло и двух месяцев, а Томасу уже хотелось вылезти наверх, ближе к Солнцу, пусть даже оно и обжигает. В чертовом бункере и то было лучше: он мог часами наблюдать за взрывами, но сейчас его лишили и этого. Ноги буквально горели от желания куда-нибудь свалить, куда-нибудь подальше от этого старого подземелья, в котором воняло растениями, а единственным источником света была керосиновая лампа. Невыносимо хотелось наверх: ну не могут же взрывы продолжаться без перерыва! В прошлый раз Уинстон говорил, что они продержались четыре месяца и погибли только потому, что зазевались и не увидели признаки вспышки. Значит, они периодичны, а не постоянны. Все это он изложил Бренде.

И, естественно, получил послание идти куда подальше, но не наверх.

– Я знала, что ты отчаянная голова, Томас, но чтоб настолько? Жизнь – она одна, второй не будет, пойми уже. Ты и так, по-моему, задался целью сдохнуть как можно раньше, но без нас, окей? Откроешь люки – огонь проникнет сюда, ты и сам знаешь этот принцип.

– Канализации полны воды, кроме того, за все время, что мы торчим тут, я ни разу не слышал взрывов. Спорю, что и ты тоже. Даже когда мы были в бункере, до нас доносилось эхо, временами бункер вибрировал. А тут – ничего. Ты знаешь, все неспроста.

– Огонь высушит воду в мгновение ока, а то, что мы не слышим взрывов – не гарант. Мы глубоко под землей.

– Два метра – это не так уж глубоко.

– Он прав, – подал голос Ньют из своего темного угла, – я медленно зверею от этой темени, но знаешь что? Взрывов и правда не слышно. У нас заканчивается вода и лучина. Вылезти все равно придется. Так может, лучше сейчас, когда еще тихо?

Бренда облизала пересохшие губы в явном желании ответить, но смолчала. С Ньютом она предпочитала не спорить, тем более, что воды и правда осталось мало.

– Хорошо. Я туда не пойду.

– Я пойду, – спокойно сказал Ньют.

Томас округлил глаза.

– Эй! Это я предложил, а не ты, шенк. Я и пойду.

– Ты останешься.

– И не проси.

– Я не прошу, салага, я говорю, что ты останешься, и это не обсуждается. Я хряск, я все равно сдохну, и если там взрывы – хуже мне не будет. Ой, не надо делать такие глаза, только узнал что ли? Томми, если с тобой что-то случится… – Ньют вздохнул и продолжил будто через силу: – Я проверю и вернусь, если все нормально – пойдешь со мной.

Ньют похромал в сторону канализации, забрав вторую лампу и бурча что-то себе под нос. Томас даже не знал, что сказать в ответ. С потолка на нос ему упала капля и это, как ни странно, будто отрезвило его.

– А если там и правда взрывы? Если он умрет? Я должен идти за ним.

– Сядь на место, – рявкнула Бренда, – сиди на жопе ровно. Это его решение. Не смей отнимать у него этого. Помнишь? Соглашаться со всем.

– Соглашаться с его возможной смертью? По моей воле? – голос Томаса стал пронзительным, как ультразвук. – Ты с ума сошла?! Там могут быть взрывы, огонь, а он поперся туда! Один!

– Ты только что хотел рвануть туда первым и убеждал меня, что там ничего нет. Хватит истерить! Сядь, я сказала!

– Я не истерю, но Ньют…

– Ньют решил правильно. Он не дурак, даже с учетом того, что болезнь сжирает его мозги. По правде говоря, сжирает медленней, чем я полагала. Томас, прости, что я говорю тебе это, но он прав. Если там что-то есть, то… – Бренда запнулась и жалобно посмотрела на Томаса.

– … то лучше потерять заранее мертвого члена команды, чем живого. Это расчет, логика. Господи, как все сложно. Или слишком просто. Я… Вот и что мне теперь думать? Принять, что эта ряха паршивая готова отдать свою жизнь за меня? Бренда, что мне делать? – бессильно прошептал он. – Бренда, он же с ума сходит, так нельзя, так не должно быть.

