355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Пайпс » Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918 » Текст книги (страница 12)
Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 02:06

Текст книги "Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918"


Автор книги: Пайпс


Жанр:

   

История


сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 53 страниц)

Львов сразу же вернулся в Москву, чтобы сообщить друзьям о беседе с министром-председателем. Он сказал им, что разговор удался и что Керенский готов обсуждать вопрос о реорганизации кабинета. Со слов Львова Аладьин составил следующий меморандум:

«1. Керенский согласен вести переговоры со Ставкой.

2. Переговоры должны вестись через него, Львова.

3. Керенский согласен на образование кабинета, пользующегося доверием страны и всех частей армии.

4. Ввиду этого должны быть поставлены определенные требования.

5. Должна быть выработана определенная программа.

6. Переговоры должны вестись негласно»*.

* Мартынов. Корнилов. С. 84—85. Как Львов утверждал в показаниях, «это не были мои положения, но это были выводы Аладьина с моих слов» (Чугаев. Революционное движение в августе. С. 426).

Основываясь на этом документе, можно предположить, что Львов преувеличил интерес министра-председателя к своему предложению.

Вместе с Добрынским Львов отправился в Могилев. Туда он прибыл 24 августа, как раз в момент отъезда Савинкова. Поскольку Корнилов был занят выполнением распоряжений Керенского, он не мог сразу же принять Львова и тот ожидал в гостинице, где, по его утверждению, слышал толки о заговоре Корнилова с целью убить Керенского. Потрясенный, он решил защитить министра-председателя, обсуждая вопрос о реорганизации кабинета как бы от его лица. «Хотя Керенский и не уполномочивал меня специально от имени Керенского, так как он в общем согласен на реорганизацию власти»42. Львов встретился с Корниловым поздно вечером и, вновь, – на следующее утро (25 августа). Из показаний Корнилова и воспоминаний Лукомского, присутствовавшего при разговоре, известно, что Львов представился доверенным лицом министра-председателя, прибывшим с «важной миссией»43. Проявив поразительную беспечность, Корнилов не спросил у Львова документа, удостоверяющего его полномочия, и не связался с Петроградом, чтобы получить подтверждение этих полномочий у самого Керенского, он опрометчиво пустился в опасное для него обсуждение чрезвычайно деликатных политических вопросов. Львов объявил, что его миссия заключается в том, чтобы выяснить мнение Корнилова о путях создания в России сильного правительства. По его собственному мнению, этого можно достичь тремя путями: 1) предоставив Керенскому диктаторские полномочия; 2) создав директорию, в состав которой войдет Корнилов; 3) сделав диктатором Корнилова, а Керенского и Савинкова его министрами44. Корнилов не заподозрил подвоха, так как незадолго перед этим его официально уведомили, что правительство, желая улучшить механизм управления страной в военное время, рассматривает проект директории по типу английского малого военного кабинета45.

Решив, что Керенский через Львова предлагает ему принять диктаторские полномочия, Корнилов ответил, что предпочитает третий вариант. И добавил: он отнюдь не рвется к власти и готов подчиниться любому главе государства, но если его попросят принять на себя всю полному ответственности, как это делает Львов (и, по-видимому, министр-председатель), он не откажется46. Ввиду неизбежно назревающего большевистского переворота в Петрограде Корнилов предложил министру-председателю и Савинкову укрыться в Могилеве, где они все вместе могли бы обсудить состав нового кабинета.

На этом беседа закончилась, и Львов сразу же выехал в Петроград.

Лукомский, более искушенный в политике, нашел миссию Львова подозрительной. Спросил ли Корнилов его верительные грамоты? Нет, ответил Корнилов, потому что знал его как уважаемого человека. Отчего же Савинков не выяснил предварительно мнения Корнилова об изменениях в кабинете? На это Корнилов лишь пожал плечами47.

Вечером 25 августа Корнилов отправил телеграмму Родзянко и еще нескольким общественным деятелям с просьбой приехать в Могилев в течение трех дней. Телеграмму аналогичного содержания послал своему брату Львов. На предстоящей встрече должен был обсуждаться вопрос о составе нового кабинета48.

