Текст книги "Черновики (СИ)"

Автор книги: Ores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– Расскажи ему все, – рявкает на Стаса, опасно заходя в поворот и едва не вылетая на обочину. – Сейчас!

Стас тянется к моему ремню безопасности, пристегивает и перебирается на переднее пассажирское, а я прям кожей чувствую, что сказанное мне не понравится.

– Что именно? – интересуется легкомысленно, я удавку скидываю и к нему кидаюсь, благо Андрей придержал, а то придушил бы.

– Про ебаря своего, – помогает старший, они для такой скорости непозволительно долго переглядываются, и Стас все-таки кивает.

– Валя мой друг. – И я начинаю ржать, падая обратно, и сам пристегиваюсь. – Мы знаем друг друга уже больше трех лет. Изначально наше общение было в сети, и этого хватало. Постоянные переписки, потом звонки, откровенные разговоры... я привязался к нему, как к никому больше, и если есть отдельный вид виртуальной любви, то это была она. Прости, Яр. – Молча перевариваю, жду, пока он прикурит и повернется полубоком ко мне, рукой держась за подголовник. – Был такой момент, когда мне казалось, что без этого человека жить не смогу. Он знал обо мне все... и о тебе тоже, прости еще раз, но мне надо было с кем-то поделиться, рассказать, что чувствую, чтобы поняли, чтобы объяснили – я не псих, и это нормально, любые искренние чувства и поступки – нормально. Он стал этим человеком. Знаешь, каково это, когда доверяешь безгранично? Когда летаешь наяву? – Киваю, ухмыльнувшись, уже собираюсь ответить, но вовремя прикусываю язык. – Потом общение стало шире, узнали, что из одного города, даже района, живем неподалеку, и, конечно, захотели увидеться, хотя он и был до последнего против. В то время у нас в школе Глеб начал прессовать мальчишку, я знал об этом, но не обращал внимания, а когда через день Валя сам мне рассказал, что тот парень и есть он, во мне надломилось что-то. Я хотел его защитить: от пришибленных предков, которые его бросили на попечение дяди, которому он не нужен; от тех, кто его не понимает, так же как и меня; от Глеба, от него самого. Я правда этого хотел, потому что мне было не все равно, что с ним будет. Дальше Глеб. А еще дальше – ты.

– И чем я опять не угодил? Где же я так в прошлой жизни карму изговнял, что мне в этой столько счастья привалило?

– Он влюбился в тебя.

– Зачем? Неужели любить больше совсем некого? Почему не Глеб? Нормальный пацан, – меня затопило возмущением.

– Потому что Глебу тоже нравился ты.

– Да я прям нарасхват. Андрюха, у тебя, случаем, нет друзей, которые в меня влюблены?

– Нет, – жестко ответил тот, я мысленно себя обматерил, не стоит ему грубить, и так на взводе. – Есть те, кто хочет тебя убить. Познакомить? – Кривой взгляд в зеркало заднего вида был мне подзатыльником.

– Воздержусь.

– Как знаешь.

– Я не понимаю, – уже к Стасу, тот только качает головой.

– Глеб вышел на меня с просьбой познакомить вас поближе, он знал, что я гей, и решил, буду не против втянуть брата в голубые игры. Я отшил его, конечно. Он поделился этим с Валей... Я не знал в тот момент, что таким же другом по переписке Вале приходится Глеб. Только тому хватило ума просчитать его ходы и не попасть под воздействие, а мне нет. Поэтому Глеб его и терроризировал, я это узнал недавно, а Валя предложил отомстить, и не знаю как, но у него получалось на меня давить и заставлять делать то, что он, а потом и я, считал правильным.

– Глеб был не один такой. Валентин взломал пару серверов и нашел контакты одноклассников, втерся к ним в доверие. Всем нужен тот, кто выслушает и поймет, а еще поклянется в вечной любви, – подхватил его рассказ Андрей, сбавляя газ на скользкой дороге. – Манипулировать людьми до смешного просто, особенно когда они сами хотят верить в то, чего нет. Глеб понял, что является одним “из”, и решил донести до всех правду. В итоге Вальку перестали считать за человека все, кроме твоего братана.

– Тебе было наплевать?

