Текст книги "Твоя итальянская кровь (СИ)"
Автор книги: PallVan1987
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Смешалось всё – кровь, мои эмоции и сама Виолетта, что потеряла сознание, раскинувшись на кровати, закрыв свои глаза, проваливась в тёмное бессознательное дно, побелев от вида крови и избитой физиономии некогда человека.
========== VI. Не выпрашивай любви ==========
***
В тот самый день
Лука вошёл в разрушенный дом, ещё в проходной заметив лежащего охранника, опускаясь к нему и касаясь остывшей кожи, нащупывая сонную артерию. Пульса нет.
Чангретта поджал тонкие губы, проходя дальше.
– Виолетта! – позвал он, смотря вверх, – Виолетта!
Тишина в доме стояла гробовая. И мужчина настороженно прошёл в гостиную, держа в руке заряженный пистолет.
Гостиная была разрушена, изуродованна. Все шкафы вскрыты, посуда разбита и всё, что осталось на полу возле стеклянного шкафа – это кровь.
Лука рванул на второй этаж, влетая в комнату сына, плевав на очищенный сейф, опустошенно смотря в пустую кроватку.
– Где ребёнок? Где наш Тео? – кричала миссис Чангретта, влетая в комнату за мужем, – Что ты молчишь?!
Лука был и так на нервах, еле сдерживая злость.
– Заткнись, блять! – рыкнул он девушке в лицо, – Ещё и Виолетта пропала!
Женщина хмыкнула.
– Плевать на твою сестру! Никто её не съест, а вот Тео! Ему еще и месяца нет!
Лука отвесил хлесткую пощёчину жене, и та рухнула, закрыв лицо руками.
– Я еду в Лондон.
Лука миновал гостиную, почти разрушенную, почти разбитую, наблюдая как его люди убирают других людей, с которыми он оставил двух самых важных людей, которые теперь неизвестно где и неизвестно с кем.
***
Сказать, что Лука ненавидел факт того, что младшая Чангретта привлекает внимание мужчин – не сказать ничего. Но больше всего его злило, что она привязала невидимой нитью к себе не какого-нибудь деревенского дурачка, а Алфи Соломонса.
Друг семьи, надёжный (до поры, до времени), рассчетливый и умный человек тридцати девяти лет позарился на Виолетту, когда та ещё ходила пешком под стол.
Уже тогда он выделял её среди остальных родственников Луки, боготоворил девчонку и чихвостил слуг, если те плохо смотрели за Чангреттой, и та могла разбить коленки, споткнувшись о собственную ножку.
А как он после дул на те самые колени, смазывая осторожно бриллиантовой зеленью, собирая кровь на вату и слушая, как Виолетта плачет и кричит, обвиняя дурацкие сандалии, что подвели её.
– Плохи сандаки! – била она их о край дивана, половину букв проглатывая в силу возраста, пока Алфи обрабатывал содранную кожу и поддакивал.
– Маленькие засранцы! Сжечь их нахер, да! – поддерживал он девочку, тыкая пальцем в обувь, – Гандошки!
После двухлетняя Виолетта твердила только одно слово, заставляя еврея улыбаться и довольно разводить руки на злой взгляд Луки.
– Гадошки! Гадошки! – бегала она по гостиной, распыляясь на новое слово, что засело в голове ребёнка лучше, чем спасибо или любое другое.
– Это моя девочка! – ухмылялся еврей, усаживая на колени чужого ребёнка, что стал родным так быстро.
Виолетта словно приворожила Алфи, и он носился за ней, как хвост. Позволял ей всё: плести ленточки в отросшие пряди, подстригать ему бороду, даже гудеть в клаксон его машины, да так, что вся улица стояла на ушах.
И, может, их дружба бы и продолжалась, если бы не ссора, за ней едва ли не вооружённый конфликт между Лукой и Алфи, когда два друга не поделили власть и столкнулись уже вместе на поле боя, воюя друг против друга. Каждый за свою страну и за политику.
А Виолетта больше никогда не и вспомнила дядю Алфи, что не появлялся в их доме четырнадцать лет. А когда появился, то перед ним, упав с абрикосового дерева, предстала взрослая девушка, с теми же самыми большими карими глазами и густыми русыми волосами. Она его не узнала, не вспомнила и даже не запоминала, пугая того вендеттой. А Алфи её узнал, с трудом разглядев в горячей итальянке маленькую Чангретту.
