Текст книги "Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918"

Автор книги: Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 53 страниц)

Обзаведясь при помощи своих политических связей значительным состоянием, Парвус предоставил себя в распоряжение правительства Германии. В начале войны он жил в Константинополе. Там он обратился к послу Германии и обрисовал ему в общих чертах возможность использования русских революционеров в интересах Германии. Поскольку, говорил он, русские радикалы смогут достичь своих целей только при условии падения царизма и развала Российской империи и поскольку подобное положение дел устраивало бы также и Германию: «интересы немецкого правительства совпадают с интересами русских революционеров». Парвус просил денег и санкции на вступление в контакт с русской левой эмиграцией¹²⁶. С благословения Берлина в мае 1915 года он установил в Цюрихе связь с Лениным, положение которого в среде левой русской политической эмиграции было ему хорошо известно. Парвус был уверен, что стоит ему завоевать Ленина – и вся русская левая антивоенная группировка последует за ним¹²⁷. Первая попытка закончилась неудачей. Дело было не в том, что Ленину не хотелось вступать в сговор с немцами или что он считал неприличным для себя брать у них деньги, – он не хотел вступать в переговоры с Парвусом – предателем дела социализма, ренегатом и «социалистическим шовинистом». Биографы Парвуса считают, что причина заключалась не столько в личной неприязни Ленина к Парвусу, сколько в страхе, который Ленин мог испытывать при мысли, что Парвус, если с ним заключить соглашение, может «прибрать к рукам русские социалистические организации и, при его финансовых возможностях и умственных способностях, обойти других лидеров партии»¹²⁸. Сам Ленин никогда об этой встрече не упоминал.

Отвергнув заигрывания Парвуса, Ленин тем не менее установил политические и денежные отношения с немецким правительством через эстонца Александра Кескулу (Keskula)*. В 1905—1907 годы Кескула был самым активным большевиком в Эстонии. Затем он превратился в страстного эстонского националиста, боролся за независимость своей страны. Придя, как и Парвус, к выводу, что свержение царизма в России не может произойти без помощи немецкого оружия, он предложил свои услуги немецкому правительству и стал работать на немецкую разведку. Кескула обосновался в Швейцарии и Швеции и оттуда, получая немецкие субсидии, собирал сведения о внутреннем положении в России и нелегально переправлял в нее большевистскую антивоенную литературу. С Лениным он познакомился в октябре 1914 года и заинтересовался им как врагом царского режима и возможным освободителем Эстонии**. Много лет спустя Кескула утверждал, что не давал денег большевикам непосредственно, но делал опосредованные взносы в их кассу и финансировал издательскую деятельность. Даже и в этом случае для обедневших большевиков это была бы существенная поддержка, но есть вероятность, что Кескула давал Ленину деньги и просто так.

* О нем см.: Futrell M//St. Antony's Papers. № 3. Lnd., 1962. P. 23-52. Автору представилась редкая возможность говорить с этим эстонцем, но, к сожалению, он отнесся к его рассказам на редкость некритично.

** Фотрелл (Soviet Affairs. С. 47) утверждает, что это была его единственная встреча с лидером большевиков, но нам это представляется маловероятным.

В сентябре 1915 года Ленин представил Кескуле, видимо, по требованию последнего, любопытную программу, состоявшую из семи пунктов и касающуюся условий, на которых революционная Россия согласна была бы подписать мирный договор с Германией. Документ этот был обнаружен в архиве министерства иностранных дел Германии после окончания второй мировой войны*. Сам факт составления подобного документа свидетельствует о том, что Ленин видел в Кескуле не только эстонского патриота, но и представителя правительства Германии. Помимо нескольких пунктов, касающихся внутренних проблем России (провозглашение республики, конфискация больших поместий, введение восьмичасового рабочего дня, автономия национальных меньшинств), в документе оговаривалась возможность подписания сепаратного мира с Германией при условии, что Германия откажется от аннексий и контрибуций (исключение могли составлять буферные государства»). Там же Ленин выдвигал предложение о выводе русских войск с территории Турции и о начале военных действий против Индии. Безусловно, немецкое правительство помнило об этих предложениях, когда полтора года спустя позволило Ленину проехать через территорию Германии в Россию.

