Текст книги "Твоя итальянская кровь (СИ)"
Автор книги: PallVan1987
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
***
Девушка всхлипнула, оперевшись рукой о кафель, вспоминая как металась между тем, чтобы швырнуть письмо в огонь, и спрятать его как можно дальше, в укромный уголок.
Два действительно тонких музыкальных пальца пронзили её плоть, облюбованную, но так и неизведанную евреем, вызывая из пухлых девичьих губ вскрик.
Она закусила щеку от такой боли, пока по бёдрам усиленно побежала темно-алая кровь, а шум воды заглушал её муки.
***
– Какая ещё вендетта? – спросила Виолетта, теряя на последнем слоге голос, прокручивая в пальцах белоснежный кружевной халат с оборками.
Альфред сидел в своём кресле, нагло откинувшись на спину и запрокинув сильные руки за голову, изучая её фигуру под нарядом.
Всё то же самое – цепочки, браслеты, кольца, на шее – знак веры, на груди – панцирная цепь с часами. Тот же тип рубашки – свободная, хлопковая и мягкая для носки. Те же брюки и те же подтяжки болтались вдоль кресла.
Алфи сделал совершенно злое лицо, дергая жвалами и нахмурив брови в негодовании играясь пальцами, что так и не коснулись тела Виолетты.
– Как ты похожа на брата, – цедил он сквозь кривоватые зубы, кивнув одним пальцем на нож, лежащий на краю стола, – Сходство тошнотворное. Вы словно близнецы, – злился он, – Подправим, хочешь, а?
Лезвие сверкнуло в руках Алфи и он стал играться ножиком, делая однотипные движения весьма умело. Бабочка то раскрывалась, то закрывалась в его руках.
Виолетта языком изучала небо, больно надавливая и стараясь не выдать страха, расслабляя веки и не уводя с малознакомого лица взор.
– Выпить хочешь? – спросил он её неожиданно ласково, поднимаясь со стула и вынимая из ящика шкафа бокал, и девушка активно закивала, попадаясь в ловушечку, – Даа? Пить захотелось, ага? А то небось устала по итальянским херам-то прыгать? – сжал он в пальцах бокал, и тот треснул, осколок отлетел и ранил еврейский палец.
Мужчина шикнул, швыряя стакан на стол, а Виолетта подошла к нему, пытаясь помочь.
– Съеби нахуй, где стояла, да! – ругался он, собирая кровь губами, другой вынимая ещё один бокал, – Что тебе налить? Джина, рома или моей крови, которую ты пьёшь, да, уже пару лет?
Виолетта сделала два шага назад.
– Твоей крови, только без лжи, лицемерия и приторно-сладких невыполненных обещаний, – прошипела она, поджав губы, и тонкое стекло пролетело над её головой, ударяясь о дверь и разбиваясь в дребезги.
Девушка не шелохнулась, судорожно моргнув и сощурив веки. А еврей нарочно запустил в неё стакан чуть выше. Знал, что она не дернется. Так уж вырастили мисс Чангретту.
– По-твоему, я тебе врал, а? – опустился он в кресло, отпивая светлый ром, держа бутылку раненной рукой, – Я наёб на стороне ребёнка?! Я не отвечал на письма почти полгода?! Я забивал хер на тебя?! – тыкал он в Виолетту пальцем.
– Зачем я здесь? – сменила курс девушка, и Соломонс с отчаянием опустил глаза, зная, что не добьётся от неё честных ответов, не добьётся хотя бы сладкой лжи, если уж не горькой правды.
– Потому что я так захотел, а моё желание – всегда закон, – проговорил он, следя за её руками, что распахивают халат, и как обнажется незнакомое ему по сей миг тело.
Альфред не почувствовал тепла или нежности, на него налетело отвращение.
– Я тебя просил оголяться, а? Скрой этот срам итальянской заносчивости! Отрастила пизденку, теперь думаешь, что мир у твоих ног? – гавкал он неприязненно, – Я тебя даже глазами обводить не желаю, не то что брать таки. Не заслужила ты чести на еврейский член присаживаться, – ворчал он, стряхивая со стола невидимые крошки.
– Почему же? Для чего тогда были эти письма?
Альфред приподнял взор.
– Когда мы ворковали, то ты была ещё чистенькой и хорошенькой девочкой. Слово «девочкой» – ключевое. Я брезгую тебя отныне. В тебе были итальянцы, – потёр он бороду, убирая бутылку, – То, что натрахано макаронниками не вычистить и кюреткой, да?
