Текст книги "Русская революция. Большевики в борьбе за власть. 1917-1918"

Автор книги: Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 53 страниц)

Верховное руководство этими секретными операциями находилось в руках Ленина, но главным боевым командиром и казначеем являлся Л.Б.Красин, глава так называемой Технической группы⁹⁹. Инженер по профессии, Красин вел двойную жизнь: почтенный служащий (он служил у Морозова и в таких немецких фирмах, как «AEG» и «Siemens-Schuckert»), в свободное время он руководил большевистским подпольем*. Он работал в секретной лаборатории, где собирали бомбы, – одна из таких бомб была использована при ограблении Тифлисского банка¹⁰⁰. В Берлине он руководил операцией по изготовлению фальшивых трехрублевок. Красин принимал участие и в контрабандных перевозках оружия – иногда из чисто коммерческих соображений, чтобы пополнить большевистскую кассу. В ряде случаев Техническая группа вступала в сговор с обыкновенными уголовниками – например, известной банде Лбова, действовавшей на Урале, было продано оружия на сумму в сотни тысяч долларов¹⁰¹. Подобная деятельность с неизбежностью привлекала в ряды большевиков сомнительные элементы, которым «рабочее дело» давало предлог, оправдывавший ведение преступной жизни.

* Служба Красина в немецкой фирме по производству электронной аппаратуры могла и не быть случайностью. По сообщениям, сделанным в 1917 г. главой русской контрразведки, Сименс использовал свои агентства с целью шпионажа, что привело к закрытию его конторы на юге России (См.: Никитин Б. Роковые годы. Париж, 1937. С. 118).

Насколько далеко Ленин был готов зайти, чтобы выручить средства для своей организации, видно из так называемого дела Шмита¹⁰². Н.П.Шмит, богатый владелец мебельной мануфактуры и родственник Морозова, покончил с собой в 1906 году, когда должен был выступить ответчиком на суде по делу о предоставлении средств на закупку оружия для декабрьского московского восстания. Шмит не оставил завещания, но устно сообщил Горькому и другим знакомым, что хотел бы передать свое состояние в 500 000 рублей социал-демократам. Это сообщение не имело ценности в глазах закона, поскольку партия, будучи нелегальной, не могла стать бенефициарием наследства. Деньги перешли, таким образом, к ближайшему родственнику умершего, его младшему брату. Большевики исполнились решимости не дать наследникам растратить наследство или передать его в казну социал-демократов и на собрании под председательством Ленина постановили захватить его любой ценой. Юного брата-наследника быстро уговорили отказаться от наследства в пользу двух сестер, на которых, согласно плану, двое большевиков должны были затем жениться. Младшая из девушек, несовершеннолетняя, была обвенчана с негодяем-большевиком по имени Виктор Таратута; чтобы ввести полицию в заблуждение, ее выдали замуж вторично, фиктивно, за почтенного обывателя. 190000 рублей, полученные ею в результате замужества, были переданы в большевистскую кассу в Париже¹⁰³.

Вторая часть наследства Шмита находилась в руках мужа старшей сестры, социал-демократа, симпатизировавшего большевикам. Он, однако, обнаружил намерение оставить деньги себе. Спор был вынесен на социалистический арбитражный суд, по решению которого большевикам причиталась всего треть или половина наследства. Со временем муж наследницы под угрозой физической расправы вынужден был передать все деньги Ленину. Таким образом Ленину удалось прибрать к рукам от 235 000 до 315 000 рублей из Шмитовского наследства¹⁰⁴.

Когда Мартов обнародовал эту грязную финансовую аферу, большевики в социалистических кружках России и зарубежья возмутились, и Ленин был вынужден согласиться на передачу фондов партии доверенным лицам из немецких социал-демократов. Деньги являлись основным предметом спора между двумя фракциями в течение десяти лет, предшествовавших революции 1917 года. Крупская в качестве секретаря Ленина поддерживала непрерывную переписку с большевистскими агентами в России, используя невидимые чернила, шифровки и прочие хитрости, чтобы держать полицию в неведении относительно ее содержания. По сообщению Татьяны Алексинской, помогавшей Крупской в этой работе, в большинстве писем Ленина содержалось требование денег*¹⁰⁵.