* Текст воспроизводится в телеграмме, отправленной немецким министром графом Ромбергом из Берна в Берлин канцлеру Бетман-Гольвегу 30 сентября 1915 г. (Hahlweg W. Lenins Rukkehr nach Russland, 1917. Leiden, 1957. S. 40-43).

На средства, полученные из Берлина, Кескула организовал в Швеции издание работ Ленина и Бухарина, и большевистские курьеры перебрасывали их в Россию. (Одна из таких очередных субсидий была украдена большевистским агентом¹²⁹.) Ленин отвечал любезностью на любезность, пересылая Кескуле донесения своей агентуры из России о положении в стране, которым немцы, по понятным причинам, живо интересовались. В донесении от 8 мая 1916 года, представленном служащим генерального штаба Германии лицу, возглавлявшему в министерстве иностранных дел отдел подрывной деятельности на Востоке, сообщается: «В течение последних месяцев Кескула установил ряд новых связей с Россией... Он также наладил чрезвычайно ценный контакт с Лениным и передал нам содержание конфиденциальных донесений агентов Ленина из России о положении дел в стране. Кескуле, следовательно, и в будущем должны предоставляться все необходимые средства. Принимая во внимание крайне неблагоприятный обменный курс, считаем, что 20 000 марок в месяц будет совершенно достаточно»*.

* Ганс Штайнвахс. Политический отдел. Генеральный штаб Германии. Министру Диего фон Берген. Министерство иностранных дел (Zeman. Germany. P. 40). Содержание документа наводит на мысль, что Кескула дезинформировал Футрелла, когда сообщил ему, что получал эти донесения, проникнув в ленинскую шведскую группу (Futrell//Soviet Affairs. P. 24).

За всю свою жизнь Ленин ни разу не упомянул об отношениях с Кескулой и Парвусом; это и понятно – они могли расцениваться только как государственная измена.

* * *

В сентябре 1915 года по инициативе итальянских социалистов в швейцарской деревне Циммервальд недалеко от Берна собралась тайная конференция Интернационала. Россия была представлена многочисленными делегациями от обеих фракций социал-демократической партии и партии эсеров во главе с их лидерами. Конференция быстро раскололась на две группировки – более умеренную, желавшую сохранить связи с теми социалистами, которые поддерживали войну, и левую, настаивавшую на немедленном разрыве с ними. Последнюю возглавлял Ленин, и в нее вошло восемь делегатов из 38. Большинство отвергло ленинский проект постановления о превращении «империалистической» войны в гражданскую, поскольку он был одновременно и невыполним и опасен: как отметил один из делегатов, все подписавшие подобное постановление по возвращении домой должны быть приговорены к смертной казни, в то время как Ленин в Швейцарии находился в полной безопасности.

Конференция также отвергла требование Ленина о немедленном разрыве с Интернациональной социалистической комиссией, находившейся под влиянием социалистов-патриотов. Нельзя, однако, утверждать, что Ленин потерпел полное поражение в Циммервальде¹³⁰, поскольку в официальном манифесте конференции ему были сделаны некоторые уступки, осуждены социалисты, поддержавшие свои воюющие правительства, и сформулирован призыв к рабочим всего мира объединиться в «классовой борьбе»¹³¹. Циммервальдская левая выпустила собственное заявление, которое звучало более радикально, но не призывало, как того хотел Ленин, народы Европы к восстанию¹³². Разногласия между двумя группировками происходили в основном из их отношения к патриотизму – большинство европейских социалистов были пламенными патриотами, а большинство русских ими не были вовсе.