Лука не хотел оставлять в её сердце память о Соломонсе, и словно стёр, уклончиво отвечая на все вопросы сестры о том, что она когда-то видела этого мужчину. Всё отрицал, сводил в шутку, менял тему, делая только хуже и хуже, усуглубляя ситуацию.
Тогда Виолетта решила, что видела еврея во снах, запомнила его из детских снов и, увидев того впервые с дерева, зазевалась, высматривая знакомые с метровой высоты каштановые волосы, уложенные на бок и бороду, ухоженную и аккуратную. Отблески памяти и снов засверкали в глазах, и Виолетта рухнула в руки бизнес-партнёра, ободрав, словно в детстве, коленку.
Будь у еврея воля, он бы и эту ссадину залечил.
Девчонка знала, что сны часто вершат судьбы и выстроила свой замок, где на вершине стоял Соломонс, а рядом с ним – Виола, думая, что судьбой предначертан лишь он – Альфред Соломонс, иудей и главарь группировки в Лондоне.
Что даже обстоятельства, её положение в обществе и его имя-угроза не являются преградой, чтобы быть вместе, оставалось лишь малость… Полюбить того, кто предначертан свыше.
Это был первый промах Луки, что стал решающим в отношениях между двумя, слепленным из разного теста. Алфи – из солёного, а Виолетта – из слоёного. Они не подходят друг другу, потому что солёное тесто для бесполезной лепки, что не принесёт должного удовольствия, максимум – это окрашенные краской уродливые статуэтки в виде винокурни, рома и еврейской империи. А из слоёного выйдет отличный торт, что будет приносить удовлетворение и радость, как своим эстетичным видом, так и отличным вкусом.
Чем меньше Лука говорил о Алфи, тем больше молодая голова воспевала интересом к малознакомой персоне. И всё, что оставалось Луке – это прятать сестру на острове и в доме, лишь бы только она не попалась, такая красивая и нежная, совсем юная девчонка, на глаза злому и сварливому Алфи. Иначе, беды не миновать, а точнее – их связи.
Лука помнил, как, узнав о приезде еврея, выпроваживал сестру в гости с ночевкой. Тогда он ещё не знал, что юная мисс приглянется Соломонсу настолько, что он будет готов заболеть сифилисом, лишь бы заполучить этот дар итальянской природы. Лука просто чувствовал, просто знал и просто понимал, что будет, столкнись с ней еврей. И девчачья молодая душа и старая мужская полетят по кочкам.
– Да, хоть сутки дома не появляйся! – ничего не понимая, возмущалась Виолетта, рассказывая подругам и направляясь в их сопровождении до лавандового поля, скользнув мимо еврейского автомобиля, не обращая внимания ни на дорогую модель, ни на её блеск, потому что девчонка видала возле дома машины и покруче.
А Алфи в этот миг вязал тонкую шнуровку на ботинке, что никак не хотела превращаться в бантик и разваливалась, стоило ему продеть одну петлю в другую, нечаянно упуская Виолетту из виду, как назло, не заметив её.
Как же Лука радовался, когда полуслепой еврей не узнал Виолетту в поле, прищуривая свои глаза и высматривая Чангретту, величая её ангелом. И как же Лука злился, схватив сестру после ванны за плечо, сжав его до посинения.
– Какого черта ты дома? Я же разрешил тебе побыть у Лизы!
Виола непонимающе глазела на бешеного брата, которого разозлила выходка Соломонса.
– Так у Лизы отчим снова пьяный, он же снова будет буянить! И кто куда полетит, ты же знаешь, – пожала плечами Виолетта, объясняясь и пытаясь понять Луку.
– Ах, да, да, – рассеяно бормотал Лука, – Не хочешь навестить на пару дней бабушку? Водитель тебя завтра увезет? – спрашивал он сестру, поглаживая её по волосам.
– Конечно, съезжу, – отмахнулась она, – Что такое, Лука? Что у нас за гость такой? Он что, сверхстрашный и суперопасный? – смеялась девушка, и Лука немного расслабился.
– Очень опасный для тебя, милая, – поцеловал он её в лоб, зная, что завтра утром сестра уедет и пробудет в пригороде ещё пару дней, вплоть до отъезда еврея, который только и спрашивал его о сестре.
