Текст книги "Твоя итальянская кровь (СИ)"
Автор книги: PallVan1987
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
После того разговора мы вернулись в дом. Девчонка не выходила из головы и фантазия рисовала самые грязные образы. Плевать на сифилис. Я бы её трахнул, поимел. А с последствиями разобрался бы потом.
Я брел к себе в покои поздно вечером, прогулявшись ещё разок перед сном. Мысли шли кругом. Поднявшись на лестницу я заинтересовался приоткрытой дверью в одну из комнаток. Стало любопытно и я прильнул к проёму, всовывая нос не в свои дела, заглядывая внутрь.
Передо мной открылась просторная светлая комната, и ближе к окну в глаза бросилось лишь одно – ванна, заполненная горячей водой до краёв, покрытая пеной, а в этой пене, прикрыла глаза ручками та самая девушка, опустив на плечи свои длинные и густые волосы.
Та самая, что плескалась в лаванде, а сейчас лежит в ванной и обнажает моему взору светлую шею, слегка выпирающие ключицы и розовую окргуглость небольшой груди с вздернутыми сосками, виднеющимися из-под пены и воды ровно наполовину.
Я был очарован, обводя её черты лица, изучая поближе остренький носик, пухлые губы и пушистые ресницы. На груди цепь, на ней – мелкий ключик.
На коже рук – тёмные родинки, а кожа загорелая как молочный шоколад.
Сколько я так стоял и смотрел – неведомо, замечая, как она глубоко дышит, изредка дергая пальчиками ног, продолжая расслабляться всем телом.
Кто же знал, что в коридоре появился Лука, и что он в бешенстве окликнет меня, как гром среди ясного неба, от чего я вздрогну на месте и рывком захлопну перед собой дверь, оставив в знак обо мне мелкий взгляд девушки на мою руку.
– Алфи! – крикнул он, подходя ко мне, и я как мальчишка опустил глаза, не зная, почему он так бесится из-за какой-то девчонки.
Кто её будущий муж? Не Аль Капоне же в самом деле?
Всю ту жаркую ночь я плохо спал, ворочась и крутясь как уж на сковородке.
«Всему виной жара!» – твердил я себе, скидывая одело, переворачивая подушку и снимая с себя майку.
Под утро я привычно поправил цепь на шее, приподнимаясь, и уже после открывая глаза, желая лишь одного – попить. До кувшина два раза упасть.
Я разлепил веки и протер, поднимая взор. Сегодняшнее утро выдалось замечательным. Во-первых, в глаза ударило яркое солнышко, приходящие с рассветом, а во-вторых с улицы доносилось щебетание птиц, что переливались и заливались, а моя комната от этого словно стала уютнее раз в сто.
Я посмотрел в сторону окна, откуда доносилось пение и обомлел, полностью замер.
У окна голышом стояла вчерашняя милая дива, поправляя прядь волос и лицезрея плавный восход солнца.
Ее не смущал вид меня, сидящего на кровати и облокотившегося на своих руки с разинутым ртом, словно никогда и не видел ничего подобного. Ноги мои разошлись вместе с удивлением. А я и правда не видел ничего столь прекрасного.
Она аккуратно и почти без скрипа стала делать попытки отворить деревянные окна, но маленький замочек не поддавался, и я встал, чтобы помочь. Скорее взлетел и подорвался.
Широкими шагами я подошёл к ней, привстав сзади, касаясь лишь своим биополем её прохладного тела, задевая тонкие пальчики и сдвигая их в сторону, чтобы она не поранилась.
Окна поддались и тёплый ветер сорвал с моего стола все документы, а с её лица серьёзность в сочетании карих глаз, навевая лёгкую улыбку.
Она закрыла глаза и вдохнула полной грудью, наслаждаясь солёными бризом с побережья, что нечаянно взъерошил её густые волосы, упавшие ничком на лицо. Я осторожно убрал их, откидывая назад, задев пахом и тканью клетчатых трусов её мягкую кожу ягодиц.
Постояв так секунд десять и ощутив отлив крови от мозга к члену я лёг в постель, опустив спину на подушки, продолжая смотреть на неё, обводить ровную спину и изгибы, желая закурить.
Курить не очень-то хотелось. Просто я должен был держать себя в штанах.