Бренда нахмурилась, в темноте она казалась намного старше своих лет, да и лампа отбрасывала жуткие тени на ее лицо. Она осталась его единственным разумным другом в этом темном мире. Бренда долго не отвечала на его вопрос, только разглядывала кирпичную стенку.

– Он умирает. Конечно, на его месте я бы тоже сходила с ума от осознания, что со мной происходит. Никому не улыбается помирать заживо.

– Зачем он нарывался на Крысюка, – шептал Томас в ужасе, – идиот, кретин, он не знал, с кем связывался… Молчал бы, был бы более вменяемым. Он бы не сделал его больным, а все из-за меня.

Бренда непонимающе уставилась на него.

– Ты-то тут причем? Ты учительский любимчик, тебе вообще ничего не грозило бы, если б сам следом за ним не шагнул.

В темноте не было видно, как по лицу Томаса скользнула жуткая ухмылка.

– Скажешь, я пустил свою жизнь к херам, когда отправился за ним? Не нужно было этого делать? Идти следом за калекой?

– Нет, Томас, – сказала Бренда тихо и серьезно, – я считаю, ты поступил верно. Так поступают настоящие друзья. Так поступают люди, которые умеют любить. Я бы так не смогла.

– Не смогла, а сделала. Поперлась же вместе с нами. Должен ли я принять это как признание в твоих нежных чувствах?

– Ой, заткнись. Вы же такие кретины, что без меня и дня не протянете.

– Правда? Хочешь поспорить?

– Эй, вы, – Ньют уже стоял в проходе и весело смотрел на Томаса, – там ничего нет! Ура?

– Ура, – вяло отозвалась Бренда.

– Собирай манатки, Томми, мы идем за наживой.

Томас подскочил еще раньше, чем Ньют закончил фразу. Помахал рукой Бренде и двинулся по темному коридору вверх следом за другом. Шли в молчании, только под кроссовками противно шлепала вода, да с потолка непрерывно капало. Наконец, Ньют остановился и подпрыгнул, одновременно ударяя кулаком куда-то вверх. Железо жалобно звякнуло, словно прося оставить его в покое. Ньют не отставал, и после нескольких прыжков люк сдался.

Ослепительный свет – вот что резануло Томасу глаза в первый момент. Белый, точно свежие простыни, неожиданно ясный. Томас дважды проморгался, прежде чем смог сориентироваться где он и что вообще происходит. Жара спала, ветра тоже не было. Ньют уже вылез и протянул ему руку. Крепко ухватившись за нее, Томас выбрался следом.

– Я не хотел говорить этого при Бренде, но все выглядит так, будто никаких взрывов и не было. И не будет, судя по всему. Сам посмотри, – Ньют нахмурился, точно пытался решить заковыристую задачку, – неспроста это, ой неспроста.

На площади было тихо. Не было ни ветра, что в самый первый их день, солнце не жарило, как обезумевшее. Мимо Томаса щебеча пролетела маленькая птичка и уселась на провода. Кое-где виднелись блестящие лужи – следы недавнего дождя. Деревья нарядились в зеленые мантии, безоблачное небо словно призывало пройтись. Все выглядело… мирно.

– Слишком. Слишком хорошо, – отозвался Томас.

– Вот и я так думаю, – согласился Ньют, – а потому по магазинам и вниз.

Томас едва не прикусил себе язык: только выбрался из этой норы и тут же обратно.

В магазинах, да и домах все так же оставалась и еда и вода. Никаких признаков присутствия других людей не было. Взяв лучины, масло и бутыли с водой, Ньют уже собирался идти обратно, как Томас взмолился:

– Не сейчас! Пожалуйста! Давай посидим здесь хоть немножко!

На краткую секунду ему кажется, что Ньют не останется. Настоит на своем, а он, верный своему слову, согласится с ним. Но он улыбается. Широко так, искренне, что сердце Томаса плавится, точно горячий воск. Он не видел эту улыбку с тех пор, как Ньют заболел. Как же сильно он скучал по ней.