Тогда утром, полтора года назад, произошла роковая и судьбоносная встреча, после которой Лука осматривал пустую детскую кроватку, потирая уставшее лицо с залегшими складками.
Виолетта проснулась рано, солнце светило в глаза и мешало спать. Встав, она схватила со спинки стула полотенце и побрела в ванну, но та оказалась заперта, а за ней шумела вода, и пахло мужским одеколоном, как в парикмахерской.
Пожав нежными плечами девушка пошла вниз, открывая кран второй ванны, вставая под прохладный душ. Внизу слышались шаги, тянуло терпким горьким утренним кофе и вкусным завтраком.
Накинув тонкое летнее платье на загорелое тело, Виола побрела на запах, втягивая вкусные ароматы и хватая со стола тонкий кусочек ржаного хлеба, смазанный слоем масла, не замечая поглощенного газетой еврея.
Тот не усшылал лёгких шагов мисс Чангретты, но расслышал её чавканье, отбрасывая газету и расплываясь в удивлённой, но очень нежной для него улыбке.
Виолетта подняла глаза, оторвавшись от ножика, медленно изучая сидящего во главе стола мужчину из снов.
– О! – не скрыл удивления Алфи, – Доброе утро! – подмигнул он девушке, и та, прекратив жевать, уставилась на него, припоминая физиономию из снов.
– Драсте, – кое-как пролепетала Виолетта, разомкнув набитый хлебом рот.
– Не помнишь меня, да? – впивался глазами в неё Соломонс, совершенно довольно улыбаясь, узнав в ней маленькую Виолу, которую не видел много лет, а на подбородке приметив крошечный шрамик после того, как она упала с трехколесного велосипеда. А рану зашивал сам еврей.
Девушка прожевала хлеб и нахмурила брови, заняв позицию обороны и нападения.
– Само собой помню, – процедила она, скрестив на груди руки, – Я же отвесила вам оплеуху, когда вы пялились на меня в саду. Я слишком юна для склероза, – зыркнула она злобно, и Алфи весело рассмеялся, странно краснея и выдавая самого себя.
– Я тебя страховал, как и в детстве, – хмыкнул еврей, не зная, что влюбится в эту девушку, как мальчишка, тая от её карих глаз, – Такова моя миссия, мисс Чангретта.
– Что до правил этикета, мистер Соломонс? – подтрунивала над ним девчонка, стреляя глазками, испепеляя еврея, – Ах да, вы о таком не слышали, верно? – изогнула она бровь, тщательно изучая сидящего перед ней Алфи, – Мы с вами на брудершафт не пили, сэр, чтобы вы могли мне «тыкать».
Алфи посмеялся, злобно сверкнув глазами. Какая-то девица его строит. Ещё чего не хватало?
– Да ну? Поспешу заверить, что мы с тобой и детские соки, и чаи, и молочную смесь вместе пили, – потирал Алфи бровь.
Виолетта напряглась всем телом, на что Алфи развёл руками, продолжая поедать девочку глазами, раскинувшись на стуле как хозяин ситуации.
Еврей смотрел и заставлял её теряться, стесняться и смущаться его взора, а Алфи забаляла её стеснительность, страх и буйность в купе. «Я бы уложил её на стол и прямо здесь перешёл бы с ней на «ты».
***
Альфред держал на руках девушку,
что свисала с его предплечья, как мертвая, пока Соломонс наспех стягивал обувь, поднимаясь наверх и опуская её на кровать в свободной комнате.
Маленький Луи, услышав скрип на этаже, направился на шум, отбросив игры с солдатиками, подкрадываясь к приоткрытой двери в спальню.
Малыш прильнул к щели и стал изучать лежащую на постели девушку, удивлённо хлопая глазами, ведь отец никогда не приводил в дом женщин, тем более свисвющих с его плеча.
Луи всматривался в лицо незнакомки, заплаканное и немного опухшее, с красными пятнами на лбу.
Алфи подкладывал подушку под голову Виолетты, получше укрывая её полуголое тело, замечая сына в дверях, что смотрел на отца снизу вверх, вопросительно нахмурив брови.
– Пап, это кто? – спросил он его, и Альфред лениво прошёл мимо малыша, потрепав того по макушке, закрывая дверь в комнату.
Еврей искренне не знал, что сказать сыну, как всё объяснить и надо ли объяснять. Что он скажет?