В продолжение Циммервальдской конференции в апреле 1916 года собралась конференция в Кинтале, в кантоне Берн. Конференция была созвана Интернациональной социалистической комиссией для определения отношения к войне, которая шла уже третий год. Участники Кинтальской конференции, представлявшие пацифистское крыло Интернационала, отказались поддержать циммервальскую левую, но на деле гораздо больше сблизились с ней, чем год назад. В резолюции «Отношение пролетариата к вопросу о мире» конференция, осудив капитализм за ведение войны, заявила, что ни «буржуазный, ни социалистический пацифизм» не может спасти мир от надвигающейся трагедии: «Если капиталистическое общество не может создать условия для долговременного мира, тогда такие условия создаст социализм <...> Борьба за долговременный мир может поэтому быть только борьбой за осуществление социализма»¹³³. Из этого делался практический вывод, что «пролетариат должен требовать немедленного перемирия и мирных переговоров». Здесь, как и прежде, нет призыва к восстанию и обращению оружия против буржуазии, но можно сказать, что подобная мысль не исключалась резолюцией и даже скрыто в ней присутствовала.

Ленин, как и в Циммервальде, выдвинул заявление левого меньшинства, которое заканчивалось призывом к пролетариату: «Сложите оружие, обратите его против общего врага! – капиталистических правительств»*. Из сорока четырех присутствовавших на конференции делегатов под ленинским воззванием подписались двенадцать, причем Зиновьев взял на себя ответственность представлять в этом случае Латвию, а Радек – Голландию.

* Ленин. ПСС. Т. 19. С. 437. «Кому объективно выгоден призыв к миру? – писал в это время Ленин. – Конечно, не революционному пролетариату. Не идее использования войны для скорейшего краха капитализма». Процитировав эту мысль, Адам Улам замечает: «Он просмотрел то обстоятельство, что миллионам человеческих жизней также мог быть «выгоден» призыв к миру» (The Bolsheviks. N. Y., 1965. P. 306).

Заключительная резолюция Кинтальской конференции по вопросу о «Международном социалистическом бюро», проект которой был составлен Зиновьевым, вполне удовлетворяла требованиям левых в том, что осудила эту организацию, обвинила ее в «соучастии политике так называемой «защиты родины» и гражданского мира» и заявила, что «Интернационал как определенная политическая сила может оправиться от обморока только в той мере, в какой пролетариат способен освободить себя от всех видов империалистического и шовинистского влияния и вернуться на путь классовой борьбы и массовых военных действий»¹³⁴. Несмотря на то что идея Ленина о расколе в Интернационале снова не была поддержана, представитель правых С.Грумбах заявил после окончания конференции: «Ленин и его друзья играли важную роль в Циммервальде и решающую роль в Кинтале»¹³⁵. И в самом деле, резолюции Кинтальской конференции заложили основу Третьего Интернационала, который был образован Лениным в 1919 году.

Своему успеху в Циммервальде и Кинтале в 1915—1916 годах и позднее в России в 1917 году Ленин был обязан тем, что ловил социалистов на слове и требовал, чтобы они поступали согласно их собственным заявлениям. Этим он завоевал поддержку немногочисленной, но преданной группы соратников в иностранных социалистических кругах. Что еще более важно, это парализовало его противников и не давало им объявить ему открытую войну, поскольку, заняв такую позицию, он как бы захватил моральные высоты социалистического движения. Лидеры Интернационала презирали Ленина за клевету и интриганство, но не могли осудить его, не осудив при этом самих себя. Эта тактика позволила Ленину постепенно оттеснять международное социалистическое движение влево, пока ему не удалось отделить от него собственную фракцию, что он уже проделал с русской социал-демократией.