– На тот момент да. Он стал для меня важен вне зависимости от пола/возраста/вероисповедания. Я просто его любил таким, по-своему, совсем не так, как тебя или родителей, чувства были иными, и они не исчезли. Даже сейчас я бы хотел с ним поговорить.

– Зачем ты это рассказываешь мне?

– Чтобы ты понял, все произошедшее в школе, эти жертвы – я не виноват.

– Я тебя не виню. Не понимаю только. Зачем тебе я, если у вас все так замечательно? Он знал о твоих чувствах? О нас? Ты говоришь он втюрился в меня, а был с тобой... Зачем?..

– Потому что, если захотеть, – его взгляд потемнел, – я могу быть тобой. Мы близнецы.

В глазах все еще темнеет, на улице тоже, мрак сгущается, и от пережитого, от объема информации еще сильнее болит голова. Закрываю глаза, слушая шелест шин по асфальту и мерный гул движка. Выдыхаю. Еще раз и еще. Считаю до десяти, и не помогает ни одна мантра.

– А собой ты быть не хочешь? – спрашиваю у него, так же блуждая в темноте. Ремень давит на грудную клетку и уже душит, но так спокойнее, так я не выпрыгну из машины и этого мира подальше от всех.

– Мне была нужна его помощь.

– Домашку сделать?

– Найти Андрея. У Валиного дяди неплохие связи.

– И он согласился тебе помочь, только если ты будешь его трахать, изображая меня? Потрясающий пример доверия истиной дружбы.

– Ты, как никто другой, должен понимать его мотивы – сам знаешь, каково это – полюбить того, с кем быть не можешь.

– А я вообще не хочу больше любить, – открыв резко глаза, слепну от света навстречу пронесшейся фуры. – И ты его защищаешь.

– Я не умею иначе. Не могу перестать к нему хорошо относиться, даже если он мудак, лично мне он ничего плохого не сделал.

– М-м-м-м, – глубокомысленно изрекаю, тянусь рукой под сиденье, благо машину взяли нашу, и достаю фляжку с водкой.

– Я тоже буду, – сообщает Андрей и тянет руку. Ну ок, подумаешь, за рулем. Передаю ему, он делает пробный глоток и выкидывает ее в окно.

– Я воду туда налил, – поясняет Стас.

– Ясненько, – даже не удивляюсь.

– И дури подмешал, – Андрей будто того и ждал – выплевывает воду ему в лицо. Умно сделал, не стал глотать. Стас, всем своим видом демонстрируя неприязнь, утерся рукавом.

– Получается, ты, – с трудом собираю информацию в кучу, – трахнул Глеба, потому что он запал на меня, Валька обиделся, что тому нравлюсь я, и решил через тебя отомстить, потом решил остаться с тобой, пёхаясь периодически, типа ты – это я, а сам в то время решил ко мне подкатить, и все это при том, что должен был найти тебе Андрея... Я ничего не упустил? – Смотрю на него широко раскрытыми глазами и не верю тому, что говорю.

– Как бы... да. В общих чертах. Еще к нему попала запись нашего с тобой секса... На тот момент камеры были включены, и я решил оставить ее себе, а он взломал мой комп. Тот системник, который я выкинул, был его, и запись хранилась на нем, Андрей ее удалил.

– Ты – придурок, – подвожу итог, приоткрыв форточку, жадно глотаю воздух. – А зачем тебе понадобился Андрей?

– Это он тебе уже сам расскажет. Но одно все же скажу я. Можно, можно?..

– Заткнись, – угрожающе предупреждает водитель, но Стаса это не останавливает.

– Андрюша – наш брат. И ты все-таки конченный извращенец, потому что опять связался с родней.

– Он на тебя похож. Когда повзрослеешь, будешь таким, как он. – Инстинкт самосохранения все же взял верх над организмом, и вся поступающая информация доходит до моей нервной системы лишь на треть. Адаптируюсь.

– Хочешь диалог, милый? – встревает препод, притормаживая на опушке, укрывшись в темноте ночи и хвойных зарослей.

– Хочу правды. Недозированно. Чтобы всю, – соглашаюсь с ним, берясь за ручку двери, и тяну ее на себя.