«Это девушка, которую я любил и люблю, что годится мне в дочери, а тебе в сестры, Луи.»
– Па, – позвал он Алфи, заглядывая в серые глаза, совсем растерянные, пролезая через раковину и добиваясь расположения отца, что тщательно мыл руки, смотря на себя в зеркало, – Ты сильно устал?
Еврей облил лицо водой и капли попадали на мальчика и тот отпрыгнул в сторону, продолжая сверлить отца через зеркало.
– Кто эта тётя?
Альфред взял сына на руки и прижал к себе, укладывая его голову на плечо и качая сына.
Шестилетний мальчик уже с трудом умещался в объятиях еврея, но тот не прекращал попыток всё ещё брать его на ручки и немного качать, чтобы руки не забыли, а самое главное – чтоб не забыл Луи.
Тут мальчик громко взвизгнул и выпутался из рук отца, отправляясь с громким топотом наверх и возвращаясь уже с бумажками, пока Алфи накладывал себе суп.
Соломонс поставил тарелку и перенял протянутые сыном записи и даже узнал свой почерк.
– Мои ожоги прошли, – покрутил Луи руки возле лица еврей, демонстрируя лишь бледные шрамы и почти чистую кожу, – Сегодня сняли лоскуты.
Соломонс серьёзно улыбнулся и кивнул:
– Так, значит, это прошло, да? Я прав?
Малыш ткнул пальцем на вторую бумажку.
– У меня не было мамы. И это прошло, – подошёл Луи ближе к Алфи, касаясь его колена и смотря в глаза с надеждой, – Пап, ты… – малыш задумчиво почесал светлую макушку, – Пап! – вскрикнул он, – Ты маму мою нашёл? Правда же? Да?
Алфи не хотел соглашаться с предположением сына, потирая бороду, но жалобный серый взгляд его испепелял и разрывал на части, заставляя согласиться на любую авантюру, только бы не разбивать маленькое сердце.
– Нашёл, Луи, да, – мальчик запрыгал и захлопал, начиная глупо танцевать и улыбаться, – Но, дай ей возможность тебя полюбить, ага? – прищурился выжидательно еврей, наблюдая, как мальчик тут же успокоился и припал к отцу.
Луи разволновался.
– Полюбить меня? Как…? Как это? Пап, разве она меня не любила всегда? – спросил он огорченно.
Алфи взял его на руки, предлагая ложку с супом, но сейчас мальчику было не до еды, и даже любимые игрушки не могли отвлечь его от волнительного вопроса.
– Любила, конечно, само собой. Но, у людей есть такое свойство, забывать о том, что они любят, – проговорил еврей, звякнув ложкой в супе, собирая на неё гущу, – Но, когда они вспоминают, то любят ещё сильнее. Понимаешь, Луи?
– Но, пап… – Луи не мог понять отца, – Что, если она не вспомнит, что любила? Вдруг она прочно забыла о том, что любила меня? – мальчик заглядывал в глаза еврею, – Может, мне нужно напомнить ей о любви?
Алфи сдвинул тарелку в сторону, усадив мальчика на стол, и посмотрел в ему в глаза, что были полны беспокойства и надежд.
– Запомни одну простую истину, Луи, – начал Соломонс, поглаживая сына по волосам, поправляя отросшие пряди.
Еврей и сам уже порядком оброс, стричься не было времени и сил, а про сына он и вовсе забыл в связи с последними событиями. Алфи взял в руку ладошку сына, осматривая длинные и не аккуратные ногти, что тоже дали росту за эти две недели, когда мальчик почти полностью был предоставлен себе.
– Никогда, никогда, мой дорогой, не выпрашивай любви, ладно? Если тебя не любят, то не выпрашивай, как бы тебе сильно этого не хотелось, ага? – закончил Алфи, и Луи спрыгнул.
– Дурацкая истина! – озлобился ребёнок, – Когда я вырасту, я не буду просить, я буду покупать любовь!
– Луи… – позвал он сына, но тот огорченно убежал к себе, быстро переступая ступени.
Воспоминание Алфи
Больше семи лет назад
POV/АЛФИ
Всё в жизни моей происходило как-то непоследовательно. Когда все парни впервые влюблялись, то я уже впервые трахался, а когда парни впервые трахались, то тогда я уже, проскочив этап влюблённости, жил в гражданском браке с молодой девчонкой. Ей было семнадцать, когда я встретился на её пути. Несмотря на то, что мне перевалило за тридцать, в заднице моей ещё играло детство.