* Важность денежных поступлений подчеркивалась Лениным в письме к потенциальному жертвователю, написанном в декабре 1904 г.: «Наше дело грозит прямо-таки крахом, если мы не продержимся при помощи чрезвычайных ресурсов по меньшей мере полгода. А чтобы продержаться, не сокращая дело, необходимы minimum две тысячи рублей в месяц <...>» (Полн. собр. соч. Т. 46. С. 433).

В 1908 году социал-демократическое движение в России пошло на спад, отчасти потому, что религиозный пыл, с которым к нему относилась интеллигенция, поостыл, отчасти в связи с тем, что вездесущая полицейская агентура сделала практически невозможной подпольную работу. Служба безопасности пронизывала социал-демократические организации сверху донизу, и члены их выявлялись и арестовывались еще до начала всяких активных действий. Меньшевики реагировали на ситуацию, выработав новую стратегию, основной упор в которой приходился на легальную деятельность: публикации, создание профсоюзов, работу в Думе. Некоторые меньшевики думали о том, чтобы превратить социал-демократическую партию в Рабочую партию. Они не хотели окончательно отказываться от нелегальной деятельности, но программа их склонялась в сторону демократического тред-юнионизма, при котором партия не столько руководила рабочими, сколько служила их интересам. Ленин предал анафеме меньшевиков, поддерживавших эту стратегию, и назвал их «ликвидаторами» на том основании, что их предполагаемой целью была ликвидация партии и отказ от революции. В его устах «ликвидатор» звучало как «контрреволюционер».

Самому Ленину, однако, тоже приходилось приспосабливаться к трудностям, создаваемым полицейской слежкой. Он справился с этой задачей, используя полицейских агентов, проникших в его организацию, для собственных целей. Несмотря на отсутствие источников, можно полагать, что именно этим объясняется загадочная история с агентом-провокатором Романом Малиновским, который некоторое время (в 1912—1914 гг.) представлял Ленина в России, а затем являлся председателем большевистской фракции в Думе. Этот случай полицейской провокации, по мнению В.Л.Бурцева, превосходит даже более знаменитый случай Евно Азефа¹⁰⁶.

Ленин призывал своих соратников бойкотировать выборы в Первую Думу, меньшевики же оставили решение на усмотрение местных организаций, большинство которых, за исключением грузинской, тоже выступили за бойкот. В результате этого Ленин тут же переменил решение и в 1907 году, несмотря на протесты большинства своих соратников призвал большевиков принять участие в выборах. Он хотел использовать Думу как форум для обнародования своей программы. И Р.В.Малиновский сослужил ему в этом большую службу.

Поляк по происхождению, кузнец по профессии и вор по призванию, Роман Малиновский к этому времени отбыл три тюремных срока за воровство и кражи со взломом. Движимый, по его собственному признанию, политическим честолюбием, которое было невозможно удовлетворить из-за наличия судимостей, вечно нуждающийся в деньгах, он предложил свои услуги полицейскому управлению. По требованию последнего он вышел из фракции меньшевиков и в январе 1912 года прибыл на пражскую конференцию большевиков. Ленин, на которого он произвел самое благоприятное впечатление, описывал его как «парня хорошего» и «выдающегося рабочего лидера»¹⁰⁷. Он направил новобранца в российское отделение большевистского Центрального Комитета с правом набирать новых членов по собственному усмотрению. По возвращении в Россию Малиновский воспользовался этим правом, чтобы кооптировать в ЦК Сталина¹⁰⁸.

По приказу министра внутренних дел уголовное досье Малиновского было изъято, что позволило ему баллотироваться в Думу. Избранный туда не без помощи полиции, он использовал свой парламентский иммунитет, чтобы произносить гневные речи против «буржуазии» и социалистов-«оппортунистов»: все эти речи предварительно просматривались, а некоторые и подготавливались службой безопасности. Несмотря на то, что в социалистических кругах высказывались сомнения в лояльности Малиновского, Ленин безоговорочно его поддерживал. Одной из величайших услуг, оказанных Малиновским Ленину, была помощь в основании – с разрешения полиции и, по всей видимости, при ее материальном содействии – большевистской газеты «Правда». Малиновский при этом заведовал газетной кассой, а редактором стал другой агент охранки, М.Е.Черномазов. Партийный орган, выходивший под покровительством полиции, дал большевикам гораздо лучшую, чем была у меньшевиков, возможность распространять свои взгляды на территории России. Для соблюдения пристойности власти иногда облагали «Правду» штрафом, но газета продолжала выходить, публикуя речи Малиновского и других большевиков, произнесенные в Думе, а также другие большевистские материалы: один Ленин опубликовал в ней за 1912—1914 годы 265 статей. С помощью Малиновского полиция основала в Москве другой большевистский ежедневный печатный орган – «Наш путь»¹⁰⁹.