Виолетта стерпела оскорбление.
– Так, – Алфи отпил из бутылки ром, – Завтра тебя осмотрит повитуха, – проследил он за её реакцией, что была определённо заметна, девушка занервничала, – Вдруг ты там больная или беременная. Сдохнешь ещё, а мне за тебя отвечать потом перед инстанциями. Работа – ничего личного, мисс, – ехидно улыбнулся он.
– Какая ещё работа? – задергалась Виолетта.
– Обычная. С десяти вечера и до трех утра – ты будешь работать обычной стриптизершей здесь, внизу, – указал еврей пальцем в пол.
– Нет, – отчеканила твёрдо Виолетта.
– Да. Не спорь, не спорь со мной, блять, дорогуша. Не буди во мне зверя, глупышка! – поддался он вперёд.
– Или что?
Виолетта осталась отрицать, тогда Алфи нехотя встал из-за стола, натянув улыбку и поправив рубашку побрел в коридор, тихонько посвистывая и прикрывая за собой дверь.
Грузными шагами он вошёл в спальню, где спал маленький Тед. Руки его вложенные в карманы так и остались там, пока сам Соломонс склонился над грудничком, изучая его вблизи, а после хватая того на руки держа за тело, возвращаясь уже вместе с ним в кабинет.
Виолетта вскрикнула и попыталась забрать мальчика, но еврей ловко вскинул руку над собой в которой кряхтел новорождённый мальчик.
– Какой пацан слабенький, – вертел его как щенка еврей, умело удерживая маленькую шею, что ходила бы иначе ходуном, – Дохлик, жить хочешь? – спросил он его, всматриваясь с интересом в тёмные глаза, притягивая ребёнка ближе к лицу, пытаясь обнаружить знакомые черты самой Виолетты и того мужчины, что был отцом этого ребёнка.
Еврей бушевал внутри, в нём бились злость и обида, которых разнимали жалость и человечность.
– Хочешь? – грубо пробасил он, испугав и без того напуганного ребёнка и тот заплакал, – Слушай, – поднял на Виолетту глаза еврей, – Он жить хочет, а ты не хочешь раздеваться с десяти до трех, мм? Несостыковочка какая-то, – Алфи положил мальчика себе на плечо, – Чего ты уакаешь мне на ухо? – спросил его еврей, покачиваясь из стороны в сторону, – Разжалобить меня хочешь? Мамашу лучше свою проси впрячься за тебя. Она здесь решает за вас двоих, – взял Соломонс в свободную руку бабочку, раскрывая её лезвием, крутя его в руке и Виолетта взвизгнула, подлетая к еврею, забирая из его руки мальчика, что стих на сильном плече Соломонса.
– Я… я-я согласна, – подтвердила она, – Буду раздеваться, только отпусти его, – тянула она руки к малышу, а еврей все дальше отодвигался не позволяя ей взять ребёнка.
Алфи был хозяином ситуации и его это тешило, поэтому он улыбался, водя ножом перед лицом некогда любимой девушки, плавно покачиваясь в кресле, продолжая придерживать Теда за маленькие и худенькие бедра, что согрелся и задремал в руке мужчины.
– Дай мне ребёнка!!! Я же согласна работать!!! Что тебе ещё надо?! – нервы её сдавали.
– Он спит, – заметил Соломонс приглушенно, а малыш закричал от голоса Виолетты, – А ты орёшь, как потерпевшая. Хуевая из тебя мать, однако, – шёпотом заметил он и мальчик снова стих, – Завтра у тебя экскурсия. Нава! – позвал он в сторону двери и в ней через минуту появилась пожилая женщина, – На! Забери ребёнка! Ей не давать! – указал он пальцем на Виолетту, что держалась от слез, содрагаясь всем телом, – Она на грани срыва! – женщина осторожно переняла ребёнка, завернув в пелёнку, – Он есть, наверное, хочет. Накорми, при необходимости помой там, прибаюкай! Алфи указал пальцем на Наву, после чего женщина спокойно удалилась.
Еврей повернулся к Виолетте.
– А ты вали к себе. Утром тебя ждут первые трудности, – хлопнул он слегка по столу, опускаясь в кресло и закрывая усталые глаза, – Поблагодари за всё своего славного старшего брата.