– Ну, пошли, покурим... – дергает ручник и забирает ключ из зажигания. – Тут посиди, – это уже Стасу.

Я с неохотой покидаю салон. Выйдя на воздух, пошатнувшись, хватаюсь за крышу и, прикрыв глаза, жду, пока в голове остановятся вертолетики. Восхитительно пахнет сырой травой, хвоей и свежим воздухом. Сумеречная осень так похожа на сказку, и я бы уже шагнул в тот шкаф, где открывается дорога в другой мир, но кроме обжигающей душу реальности ни черта не вижу.

Трава под ногами сырая и липкая, пристает к подошве ботинок, и почти сразу становится трудно идти. Присев перед Андреем на капот, долго смотрю и не вижу в мужчине того аристократичного преподавателя, который меня окликнул.

– Тебя зовут Ярослав Волконский и по документам ты числишься мертвым, – бьет сразу в цель, завладев всем моим вниманием. – А твоего брата – Станислав Волконский. Он поменял ваши документы.

– Зачем? – перестал уже удивляться, перестал бояться и надеяться, что это шутка, хочу знать все, тогда разберемся.

– Ваши родители... настоящие родители, – закатываю глаза и не могу побороть усмешку, он молча закуривает и тянет сигарету почти до половины, прежде чем продолжить, – они были определенного круга общения люди, отец – авторитет со стажем, мать тоже имела свое влияние, но вас любили, ты не подумай, все те семь лет, пока вы жили с ними, хотели оградить, берегли, как могли, а себя не сберегли, подставились. Так бывает, это жизнь. – Киваю, он с облегчением выдыхает. – Тогда перестрелка была, тебя зацепило, по документам провели, что ты якобы умер, на самом деле удалось спасти, выходили, ты же помнишь что-то про больницы...

– Помню. Стаса помню, и голова все время болела. Переливания. Кормили погано.

– Огнестрел в голову был, думали насмерть, пока торопились, внесли тебе заразу в кровь, вот и переливания, и потеря памяти, оно к лучшему, тебе так было проще.

– А Стасу? Ему проще? Остаться одному со всем этим дерьмом и мной беспамятным. А он знал правду. И не сказал. – Резко обернувшись, ору в лобовое стекло: – Ты все знал!!!

Андрей разворачивает меня к себе и уводит в сторону, Стас так же нервно курит, соря окурками, и на меня не смотрит.

– Родители, предвидя такой исход, заранее все продумали, нашли опекунов, Стас помнил прошлое, и отец его готовил, ему пришлось подыгрывать, чтобы хоть ты жил нормальной жизнью. Вас забрали, по документам везде проходил только Стас, а твое существование он от всех скрывал. Договориться со школой о твоем посещении – не проблема, так же, как и подделать журналы, а диплом и аттестат он бы тебе и так купил, часть наследства ваших родителей перешло в распоряжение опекунов, небольшая его часть, они боясь, что по совершеннолетию твоего брата он просто выкинет их на улицу, поэтому и не мешали ему, оставаясь в тени, а Стас распоряжался и деньгами, и... тобой.

– То есть меня, по сути, нет? Ни в документах, ни в жизни?

– По документам Ярослав мертв. В случае, если со Стасом что случится, ты сможешь подтвердить свою личность, доказать, что живой, и вступить в наследство. Все думают, тебя не существует. Их цель только твой брат.

– Что с ним может случиться?

– На вашем счету больше шестидесяти миллионов. Пока вам не исполнилось восемнадцать, вам обязаны назначить опекуна, в связи с преждевременной кончиной предыдущих. В случае вашей гибели – наследство перейдет им. Вспомни корни своих предков и поймешь, что деньги те были не самые чистые, и желающих до них будет много. Родители, которых ты считал своими – вам не родные, опекуны, проверенные и взятые на крючок настоящими предками, они попросту не смогли бы вам навредить.

– А ты?

– А мне вредить вам не выгодно. Сейчас у вас кроме меня никого не осталось.

– Ненавидишь нас?

