Текст книги "Черновики (СИ)"

Автор книги: Ores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Не интересно.

– Как хочешь, – пожимает плечами, задумчиво прикусывает губу и, словно потеряв интерес, обходит меня по дуге, забирая с собой зонт. – Думал, тебе будет интересно послушать про своего однофамильца...

В помещении душно, от сырых вещей тянет прохладой. Препод, а это именно он, небрежно скидывает пальто на парту, косится на меня неодобрительно и все-таки кидает мне в рожу сухое полотенце, извлеченное из шкафа.

– Почему вы не в одной школе? – задает вопрос, протягивая мне пластиковый стаканчик с чаем, что успел взять в автомате на первом этаже.

– Экстерном закончил.

– Решил свалить от брата подальше? – Читает меня насквозь.

– Типа того.

– А что так? Хотя... не отвечай, – поправляется вовремя, пока я его не послал. – С ним вообще невозможно.

– С чего вдруг такой интерес к его персоне? И при чем тут я? – Кипяток не лезет в глотку, теплый, даже ласковый взгляд синих глаз напротив раздражает и настолько непривычен, что чувствую себя неуютно. Грею пальцы о пластмассу, но только их, остальное не оттаивает.

– Подумал, тебе не все равно, что с ним будет.

– Во что на этот раз он вляпался? – Стас не может без неприятностей. Этот адреналин ему необходим, и иногда он переходит все границы. Не думал, что сможет добраться и до школы.

Присев рядом за парту вполоборота ко мне, руку укладывает на стул позади, касаясь спины. Напрягает.

– Замечал изменения в его поведении в последнее время?

– Частично.

– Вы не из тех близнецов, которые чувствуют друг друга? – удивляется вполне искренне.

– Мы иногда здороваемся – этого достаточно, – почти не соврал.

– Значит, о том, что он гей, ты не был в курсе? – Ждет моей реакции, и тут меня спасает титаническая усталость, я даже притворяться не могу.

– Знал. – И сразу нападение: – А как его предпочтения связаны с педагогическим процессом?

– Никак. По крайней мере, мой предмет он знает неплохо. А вот внутренние отношения между учениками довольно напряженные.

– Он сумеет за себя постоять.

– Давай так... – Растерев лицо свободной ладонью, решает говорить откровенно, в своей непосредственности кажется моложе и... каким-то своим в доску. – Этот опездол заявил о своей ориентации во всеуслышание. И не просто чмокнул кого для наглядности, а трахнул по пьяни одного из школьной шпаны и продемонстрировал видео. Мне-то плевать, и брат твой не дурак – свое лицо закрыл, а второй во время... соития... подтвердил, что все добровольно, но, придя в себя, мнение поменял. Репутация для людей его круга общения и возрастной категории – много значит. И брат у него хоть и начинающий, но мент. Соображаешь?

– Если бы хотели – уже наказали.

– В том-то и дело, что ты меня не слушаешь вообще. Семья ментовская, запретили подставляться. Отсюда вывод...

– Копать будут глубже.

– Я бы даже сказал – ебать будут глубже. Толпой. Поучительно.

– Странный ты препод. Вы... – поправляюсь и тут же жалею, уловив боковым зрением его улыбку.

– Нормальный я препод. И не особо стремлюсь встревать в местные разборки, но если будет скандал, а он будет, пострадает школа, а я пока не планировал менять место дислокации, и выходки твоего братца портят всю идиллию.

– И тебя достал?

– Это очень мягко ты сказал. Выебал мозг до самого мозжечка. Может, ты ему объяснишь, что на него у меня не встанет?

– Я в его личную жизнь не лезу... В смысле, не встанет?

– В смысле его ухаживания мне, как импотенту презерватив – на хуй не надо.

– Ухаживания?.. Стас? – Одновременно смешно и в то же время больно, причем настолько, что желудок скрутило, и я только усилием воли остался сидеть прямо.

– Сам в шоке, – кивнул на мусорку в углу кабинета, и я даже в темноте смог рассмотреть эффектно торчащий оттуда букет цветов.

От холодных пальцев на шее вздрагиваю и отшатываюсь в сторону.