Следует, однако, помнить, что годы войны были для Ленина и Крупской временем суровым и тяжелым, периодом бедности и изоляции от России. Они жили в районах, граничащих с трущобами, ели в обществе преступников и проституток, теряли старых друзей. Даже некоторые бывшие соратники начинали относиться к Ленину как к сумасшедшему, «политическому иезуиту», исчерпавшему себя человеку¹³⁶. Однажды к Красину, когда-то близкому ленинскому соратнику, ведущему обеспеченную жизнь служащего военной промышленности, обратились с просьбой о помощи для Ленина; он вытащил из кармана две пятирублевые банкноты и сказал: «Право, Ленин не стоит того, чтобы его поддерживать. Это вредный тип, и никогда не знаешь, что, какая дикость взбредет ему в его татарскую башку, черт с ним!..»¹³⁷

Единственным светлым моментом ленинской ссылки была его связь с Инессой Арманд, родившейся во Франции в семье артистов мюзик-холла, женой состоятельного русского. Начитавшись Чернышевского, она порвала с мужем и присоединилась к большевикам. С Лениным и его женой она познакомилась в Париже в 1910 году. Вскоре она при молчаливом согласии Крупской стала возлюбленной Ленина и верным его соратником. Бертрам Вольф видел в ней «преданную романтическую героиню», но Анжелика Балабанова, много раз встречавшаяся с Инессой, описывала ее как «идеального – абсолютно пассивного – исполнителя [ленинских] приказаний», «прототип идеального большевика, со способностью неуклонного, безусловного подчинения»¹³⁸. Представляется, что она была единственным человеческим существом, с которым Ленин смог установить близкие личные отношения.

Хотя Ленин никогда не терял надежды на свершение общей европейской революции, реальные сроки отодвигались все дальше. Царское правительство успешно преодолело военный и политический кризис 1915 года и к 1916-му оказалось готово начать наступательную кампанию. Иногда получая от своего агента в Петрограде, А.Г.Шляпникова, сведения об ухудшающемся положении в России и массовом росте недовольства в городах¹³⁹, Ленин не придавал этому большого значения, видимо, считая, что царское правительство способно справиться с этими трудностями. Обращаясь к собранию молодых социалистов в Цюрихе 9(22) января 1917 года, он говорил, что, хотя революция в Европе и неизбежна, «мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции»¹⁴⁰. Эти слова были произнесены Лениным за восемь недель до падения царизма.

ГЛАВА ВТОРАЯ

БОЛЬШЕВИКИ В БОРЬБЕ ЗА ВЛАСТЬ

Современность дала нам прекрасное средство заставить людей идти за нами: нужно убедить их, что, исполнив наш замысел, они поступят как деятельные, критичные, независимые и свободолюбивые существа; поступив же иначе, останутся пассивными и зависимыми. Каким же бараном нужно быть, чтобы безнадежно запутаться в этой сети.

Кеннет Майног

Несмотря на то что принято говорить о двух русских революциях 1917 года – февральской и октябрьской, – только первая из них вполне заслуживает названия революции. В феврале 1917 года Россия пережила настоящую революцию в том смысле, что восстание, положившее конец царизму, возникло стихийно, хотя и не без толчка со стороны, а образованное в результате него Временное правительство получило единодушную всенародную поддержку. Не так было в октябре 1917 года. События, приведшие к свержению Временного правительства, развивались не спонтанно, но стали следствием заговора, задуманного и осуществленного хорошо организованной группой конспираторов. Заговорщикам потребовалось три года гражданской войны и массового террора, чтобы подчинить себе большинство населения. В октябре произошел классический государственный переворот, захват государственной власти меньшинством, проведенный в угоду демократическим условностям того времени, с видимостью поддержки и участия в нем большинства населения, но на деле без привлечения масс. Это привнесло в революционную деятельность методы, более пригодные для войны, чем для политики.