– Лады, Томми, уговорил. Пошли на крыши.

Подниматься вверх, на последние этажи высотки, с поклажей не самое приятное занятие, Томас в этом убедился. Спина ныла адски, они то и дело останавливались передохнуть. Наконец Ньют снял и без того открытый замок с железной массивной двери на крышу. Томас вздохнул свободно. И ахнул. Ньют замер рядом.

Массивные горы, что открывались перед ними, не оставляли никаких сомнений: взрывов не было. Да и быть не могло. Темный, насыщенного миртового цвета лес, что стоял неприступной стеной у пригорья, теперь разросся и подошел почти вплотную к городу. Парни и отсюда могли различить сосенки и пихты, которые, вне всякого сомнения, не знали недостатка в воде. С вершины маленькой горы сорвалось темное облако и с криками исчезло в зелени леса – горные птицы. И Томас мог поклясться, что услышал рев медведя где-то вдалеке.

– Твою м… – начал Ньют и умолк.

– Нам нужно выбираться из города, – отрешенно, не сводя глаз с открывшегося им рая, продолжил Томас, – сегодня же.

– Позже.

Ньют сел по-турецки на пол и достал пакет с чипсами. Томас быстро вырвал у него еду.

– Хватит жрать. Бренда внизу голодает.

– Ты сядь, Томми, а то нервничаешь больше моего.

Томас решил последовать его совету. Подул легкий ветерок, что слегка взъерошил его волосы, вынудил чихнуть. Пахло пылью, цементом и хвоей. Ньют смотрел прямо вперед, на горы, чьи белоснежные вершины бередили воображение.

– Когда мы поговорим об этом? – вдруг спросил он.

– О чем? – удивился Томас.

– О том, что произошло во втором испытании. О том, что тебе нужно уйти и оставить меня.

– Никогда, – отрезал Томас, – о первом – ради Бога, о втором – забудь нахрен.

Ньют невесело улыбнулся, как бы показывая, что вторая тема пока просто отложена про запас, но далеко не завершена.

– Томми, ты меня за дурака держишь? Я, может, и больной, но не настолько. А скоро буду. Я чувствую это, осталось немного. Я… слышу какие-то голоса, они говорят мне, что делать, прямо сейчас они говорят мне приложить тебя головой о косяк или сбросить с крыши. Как думаешь, каких сил мне стоит не слушать их, Томми? Как думаешь, как много мне еще страдать от того, что ты рядом?

Томас нервно дергал пакетик с чипсами за уголок и сосредоточенно думал. Думал, думал, думал. Размышление – лучшее лекарство, когда ничего другого не остается.

– Ты должен держаться за то, что у тебя есть. Не терять себя, мы поможем. Ты неплохо справляешься. Мы с Брендой тебя не оставим.

– А следовало бы. Томми, – Ньют задохнулся, протянул руку к Томасу, но тут же отдернул ее обратно, – Томми, я не отказываюсь от своих слов во втором испытании. Чтобы ты знал.

– Я знаю. По-моему, все знают. Радует, что хотя бы сейчас мы одни и можем всласть поболтать о том, как ты уговариваешь меня свалить, а я отказываюсь. Лучше бы Соня сейчас нас прервала.

Ньют хохотнул, не выдержав, но моментом посерьезнел.

– Тебе нужно уйти. Я умру. Конец сказки.

– Ты слишком рано прощаешься. Я от тебя не отстану. Я тебя не брошу.

– Должен!

– Нет!

– Пожалуйста! Дай мне сдохнуть спокойно!

– Нет! Ты не отказываешься от своих слов, так с чего мне отказываться? Нет. И не проси.

Ньют зарычал и в раздражении пнул ни в чем не повинный мешок с бутылями.

– Ты хоть представляешь, чего мне стоит прямо сейчас не убить тебя?!

– Это не ты, – горячо возразил Томас, – ты меня не тронешь. Ты себе не простишь.

