Текст книги "Mascarade (СИ)"
Автор книги: Rex_Noctis
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Не факт, конечно, что он и в постели не продолжит свою трескотню.
– Кто такой Шон?
– Склочная баба, в результате какого-то умысла природы родившаяся мужчиной. Вы еще познакомитесь!
– Уже в предвкушении, – я открыл один глаз, потом, помедлив, второй. Тори внимательно смотрел на меня, словно бы подозревая, что я ему мерещусь.
– И как часто ты занимаешься… тест-драйвом? – не без яда поинтересовался я.
– Да не приходилось как-то, – улыбаясь, ответил Тори. – В основном те, кто приходят сюда, знают, куда именно и зачем они пришли. Так что мне повезло, что я оказался рядом… – его левая рука скользнула вниз, по моей груди.
– Ты решил начать с барной стойки? – спросил я, стараясь, чтобы голос звучал насмешливо, а не заинтересованно.
– С ума сошел? Мэтью нас прикончит за осквернение святая святых, – его беззаботный смех звучал слишком уж хрипло, чтобы я поверил в эту беззаботность.
Он врет. Я вру. Все врут. Эмоции сплошь такие ненужные и фальшивые, что хочется забить на волю к жизни и стать кактусом на чьем-нибудь подоконнике.
====== Глава 2. Il n’ya pas de perfection dans le monde ======
Комментарий к Глава 2. Il n'ya pas de perfection dans le monde (1) il n'ya pas de perfection dans le monde (фр.) – нет в мире совершенства.
«Нельзя ли перевернуть все ценности? И, может быть, добро есть зло? А Бог – выдумка и ухищрение дьявола? И, может быть, в последней своей основе все ложно? И если мы обмануты, то не мы ли, в силу того же самого, и обманщики? И не должны ли мы быть обманщиками?» – такие мысли отвращают и совращают его все дальше и дальше в сторону. Одиночество окружает и оцепляет его, становится все грознее, удушливей, томительней, эта ужасная богиня и mater saeva cupidinum – но кто еще знает нынче, что такое одиночество?..
13 сентября, 2002 год
– Деточка, – грудным голосом протянула женщина, покачивая узкой ступней, обутой в лаковую черную туфлю на дикой шпильке и такой же дикой платформе. – Унисекс нынче не в моде.
Лиз и бровью не повела – она никогда не была тем человеком, которого можно уязвить. Тем более тридцатисемилетней дамочке в пунцовом мини.
– Вам, миссис Фонтэйн, не понять нынешней актуальности дресс-кода.
– Да стоит ли вообще пытаться? – Бриджит Фонтэйн возвела к потолку свои раскосые зеленые очи, после чего доверительно улыбнулась. – Я скажу вам больше: дресс-код не способствует личной жизни! Вы такая очаровательная девушка, мисс Хаммонд, но, – Бриджит указала мундштуком на левую руку следователя, – колечка на вашем безымянном пальце что-то не видать! Не боитесь остаться старой девой, Элизабет? Сколько вам лет?
– Двадцать восемь, миссис Фонтэйн. Весьма трогательно с вашей стороны заботиться о моем семейном благополучии, – Лиз холодно улыбнулась. – Итак, могу я задать вам несколько вопросов?
– Разумеется, мисс Хаммонд. Я вся к вашим услугам… Не возражаете? – получив кивок, Бриджит поднесла зажигалку к кончику тонкой дамской сигареты.
– Вам знаком этот человек? – Лиз протянула ей фотографию. Кукольно-тонкие брови чуть дернулись, отчего девушка позволила себе едва заметную усмешку.
«Слава Богу, я вырвала это дело у Нортона. Он становится просто шелковым, когда беседует с дамочками вроде Фонтэйн…» – подумала она с легким оттенком превосходства. Элизабет Хаммонд давно не вела следствия, занимаясь лишь психологической составляющей уголовных дел. Впрочем, Гвилима долго уговаривать не пришлось, а Джефф со своей истеричной супругой умотал в отпуск.
– Деточка, – Бриджит сверкнула очередной голливудской улыбкой. – С чего ты взяла, что я его знаю? Вполне привлекательный молодой человек, но я для него малость старовата…
– Он был изнасилован и убит в номере отеля. Общий характер преступления также склоняет следствие к очевидным выводам, – Лиз чуть подалась вперед через стол к Бриджит. – Миссис Фонтэйн, убитый был вашим клиентом?