А больше ничего мне было и не надо, после первой затяжки, что сочеталась как сигарета совместно с кофе, позволяя мне ловить лёгкий кайф. Дым клубился, а она всё смотрела, касаясь зелёной листвы, цветущей за окном, срывая мелкий листик и кокетливо улыбаясь мне.
– Если не терпишь дым, то ты скажи – я затушу сигарету? – спросил я, но голос мой просел.
Она лишь пожала плечами, скрестив ножки и повиснув на подоконнике, от чего ягодицы обрели её более аппетитные формы. В голову лезли пошлые, но приятные мысли, а я их отгонял. Ей же не дашь двадцать лет!
Не имея четкого представления о том, что же делать дальше я прикрыл веки, но не продержался и секунды, снова поднимая их и не имея уже возможности оторваться от тела девушки.
– К вам можно? – неожиданно обернулась она, и я потерял дар речи, настолько велико было моё очарование (да и возбуждение).
Я кивнул два раза и быстро, двигаясь чуть в бок, и девушка медленно направилась ко мне, опустив волосы на грудь, закрыв обзор тонкими ладонями на остренький уголок, чтобы не дать мне смутить её и смутиться самому.
Она не легла на пустой участок кровати, она обошла его стороной и побрела ко мне.
Я всё курил, словно сейчас меня будут терзать, и я был прав, когда она предстала перед глазам, сдвигая русые волосы в стороны, но те все равно падали на грудь. Тогда она откинула их назад и улыбнулась.
– Скажите, а я красивая?
Я показушно осмотрел её, словно изучал как бы субъективно, как бы по-дружески, словно на ней новый наряд, а не голое тело.
Показать ей стояк в трусах, чтобы развеять раз и навсегда эти тупые девичьи вопросы?
– Да, – сглотнул я сигартеную слюну или почти сигартеную, – Да, – пожал я плечами, – Ты очень красивая. Очень изящная и стройная, – лепетал я, уводя глаза и туша окурок о край стакана, несмотря на то, что рядом пустует пепельница.
Она засияла, словно раньше и не слышала ничего подобного в свой скромный адрес, присаживаясь к изножью кровати, опуская голову, словно ожидая от меня чего-то ещё.
– А хотите коснуться?
Я хмыкнул, ещё бы.
– Да, если ты хочешь, я могу, ага, – ответил я тут же на вопрос, приглашать меня дважды не надо.
Я сел и придвинулся ближе к ней, подал ей подушку, чтобы она не искалечила своё тельце о железные прутья кровати. Она опустилась на мягкий пух и убрала ладони на живот, смотря на меня, словно я доктор и сейчас проведу ей пальпацию. Ни страха, ни смущения, ни волнения в светло-карих очках. Я опустил ладонь на её правое бедро, нежно поглаживая кожу и совершая пальцеми простые движения вверх-вниз.
– Нежная кожа, – шепнул я, улыбнувшись ей, и она улыбнулась в ответ, задумчиво покручивая в пальцах локон волос.
Я убрал руку и слегка отодвинулся.
– Вам не понравилось? – тут же она надула губки, и я вернул ладонь, доказывая обратное, поглаживая и масируя прохладную кожу.
Глаза мои бегали по её телу, начиная с низа, самого низа, что отбирал основное внимание на мужских инстинктах, заставляя изучать чуть покрытый тёмными пушковыми волосами лобок.
Хотелось коснуться, но брезгливость почему-то напомнила о себе, и я вспомнил слова Луки о сифилисе, чаще и тщательнее пытаясь найти хоть какие-то его следы.
Девушка согнула ноги в коленях, словно прочла мои мысли без стеснения закидывая одну ручку под голову, продолжая улавливать мой чувственный массаж.
Когда ноги едва разошлись, то я снова стала упираться глазами в её лепестки, абсолютно и совершенно обычные, без гноя или язв, даже никакого покраснения. Не пахло тут сифилисом. Кому же нужна по логике вещей венерическая жена?
Проводя средним и указательным пальцем левой руки по внутренней стороны ноги выше колена, я задерживал руку ровно по середине внутренней стороны бедра и наблюдал безмятежность в лице девчонки. Она просто лежала и смотрела мне в лицо. А я немного негодовал. Значит, всё-таки она уже привыкла к такому, что ей ничуть не стыдно или неловко.