– Потому и прошу проваливать подобру-поздорову, пока я еще соображаю.

– Видимо, недостаточно, чтобы понять, что я буду тут до самого конца.

Из головы совершенно вылетели наставления Бренды со всем соглашаться – ну уж нет, не в этот раз и не в этом вопросе. Ньют с минуту молча разглядывал его, покусывая губы, всматривался в каждую черточку, точно искал что-то ему одному известное, а затем мотнул головой, будто что-то решив для себя.

– Томми?

– Да?

– Ты не будешь против, если я тебя типа поцелую?

Томас прыснул в кулак, Ньют же выглядел сосредоточенным и растерянным одновременно. Парень быстро оборвал себя: похоже, он не шутил и действительно что-то задумал.

– Валяй, – согласился Томас осторожно.

Он закрыл глаза совершенно непроизвольно, скорее, по привычке. Почувствовал легкое прикосновение к своей щеке и едва сдержался, чтобы не накрыть руку своей. Ньют сначала легонько прикоснулся к его губам, затем резко отстранился, едва не вызвав у Томаса вопль «Еще!». Второй раз Ньют был уже смелее и целовал ощутимо крепче, но все так же нежно: провел языком по сухим губам, пробуя Томаса на вкус. Затем углубил поцелуй, сначала слегка резко проникнув в рот к Томасу, затем, как бы извиняясь, нежно лаская его язык. Томас даже замычал от удовольствия, стараясь не отставать. Запустил руку в длинные волосы, прижал Ньюта поближе к себе, словно намереваясь слиться с ним в одно.

Ньют, вроде, был не против.

Вроде бы.

– Обещай мне, – прошептал он, оторвавшись от Томаса и пытаясь отдышаться, – ты уйдешь, как только мы закончим.

Томас с болью посмотрел на него.

– Нет. Не проси.

Ньют хитро улыбнулся.

– Тогда я не буду продолжать.

Томас, порядочно разозленный, решил взять инициативу в свои руки. Теперь он первый начал целовать Ньюта: жадно, настойчиво, пылко, чувствуя, как разгоняется кровь от одного только прикосновения к нему. Не для того, чтобы потом свалить, он так долго ждал, так мечтал об этом моменте: Ньют в его руках, прекрасный, как греческий бог: высокий, сильный, мудрый. Нет, никогда он от него не уйдет. Губы Ньюта буквально сводили его с ума: мягкие, податливые, не приторно сахарные, как у Терезы, скорее, с перчинкой. Когда Ньют пустил в ход руки, задирая его футболку, касаясь теплыми пальцами холодной кожи, Томас зашипел и попытался сдержать стон. Ньют захихикал и продолжил вжимать Томаса в себя, шаря руками по всему телу. Закусил губами мочку уха, добрался до торса Томаса и вновь едва не рассмеялся – до него самого ему было далеко. Томас задыхался и бился в его руках, точно рыба об лед, было совершенно ясно, что в отличие от Ньюта, он слабо представлял себе, что нужно делать. Ньют неожиданно почувствовал еще большее тепло: Томас не был так испорчен, как он сам.

Чертова романтичная принцесса.

Грудь и шея Томаса багровела от обилия засосов, он мелко дрожал, стоило Ньюту опуститься чуть ниже. Он мягко надавил рукой на грудь Томаса, приказывая ему лечь. Тот тут же повиновался, умудряясь не разрывать поцелуй. «Быстро учится», – снисходительно подумал Ньют, лаская языком ключицы, руками проводя по торсу. Томас старался не отставать, потянулся руками к шнуркам на поясе Ньюта и попытался развязать. Пальцы била крупная дрожь, сильно отвлекало и то, что Ньют не давал ему и секунды передышки: покусывал шею, рукой гладил уже заметно затвердевший член.

– Остановись, – прошептал Томас хрипло и так тихо, что сам не расслышал, – я не могу… дыша… ааать.