На следующий день (26 августа) в шесть часов пополудни Львов встретился с Керенским в Зимнем дворце*. Если в разговоре с Корниловым он представился как доверенное лицо министра-председателя, то теперь принял роль посланца Верховного главнокомандующего. Ничего не сказав Керенскому о том, что он предложил Корнилову на выбор три варианта реорганизации правительства, выработанных им с друзьями, но представленных от имени министра-председателя, Львов объявил: Корнилов требует диктаторских полномочий. Как вспоминает Керенский, услышав это, он рассмеялся. Но вскоре веселье сменилось тревогой. Он попросил Львова письменно изложить требования Корнилова. Вот что написал Львов:

«Генерал Корнилов предлагает:

1. Объявить г. Петроград на военном положении.

2. Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки Верховного главнокомандующего.

3. Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временного управления министерств товарищам министров, впредь до образования кабинета Верховным главнокомандующим.

Петроград. Август, 26, 1917 г. В.Львов»49.

* Свидетельства об этой встрече см. в кн.: Керенский. Дело Корнилова. С. 132—136; Милюков. История. Т. 1. Ч. 2. С. 204—205. Милюков разговаривал с Львовым непосредственно перед встречей того с Керенским и сразу после нее.

По словам Керенского, как только он это прочел, ему все стало ясно: начался военный переворот50. Он мог бы задаться вопросом, почему Корнилов воспользовался услугами такого посредника, как бывший обер-прокурор Святейшего синода, а не передал то же через Савинкова. Или мог поспешить к ближайшему телеграфному аппарату и выяснить у Корнилова или у Филоненко, действительно ли главнокомандующий уполномочил Львова вести переговоры от своего имени. Но он не сделал ни того, ни другого. Настойчивые утверждения Львова, будто Корнилов хочет, чтобы этой же ночью Керенский и Савинков выехали в Могилев, укрепили Керенского в убеждении, что Корнилов намерен захватить власть. Он решил, что главнокомандующий собирается их арестовать.

Без сомнения, три «условия», приписанные Львовым Корнилову, в действительности были состряпаны им самим и его друзьями с целью ускорить события. Они не отражали ответа Корнилова на вопрос, который, как он считал, поставил перед ним министр-председатель, но давали, наконец, Керенскому повод для отставки Корнилова. Чтобы получить неопровержимые доказательства заговорщических намерений Корнилова, Керенский решил продолжить игру. Он назначил Львову встречу на 8 часов утра в кабинете военного министра, откуда они должны были связаться с генералом по телеграфу.

Львов, который провел часть утра с Милюковым, опаздывал. В 8 часов 30 минут, заставив Корнилова прождать полчаса у аппарата, Керенский начал с ним телеграфный диалог, делая вид, что Львов находится рядом, Как он говорил впоследствии, с помощью этого обмана он надеялся получить от Корнилова либо подтверждение ультиматума, предъявленного Львовым, либо «смущенное» его отрицание.

Приведем полный текст этого примечательного диалога в том виде, в каком он запечатлен на телеграфных распечатках.

«Керенский: Министр-председатель Керенский. Ждем генерала Корнилова.

Корнилов: У аппарата генерал Корнилов.

Керенский: Здравствуйте, генерал. У телефона Владимир Николаевич Львов и Керенский. Просит подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведениям, переданным Владимиром Николаевичем.

Корнилов: Здравствуйте, Александр Федорович, здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, очерк, сделанный мною Владимиру Николаевичу с просьбой доложить вам, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требую вполне определенного решения в самый короткий срок.

Керенский (говоря от имени Львова): Я – Владимир Николаевич. Вас спрашиваю – то определенное решение нужно исполнить, о котором Вы просили известить меня Александра Федоровича только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от Вас Александр Федорович колеблется мне вполне доверить.

Корнилов: Да, подтверждаю, что я просил Вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев.

Керенский: Я – Александр Федорович. Понимаю Ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя. Надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков?

Корнилов: Настоятельно прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с Вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Борису Викторовичу. Очень прошу не откладывать Вашего выезда позже завтрашнего дня<...>

Керенский: Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае?

Корнилов: Во всяком случае.

Керенский: До свидания, скоро увидимся.

Корнилов: До свидания»51.