– Допустим, – снисходительно бросила Бриджит. – Но не думаю, что на это способен кто-то из моих мальчиков. Они у меня нежные натуры, знаете ли!
Лиз недаром изучала психологию столько лет. Но всё же она затруднилась бы сейчас сказать – паясничает Бриджит или всерьез выгораживает своих так называемых работников.
– Миссис Фонтэйн… Я осведомлена о том, что вы с каждым своим клиентом договариваетесь лично.
– Что ж, ладно. Его зовут Джейк Форестер.
25 июля, 2000 год
– Привет, Алфи, – задорно ухмыляясь, Матушка Бриджит щелкнула колесиком зажигалки. – Сигаретку?
– Спасибо, мадам, – я покачал головой, отказываясь.
– Что за склонность к эксцентрике? Зови меня просто Бридж, – отмахнулась она. – Отлично выглядишь, кстати.
Я покосился на большое зеркало в углу ее кабинета. Не сказать, что я блещу оригинальностью – льняная рубашка навыпуск, брюки, легкие летние туфли.
– Просто, я как ты, Бридж, – неотразим всегда, – невинно улыбаясь, я пожал плечами. Бриджит расхохоталась.
– В точку, милый! – отдышавшись, она снова взглянула на меня. – Ну, как ты, готов к первому рабочему дню?
– Да уж, Тори постарался, – я мрачно усмехнулся. – Тем не менее, я до сих пор в шоке от того, что делаю. Строгое воспитание, знаешь ли.
Бридж понимающе закивала. Еще бы тут не кивать – меня Тори три дня подряд не выпускал из постели, она наверняка в курсе. Потом сжалился: мол, клиенты не любят такой откровенно затраханный товар.
– Смотри в оба – твое общение с Викторио может настроить некоторых против тебя. Они с Шоном друг друга не переваривают. А Шон, в свою очередь, не последний человек среди мальчиков. Но, как ни крути, парни уживаются друг с другом лучше, чем девчонки. Поэтому и предпочитаю их компанию.
– Я всё понял.
– Вот и умница! Тебе, конечно, повезло – у нас сегодня как раз ежегодный аукцион. Есть возможность заработать как за неделю. Ты, главное, не робей.
– Хватит, Бриджит. Я прекрасно знал, на что иду. В конце концов, я отдамся не в подворотне за двадцать баксов, – должно же хоть что-то в этой ситуации играть роль положительной стороны? Бридж задумчиво посмотрела на меня сквозь бокал.
– Еще не известно, что хуже, Алфи… ты, главное, не забудь однажды, что тебе нужно пойти дальше. Многие забывают, – она поспешно затушила сигарету и встала. – А теперь идем, милый, представлю тебя мальчикам как положено.
Я шел следом за Бридж, оглядывая обстановку. Это здание было куда круче «Мятной полуночи», и тянуло на небольшой отель. В голове невольно мелькнула мысль: а где же Бридж взяла столько денег, чтобы так продвинуться, да еще и на несколько борделей, которые «клубы»? Надо будет у Тори спросить…
Матушка привела меня в комнату, уставленную всевозможной мебелью и увешанную разнокалиберными зеркалами. Поморщившись от ударившей в нос смеси неизменно дорогого, но не единого в своей приятности парфюма, я оглядел компанию симпатичных парней разного типа внешности, в возрасте примерно от восемнадцати до двадцати восьми лет. Почти все пялились на меня с каким-то недобрым видом, но, как предупреждал Тори, это была нормальная реакция «девочек» на симпатичного парня.
– Привет, мальчики! А у нас пополнение! Знакомьтесь: Альфред, – стараюсь не засмеяться – звучит-то как! Некоторые здешние хаслеры меняли имена, но я словно бы захотел поиграть с судьбой. К тому же мое имя идеально подходило для образа, которого я собирался придерживаться.
Придерживаться образа… Боже, я как будто собираюсь принять участие в шоу трансвеститов.
– Итак, сегодня у нас ежегодный аукцион в честь годовщины основания…
Я быстренько ретировался поближе к Викторио.
– Инструктаж получил? – ехидно поинтересовался он. Я кивнул и уселся прямо на стол, небрежным движением расстегнув парочку верхних пуговиц. Жарковато тут.
