Текст книги "Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918"

Автор книги: Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 53 страниц)

* Ленин ошибочно полагал, что и Зиновьев дал вместе с Каменевым интервью «Новой жизни» (Протоколы ЦК. С. 108).

Протоколы этих трех заседаний сокращены до такой степени, что на них нельзя полагаться как на достоверный источник. Если принять их за чистую монету, то выходит, что переворот, который к тому времени уже начался, даже не обсуждался на этих заседаниях.

Тактика ЦК заключалась в том, чтобы спровоцировать правительство на репрессивные меры и затем начать переворот под прикрытием лозунга защиты революции. Эта тактика не была секретом. Как писал орган эсеров «Дело народа» еще за несколько недель до переворота, Временное правительство будет обвинено в том, что вступило в заговор с Корниловым, чтобы подавить революцию, и с кайзером, чтобы сдать врагу Петроград, а также в намерении разогнать съезд Советов и Учредительное собрание¹⁶⁰. После переворота Троцкий и Сталин подтвердили, что план партии состоял именно в этом. Вот что писал Троцкий: «Стратегия наша по существу была наступательной: мы шли на штурм власти, но агитация была построена на том, что враги готовятся разогнать съезд Советов и что нужно, стало быть, дать им беспощадный отпор»¹⁶¹. Сталин подтвердил: «Революция [читай: большевистская партия] как бы маскировала свои наступательные действия оболочкой обороны для того, чтобы тем легче втянуть в свою орбиту нерешительные колеблющиеся элементы»¹⁶².

Курцио Малапарте рассказывает об удивлении, испытанном английским писателем Израэлем Зангвиллом, попавшим в Италию, когда власть там захватили фашисты. Зангвилла поразило отсутствие «баррикад, уличных боев и трупов на тротуарах», он просто отказывался верить, что является свидетелем революции¹⁶³. Но, пишет Малапарте, характерной чертой современных революций является как раз бескровный, почти бесшумный захват стратегических пунктов небольшими, хорошо подготовленными штурмовыми группами. Наступление ведется с такой поистине хирургической точностью, что широкая публика даже не подозревает о происходящем.

Этому описанию вполне соответствует и Октябрьский переворот в России (послуживший для Малапарте одной из моделей). В октябре большевики отказались от массовых вооруженных демонстраций и уличных перестрелок, которые организовывали по настоянию Ленина в апреле и июле, так как выяснилось, что толпой управлять трудно и она сама по себе провоцирует отпор властей. Вместо этого они прибегли к помощи небольших дисциплинированных отрядов солдат и рабочих, находившихся под командованием Военной организации большевиков, выступавшей под вывеской Военно-революционного комитета. Силами этих отрядов были взяты основные центры связи, транспортные узлы и коммуникации, городские службы и типографии – нервные центры современного столичного города. Они сделали невозможным контрнаступление, просто перерезав телефонные линии, связывавшие правительство с Генеральным штабом. Вся операция была проведена так гладко и эффективно, что ее не заметили в кафе и ресторанах, театрах и кинозалах, заполненных толпами ищущих развлечений.

* * *

Военно-революционный комитет, впоследствии охарактеризованный его секретарем большевиком Антоновым-Овсеенко как «хорошее формальное прикрытие для боевой работы партии»¹⁶⁴, заседал только дважды: этого было достаточно, чтобы к Военной организации большевиков прилепить «советскую» этикетку¹⁶⁵. Антонов-Овсеенко признает, что ВРК находился под непосредственным руководством большевистского ЦК и был «в действительности его органом» – до такой степени, что в какой-то момент возникла идея превратить его в отделение Военной организации¹⁶⁶. По его словам, штаб ВРК находился в Смольном, в комнатах 10 и 17, где всегда толпилось множество молодых людей, которые приходили и уходили, создавая обстановку, абсолютно исключавшую какую-либо серьезную работу, вздумай кто-нибудь ею заняться.