Этот краткий диалог был настоящей комедией ошибок, но он привел к трагическим последствиям. Как утверждал позднее Керенский – и настаивал на этом до конца своей жизни, – главнокомандующий не только подтвердил полномочия Львова говорить от его, Корнилова, лица, но «удостоверил и точность передачи слов последнего первым», а именно, – что он требует диктаторских прав52. Но, как мы знаем со слов свидетелей, находившихся на противоположном конце провода, когда разговор был окончен, Корнилов вздохнул с облегчением, ибо согласие Керенского прибыть в Могилев воспринял как выражение готовности министра-председателя к сотрудничеству в деле формирования нового, «сильного» правительства. Вечером того же дня он обсуждал с Лукомским возможный состав такого кабинета, в котором Керенского и Савинкова видел министрами. Он также послал телеграммы ведущим государственным деятелям, приглашая их присоединиться к нему и министру-председателю в Могилеве53.

Благодаря сохранившимся телеграфным распечаткам мы можем сегодня утверждать, что весь диалог Керенского с Корниловым был от начала до конца недоразумением. Что касается Корнилова, то он лишь подтвердил министру-председателю, говорившему от имени Львова, приглашение Керенского и Савинков в Могилев. Керенский же воспринял это подтверждение, – хотя ничто, кроме его воспаленного воображения, не давало оснований для такой интерпретации, – как доказательство того, что Корнилов собирается его арестовать, а себя объявить диктатором. Было грандиозным упущением со стороны Керенского не спросить прямо (или хотя бы косвенно), действительно ли Корнилов передал ему через Львова ультиматум из трех пунктов. В разговоре с Керенским Корнилов ничего не сказал ни об отставке кабинета, ни о своей претензии на военную и гражданскую власть. Из слов Корнилова – «Да, подтверждаю, что я просил Вас [т.е. Львова] передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев» – Керенский предпочел сделать вывод, что три политических условия, представленных Львовым, также были подлинными. Когда Филоненко увидал телеграфные ленты с записью этой беседы, он заметил: «А.Ф.Керенский не обозначил, что же он спрашивает, и ген[ерал] Корнилов не знал, на что, собственно, он отвечает»*. Керенский был уверен, что, имитируя присутствие Львова, он использует в разговоре с Корниловым понятный обоим код, но в действительности изъяснялся шарадами. Максимум, что можно сказать в защиту министра-председателя, это то, что он был перевозбужден. Однако трудно отделаться от подозрения, что услышал он как раз то, что хотел услышать.

* Милюков. История. Т. 1.4. 2. С. 213. Корнилов, в отличие от Керенского, признал впоследствии, что действовал опрометчиво, не спросив министра-председателя, что именно передал ему Львов (Лукомский А.С. Воспоминания. Т. 1. Берлин, 1922. С. 240).

Основываясь на этих сомнительных свидетельствах, Керенский решил открыто порвать с Корниловым. Когда наконец с большим опозданием появился Львов, он велел арестовать его*. Не обращая внимания на призывы Савинкова не совершать опрометчивых действий, не связавшись еще раз с Корниловым и не прояснив очевидного, по мнению Савинкова, недоразумения, Керенский назначил на полночь заседание кабинета. Он сообщил министрам о том, что ему стало известно, и потребовал передать ему «всю полноту власти», то есть предоставить диктаторские полномочия, чтобы он имел возможность противостоять военному перевороту. Министры согласились, что с «генералом-заговорщиком» надо покончить и всю полноту власти в сложившейся чрезвычайной ситуации следует передать Керенскому. В соответствии с этим решением все они подали в отставку, и, как заметил Некрасов, с этого момента Временное правительство прекратило свое существование54.

* Львов провел ночь в комнате, примыкавшей к бывшему кабинету Александра III, который занимал министр-председатель, и не мог уснуть, так как Керенский ночь напролет распевал оперные арии. Позднее Львов был заключен под домашний арест и помещен под наблюдение психиатра (Известия. 1917. 19 окт. № 201. С. 5).

Керенский вышел с заседания номинальным диктатором. Министры, разойдясь в 4 часа утра 27 августа, более уже не собирались: вплоть до 26 октября все решения принимал Керенский – единолично или советуясь с Некрасовым и Терещенко. Ранним утром, с согласия министров или без оного, – скорее всего уже по собственной инициативе, – Керенский послал Корнилову телеграмму, в которой объявлял ему отставку и приказывал немедленно явиться в Петроград. До нового назначения обязанности Верховного главнокомандующего возлагались на Лукомского*. Разрыв с Корниловым давал Керенскому возможность встать в позу борца за революцию. По словам Некрасова, во время ночного заседания кабинета Керенский заявил: «Я им революции не отдам»55, – как будто в его власти было ею распоряжаться и он мог отдать ее кому-то или не отдать.