Проведя своеобразную воспитательную беседу, Бриджит торопливо скрылась за дверью. «Милые мальчики» оживленно переговаривались, поглядывая на меня с интервалом раз в десять секунд. Опять же, мне не привыкать.
– Эй, новенький, – протянул какой-то парень. Я чуть вскинул брови и оглядел его. Он был выше меня (увы, как и многие здесь), пошире в кости и выглядел заметно старше. Довольно смазливое, загорелое лицо, тонкие темные брови, колючие серо-голубые глаза. Ничего особенного, не считая светлых волос, длинных и довольно густых. Обесцвеченные и чуть затонированные, что лично у меня не вызывало восторга; тем не менее видна была работа профессионального парикмахера – тон близок к моему, но более желтоватый. Вообще я пришел к выводу, что он похож на транссексуала – этакий ходячий укор гормональным препаратам.
– Я тебя слушаю, – нейтрально произнес я. Судя по чуть скривившимся губам, этот субъект ждал к себе более пристального внимания. Ну, его право ждать, верить и надеяться.
– Я Шон, – сообщил он, усмехаясь, и протянул мне руку. Что ж, пришлось ответить тем же. Неожиданно Шон притянул меня к себе поближе.
– А ты хорошенький! Я бы даже сказал: красивый, – черт тебя побери, только этого мне и не хватало. Холодно улыбнувшись, я решительно выдернул руку. Шон снисходительно засмеялся.
– Видали? Не успел начать работу, а уже цену себе набивает!
Нет, детка, со мной не надо так разговаривать. Я обижусь и похороню тебя под плинтусом.
– О чём ты, Шон? – удивился я, изящно откинув с глаз отросшую за два месяца челку. – Ты просто не в моем вкусе. Не люблю блондинок!
Послышались смешки. Тори и вовсе засмеялся на всю комнату. У Шона заметно поубавилось спеси.
– А сам-то ты кто?! Рыжий что ли?!
– Я похож на нарцисса? Отнюдь, не имею привычки дрочить по вечерам на себя любимого! В общем, всё, мисс Америка, ты меня достал. Иди носик припудри.
С этими словами я эффектно повернулся к хихикающему Тори в уже наполовину застегнутой рубашке.
– Придурок! – Шон надул губы и с крайне оскорбленным видом удалился.
Под пристальными взглядами я переоделся в костюм, захваченный с собой – уже подогнанный будет смотреться лучше, чем подобранный здесь. После этого взял расческу с мелкими зубчиками и привел свои непослушные волосы в условный порядок, разделив их пробором. Критически оглядел слащавого мальчика из зазеркалья, своего вечного спутника по жизни. Что ж, выгляжу вполне презентабельно – хоть сейчас к шесту, показывать стриптиз на офисную тему. Старые извращенцы должны оценить.
– Э-э-э… – я нерешительно окинул взглядом неприличное разнообразие косметики. Тори усмехнулся и, покачав головой, усадил меня обратно на стол.
– Напомни, пожалуйста, чтобы я научил тебя краситься.
И вот, я, хлопая едва заметно накрашенными ресницами, обреченно зашагал навстречу судьбе. Тори меня чуть задержал, позволив остальным похватать подносы с шампанским и уйти. Шон раздраженно покосился на нас, прежде чем отчалить.
– Ну, ты как?
– Жить буду, – меланхолично протянул я. Тори приложил к моим губам один из фужеров.
– На, выпей.
Я в четыре глотка опустошил бокал. Тори слабо улыбнулся и завершил успокоительный сеанс мимолетным поцелуем.
– Я дождусь тебя утром, – он вручил мне поднос. – Идем, Матушка тебя будет раскручивать.
Покорно кивнув, я вошел в зал, где несколько парней что-то исполняли на инструментах. Хм, сразу видно, профессионалы. По ходу тут все разнорабочие, кроме разве что телефонных операторов – поражаюсь смекалке Бриджит на тему «Как сэкономить на персонале». Шон уже обретался на коленях какого-то кадра лет этак под пятьдесят. Этот везде успеет, ничего не скажешь… Пожалуй, не стоит списывать «мисс Америку» со счетов – у него многому можно научиться.
Я направился к Бридж, которая активно меня подзывала.
– Идите сюда, мальчики!
Она чуть приобняла меня за плечи.
– Вот, господа, тот самый молодой человек, о котором я говорила.