– Именно потому, что импотент, ты меня лапаешь?! – От возмущения я даже орать забыл и как парализованный продолжаю сидеть на месте.

– Я не сказал, что импотент, – вежливо поправляет, раскрывая перед моим носом ладонь и демонстрируя нитку, которую снял... Вот я олень. – И не привлекает меня Стас. Про тебя речи не шло...

Вот это ход конем!

– Извращенцы-преподы, и ты еще удивляешься, почему ученики поебывают друг друга?!

– Я удивляюсь, как твоему брату не свернули шею. У тебя девушка есть?

– Нет... не твое дело!

– А парень?

– Какая, вообще, разница?

– Да так, – ухмыльнувшись кошачьей улыбкой, отсаживается подальше, специально, демонстративно, издеваясь и подыгрывая моим страхам, – любопытствую.

– Как бы чего не оторвали, любопытному.

– Экзекуцию сам проведешь?

– Воздержусь.

– Воздержание в твоем возрасте вредно. – И будто перескочив с одной мысли на другую: – Ты чего так поздно шляешься один? Проблемы?

– Гуляю. Забыл спросить разрешения. В следующий раз – обязательно, сразу к тебе.

Пока я блистал остроумием, он шмыгнул к столу, нацарапал что-то на листке и передал мне. Адрес, выведенный красивым аккуратным почерком, и телефон.

– То есть ты, как мой брат, прямых слов не понимаешь?

– Сам же сказал – сразу ко мне. Тебя домой подвезти? Холодно на улице.

– Алё, я вопрос задал? – Синеглазый монстр продолжает скалиться, блистая обаянием, и это выглядит дико. Возможно, я забыл, как общаться с людьми. Или каково это, когда к тебе проявляют интерес... Я забыл, как жить... в целом.

– Или тут переночуешь, все равно скоро обратно.

– Я не вернусь в школу, – мотаю головой, начиная соображать, к чему он ведет, и до отвращения не нравится мне его уверенность. А еще ямочки на щеках, когда улыбается, и блеск в глазах, будто за обычным взглядом скрыт целый мир.

– Значит, твой брат однажды не вернется домой.

Распластавшись по парте, бьюсь о нее лбом. Чертов Стас. Чертов его характер. Ведь только-только я забрался в эмоциональный кокон, я привык держаться от всего этого подальше, я... черт!

Пока я занимался самобичеванием, препод оделся, забрал у меня из рук полотенце и выдернул меня из-за парты за капюшон, выталкивая в коридор.

– Грубо, – делаю замечание, топая по ступеням, что ведут к выходу.

– Любишь, когда нежно? – Идет след в след и дышит в затылок, капает на нервы, постукивая пальцами по перилам.

– Невозможно с тобой разговаривать.

– Сам провоцируешь, – подначивает меня, стуча каблуками туфель по плитке и ровно чеканя шаг. – И я все-таки тебя подвезу. – На мой выставленный вперед палец ответил улыбкой. – Сам решай, в салоне или в багажнике?.. – Заломив мне руку, уткнул носом в стену, причем сделал это с такой легкостью, что я даже сгруппироваться не успел и хорошенько приложился плечом.

Почему-то с ним становлюсь слабее. Со Стасом все иначе, не могу позволить себе быть слабым, боясь вызвать ещё большее отвращение у него и у себя самого, ведь и так позволяю ему слишком многое, а с этим мужиком все настолько по-другому, что чувствую, как вместо твердой земли иду по хлипкому мостику, раскачивающемуся над пропастью.

– В салоне. – Желание препираться пропадает, как только выхожу на улицу, так сказать, рожей в непогоду.

– Умница. – Подталкивает меня к парковке, где стоит одинокая BMW, как у отца, только на пару лет моложе.

– И когда пИдАгоги стали столько зарабатывать?

– Я подрабатываю.

– Репетиторством?

– Ну да, – смеется чисто, не прикрываясь лживыми эмоциями, и я заражаюсь его весельем. – Без сна и круглосуточно. С тобой позаниматься? Организую скидку.

– Еще скажи – возьмешь натурой.

– Возьму.

– Посадят. Я несовершеннолетний.

– Есть обход закона, по согласию и все такое.