Моё же сердце трепетало, руки немного дергались, а в горле встал ком, в висках пульсировало, а в трусах – свербило.
– Скажите, а у меня красивая грудь? – дёргала она мои струны возбуждения своими вопросами.
Я кивнул, а после добавил: «Да». И звучало это как-то неуверенно, потому что я не успел изучить её. Я повёл глазами к груди. Небольшая, аккуратная, не оттянутая. Руки девушки рванули к ней раньше чем мои. Она стала сжимать грудь и сводить её друг к другу, чтобы она казалась больше.
– Мне кажется, она маловата.
Я уже не мог сидеть ровно на заднице, перекидывая ногу на ногу, потому что член тянуло, пока она демонстративно ласкала свою грудь во всей красе.
– Она ещё будет расти, не беспокойся о пустяках.
Ее взгляд резко метнулся к моему лицу и я встретился с ней глазами. Это ловушка. И я попался. Теперь я повязан. Обязан довести всю «оценку» до конца.
– У вас наглый взгляд, – сказала она мне и хоть стой, хоть падай, и я вскинул брови.
– Да ты что? У тебя едва хватило смелости мне в глаза посмотреть? – улыбался я, почти смеялся, продолжая массировать ноги, – Ты представляешь, кто я?
Она улыбнулась в ответ, но глаза не увела, провоцируя меня, пытаясь взять на понт.
– Наверное, я лучше к себе пойду, – стала сводить она ножки, включать заднюю совершенно на показ, словно боится моего статуса.
Я не позволил, цепко ворвавшись пальцами в бедра, подятнув её ближе к себе.
Ее глаза распахнулись от удивления, и в них мелькнула вспышка страха.
– Тебя ещё так не брали? – любопытстовал я, собираясь выйти из игры победителем, наблюдая, как она мечется и уже боится сделать свой ход, – Дочь приказчика ещё не ведала такого?
Она бросила кости и выпало не то, что она хотела. Как же я мог ей позволить обыграть меня? Собственное эго не позволит.
– Играешь с мужиками как умелая кокетка, – шептал я, заводя её маленькие ручонки за голову, поудобнее поправляя под ней подушку, читая в глазах хитрецу и показушно воление.
Она из свирепой тигрицы резко превратилась в ранимого котёнка.
На это я закрыл глаза и коснулся кончиком носа ее шеи. Такая нежная кожа, что пахла сладким запахом какого-то ягодного сиропа, или может кленового. Что-то фруктовое. Я водил носом по её ключицам, но всё не спешил касаться губами, терзая её.
Сердце стучало как бешеное, отдаваясь шумом в ушах и, я стих, убавив гулкость своего дыхания.
Нет, суетится и рвётся из груди не только моё, но и её. Захлестывает так, что сонная артерия на шейке готова лопнуть или разорваться. Я поцеловал её впервые именно туда и получил стук в губы.
– Ааах… – на выдохе пронеслось по комнате её трепетание.
– Тише, – улыбнулся я, потому что мои птичьи права в доме Луки пока никто не отменял, а если ещё на меня обозлится её папаша-приказчик, то полечу я отсюда на всех парах.
Она, наверное, не могла этого допустить, иначе зачем она здесь?
Девушка подняла на меня глаза и губы её припухли в ожидании поцелуя, который я опустил как рассвет на остров, захлестывая нижнюю, затем и верхнюю, оставляя лёгкий блеск от моей слюны.
– Можно ещё? – спросил я ради приличия, и девушка согласилась, сама притягиваясь к моим губам.
Мы слились, и тело её стало совсем податливым. Дрожь помчалась по моему телу, больно покалывая меня собственными мурашками.
Я рванул целовать не только её губы, но и шею, ведя линию между грудей и наконец спускаясь к животу, проводя мокрую полоску языком, заставляя её похихикать.
– Щекотно, да? – поднял я голову, – Или борода колет?
Она улыбнулась так нежно.
– Необычно всё же, – хохотнула она, и я вернулся к своей задаче, забирая в рот полностью левый сосок, добиваясь его твёрдости.
– Побежало тепло к низу, однако, да? – спросил я из любопытства, и она кивнула, а я принялся за правую сторону, – С грудью я готов таки играться часами, если честно.