Большевистский переворот пережил две фазы. В течение первой, продолжавшейся с апреля по июль, Ленин пытался захватить власть в Петрограде с помощью уличных демонстраций, подкрепленных вооруженной силой. Его намерением было довести эти демонстрации, по примеру февральских восстаний, до массового мятежа, который передал бы власть сначала Советам, а затем, незамедлительно, его партии. Стратегия эта потерпела поражение: третья попытка, предпринятая в июле, чуть было не закончилась разгоном партии большевиков. К августу большевики пришли в себя и накопили достаточно сил, чтобы возобновить борьбу за власть, но на этот раз они использовали другую стратегию. Троцкий, принявший на себя руководство делами на то время, что Ленин скрывался от полиции в Финляндии, избегал уличных демонстраций. Чтобы замаскировать приготовления к большевистскому перевороту, он незаконно созвал непредставительный съезд Советов, в то время как специальные ударные части готовились к захвату стратегических центров. Номинально захват власти был осуществлен как временная мера и от лица Советов, в действительности же постоянную власть получала партия большевиков.

* * *

Начало февральской революции застало Ленина в Цюрихе. Оторванный от родины с момента начала войны, он с головой ушел в швейцарскую социалистическую политику, привнося в нее чуждый ей дотоле дух нетерпимости и вздорность¹. Дневниковые записи, сделанные им зимой 1916/1917 годов, свидетельствуют о маниакально активной, но не систематической деятельности: то он издавал полемические брошюры, то интриговал против отступников из числа швейцарских социал-демократов, то читал Маркса и Энгельса.

Новости из России дошли до Швейцарии с опозданием в несколько дней. О беспорядках, происходивших в Петрограде, Ленин узнал неделю спустя из репортажа в «Neue Zuricher Zeitung» от 2(15) марта. В репортаже, полученном из Берлина и помещенном на второй полосе, между донесениями с театра военных действий, сообщалось, что в русской столице произошла революция и что Дума арестовала царских министров и захватила власть².

Ленин решил немедленно вернуться в Россию, он упрекал себя в том, что не «рискнул» переехать в Скандинавию в 1915 году, когда это еще было возможно*³. Но каким образом это сделать теперь? Единственный путь в Россию лежал через Швецию. Чтобы добраться до Швеции, ему следовало пробираться через союзные территории, то есть Францию, Англию и Голландию, либо пересекать Германию. Ленин поручил Инессе Арманд выяснить со всеми возможными подробностями, какова была для него вероятность получить визу Великобритании, но возлагал на это мало надежд, поскольку англичане, имевшие сведения о его пораженческой программе, должны были в визе отказать. Затем ему пришел в голову фантастический план въезда в Стокгольм по подложному паспорту: он попросил своего агента в Швеции Фюрстенберга-Ганецкого найти шведа, документами которого он мог бы воспользоваться; им было выставлено условие, чтобы человек этот не только напоминал его внешне, но, поскольку Ленин не знал шведского языка, был бы еще и глухонемым⁴. Ни один из этих планов, конечно же, не осуществился. Поэтому Ленин ухватился за идею, высказанную Л.Мартовым в Париже группе эмигрантов-социалистов 6(19) марта того же года: просить немецкое правительство через швейцарского посредника о разрешении на транзитное пересечение территории Германии для въезда в Швецию в обмен на немецких или австрийских интернированных лиц⁵.

* Вероятно, он имел в виду предложение, сделанное ему А.Л.Парвусом во время их встречи в 1915 г.

Неистовствуя в Цюрихе, по словам Троцкого, как дикий зверь в клетке, Ленин тем не менее не упускал из виду политическую ситуацию дома. Ему было важно, чтобы его соратники в России придерживались правильного политического курса до тех пор, пока он сам не появится на сцене. Особенно его волновало, как бы они не последовали «оппортунистической» тактике меньшевиков и эсеров и не поддержали «буржуазное» думское правительство. В телеграмме, отправленной 6(19) марта в Петроград через Стокгольм, он обрисовал свою тактику: «Наша тактика: полное недоверие, никакой поддержки новому правительству; Керенского особенно подозреваем; вооружение пролетариата – единственная гарантия; немедленные выборы в Петроградскую думу; никакого сближения с другими партиями»⁶.