– Ты готовился, что ли? Маньяк? Специально в школу пошел?

– Случайность. Должен был идти в универ, но не срослось.

– Какая жалость! – Меня мягко подталкивают в салон, роняя на сиденье. – Все студенты-первокурсники залились горючими слезами и стерли руки от дрочки. Кстати, – повернувшись к нему, когда он занимает водительское место и под урчание движка заводит красотку, – фетиш учитель-ученик самый распространенный.

– Так пользуйся моментом.

– Спасибо, обойдусь.

Он ухмыляется всю дорогу, пока выруливает на сонную улицу и вливается в общий поток редких машин. К моему дому едет без подсказки, что наводит на тяжелые мысли.

– Подвозил его?

– Ты не поверишь, как часто он подворачивает ногу, руку, у него болит живот и вообще темнеет в глазах. Если бы я не знал точно, что он мужик, то предположил бы, что он баба на сносях.

– А такси?

– А думаешь, ему получится что-то доказать? Что мне некогда, не хочется, что в принципе он меня бесит, м?..

– Согласен, бесполезно.

– Вот именно. Так что путь проверен. Только тебя ни разу не видел.

– Он тебе совсем не нравится? – Даже мне показалось, что прозвучало это жалко, а вопрос, что долгое время вертелся на языке, все-таки был озвучен. Препод так совсем напрягся и заинтересованно стал следить за каждым моим действием.

– Совсем. Не переживай, пальцем не трону.

– Он умеет убеждать.

– Я тоже упрямый.

– Это я заметил. – Стряхнув его руку со своего колена, с улыбкой покидаю салон. Забавный. Хоть и маньяк.

– Кстати, – хватает меня за рукав, когда уже собираюсь захлопнуть дверь, – меня Андрей зовут.

– Ярослав, – выдергиваю руку и ухожу, за спиной слыша, как он плавно трогается с места.

После его отъезда все возвращается на свои места. Мои нервозность, усталость, апатия, эта чертова любовь и беспокойство, которое не осознавал, пока был в школе. Стас иногда не понимает, что ставит под угрозу свою жизнь и будущее. Он не хочет понимать, что если с ним что-то случится, я здесь один не останусь.

====== Часть 3 ======

Автор

Ключ в замке не поворачивается, Яр пробует дважды, прежде чем вспоминает, что, уходя, не запер дверь. В коридоре горит тусклый свет, сползая серыми тенями по темной краске на стенах, добавляя атмосфере мрачности. Разбросаны вещи, осколки хрустят под подошвами ботинок, из арки, ведущей в большую комнату, видна часть колонки, сейчас представляющая собой обломок дерева, треснувшего пополам. Очень дорогого дерева...

Стас медленно спускается по лестнице навстречу, перешагивает через то, что сам учинил, и, оказавшись в непосредственной близости, наотмашь бьет Яра по лицу, сбивая с ног и роняя на декорированную камнем обувницу.

– Нагулялся?

– Почти, – дерзит Яр, сам от себя не ожидая, подрываясь на ноги. – Рано пришел? Осталось еще что разнести?

– Твою голову.

– Ты сам меня выгнал, – напоминает осторожно, видя, как младшего начинает трясти от злости. И если сильный урон Яру он нанести не сможет, то сам однозначно поранится, чего его близнец допустить не мог. – И я вернулся. Зачем только?

– Зачем ты вообще живешь со мной? – Не “здесь”, не “дома”, а “со мной”, как будто это дает ему какие-то преимущества. – Чтобы сбегать, когда мне плохо?

– А ты? – Злость, та, что упала ниже, сейчас взорвавшимся вулканом выбросилась вверх. – Чтобы делать плохо каждый раз, когда этого захочется?!

– Плохо? – Стас зло усмехнулся, сжав кулаки до хруста, и тут же расслабился, беря себя в руки, только вот нервозность было скрыть сложнее нанесенной обиды. – Окей, сейчас сделаю хорошо.

– Стас, не надо, – взмолился Яр, хватая его за плечи, когда тот упал перед ним на колени, толчком в грудь прижимая к стене и расстегивая ремень одной рукой, второй задирая куртку и футболку вверх, оголяя плоский живот.