Я замер в наслаждении, делая сосательные движения, чувствуя как безумно зарывается в мои волосы, как теребит пряди и как поглаживает мою шею. Руки мои пошли в ход. Я ласкал её подушечками пальцев везде, где только можно. А можно было везде, пока она искала мои губы, собираясь получить поцелуй и чувство нужности. И я не заставил её ждать, снова совершая движения губами и языком, гуляя в её устах.
«Готова, разогрета» – решил я, но девушка внезапно попыталась встать, словно забыла что-то сделать, растерянно прикрывая глаза.
– Что-то не так? – спохватился я целуя ее в шею, возвращая на постель, намеренный проучить вертихвостку.
– Может, всё-таки и не надо, – промолила она меня, и я посмотрел в глаза.
– Как это не надо? Надо же, да? – и я впился в её грудь, изредка поднимая взор, – Ну же, давай, я же знаю что тебе хорошо… Ты же за этим пришла?!
Сладкий стон сорвался с её губ и она вскрикнула от хлесткого шлепка по груди, от чего последняя закачалась как из желе.
И в этот момент моя рука скользнула по ее телу и схватила за ягодицу, прижимая к себе вплотную. Я приподнял её тело над кроватью, дергая на себя. Девушка вцепилась в железные прутья и приглашающе развела их.
«Плевать на сифилис, » – думал я, рывком входя в ждущее меня тепло, «Хочу её, даже если сам заболею и сдохну!» тут же взрываясь внутри горячей волной, содрагаясь над её криками и пульсацией лона, закрывая её ротик ладошкой, чтобы приглушить бурное утро.
Проснулся я как в пубертатном периоде, поправляя и отлепляя мокрые и липкие трусы от тела, со стоном в подушку.
Через час я вышел на улицу. Голова была тяжёлая, даже чугунная. Я побрел к саду, протискиваясь между деревьев, наблюдая за крупными фруктовыми деревьями. Всё то же пение птиц, что и во сне и всё та же нимфа, что ловко дёргала абрикосы с ветки, щеголяя в своём белоснежном платье.
Это сон?
Я подошёл ближе и встал под деревом и её подолом, наблюдая, как она ловко перескакивает с ветки на ветку, чтобы собрать более спелые плоды.
– АЙ! – сорвалась тонкая ножка с сука и девчонка рухнула в мои руки, зацепишись ножкой о ветки, заметив меня. Она поцарапалась о ствол и откинулась в моих сильных объятиях, которые оказались очень даже кстати.
Я помог ей встать на ноги, сердце забилось, как бешено, и в чувство меня привела хлесткая пощечина, от которой я потупился и покачнулся.
– Эй, блять! За что, а?! – потёр я лицо, – Я вообще-то тебе не мальчик тут, да?
– Настоящие мужчины под юбку не заглядывают, мистер Соломонс! – я нахмурился, откуда она меня знает, – Берегитесь от моего страшего брата вендетты! – сверкнула она глазами, одергивая низ платья и исчезая с абрикосом в руках, громко и злобно им хрумкая.
***
Алфи сидел на диване в кабинете, потирая бровь. Без минуты десять, а девчонки не слыхать и не видать.
Неужели она струсит? Неужели не придёт? Неужели ей не нужен собственный ребёнок?
В дверь дважды постучали, и еврей вскинул голову. В проёме появилась Виолетта, опуская взгляд в деревянный пол.
– Можно, мистер Соломонс? – спросила она его пискляво, поправляя кружевной халат на голом теле, переступая с ноги на ногу.
Альфред уверенно раскинулся в кресле. Ни к чему выдавать радость и бывшие сомнения в том, что она не придёт.
– Ты пунктуальна, однако, – прохрипел он надменно, – Что там насчёт обещанной тобой вендетты?
Комментарий к III. Но ни разу не вспомнил он ту, что любил, потому что ни разу о ней не забыл
Спасибо большое WorthIt!
Спасибо вам читатели за ожидание, лайки и избранное! Это поддерживает)
P. S. Название главы не связываем с сюжетом)
========== IV.Ложь приходит потом ==========
***
Виолетта качала на руках ребёнка, отрывисто и как-то судорожно дергая его вниз-вверх. Мальчик уже давным-давно спал. Для чего она подняла его с постели и стала таскать, как кутенка за шкиряк?