К тому моменту, когда Ленин телеграфировал своим соратникам эти распоряжения, Временное правительство было у власти в стране всего неделю и едва ли имело уже возможность обнаружить свое политическое лицо. Как бы то ни было, находясь далеко от места событий, получая сведения о них из вторых и даже третьих рук через западные телеграфные агентства, Ленин не мог основательно судить ни о намерениях, ни о действиях нового правительства. То, что он настаивал на «полном недоверии» и отказе в поддержке правительству, не могло, следовательно, быть результатом неодобрения проводимой им политики, – скорее в этом нашло отражение заведомое решение отстранить его от власти. Требование не сближаться с другими партиями свидетельствовало о настойчивом желании заполнить образующийся вакуум власти исключительно партией большевиков. Приведенный краткий документ говорит о том, что всего через четыре дня после получения известия о февральской революции Ленин уже замышлял большевистский государственный переворот. Его приказ «вооружать пролетариат» позволяет думать, что он планировал этот переворот как вооруженное восстание.

В марте 1917 года большевистская партия вряд ли могла осуществить этот грандиозный план. Полицейские преследования и аресты в продолжение войны, достигшие кульминации 26 февраля 1917 года, когда самая главная партийная группа, Петроградский комитет, была арестована, обезглавили ее аппарат⁷: все вожаки находились либо в тюрьме, либо в ссылке. В донесении Ленину в начале декабря 1916 года Шляпников описывает деятельность большевиков на фабриках и в гарнизонах, проходившую под лозунгами «Долой войну» и «Долой правительство» в течение нескольких предшествующих месяцев; при этом он вынужден признать, что в рядах большевиков множество» полицейских информаторов и любая нелегальная партийная деятельность просто невозможна⁸. Позднейшие заверения большевиков, что это они организовали и вдохновили февральскую революцию, являются поэтому абсолютно безосновательными. Большевики в этом смысле сначала плелись в хвосте у стихийных демонстрантов, а затем – у меньшевиков и меньшевистских Советов. Число их сторонников в восставших военных гарнизонах было близко к нулю, а в среде промышленных рабочих того времени они имели меньше сочувствующих, чем меньшевики и эсеры. Во всех февральских событиях деятельность большевиков сводилась к выпуску листовок и манифестов; в крайнем случае их привлекали к изготовлению знамен, которые несли революционные солдаты и рабочие на демонстрациях 25– 28 февраля.

Большевики, однако, там, где не могли взять числом, брали организаторским талантом. 2 марта Петроградский партийный комитет, только что выпущенный из тюрьмы, образовал бюро, состоявшее из трех человек: А.Г.Шляпникова, В.М.Молотова и П.А.Залуцкого⁹. Три дня спустя это бюро осуществило под редакцией Молотова первый выпуск возрожденного органа партии – газеты «Правда». 10 марта был учрежден Военный комитет (позднее переименованный в Военную организацию) под управлением Н.И.Подвойского и В.И.Невского для ведения агитации и пропаганды в войсках Петроградского гарнизона. Для своей штаб-квартиры большевики выбрали роскошный особняк в стиле модерн, принадлежавший балерине М.Ф.Кшесинской. При содействиидру-жественных войск здание было реквизировано, несмотря на протесты владелицы. В нем до июля 1917 года официально располагались Центральный Комитет партии большевиков, Петроградский комитет и Военная организация.

Будучи оторваны от своего руководства, большевики, находившиеся в России в марте 1917 года, проводили курс, практически не отличавшийся от курса меньшевиков или эсеров. Резолюции Центрального Комитета, принятые в этом месяце, называли Временное правительство агентом «крупной буржуазии» и «землевладельцев», но не призывали оказывать ему сопротивление. 3 марта Петроградский комитет, самая влиятельная большевистская организация, встал на позиции меньшевиков и эсеров, призывая к поддержке правительства, «постольку-поскольку» оно осуществляло интересы «масс»¹⁰. И в теории и на практике большевистские вожди в Петрограде проводили линию, диаметрально противоположную ленинской. Вряд ли поэтому им доставили удовольствие советы, содержавшиеся в пришедшей с опозданием на неделю ленинской телеграмме от 6 марта: в опубликованных протоколах заседаний Петроградского комитета не воспроизводятся дискуссии, возникшие при ее получении.