Занимая указанные должности, Малиновский регулярно выдавал полиции секреты партии. Как мы увидим, Ленин верил, что больше выигрывает, чем проигрывает, идя на такую сделку.

Карьера Малиновского в качестве двойного агента неожиданно прервалась в мае 1914 года, когда заместителем министра внутренних дел был назначен В.Ф.Джунковский. Профессиональный военный, не имевший опыта контрразведывательной деятельности, Джунковский вознамерился «очистить» жандармский корпус и положить конец его политической активности: он был бескомпромиссным противником любых форм полицейской провокации*. Когда, вступив в должность, он узнал, что Малиновский является агентом полиции и что, таким образом, полиция через него проникла в Думу, Джунковский испугался крупного политического скандала и конфиденциально сообщил Родзянко, председателю Думы, об известном ему факте**. На Малиновского было оказано давление, в результате чего он вышел из Думы и, получив 6000 рублей, свое жалованье за год, выехал за границу.

* Падение. Т. 5. С. 69; Т. 1. С. 315. Он упразднил систему полицейского надзора в армии и средней школе на том основании, что нехорошо было военным и учащимся доносить друг на друга. С.П.Белецкий, директор департамента полиции и непосредственный начальник Малиновского, считал, что эти меры расстроили работу полицейской контрразведки (там же. Т. 1.С. 70, 71, 75). Белецкий был расстрелян ЧК в сентябре 1918 г., в первую волну красного террора.

** Было высказано предположение, что Джунковский избавился от Малиновского, поскольку опасался действия, которое зажигательные речи последнего в Думе могли произвести на рабочих в то время, как в России проходила новая волна промышленных забастовок. См.: Elwood P.С. Roman Malinovsky. Newtonville, Mass., 1977. P. 41—43.

Внезапное и необоснованное исчезновение лидера большевиков из Думы должно было положить конец политической карьере Малиновского, однако Ленин встал на его защиту, ограждая от нападок меньшевиков и осыпая, бранью «ликвидаторов»*. Можно допустить, что в данном случае личная привязанность Ленина к ценному сотруднику на время лишила его способности рассуждать, но это кажется маловероятным. На суде, состоявшемся в 1918 году, Малиновский заявил, что информировал Ленина о своем уголовном прошлом; поскольку ни один гражданин России не смог бы при наличии такого прошлого баллотироваться на выборах в Думу, сам факт, что министерство внутренних дел не использовало информацию, которой располагало, чтобы помешать Малиновскому пройти в Думу, должен был навести Ленина на мысль о его связях с полицией. В.Л.Бурцев, основной русский специалист по проблеме полицейских провокаций, поговорив с бывшим чиновником царской полиции, дававшим показания на суде над Малиновским, пришел в 1918 году к выводу, что, «судя по словам Малиновского, Ленин понял и никак не мог не понять, что его [Малиновского] прошлое не просто было связано с прямой уголовщиной, но что сам он был в руках жандармерии – и провокатор»¹¹⁰. Причина, по которой Ленин мог захотеть оставить полицейского осведомителя в своей организации, была сформулирована генералом А.И.Спиридовичем, высокопоставленным чиновником царского охранного отделения: «История русского революционного движения знает несколько крупных примеров, когда руководители революционных организаций разрешали некоторым из своих членов вступать в сношения с политической полицией в качестве секретных осведомителей, в надежде, что, давая полиции кое-какие несущественные сведения, эти партийные шпионы выведают у нее гораздо больше полезных сведений для партии»¹¹¹. Давая показания комиссии Временного правительства в июне 1917 года, Ленин намекал, что он, возможно, использовал Малиновского именно таким образом: «Я не верил в провокаторство здесь и потому, что, будь Малиновский провокатор, от этого охранка не выиграла бы так, как выиграла наша партия от «Правды» и всего легального аппарата. Ясно, что, проводя провокатора в Думу, устраняя для этого соперников большевизма и т.п., охранка руководилась грубым представлением о большевизме, я бы сказал, лубочной карикатуры на него; большевики не будут устраивать вооруженное восстание. Чтобы иметь в руках все нити, стоило, с точки зрения охранки, пойти на все, чтобы провести Малиновского в Думу и ЦК, а когда охранка добилась и того и другого, то оказалось, что Малиновский превратился в одно из звеньев длинной и прочной цепи, связывавшей нашу нелегальную базу с «Правдой»**. Хотя Ленин и отрицает здесь, что знал о связях Малиновского с полицией, все рассуждение звучит как попытка извиниться за привлечение полицейского агента к достижению партийных целей, то есть за максимальное использование легальной работы для обеспечения себе поддержки масс в то время, когда никакие другие средства не могли быть употреблены***. Когда в 1918 году Малиновский предстал перед судом, обвинитель от большевиков оказывал давление на свидетелей из числа царских полицейских, добиваясь подтверждения своей версии, будто Малиновский принес больше вреда царским властям, чем большевикам¹¹². Малиновский по собственному желанию вернулся в советскую Россию в ноябре 1918 года, когда красный террор был в самом разгаре, и потребовал свидания с Лениным. Это сильный аргумент в пользу того, что он ожидал реабилитации. Но у Ленина больше не было в нем нужды, и, явившись в суд, он не дал показаний. Малиновский был казнен.