– Скоро мы поедем домой, – шептала она одно и тоже, смотря в одну точку – тонкую дырку в полу, что словно смотрела на неё в ответ и зазывала темнотой, – Скоро мы поедем домой.
Взгляд её карих глаз был совсем безумным, подавленным. Виолетта потеряла из-за ничего не обещающих игр всё, что было для неё важно.
Туманные очи всё устремлялись в пол, а руки дергались в одном такте старой колыбельной.
Когда она познакомилась с евреем, он не был для неё чем-то роковым. Возможно и был, но таковым не казался. Просто высокий, широкоплечий и массивный мужчина примерно сорока лет. Чуть седоват на висках, чуть хмуроват до эмоций, чуть грубоват в манерах и общении.
Что с него взять? Он же бандит. Все мужчины проходящие через гостиную их дома в Италии были совершенно одинаковы: кольца, цепи, пиджаки, пистолеты и первосортный мат, а ещё беглый и лукавый взгляд.
Чем отличался от всех еврей? Манерами – они у него были, просто были. А ещё харизма и имозантность хоть одним местом жуй. И Виолетта жевала, слушая его рассказы почти в полудреме за столом во время позднего ужина, не обращая внимания на третий вопль Луки об окончании детского времени.
– Да пусть ещё чуть-чуть посидит, – просил Соломонс, и гостю не отказывали.
Еврей с упоением рассказывал сказки, а Виолетта, опустив локти на стол, а на них голову, с трепетом их слушала и засыпала, легонько посапывая в полутишину.
Свет в гостиной был блеклым, много свечей уже затухло, а Алфи всё клокотал, как старое радио где-то издали, рисуя для Виолетты чудесные сны.
После он молил Луку позволить ему отнести «сокровище» в её покои, и тот соглашался кое-как, оставляя их хоть на пару мгновений наедине.
Алфи поднимал девушку, и та даже не просыпалась, настолько легки и нежны были его движения и касания.
Еврей осторожно ступал по ступеням, избегая особо скрипучих, прогнивших и прогнутых, параллельно целуя спящую Виолетту в лоб, опуская на прохладную кровать, накрывая одеялом и закрывая дверь.
И на душе его становилось как-то пустовато. Вроде, он ничего не потерял, но потеряет скоро, сразу после отъезда, но пока эта часть его души здесь, просто спит. И дом казался ему уже не таким шумным, и свет не таким ярким, и ночи казались темнее, а ужин – более пресным.
Виолетта помнила его глаза и его сходство с остальными. Но не хотела запоминать последнее. Ей хотелось верить и верилось в то, что еврей другой, что он ещё исправим. Что слово вендетта тоже мерзко режет его слух, что он за мир во всем мире, за дружбу и счастье. А он был, как и все, сам за себя.
Алфи вёл дела, убивал людей, привычно расправлялся с ними почти публично, а вечером писал письма для Виолетты, раскрашивая благими делами свои однообразные бандитские будни.
Никогда Виолетта не могла смириться с предназначением её семьи. Что их стезя – постоянные межклановые войны, постоянный дележ территории, денег, женщин, алкоголя и прочей ерунды.
А то, что из-за этого гибнут люди? Дети остаются без родителей? Родители остаются без потомков? Жены без мужей?
Зачем им деньги, когда весь мир – это могильный камень и место в метр на два?
Ответа она найти не могла, а потому и чуралась брата, презирала его деятельность, обвиняла его в смерти отца и ещё одного брата. Лука на это гневался, и терпеть нападки малолетней Чангретты постоянно не мог.
– Хватит! Прекрати плакать! – цедил он сквозь тонкие бледные губы, дергая сестру за грудки платья, – Ты не можешь быть слабой, поняла? Ты – Чангретта!
– А я больше не хочу быть Чангреттой! – сжимала она кулаки и рычала, топая на месте, – Быть такой – означает всегда быть под прицелом! Значит всегда быть под огнём! Значит всегда быть несчастной и угнетенной! Я хочу мира!
Лука притягивал девочку ближе к себе, задевая её нос своим.