Променьшевистская ориентация Центрального Комитета еще более усилилась с прибытием из ссылки в Петроград трех его членов – Л.Б.Каменева, Сталина и М.К.Муранова, которые, по праву старшинства, взяли на себя руководство партией и редактирование «Правды». Все трое в своих статьях и публичных выступлениях отвергали позицию, занятую Лениным в Циммервальде и Кинтале: вместо того чтобы превращать войну народов в войну гражданскую, они призывали социалистов агитировать за немедленное открытие мирных переговоров¹¹. 15 или 16 марта большевики Петрограда созвали партийную конференцию; ни протоколы ее, ни резолюции не были опубликованы, и это заставляет предположить, что многие ее участники приняли антиленинскую позицию по ключевым вопросам об отношении к правительству и войне¹². Известно, однако, заявление Каменева на закрытом заседании Петроградского комитета 18 марта о том, что, хотя Временное правительство безусловно «контрреволюционно» и его следует свергнуть, спешить с этим не годится: «Не важно – взять власть, важно – удержать»¹³. В таком же духе Каменев выступал и на Всероссийском совещании Советов в конце марта¹⁴. В этот период большевики всерьез задумывались о воссоединении с меньшевиками: Петроградский комитет провозгласил 21 марта, что считает «и возможным и желательным» объединение с теми меньшевиками, которые приняли Циммервальдскую и Кинтальскую платформы*.

* Куделли Н.Ф. Первый легальный Петербургский комитет большевиков. М.; Л., 1927. С. 66; Шляпников А.Г. Семнадцатый год. М.; Л., 1925. С. 179—188. Шляпников заявляет, что большевики Петрограда были введены в заблуждение политической линией, которую им навязывали Каменев, Сталин и Муранов, но, памятуя, какой линии они сами придерживались до появления трех старейших большевиков в Петрограде, можно сделать вывод, что причиной смятения было скорее всего нежелание играть вторую скрипку.

Принимая во внимание преобладавшие настроения, можно понять, недоумение и недоверие, с каким восприняли петроградские большевики появление А.М.Коллонтай с первым и вторым ленинскими «Письмами издалека». В них Ленин разъяснял указания, данные в телеграмме от 6(19) марта, – никакой поддержки Временному правительству, вооружение рабочих¹⁵. Программа показалась совершенно фантастической, выдуманной в отрыве от ситуации в России. После нескольких дней колебаний первое из «Писем издалека» было опубликовано в «Правде», но с изъятием тех мест, в которых Ленин нападает на Временное правительство¹⁶. Вторую и последующие части печатать не стали.

На проходившей в Петрограде между 28 марта и 4 апреля Всероссийской конференции большевиков Сталин выдвинул, а делегаты поддержали, предложение взять «под контроль» Временное правительство и сотрудничать с другими «прогрессивными силами» в целях борьбы с «контрреволюцией» и «расширения» революционного движения*. «Небольшевистское» поведение большевиков в период, когда они были предоставлены сами себе, и быстрая перемена, происшедшая в них с приездом Ленина, наглядно показывают, что их действия не основывались на принципах, которые члены партии могли, усвоив, применять на практике, а направлялись в каждом случае волей их вождя. Иначе говоря, большевиков связывало воедино не то, во что они верили, но преклонение перед тем, за кем они шли.

* Стенограммы этой конференции, никогда не публиковавшиеся в России, можно найти в кн.: Троцкий Л.Д. Сталинская школа фальсификации. Берлин, 1932. С. 225—290. Цитированная нами резолюция находится на с. 289—290.