* Революция. Т. 4. С. 99. По свидетельству Савинкова, между 9 и 10 часами вечера – то есть еще до заседания кабинета – Керенский сказал ему, что поздно пытаться достичь взаимопонимания с Корниловым, потому что телеграмма с сообщением об отставке ему уже послана (Mercure de France. 1919. 1 June. № 503. P. 439).

Пока в Петрограде происходили эти события, Корнилов, ничего не знавший о том, какой смысл придал Керенский их телеграфному диалогу, продолжал приготовления, чтобы помочь правительству подавить предполагаемый большевистский мятеж. В 2 часа 40 минут утра он телеграфировал Савинкову: «Корпус сосредоточивается в окрестностях Петрограда к вечеру 28 августа. Я прошу объявить Петроград на военном положении 29 августа»56. Если нужны еще какие-нибудь доказательства, что Корнилов не затевал военного путча, такие доказательства дает эта телеграмма: в самом деле, если он направлял Третий корпус в Петроград с целью низложить правительство, вряд ли он стал бы это самое правительство заранее предупреждать телеграммой. Еще менее вероятно, чтобы при этом он поручал непосредственное руководство боевыми действиями своим подчиненным. Зинаида Гиппиус, размышляя несколько дней спустя о загадке дела Корнилова, задавала лежавший на поверхности вопрос: «Как это «повел» Корнилов свои войска, когда сам он спокойно сидит в Ставке?»57 Действительно, если бы Корнилов решил низвергнуть правительство и объявить себя диктатором, то, учитывая его темперамент и боевой дух, несомненно командовал бы операцией лично.

Получив в 7 часов утра 27 августа телеграмму Керенского об отставке Корнилова, генералы в Ставке пришли в полное замешательство. Их первая мысль была, что телеграмма – фальшивка, и не только потому, что ее содержание никак не согласовывалось с диалогом, происходившим между Керенским и Корниловым за десять часов перед этим, но и потому, что она была составлена не по форме: в ней отсутствовал обычный порядковый номер, и подпись была просто «Керенский», без обозначения должности. Кроме того, она не имела законной силы, ибо сместить Верховного главнокомандующего мог только кабинет. (В Ставке, конечно, не знали, что ночью кабинет подал в отставку и Керенский принял диктаторские полномочия.) Поразмыслив, генералы пришли к заключению, что телеграмма, вероятно, была подлинной, но что Керенский послал ее под давлением, может быть, будучи пленником большевиков. Остановившись на этом предположении, Корнилов отказался сдать должность Лукомскому, а Лукомский – ее принять «впредь до полного выяснения обстановки»58. Считая, что большевики уже захватили Петроград, Корнилов в нарушение распоряжения Керенского, приказал Крымову ускорить продвижение его частей59.

Чтобы прояснить недоразумение, которое могло возникнуть в Петрограде в связи с ответом Корнилова на вопросы, поставленные Львовым (никто в Могилеве еще не заподозрил в нем самозванца), Лукомский послал правительству телеграмму за своей подписью, подтверждавшую, что для сохранения боеспособности армии необходима твердая власть60.

Во второй половине дня Савинков, который не знал пока о махинациях Львова, но подозревал, что произошла какая-то грандиозная ошибка, связался с Корниловым по прямому проводу. Рядом с ним находился В.А.Маклаков, вступивший под конец в разговор61. Ссылаясь на последнюю телеграмму Лукомского, Савинков отметил, что во время своего визита в Могилев не поднимал политических вопросов. В ответ Корнилов в первый раз упомянул те три варианта, которые В.Н.Львов предложил ему на выбор. Он сказал также, что Третий кавалерийский корпус движется к Петрограду по распоряжению правительства, переданному через Савинкова. «Я глубоко убежден, что совершенно неожиданное для меня решение правительства принято под давлением Совета рабочих и солдатских депутатов <...> Я твердо заявляю, что <...> я со своего поста не уйду», – сказал Корнилов и добавил, что был бы рад приезду министра-председателя и Савинкова в Ставку, ибо «недоразумение могло бы быть устранено при личных объяснениях».