В то время, когда мои ровесники уже создали сеьми и родили по двое детей в среднем, я маялся дурью, как ребёнок.
Я пил, и пил много. Пил ром, что производил, как воду. И часто у меня с моей маленькой подружкой случались курьёзы. А пьяный секс не может быть без них.
Я приходил под утро, вламывался в свой собственный дом и тащился в спальню, скидывая с себя вещи, роняя их на пол и перешагивая через них.
Плевать, что дома убрано, плевать что дома пол сияет, а я его топчу грязными ботинками.
Но самое ужасное было то, что мне было плевать на мою молодую, которая ждала меня до утра, не выключая ночника, вздрагивая от каждого шороха в доме.
Я полз, порой на коленях, порой по пластунски к кровати, лишь бы добраться и лишь бы уснуть.
Каждую неделю одно и то же: её большие голубые глаза, испуганные, как у кошки, всё тело в мурашках и дрожи, да тихое из-под одеяла: «Алфи?»
А Алфи нарезался, как в последний раз, ели переставлял ноги, чтобы дойти до дома и напугать её, заставить её бояться и трястись уже заранее, стоило мне опоздать на ужин, что всегда был ровно в восемь.
Если я не приходил, то она уже знала, что я не приду ни в восемь десять, ни в восемь тридцать, ни даже в девять.
Я приду под утро и буду вести очень плохо, а потом просить прощения, неделю буду шелковым, а после снова сорвусь и забуду и о вере, и о работе и о семье.
– Где ты шлялся? – рассыпалась моя еврейская подружка из бедной семьи, которую я просто взял к себе после того, как она в очередной раз сбежала из неродивого дома.
Сара злобно укутывалась в одеяло, только бы я не касался её своим небритым лицом.
Слово шлялся бесило меня жутко, потому что оно было правдивым. А ещё я был зол на тот факт, что её часто ловили с молодыми рабочими в моей Пекарни. То она тут, то она здесь. Постоянные сплетни достали меня и я ощутил ревность.
– От тебя отдыхал, – бросал я ей в ответку, прижимаясь сзади, запуская руку в одеяло, целуя её в шею, получая в ответ дерганье и цыканье, что ещё пуще разжигало страсть и злость.
Семнадцатилетнюю девушку всё это задевало, но она не уходила – некуда было.
– Тебя хочу, – просил я её, зарываясь пальцами в её белье, получая злобный отказ.
– Ты в зеркало-то себя видел, нет? Как же ты меня достал, чёртов алкаш! – рявкала она до дребезга окон, – Противный, сил нет терпеть!
– А ты себя, блядь малолетняя, а? – давал я ей фору, – Я слышал, что про тебя в баре говорят, ищешь себе члены помоложе? – пихнул я её в спину, сдергивая одеяло, – Давай! – дёргал я её трусики, спуская ниже и ниже.
Я был зол на неё за то, что она делала среди моих рабочих, выставляла меня тем, кто терпит измены.
Я сорвал от злости её коротенький халатик и набросился на неё. Я раскинул её ноги и, безо всякой подготовки ввёл свой член между ног. Она вскрикнула от боли, пытаясь меня остановить.
– Ты что?! Алфи! Это неправда! – кричала она, а я не верил, мешая ей освободиться из моих лап.
Она отворачивалась, дергалась и
плакала, а я разворачивал её, швырялал на спину и впивался в грудь, рывками задирая её ноги выше.
– Обабилась, словно мы десять лет в браке! – злился я, подогреваемые лживыми слухами и мнимой ревностью, – Живот свой хоть подбери, отвис вон, как у суки, словно только ощенилась! – делал я резкие толчки, ударяя изнутри каждым бешеным толчком.
Сара кричала и била кулачками мне в грудь, но я делал свое дело, слегка ударяя её по щекам.
– Ты спала с ними, да? – порол я ерунду, – С моими рабочими! Ты спала, дрянь! – я делал ещё более грубые толчки, заставляя девчонку кричать.
Это продолжалось очень долго. Я был пьян и не чувствовал ничего, кроме злости. Но я все же сумел достичь финала и лёг на неё, не найдя сил отползти в последний момент, и сперма толчками начала извергаться в неё.