– Сотри нахер слово мир и своего лексикона, пока это не сделал я! Твои рассуждения из розового дворца мне противны! Неужели ты ещё не поняла, что в мире есть только зло, а добро – это лишь его мелкая составляющая, которая не осилит на себе 99% тёмной стороны лишь жалким 1% светлой? Мира, – Лука скривился от отвращение и выплюнул это слово, – Нет!
Виолетта вытирала слезы рукавом. Как же тут не верить в добро, если библиотека забита славными сказками, где всегда происходит чудо? Значит, книги и подобные учения врут? Кому же тогда верить? Бывалому бандиту или потрепанным книжным страницам?
– Разве я виновата, что была рождена в такой семье?
– Нет, – строго отрезал Лука, понимая, что никто не виноват, только они сами, удобряя сорняк злобы и вражды, что и без них в мире рос как на дрожжах, – Не виновата, – погладил он её по волосам, пытаясь словно извиниться за поспешный гнев.
– В это Рождество я попрошу у Санты новую хорошую семью! И новый мир! Где добро занимает хотя бы половину! – обиженно лопотала она на весь дом, так что сидящий в гостиной Алфи лишь молча ворошил почти сгоревшие полешки в камине, желая сбавить их треск, надеясь лучше расслышать сестру мафиози.
– Ну, может Господь услышит твои вопли и подарит тебе в ближайшее время новую фамилию? Раз наша тебе причиняет страдания, то можешь поискать новую! Попроси своего Санту! Вдруг услышит? – закончил Лука, и девушка убежала к себе, захлопнув дверь, проскочив все ступени и опускаясь на подушку, зарываясь в руки лицом отрывисто плача в тишине.
А её брат так и остался внизу, потирая красные глаза и зарывая руки в голову.
Сидящий у камина еврей поднял серый взор на полку, сдергивая с иголочки красный колпак, надевая его на макушку, продолжая с задумчивым и решительным видом ворошить поленья.
Но даже несмотря на то, что брат ей пообещал лишь один процент света в мире тьмы, она смогла сохранить сквозь года в себе человечность и доброту.
Что она и разглядела в Алфи, оценив на шее звезду Давида во время ужина. Он верит в добро, но, как и всегда, идёт через зло, играет со злом и делает зло. Может, он и не хотел? Может, в свое время Алфи просто сдалал неправильный выбор? Не сумел пронести этот один процент до взросления?
С этими мыслями девушка переняла из рук домработницы – женщины лет шестидесяти полотенце, свернутое в тугой свёрток, развернув который она поджала губы.
Аналог джентльменского набора только для женщины: кусок мыла, лезвие для бритья, ножницы для ногтей, чистое нижнее белье и кружевной белоснежный халат, заколка для волос и тапочки в качестве дополнения.
– Обычно, я выдаю всем девушкам стандартный цвет халата – бежевый, а вам было поручено передать – белый, – ворковала женщина, смотря на Виолетту с жалостью, – Вы его не бойтесь, нашего Алфи, он на вид только очень строг, а в душе – добрейшей человек. Понимающий, да никогда в беде не бросит. Голодного – накормит, голого – оденет. Абсолютный добряк – вот и одинок по сей день. Меняются женщины, да не сменяется его одиночество.
Женщина ласково улыбнулась одними серыми глазами и исчезла за дверью, оставляя Виолетту одну.
Девушка встала под горячую воду, неуклюже прокручивая кранники, что были спутаны, обдавая себя то ледяной, то кипящей водой.
Кое-как найдя баланс, Виолетта схватила кусок мыла, жадно намыливая тело. Оно пенилось, образуя на коже плотный белый слой, снимаемый острым и отливающим в свете яркой лампы лезвием вместе с лишними волосами.
Руки дрожали, царапая тонкую кожу, пока по лезвию сбегала вода и светлая кровь.
Виолетта глубоко вдыхала, не зная что предпринимать следующим этапом. Побег или растерзание? Соломонс же вытрясет ей душу, а на костях – покатается! – твердил разум, пока тело творило иное. Руки сами побежали на страхе подсознания к низу живота и покоились на мягкой коже, что не пропускала в себя ещё ничего, кроме еврейских обещаний и фантазий в блеклом бумажном письме.
Всё, что писал Соломонс, всё, что она писала Соломонсу вынуждало Ливи терзать себя глубокими ночами не только морально, но и физически. Эти письма, что истлели прочно в себя хранят воспоминания.