– Я прошу тебя, – еще одна попытка остановить. Безуспешная.

Яр, мученически закусив губы, впился пальцами в плечи Стаса, колени уже дрожали, по телу озноб и стаи мурашек, от самого копчика по позвоночнику и до макушки, продирая до костей. Но тот будто и не замечал давления, расправившись с ремнем, сдернул сырые джинсы на бедра вместе с плавками, рукой сгребая в горсть поджавшуюся мошонку и член, что крепчал с каждым торопливым движением, увеличиваясь на глазах. Пробная ласка, нужная им обоим, чтобы почувствовать друг друга. Касание языка по освобожденной головке, не примеряясь, а проходясь по всей длине, посасывая губами и забирая член целиком в рот, привыкая к размерам.

Яр застонал. Изголодавшись по ласке, по нему, такому дурному и взбалмошному, по его рукам, губам и просто вниманию, по тому, что он с ним делает и КАК он это делает. Застонал в голос, закрывая глаза, ослабляя хватку и забираясь пальцами в мягкие пряди на затылке, лаская вспотевшую кожу головы, и сдался, зная, что сейчас начнут трястись ноги, что потемнеет в глазах, что перестанет себя контролировать, что будет снова сходить с ума и не захочет даже пытаться спастись. Но сейчас... сейчас Стас медленно, пробуя на вкус языком, вычерчивал кривые линии на стволе, цепляя зубами тонкую кожу, отчего Яр плавно стекал все ниже, покрываясь потом и глуша стоны закушенным ребром ладони.

Как быстро все поменялось. Пара секунд, от ласки не осталось и следа, от неторопливой неги – только воспоминания. Подняв взгляд и как бы предупреждая “тебе пиздец, милый”, Стас резко нарастил темп, заглатывая максимально глубоко, лаская бедра, царапая ногтями рельеф пресса, проступившего от частого дыхания и спазмов, сводящих живот. Глубже, резче, именно так, чтобы свести с ума, чтобы вытянуть, как капли смазки, болезненный оргазм, который сам оттягивает, то прихватив зубами головку, то сжав слишком сильно яйца, до такой степени, что вместо стона болезненный хрип. И так по кругу, выматывая остротой ощущений и на контрасте порывистыми толчками. Глядя в глаза, заставляя смотреть, как старательно кружит язык вокруг головки, как губы, перепачканные слюной, ласкают ствол, погружающийся все глубже, доставая до горла, задевая его стенки, и от спазмов окуная совсем в нестерпимое удовольствие. Когда становится неважно по сути, что он делает, лишь бы видеть в его глазах желание, пусть через злость и упрямство, но то, с какой самоотдачей он это делает, как отдается процессу, как, расслабившись, сжимает свой пах, сводя плотнее колени... Яр кончает мощными толчками, выплескивая сперму Стасу на лицо, успев убрать его голову, но все равно заливает глаза. Скатывается на пол, ноги подкосились, забрызгивает теперь свои бедра и щурит глаза, потому что ни черта не видит из-за черной пелены.

Стас молча вытирает рукавом водолазки лицо, трет глаза, губы и, несмотря на один уровень, на котором они сидят, смотрит свысока, демонстрируя во всей своей красе главный недостаток – высокомерие.

– А теперь Я иду гулять, – хлопает брата по коленке и пытается встать, но терпит фиаско, грохнувшись на дернувшего его на себя Яра.

– А вот хуй ты угадал, – шепот, потому что до сих пор дыхание не восстановил.

Яр знал, что выпусти его в таком состоянии, и вернется он не скоро. А если учесть, что тормозов у него нет, то притащит в дом какую-нибудь грязь, чем точно спровоцирует убийство, о котором просил.

Стас

– Пусти, придурок! Я сказал... руки, блядь, убрал! – ору битый час, сначала пока дергался в коридоре, потом уже вися на его плече. И не скажешь, что ровесники, я вот его ни в жизнь не подниму, а этот по лестнице прет не напрягаясь. – Яр!

– Заткнись, – просит как-то слишком уж мягко для данной ситуации. Придерживает под зад, пока ставит на ноги, почему-то в ванной, и держит за локоть, не давая выскользнуть, пока включает воду, наполняя ванну.