Коммунистические источники сообщают обычно, что ВРК мобилизовал для участия в вооруженном восстании весь (или почти весь) Петроградский гарнизон. Так, по утверждению Троцкого, в октябре «подавляющее большинство гарнизона стояло открыто на стороне рабочих»¹⁶⁷. Однако, по имеющимся данным, влияние большевиков в гарнизоне было гораздо более скромным. В целом Петроградский гарнизон был настроен далеко не революционно. Из 160 тыс. человек, расквартированных в городе, и 85 тыс. – в пригородах, подавляющее большинство объявили «нейтралитет» в назревавшем конфликте¹⁶⁸. Как показывает подсчет частей, склонившихся накануне переворота на сторону большевиков, они составляли незначительное меньшинство: по оценке Суханова, в Октябрьском перевороте принимала участие в лучшем случае одна десятая часть гарнизона, а «вероятно, гораздо меньше»¹⁶⁹. Наши собственные вычисления позволили установить, что активно пробольшевистски настроенных людей в гарнизоне (без учета Кронштадской военно-морской базы) было около 10 тыс., то есть 4%. Когда пессимисты в Центральном Комитете возражали против вооруженного восстания, они имели в виду как раз то обстоятельство, что даже призывы к немедленному перемирию, которые, по мнению Ленина, должны были склонить на их сторону армию, не обеспечивали большевикам поддержки Петроградского гарнизона.

Правы, однако, оказались в данном случае оптимисты, ибо дело было не только в том, поддержит ли армия большевиков, но и в том, окажет ли она поддержку правительству. И если на стороне большевиков было 4% гарнизона, то на стороне правительства – еще меньше. Главной заботой большевиков было не дать правительству привлечь для подавления восстания войска, как это удалось сделать в июле. Для этого им надо было лишить власти военное командование.

Этого удалось достичь 21—22 октября, когда, действуя от имени Совета и его солдатской секции, они добились передачи командования гарнизоном Военно-революционному комитету.

Прежде всего ВРК направил в части, стоявшие в Петрограде и в пригородах, 200 «комиссаров». Это были в основном молодые деятели Военной организации большевиков, принимавшие участие в июльском путче и недавно вышедшие из заключения под честное слово¹⁷⁰. Затем, 21 октября, он созвал в Смольном совещание полковых комитетов. В речи, обращенной к собравшимся представителям войск, Троцкий подчеркнул опасность «контрреволюции» и призвал гарнизон сплотиться вокруг Совета и его органа, ВРК. Резолюция, которую он предложил, была сформулирована так расплывчато, что ее тут же приняли без обсуждения: «Приветствуя образование Военно-революционного комитета при Петербургском Сов[ете] р[абочих] и с[олдатских] депутатов], гарнизон Петрограда обещает Военно-революционному комитету поддержку во всех его шагах к тому, чтобы теснее сплотить фронт с тылом в интересах революции»¹⁷¹. Кто стал бы возражать против того, чтобы сплотить фронт с тылом в интересах февральской революции? Но для большевиков данная резолюция означала, что ВРК приобретает значение и функции Штаба Петроградского военного округа. По словам Подвойского, возглавлявшего Военную организацию, эти меры знаменовали собой начало вооруженного восстания¹⁷².

Следующей ночью (с 21-го на 22 октября) в Штабе округа появилась депутация ВРК. Выступивший от ее имени большевик лейтенант П.В.Дашкевич проинформировал командующего Петроградским военным округом полковника Г.П.Полковникова, что решением гарнизонного совещания все приказы, которые Штаб отдает войскам, будут отныне иметь силу, только если получат визу ВРК. Войска, конечно, не принимали такого решения, а если бы и приняли, оно было бы незаконным. В действительности депутация действовала по поручению большевистского ЦК. Полковников ответил, что Штаб не признает полномочий делегации, и после того, как он пригрозил арестом, большевики ретировались и вернулись в Смольный ¹⁷³.

Заслушав доклад депутации, ВРК созвал второе совещание представителей гарнизона. Кто на нем присутствовал и какие были представлены части, установить не удалось, но это не так уж важно, ибо теперь любая случайная группа могла объявить, что представляет интересы «революции». По предложению ВРК совещание приняло мошенническую резолюцию, где говорилось, что хотя 21 октября гарнизон объявил ВРК своим «органом», Штаб отказался признать его и сотрудничать с ним. При этом ни слова не было сказано о том, что делегация ВРК требовала вовсе не «признания» или «сотрудничества», а права утверждать приказы Штаба. Далее в резолюции говорилось: «Этим самым Штаб порывает с революционным гарнизоном и Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Порвав с организованным гарнизоном столицы, Штаб становится прямым орудием контрреволюционных сил <...> Солдаты Петрограда! 1) Охрана революционного порядка от контрреволюционных покушений ложится на вас под руководством Военно-революционного комитета. 2) Никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные Военно-революционным комитетом, недействительны»¹⁷⁴.