* * *

Немецкое правительство имело свои виды на русских радикалов. Война зашла в тупик, и немцы поняли наконец, что единственный шанс ее выиграть – это разобщить вражеский союз, предпочтительно выведя из войны Россию. Осенью 1916 года размышления кайзера вылились в следующие строки: «Со строго военной точки зрения, очень важно отделить одного из членов Антанты, заключив сепаратный мир, с тем, чтобы обрушить всю нашу мощь на остальных... Мы можем строить наши военные планы, следовательно, только в той мере, в какой внутренняя борьба в России оказывает влияние на подписание мира с нами»¹⁷. Потерпев поражение в попытке вывести Россию из войны в 1915 году военными средствами, Германия предпринимала теперь политические шаги, обращая себе на пользу межпартийную борьбу в революционной России. Временное правительство всецело и преданно поддерживало союзников: его лояльность наводила некоторых лиц в Германии на мысль, что февральская революция была организована Великобританией¹⁸. Официальные заявления министра иностранных дел П.Н.Милюкова о задачах России в войне давали Четверному союзу мало оснований для оптимизма. Единственная возможность отделить Россию от Четверного согласия состояла поэтому в поддержке радикальных экстремистов, которые выступали против «империалистической» войны и желали ее превращения в гражданскую, – иными словами, надеяться можно было только на Циммервальдско-Кинтальских левых, признанным лидером которых был Ленин. Возвратясь в Россию, Ленин мог создать бесконечные трудности Временному правительству, разжигая классовую ненависть, играя на чувстве усталости народа от войны или даже пытаясь захватить власть.

Самым активным сторонником «ленинской карты» был Парвус. В 1915 году он уже пытался подобраться к Ленину, но тот отказался от сотрудничества; теперь же ситуация существенно переменилась. В 1917 году Парвус жил в Копенгагене, где, для прикрытия своей разведывательной деятельности, руководил компанией по импорту. Он также владел фиктивным научно-исследовательским институтом, который служил базой для шпионажа¹⁹. Деловым поверенным Парвуса в Стокгольме был Яков Ганецкий, доверенное лицо и сотрудник Ленина. Близко знакомый с кругами русской политической эмиграции, Парвус возлагал большие надежды на экстремистов типа Ленина. Он убедил посла Германии в Дании, графа У.Брокдорф-Рантцау, что, если дать свободу действий антивоенно настроенным левым, они разовьют такую анархию, что через два или три месяца Россия сама будет вынуждена выйти из войны²⁰. Парвус привлек особое внимание посла к Ленину, как к «гораздо более буйно помешанному», чем Керенский или Чхеидзе. Со сверхъестественной проницательностью Парвус предсказал, что как только Ленин вернется в Россию, он свергнет Временное правительство, захватит власть в стране и безотлагательно заключит сепаратный мир²¹. Он хорошо видел, что Ленин рвется к власти, и верил: тот непременно пойдет на сговор, чтобы проехать через немецкую территорию в Швецию. Вполне убежденный Парвусом, Брокдорф-Рантцау телеграфировал в Берлин: «Мы теперь безусловно должны стремиться создать в России по возможности наибольший хаос... Мы должны делать все возможное, чтобы обострить различия между умеренными и экстремистскими партиями, поскольку наш наивысший интерес заключается в том, чтобы последние взяли верх, так как вследствие этого революция станет неизбежной и примет такие формы, что будет непременно нарушена стабильность российского государства»²². Посланник Германии в Швейцарии Г. фон Ромберг давал аналогичные рекомендации, опираясь на сведения, полученные от местных экспертов по делам России. Он привлек внимание Берлина к тому обстоятельству, что приверженцы «Лехнина» сеют разногласия в Петроградском Совете, призывая к началу немедленных мирных переговоров и отказываясь сотрудничать как с Временным правительством, так и с Другими социалистическими партиями²³.