– За что? – усмехнувшись, тянет меня к себе и обнимает, все так же с нежностью. – За то, что родились? Я не желаю вам зла. – Стас нервно посигналил, Андрей сделал шаг назад. – У меня было куда менее насыщенное детство, рос в нищете, в богом забытом селе, потом интернат, детдом и армия, но выбрался же.

– Зачем Стас тебя искал? Что теперь будем делать мы? Зачем он продумал заранее свою смерть?

– Затем, что о твоем существовании никто не знает, для всех ты мертв, даже я был в шоке, когда узнал, что вы оба целы. Он хочет тебя защитить. Сам он не справится, а я могу.

– А его кто защитит? – Руки опускаются, и я возвращаюсь к капоту обратно, стоять нет сил. Глаза слезятся, все внутри сжалось и медленно пульсирует, постепенно останавливая сердце.

– Его защищу я. За это можешь не переживать. У меня есть и связи, и влияние, вот только...

– Что “только”?

Хлопает дверь авто, я вздрагиваю, Андрей крепче сжимает мои пальцы, слишком нервно, словно боясь дальнейшего разговора. На лице мужчины осела тень сожаления.

– За эту маленькую услугу он заберет все, что оставлено нам. Да, Андрюша?

– На том свете тебе деньги не понадобятся, а на этом – сам заработаешь. Мне надо закрыть свои долги.

Хочется улыбнуться, но эмоции закончились, и я молча рассматриваю все того же человека, только с другим содержимым, и не могу его возненавидеть.

– Он вступил в права и теперь официально наш опекун. Как только нам исполнится восемнадцать, мы отдадим ему все, что есть на счете, взамен он переделает нам документы, и до свидания, милый родственник, чему я несказанно рад.

– У меня есть предложение, – Андрей пристально смотрит на меня, почти не моргая. Стас напрягся, а я почувствовал такую жгучую неловкость, что пришлось опустить взгляд и спрятать руки в карманы. – Яр может остаться со мной.

– Что, прости? – прошипел Стас, я взял его за руку, успокаивая, еще одной их потасовки я просто не выдержу.

– Предлагаю ему вступить в наследство, я улажу свои проблемы и не оставлю его на улице, к тому же буду рядом. Тем, кем он захочет меня видеть.

Пока они не начали орать друг на друга, сжимаю пальцы Стаса и тяну к себе в карман, замерзли до синевы.

– Я подумаю над твоим предложением, – говорю Андрею, тот кивает и, не сдерживая улыбки, уходит в авто.

– А я? – сердится Стас, забирая ладонь, тяну ее обратно, беру вторую и грею дыханием, целуя украдкой кончики пальцев.

– Я не смогу жить так, как прежде. Подумай об этом. У тебя есть полтора месяца до нашего дня рождения. – Разворачиваюсь и ухожу, садясь на переднее пассажирское и не оставляя Стасу иного выбора, как сесть сзади.

Он должен почувствовать, каково это – быть одному, каково было мне с ним рядом, когда он раз за разом меня предавал. Как это – потерять близкого из-за своего эгоизма. Я не врал, обещая что подумаю. Если Стас не даст мне гарантий быть только со мной и что жизнь мы будем строить вместе, я откажусь от него для его же пользы. Возможно, тогда он поймет – играть чужими судьбами нельзя.

Мы ехали больше суток почти без остановок. Сначала Андрей сам порывался вести всю дорогу, но потом начал сдавать и уступил мне место на пару часов. Город, который нас встретил, заливало дождем, канализация не справлялась, и лужи стояли по колено.

За эти полтора месяца мы почти не разговаривали. Нас отключили от общей сети (я только теперь понял, почему Стас был против наличия друзей, тогда их пришлось бы терять, как ему, пускай и того же Валю), и даже в телефоне был только контакт Андрея, который тоже практически не отходил от нас. Менялись съемные квартиры и города, менялись люди и дни в календаре, не менялись только мы. Стас не начинал разговор, а я давал ему время, чтобы это решение лично для себя он принял сам. Единственное, что можно считать положительным и чего нам удалось достичь – это мне сблизиться с Андреем. Не в интимном плане, так он меня не трогал, тем более Стас всегда был рядом, если, конечно, это не был дружеский шлепок по заднице в укромном месте, и то расценивался мной как шутка. Андрей вообще оказался очень понятливым, легко подстраивался под любые условия, адаптируясь за считанные часы, в то время как мы боялись каждого скрипа и шороха.