Комментарий к IV.Ложь приходит потом
Спасибо большое WorthIt ❤️
========== V. Становиться мудрее – всегда больно ==========
Комментарий к V. Становиться мудрее – всегда больно
Спасибо тебе WorthIt ❤️
Спасибо читатели 🤗 стараюсь радовать вас главами быстрее)
***
Альфред проследил за тем, как дверь в его кабинет закрылась, а девушка за ней исчезла.
Он опустил лицо в раскрытые руки, потирая красные глаза, понимая, как же сильно устал за эти дни. Сколько он потерял, сколько приобрёл и окончательно нашёл ответы на свои вопросы. Ждать было трудно, жить в неясности ещё тяжелее, мысли не давали спать, мешали, прикидывали разные моменты и встречи с Виолеттой.
А произошла она ожидаемо, но не так, как хотелось еврею, да и самой девушке.
Алфи вздохнул, поднимаясь и хватая с края кресла пиджак, перекидывая его через плечо и направляясь к машине, что ждала его уже битый час.
Тёмный силуэт с прихрамывающей походкой направлялся к автомобилю, ощущая на себе взгляд всё тех же карих глаз, что остались провожать в полумраке ночи и тумане слёз. Виолетта прижалась лицом к стеклу, игнорируя шум заведения внизу и холод с улицы в щелях старого здания.
А Соломонс не обернулся, хоть и был испепелен жгучим взором итальянки, усаживаясь в машину и наблюдая, как водитель звонко захлапывает за ним дверь.
Еврей прибыл домой, швыряя на крючок пальто. Тело его изнывало в усталости, и он прошёл всего два шага к центру прихожей, как на Альфреда налетел мальчик шести лет, запрыгивая на руки и обнимаю того за шею.
– Пааап! – вскрикнул ребёнок, обнимая отца сильнее, а еврей ласково целовал мальчика в светлую макушку и висок, взъерошивая густые волосы.
– Привет, – целовал Алфи сына, – Привет, мой сорванец, да, – улыбался он через усталость и боль, наблюдая, как на лице его маленького мальчика заживают мелкие ожоги, покрытые тонким слоем бриллиантовой зелени, – Как твои болячки, Луи? – спрашивал его мужчина, проходя к столовой, неся сына на руках.
– Почти прошли, но дядя Эдди просил не снимать лоскуты, иначе попадёт грязь, – рассказывал мальчик, демонстрируя отцу намотанные плотные бинты на детские руки.
– Дядя Эдди правильно говорит, – заметил еврей, опуская сына на стул, почти не замечая прислуг и няньку.
Женщины суетились. Кто-то подавал ужин, кто-то салфетку. Няня Виктория покорно ждала Луи с книжкой в руках.
– Давай спать, Луи, ага. Почти… – глянул на часы еврей, – Полночь, Луи! Марш спать!
– Но, пап! А я… Я… – Алфи потрепал малыша по волосам, подтолкнув его в распоряжение няни, глянув на неё.
– Чтобы через десять минут мой сын спал, да?
Луи обиженно побрел с нянькой в сторону лестницы, окинув отца печальным взглядом, что сел за стол, хватаясь за серебряную вилку.
Алфи принялся за ужин, и к нему присоединился Исмаил – молодой, но очень ответственный водитель.
Еврей закинул в рот кусочек мяса, без аппетита пережевывая его, и наблюдая, как Исмаил улыбается, смотря на друга и босса в одном лице.
– Ты сегодня какой-то никакой для главаря еврейской группировки. Где настрой? – спросил мужчина, начиная есть.
Алфи откинул вилку, складывая руки в замок над тарелкой.
– Тебя когда-нибудь предавали, а? Не так, чтобы по мелочи, типа когда бабка на рынке за две селёдки со сдачей обманула? – махнул еврей рукой, – А крупно, когда отдаёшь человеку душу, как котёнка слепого, – сложил руки в чашу еврей, протягивая их в сторону друга, – И та самая берет твою душу, смотрит на неё, гладит, целует, шепчет о том, как она её любит, а потом в один миг, хуяк, блять, об стену и разбивает душу нахуй, да? Кровища на стене, а сама душа валяется и признаков жизни уже не подаёт, да. Бывало, а? – отпил Алфи чай, опустив глаза.
– Нет, – признался Исмаил, – Не бывало. Как Луи? Как его ожоги?