* В 1915 г. Малиновский вступил добровольцем в армию и воевал в составе русского корпуса на территории Франции. Получив ранение и попав в плен к немцам, он вел пронемецкую агитацию среди русских военнопленных. Именно тогда он вступил в постоянную переписку с Лениным (см.: Падение. Т. 7. С. 374; Elwood. Malinovsky. P. 59; Аронсон Г. Россия накануне революции. Нью-Йорк, 1962. С. 52—54.

** Вестник Временного правительства. 1917. 16 июня. № 81(127). С. 3. Показания Ленина по делу Малиновского не опубликованы в собраниях его сочинений.

*** Татьяна Алексинская вспоминает, что, когда был поднят вопрос о возможном присутствии в Центральном Комитете полицейского осведомителя, Зиновьев сказал: «В хорошем хозяйстве даже мусор пригодится» (La Grande Revue. V. 27.1923. Sept. N. 9. P. 459).

Малиновский оказал Ленину много ценных услуг. О его участии в основании «Правды» и «Нашего пути» уже сказано. Кроме того, выступая в Думе, он зачитывал тексты, написанные Лениным, Зиновьевым и другими большевистскими лидерами (перед этим, однако, он относил тексты С.Е.Виссарионову, заместителю директора департамента полиции, для правки)¹¹³. Таким образом большевистские обращения звучали на всю страну. Но главной заслугой Малиновского было то, что он прилежно предотвращал все попытки объединения ленинских приверженцев в России с меньшевиками. Во время созыва Четвертой думы обнаружилось, что семь меньшевистских и шесть большевистских депутатов действовали более согласованно, чем хотелось бы Ленину или полиции: они вели себя как единая социал-демократическая делегация, что обычно случалось в отсутствие Ленина, когда некому было сеять раздор. С точки зрения полиции, было делом высочайшей важности развести их в разные стороны и, следовательно, ослабить; по словам Белецкого, «Малиновскому были даны указания, чтобы он, по возможности, способствовал разделению партий»¹¹⁴. В этом случае интересы Ленина совпадали с интересами полиции*.

* Помимо Бурцева, уверенность в том, что Ленин был осведомлен о связях Малиновского с полицией, высказывает S.Possony в его кн.: Lenin: The Compulsive Revolutionary. Chicago, 1964. P. 142—143. Биограф Малиновского отвергает эту гипотезу на том основании, что от Малиновского большевики узнали гораздо меньше о полиции, чем полиция узнала о большевиках (Elwood. Malinovsky. P. 65—66). Но он не принимает во внимание ни рассуждений Ленина, ни заявления Спиридовича об использовании двойных агентов, которое мы приводим выше.