Постепенно нервы сдавали все сильнее. Мы ежедневно ругались, Стас цеплял нас обоих, и если я понимаю правильно – так он защищался и скрывал слабость. Андрей реагировал жестче, и дело доходило до драк, в которых я устал защищать Стаса, а потом объяснять Андрею, что не против него, а за них обоих.

– Почему не спишь? – Стас, кутаясь в одеяло, подкрался сзади, утыкаясь лицом мне в лопатки и, словно опомнившись, отступая на шаг назад.

– Все никак не могу понять, зачем ты это сделал? – разворачиваюсь к нему, цепляю за края одеяла, распахнутые на груди, и тяну к себе, обнимая за поясницу и легко целуя в уголок плотно сжатых губ.

– Что именно? – трется носом о мой подбородок и успокаивается, отворачиваясь к стене и укладывая голову мне на плечо.

– Жизнь мою стер, как неудачный пример, написанный карандашом, сверху обводя себя жирным шрифтом.

– А тебе она нужна, твоя жизнь?

– Теперь нет. Не совсем, скорее, сейчас не чувствую ни обиды, ни злости, ни зависти, я ценю то, что ты у меня есть и был со мной. Но зачем? Этот вопрос не дает мне покоя, я не могу спать, не могу есть, боюсь подойти к тебе лишний раз, вдруг и правда окажусь призраком и не смогу прикоснуться. Я схожу с ума, да?

– Нет. – Стас попытался отстраниться, но я ему не позволил, сдавливая руки еще сильнее. – Ты взрослеешь. Теперь тебе мало одного меня, мало закрытого социума, мало быть только со мной.

– Ты не прав.

– Прав... пусти, – уже вырываясь сильнее, отступая на шаг, запинаясь о край сползшего одеяла и хватаясь за мое плечо. Придержав его, уступаю место у подоконника, зная, что он снова будет курить. Как и каждую ночь, после того, как убедится, что я уснул. Курит часами, иногда на пару с Андреем, переговариваясь шепотом и засыпая с наушниками прямо у окна. Так и сейчас, нервно теребит в руках смятый фильтр, выпуская едкий дым себе под ноги.

– Хочешь знать, зачем я это сделал? Серьезно? – Я молча киваю, взяв его за руку, он на мой жест криво усмехается, но руки не отнимает, наоборот, переплетя наши пальцы, сжимает сильнее. – Потому что люблю тебя. И всегда любил. Не так, конечно, чтобы до стояка, но все же. – Затянувшись, долго держит дым и с кашлем выплевывает его в открытую форточку, запрокинув голову и красуясь полуголым торсом в свете яркой луны, затопившей своим светом весь небосвод. – Это из детства пошло. Еще когда под стол ходили. На самом деле старший из нас двоих... я. Прости, и это должен был сказать раньше. Я в детстве болел часто, и при родах долго откачать не могли, вот отец и записал наоборот, чтобы наследник сильный был, да там даже по сути без разницы, промежуток в родах пятнадцать минут. Мне мать рассказывала, она вообще ко мне ближе была, а в тебе отец души не чаял, никогда не видел, чтобы так детей любили, и ведь близнецы, а душа у него к тебе лежала. – Опустив голову и глянув на меня вскользь, отложил окурок в пепельницу, протягивая руку и касаясь моей груди. Я тепло даже через ткань плотной водолазки почувствовал, и затрепетало все внутри, сердце замерло, словно его пульс считывая и под него подстраиваясь, чтобы в следующую секунду начать биться чаще. – Меня так воспитывали, Яр, с пеленок, всегда защищать тебя во что бы то ни стало. Меня по секциям бокса с трех лет – тебя в музыкалку; я руку сломал грохнувшись с дерева, тебя снимая; ты с отцом полетел на море – я неделю лежкой с температурой. Я просто не умел поступать иначе, ведь главной моей задачей было оберегать тебя и мне это нравилось. Справлялся. А ты тянулся так ко мне, ни шагу один, на что отец обижался даже, что проводишь со мной больше времени, чем с ним. – Сжав посильнее пальцы, вернулся к окурку, делая короткий вдох. – Был период, когда отец хотел уйти из семьи и тебя с собой забрать. Мать говорила, что ты один в один характером пошёл в младшего брата отца, молодым погибшего в Чечне, сунувшись туда по дурости назло старшему брату, пошедшему по кривой дорожке. Правда или нет, но его маниакальная любовь к тебе была попыткой загладить вину перед ним, а я же, наоборот, был его точная копия, и его это бесило. – Припав спиной к стеклу, Стас как бы невзначай скинул одеяло, издеваясь надо мной, хотя и так схожу с ума, стоит только оказаться рядом, но сейчас он предстал передо мной во всей красе, а меня только от его взгляда бросило в дрожь. Но все равно, даже зная наизусть каждый его шрам и родинки тоже все, я наслаждался видом открытых ключиц и притягательной ямки между ними, плоской, часто вздымающейся грудью с темными ореолами торчащих сосков, плоским животом и крохотной ямкой пупка, которую нестерпимо хотелось прихватить зубами.