Еврей окончательно оставил попытки поесть, отбрасывая вилку, закрывая пальцами глаза, пытаясь отогнать горькое воспоминание.
Полтора месяца назад
– Папа! Не хочу! Неееет! – кричал Луи, не выпуская отца из рук, обхватив мужскую шею намертво, – Папа не уходи!!! – верещал малыш, заливаясь слезами, дергая отца за рубашку.
Алфи стоял белее снега, пытаясь оторвать от себя сына и отдать в руки медсестры, что понимающе пожимала плечами, вновь протягивая руки к ребёнку.
– Луи, без перевязки ничего не заживёт, мой милый, – трепетал еврей сыну, – Пожалуйста, потерпи ради меня, сынок, хорошо? – молил он ребёнка, что навзрыд бился в руках мужчины.
Малыш так боялся перевязок, во время которых с кожи снимали не только слои бинта, но и струпы с которых бешено лила кровь, а боль была такой сильной, что малыш терял себя в эти секунды.
Он уже знал, что большие и угловатые ножницы причиняют зло, боль и страдания, что тёмная баночка с каким-то раствором будет больно жечь, а строгий врач будет ругать нетерпеливого шестилетку.
– Папа! Не отдавай! – кричал он ещё пуще, цепляя еврея за волосы и бороду, но Алфи был сильнее и, отодрав от себя сына, рывком передал его медсестре, что влетела в кабинет и громко захлопнула дверь.
– Паапаа! – кричал Луи из-за двери, когда к руке поднесли те самые ножницы, и на него поднял взор тот самый строгий врач, – Пожалуйста, папа! Спаси! – верещал мальчик, смотря как снимают бинты и как отдирают его частички и нитки с бело-жёлтого трупка, где постепенно отделялась липкая жидкость.
А еврей стоял возле окошка, прильнув к нему, не сводя глаз с сына, потому что сердце разрывалось так же, как новый бинт, на части, как ткани Луи под антисептиком. Если Соломонс до этого момента думал, что худшее, что с ним случалось – это война, то он крупно ошибался. Самое худшее – это видеть как твой ребёнок, твоя кровь, твоя плоть страдает по твоей вине, как на схожем с твоим лице появляются слезы, как по детским пальцам бежит алая кровь. А ты в этот момент беспомощен и беспощаден, отрывая от сердца сына и передавая его в чужие руки. Это ли не предательство, пусть и во благо?
Малыша опустили с кушетки, и он побрел к двери, открывая ту почти здоровой рукой держа другую на весу, собирая губами слезы. Алфи рванул к нему, но Луи лишь пустился бегом в свою палату, не желая в ближайшие часы видеть отца.
***
Алфи посмотрел на Исмаила.
– Ему лучше.
Мужчины продолжили есть, и Алфи пытался хоть как-то накормить себя ужином, как сверху послышался топот, и Луи уже скакал по лестнице, напрочь отказываясь спать.
– Простите мистер Соломонс. Не спится Луи, – сообщила няни, и Алфи зыркнул на неё исподлобья, протирая губы салфеткой и поднимаясь из-за стола.
– Ладно, – спокойно выдохнул Алфи, поднимая ребёнка на руки, – Пойдём-ка спать с папой, да? Если Луи не спит, значит Луи сегодня чем-то озадачен.
Они поднялись наверх, и мужчина опустил сына на кровать, и тот, как маленький котенок, зарылся в одеяло и свернулся в клубок.
– Я озадачен тем, почему мои ожоги так долго проходят, папа? А ещё, почему у меня нет мамы? – интересовался с обидой мальчик и еврей, стянув жакет, лёг рядом, прижимая мальчика к себе, – Сказки? – спросил он отца.
Алфи набрал воздуха на вопросы сына и выдохнул.
– Притча.
– А что такое притча? – встрепенулся мальчик, вопросителтно смотря на отца.
– Притча – коротенький рассказ, в котором заключается мораль или поучение, – пояснил Алфи, укладываясь рядом, поудобнее подминая под себя подушку, – Ушки навостри и слушай, – прижал он к себе сына.
Луи поерзал и удобнее устроился под крылом папы и стал слушать.
– Однажды к раввину пришел посетитель и начал жаловаться:
«Ребе, у меня все так плохо, так плохо! Я потерял работу, моя жена болеет, дочка никак не может выйти замуж, мой сын не хочет учиться… Ребе, подскажите, может, вы знаете, что мне делать?» – жестикулировал еврей, меняя голоса и интонацию, играясь мимикой.