Воспоминание Виолетты
Привет, дорогуша!
О твоей просьбе. Я, конечно, не мастак писать красиво, но попробую сделать всё возможное. Я постараюсь передать свои мысли, но лучше бы я мог сделать это в реальности, да?
Ты спросила меня, как я вижу нашу близость. Ну, признаюсь, Виолетта, что обычно я нетерпелив, но с тобой постараюсь сдерживать себя.
Я уже завидую этому письму, потому что сейчас оно лежит в твоих тонких пальчиках, а чудесные карие глазки твои бегают и бегают по моей писанине, что ты нарекла кратко – как курица лапой.
Я представляю, как ты лежишь в своей тёплой чистой постели на больших белоснежных подушках и в свете тусклого ночника читая свой любимый роман , где главный герой врывается в спальню своей возлюбленной. Ты мечтательно прикрываешь глаза. И вдруг слышишь за окном шорох.
Думаешь, что это ветер, отмахиваешься и утыкаешься в книгу, но тут окно распахивается, и в него просачивается мужская фигура.
Ты в ужасе, вскрикиваешь и спрыгиваешь с кровати и отбегаешь к стене. Но это только лишь я.
В глазах твоих узнавание и блеск, но ты все равно растеряна – почему, откуда?
Я осторожно приближаюсь, чтобы не спугнуть тебя окончательно и целую тебя – так, как хочу поцеловать уже давно, не давая тебе задавать вопросы.
Ты плавишься под моими губами, и я ловлю ртом твой стон. Но мы не хотим торопиться, да? Я плавно перехожу к твоей шее, ключицам, но не даю своим рукам воли. Пока. Шепчу, как давно хочу тебя, и прижимаюсь доказательством своего желания к тебе прямо туда, где у тебя сейчас зарождается трепет.
Я продолжаю желанное тобой соблазнение. Я не дождусь того момента когда смогу снять с тебя одежду, обласкать нежными движениями и наконец-то взять.
Тебе хорошо, тебя выдаёт легкая ухмылка и протяжные стоны. У тебя красивые волосы, жаль что они всегда строго собраны в пучок. Я запускаю пальцы в пряди, вынимаю тонкую шпильку и густая шевелюра твоя рассыпается по плечам, как волны океана.
Я шепчу тебе на ухо, как сильно я хочу тебя, как мне нравится твое тело. Касаюсь губами шеи и твое дыхание становится глубоким. Тебе не хватает воздуха. Меня это мало волнует, потому что моя ладонь уже зашла под ткань твоего ночного платье и вовсю блуждает там, охватывает поочерёдно округлые груди и сжимает её до тихих вскриков.
Прислонив тебя спиной к стене я снимаю твой наряд домашней девчонки, срываю его с тебя и швыряю на пол как тряпку. Может, эта ночнушка дорогая, но сейчас мне на неё все равно.
Я снова рвусь к твоему телу и прохожусь как в спешке губами по твоей шее, ключицам и плечам. Веду влажную линию к уху и зарываюсь им в раковину, но ты смущена, ежисься от ощущений.
Твои руки пытаются снять с меня рубашку, пуговицы никак не проходят сквозь пелти, потому что твои пальцы дрожат.
Я убираю твои руки, рывком снимаю все сам и прижимаюсь к тебе голым торсом, а ты ко мне – голой грудью.
Я более расторопен и надменно развожу твои ножки в стороны своим коленом, фиксирую их так, как мне удобно, стягивая вымокшие насквозь трусики.
Я готов уже разорваться от возбуждения, но вместо этого я веду пальцами между твоих мягких ягодиц и останавливаю их у тебя в промежности…
Ты вздрагиваешь, хочешь чтобы пальцы уже сместились вперёд, но я сдаю назад, массирую средним пальцем другую точку и ты почти сводишь ноги, если бы не я между них.
Ты не можешь расслабиться, пока мой палец навис над второй точкой. Тебя это пугает, волнует, но ты не можешь отказаться, как и найти себе дело.
Я беру твои руки и кладу их на свою шею, чтобы ты обняла меня, прижилась сильнее. Твои прохладные ладони проходят по моей груди и по спине линии.
Я быстро раздеваюсь до конца – брюки, и белье летят в сторону.
Взгляд игривый и любопытный бежит вниз и впивается в мой член.