– Я год не буду с тобой разговаривать! – Его упрямство хуже холеры, весь, блядь, в меня! – Я не буду! Ярослав, твою мать! – Сдирает с меня водолазку, брюки и будто не замечает, как получает в табло, легко уворачивается, зажимает мои руки своей одной, вжав в стену.

– Не матерись! – хлопает руками по сторонам от моего лица. Меня потряхивает, когда он ТАК на меня смотрит – плотоядно, дико, с жадностью и безумием. И что-то ломается, какой-то страх, который не получается вытравить, взгляд сам тупится в пол, руки ему в грудь – отвоевывая личное пространство. – Стась, я прошу тебя, замолкни хотя бы на минуту. – Лбом упирается в мой, трется носом, оставляет влажный след поцелуя на скуле. – И так голова раскалывается, – жалуется, натурально жалуется и отчего-то не выглядит жалким, скорее, наоборот, мужественным.

Удостоверившись, что не собираюсь сбегать, напротив – к нему всем существом тянет, стаскивает с себя шмотки и мокрой кучей бросает на пол. Из кармана куртки выпадает смятая бумажка, но рассмотреть ее мне не дает, затягивает вместе с собой в облако пены. Вода слишком горячая, обжигает икры и бедра, ниже не ложусь, хоть он и настаивает, сижу на его ногах, вцепившись в борта.

– Яр? – зову, но он будто не слышит. Закрыв глаза, по самый нос прячется в пене, только в бока мне вцепился, постепенно обнимая все крепче и подтаскивая к себе. – Объясни, какого черта ты творишь?

– Хочу побыть с тобой. – Глаза все же открывает, и я тону в их зелени, захлебываюсь эмоциями, и становится даже неловко – чувствую себя недостойным, неподходящим ему, чтобы смотреть с таким обожанием. И, наверное, смог бы убить и его, и всех тех, на кого он посмел бы посмотреть точно так же. – Стась, успокой меня. – Возит затылком по кафелю, тянется, обтираясь лицом о мое плечо, падает обратно.

– Как? – придерживаю его голову, не давая соскальзывать в воду, чтобы не захлебнулся. – Я тебя сам утопить хочу.

– Поговори со мной. Расскажи, зачем натравил против себя полшколы? Зачем трахнул того пацана? Зачем вообще спишь с кем придется... нет, о последнем лучше не говори, и так паршиво.

– Если тебе всегда со мной плохо, зачем так мучиться?

– Без тебя еще хуже. И это не помогает отвлечься. – Еще чуть выше, проезжаясь задом по его снова вставшему члену. Яр, запрокинув голову, учащенно дышит, без конца облизывает губы и поджимает ноги, сгибая их в коленях. Слишком красивый. Правильные черты лица, мужественные. Глаза ясно-зеленые, выразительные, и смотрит всегда из-под полуприкрытых век, завораживает. Волосы состриг, балбес, у него они, в отличие от моих, вились кольцами, девки все сдыхали от зависти. Если начинаю думать о том, как ему могло бы быть хорошо с кем-то, возможно, с девчонкой, милой, наивной, сходящей по нему с ума, как то стадо одноклассниц, что ходили след в след, меня трясти начинает как запойного алкоголика, и кроме как запереть его в четырех стенах ни о чем не могу думать.

– Как про школу узнал? – Не особо я и скрывал, но до него слух не должен был дойти так быстро.

– Это важно? – Ладонями по лопаткам, облив плечи горячей водой, и вниз, останавливаясь на ягодицах, прижимая к члену еще теснее.

– Это принципиально важно.

– Рассказали.

– Кто?

– Стась...

– Яр!

– Препод твой. К которому ты неровно дышишь. – Отпускает руки, оставляя их свободно лежать на воде.

– Ревнуешь?

– Нет. – Врет! Присев повыше и сняв меня с члена, отодвигает к коленям и тянется за мочалкой, но получает по рукам и падает обратно. – Ревновать можно того, над кем ты имеешь власть, а ты как та блядливая кошка, которую ебут все дворовые коты, а ночевать все равно приходит домой. Просто интересуюсь, для общего развития, как мне разргебать весь тот пиздец, что ты учинил. И да, в школу я пойду с тобой.

– Нянькой? – Это, право слово, смешно.

– Телохранителем. Как ты там сказал? Из-за твоего ебаного характера я не собираюсь терять брата.

– Я сказал не так.

– Смысл тот же.

– А если я не согласен?

– Выражусь твоими словами – мне насрать. И я сильнее.

– Это единственное, что тебя спасает... Яр, тебя трясет! – У него раскрасневшееся лицо, глаза выглядят болезненными, и он весь вибрирует, как старая Нокия, у которой садится батарея. – Заболел?

– Да. Давно. – Все-таки топится и всплывает нескоро, только когда тяну его за шею вверх сам. – Настолько давно, что не помню, когда последний раз спал спокойно. Я тобой заболел, – глаз не открывает, прячется, по лицу стекают струи воды, и я не уверен, что только она падает каплями обратно в ванну, – и, наверное, все бы отдал, чтобы вылечиться.

Протянув руки, обнимает за спину и укладывает на себя. Намертво прижимает, так, что рук, что лежали на его груди, поднять не могу. Вторую опускает вниз, сжимает ягодицы, спускаясь все ниже, глубже, кончиками пальцев проходясь по сжавшемуся колечку мышц. Лицо прячет у меня на плече, и я ни черта не могу сделать, потому что даже чуть сдвинуться не получается.

– Яр! – Не слышит, где-то не здесь. Кусает губы, зажмуривает глаза, почти больно – морально; виновато целует, невесомо, и продолжает настырно разминать мышцы, постепенно толкаясь пальцами внутрь поочередно, сначала на фалангу, потом все глубже, больше, разминая сильнее уже двумя пальцами.

– Ярослав! Не смей! – Бесполезно. Россыпью поцелуев по плечам, по щекам и скулам, и бессмысленно уворачиваться, все внимание сосредоточено там, ниже пояса, где настырные пальцы сменили тупую растяжку лаской, играя с чувствительными местами, задевая внутри сосредоточие удовольствия, возвращая ощущения, которые почти забыл. У него в руках выгибает, тело реагирует недвусмысленно, распаляясь и расслабляясь, хотя мозг все еще бунтует, и проклятое упрямство, которое сейчас ненавижу, побуждает сопротивляться.

– Стась, малыш, пожалуйста... – шепчет, сбиваясь на выдохе, подсаживает меня выше, зажимая коленями, чтобы не скатился с него, направляет член в меня и медленно надавливает на растянутые мышцы. – Мне надо, – никак не заткнется, я зажмуриваюсь, стараюсь сжаться, но слишком хорошо мое тело помнит его ласки, чтобы не слушаться, мышцы хоть и с неохотой, но пропускают в себя плоть, обхватывая ее плотным кольцом. – Я не могу больше... терпеть... будь со мной...

Мотаю головой, он улыбается печальным Арлекином, двумя руками сжимает в железной хватке так, что не вздохнуть нормально, еще и от пара, что влагой оседает на стенах, дышать нечем.

Когда насаживает меня до основания, не сдержавшись, выдаю стон, больше похожий на скулеж. Все, что только может болеть, сейчас стонет, каждая мышца, каждая блядская клетка организма отзывается на мерные покачивания его бедер, когда, приподняв таз, подкидывает меня выше, сам возвращается назад, я чисто машинально насаживаюсь сверху, и все повторяется, только темп задает резче, придерживая за поясницу. Помогает, натягивает, рукой за волосы оттягивая мою голову от своей груди и заставляет уже так стонать, откровенно провоцируя его, позволяя больше свободы рукам, страсти, похоти, и уже не получается избежать поцелуя, сам тянешься, потому что он нужен тебе, как глоток воздуха в газовой камере, иначе сдохнешь.

Поцелуй скомканный и рваный, дыхания не хватает, толчки все глубже и медленнее, я с ума схожу, чувствуя его в себе, чувствуя, как все сильнее набухает у меня внутри, как распирает его от удовольствия, и меня вместе с ним, будто впитываю его эмоции.

Вода разбрызгивается вокруг нас, Яр как пьяный, совершенно безумным взглядом мечется по моему лицу, зажимает подбородок, что становится больно, и вдалбливается до самого оргазма, пока его дергать не начинает, как от приступа эпилепсии, разве что не пена изо рта идет, а только отборный мат.

Себе кончить не позволяю, хотя и ноет член, будто его резинкой перетянуло. Отсев к дальнему борту, благо ванная рассчитана на двоих, маню его к себе пальцем. Мальчик умный, понимает правильно, хоть и тяжело ему даже двигаться после оргазма, слабостью душит и тянет на дно, обессиленный. Садится между моих разведенных коленей, мокрый, послушный, задыхающийся, целует одно из них, делая несколько резких вдохов, и погружается под воду, глотая член и отсасывая мне прямо там, пока искры перед глазами фейерверком не рассыпаются. Всего пара секунд, хватает и этого. Сильнее надавливаю ему на затылок, вода пузырится его последним кислородом, пока он глотает сперму, и, только выплеснув все, отпускаю его и помогаю всплыть.

Кашляет, давится первым глотком воздуха, смаргивает воду, даже помогаю ему стереть ее с глаз. Не злится. Устал просто. Сидит болванчиком и смотрит взглядом преданной собаки, и вытерпеть его такого нельзя, щемит все в груди и сердце сдавливает так, что плохо становится.

– Ты не рассказал про школу. – Смыв с лица воду, отползает к другому краю.

– Хочешь обсудить это здесь?

– Нет. На воздух надо.

– А мне покурить. И не криви рожу, мне надо.

Автор

Оба брата сидели на полу, спина к спине. В одинаковых джинсах, темно-черных, сливающихся цветом с напольным покрытием. Яр, прикрыв глаза, погрузился в нирвану. Стас – наоборот, был как натянутая струна. Разговор предстоял неприятный. И не то чтобы Стас чувствовал свою вину перед братом или перед кем-то еще, он вообще не помнил, когда испытывал что-то подобное, но страх, что Яр его не поймет, имел место быть.

– Рассказывай, – предложил старший, отодвигая подальше от себя пепельницу. Он терпеть не мог запах сигарет, когда у младшего дымом пахла одежда, пальцы или губы, но еще больше он ненавидел их за то, что появлялись они в доме, как только в их жизни наступали тяжелые моменты.

– Не хочу тебя в это втягивать, – звучит виновато и слишком вымученно. Не свойственно подростку, в интонации которого слышится старость.

– Поздно. Я уже втянулся. Стась, я прошу тебя, давай без предысторий, у меня был очень трудный день.

– Рыжий, надоедливый, вечно цепляющийся к мелочам... Узнаешь?

– Тебе стали нравиться рыжие? – От глупой шутки обоим стало не по себе.

– Нет, конечно...

– А если бы я был рыжим?

– Не перевирай мои слова.

– Прости. Продолжай.

– Глеб никогда особо ко мне не лез, после тех случаев, когда ты еще учился с нами и расшугал добрую половину шпаны, да и как-то вы особняком с ним срались, меня он стороной обходил. – Стас задумался. – Тебя психом считали за вечные драки, ты знал? А меня трогать боялись, даже когда ты перевелся, чему я был несказанно рад.

– И как это связано?

– Этот псих в последнее время стал на меня наезжать, а когда я его проигнорил... видимо, решил отыграться на других. Помнишь Вальку?

– Это баба?

– Валентин. Черненький такой, голубоглазый.

– И жопу его описать ты сможешь.

– Нет. Я его не трогал.

– Теряешь сноровку. – Фальшивый смех, такая же ложь, как и улыбка. – А Глеб?

– А Глеба трахнул, напоив на квартирнике. – Оттолкнувшись от спины брата, Стас отсел дальше, уставившись пустым взглядом в вязь черно-белых узоров на стене.. – Он его затравил трахаться с ним. Довел до крайности. Валька тогда месяц дома сидел, еле справился, до сих пор таблетки жрет. И ладно бы эта сука успокоилась, так он его еще и запугивает. Домашку сделай, денег дай, отсоси...

– И тот ведется.

– Велся. Пока со мной не подружился.