Я не почувствовал никакого удовлетворения, засыпая рядом, с приспущенными штанами и кровью на постели, где лежала она и терпела меня, как я разрываю ранимые ткани, куда после этой сцены ей наложат швы.
И ни о чем я бы, может, и не узнал, если бы не нашёл в её ящике справки и документы, когда она собрала свои вещи, чтобы попытаться уйти.
– Почему ты уходишь? – спрашивал я как-то глупо, смотря в её глаза, видя презрение, – Потому что я сделал это, и ты больше меня не любишь?
– Потому что я твоим ребёнком беременна! – обиды в её голосе было не занимать, и она до последнего не разбирала чемодан, боясь повтора, проживая со мной как на вокзале или пороховой бочке.
А о своём рождении Луи так и не узнает правды, потому что я унесу её также, как унесла ноги Сара, дав мне чёткое и ясное осознание того, что я – гребаный тиран.
Комментарий к VI. Не выпрашивай любви
Спасибо WorthIt ❤️
И, спасибо читателям 🤗
========== VII. Дети наследуют безумие родителей ==========
***
Виолетта открыла глаза и закрыла их снова, вдыхая тёплый воздух и аромат свежего дерева.
Перина неожиданно мягко и легко обволакивала девичье тело, подушка не колола лицо перьями, торчащими как штыки, а одеяло не воняло сыростью и грязью множества тел.
Девушка, продолжая лежать, прокручивала в голове вчерашние события, стараясь тут же стирать гадкую хронологию, продирая сонные глаза.
Виола осмотрелась украдкой: красивая мебель, светлые тона спальни, треск свежих палешек в камине, и стук дождя за окном.
Девушка села и вскрикнула, заметив слева возле постели мальчика, смотрящего на неё в упор.
– Привет! – воскликнул он, помахав рукой перед лицом Виолетты и лучезарно улыбаясь, сверкая отсутствующим передним молочным зубом.
Девчонка протерла глаза, чтобы отогнать маленького мистера Соломонса, решив, что она, кажется, ударилась о изголовье постели сильнее, чем думалось.
Потерев разбитый лоб Виола снова посмотрела на мальчика, изучая его, как под микроскопом: большие серо-зелёные миндалевидные глаза, светлые волосы взъерошенные после сна, пухлые губки поджатые в полуубке. Если это не Алфи Соломонс – тогда кто это?
Девушка осмотрела светлые сандалии на ногах ребёнка и костюм маленького морячка, темно-синий гюйс на плечах и такого же цвета шортики. Не хватало только бескозырки для полного образа.
– У тебя зуба не хватает, – подметила сонная Виола, показав пальцем на малыша.
Луи довольно улыбнулся, демонстрируя окошко в улыбке, протягивая в ладошке маленький молочный зуб.
– Папа мне ниткой вырвал, а я даже не заплакал! – хвастался малыш, забираясь на кровать, – Сегодня придет зубная фея, вообще-то, – задумчиво произнёс мальчик, – А хочешь, я положу зуб тебе под подушку, и фея придёт к тебе и даст тебе монету? – предложил малыш, жертвуя всем, только бы понравится Виолетте.
Та растерялась.
– Эмм… Нет, спасибо, я вчера уже видела одного зубного «короля», – смущённо улыбнулась она, собирая в пучок рассыпанные по спине волосы. «Он не только зубы считал, но и ребра», – вспоминала еврея Виолетта, вздрагивая от баса из-за спины.
– К плохим девочкам, – проговорил Алфи, встречаясь взглядом с девушкой, держа сильные руки в карманах брюк, оперевшись о порог, – Зубные феи обычно не ходят, к ним зубные «короли» наведываются, однако.
Виолетта медленно изучала и Алфи, обводя взглядом светло-бежевую свободную рубашку, что немного небрежно торчала из-за пояса, а тёмные подтяжки свисали вдоль бёдер, держась металлическими зажимами за чёрные брюки.
А сам еврей так и стоял, как истинный плохиш, выигравший вчерашнюю потасовку за мисс Чангретту, сложив руки на груди, демонстрируя ей разбитые костяшки, глубоко дыша и слегка раздувая ноздри. Костяшки разбились о его собственное самолюбие в виде того несчастного.