Я открываю тебя от изучения моей плоти, потому что я пока ещё веду эту игру с львиной жадностью набрасываюсь на свою добычу – на тебя. Ты стонешь, царапаешь меня, прижимаешь и отталкиваешь одновременно. Тебе хорошо, и ты не знаешь как себя вести.
Я осматриваюсь. Рядом с нами тумба. На ней мои письма, фотографии и ручки. Сметаю всё как хлам, вздергиваю тебя и усаживаю на неё, разводя твои ноги и вздергивая их выше.
Я хочу посмотреть и смотрю, как маленькие губки набухли, как сочится сок и всё раскрывается в предвкушении чего-то нового.
Я кладу горячую руку на твою девочку и начинаю гладить её, совершая отточенные и уверенные движения, доводя тебя до удовольствия и слез.
Ты ловишь воздух, смотришь мне в глаза и шепчешь: «Возьми уже меня!»
Я не послушный, стою на коленях и обвожу твои лепестки языком, проникая внутрь, заставляя тебя сильнее плакать и стонать в переизбытке эмоций. Ты скрещиваешь ноги, дерешь мои волосы, а я отряхиваюсь от твоих рук как пёс после купания, и снова делаю движения языком.
Ты все сильнее стонешь, всё чаще сжимаешь бедра, лезешь туда руками, чтобы помешать. Меня это злит и хватаю твои руки, сжимаю тонкие запястья, фиксирую тебя как на распятье и извожу до финала. Начинаешь содрагаться, бьёшься как рыба об лёд, вскрикиваешь, плачешь на вздрыд. В тебе бьют эмоции, чувства и гормоны.
Изгибаешься на тумбе, тебе чертовски неудобно, а я читаю в твоих прикрытых глазах далёкую благодарность и желание уже сдать назад.
Меня не провести, дорогуша.
Ты ещё не отошла, а я уже перемещаюсь между твоих ног, поднимаю их высоко и медленно, но неумолимо мощно и резко вхожу в тебя… Давай не будем о любви, сейчас нас волнует чистый секс и ничего более.
Ищешь в моих глазах пощады, жалости или терпимости. Ничего нет.
Я увеличиваю темп, хоть и стараюсь не торопиться.
Твои ноги опускаются, но я уверено подхватываю их и держу на ширине своих плеч.
Ты снова начинаешь стонать, никакой боли и крови – это пережиток, тупые установки и стереотипы пережеванные сотнями влюблённых пар.
Я останавливаюсь, потому что ты ищешь опору, придвигаешься к стене и мы продолжаем заниматься друг другом.
На секунду я выхожу и вижу лишь желаемое и желанное мною лоно, в то время как быть с тобой – это наслаждение.
Я снова двигаюсь, ты мне навстречу, мои движения уже не ритмичны, скорее хаотичны и резки. Ты стонешь, воешь и пищишь как мышь от полной заполенности, давящий на твоё нутро.
Но, ты же можешь и хочешь потерпеть, чтобы угодить мне взаимно.
С меня сбегает солёный пот. Жара за окном, да шум прибоя. Хоть бы была гроза, – отвлекаю себя мыслями, чтобы не дать разрядку раньше, чем ты, ведь напряжение так велико, и всё ещё растёт с каждым моим толчком внутри тебя.
Я не хочу спешить, выскальзывая и припадая к тому месту, что сейчас грело меня изнутри не хуже камина в мороз, разливаясь негой по телу.
Я придерживаю на весу твои ножки, согнутые в коленях, а ты – с интересом изучаешь новую себя под совершено другим обзором.
Ты себя ещё не знала такой никогда до этого момента.
Наконец, я накрываю тебя сверху и оказываюсь внутри, зажатым твоим страстным лоном, что через два моих рывка было залито чем-то новым для тебя. Это что-то в новизну для твоего тела, что с благодарностью принимает в себя всё без остатка. Тебе не противно и не страшно, тебе хорошо от моей лавы, остывающей в тебе после извержения.
Не выпускаешь меня, пульсируешь в такт сердцебиению, одаривая этим чувством и меня. А я целую тебя в шею, щеки и ушки, постоянно нашептывая какие-то пошлости или глупости. А ты смеёшься, обнимая меня и прижимая к себе сильнее.