Ньют гортанно рассмеялся и, снисходительно отбросив руки Томаса, сам развязал пояс. Он так же быстро стянул футболку с себя и Томаса, который старался хоть в чем-то ему помогать. Движения Ньюта были плавными и уверенными, Томас неотрывно следил за ним, облизывая губы, картина, что ни говорю, возбуждала его еще больше («Хотя куда уж больше», – думалось ему). Он всегда видел красоту Ньюта, но сейчас словно узрел в первый раз и эту молочную кожу с темными венами под ней, и мускулы на его руках, каких в помине не было у него самого. По телу Томаса словно прошелся разряд тока, он очень точно осознал, что хочет Ньюта. Сейчас. Немедленно. Сию секунду и никак не позже.

Ньют, словно услышав его мысли, навалился на него всем телом, вдавливая в бетонный пол, но Томасу, если честно, было откровенно пофиг. Ему было хорошо, он не хотел, чтобы это заканчивалось, не хотел, чтобы Ньют переставал гладить его член сквозь тонкую ткань штанов и трусов, чтобы никогда не отрывался от его губ. Ньют аккуратно спустил свои джинсы и, взяв руку Томаса, направил его. Томас едва не прокусил Ньюту губу от возбуждения и попытался повторять движения Ньюта. Наверное, выходило неплохо, если судить по тому, что дыхание Ньюта начало сбиваться, а сам он то и дело отрывался от губ Томаса, чтобы отдышаться.

– Ты хочешь этого? – прошипел он ему в ухо. Томас горячо закивал и хотел продолжить, но Ньют схватил его руку.

– Даа.

– Тогда обещай.

Томас застонал, но уже не от возбуждения, а от разочарования.

– Я думал, мы уже все решили.

Ньют сощурился и сменил тактику. Прошелся поцелуями от губ до ключиц, ласкал языком соски, не забывал при этом и обводить тело Томаса руками.

– Это нечестно, – прошипел тот обиженно, – я хочу, хочу…

– Скажи «да», и мы продолжим, – непреклонный тон Ньюта говорил, что он-то уж прекрасно себя контролирует и дальше не пойдет. Лучше бы болезнь контролировал так же.

– Скажи «да», – прошептал Ньют ему на ухо, прикусывая мочку, – пообещай.

– Хорошо, – брякнул Томас раньше, чем успел подумать. Глаза Ньюта радостно заблестели.

– Ты мне пообещал. Тогда приступим, – деловито, как настоящий хирург, заявил он.

«Черт с ним», – подумал Томас. С этим всегда можно разобраться позже.

Он снова потянулся к трусам Ньюта и, наконец, освободил его от этой ненужной детали. Охнул, но тут же исправился, перевернув Ньюта на спину и, оказавшись сверху, вбирает сразу до основания. Ньют где-то задыхается и звонко, но коротко хохочет.

– Тише, ковбой, не подавись.

Томас протестующее мычит, Ньют бьется головой о пол, выгибаясь под совершенно невообразимым углом, и думает, как же это невероятно и как отличается от всего, что он делал раньше. Он запускает руку в темные волосы Томаса, который выводит языком восьмерки, помогает себе руками, а потом поднимает глаза на Ньюта, и мир того рушится в то же мгновение, потому что думает, какой же он дебил, если не занимался этим раньше, как много времени он упустил и дожал до последнего мгновения, когда не может дать Томми того же. Ньюта бьет крупная дрожь, в паху наливается тяжесть, он просит Томаса остановиться, иначе он сейчас спустит прямо ему в рот. Томас нехотя подчиняется.

– Перевернись, – командует Ньют, добавляя в голос нежности. Не говорить же Томасу, что он совершенно не прочь отодрать его и так, насухую. Хотя и он, вроде бы, не прочь. – Я буду осторожен. Просто расслабься.