– Вот и ты, говоришь что тебе плохо потому, что у тебя никак не заживают ожоги и потому, что у тебя нет… – Алфи погладил ребёнка по плечу, – Нет мамы, ага?
Луи согласно замотал головой, потирая сонные глазки кулачками.
– Тогда раввин сказал: «Да-да, есть одно старинное средство. Нужно взять много бумажек, написать на них: «И это все пройдет», и разложить во всех комнатах.» Озадаченный человек поблагодарил и ушёл. Через пару лет возвращается тот же человек и благодарит: «Как я вам благодарен! Я нашел отличную работу, жена выздоровела, дочка вышла замуж, сын закончил учебу и устроился на фирме… Спасибо вам большое! Что хотел спросить – те бумажки, которые я разложил, их можно уже убирать?» – поправил Алфи очки, перелистывая страницу, – «Зачем убирать? Пусть пока полежат…»
Лиу встал с постели и подбежал к своему столу, сдвигая в сторону свои маленькие самолётики из деревянных палочек, кубики и различные вырезки, хватая лист бумаги и карандаш.
Алфи наблюдал за ним с кровати, помогая ребёнку взобраться на постель.
– Пап, напишешь за меня? – протянул он отцу всё необходимое, для исполнения, смотря с мольбой.
– А что сам таки? – спросил его Соломонс, и мальчик пожал плечами, ведь писал он ещё совсем неразборчиво.
– Ладно, давай сюда бумажки, – раздобрился еврей, и Луи порвал бумагу пополам, протягивая отцу.
– Мои ожоги никак не заживают, но и это всё пройдёт, – показывал пальцем Луи, пока Алфи царапал на кусочке слова, утвердительно кивая, – У меня нету мамы, и это всё пройдёт.
Алфи поднял глаза на сына, дописав последнюю фразу, осмотрев своё маленькое отражение. У его сына такие же серо-зелёный немного хмурый взгляд, ровные черты и немного пухлые щёчки. Еврей взял Луи к себе на грудь, укладывая детскую голову себе на плечо, поглаживая спинку мальчика, где час назад на том же плече дремал ещё один ребёнок.
– Пап, ты всё правильно написал? – пролепетал Луи, закрывая серые глаза, проваливаясь в сон, слушая глубокое отцовское дыхание и сердцебиение.
Соломонс улыбнулся:
– Всё правильно, спи крепко, – поцеловал он его в лобик и уложил на постель, укрывая тёплым одеялом, опуская две бумажки на письменный стол, проведя по ним взглядом.
***
Виолетта ошибочно думала, что её приезд в Лондон станет последним издевательством еврея над ней самой и её жизнью, но нет. Альфред всегда любит поизощряться.
Мало того, что её привезли в какой-то бордель, где она не смогла за ночь сомкнуть глаз по трём причинам: Во-первых, холод, такой дикий, что утром девушка едва ли не долбила в кувшине лёд, чтобы попить. Во-вторых, это стоны как кобелей, так и сук, от которых стены трещали, с них сыпалась пыль и побелка, а окна звенели. В-третьих: это мысли, что обострились после того, как Алфи отнял Тедди.
А Тедди – это тот, кто может продолжить их род. Поэтому Лука не простит ей гибель своего сына.
Девушка заснула под утро, и, конечно, проспала свой подъём и была разбужена грохотом двери, потому что в комнату ввалился Соломонс как танк.
– Подъём, – тряхнул он её в плечо, – Заебись спится в Лондоне? – потёр он свои руки от ощущения холода и подошёл к окну поднося ладонь к щели, ощущая, как тянет ледяной воздух.
Виолетта открыла глаза, опухшие и сонные, поднимая их на Алфи со злобой, а тот на секунду повернулся к ней, снова возвращаясь к изучению щелей в комнате.
– Ещё раз так злобно на меня зыркнешь, выну твои карие глаза и отправлю твоему братику почтой, ясно, да? – водил он рукой, ощущая сквозняк, проталкивая пальцы в щели, где истончалась пакля.
Виолетта скинула одеяло и поежилась.
– Почему Лука тебя ещё не забил, как мамонта?
– Потому что вылет до Лондона из-за непогоды задерживают, да? – съязвил он, поворачиваясь к девушке, – А ты вчера плакала, – показал он пальцем на её глаза, – Слезами горю не поможешь, но мочевой пузырь чуть-чуть таки разгрузишь, ага?
Девушка смотрела в одеяло, посильнее зарываясь в него.
– Лука же тебя убьёт, ты знаешь? – давила на него Виолетта, – А если мой крестный папа узнает? Тебя и твою мнимую империю разнесут ко всем чертям!
Алфи встал напротив Виолетты, внезапно срывая с неё одеяло и девушка съежилась.
– Твой крестный папочка по развитию кое-как успевает за пятилетним. Рисует картинки, жует морковь и мочится в штаны. А ещё он на грани банкротства и смерти. Он даже не вспомнит, кто ты такая с десятого раза, да? – потёр Алфи бороду, – Это во-первых, а во-вторых, Капоне уже давно не тот, что был раньше. Да и мнимая здесь ты, а моя империя очень даже существует.
– Когда я смогу забрать Тедда? – спросила Виолетта, думая лишь о своём, игнорируя выпады еврея.
– Как отработаешь косяки Луки, так и получишь назад своего щенка, лады? Собирайся, через десять минут я тебя жду внизу. Живо! – сорвал он окончательно с неё одеяло, швыряя на пол и покидая комнату.
***
Соломонс стоял возле лестницы, замечая, как тихо в борделе. Все или спят, или засыпают после весёлой ночи.
Виолетта подошла к нему, не ведая, что будет дальше, глотая судорожный ком, протирая влажное после умывания лицо.
Она осматривавала бордовые стены, ширмы и перегородки. Отдельные комнаты с дверями, и за ними смех девиц. Наконец, еврей почувствовал её присутствие за спиной, и они прошли к залу и остановились, вместе осматривая холл, где на сцене поблескивали три шеста и сиял яркий свет.
Навстречу им вышел молодой мужчина, приветливо протягивая руку еврею.
– Мистер Соломонс, – улыбнулся он, вынимая из-за пазухи четыре больших пачки денег, вручая их еврею.
Алфи смутился.
– О, да не стоило! Как неудобно, – замотал он головой, – Ох, какой же я трудяга всё-таки, ладно, давай сюда, да? – Алфи взял себе всё, отсчитал парнишке процент, и тот остался доволен.
Виолетта всё изучала заведение, откуда ночью доносился шум. Большой бар, забитый напитками, около десяти столиков, и тихая и приятная для утра музыка.
– Так, – Алфи схватил Виолетту за плечо, заметив что она с ним на одном уровне, немного негодующе осматривая её обувь без каблука, – Чем вас кормят в Италии, что вы как лошадки ломовые, а? Неужели чудеса творят макароны? – стебался он над девушкой, что опустила голову, не поднимая глаз.
Еврей дал ей почувствовать своё место.
– Это Виолетта. Имя у неё как и блядский псевдоним, танцевать будь под ним же, менять не надо, – начал еврей, смотря на девушку, – Буйная итальянская кобылка, – провел он рукой по её талии, и парень ухмыльнулся.
– Сколько лет? – вежливо улыбнулся парнишка.
– Ей уже давным-давно можно, Маркус, – заверил его Алфи, – Даже нужно, да? – подмигнул он Виолетте.
– Немая чтоли? – ехидничал Маркус.
– Ах, если бы, ах, если бы, – пробурчал себе под нос еврей, – Короче, её на шест и догола, давай! – толкнул её Алфи в спину, и девушка споткнулась.
– Нет! – вскрикнула она, сделав шаг к шесту, – Я никогда не буду обнажаться для кучки таких же еврейских ублюдков, как ты! – крикнула она в лицо еврею, – Я лягу под любого недомерка, и не важно, итальянского, английского, немецкого, но перед тобой, жидом, голой не предстану! Мне как-то западло! Слыхал такое слово? – передразнила она еврея, – И ещё и танцевать для тебя? Много чести, которую ты не заслужил, кроме как в письмах! – выплюнула Виолетта.
Маркус вытращил голубые глаза, следя за реакцией босса.
Алфи сохранил каменное выражение, немного сочувствующие и доброжелательное какой-то мышцой лица. Грудь его плавно вздымалась, висок отбивал кровный ритм и сильная ладонь потянулась в брюки за пачкой сигарет.
– Мм, ладно, – крякнул еврей, взяв в губы сигарету и щелкая зажигалкой пару раз, вытягивая успокаивающий цнс дым.
Маркус возмутился. Все знали бурный нрав Соломонса, и здесь он расходится перед какой-то девчонкой.
– И вы ей это спустите? – разочарования в лице парнишки было не занимать.
Алфи кивнул.
– Я разберусь сам, Маркус, – процедил еврей, – Пойди и приготовь свободную комнату, мой милый, – кивнул в бок Соломонс, и парнишка исчез из вида с возмущением на лице.
Виолетта поджала губы, ожидая гнева Алфи.
– Под любого говоришь лучше, чем танцевать, да? Под итальянцев, немцев лучше, говоришь, однако? – опустошенно проговорил еврей, дергая жвалой под бородой от ревности, – Ммда, – поддакнул он самому себе, – Я лишь одного понять таки не могу, да? – стал он нервно чесать бороду, – Когда ты успела стать такой, Виола, а? – смотрел точно в глаза Соломонс, медленно моргая и растерянно выискивая в карих очах правду.
Девушка молчала, злобно ухмыляясь, зная что поразила Альфреда в самое сердце, что сейчас приостановилось в его груди.
– Чтож, – потёр он руки, – Попробуем, однако, воплотить твоё желание в жизнь, – пихнул он её в спину и схватил за шкиряк платья, волоча за собой.
POV/АЛФИ
Хотелось ли мне причинять страдания Виолетте? И да, и нет. Она взяла меня на понт, зло и принцип. Я взял её на слабо.
Она стояла и смотрела на меня, как маленький дьявол из которого только и рвётся беспутсво и злоба, а я никак не мог рассмотреть в прежних чертах её милого ангела, словно его там никогда и не было.
Это уже не прежняя Виолетта, а какой-то маленький бес на крыльях. Её слова цепкие, ранящие меня в самое, блять, сердце, по самое, блять, не хочу. А её это улыбает. Ей приятно, ей хорошо от того, как мне плохо.
Мисс Чангретта знает, что я чувствую, слышала и видела, что я чувствовал к ней раньше, а сейчас она бьет меня ниже пояса не ногами, а словами, и я рушусь, плавлюсь и ломаюсь на части и куски от её слов.
Мне несказанно обидно. Я вложил в наши отношения душу, себя и свои мысли, подчёркивал как жирной чертой поступками, подарками, вниманием. А Виолетта в один из дней просто не дала ответ, и я остался с каждым днем всё дальше и дальше отодвигаемый от неё.
Мы как на шахматной доске, где остался я один, и она ходит. Из рук моих падает меч, я перестаю за неё сражаться, потому что рядом с ней есть конь и пусть он чёрного цвета, и противник, зато он рядом.
Моя беда в том, что за год общения я не смог сократить расстояние между Лондоном и Сицилией, чтобы сблизиться уже наконец и остаться счастливым.
Кто-то успешно занял моё место, увёл мою ветренную любовь, что сейчас ненавидя меня потирает разбитую бровь о полог паршивой кровати, где совершаются сотни экзекуций в неделю.
Я хочу отомстить, и мне тяжело сдерживать себя.
Виолетта закричала, когда я потащил её в свободную комнату и кинул на кровать.
А после как в беспяметсве встал в пороге, единожды и отчётливо произвёл звонкий щелчок двумя пальцами левой руки, и за моей спиной появился не парень и не мужчина, а самый настоящий мужик, желающий поживиться молодой девчонкой.
Мой исполнитель выше меня на голову, шире на четверть и сам по себе очень даже внушителен.
Услышав мою команду, как пёс, он направился к кровати как в трансе, словно к миске с едой, и стал срывать с Виолетты одежду. На пол полетело платье, потом тонкий лиф и наконец трусики. Девчонка пыталась сопротивляться, отбиваться от зверя и кричать.
Но, вся кульминация была впереди. Мне было её не жаль. Я видел в её глазах страх и мольбу, готовый сам вцепиться в это нежное тело, но брезгливость не охлаждала пыл и разжигала злость.
В кровати уже был мужчина, что будет терзать её сейчас, в эту минуту.
Я отошёл, рухнул в кресло и стал смотреть, как грубый полупьяный мужчина от которого несло перегаром и потом взбираться на постель, демонстрируя Виолетте своё достоинство, а она кричит и молит меня всё прекратить.
– Хватит! Пожалуйста! – верещала она, распугивая весь бордель.