Мужчины откровенно разглядывали меня, заставив чуть покраснеть. Но это мне только на руку – я же новенький, весь из себя такой невинный. Тут же был Тори (куда ж без него, он, походу, всё время у Бридж на коротком поводке) и еще трое парней.
– Хорош! – хмыкнул грузный мужчина с немецким акцентом. – Сколько ты за него хочешь, Бриджит?
Я чувствую себя племенной кобылой. И мне это не слишком нравится, скажем прямо. Хочется пойти в душ и под горячей водой содрать с себя мочалкой кожу вместе с этими взглядами, липнущими к коже, словно пропитанная потом синтетическая футболка в душный июльский день.
– Признаться, мне интересно, в какую сумму меня оценят, сэр, – опередил я Бридж. Та одобрительно посмотрела на меня.
– А во сколько ты сам себя оцениваешь? – мягко поинтересовался более привлекательный сосед немца. Ему на вид было не больше тридцати, что в моих глазах, как любого восемнадцатилетнего парня, стало несомненным плюсом. Правильные, резкие черты лица, темные, зачесанные назад волосы, как-то недобро сверкающие черные глаза… Странное сочетание: британский акцент и жгучая, немного цыганская внешность.
Почему у меня такое ощущение, что мы уже встречались?
– Знаете, я плохо знаком с данной отраслью розничной торговли, – с печальным видом ответил я. Мой ответ вызвал бурное веселье. Матушка выглядела довольной, подобно обожравшейся кошке.
– Иди сюда, – отсмеявшись, позвал меня британец. Хорошо, что не тот суровый нордический дедушка, а то я еще морально не созрел для такого… Все еще смутно понимая, что же вытворяю, я очутился у него на коленях. Одна его рука по-хозяйски обняла меня за талию, другая легла на бедро.
Пока мне представляли остальных, я глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Так, Алфи, спокойно, все о’кей, могло быть гораздо хуже. Лет этак на пятьдесят.
– Не пугайся ты так, я не кусаюсь, – усмехнулся мужчина. – Как тебя зовут?
– Альфред, сэр, – я скромненько потупил глазки. Черт, мое идиотское поведение им действительно нравится. Но как кому-то может нравиться это?
– Альфред, значит… Я – Винсент, на случай, если ты опять захочешь назвать меня сэром. Итак, с какими же областями торговли ты знаком хорошо?
Довольный собой, я принялся разглагольствовать о сложности нынешней ситуации на сырьевом рынке и прочих темах, которые, как я знал, было принято обсуждать в подобном кругу. Да, занятия по бизнесу я терпеть не мог, но исправно посещал. У старых гомиков чуть челюсти не отвисли, но от комментариев они воздержались.
– Но вообще, господа, экономика – не мой конек! – добил я внимательно слушавших меня, большая часть которых наверняка была бизнесменами. У немца, которого, как выяснилось, звали Генрих, был донельзя глупый вид.
– То есть?
– О, увы, я человек гуманитарного уклона. Мои покойные родители были историками. Они привили мне любовь к искусству! – у Бридж был такой вид, будто она сейчас лопнет от едва сдерживаемого хохота.
– Где же ты получил столь обширное образование? – с интересом спросил худосочный американец в очках.
– В Итоне, – спокойно отозвался я. Тори с ужасом уставился на меня. Ноздри Бриджит чуть раздулись.
– Я стипендиат, – добавил я с усмешкой. Разумеется, вру и не краснею, но эта вдохновенная чушь становится забавной.
– О, я тебя помню, – улыбнулся Винсент. Я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица. – Ты – лучший ученик выпуска, верно? Уж не помню точно твою фамилию…
– И не вспоминай, – я очаровательно улыбнулся, умоляюще уставившись на него. Винсент едва заметно кивнул, все так же улыбаясь. Зубы у него были крупные, ровные и белые. Но я склоняюсь к мысли, что он не рекламирует зубную пасту. А еще… он меня насквозь видит; заявляю это совершенно точно.
– Так ты увлекаешься искусством, Альфред? – послышался низкий, чуть картавый голос с сильным акцентом. Я с готовностью обернулся к мсье Бернарду.
– Да, мсье Бернард. В частности, литературой.