Томас дрожит, но послушно слезает с Ньюта и переворачивается на живот. Взору того открывается удивительно аппетитная картина. Ньют быстро стаскивает с Томаса трусы, принимается целовать спину, оставляя алые засосы-метки и на ней. Томас часто-часто дышит, опирается руками о бетонный пол, но руки его слабо держат. Он всхлипывает, когда Ньют вводит сначала один палец, затем добавляет второй, третий. Не сказать, что это то, чего он ожидал, но все представлялось куда приятней.

– Расслабься, Томми, – мягко говорит Ньют, целуя его в щеку, – пожалуйста.

Томас судорожно кивает и зажмуривается, когда Ньют входит в него – медленно, поначалу просто растягивая. На глазах сами собой выступают слезы, если бы Ньют не поддерживал его, он бы уже поцеловал пол – руки не держали совсем. Ньют начал двигаться – плавно, аккуратно, как можно медленней, но Томас все равно ерзал и не мог успокоиться. Было не просто больно – было охренеть как больно. Ньют будто почувствовал и замер. Развернул Томаса к себе, ласково и нежно поцеловал.

– Ты мне доверяешь?

Томас закивал, раскрывая глаза пошире, чтобы скрыть слезы.

– Тогда расслабься. Иначе будет больно. Просто расслабься.

Ньют вошел в Томаса до упора, потом снова начал медленно двигаться. Расслабиться Томасу удалось не сразу, но как только он переступил через себя, то почувствовал, что в паху у него буквально завязывается узел из странных чувств, эмоций и похоти. По всему телу прошлись мурашки, приятное возбуждение. Больше не было больно, но отчаянно хотелось еще. Теперь он сам двигался навстречу Ньюту, попутно шепча то его имя, то что-то несуразное.

Томас почувствовал, как Ньют ускоряет темп, начиная просто долбиться в него. Он до синяков сжимал руки у него на плечах, покрывал поцелуями каждый сантиметр его тела. Ньют схватил Томаса за волосы и потянул на себя, требуя, чтобы тот кричал его имя – и Томас повиновался, как всегда. Ньют буквально сходил с ума от того, как хрипло и соблазнительно выкрикивал Томас его имя, как громко стонал и выгибался под ним, как никто другой. Никого до него Ньют так сильно не хотел. Он трахал Томаса во всех смыслах этого слова, не как шлюху, а так, как всегда хотелось именно им двоим. Томми был его, хотя бы на короткое время, но его – целиком и полностью. Томми верил ему, любил его, он обещал… От осознания всей прелести этого Ньют почувствовал, как тяжесть внизу живота начала болеть и понял, что близок к разрядке.

– Томми… я сейчас…

– Я тоже, – прошептал Томас, прокусывая губу до крови и водя по возбужденному члену рукой. Он кончил первым, следом за ним, подмахнув еще пару раз, не выдержал и Ньют. Еще минуту они так и стояли, пытаясь осознать случившееся, потом Ньют молча отстранился и быстро оделся. Томас, последовавший его примеру, смотрел на него глазами брошенного ребенка.

– И все?

– Тебе мало? – отозвался Ньют.

– Я не об этом. Это все? Все, что ты мне теперь скажешь?

У Ньюта сердце рвалось от того, что он собирался сделать, но выхода не было. Он уже давно понял, что из-за Томаса его сердце превратилось в мишень для дротиков, которые он сам и бросал.

– Да. Ты мне обещал уйти. Уходи.

Томас выглядел так, будто ему залепили пощечину.

– Ты совсем охренел, да?..

– Томми, однажды, и это было недавно, я попросил тебя кое о чем, эту просьбу ты пропустил мимо ушей. Я хотел убить тебя. Я хочу этого сейчас. Если не хочешь сдохнуть прямо на этом месте – проваливай.

– О чем ты говоришь?

– О моей записке, ты, идиот!

Томас непонимающе уставился на него. Затем осознание ударило по нему пыльным мешком.

– О… я забыл.

– Я не сомневаюсь! Один раз ты подвел меня. А теперь будь добр: бери жратву и сваливайте с Брендой в леса. Я останусь здесь.

– Ньют, ты не можешь. Я не хотел тебе обещать.