Полное отсутствие щепетильности и диктаторские методы, к которым прибегал Ленин, отвращали самых последовательных его сторонников. Устав от скандалов и интриг, поддавшись преобладавшему в интеллигентской среде того времени тону спиритуализма, некоторые из видных большевиков стали искать утешения в религии и идеалистической философии: в 1909 году доминирующей тенденцией в их рядах стало богостроительство. Движение это, возглавлявшееся А.А.Богдановым, будущим главой Пролеткульта, и А.В.Луначарским, будущим наркомом просвещения, было своеобразной социалистической версией богоискательства, популярного в среде нерадикальной интеллигенции. В работе «Религия и социализм» Луначарский представляет социализм как вид религиозного опыта, «религию труда». В 1909 году сторонники этой идеологии основали школу на острове Капри. Ленин, отнесшийся к новому движению с нескрываемым отвращением, основал две контршколы, одну в Болонье, другую в Лонжюмо, неподалеку от Парижа. Последняя, открывшаяся в 1911 году, стала чем-то вроде университета, в котором рабочие, присланные из России, получали систематическое образование по общественным наукам и политике; в преподавательскую группу входили Ленин и два его самых лояльных соратника, Зиновьев и Каменев. Неизбежный полицейский информатор, на этот раз наряженный студентом, докладывал, что обучение в Лонжюмо «свелось к неосмысленному запоминанию слушателями школы отдельных отрывков зачитанных им лекций, носивших в произношении своем форму и характер неоспоримых догм и совершенно не располагавших к критическому обследованию и разумно-сознательному их усвоению»¹¹⁵.

К началу 1912 года, после того как Мартов предал огласке нечистоплотные финансовые операции Ленина и то, как незаконно полученные средства использовались для захвата власти, обе фракции оставили всякие попытки быть единой партией. Меньшевики сочли, что действия большевиков компрометируют социал-демократическое движение. На собрании Международного социалистического бюро в 1912 году Плеханов открыто обвинил Ленина в воровстве. Меньшевики осуждали Ленина как «политического шарлатана» (Мартов) и никогда не скрывали отвращения, какое им внушала способность Ленина легко прибегать к преступлению и клевете. Сам Ленин признавал, что намеренно вводил рабочих в заблуждение относительно меньшевиков. Несмотря на это не было предпринято ни единой попытки исключить его из партии; в то же время Струве, единственным грехом которого было сочувствие «ревизионизму» Эдуарда Бернштейна, был исключен в один момент. Неудивительно, что Ленин не воспринимал их всерьез.

Окончательный разрыв между двумя фракциями произошел в январе 1912 года на ленинской пражской конференции, после чего они никогда уже не собирались вместе. Ленин сам определил состав центрального органа, – в него вошли только прямые большевики, – и присвоил ему название «Центральный Комитет». Наверху разрыв был полным, однако рядовые меньшевики и большевики на территории России продолжали относиться друг к другу по-товарищески и чаще работали сообща, чем порознь.

* * *

Два года, предшествовавшие первой мировой войне, Ленин провел в Кракове, откуда ему легко было устанавливать контакты с соратниками в России. Либо непосредственно перед, либо сразу после начала войны он наладил отношения с австрийским правительственным агентством, «Союзом за освобождение Украины», которое в благодарность за поддержку украинских национальных настроений дало ему денежную дотацию и поддержало его революционную деятельность¹¹⁶. Союз этот, получавший субсидии как из Берлина, так и из Вены, действовал под присмотром австрийского министерства иностранных дел. Одним из активно действующих его членов был Парвус, который в 1917 году сыграл решающую роль в операции по обеспечению Ленину проезда через Германию в революционную Россию. В отчетном докладе Союза, датированном 16 декабря 1914 года и составленном в Вене, имеется, в частности, следующее сообщение: «Союз предоставил помощь фракции большинства Российской социал-демократической партии в виде денег и содействия в установлении связей с Россией. Лидер этой фракции, Ленин, не враждебен к требованиям Украины, что следует из прочитанной им лекции, текст которой представлен в „Ukrainische Nachrichten“»¹¹⁷.