Резолюция эта достигала трех целей: она определяла Временное Правительство (якобы от имени Совета) как «контрреволюционное», она лишала его власти над гарнизоном и она давала возможность ВРК осуществить захват власти под предлогом защиты революции. Это было объявлением войны.

* * *

22 октября, узнав о попытке ВРК взять на себя командование гарнизоном, Штаб округа предъявил Совету ультиматум: если он не отменит своих распоряжений, будут приняты «решительные меры»¹⁷⁵. Желая выиграть время, большевики «в принципе» приняли ультиматум и, не прекращая действий, связанных с осуществлением переворота, предложили начать переговоры¹⁷⁶. В тот же день между Штабом и ВРК было достигнуто соглашение о создании «консультативного органа», который будет представлять Совет в Штабе округа. 23 октября в Штаб была направлена делегация ВРК, официально – для переговоров, но в действительности – для «рекогносцировки»¹⁷⁷. Действия эти привели к желаемому результату, то есть удержали правительство от ареста Военно-революционного комитета. В ночь с 23-го на 24 октября кабинет министров (который со времени выступления Корнилова вел призрачное существование) отдал распоряжение о закрытии двух ведущих большевистских газет и, для сохранения равновесия, – соответствующего числа правых газет, включая «Живое слово», опубликовавшее в июле информацию о контактах Ленина с немцами. Для охраны стратегических пунктов, в том числе Зимнего дворца, были посланы войска. Но когда Керенский потребовал полномочий для ареста ВРК, его убедили не делать этого, поскольку между ВРК и Штабом идут переговоры для уяснения расхождений в позициях¹⁷⁸.

Керенский сильно недооценивал угрозу, исходившую от большевиков. Он не только не боялся большевистского путча, но даже надеялся на него, полагая, что его подавление позволит отделаться от большевиков раз и навсегда. В середине октября военное командование неоднократно докладывало ему, что большевики явно готовят вооруженное восстание. Вместе с тем министра-председателя уверяли, что с этим восстанием можно будет без труда справиться, так как «подавляющее большинство» гарнизона настроено против переворота¹⁷⁹. Доверяя этим оценкам, в которых оппозиция гарнизона планам большевиков ошибочно отождествлялась с его готовностью поддержать правительство, Керенский успокаивал коллег и иностранных посланников. В.Д.Набоков вспоминает, как он сказал, что «готов молиться о начале восстания», ибо располагает достаточными силами, чтобы его сокрушить¹⁸⁰. Британскому послу Джорджу Бьюкенену он не раз говорил: «Я хочу только, чтобы они [большевики] высунулись, и тогда я с ними разделаюсь»¹⁸¹.

Однако самонадеянность Керенского перед лицом ясно различимой угрозы объяснялась не только его переоценкой собственных сил: ключом к его поведению, как и к действиям всего небольшевистского левого крыла, был страх перед «контрреволюцией», владевший ими на протяжении 1917 года. Обвинив в измене Корнилова и других генералов и попросив у Совета помощи в борьбе с ними, Керенский в глазах кадровых офицеров уже ничем не отличался от большевиков. Поэтому после 27 августа всякая военная акция против большевиков закончилась бы его собственным падением. Сознавая это, Керенский слишком долго колебался, прежде чем предложить союз военным. Военный министр генерал А.И.Верховский сказал Бьюкенену уже после переворота: «Керенский не хотел, чтобы казаки сами подавили восстание, так как это означало бы конец революции»¹⁸². Два смертельных врага, «Февраль» и «Октябрь», были, таким образом, скованы между собой общим страхом. Единственной надеждой Керенского и его единомышленников было то, что у большевиков в последний момент сдадут нервы и они отступят, как отступили в июле. П.И.Пальчинский, возглавлявший 24– 26 октября оборону Зимнего дворца, кратко записал во время осады (или сразу после нее) свои впечатления о действиях правительства: «Беспомощность Полковникова и отсутствие какого бы то ни было плана. Надежда, что безумный шаг не будет сделан. Незнание, что делать, если он все же будет»¹⁸³. Не предпринималось никаких серьезных военных приготовлений, чтобы отвратить удар, который, как все знали, должен был обрушиться. Керенский впоследствии утверждал, что 24 октября он потребовал от командования прислать в подкрепление фронтовые части. Однако, как утверждают историки, он не отдавал таких приказаний до наступления ночи (с 24 до 25 октября), когда делать это было уже поздно, ибо переворот был завершен¹⁸⁴. По оценке генерала Алексеева, в Петрограде в тот момент находилось 15 тыс. офицеров, и каждый третий из них был готов сражаться с большевиками. Но предложение Алексеева организовать их для сопротивления осталось без ответа, и пока осуществлялся захват города, офицеры либо молча наблюдали, не видя возможности что-либо предпринять, либо предавались кутежам и веселью¹⁸⁵. Но самое удивительное, что нервный центр оборонной системы правительства, Штаб округа, расположенный в Инженерном (Михайловском) замке, стоял без охраны: любой прохожий мог зайти внутрь, не предъявляя документов¹⁸⁶.