– Все завертелось слишком быстро: смерть родителей, опекуны со своим договором, добрые соискатели, нападение на тебя в больнице, из-за которого нам пришлось экстренно перебираться в столицу. Ярик, я так испугался, что останусь один, так боялся тебя потерять, и да, признаю, почувствовал некое облегчение, перестав опасаться, что отец увезет тебя куда-нибудь к черту на кулички. Я делал жестокие вещи и вины своей не чувствую, скажу больше – буду шагать и дальше по головам, если это будет тебе во благо. Все, что я сделал, было лишь для того, чтобы уберечь тебя.

– Это жестоко.

– Плевать. Веришь? Мне плевать, – начинает улыбаться и походить на сумасшедшего. – На каждого. У меня в жизни кроме тебя никого не осталось. И я виноват, что запер тебя в четырех стенах, что врал, что не сказал всего и сам решил за тебя, да, виноват, но окажись мы в подобной ситуации снова – посадил бы тебя на цепь, как тогда, когда ты хотел сбежать, узнав о моих изменах, и уже не отпустил бы. Считаешь меня психом?

– Да, немного, – шагнув навстречу, прижимаюсь лицом к его груди и делаю глубокий вдох. – Но почему тогда не могу тебя ненавидеть или хотя бы злиться?

– У тебя стресс, ты вообще нескоро сможешь нормально реагировать хоть на что-то. Нужно время. – Подняв голову, долго смотрю в его глаза, привыкая к новому, серьезному взгляду. – А еще ты меня любишь. И хоть это и не та любовь, о которой я мечтал, но если поможет удержать тебя рядом – я согласен.

– Имеешь в виду, что спишь со мной только...

– Не перевирай мои слова. Я с тобой, потому что хочу этого.

– Ты сказал, что кроме меня у тебя никого нет. А Андрей?

– Этого торчка я в расчет не беру.

– Ты его жизни не знаешь.

– И не хочу знать. Он мне чужой человек, а то, что его мать залетела от отца, дает лишний повод лучше рекламировать контрацепцию. У меня такой родни по стране полсотни набраться может, и всем я буду должен? – от переизбытка эмоций всплескивает руками и вопросительно таращится на меня сверху.

– Наверно, ты и правда сильно похож на отца, – не могу скрыть разочарования, его жестокость занозой засела в сердце, и никак не вытащить ее, как ни стараюсь.

– Даже больше, чем ты можешь подумать. Мне жаль, что ты их не помнишь. – В его голосе мягкая грусть, наверное, он скучает по тем временам, а я, заглянув в прошлое, вижу только его – мелкого, растрепанного, со злыми глазами, полными слез, и теплой ладошкой, которой держал меня за руку, не отпуская.

– А мне нет. Так легче принять правду. Но все равно хочу верить, что это плохой сон, и, проснувшись, мы снова окажемся дома.

– Нет у нас больше дома. И денег нет, за исключением тех, что я успел снять. На пару лет хватит, а там как получится... – Рассуждая о будущем, заметно нервничает, и его нервозность передается мне.