Эти связи оказались крайне полезными, когда Ленина и Г.Е.Зиновьева, как подданных враждебного государства, арестовала австрийская полиция (26 июля (8 августа) 1914 г.) по подозрению в шпионаже. За них немедленно вступились влиятельные лица из австрийских и польских социалистических кругов, в числе прочих – Яков Ганецкий (известный также как Фюрстенберг), служащий предприятия Парвуса и близкий соратник Ленина. Пятью днями позже губернатор Галиции получил во Львове телеграмму из Вены, в которой ему рекомендовали не задерживать Ленина, поскольку он был «врагом царизма»¹¹⁸. 6(19) августа военный прокурор Кракова телеграфировал в суд города Новы Тарг, где Ленин содержался под арестом, приказывая немедленно его освободить¹¹⁹. 19 августа (1 сентября) Ленин, Крупская и ее мать выехали по пропуску, полученному от австрийской полиции, из Вены в Швейцарию на австрийском военном почтовом поезде – необычном для простых подданных враждебной страны виде транспорта¹²⁰. Зиновьев с женой последовали за ними через две недели. Обстоятельства освобождения Ленина и Зиновьева из австрийской тюрьмы и отъезда Ленина из Австрии свидетельствуют о том, что Вена считала их ценным приобретением.

В Швейцарии Ленин немедленно занялся анализом краха Социалистического интернационала и разработкой его антивоенной платформы.

То, что интересы рабочего класса не знают государственных границ и что пролетариат ни при каких обстоятельствах не должен проливать кровь в борьбе капиталистов за рынки сбыта, всегда было основным принципом международного социалистического движения. Конгресс Социалистического интернационала в Штутгарте, собравшийся в августе 1907 года на пике международного кризиса, уделил большое внимание вопросам милитаризма и угрозы войны. В результате оформились две точки зрения на войну – одну выразил Август Бебель, и она состояла в том, чтобы противостоять войне, а если она начнется, бороться за ее «скорейшее прекращение». Вторую представляли три делегата от России – Ленин, Мартов и Роза Люксембург, которые, опираясь на опыт 1905 года в России, призывали социалистов использовать начало войны в своих интересах и провоцировать международную гражданскую войну¹²¹. Под давлением последних конгресс принял резолюцию, что, в случае начала военных действий, рабочим и их парламентским представителям следует «бороться за их скорейшее прекращение и прилагать все усилия к тому, чтобы использовать экономический и политический кризис военного времени, чтобы поднять массы и приблизить свержение господства капиталистов»¹²². Это положение было не чем иным, как оформленным на бумаге соглашением между правым большинством и левым меньшинством. Но Ленина такой компромисс не удовлетворил. Используя все ту же тактику, которая была им отработана на русском социал-демократическом движении, он вознамерился отколоть недовольных компромиссом и желающих использовать будущую войну в революционных целях левых от более умеренного большинства Социалистического интернационала. Он выступал против пацифистской политики, направленной на предотвращение военных действий, которой придерживались большинство европейских социалистов: Ленин страстно желал начала войны, ибо это давало уникальную возможность начать революцию. Поскольку такая позиция была непопулярна и для социалиста неприемлема, Ленин избегал говорить о ней открыто. Но иногда он проговаривался, как, например, в письме к Горькому, написанном в январе 1913 года во время очередного международного кризиса: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции (во всей восточной Европе) штукой, но мало вероятия, чтобы Франц Иозеф и Николаша доставили нам сие удовольствие»¹²³.

Как только началась война, парламентарии-социалисты и Четверного согласия, и Четверного союза изменили своим обетам. Если летом 1914 года они страстно выступали за мир и выводили массы демонстрантов на улицы в знак протеста против надвигающейся войны, то с началом военных действий присмирели и стали голосовать за военные бюджеты. Особенно болезненным оказалось предательство немецких социал-демократов: у них была самая сильная партийная организация в Европе и они составляли костяк Второго интернационала; то, что их парламентская группа единогласно проголосовала за военные кредиты, оказалось оглушительным и почти смертельным ударом по Социалистическому интернационалу.