– ПРОВАЛИВАЙ! – заорал Ньют, не выдержав; затем собрался и совершенно спокойно добавил: – А если вернешься – я убью тебя. Я тебе это обещаю.

Где-то в глубине его сознания начала просыпаться болезнь и неумение себя контролировать. Томас выглядел на удивление спокойным и грустным. Он молча поднял мешок с бутылями и лучиной, так же молча спустился вниз.

Уже на лестнице Томас потянулся к карману, достал все еще аккуратный конвертик. быстро вскрыл его, пробежал глазами, смял и выбросил. Поднял глаза к потолку, попытался сморгнуть слезы.

“Убей меня. Если ты когда либо был моим другом, убей меня”.

Томас уходит так быстро, как позволяют его ноги. Бежит, несется, не обращая внимания на тяжесть за спиной, поднимает Бренду и зовет с собой. Бежит от страшной просьбы, приказа, что оставил ему Ньют.

Вновь подул легкий ветер, на нос Ньюту приземлилась иголка. Он неотрывно наблюдал за северной дорогой, которой шли две маленькие фигурки. Шли в леса. Оставляя его одного.

***

– Куда ты идешь? – окликнул Томас Бренду, которая крадучись двигалась с их маленького лагеря. Она замерла на месте и виновато развернулась.

– Куда ты идешь? – повторил он вопрос.

– В город, – промямлила она, – нам нужен свет.

– Наберем сосновой смолы и разведем костер.

– Нечем разводить, Томми.

Томас моментом вспыхнул, Бренда сжалась, мгновенно осознав свою ошибку.

– Не называй меня так.

– Я быстро. Туда и обратно.

– Нет, ты не пойдешь туда. Я пойду.

Глаза Бренды расширились от ужаса. Этот месяц она жила как на иголках, стараясь не ссориться с Томасом и хоть как-то развеселить его, но ничего не выходило. Он то рвался назад в Денвер, то предлагал самые невероятные пути выживания здесь, в лесах, без помощи города. На самом деле Бренда прекрасно знала причину его расстройства. Эта причина пинками выгнала его из города и пригрозила убить, если вновь появится на горизонте.

Конечно, Томас рванет туда, как только подвернется случай.

– Томас, не ходи, пожалуйста! Пожалуйста, останься здесь со мной!

Он завязывает кроссовки, чмокает ее в щеку на прощанье и бежит, даже не оборачиваясь, не видя, что Бренда припустила следом. Все равно она не догонит его быстро. Бегуну, такому, как он или Минхо, расстояние в десять миль – плевое дело. До Денвера он добирается скоро, так же быстро бежит за спичками и лучиной в магазины. Нарочно гремит всем, чем может и поднимает как можно больше шума.

Может, он выйдет. Может, он покажется, увидит его…

Томас останавливается как вкопанный, разом забывая о том, что минуту назад яростно желал встречи.

Это не было Ньютом. Это – смотрело на него бешеными глазами, в которых было единственное желание – убить. Растерзать. Разорвать. Волосы Ньюта – его чудесные, длинные волосы – висели спутанными клоками, кое-где вырванные с корнем. Весь в синяках и ссадинах, он представлял собой весьма прискорбное зрелище. Похоже, болезнь окончательно овладела им, и Ньют превратился в самого настоящего хряска. Томас на автомате проверил пистолет за поясом, что всегда носил с собой. Затем вздохнул и двинулся к старому другу.

Он остановился, не доходя до Ньюта. На того было страшно смотреть, а больше всего его пугало дикое выражение глаз – безумных, воспалённых глаз смертельно больного.

– Привет, Ньют. Это я, Томас. Ты же ещё помнишь меня, да?

Взгляд Ньюта внезапно прояснился. Томас даже споткнулся от изумления.

– Конечно, я помню тебя, Томми! Ещё как, чёрт тебя побери, помню! Ты навалял на мою записку и заявился ко мне обратно в Денвер. Добро пожаловать!

– Я пришел за лучиной и едой. Скоро уйду, если так бешу тебя. Но ты вроде как сейчас нормальный.