* * *

Завершающий этап большевистского переворота состоялся утром, во вторник, 24 октября, когда Штаб округа осуществил полумеры, предписанные правительством накануне ночью.

Ранним утром юнкера взяли под охрану ключевые объекты. Два или три отряда были посланы для защиты Зимнего дворца. К ним присоединились: так называемый Женский батальон смерти, состоявший из 140 добровольцев; некоторое количество казаков; отряд самокатчиков; сорок инвалидов под командованием офицера, имевшего протезы вместо обеих ног; несколько артиллерийских расчетов. Как ни странно, не было ни одного пулемета. Юнкера закрыли типографии «Рабочего пути» (переименованной «Правды») и «Солдата». Отключили идущие в Смольный телефонные линии. Отдали приказ поднять мосты над Невой, чтобы воспрепятствовать проникновению в центр города пробольшевистски настроенных рабочих и солдат. Штаб запретил войскам гарнизона выполнять какие-либо Распоряжения ВРК, а также приказал арестовать комиссаров ВРК, но это сделано не было¹⁸⁷.

Эти приготовления вызвали в городе панику. К 14.30 большинство учреждений закрылись, люди поспешили домой, и улицы опустели.

Для большевиков все это было сигналом «контрреволюции», которого они ждали. Первым делом они занялись освобождением своих газет и успешно завершили эту операцию к 11 часам утра. Затем ВРК послал вооруженные отряды для захвата Центрального телеграфа и Российского телеграфного агентства. Телефонная связь со Смольным была восстановлена. Таким образом, первыми объектами, на которых заговорщики сосредоточили свои действия, были центры информации и линии коммуникации.

На протяжении всего этого дня применение силы потребовалось лишь однажды – когда отряды ВРК сводили мосты на Невой.

Вечером 24 октября, когда восстание вошло уже в окончательную и решающую фазу, ВРК выпустил заявление, что, несмотря на слухи, речь идет вовсе не о восстании, а о защите «интересов Петроградского гарнизона и демократии» от контрреволюции¹⁸⁸.

Вероятно, введенный в заблуждение этой дезинформацией, Ленин, который оставался совершенно не в курсе событий, послал своим товарищам отчаянную записку, убеждая их начать то, что они и так уже делали:

«Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уже поистине, промедление в восстании смерти подобно.

Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс.

Буржуазный натиск корниловцев, удаление Верховского показывает, что ждать нельзя. Надо, во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться) юнкеров и т.д. <...>

Кто должен взять власть?

Это сейчас неважно: пусть ее возьмет Военно-революционный комитет «или другое учреждение» <...>

Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия.

Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе и обязан решать подобные вопросы не голосованиями, а силой»*.

* Ленин. ПСС. Т. 34. С. 435—436. Верховский был смещен со своего министерского поста днем раньше (23 октября) за то, что на заседании кабинета требовал немедленного заключения мира (Социалистический вестник. 1921. 19 июня. № 10. С. 8).