Мсье Бернард завел оживленную беседу об искусстве – он, вроде как, был хозяином какой-то жутко крутой картинной галереи. Все остальные оживленно вставляли свои десять пенсов, которые я мысленно охарактеризовал как ломаный грош. Великосветские снобы с вульгарным вкусом – вот они кто. Могли бы выучить еще пару названий картин помимо Мона Лизы. Мона Лиза, подумать только!
– Мне никогда не нравилась Мона Лиза, господа. Общество веками превозносит изображение длиннолицей, несексуальной женщины, из моральных соображений забыв, что на картине изображена не жена купца, а проститутка.
– То есть? – нахмурился некто, не представленный мне.
– Элементарно. У нее распущены волосы, совсем простое, но достаточно глубоко декольтированное платье, не похожее на традиционное крестьянское одеяние. И никаких украшений. Точь-в-точь описание венецианской куртизанки той эпохи.
– Да, он прав, – кивнул Винсент. – И, тем не менее, парадокс в том, что несовершенство принимают за совершенство…
Я бы оценил всю гениальность его мысли, но мыслительный процесс резко затормозила рука, поглаживающая мое бедро. Причём окружающие этого старательно не замечали. Разумеется, Алфи, если ты не покраснеешь, то день прошел зря!
– Не ерзай, – с ноткой веселья в голосе шепнул Винсент. Смешно ему… Обхохочешься.
Я просто охреневаю с этого балагана. Толпа богатых мужиков со всех концов света лапает смазливых мальчиков, ведя с ними светские беседы и распивая шампанское… Бридж права: в Англии я безнадежно отстал от жизни.
– Прости, Винсент, мы вынуждены забрать Алфи с собой! – весело протянул Тори, как нельзя вовремя нарисовавшись рядом с нами.
– Да, конечно, – Винсент чуть склонился ко мне и прошептал. – Учти, я перебью любую цену.
– Ловлю на слове, сэр! – я стрельнул в него игривым взглядом и поспешил удалиться вместе с ребятами.
– Что там Блэкстоун нашептывал тебе на ушко? – с каким-то наигранным любопытством спросил Викторио.
– Когда именно? – саркастически переспросил я.
– Сейчас.
– Сказал, что перебьет любую цену.
– Этот может. Они все здесь сорят деньгами направо и налево, так что не стоит удивляться, если цена дойдет до десяти-пятнадцати тысяч. И это не предел!
– Меня сейчас стошнит, – на полном серьезе сказал я.
Тори протянул руку и пригладил мне волосы.
– Расслабься.
– Не могу я… – я стянул пиджак и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке. – Как я матери в глаза посмотрю после всего этого? Она даже подумать не может, что ее сын…
Но дело даже не столько в матери. Мне чисто по-человечески противно все это.
– Заметь, тебе здесь никто не дал этого понять. Здесь мы как артисты. Это для них такая постановка, понимаешь? – приобняв меня, Тори решительно направился к недавно собранной сцене. За конторкой уже красовалась Бридж в коротком кружевном платье а-ля готическая Лолита и поигрывала деревянным молоточком.
По голове мне этим молоточком, по голове. Чудная была бы демонстрация средневековой анестезии.
– Итак, лот номер шесть – очаровательный аристократичный блондин Альфред!
Кто-кто? М-да… Дождавшись окончания этой своеобразной PR-компании, я неторопливо вышел на сцену, перекинув пиджак через плечо, с таким видом, будто бы вышел погулять по бульвару.
– Начальная цена – пять тысяч долларов!
– Пять двести! – подал голос какой-то нелицеприятный янки.
– Пять пятьсот! – перебил Генрих.
– Восемь, – невозмутимо бросил Винсент. Я чуть вскинул брови, поймав его лукавый взгляд.
Всем известна эта порода – эксцентричные миллионеры, сорящие деньгами и потакающие каждой своей прихоти. Разумеется, я уйду именно с ним.
– Восемь двести, – присоединился Бернард.
– Восемь пятьсот! – послышалось откуда-то еще.
– Десять, – парировал Винсент.
– Десять пятьсот!
Торги вышли оживленными. По крайней мере, до двадцатки.
– Надоело. Даю пятьдесят! – откровенно веселясь, протянул Винсент, увеличивая цену практически в два раза. Его оппонентов явно забавляло такое дорогостоящее ребячество; Генрих хмыкнул и сложил руки на коленях. Видимо, прагматичный немец решил подождать и поиметь меня подешевле.