В тот момент отношения еще можно было поправить. Если бы Керенский проявил в связи с обвинениями против Корнилова такую же осмотрительность, какую за месяц до этого выказал в деле Ленина, и потребовал «документальных свидетельств», неопровержимо доказывающих факт «государственной измены», всего этого можно было бы избежать. Но Керенский, опасавшийся подвергнуть репрессиям Ленина, не был заинтересован в примирении с генералом. Когда Милюков, узнав о развитии событий, предложил свою помощь в качестве посредника, Керенский ответил, что примирение с Корниловым невозможно62. Отверг он и аналогичные предложения послов союзных держав63. Люди, видевшие в этот период министра-председателя, утверждали, что он пребывал в состоянии полной истерики64.

Для предотвращения разрыва Временного правительства с генералами нужно было только одно: чтобы Керенский (или его доверенное лицо) прямо спросил Корнилова, давал ли тот полномочия Львову требовать от его имени диктаторских прав. На этом настаивал Савинков, но Керенский отказался65. То, что Керенский не сделал этого шага, может иметь только два объяснения: либо он находился в таком психическом состоянии, что не мог рассуждать здраво, либо сознательно решил порвать с Корниловым, снискав себе таким образом славу спасителя революции и нейтрализовав давление слева.

Узнав от Корнилова о действиях Львова, Савинков поспешил в приемную министра-председателя. Там он столкнулся с Некрасовым, который сказал, что искать примирения с Корниловым поздно, так как он уже разослал в вечерние газеты заявление, в котором министр-председатель обвиняет Верховного главнокомандующего в государственной измене66. Это было сделано вопреки обещанию, данному Савинкову Керенским, что он воздержится от публикации такого заявления до тех пор, пока не переговорит с Корниловым67. Несколько часов спустя вышли специальные выпуски газет, содержавшие сенсационное заявление, подписанное Керенским, но составленное, как говорили, Некрасовым68. По мнению Головина, Некрасов намеренно поторопился с его публикацией, чтобы упредить доклад Савинкова о разговоре с Корниловым*.

* Головин. Контрреволюция. Т. 1. Ч. 2. С. 35. Некрасов, игравший при Керенском серого кардинала, был фигурой несомненно зловещей и в продолжение 1917 г. склонял министра-председателя влево. Инженер, профессор Томского политехнического института и один из лидеров левого крыла партии кадетов, он оказался замешан в неудачном покушении на жизнь Ленина 1 января 1918 г., но был вместе с другими прощен и, сменив имя, пошел на службу к большевикам. Впоследствии личность его была установлена, и, кажется, он был арестован (Яковлев Н. 1 августа 1914. М., 1974. С. 226-232).

Вот что было написано в заявлении: «26 августа генерал Корнилов прислал ко мне члена Государственной думы Владимира Николаевича Львова с требованием передачи Временным правительством генералу Корнилову всей полноты гражданской и военной власти с тем, что им по личному усмотрению будет составлено новое правительство для управления страной. Действительность полномочий члена Государственной думы Львова сделать такое предложение была подтверждена затем генералом Корниловым при разговоре со мною по прямому проводу»69. Далее в заявлении говорилось, что с целью воспрепятствовать попыткам «некоторых кругов русского общества» использовать существующие трудности для «установления <...> государственного порядка, противоречащего завоеваниям революции», правительство уполномочило министра-председателя сместить с должности генерала Корнилова и объявить в Петрограде военное положение.

Обвинение Керенского повергло Корнилова в ярость, ибо затрагивало в нем самую чувствительную струнку – его патриотизм. Прочитав заявление, Корнилов счел Керенского уже не пленником большевиков, а автором мерзкой провокации, направленной против него и армии. В ответ он выпустил собственное воззвание, подготовленное В.С.Завойко, которое разослал всем командирам фронтовых частей*. Вот что в нем говорилось:

* Делец, ударившийся в политику, Завойко был своего рода антиподом Некрасова и подталкивал Корнилова вправо. О нем см.: Мартынов. Корнилов. С. 20—22.

«Телеграмма министра-председателя <...> во всей своей первой части является сплошной ложью. Не я послал члена Государственной думы Львова к Временному правительству, а он приехал ко мне как посланец министра-председателя. <...> Таким образом, совершилась великая провокация, которая ставит на карту судьбу отечества.

Русские люди, великая родина наша умирает!

Близок час кончины!