Поздним вечером Ленин пошел в Смольный. Он был сильно загримирован, пол-лица его скрывала повязка, словно он только что побывал у зубного врача. По пути его чуть не арестовал правительственный патруль, но он спасся, притворившись пьяным. В Смольном, не показываясь никому на глаза, он заперся в одной из комнат только с ближайшими соратниками. Троцкий вспоминает, что, услышав о продолжающихся переговорах со Штабом, Ленин испугался, но когда его заверили, что переговоры – это уловка, засиял от удовольствия: «Вот это хо-ро-о-шо-о-о, – нараспев, весело, с подъемом проговорил Ленин и стал шагать по комнате, возбужденно потирая руки. – Это оч-чень хорошо!» Военную хитрость Ильич любил вообще. Обмануть врага, оставить его в дураках – разве это не самое разлюбезное дело!»¹⁸⁹ Ленин провел ночь, прикорнув на полу, пока Подвойский, Антонов-Овсеенко и друг Троцкого Г.И.Чудновский – под общей командой самого Троцкого – руководили операцией.

Той ночью (с 24 на 25 октября) большевики методично захватывали все стратегические объекты, расставляя всюду пикеты, – типичная тактика современного государственного переворота, как ее описывает Малапарте. Юнкерам велено было отправляться домой: либо их разоружали, либо они уходили сами. Так, под покровом ночи, большевики постепенно овладели железнодорожными вокзалами, почтовыми отделениями, телефонными узлами, банками, мостами. И совершенно невероятным образом большевики взяли Инженерный замок: они просто «вошли и сели, а те, кто там сидели, встали и ушли – Штаб был занят»¹⁹⁰.

Захватив Центральную телефонную станцию, большевики отключили все телефонные линии, связывающие с Зимним дворцом, кроме двух, которые не были зарегистрированы. По этим двум каналам министрам, собравшимся в Малахитовой комнате удалось связаться с внешним миром. Хотя, выступая на публике, Керенский держался уверенно, человеку, наблюдавшему его в этот момент, он показался постаревшим и усталым: он «смотрел прямо перед собой, ни на кого не глядя, с прищуренными веками, помутневшими глазами, затаившими страдание и сдержанную тревогу»¹⁹¹.

В 9 часов вечера появилась делегация Совета во главе с Ф.И.Даном и А.Р.Гоцем, чтобы сообщить министрам, что под влиянием «реакционного штаба» те сильно преувеличивают большевистскую угрозу. Керенский указал им на дверь¹⁹². В эту ночь Керенский наконец решил связаться с фронтовым командованием, чтобы попросить помощи, но безуспешно: он никого не застал. В 9 часов утра 25 октября министр-председатель выскользнул из Зимнего дворца, переодетый в форму сербского офицера, и в машине с американским флажком, позаимствованной в посольстве Соединенных Штатов, отправился на фронт искать помощи.

К тому времени Зимний дворец остался единственным зданием, находившимся в руках правительства. Ленин настаивал на том, чтобы министры были арестованы прежде, чем Второй съезд Советов будет официально открыт и объявит низложенным Временное правительство. Но вооруженные силы большевиков не были готовы решить эту задачу: несмотря на все бравые заявления, не нашлось никого, кто захотел бы пойти под ружейный огонь. Из якобы 45 тыс. красногвардейцев и десятков тысяч сочувствующих из гарнизона поблизости не оказалось никого. Вялая атака на дворец началась на рассвете. Но, заслышав первые ответные выстрелы, нападавшие отступили.

Сгорая от нетерпения, опасаясь вторжения войск с фронта, Ленин решил не ждать дальше. Между 8 и 9 часами утра он проследовал в помещение, служившее большевикам оперативным штабом. Поначалу его никто не узнал. Первым, поняв, кто вошел, радостно встрепенулся В.Д.Бонч-Бруевич: «Владимир Ильич, отец наш! – вскричал он, бросившись обнимать Ленина. – Не узнать, родной!»¹⁹³ Ленин сел и набросал от имени Военно-революционного комитета декларацию о низложении Временного правительства. В 10 часов утра (25 октября) ее напечатали газеты:

«К ГРАЖДАНАМ РОССИИ!

Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.

Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание Советского правительства – это дело обеспечено.

Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!

Военно-революционный комитет при Петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов»*.

* Декреты. Т. 1. С. 1—2. На следующий день жена Керенского была арестована и провела сорок восемь часов в заключении за то, что сорвала листовку с текстом этой декларации (Фрейман А.Л. Форпост социалистической революции. Л., 1969. С. 157).