– Особое приглашение на завтрак ждёшь, мм? – спросил еврей надменно, оценивая её тонкие ноги, выползшие из-под ватного одеяла, – Луи, – уточнил он, уверенно ведя взор к бёдрам, натыкаясь на тонкую ночнушку и тут же очухался, потрепал сына по волосам, прогоняя его из комнаты, возвращаясь к Виолетте, – Тебе тоже советую поесть, ага? Забот невпроворот, – закончил Соломонс, и прежде чем закрыть за собой тяжёлую дверь и позволить девушке расслабленно упасть на подушки, да закрыть глаза, Виолетта кинула ему в спину вопрос.
– Он твой сын? – Алфи сделал вид, что не услышал, закрыв дверь и отдаваясь тяжёлыми шагами вниз по лестнице.
Сегодня еврею спалось куда спокойнее, потому что он знал, что девчонка не морозит свои сопли в ледяной спальне, которую обдувало со всех щелей. А ещё внизу никто не устраивает хор из стонов и вздохов, как мужских, так и женских, что мешали ей спать.
Альфред сам подкинул немного палешек в камин её комнаты, чтобы под утро не остыли ни Виола, ни спальня.
Еврею, как и Луи, как и Исмаилу, как и слугам было не по себе от того, что в доме спит молодая девушка, которую Алфи принёс и оставил как бы на ночь, но все понимали, что насовсем.
Это было в диво, потому что последний раз женская нога переступала порог этого дома шесть лет назад.
Для малых нужд у еврея всегда были девки, к которым можно прийти домой, потому что они не уважали себя сами, и Алфи уже автоматически не уважал их.
Он набирал номер заранее, зная, что сегодня накидается, дав мозгу четкую установку в какой район города ехать и какую невежу драть, как последнюю суку, наматывая на кулак ее волосы.
И такие находились, мечтая пробиться в жёны, пытаясь утолить его сексуальный голод, представляя, что однажды Алфи останется на постоянно. Ну, и кому нужна такая жизнь?
И чем моложе девчонка, тем проще её вести за нос, только обещать, но не делать. Обижать и извиняться, чтобы снова заполучить её тело. Врать, чтобы оправдать пренебрежение.
Но только не Виолетта. Попробуй еврей подойти к ней пьяным, она же съест его одним только взглядом и к себе уж точно не подпустит. Она знает себе цену. И порой Алфи кажется, что в ней действительно течёт голубая итальянская кровь.
– Да, она не подпустит меня к себе, потому что я еврейской крови и более дешёвой масти, а итальянцев она почивает, блять, как родных!
Зачем теперь все эти письма, в них сотни слов, признаний и откровений, в них часть души и его мира, которым Алфи поделился именно с ней, а она всё разметала. Зачем эти бешено дорогие белые розы, что Соломонс заказывал ей огромными кипами по двадцать и тридцать штук? Зачем теперь эти золотые безделушки? На ней ни одного его подарка, даже помолвочное кольцо полетело в мусорку, миновав безымянный палец?
Кому теперь нужны его бессонные ночи? Его переживания и размышления о том, что однажды он заберет её с Сицилии, и они уедут в свой дом, подальше от мафии и криминального мира?
Пока Алфи стоял и смотрел на то, как Виолетта знакомится с Луи сердце его трепетало, и на секунду показалось, что она та самая Виолетта из их писем. Что он мог подойти к постели, обнять её и приласкать, попросить её остаться, потому что это было то, чего она хотела когда-то, и то, чего он хотел сейчас и всегда. Но в её глазах были лишь непонимание, смятение и испуг, стоило столкнуться с Алфи взглядами. Ничего прежнего. Всё в ней новое.
За завтраком картина было душещипательной.
Луи размазывал кашу по тарелке, Алфи звякал ложкой в утреннем кофе, а Виолетта задумчиво сидела, сложив на столе локти, не сводя глаз то с еврея, то с его ребёнка.
Она искала сравнения и молчание никто не нарушал, не отвлекая Виолу от важного дела.
Сейчас она ему предъявит или причинит вред Луи, чтобы Алфи вернул ей сына? От неё стоит ожидать чего угодно, женская месть ужасна. К тому же, её заденет тот факт, что Алфи уже шесть лет как отец, а узнала она об этом только сегодня. В письмах Соломонс не раскрыл карт и даже не обмолвился о гражданском браке с матерью Луи. Не потому что боялся реакции Виолетты, а потому что знал, что в любой миг письма могут перехватить, и тогда еврей станет ещё более уязвим.