– Стась, когда я говорил о возможной перспективе жить с Андреем, я не шутил. Не смогу видеть, как ты отдаешься кому-то еще. Не физически – морально. Я сам сдохнуть за тебя готов, и за свои муки прошу не так много, просто будь со мной, по-настоящему, весь, от первой мысли и до последнего дня, как бы это глупо не звучало. Я все для тебя сделаю, – тянусь к его губам, он отвечает порывисто, жадно, прильнув всем телом и застонав в поцелуй почти неслышно, но до того чувственно, что у меня подкосились колени, и пришлось крепче вцепиться в его бедро, благо хоть один из нас сидел. Когда он отстранился, посмотрев на меня нечитаемым закрытым взглядом, я почувствовал, как пару лет жизни канули в небытие.

– Тогда хватит на четыре года, – прикидывает в уме и тянется за второй сигаретой, похлопав меня по плечу, чиркая по колесику зажигалки, никак не может выбить огонь и, чертыхнувшись, выбрасывает ее в окно, следом летит и сигарета, и пачка, и даже пепельница.

– Так легко откажешься от меня? – отстраняюсь, чтобы лучше видеть его, чтобы прочувствовать все, что выдаст, но он только неопределенно пожимает плечами.

– Я не смогу относиться к тебе иначе, а значит, и меняться не стану. Я такой, каким меня сделал ты.

– Мне жаль. – Внутри все сжалось до хруста, и битым стеклом сыпятся только-только склеенные надежды, проходясь по сердцу и оставляя осколками кровоточащие раны.

– Все к лучшему, – улыбается мне так знакомо и так дико, той своей вульгарной фирменной улыбочкой, от которой еще тогда вставали волосы дыбом, а теперь будто азотом облили, не пошевелиться.

Пока я, как утопающий, ищу в его действиях хоть единый намек на шутку, он тянет из кармана широкую нить, вяжет мне ее на запястье, шепнув: “С днем рождения, родной”, сухо мажет по губам и, спрыгнув с подоконника, уходит в ночь, а мне кажется, что весь мой мир к ебеням сейчас из-под ног ушел, и мосты не просто горят, они взорвались с оглушающим грохотом. Он не хочет быть со мной. А заставлять его я не могу. И жизнь ему портить тоже. И самому бы радоваться, что обоим легче будет, после всех этих лет, когда сдыхал от тоски с ним рядом, когда выл в голос от ревности и лез на стены от беспокойства, когда загонял себя в жесткие комплексы, страдая от собственных чувств. И сейчас, признавшись мне, что любит, любит по-настоящему, уходит, не желая быть со мной, а я словно впадаю в летаргический сон, отключая разум и отдавая тело во власть инстинктам. Будь что будет. С нас обоих хватит. И пусть люблю до судорог и ночных кошмаров, но уважать себя и наши чувства я его заставлю. Хотя бы мой выбор, но он примет с честью.

Автор

Аэропорт местных линий небольшого городка сейчас пребывал в предновогодней суете, и, кажется, не только пассажиры стремились заразить всех собравшихся своей суетой, а заодно и раздражением, но и служащие, снующие среди провожато-встречающих, ворча и переругиваясь по рации, но и норовя толкнуть кого-то, надеясь, что это поможет им улучшить испорченный с самого начала день.

Андрей и Ярослав стояли у стойки регистрации в километровой очереди, периодически глядя на происходящее и закатывая глаза от очередной потасовки. В руках у Андрея была дорожная кладь в виде небольшой сумки, Яр просто держал в руках паспорт и распечатанный электронный билет, уже изрядно помятый и вымокший от пота, что покрывал ладони и тело полностью. Дело было не в отключенном кондиционере, хотя и это тоже являлось поводом для скандалов с руководством. На нервной почве у парня подскочила температура, его мутило и уже пару раз вывернуло, благо на улице. Парень был бледный, и если бы не большое скопление народа, Андрей взял бы его за руку, чтобы поддержать, но он не мог и только надеялся, что Ярослав чувствует его заботу. За это время Андрей привязался к мальчишке, не чувствуя никакого родства из-за общего отца, наверное, они и правда были слишком похожи со Стасом – тот тоже не придавал этому значения. Сейчас Андрей был рад, забирая Яра с собой. После долгого одиночества найти человека, с которым тебе хорошо, это многого стоит, и Андрей, в отличие от Стаса, был готов меняться. Только вот мысли его спутника были далеки отсюда. Бледный вид не скрывала даже кепка, болезненные, воспаленные от недосыпа и, чего уж там, редких слез глаза ужасно чесались и выглядели пугающими.

Перед ними осталось два человека, Андрей все поглядывал на часы, сверялся с табло, словно поторапливая сами стрелки часов, но люди продолжали тянуться, нерадивая сотрудница аэропорта лениво клацала по клавиатуре новенького компьютера, и в тот момент, когда хотелось послать все к чертовой матери и рвануть на машине, Ярослав замер, остановив стеклянный взгляд на середине стены позади Андрея, резко выдохнул, заставив брюнета вздрогнуть, и внезапно обернулся назад...

Среди толпы зевак, пихнув пузатого дядьку плечом, не спеша, в развалку прогуливался молодой парень, на вид уставший, замученный и немного жалкий, кусающий губы, но трезво глядящий перед собой, с гордо расправленной спиной, хоть и не совсем твердо стоящий на ногах, но то от нервов, вы не подумайте. Руки спрятал в карманы, и не видно было, как они сжаты в кулаки, не видно, как закушена до крови изнутри губа и как нервно трепещет в панике сердце, уже не справляясь с такими нагрузками. Но Стас не был бы Стасом, кинься он на грудь к Яру и начни его умолять вернуться, просить остаться, потому что иначе они жить оба не смогут, дойдут до крайности – один в окно, другой на наркоту. Он просто встал в десяти метрах, проигнорировав Андрея, будто того вообще на свете не было, будто вообще кроме Ярослава вокруг никого не было, посмотрел ему в глаза, такие же один в один болезненные, кивнул на выход и, развернувшись, пошел прочь, пониже натягивая шапку на глаза и стараясь ускориться, потому что ноги заплетались от нервов.

– Он совсем ахуел, – заметил Андрей, предвидя такой исход с самого начала. Яр не стал делать вид, что не видит сожаления на лице мужчины, и виновато улыбнулся. – Хоть бы цветы принес, – продолжая напирать на брата, восхищаясь его наглостью и в то же время начиная скучать по этой немного смущенной улыбке напротив, да и по нему самому тоже.

– Ты же знал, что так будет, – Ярослав протянул Андрею его билет и паспорт, свой он оставил в гостинице, да и билет он не бронировал, и вещи не собирал, и пропади все пропадом, даже если бы Стас, этот оборзевший, зажравшийся, самый любимый придурок не пришел, он остался бы в этом городе, пускай один, но остался, чтобы хоть дышать они могли одним воздухом. – В этом весь Стас, – разводя руки, обнимая напоследок, грустя о разлуке и в то же время хватая воздух ртом, и не переставая улыбаться, испытывая прилив радости и теплого счастья, которого сейчас было в избытке, и он, как гелий, менял твою речь, добавляя смешинок каждому слову. – Он не умеет по-другому.

– Но он сломался первый, – заметил Андрей, защищая отчего-то Яра, наверно, потому что понимал его чувства лучше. – Он пришел за тобой.

– Нет, – усмехнулся Ярослав, пятясь назад. – Первый сломался я, когда поверил, что он так легко откажется. А он меня починил, – и снова эта детская, мечтательная улыбка влюбленного дурака, которая, как зараза, передается окружающим. – Починил, Андрюха! – уже смеясь и срываясь на бег, вылетая из дверей и почти сталкиваясь нос к носу с бледным Стасом, замершим на выходе и не верящим, что брат может за ним и не пойти.

– Обгадился, придурок? – Яр повис на его плече, Стас, сплюнув и заржав, чертыхнулся, пихнул его, скидывая с себя конечность и делая пробный шаг вперед на негнущихся ногах. Ярослав шел за ним следом, прижимаясь плечом к плечу, и давил в себе слезы от счастья... а по приходе домой, напившись с радости, Стас трахнул его зажав в углу так, что Ярослав сутки стоять не мог. А все потому, что это Стас, и по-другому любить он не умеет, а Яру по-другому и не надо, лишь бы вместе.