Этот документ, занимающий самое почетное место в собрании большевистских декретов, объявлял, что всю власть в России принял на себя орган, который никто, кроме большевистского ЦК, на это не уполномочивал. Петроградский Совет создал Военно-революционный комитет для обороны города, а не для свержения правительства. В тот момент, когда большевики действовали от имени Второго съезда Советов, сам съезд еще даже не открылся. Впрочем, такая процедура соответствовала рассуждению Ленина, записанному им накануне ночью: «Кто должен взять власть? Это сейчас неважно: пусть ее возьмет Военно-революционный комитет «или другое учреждение»». Поскольку переворот был незаконным и тихим, население Петрограда не восприняло заявления всерьез. По словам свидетелей, 25 октября жизнь в городе вошла в нормальное русло: открылись учреждения и магазины, рабочие пошли на фабрики, а места развлечений были вновь заполнены толпами завсегдатаев. Никто, кроме узкой группы людей, непосредственно причастных к этим событиям, не знал, что столица уже была во власти вооруженных большевиков и что положение приняло необратимый характер. Впоследствии Ленин как-то сказал, что начать мировую в России было так же легко, как «перышко поднять»¹⁹⁴.

Тем временем Керенский спешил в Псков, где находился Штаб Северного фронта. По странному стечению исторических обстоятельств, единственными войсками, способными в тот момент отправиться в Петроград, оказались казаки того самого Третьего кавалерийского корпуса, который двумя месяцами ранее он обвинил в измене и соучастии в мятеже Корнилова. Они так презирали Керенского, оклеветавшего Корнилова и доведшего до самоубийства их командира генерала Крымова, что отказались даже выслушать его объяснения. С большим трудом Керенский убедил некоторых из них двинуться к столице через Лугу. Эти части под командованием генерала П.Н.Краснова разбили войска, посланные большевиками, и заняли Гатчину. К вечеру, когда они вошли в Царское Село, до столицы оставалось два часа марша. Но, разочарованные тем, что к ним не присоединились другие части, здесь они спешились и отказались двигаться дальше.

События, происходившие между тем в Петрограде, могли бы дать материал для комедии. После того как большевики объявили о низложении Временного правительства, входившие в него министры собрались в Малахитовой комнате, на невской стороне Зимнего дворца, в ожидании освободительных войск под предводительством Керенского. По этой причине начало Второго съезда Советов, собравшегося в Смольном, час за часом откладывалось. В 2 часа пополудни из Кронштадта прибыли 5000 матросов – «краса и гордость революции», однако и они, привыкшие терроризировать мирных граждан, не имели охоты драться по-настоящему. Когда предпринятая ими атака на дворец натолкнулась на ответный огонь, они отступили.

Ленин не решался появляться на публике, пока кабинет (включая Керенского, о бегстве которого он не знал) не захвачен большевиками. Большую часть 25 октября он провел с перебинтованным лицом, в парике и очках. Когда проходившие мимо Дан и М.И.Скобелев узнали его, несмотря на этот маскарад¹⁹⁵, он вновь удалился в свое укрытие, где дремал на полу, а Троцкий время от времени входил и докладывал о событиях.

Троцкий не хотел открывать съезд Советов, пока держится Зимний. Но, опасаясь, что делегаты разбредутся, он созвал в 2 часа 35 минут пополудни Чрезвычайную сессию Петроградского Совета. Не удалось точно установить, кто участвовал в этой встрече, но, поскольку эсеры и меньшевики накануне покинули Смольный, а большевиков и сочувствующих им среди делегатов были сотни, логично предположить, что собрание это практически целиком состояло из большевиков и левых эсеров.

Открывая сессию (Ленин по-прежнему отсутствовал), Троцкий сказал: «От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временное правительство больше не существует». Когда один из делегатов прервал выступление Троцкого выкриком: «Вы предрешаете волю Всероссийского съезда Советов», Троцкий отметил: «Воля Всероссийского съезда Советов предрешена огромным фактом восстания петроградских рабочих и солдат, происшедшего в ночь на сегодня. Теперь нам остается лишь развивать нашу победу»¹⁹⁶. Можно спросить: какое «восстание» рабочих и солдат? Но за словами стояло одно: собравшиеся должны понять, что у них нет другого выбора, кроме как присоединиться к решениям, которые от их имени были уже «предрешены» большевистским ЦК.