Вынужденный выступить открыто, я, генерал Корнилов, заявляю, что Временное правительство под давлением большевистского большинства Советов действует в полном согласии с планами германского Генерального штаба и, одновременно с предстоящей высадкой вражеских сил на Рижском побережье, убивает армию и потрясает страну внутри. <...>

Я, генерал Корнилов, сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что лично мне ничего не надо кроме сохранения великой России, и клянусь довести народ путем победы над врагом до Учредительного собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни»70.

Это уже был мятеж. Как признал впоследствии Корнилов, он решился на открытый разрыв с правительством, потому что оно обвинило его в открытом восстании, то есть в измене. Головин считает, что Керенский своими действиями спровоцировал Корнилова к бунту71. С этой оценкой можно согласиться, но с уточнением: Корнилов восстал лишь после того, как был обвинен в восстании.

Как видно из нескольких воззваний, выпущенных Керенским 28 августа, он стремился обострить, а не сгладить конфликт. В одном из воззваний он призывает всех армейских командиров не подчиняться распоряжениям Корнилова, «изменившего родине»72. В другом, объясняя причины продвижения корпуса Крымова к Петрограду, идет на прямую ложь: «Восставший на власть В[ременного] Правительства] бывший Верховный главнокомандующий ген. Корнилов, заявлявший о своем патриотизме и верности народу в своих телеграммах, теперь на деле показал свое вероломство. Он взял полки с фронта, ослабив его сопротивлением нещадному врагу – германцу, и все эти полки отправил против Петрограда. Он говорит о спасении родины – и сознательно создает братоубийственную войну. Он говорит, что стоит за свободу, и посылает на Петроград туземные дивизии»73. Действительно ли Керенский забыл, как он утверждал впоследствии, что за неделю перед этим сам приказал направить в Петроград под свое командование Третий кавалерийский корпус?74 Поверить такому объяснению трудно.

В течение трех последующих дней Корнилов безуспешно пытался убедить всех «вырвать отечество из рук продажных большевиков, заседающих в Петрограде»75. Он обращался с призывами к регулярной армии, к казачеству, приказал Крымову занять Петроград. Его морально поддержали многие генералы, славшие в адрес Керенского телеграммы с требованиями изменить отношение к Верховному главнокомандующему76. Но ни они, ни консервативные политики к Корнилову не присоединились, ибо были сбиты с толку дезинформацией, распространявшейся Керенским, который, откровенно искажая события, представлял главнокомандующего мятежником и контрреволюционером. То, что ни один из видных генералов не последовал за Корниловым, лишний раз свидетельствует о том, что они не состояли с ним в заговоре.

29 августа Керенский телеграфировал Крымову: «В Петрограде полное спокойствие. Никаких выступлений не ожидается. Надобности в вашем корпусе нет никакой. В[ременное] П[равительство] приказывает вам под вашей личной ответственностью остановить движение к Петрограду, отданное вам смещенным верховным главнокомандующим, и направить корпус не в Петроград, а по его оперативному назначению в Нарву»77. Послание это имело смысл лишь в том случае, если Керенский допускал, что Крымов продвигается к Петрограду для подавления выступлений большевиков. Крымов был смущен, но подчинился. Уссурийская казачья дивизия остановилась у Красного Села под Петроградом и 30 августа принесла присягу Временному правительству. «Туземная» дивизия также остановилась, очевидно, по приказу Крымова. О действиях Донской казачьей дивизии нам не известно. Как бы то ни было, все доступные источники показывают, что роль, приписываемая обычно агитаторам, которых Совет отправил убеждать бойцов Третьего корпуса не идти на Петроград, сильно преувеличена. От наступления на Петроград командование корпуса отказалось, узнав, что город вовсе не находится в руках большевиков, как они думали раньше, и помощь их здесь не нужна*.

* Вот как описывает Зинаида Гиппиус встречу корниловской кавалерии с частями, посланными на перехват из Петрограда: «"Кровопролития" не вышло. Под Лугой, и еще где-то, посланные Корниловым дивизии и «петроградцы» встретились. Недоумело постояли друг против друга. Особенно изумлены были «корниловцы». Идут «защищать Временное правительство» и встречаются с «врагом», который идет «защищать Временное правительство» тоже – и то же. Ну, постояли, подумали; ничего не поняли; только, помня уроки агитаторов на фронте, что «с врагом надо брататься», принялись и тут жадно брататься» (Синяя книга. Белград, 1929. С. 181; дневниковая запись 31 августа 1917 г.).