И будет прав.
Тогда я впервые подумал, что Винсент Блэкстоун – совершенно чокнутый тип. Ну, и с кучей лишних денег, видимо.
– Продано! – Бриджит от души застучала молотком, будто бы не в силах остановиться после трех ударов. Отвесив шутовской поклон, я гордо удалился. Гордо, потому что ни за кого столько не отвалят, скорее всего. Но вот если действовать себе во вред и подумать, то гордиться-то особо нечем.
Винсент уже ждал меня, замерев возле крайнего столика. Я нерешительно приблизился. Он оказался высокий, побольше шести футов навскидку.
– Идем, – он чуть улыбнулся и, обняв меня за талию, повел к выходу. Я буквально чувствовал завистливые взгляды остальных парней, направленные мне в спину. Отличился ты, О’Нил, ничего не скажешь…
Когда Винсент открыл передо мной дверь машины, я невольно почувствовал себя девчонкой. А он прекрасно понимал мое состояние, судя по тонкой усмешке.
– Тебе, наверное, совсем некуда девать деньги. Не слишком ли дорого ты меня оценил? – не удержался я от шпильки в его адрес. Вместо ответа Винсент подался вперед, завладевая моими губами.
Он целовал меня властно, почти грубо… Почти. На грани. И будь я проклят, если мне это не нравилось. А потому не было смысла ломаться, я стал отвечать ему, поначалу нерешительно, но постепенно все больше входя во вкус.
– Не слишком ли ты продешевил? – усмехнувшись, выдохнул Винсент мне в рот. Повернув ключ и нажав на педаль, он, наконец, отодвинулся.
– А деньги девать и правда некуда. Дорожу я тем, что заработал сам… а самя заработал не так уж много. Кстати, как тебе моя машина? – тоном светской беседы поинтересовался он, выезжая на дорогу.
– Честно? Я в этом не разбираюсь… Но так, на вид, классная. Только вот без личного водителя всё это не выглядит достаточно пафосным.
Винсент поперхнулся и, смеясь, покачал головой.
– Никогда не встречал человека с моей собственной манерой говорить.
– Ну, патент на манеру говорить потенциально проблематичен. Наверно мы просто говорим на одном языке, – я пожал плечами, снова рассмешив его.
– Теперь понятно, почему ты не обзавелся водителем – все денежки ушли на пентхаус, – насмешливо поделился я своим открытием. Ответом мне снова стал хриплый смех Винсента, который прошел куда-то вглубь и принялся звенеть стеклом.
– Язва.
Я нашел его возле бара, после чего согласно кивнул.
– Таки ты прав, – стянув пиджак, выправляю рубашку из-за пояса и закатываю рукава.
– …Признал Алфи, неимоверным усилием подавив желание добавить колкость про дворецкого, – тут уж пришла моя очередь веселиться. Надо же, угадал!
Он протянул мне бокал, на две трети наполненный темно-красной жидкостью.
– Что за сорт? – я сел на диван, дабы глазеть на своего клиента снизу вверх.
– Классика – Мерло, – Винсент медленно поднес бокал к губам и сделав глоток, прикрыл глаза. – Честно говоря, Альфред, я просто фанат красного вина… До тех пор, пока мне в руки не попадает бутылка Хеннеси.
– In vina veritas? – не без сарказма процитировал я известное латинское изречение. – И не называй меня Альфредом, ты становишься похож на моего бывшего декана.
– Увы, мне нравится твое имя. Оно приятное на слух… и на вкус. Как глоток вина.
– Запущенный случай, – вздохнул я сокрушенно. – Эстетствующий мизантроп, который любит мальчиков – ты прямо вампир Лестат какой-то.
Мне нельзя пить; это я давно понял. Интересно, как Винсент отреагирует, если спросить, не завалялся ли у него косяк травы?
– Так что, расскажешь, как ты оказался в Америке, да еще и в борделе? – с интересом спросил Винсент. А у него красивый голос. Низкий, не то что мой нежный гейский тенор. С такими сексуальными нотками… Только сейчас заметил.
– Действительно, должен ведь сжечь на костре школьную форму и на низком старте рвануть в какой-нибудь Кембридж, – раздраженно отозвался я. – Ушел из дома, что тут непонятного?
– И Стоукс тебя так просто отпустил?