Вранье, откровенное вранье, и оба это понимают.

– Я не знаю, что творится со мной сейчас, но соображаю я все хуже. Но помню, что сказал тебе тогда. Обещание за обещание.

Томас похолодел. Бренда еще далеко, ему никто не поможет, если Ньют захочет убить его. Тот наклонил голову на бок, губы дергались, точно у сумасшедшего. «Он и есть сумасшедший», – с ужасом и жалостью подумал Томас.

– Ньют, идем со мной. Мы помогали тебе. Посмотри на себя…

– Убирайся, Томми. Пошёл вон!

– Давай уйдём вместе! – умолял Томас. – Я свяжу тебя, если тебе так будет спокойнее…

Лицо Ньюта вдруг исказилось от бешенства.

– Заткнись, долбаный предатель! – яростно закричал он. – Ты прочёл мою записку? Ты даже в такой вшивой мелочи не хочешь мне помочь! Всё в герои метишь, как всегда? Я тебя ненавижу, сволочь! И всегда ненавидел!

«Он не понимает, что говорит, – твердил себе Томас, – не понимает, не понимает…»

– Ньют…

– Это всё ты виноват! Почему ты не остановил их, когда Крысюк подставил меня, когда сделал меня больным? Только меня! Ты мог что-нибудь придумать! Но нет! Тебе проще отдать меня на растерзание этим ублюдкам из ПОРОКа, чтобы они издевались надо мной, и все из-за тебя! Ты ни разу не вступился за меня! Ни одного гребаного раза! Тебе всегда было проще сделать, как тебе велят! Что, не нравится?!

Лицо Ньюта побагровело, изо рта летела слюна. Сжав кулаки, он медленно двинулся вперёд.

Томаса будто парализовала от обидных, но правдивых слов. А еще от осознания, что Ньют сейчас убьет его. Точно убьет.

– Ньют, не надо, остановись! Послушай меня. Я знаю, что там, в душе, ты всё тот же Ньют, мой друг, услышь меня! Ньют, вспомни второе испытание, вспомни, что ты сказал мне! Через что мы прошли, через что ты прошел! Пожалуйста, услышь меня!

– Я ненавижу тебя, Томми, ненавижу! – Ньют был теперь всего в нескольких футах от него, и Томас отступил на пару шагов. Жалость и боль за друга уступила место страху. А тот продолжал выкрикивать: – Ненавижу, ненавижу, ненавижу! Я столько для тебя сделал, через такую кучу плюка прошёл в долбаном Лабиринте, Топке, я просрал свою жизнь из-за того, что всегда был рядом с тобой, я пустил все под откос ради тебя, а ты не можешь оказать мне одну-единственную дерьмовую услугу! Ведь это же всё, о чём я тебя просил! Смотреть не могу на твою грёбаную харю!

Ньют с диким воплем бросился на него. Томас застыл в ступоре, а его друг налетел на него, повалил на землю. Он упал, хватая ртом воздух. Ньют налёг на него всем своим весом.

– Надо бы вырвать у тебя зенки, – орал он, брызжа слюной. – Дать тебе урок, полечить от глупости! За каким чёртом ты сюда припёрся? Ожидал, что я тебе на шею брошусь? А? Хотелось посидеть и повспоминать добрые старые деньки в хваробах Джакарты, а? Хочешь знать, почему я так вел себя месяц назад, Томми? А? Хочешь?

Томас отчаянно закивал головой, надеясь выиграть время и ощупывая свободной рукой пистолет. Где же Бренда, почему она так долго…

– Правда в том, что я никогда не любил тебя, Томми. Хотел – может быть, ты стал очередным экспонатом в моей коллекции шлюх. Из тебя получилась хорошая шлюха, Томми, можешь быть горд.

Томас проглотил оскорбление молча. Ньют внезапно извернулся, ухватил руку Томаса, сжимавшую оружие, и дёрнул её на себя, так что дуло упёрлось прямо ему в лоб.