Русские социалисты отнеслись более серьезно к своим обязательствам перед Интернационалом, так как, в отличие от западных товарищей, не пустили еще глубоких корней в своей родной стране, не испытывали патриотических чувств и знали к тому же, что у них нет другого способа захватить власть, чем воспользовавшись «экономическим и политическим кризисом, созданным войной», как о том говорилось в резолюции Штутгартской конференции. За исключением таких патриархов социал-демократического движения, как Плеханов и Л.Г.Дейч, а также ряда социалистов-революционеров, в которых бряцание оружием вызвало патриотический подъем (Савинков, Бурцев), большинство светил русского социализма остались верными антивоенным резолюциям Интернационала. Депутаты от социал-демократов и трудовиков продемонстрировали это, когда единогласно проголосовали в Четвертой государственной думе против военных кредитов, – никто из европейских парламентариев, кроме сербов, так не поступил.

Немедленно по приезде в Швейцарию Ленин набросал программное заявление, которое называлось «Задачи революционной социал-демократии в европейской войне»¹²⁴. Обвинив лидеров немецкой, французской и бельгийской социал-демократии в предательстве, он предложил бескомпромиссно радикальную платформу. Статья шестая «Задач» содержала следующее положение: «С точки зрения рабочего класса и трудящихся масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск, угнетающих Польшу, Украину и целый ряд народов России и разжигающих национальную вражду для усиления гнета великорусов над другими национальностями и для укрепления реакционного и варварского правительства царской монархии»*. Ни один из европейских социалистов не высказывал публичного пожелания, чтобы его страна потерпела поражение в войне. Выступление Ленина в пользу поражения России в войне неизбежно навлекло на него обвинение в том, что он агент немецкого правительства**.

* Ленин. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 6. То, что Ленин придает столько значения «угнетению» Украины Россией, может объясняться, хотя бы частично, его финансовой зависимостью от австрийского правительства. Он не требовал освобождения Украины из-под австрийского владычества.

** Именно в этом его обвинял жандармский генерал Спиридович, обычно очень хорошо осведомленный. Он заявлял, не приводя доказательств, что в июне и июле 1914 года Ленин дважды ездил в Берлин для выработки совместно с немцами плана подрывной деятельности в тылах русской армии, за осуществление которого ему должны были заплатить 70 млн. марок (Спиридович. История большевизма. С. 263—265).

Практические выводы ленинского заявления о войне содержались в седьмой, заключительной статье тезисов. В ней он призывал к усиленной агитации и пропаганде в среде военных и гражданских служащих воюющих сторон с целью развязывания гражданской войны против «реакционных и буржуазных правительств всех стран». Тиражи этого текста были тайно ввезены в Россию, что дало повод царскому правительству закрыть в ноябре «Правду» и арестовать большевистскую фракцию в Думе. Одним из адвокатов, защищавших большевиков по этому делу, был А.Ф.Керенский. Обвинение в государственной измене, которое могло стоить большевикам жизни, им предъявлено не было, их приговорили к ссылке, что практически вывело партию из игры вплоть до февральской революции.

Основой упор в своей программе Ленин делал на то, что социалисты должны были не добиваться прекращения военных действий, но использовать их в своих интересах: «Лозунг мира, по-моему, неправилен в данный момент. Это – обывательский, поповский лозунг. Пролетарский лозунг должен быть: гражданская война»¹²⁵. Так он писал еще в октябре 1914 года и оставался верен этой формулировке до самого конца войны. Конечно, для него, жившего в нейтральной Швейцарии, это было куда безопаснее, чем для его соратников на территории воюющей России.

Немцы, зная о военной программе лидера большевиков, очень хотели использовать ее в своих интересах: призыв Ленина к поражению царской армии был равносилен пожеланию победы Германии. Основным связующим звеном между Лениным и правительством Германии был Парвус – один из вождей Санкт-Петербургского Совета в 1905 году, создатель теории «непрерывной революции», а в последнее время еще и сотрудник «Союза освобождения Украины». Один из самых выдающихся умов русской революции, Парвус одновременно являлся и одним из самых нечистоплотных ее деятелей. После краха революции 1905 года он пришел к выводу, что революция в России может победить только с помощью немецкой армии: самостоятельно русские неспособны были, по его мнению, справиться с царизмом*.

* Позже он полагал, что результаты его оправдали. В 1918 году он писал о революции 1917 года, что «прусские пушки при этом сыграли большую роль, чем большевистские листки. Думаю, в частности, что русская эмиграция до сих пор еще мыкалась бы за границей и жарилась в собственном соку, если бы немецкие полки не продвинулись до Вислы» (Извне. Стокгольм. 1918. 22 янв. № 1. С. 2).