А она не сказала ему правды, завела интрижку пока фактически ещё была с евреем.
«Квиты!» – думал еврей, но на душе его было по-прежнему гадко, потому что об него вытерли ноги, и Виолетта знает, какой же Алфи слабый в глубине, какой ранимый и ласковый. А это всё – его якори, и уж никак не козыри.
Она знает Соломонса истинного, настоящего, без масок суровсти и строгости, и может поэтому не так сильно боится, словно не боится его совсем. Пугается, от случая к случаю, только и всего.
– Ты сейчас меня насквозь прожжешь, – заметил Альфред, и Виолетта увела глаза, утыкаясь в кашу.
– Что это за клейстер? – брякнула она, начиная утреннюю потеху, встряхивая ложкой, и каша со звонким шлепком упала на стол, на что Соломонс сделал глубокий терпеливый вдох.
Луи начал копировать действия девушки, и еврею это не понравилось.
– Что такое клейстер? – спросил Льюис отца и Виолу одновременно.
– Это каша, которую варит твой дорогой папа, – прощебетала она, оказавшись быстрее, – Может, он хочет чтобы эта каша слепила наши губы, и мы не могли разговаривать? – показала она на губы, якобы сшив их, – Хороший ход, мистер Соломонс, – заметила она, – Трусишь, что я расскажу Луке о том, как ты себя подло вёл?
Алфи хмыкнул, мечтая разорвать эту дрянь на месте. Прогнать Луи и разложить её на столе!
– Твои губы, как верхние, так и нижние, даже моментальным не слепить, всё равно разойдутся и парочку итальянцев там, да наследят, ага? – начал еврей, – Луи, закройка ушки, будь добрым мальчиком, – попросил он сына, – Поверь, дорогуша, Лука творил вещи и пострашнее!
Луи закрыл уши руками, поглядывая то на отца, то на Виолетту, переодически отгоняя мелкую проснувшуюся от тепла в доме осу локтями, что настырно лезла к сладкому чаю и каше.
– Тебя это не должно касаться! – злилась Виола, отмахиваясь от настырного насекомого, сверля еврея глазами и абсолютно испепеляя его, злобно дыша, краем глаза замечая шрамы на руках Луи, – Лука – мой брат, и чтобы он не делал, я буду ему верить больше в тысячу раз, чем какому-то чокнутому Алфи Соломонсу!
Луи открыл одно ухо, закидывая в рот ложку каши и закрывая снова, пока еврей выжидательно молчал.
– Ну, может тебе и пососать у брата при встрече, а? – ответил он, – Иначе, спроси себя, почему же братик клал на тебя свой маленький итальянский член, мм?
Оса уселась на край чашки с чаем, пытаясь собрать сладость, но скользнула в жидкость, бешено барахатаясь на месте, пытаясь спастись.
– Когда Лука найдёт тебя, то я смотаюсь в церковь и по доброте душевной закажу отпевание твоей грязной душонки у местного священника! – била злость из девушки.
Луи убрал руки после этой реплики и схватился за чашку, пока Алфи вскочил с места, намереваясь содрать три шкуры с Виолетты, отбрасывая салфетку с колен.
– Не будь так уверена в могуществе ебаного макаронника, Виолетта в стране евреев! – ругнулся Алфи, тыкая в неё пальцем, – Как только Лука переступит порог моей империи в Камдене – его уже будет ждать пуля в лоб и дешёвый гроб, да! А тебя – грязные руки на твоём чудесном теле, ага? Тебя будут просто пялить, – показывал он руками, глянув на Луи, что напряжённо отбросил чашку, – Льюис закрой уши! Я не закончил! – вернулся он к девушке, – Пялить, – повторил он, – Класть поперёк кровати и трахать, блять, по очереди: немцы, итальянцы, англичане, евреи! Все без разбору! Ты будешь, мать твою, занята 24/7! – рычал он не обращая внимания на Луи, что кашлял и бледнел, продолжая, – Все твои дырки, блять, заполнят мужики! А если ты будешь дёргаться и быковать, то в твоёй итальянской голове проделают четвертую, блять, дырку! – проорал он последнее, – Ты ответишь за своего чистоплюя брата! – только сейчас вместе с Виолеттой, они услышали свистящие хрипы Луи.