– Более того – он мне это и предложил, – проклятый алкоголь, не хватало еще растрепать о своем прошлом незнакомому мужику. Ладно, уже поздно брать свои слова назад. – Я ему не нужен по большому счету. Не удивлюсь, если он ненавидит меня так же, как я его.
Блэкстоун молча смотрел на меня. Во взгляде не было жалости, за что я ему благодарен – в этой ситуации меня глупо жалеть… Я безошибочно уловил интерес, отразившийся в его глазах. Жадный, пристальный, почти навязчивый. Не похоть, а именно это, недоступное моему пониманию.
Понимание. Кажется, он понимал меня.
– У тебя есть сын? Иначе откуда тебе знать, что я – лучший ученик своего выпуска.
– О чём ты? – усмехнулся Винсент. Стекло бутылки тихо, мелодично звякнуло о край его бокала. – Я же эстетствующий мизантроп, который любит мальчиков! У меня ни жены, чему я несказанно рад, ни детей. Мой племянник из твоего выпуска. Ричард Чаннел.
Я подавил желание закусить губу. А ведь мир действительно тесен до неприличия. Ричард Чаннел – один из закадычных дружков Джейка, насколько я помню.
– Я был знаком с ним.
– Вот как? Что ж, неудивительно – в Итоне не слишком много учеников. Тысяча с чем-то…
– А ты тоже закончил Итон?
– К счастью, избежал такой участи. Недостаточно было мозгов, да и отец предпочитал держать меня под рукой. Обычная частная школа, потом Оксфорд. После я уехал из Англии. И тоже в Калифорнию; в Беркли, если быть точнее.
– Зачем?
На его лице промелькнуло странное выражение, которое, впрочем, тут же исчезло.
– Обстоятельства, Альфред. Обстоятельства, – протянул он спокойно и отсалютовал мне бокалом. – Пью за тебя.
– Зачем? – печально повторил я. Странно… Всё то же слово, но в него вложен уже совершенно другой смысл. И никто не поймет этого. Никто, кроме нас двоих. И в этом столько интимности, что я окончательно перестаю воспринимать откровенно пошлую суть ситуации.
– Я так хочу, – последовал непробиваемый аргумент.
– И за всех своих шлюх ты распиваешь Мерло, предварительно обсудив образование и превратности судьбы? – мои слова прозвучали неожиданно горько и грубо.
– Ты не представляешь, как это смешно, – Винсент криво усмехнулся. – Кошмарный пафосный бордель этой суки Бриджит (не спрашивай, что я там забыл), куча вертлявых идиотов… и ты, с этим своим вздернутым к потолку носом, кучей бесполезной среди них информации в голове, опускающий клиентов ниже плинтуса и правильно пьющий вино. Никто бы не рискнул играть на понижение курса.
Положительно, этот Блэкстоун видит гораздо больше, чем нужно окружающим. Я бы сказал, что он психиатр или психолог-криминалист, если бы чисто визуально не видел в нем какого-то зажравшегося акционера.
– А вот я рискнул. Теперь я такой же, как и они. А потому вся эта высокопарная херня не делает мне чести! – резко воскликнул я.
– Ты – не они. И прекрасно это понимаешь, – так же резко ответил он мне. – Не то чтобы другие твои клиенты будут со мной солидарны, но я вижу то, что вижу.
– Твое право – видеть то, что видишь, Винсент.
Он отставил бокал и четыре шага спустя оказался рядом со мной. Я вздрогнул, когда он обхватил ладонями мое лицо, заставляя поднять голову. Снова этот пристальный взгляд, кофейная чернота глаз.
– Где ты этому научился? – и снова эта сексуальная хрипотца, так несочетаемо сочетающаяся с острым взглядом. – Ты словно бы знаешь, что и как мне сказать. Не можешь, не должен знать…
– Никто меня не учил. Это всего лишь я и моя гребаная интуиция.
Он снова поцеловал меня. Я не возражал – именно этого мне хотелось последние полминуты, когда его кошмарные глаза из меня душу вынимают. Впервые в жизни для меня поцелуй сродни раскаленному клейму на оголенных нервах. Он клеймит меня… Кружит мне голову куда хуже этого своего Мерло, заставляет терять рассудок. Я как никогда хочу хоть ненадолго стать частью чего-то целого, растворяясь в чужом напоре.