Крымов прибыл в Петроград 31 августа, получив приглашение Керенского и гарантии личной безопасности. В конце дня он встретился с министром-председателем, которому объяснил, что продвигал свои части к Петрограду, чтобы помочь ему и правительству. Как только ему стало известно о размолвке между правительством и Ставкой, он приказал своим людям остановиться. Он никогда не замышлял бунта. Не входя в объяснения и даже не подав ему руки, Керенский объявил Крымову об отставке и велел ему явиться в Чрезвычайную следственную комиссию. Вместо этого Крымов пошел на квартиру к другу и выстрелил себе в сердце*.

* Керенский. Дело Корнилова. С. 75—76; Революция. Т. 4. С. 143; Мартынов. Корнилов. С. 149—151. Крымов оставил предсмертное письмо Корнилову, которое тот уничтожил (Мартынов. Корнилов. С. 151). Крымов отнюдь не был реакционным монархистом: в 1916 г. он участвовал в заговоре против Николая II.

Поскольку генерал Лукомский, а вслед за ним генерал В.Н.Клембовский отказались сменить Корнилова в должности Верховного главнокомандующего, Керенский очутился в двусмысленном положении, ибо вынужден был оставить руководство армией в руках человека, которого сам публично обвинил в государственной измене. Запретив вначале командирам армейских частей выполнять распоряжения Корнилова, он вынужден был теперь пойти на попятную и разрешить выполнять приказы Корнилова, относящиеся к военной области. Корнилов нашел эту ситуацию в высшей степени необычной: «Получился эпизод – единственный в мировой истории, – писал он, – главнокомандующий, обвиненный в измене и предательстве <...> получил приказание продолжать командование армиями, так как назначить другого нельзя»78.

После разрыва с Керенским Корнилова охватило уныние. Он был убежден, что министр-председатель и Савинков сознательно расставили ему западню. Жена, опасаясь самоубийства, попросила его отдать револьвер79. 1 сентября в Могилев прибыл Алексеев, уполномоченный принять дела у Корнилова: на его уговоры у Керенского ушло три дня. Корнилов уступил, не сопротивляясь, и только попросил, чтобы правительство установило твердую власть и воздержалось от оскорбительных выпадов против него80. Вначале его поместили под домашний арест в могилевской гостинице, а затем перевезли в крепость в Быхове, где уже содержались тридцать офицеров, которых Керенский подозревал в участии в заговоре. При этом он неизменно находился под охраной верных ему текинцев. Вскоре после большевистского переворота он бежал из Быхова и пробрался на Дон, где затем вместе с Алексеевым создал Добровольческую армию.

Существовал ли «заговор Корнилова»? Судя по всему, нет. Имеющиеся свидетельства указывают скорее на «заговор Керенского», задуманный с целью дискредитировать генерала как зачинщика воображаемого, но всеми в тот момент ожидаемого контрреволюционного выступления, подавление которого принесло бы министру-председателю невиданную популярность и власть, необходимые, чтобы противостоять растущей угрозе со стороны большевиков. Вряд ли было случайностью, что все необходимые элементы настоящего государственного переворота – списки заговорщиков, графики выступлений, условные сигналы, программы и т.д. – так никогда и не всплыли на поверхность. Такие подозрительные факты, как связь Ставки с офицерами в Петрограде и приказы формирующимся там боевым единицам, во всех случаях легко объясняются в контексте предполагавшегося большевистского путча. Если бы в самом деле существовал офицерский заговор, то какие-то генералы, без сомнения, присоединились бы к Корнилову, когда он наконец призвал к мятежу. Но за ним не последовал никто. Ни Керенский, ни большевики не могли впоследствии указать ни одного человека, который бы сам признался или которого можно было бы с основанием обвинить в том, что он был в сговоре с Корниловым. Но если Корнилов был в одиночестве, можно ли назвать это заговором? Для расследования дела Корнилова в октябре 1917 года была создана комиссия, которая завершила работу в июне 1918-го, то есть уже при власти большевиков. Она пришла к заключению, что обвинения против Корнилова безосновательны: войска на Петроград он посылал не с целью свергнуть Временное правительство, а для защиты его от большевиков. Полностью оправдав Корнилова, комиссия обвинила Керенского в том, что он «сознательно извратил истину в деле Корнилова, не имея мужества взять на себя вину» за совершенную им «грандиозную ошибку»*81.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю