Текст книги "Твоя итальянская кровь (СИ)"
Автор книги: PallVan1987
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
========== I. Когда нет в запасе подходящего выражения лица ==========
***
– Господи, помилуй! Господи, помоги! – тараторила я как мантру мольбы и взывала к Господу, качая на руках сопящий свёрток.
Нервы мои сдавали по всем фронтам. Я держалась на седьмой струне гитары, чтобы не разрыдаться от отчаяния и страха беспомощности, измеряя комнату пятимерными шагами.
Всё он – еврейский выродок Альфред Соломонс, будь он трижды проклят со своим нравом и мнимой вседозволенностью.
Тоже мне, надёжный партнёр. Братишка сильно ошибался, когда обращался к нему за помощью. Еврейский нрав не усмирит даже самая большая и самая золотая монета.
Я как юла вертелась по периметру спальни, пиная ни в чем не повинную кровать, не вынимая тонкого мезинца из ротика Тео, лишь бы тот не плакал и не кричал. Иначе, добрые евреи приготовят из нас кошерную еду на ужин.
Я слышала от брата и его коллег, что Алфи Соломонс – настоящий дьявол, бес, исчадие. Но я не знала насколько.
***
Бьющий по ушам раскат грома, яркий отблеск молнии и тёмный силуэт в дверях в сопровождении небольшой свиты.
– АААААА! – раздалось из парадной, – ААААААААААА! – тяжёлый топот полетел по прихожей, рванув в гостиную и напоролся на первый же шифонер.
– БУХ! – хлопок об небольшой шкаф со стеклом и хрусталем времен королевы Виктории, что задребезжал в возмущении, но к счастью не упал.
Виолетта лежит на полу, потирая разбитую бровь и застеленное кровью лицо точно также, как красный вязаный коврик устилал расшатанные полозья гостиной возле дивана.
Шаги грузные и уверенные привели в чувство юную мисс Чангретта, что быстро бегала по интерьеру карими глазами с длинными пушистыми ресницами, поджав, в отличии от брата, пухлые губы. Носик, вовсе не крючковатый, но определённо итальянский насупился, разбегаясь короткими морщинками на крыльях.
Русые волосы, почти каштановые рассыпались по полу и собирали слой пыли, ворса и мусора.
В воздухе витал запах рома и дорогущего одеколона. Тот, кому он пренадлежал, знал себе цену.
Оглушенная девушка вновь вздрогнула, вытращив и без того огромные глаза, впиваясь ими в глаза напротив – темно-серые и с широченными зрачками.
Грубая и широкая ладонь схватила её за грудки, склоняя вместе с ней и образ хозяина, что был знаком девочке не первый год. Но, всё только устно.
Синеглазый и устрашающий на вид шатен, достаточного роста и с массивной спиной, облаченной в чёрное драповое пальто на распашку и белую рубашку под верхом осторожно водил глазами, шевеля густой и коротко подстриженной бородой с рыжеватым оттенком.
Рывок мышечной руки и девчонка была поставлена на ноги, как неваляшка, словно не весила совсем ничего.
А Чангретта продолжала смотреть и молчать, изучая образ гостя – еврея.
Статный мужчина примерно тридцати пяти, может, сорока лет смотрел на неё в упор и в ответ, оценивая статую, что нечаянно уронил.
Высокая, ровно как и он, стройная и длиноногая девушка стояла напротив, потирая замызганное лицо, шипя и щурясь.
– Мда, сходсвто поразительно, таки, – пробасил еврей, – Мисс Чангретту нам не спутать.
Когда он произносил эту фамилию, то ноздри еврея раздувались в отвращении к их роду.
Виолетта затопталась на месте, смотря на то, как еврей хозяйничает в их семейном особняке, достав из соседнего шкафа бутылку виски, смачивая ею белоснежный платок.
С тёмным оттенком холодная жидкость плеснулась на ткань, впитываясь ворсом и промокая на глазах.
Еврей молча протянул девочке кусок ткани, с которого немного показывал алкоголь, указывая пальцем на разбитый лоб.
– Мне же не поверят, что я тебя не трогал, ага? – вторил незнакомец, присаживаясь на просторный диван, расстегивая ворот рубашки, – Обыщите, – приказ отдан, – Дом, – добавил он, заметив волну испуга в очах женской копии Чангретты.
Виолетта села, обтирая лицо всё тем же платком из еврейских рук, собирая на него алую кровь.
– Под еврея не лягу! И не жди! – гавкнула она, как пёс с цепи.
Всё еврейское нашествие расхохоталось, но громче всех смеялся главарь в фетровой шляпе.
– Ути-пути, какие мы! Под еврея она не ляжет! Ха! Извини, однако, но об этом и речи быть не может, да? Я слишком брезглив, чтобы натягивать итальянское отродье на свой чистый и обрезанный член, ясно? Западло, слыхала такое слово?
Гость незванный раскнулся на мебели как хозяин ситуации и жизни, широко расставив ноги и закинув руки на спинку, как под прицелом изучая молодую особу.
А ей от этого взгляда было совсем не по себе.
– А ты ничего, – заметил еврей, – Приодеть по моде, так первый сорт, мда?
Дом на глазах девушки превращали в большое бедствие, вытряхивая из ящиков всё содержимое. На пол летели договора, письма, зажигалки, ручки. Всё, что было в шкафах.
В кухне каждую баночку с крупой высыпали на стол и на пол, не жалея ни продукты, ни время, ни порядок в доме.
– Кто вы и что вам нужно? – с трудом пропищала Чангретта, скомкав в ладони платок, дрожа телом и голосом, стараясь не расплакаться.
– Альфред Соломонс —младший, – проговорил еврей, – Приветики! – черно улыбнулся он, махнув лениво рукой, – Как тебя величать, макаронниха? Или макаронишка? Или макарошка? Как правильно? – стебался он в открытую, ехидно сверкая глазами.
– Шеф, сейф на ключе! Ключа – нет! – отратовал его помощник и еврей рассеян оторвал глаза от девушки.
Алфи угукнул, подходя к Виолетте, что сжала руки на груди, не пропуская ладонь еврея к шее.
– Хм…
Пальцы драли и без того разорванную ткань, оголяя ложбинку между грудей.
Борьба была не долгой, потому что Соломонс больно бил её по костяшкам печатками, вынуждая девочку проиграть бивту «в кулачки» с воем открывая грудь.
Мужчина сильно и с захлестом дёрнул дорогую золотую цепь, где болтался маленький ключик, разрывая плетение и рассыпая его по полу.
– Вот и всё, – сказал он спокойно, поглаживая мягкую кожу её подбородка, – А ты боялась, – тянул он слоги с акцентом, – Смотри, даже юбка не помялась, – ухмыльнулся Алфи, боднув её колено своим, подчёркивая клетчатую оборку.
Еврей побрел к сейфу на второй этаж, схватив девчонку за шкиряк, волоча вместе с собой наверх.
– Так-с, где твой братишка хранит мои деньги, мм? – спросил он, вставляя ключ в замочную скважину, проворачивая и дверь со скрипом открылась, высыпая из себя содержимое долларовых купюр.
Виолетта попятилась назад, пытаясь стоять и не дышать, лишь бы обидчик не осмотрелся и не понял, что находится в детской комнате.
Алфи довольно угукнул, выгребая из сейфа всё содержимое: деньги, украшения и два золотых слитка, документы, паспорт и облигации.
Виолетта стояла за спиной еврея, облокотившись о кроватку, закрывая спящего в ней ребенка.
– Не плохо, однако, да, – болтал сам с собой еврей, читая документы, перебирая их, перекладывая из руки в руку.
Чангретта схватила с детского пеленального столика пустую стеклянную бутылку, сжимая ее в потных руках, дрожащими пальцами заводя её за спину, но та выскользнула в замахе и еврей резко обернулся.
Смертоносный взгляд шёл сквозь тело Виолетты, и Соломонс словно она стеклянная подошёл к кроватки, заглядывая внутрь свысока.
– Это что такое? – спросил он, прищурившись на нежную детскую улыбку, – Это кто такой? А?
Алфи смотрел холодными глазами и на ребёнка и на девушку, не скрывая своего отвращения.
– Твой? Черноглазый макаронник!
Виолетта смолчала, встав между евреем и колыбелью.
Алфи сдвинул её в сторону, вынимая из-за пазухи револьвер, взводя его и направляя на маленький лобик малыша.
– Какой он уродливый, фу. Нос отцовский, глаза тоже, однако! – рычал еврей шёпотом, – Ладно малец, тебя точно примут в рай, потому что ты ещё сопляк, – Алфи взвел пистолет, – Ты ещё не грешил, да? Максимум, это срыгивал на чистые штанишки своему папаше!
– Не надо, пожалуйста! Это мой! – крикнула Виолетта, не зная, что делать. Поможет ли ей ложь хоть раз?
– Дааа? – еврей растерянно посмотрел на девчонку, что начала плакать беззвучно в автономном режиме, – Ты хоть совершеннолетняя, чтобы детей делать, ага?
Девушка молча плакала, сдвигая с детского лба дуло пистолета.
– Руки убери! – рыкнул он на неё, поправляя дулом прядь чёрных волос на лбу ребёнка, – Тебе его против силы что ли наебли, а, однако? – спрашивал её Соломонс, изучая малыша сверху, – На аборт денег не хватило, мм?
Помощники еврея загоготали.
– Хочешь, я тебя избавлю от баласта? Потому что работать в моем баре, да ещё и ухаживать за ребёнком будет трудно. Я бы, таки, сказал несовместимо.
Виолетта отрицательно замотала головой.
– Ладно, макароха, – Алфи убрал оружие, покрутив его в руке, – Собирай своё спагетти и в путь. Семь минут на сборы.
Комментарий к I. Когда нет в запасе подходящего выражения лица
Прошу любить и жаловать новую историю про Алфи)
P. S. Юмор – ну такое)
========== II. Это сладкое слово – месть ==========
***
POV/ВИОЛЕТТА
Алфи с грохотом опустил мой чемодан посреди гостиной, где царил абсолютный порядок.
Ещё бы. Еврейский особняк никто и не посмеит превратить в блат-хату.
– Кирпичей в него наклала? Грузоподъемный кран нужен, блять, – ворчал Соломонс, потирая поясницу, – Если у меня обострится ишиас, ты будешь мне зад массировать, а?
Я пожала плечами, держа на руках свёрток, качая его из стороны в сторону, нервно дергая ногами, считая минуты до спасения, которого не последует. К бабке не ходи.
Тео заплакал, заливаясь протяжные ревом, больше схожим с отцовским басом.
– Он даже плачет по-итальянски! – подошёл ко мне еврей, приоткрывая лицо малыша, – Уууф, по-прежнему страшный. Я подумал, может тебе не стоит вынимать его из тряпок и не пугать людей, нет? – еврей двинул ногой чемодан, освобождая себе проход, – С ним не прокатит сказка о гадком утёнке, да?
– Его надо накормить, – процедила я через силу страха и общей нервозности, вызванной устрашающими чарами Соломонса.
Еврей поднял брови, затем медленно взор и скривил в недовольстве губы:
– Ну, раскрывай свою «молочку» и корми, однако, да? – развёл он руками, – Докажи мне, что ребёнок твой.
Я посмотрела на еврея совсем взволнованно, как-то даже искоса. Что он хочет увидеть? Как я буду кормить? Что мне делать?
– Я не… не умею, – сообщила я, качая ребёнка, наблюдая как на меня поднимается ствол револьвера и смотрит точно в душу.
Тошнота подступила в купе со страхом и дрожью, от чего я рефлекторно рухнула на кресло. Соломонс тяжёлыми шагами подошёл ко мне, снова запуская руки к моей груди, а я смотрела на всё это и терпела его руки на своей груди, пока вокруг издевательски гоготали его подручные каратели.
Сухая рука коснулась голой кожи, сдвигая ткань блузы с оборванными пуговицами. Я дернулась и получила дуло в затылок другого еврея, пока главарь выдергивал звериной хваткой из бюстгальтера бледный сосок, оттягивая его до искр из моих глаз.
Я всхлипнула и зашипела от боли. Стало колко и неприятно. Соломонс с полным удовлетворением в каждой жиле лица всё больше и больше обнажал мою грудь, прикладывая за шею ближе и ближе Тео, заставляя того рефлекторно искать сосок.
– Давай, бери в рот, – шептал еврей, – Кушать тебе подали, – голос его был приглушенным и низким, а в морщинах не молодого лица выражалась ненависть, обида и злость.
Оставьте его с Теодором один на один, и он убьёт его, не моргая и глазом, не дергая и веной на виске.
Алфи стал тыкать ребёнка в затылок, ударяя лицом об мою грудь и Тео заплакал.
– Оно и к лучшему, – оставил он попытки накормить, – Кружевное белье не будет промокать и отпугивать мужчин, – парировал Соломонс, присаживаясь на край дивана, постукивая пальцами по обивке, – Ребёнка у тебя заберут на время. Если хочешь его увидеть снова, тебе придётся покрутиться на шесте и завоевать моё доверие, – констатировал Алфи, – Будешь слушаться и вести себя мудро, выбьешься в «дамки». Будешь дурить, откручу башку твоему отроку, ясно?
Я собрала всё мужество, ощущая прилив естественного инстинкта.
– Наверное, вы забыли, что моя фамилия принадлежит знатному итальянскому роду -… – произнесла я с акцентом на последнее, не успев вторить фамилию.
– Чангретта, – кивнул Алфи, – Да. Ты принадлежишь роду Чангретта, – сглотнул он слюну после сигареты, – Уебанская фамилия сама по себе. Она вызывает у меня позыв к рвоте. Я словно два пальца в глотку сую, да?
Я смолчала.
– Соломонс звучит приятно, созвучно с моим именем. Тебе бы она не пошла, однозначно, однако, да? – еврей встал с места, пряча мою обнаженную грудь в ткани платья и я выдохнула.
– Но, есть дорожка к твоему сынку и покороче.
Я оживилась.
– Какая?
Алфи довольно сверкнул глазами, подсаживая на свой крючок жертву.
– Тот, через который ты родила своего ребёнка, – облизнул он губы, смотря на мои ноги, – Сегодня. Ночью. Часам к десяти. Раньше не приходи, я работаю, не до ебли будет, – ухмыльнулся он надо мной, – Халат, под ним ни-че-го. Волосы собрать, – потянулся он к новой сигарете, – Меня откровенно раздражает вытаскивать женские волосы из своих трусов, – продолжал он давить на меня, – Уложишь своего выродка и придёшь, – Алфи встал, вытягивая дым, играясь кольцами, приближаясь к моему лицу в упор, – И, – провел он по моим щекам рукой, – подмыться не забудь.
***
Я обустроилась на новом месте с трудом, положив на кровать племянника, укрывая его одеялом.
Еврей дал мне в распоряжение одну спальню и одну ночь на прощание с Тео.
Я сама загнала себя в ловушку. Скажи, что это мой племянник – и пуля пробила бы череп и Теодора, и мой. Один плюс один – равно два. Два гроба на плече Луки.
Скажи, что Тео – мой сын, его забирают, а мне придётся делать что-то табуированное, чтобы снова стать кем-то значащим для еврея.
Два минус один и ещё минус один равно – нулю.
Когда брат говорил, что еврей не прощает – я почему-то смеялась. Но, как же он, такой милый Алфи вдруг может быть таким жестоким?
Как же я ошибалась, когда строила его образ в своих иллюзиях. Какая же я была глупая и беспардонная. Я представляла себе криминальный мир – романтической основой. Что быть подругой бандита – это что-то необыкновенное, когда он защищает тебя, вытаскивает из заварух, прячет и клянётся в любви. Только всё это происходящее, в том числе и заварухи по его вине! По вине бандита!
Папа, как и мама всегда пытались прикрыть кровавую криминальную реальность тихой романтикой. Это как шторм описывать слабым штилем – что-то невозможное, из ряда вон входящее. А я сидела, развесив уши и слушала с упоением, превращая все эти сказки в быль, только мысленно.
И вот когда туман расселся, а ожиданий и мечтаний стало больше – я получила письмо.
Воспоминание Виолетты
Полтора года назад
Обычный день летнего солнцестояния. Виолетта проснулась от яркого солнышка, пышущего в большое и чистое окно. Пение птиц за окном будоражило мирное сердцебиение.
Повалявшись ещё десять минут и проиграв с солнечным лучом, что искал её глазки, карие и глубокие, Виолетта поднялась с теплом осматривая свою комнату.
Слева направо стала вертеться шея: светлые обои в цветочек, кремовый шкаф для одежды по левой стене. На нем – куча рисунков, порой даже детских. Чуть правее – окно, перед ним – стол, а на нем – множество безобразных безделушек и нужностей. Настольная лампа, под ней карта мира. На карте – линейка и красный карандаш. Мерить расстояние от Сицилии до Лондона не просто. Дело точное.
Комод, раскрыты полки – искала в полумраке пижаму. Не нашла, уснула в майке. Ещё правее – пуфик, на нем – Фернандо. Это кот. И наконец, кровать возле правой стены, над ней полки с книгами и мелкими игрушками, оставленными на память о детстве, а на кровати – Виолетта Чангретта, сидит и в ус не дует.
Май, какие сейчас могут быть мысли, кроме как о цветущей вишне под окном и о любви?
Девушка встала, оступилась, чертыхнулась и побрела вниз, приводить себя в порядок и чувство.
– Тебе письмо! – стоило открыться двери в её спальню, как голос мамы ударил не хуже электрического оголенного провода к которому она прикалась в детстве языком.
Быстрые шаги, два прыжка через ступеньки и Виолетта уже стояла возле матери, смотря на светлый конверт в её руке.
– Пишет твой английский друг, – улыбнулась женщина и девушка обомлела, осторожно забирая конверт, отправляясь на лестницу, присаживаясь на ступени, разворачивая к себе титульную сторону, впиваясь глазами в знакомый почерк. Чуть-чуть косой и мелкий.
Руки вспотели, а пальцы дрожали, разрывая угол с печатью и исписанный с двух сторон лист был представлен взору.
Здравствуй, милое солнце моё! Поздравляю тебя с окончанием шестого класса! Ты взываешь во мне чувство гордости и ещё большего уважения!
Теперь, ты на пути к новой, взрослой жизни, которая будет наполнена дружбой, любовью, верностью, счастьем, смехом и улыбками, а порой – горечью и ожиданием. Худа без добра никогда не бывает, правда же?
Прости, что я перехожу на «ты»! Думаю, эти четыре месяца позволили тебе впустить меня в своё сердце и больше не бояться меня.
Как твои дела, Виолетта? Счастлив узнать, что ты выбрала профессию, которая придётся тебе по душе, однако.
Быть медицинской сестрой – честь. Белый халат – знак спасения. Знания – ключ ко всем замкам.
Ещё бы узнать, где ты прячешь ключи от моего сердца? А ещё не менее важно знать, как и при каких обстоятельствах я отдал его тебе?
Может, ты меня обокрала?
Прошёл долгий и суровый месяц с последней нашей встречи, а я уже устал тосковать по тебе. Мысли напряжены, нервы на пределе, ревность рвёт на части. Знать, что ты где-то там, далеко от меня, где пеленой накрывает твой день, а я здесь – в другой половине, где солнце встаёт чуть повыше, но одновременно с твоим. Мы видим один восход, один зенит и один закат. Мы под одним небом, но ещё не вместе. Пока ещё не вместе.
Кто-то, наверняка, провожает тебя после школы? Кто-то покупает тебе твой любимый шоколад? Кто-то таскает твой рюкзак?
Надеюсь, что на всё ответ будет один – нет. И он будет честным. Я взываю тебе к духовной верности но, можешь не пренебрегать и физической. Было бы замечательно, скажу так.
Если бы ты только могла поверить в чистоту моих мыслей и намерений, я был бы самым счастливым человеком на земле! Клянусь!
Тебя беспокоит моя работа? Нет причин волноваться – дела идут в гору. Я держу свою планку и падать пока не собираюсь. Бизнес – дело юркое, а в этом деле нужен особый подход.
С твоим братом я держу отношения на нейтралитете. Делаю всё возможное, но ты должна понимать, что последние события как политические, так и мировые делают своё плохое дело. Знаю, тебя это волнует, но всё будет мирно – обещаю. Я не приложу ствол к виску твоего брата, пока он не сделает это первым по отношению ко мне.
Не думаю, что он одобрит наш намечающийся союз, а тем более – предстоящую свадьбу. Но, попробовать стоит.
Свадьбу? Ты спрашиваешь себя саму о том, какая ещё свадьба? Самая обычная свадьба, где будем ты и я, а ещё побережье Франции для нас и тёплый пляж.
А потом, наш дом, наш сад и лужайка. А ещё причудливые мраморные гномики, выкрашенные краской возле заборчика.
Чего-то не хватает, правда? Может, детей, а? Двоих? Или троих, милая?
Одного?! На одного я не согласен! У меня тут империя, а наследник только один?!
Пффф, не для того я тружусь, моя сладкая, чтобы «отделаться лёгким испугом».
Наверно, тебя отталкивает моя настойчивость. Я бы назвал её решительностью. Пора в моём возрасте решаться на что-то важное, создать уже то, ради чего стоит жить, а не существовать в обнимку с бизнесом.
Я могу дать тебе всё: семью, карьеру, побрякушки из золота, наряды. Всё, что душе угодно. Взамен самую малость – твою любовь. Подумай об этом на досуге, ладно?
С уважением, А. С.
P.S. Загляни в конверт, там ты найдёшь подтверждение моих намерений и слов!
Виолетта перевернула конверт и из него звякая о ступеньку выпало тонкое помолвочное кольцо с небольшим бриллиантом.
«Еврей крупно потратился… Что-то тут не так!»
***
Уже тогда мой рассудок взывал меня к наивысшей ступени. А что я? Я забалялась с ним по переписке и только я, Алфи и Бог знает, что мы говорили друг другу через почту и крылатых почтальонов.
Я уже была его женой во всех смыслах. Только, что называется, экстерном. Всё было не так невинно, как кажется. Мы занимались любовью с помощью бумаги и ручки. Господи, что я творила?
«Крутила бумажный роман с главарем еврейской группировки!»
Я заметалась, придерживая бутылочку с молоком, другой рукой хватая телефон с тумбы и набирая номер.
Короткие гудки.
Да, связи с межгородом, да и вообще какой-либо нет!
Где сейчас Лука, мать его?! Где его носило весь этот вечер, когда он оставил меня с его ребёнком, зная что в любой миг могут войти «недруги» и снести наши с Тео головы одним махом!
Здесь что-то определённо было и есть не чисто, только в чём подвох?
Что теперь делать с тем, что наобещала Алфи в письмах? Начиная с отношений, свадьбы и вечной любви, да верности, заканчивая девственностью, которую еврей берег у меня как зеницу око! Трясся о ней даже пуще, чем я! Словно из нас двоих ему она была нужнее.
Мысли мои превратились в не свежий винегрет, когда я зарылась в руки, стараясь не плакать, но сладковатые слезы сами брызнули из глаз.
Сейчас ведь не время отчаиваться, опускать руки и трусить. Передо мной в первую очередь человек! Человек, который как и я был когда-то ребёнком, затем подростком и простым смертным. Он также чей-то сын, брат и дядя. Уже после этого он еврей, а уже в последнюю очередь – глава группировки, которую сам создал, нарисовал и воплотил в жизнь.
Тео уснул и я поднялась с постели, плотно накрыв племянника одеялом, осматривая украдкой комнату.
Темная и мрачная, как какая-то коморка или чулан. Два шкафа, люстра и кровать. На люкс не похоже.
Я выглянула в окно. Темная ночь и только тихое пение птиц вдали. В отражении стекла я рассмотрела себя. Бледная, мрачная и усталая. Волосы растрепались и пуговицы на рубашке болтались на авось.
Часы вернули меня к реальности и я вздрогнула. Ровно девять. Через час у меня появится возможность хоть что-то и хоть как-то изменить.
========== III. Но ни разу не вспомнил он ту, что любил, потому что ни разу о ней не забыл ==========
POV/АЛФИ
Жизнь никогда не была особо справедлива и любвеобильна ко мне. Скорее, с рождения она относилась ко мне на авось. Наверное, у неё были на то причины. Начиная с меня самого и моих родителей.
Их я, по классике всех трагических автобиографий, не знал. Не видел ни в живую, ни на фото, ни во сне.
Короткие поблески, порою, всё же были. Например, спешишь себе в Пекарню и тут запах сгнившей осенней листвы. И словно вернулся коротким воспоминанием в какой-то старый полуобрушенный дом. Что за дом, как его отыскать сейчас ради одного этого запаха и частички моей хронологии?
Я подкидыш. Родился осенью. Нашли меня, как и полагается во всех конченных случаях, под забором в тонкой пелёнке. Позже узнал, что грел меня дворовый пёс все эти часы под промозглым дождём и ветром.
Выходит, меня зачали, выносили, родили и тут же выкинули, ненужный биомусор? Выходит, так, – бормочу я сам с собой.
От этого мне, конечно, печально, но уже не очень. Годы, время, смена времен года лечат? Да нихера они ничего не лечат. Притупляют – да, отвлекают – да, стирают по чуть-чуть детали и сбавляют колкость воспоминаний – да. Но не лечат! Может, лечат от всего этого люди? Не просто прохожие или знакомые, сослуживцы, друзья или коллеги. Может, кто-то более близкий, родственные, что ли.
Разбитую судьбу и раздробленное на осколки сердце необходимо лечить другой судьбой и другим сердцем, только целым, которого хватит на двоих.
А где найти это целое сердце? Где найти не разбитое и не колотое, даже не потресканное и не потертое? Только если создать его самому.
В ту злополучную сентябрьскую ночь меня подобрала женщина. Она же выходила меня, часами не спала, пока я чахнул от пневмонии, что теперь осталась следом в моей груди в виде пятен на рентгене.
Двенадцатое сентября – день рождения, самый мой грустный праздник, который я не праздновал. В этот день меня накрывала какая-то противная тоска, и я сидел или с бутылкой, или лежал с бутылкой, или спал между бутылок, или спал на девушке после трех бутылок.
Короче, жизнь свою я прозябал и не спешил менять её в корне. А зачем? Можно же пахать месяц, потом пить трое суток с какой-то блядью и есть её стряпню от которой тошнило даже похлеще, чем от похмельного синдрома.
Я просыпался, потирал заспанные и опухшие глаза, наблюдая, как из-под меня выпозлает очередная, встаёт и тут же получает пару шлепков по светлой заднице.
Затем час в обнимку с унитазом, кровь из желудка от язвы, головная боль после рома и полчаса теплого душа. Плохая и сточенная бритва летела в раковину, а я и не спешил бриться. Для кого? Для чего? Пойдёт и лохматым.
Завтракал, очередная подстилка цеплялась ко мне из-за всяких мелочей, почему я не позвонил, почему опоздал, почему забыл что-то передать. Я не хотел, но искал оправдание, чтоб после не искать новую, с которой можно трахаться без защиты и обзывать последними словами на пьяную голову. Кто это будет терпеть? Одна на тысячу, если не на миллион. Ладно, за деньги можно меня и потерпеть пару дней в месяц.
Так шли дни, превращаясь в года. Понедельник – пятница, и всё по кругу. Пекарня, шляпа и пальто, ром и клиенты, кровь и кастеты, сигаретный дым и заряженный револьвер. Драки, ссоры, споры, счета, большие суммы. Долги, ставки, вышибалы и рэкет.
Всё так бы и текло, если бы не июнь позапрошлого лета.
Июнь
Остров Сардиния
POV/АЛФИ
Тёплый летний денёк висел над островом, мучая меня, привыкшего к прохладе, сидящего на большом вороном коне. Руки мои, увешанные печатками и браслетами (из кожи, золота и серебра) цепко держали тугую кожаную узду, то и дело дергая её.
Воздух был совсем теплым, местами горячий, а я распахивал ворот белой свободно пошитой рубахи, расслабяляя и пытаясь вобрать в тяжёлые от курева лёгкие больше свежего бриза.
Тело моё по инерции подавалось взад и вперед, но я уверенно сидел в седле, несмотря на пожизненную фобию лодашей.
Как-то в детстве меня хорошенько сбросил с себя молодой жеребец так, что я сделал сальто назад и шмякнулся лицом на землю, втягивая носом пыль и песок с дороги, собирая кости и слёзы, да кровь с подбородка и прокушенного ничком языка. Ох, и долго потом болели язвы на языке.
Но в тот момент я старался думать о своём статусе, подергивая узду и подскакивая на кочках, следуя за идущим впереди Лукой.
Я абсолютно не понимал, для чего меня пригласил в такую даль итальяшка? Покататься на лошадках и полюбоваться живописным лавандовым полем?
– Нахуй мне твои цветочки? Я пока ещё живой! – ворчал я, пытаясь расслабиться, то и дело поглядывая на умиротворенного партнёра, но тот лишь хмыкал.
– Терпение, мистер Соломонс, – бормотал он мне в ответ через плечо, – Таких видов нет нигде, кроме как в Италии.
Я раздражился, потому что плевать мне было на эти виды. Меня больше прельщали деньги и возможность поставок в штаты:
– Терпение необходимо только при запоре! – гавкнул я в ответ, крутя головой из стороны в сторону, собираясь уже слезть с лошади, приоткрывая рот, чтобы скомандовать, как внимание, да и голос мой, перехватило, взгляд расплылся в темноте зрачков, а губы слегка растянулись в улыбке.
Меня словно загипнотезировали, так велика была её красота.
Всё моё внимание и мнительность были прикованы к резвящимся в глубине поля сиреневого цвета трём девушкам, что нежно смеялись и бегали по полю босыми ногами, брыгали и танцевали. Они были так легки и беззаботны.
Но взгляд мой застыл лишь на одном силуэте, что показался мне наиболее прекрасным и чудесным. Высокая длинноволосая дива нежно парила в цветах. Её полупрозрачное хлопковое платье развевалось на лёгком ветру, колыша его низы. Оно было белоснежным, а сама девушка – чуть смугла от жаркого итальянского солнца.
Я потерялся на мгновение, утратил дар речи и отпустил поводья, продолжая смотреть всё на ту же девушку, что словно сошла с небес. Забив хер и на Луку, что был чуть впереди.
Неожиданно я почувствовал сильный удар в область лба, ещё один хлесткий в глаз, от неожиданности вздрогнул, не отрывая взора от девушек, и кувырнулся через лошадь, падая как хлеб с маслом точно на лицо, разбивая нос.
Я поднял пыльную рожу, вытирая её рукой, и с улыбкой смотрел на Луку, что через мгновение, наконец, громко расхохотался, разворачивая лошадь и приближаясь ко мне.
Кровь пошла со лба, чуть зацепила волосы, а глаз слезился после удара ветки, источая солёные слезы, а я лежал и мешал смех и мат.
Лука подал мне руку, и я принял её, отряхивая рубашку уже темно-серого цвета, штаны более светлого оттенка и запылившиеся носы ботинок.
Чангретта подал мне платок, а я одним глазом смотрю на девушку, лишь одну, наблюдая за её грацией.
– Ты как умудрился сальто через себя сделать? – шутил Лука, – Цел?
Я улыбнулся, а после сам рассмеялся над собой, показав пальцем на играющихся в лаванде девчонок, что не заметили моего падения, и слава Богу.
– Вон та, – протянул я руку, тыча указательным пальцем в застывший силуэт девушки, – С длинными волосами и белоснежном платье – виновница моего конфуза, – тыкал я в неё издали.
Лука навострил зрение и черты лица, поджимая тонкие губы.
– Ааа, дочь приказчика что ли? – спросил он меня.
Внешний вид моего ангела на походил на такой дешёвый ранг. Платье минимум сделано на пошив из дорогого хлопка. Те, что рядом с ней ещё могут быть простаками, но та, что сейчас рвёт цветы – явно не без голубой крови в жилах.
– Да нет! Вон, – снова ткнул я пальцем в образ, – Та, что цветы рвёт.
Лука прищурился, а после дёрнул коня, чтобы мы продолжили ход.
– Это дочь моего приказчика, повторяю второй раз, – голос Луки сел, – Та ещё вертихвостка. Она помолвлена уже полгода как. Скоро свадьба, – тут у меня всё упало.
Как помолвлена? С кем?
– А ей сколько?
Лука притормозил, смотря на меня.
– Лет двадцать, – заметил он быстро, – Перетрахалась почти с четвертью дворовых мужчин. Не брезгует ни женатыми, ни холостыми. Вот, кое-как усмирили бешенство матки, нашли жениха.
Я потёр затылок грязной рукой.
– А на вид – ангелочек, – бормотал я, смотря на неё, прикидывая её возраст, не веря в сказанное Лукой, – Неужели и правда давалка? – стали мы двигаться медленно.
– Ещё какая.
Я усмехнулся.
– А я бы её трахнул, разочек.
Лука резко остановился и лицо его пожелтело от злости, но он её проглотил.
– Не советую, сифилис он же как по ветру распространяется, мистер Соломонс. К тому же, за неё потом весь итальянский класс рабочих впряжется и за связь её с тобой прохода не дадут только тебе! Не уедешь ты отсюда целым. Покумекай, Алфи, оно тебе действительно надо?