Мой подчинённый навалился всем своим телом на девушку, чтобы она не вырвалась. Около минуты он просто бездвижно лежал и вдыхал ее, касаясь носом щёк, шеи и плеч. Наслаждался телом Виолетты под собой.
Он приподнялся на локтях и стал разглядывать ее. Лицо, полное страха, губы кричат мольбы. Гость изучает её и улыбается. Ещё бы, Виолетта красивая.
Но ни я, ни мой подручный не слышали и не слушали её вопли. Итальяночка моя ещё не знает, что её ждёт за самоволку и оскорбление меня.
– Можешь даже кончить в неё, – брякнул я, сглатывая первое возбуждение и злость, удовлетворенно читая в глазах её неописуемый ужас, – Одним приплодом меньше, одним больше, правда же, дорогуша? Танцевать ты для меня не хочешь, я же жид, да?
Виолетта внутренне сжалась, когда мужская лапа стала гладить ее груди, живот, играться внизу.
Мужчина опустился к её груди, впился в неё и стал жадно оттягивать, заставляя Виолетту пинаться и брыкаться на ложе, как бычка.
Он мял ее грудь, кусал шею, тянул за волосы, она кричала и всеми силами пыталась вырваться.
А я смотрел и не мог остановить постояльца, которому было поручено это важное дело по воспитанию покладистости у итальянской девочки.
– Ну, не надумала ещё танцевать для меня? Твои итальянцы по-прежнему лучше, чем я?
Мне нравилось видеть её голое тело, потому что я представлял его сотни раз, а видел сейчас впервые.
Тонкая шея, округлая грудь, оттягиваемая губами чужого мужчины.
– Ох какие упругие… – клокотал исполнитель.
Он смело мял и сжимал округлости, посасывал и жадно лизал, и мне хотелось убить его нахер прям здесь, но я смотрел.
Я словно прибил себя к креслу, водя глазами и головой, пока мужлан жадно разводит её ноги, а они не расходятся, и Виолетта уже истерично визжит, да молит меня о пощаде.
– Алфи, пожалуйста!!! Хватит! Останови его!
А я смотрел в её измученное лицо, на красные и заплаканные глаза, как по щекам бегут слезы, и как между ног её вверх-вниз трудится мужская голова.
Её истезают так, как я бы этого хотел. Мысль о том, что кто-то так уже старался над ней, что зачал ей сына изводила меня, и я царапал боковинки кресла ногтями, как волк, что готов задрать за свою волчицу.
Некогда моя волчица плачет навзрыд, сжимается и елозит по постели, приподнимается, её роняют назад и снова изводят.
А я всё смотрю и чувствую, как железный стояк пробивается через брюки. Потому что перед глазами Виолетта, и её разведенные до отказа ноги, а среди них мужские бедра, готовые вот-вот сделать рывок вперёд.
Чужой хер водит по её промежности по одной линии, ударяет о лобок, и Виолетта воет.
– Я буду танцевать для любого еврея, – всхипывала она беспомощно, закрыв ладонью вход, – Станцую для тебя одного, как ты скажешь, как захочешь, прошу, Алфи, – слезы бежали градом из карих глаз, – Я разденусь для тебя!
– Неправильный ответ? – капал я, продолжая сидеть и смотреть, как её чуть ли нераздрачивает мужчина.
– Для тебя! Алфи! Только для тебя одного! – крикнула она смотря мне в глаза, – Для тебя, – пролепетала она уже шёпотом, продолжая лить слезы.
Встав с места, я звонко щёлкнул пальцами, чтобы отозвать это животное, выдрессированное мной, но оно не поддалось, усердно натирая её промежность своим грязным членом. Виолетта откинулась на подушки с воем и всхлипами: «Прекрати это, пожалуйста, Алфи, прекрати…»
Этот пёс не среагировал и в следующую секунду после щелчка пальцев и просьб Виолетты мне сорвало крышу и я оттащил от неё этого пидораса, швырнул на пол, абсолютно безраборно избивая его на глазах у девушки.
Я бил так, что кровь обрызгала мою рубашку, а я всё вымещал злость, пока не почувствовал усталость и покой, не прекращая мутузить подручного.
Виолетта приподняла голову, осматривая меня, пол и мужчину, где всё было залито крупными каплями крови, а я смотрел на неё, и выпустил злость и за неё, и за это утырка и за себя.