На короткое время перед делегатами появился Ленин и, поприветствовав «всемирную социалистическую революцию», вновь исчез¹⁹⁷. Троцкий вспоминает, что Ленин сказал ему: «Слишком резкий переход от подполья и переверзевщины – к власти». И добавил по-немецки: «Es schwindelt» («Кружится голова»)¹⁹⁸.

В 18 часов 30 минут Военно-революционный комитет предъявил Временному правительству ультиматум: либо оно сдается, либо по дворцу будет открыт огонь с крейсера «Аврора» и из Петропавловской крепости. Ожидая с минуты на минуту прибытия помощи, министры не отвечали: как раз в это время до них дошел слух, что Керенский с верными войсками на подходе¹⁹⁹. Они вяло переговаривались между собой, беседовали с друзьями по телефону и отдыхали, расположившись на диванах.

В 21 час открыл огонь крейсер «Аврора». Поскольку на борту не было боевых снарядов, он сделал одиночный выстрел холостым и замолк, обеспечив себе этим почетное место в легендах об Октябре. Два часа спустя начался артобстрел из Петропавловской крепости, на этот раз настоящими снарядами, но прицел был настолько неточен, что из тридцати пяти снарядов только два достигли цели, причинив небольшие разрушения²⁰⁰. После нескольких месяцев организационной работы на заводах и в гарнизонах у большевиков не оказалось людей, готовых умирать за их дело. Слабо защищенное прибежище Временного правительства вызывающе стояло, дразня тех, кто объявил правительство низложенным. В перерывах между артиллерийским огнем отряды Красной гвардии проникли во дворец через один из входов, однако, столкнувшись внутри с вооруженными юнкерами, они немедленно сдались.

С наступлением ночи защитники Зимнего, потеряв надежду на прибытие обещанного подкрепления, начали расходиться. Первыми ушли казаки. За ними последовали юнкеры, которые обслуживали артиллерию. К полуночи остались лишь Женский батальон смерти и небольшая группа подростков-кадетов, охранявших Малахитовую комнату. Когда из Зимнего перестали доноситься выстрелы, красногвардейцы и матросы осторожно приблизились к дворцу. Первыми в здание через открытые окна со стороны Эрмитажа проникли матросы и солдаты Павловского полка²⁰¹. Остальные вошли через открытые ворота. Зимний дворец не был взят приступом: образ идущих на штурм отрядов рабочих, солдат и матросов, созданный Эйзенштейном в фильме «Октябрь», – чистая выдумка, попытка подарить России свой штурм Бастилии. В действительности, после того как Зимний перестал защищаться, его наводнила толпа. Потери исчислялись пятью убитыми и несколькими ранеными – в основном жертвами шальных пуль.

После полуночи заполнившая дворец толпа уже крушила и грабила его роскошные интерьеры. Есть свидетельства, что некоторые из женщин, защищавших Зимний, были изнасилованы. Министр юстиции П.Н.Малянтович оставил яркое описание последних минут Временного правительства:

«И вдруг возник шум где-то и сразу стал расти, шириться и приближаться. И в его разнообразных, но слитых в одну волну звуках сразу зазвучало что-то особенное, не похожее на те прежние шумы – что-то окончательное. Стало вдруг сразу ясно, что это идет конец...

Кто лежал или сидел, вскочили, и все схватились за пальто...

А шум все крепнул, все нарастал и быстро, широкой волной подкатывался к нам... И к нам от него вкатилась и охватила нас нестерпимая тревога, как волна отравленного воздуха...

Все это в несколько минут...

Уже у входной двери в комнату нашего караула – резкие взволнованные крики массы голосов, несколько отдельных редких выстрелов, топот ног, какие-то стуки, передвижения, слитый нарастающий единый хаос звуков и все растущая тревога...

Ясно: это уже приступ, нас берут приступом... Защита бесполезна – бесцельны жертвы...

Дверь распахнулась... Вскочил юнкер. Вытянулся во фронт, руку под козырек, лицо взволнованное, но решительное:

– Как прикажет Временное правительство? Защищаться до последнего человека? Мы готовы, если прикажет Временное правительство.