А Винсент, черт его дери, отодвинулся от меня, с непринужденным видом откидываясь на спинку дивана.
– Можешь идти, – бесстрастно произнес он. Признаться, этими словами он умудрился меня шокировать. Заплатить пятьдесят штук за разговор со смазливым парнем, плюс-минус пара поцелуйчиков? Он издевается?
– Нет, серьезно, – Винсент засмеялся. – Иди. Если бы я заплатил за секс, то заплатил бы какому-нибудь Гаспару или Викторио. Честно говоря, я достаточно хорош, чтобы вообще никому не платить.
О Боже! Он решил поиграть в благородство?! Я был о нём лучшего мнения, прямо скажем.
– Неужели я менее привлекателен? – иронично осведомился я, испытывая иррациональное раздражение от своих слов. Гаспар… тоже мне, невидаль, смазливый картавый француз.
– Более привлекателен, – он одарил меня этой своей всепонимающей усмешкой. – Слишком привлекателен, я бы сказал.
– Прошу прощения! – вспылил я, вскочив на ноги. – Ладно, мистер Блэкстоун, коль скоро я со своим имиджем поруганной девственницы вас не возбуждаю, пожалуй, мне и моей заднице действительно пора!
Он не засмеялся. Он откровенно, исступленно захохотал, еще больше действуя мне на нервы.
– Поруганная… девственница… – сквозь смех повторил он. – Черт, Алфи, это действительно смешно!..
Нет, всё же я чокнутый, подумал я, резким, словно бы отработанным движением притянув Винсента к себе за галстук и поцелуем заглушая его дальнейшие ехидные комментарии. Его руки немедленно запутались в моих волосах, притягивая меня ближе. Но я наоборот отстранился.
– Так мне уйти?
– Так не честно, Альфред, – Винсент покачал головой, улыбаясь и смотря на меня таким взглядом, каким педофил смотрел бы на свою невинную юную жертву. М-м… а ведь сравнение не так уж далеко от истины.
– Перестань, а? Если ты хочешь, чтобы я сделал ручкой, то придется меня вышвырнуть, – с кристально честным видом поведал я и тут же ехидно фыркнул. – Но ты этого не сделаешь, и мы оба это знаем.
– Не сделаю, – хищно усмехнулся Винсент и рывком дернул меня обратно на диван, подминая под себя. – Не сделаю, значит? Я могу сделать всё что угодно, поверь. Если бы ты только знал все пределы моего «могу»… тебя бы уже и след простыл.
Я насмешливо выдохнул. Черт возьми, мне нравится испытывать его на прочность. Так и привыкнуть недолго.
– Пока ты только болтаешь!
– Значит, ты не играешь честно? Что ж, я тоже…
«Что ты подмешал в это долбаное вино?» – хочется спросить мне, но нервные импульсы не в состоянии донести до речевого центра эту креативную идею. Тем временем мозг пришел к ужасающему выводу, что ничего подмешано не было. Но тогда никак не объяснить это состояние, когда весь окружающий мир становится полароидным, плоским. Не остается ничего, кроме поцелуев, тяжести чужого тела и почти болезненного возбуждения.
Честно попытавшись расстегнуть несколько пуговиц, Винсент просто содрал с меня рубашку.
– Варвар, – задыхаясь, произнес я. – Это была моя самая приличная рубашка.
– Словами не выразить мою скорбь.
Сочетая властность и садистскую медлительность, он целовал мои скулы, щеки, губы… шею… ключицы… Я чувствовал себя раскаленным металлом, из которого чеканят надсадно-звонкую монету с одним и тем же профилем.
– Винсент…
Он только коварно улыбается в тусклом свете настенных светильников и продолжает пытать меня болезненно-острыми ощущениями. «Я тоже умею издеваться», – без слов говорю я, скрупулезно расстегивая пуговицы на его рубашке и неосознанно вслушиваясь в рваный ритм тяжелого дыхания. Провожу руками по груди и ниже… кожа горячая, твердый рельеф мускулатуры. Блэкстоун крупный и жилистый, у него тело спортсмена; я в сравнении с ним кажусь еще большим хлюпиком, чем обычно. Вдыхаю давно подмеченный мной аромат одеколона Lacoste и понимаю, что отношения «товар-деньги» остались в «Firmament», а всё это внеплановое безобразие – совершенство, взятое напрокат.