– С тобой общаться вообще плохая примета.

– С тобой прям праздник!

– Дальше. – Стас упал обратно, зашипел сигаретой, раздавливая ее в пепельнице, и сполз ниже, большим весом надавливая на спину брата.

– Дальше я у него выпытал, какого черта он жестко прогуливает, пацан-то нормальный, отличник.

– Каким, прости, образом выпытал?

– Наркоту подсунул.

– С таблетками? Наркотой сверху? При депрессии?..

– Слабую. Без риска. Валька и раскололся. Ну а я...

– А у тебя эго взыграло. Решил стать защитником слабых и обиженных.

– Яр, я сам был практически на его месте... – Яр резко сел, Стас чуть не упал, вовремя подставив локоть. Сердце ухнуло вниз, и даже в вечно бесстрашном взгляде мелькнул испуг. – Да – был! Благодаря тебе. Только тебе мозгов хватило мне помочь, ну... не трахать, а медленно, давлением, короче, и рядом всегда был, а тот один на один остался. Он же... блядь! Я такой истерики никогда не видел. Мне страшно стало.

– А одному по темну ходить теперь не страшно? – Медленно, капля за каплей злость горьким ядом обиды и безысходности скапливалась в груди. Казалось, сердце больше не может вынести, там нет места для любого рода чувств, и снова всего лишь разговор по душам, а тебя растягивает еще сильнее, насильно впихивая в грудину ощущения, которые не перетерпеть, потому что терпение кончилось. За другого, не за себя, подставившись... Неужели так дорог?.. И мерзкое, писклявым голосом в самый мозг вытраханное подсознанием болезненное “А как же я?”...

– Я дурак, что ли? Или с толпой ходил, или препода прошу подвезти. У него рожа протокольная, его боятся. – Голос брата доносится будто издалека. Сморгнув пару раз и растирая лицо ладонью, Яр берет себя в руки.

– Это которому ты цветы даришь? – Повисла немая пауза. Хотелось кольнуть побольнее и в то же время скрыть свое сегодняшнее знакомство, кажущееся чем-то личным – своим – впервые за всю недолгую жизнь.

– Не твое дело, – щетинится младший. Словно что-то почувствовав, тянется ближе, разворачиваясь лицом к лицу и бдительно всматривается в копирующие его черты.

– Ну еще бы, – отмахивается Яр, делает шаг назад. Стас, дернувшись, как от удара током, хватает его за подбородок, заставляя смотреть в глаза, пара секунд, а глазное яблоко начинает жечь как при длительном контакте с ярким солнцем. Отпускает Стаса быстро, он возвращается на пол и растягивается по паласу во весь свой рост. Яр медленно выдыхает, до этого задержав дыхание и едва не закашлявшись.

– Короче, мне пришлось его проучить.

– За каким хером ты рассказал, что гей? У нас, конечно, толерантная школа, относительно, но тебя и так в твоих зауженных шмотках пидорком считали, теперь совсем загрызут.

– Зубов не хватит грызть. И плевать мне, что они думают.

– Ты поэтому, что плевать, такой убитый сегодня был?

– Нет. Это Валя сказал, что не будет со мной общаться.

– Рыжий приказал?

– Вероятно. Мало я его пропиарил.

– Зачем сам трахал?

– Нужно было наглядное пособие, иначе бы под статью попало, что насилие, или не поверили бы, сказали бы что монтаж. Ему, кстати, понравилось. Даже очень.

– Да ты, оказывается, иногда умеешь думать? И встал у тебя так удачно в нужный момент.

– Я о тебе думал. – Стас не соврал. Задрав голову, встретился взглядом с братом, устало выдохнул, опуская футболку ниже и закрывая живот, Яр отвернулся к окну.

– Меня сейчас пучить начнет от гордости! Ты серьезно думаешь, что мне полегчало?

– Яр, не ори, я же не знал, что у рыжего башку снесет.

– В смысле?

– Да в прямом. Он меня убить обещал, когда узнал, что это я его трахнул. Как будто, пока на мне скакал, он этого не заметил. Но сначала обещал задеть побольнее. Именно поэтому... ты не идешь в школу. И не смей спорить, еще не хватало, чтобы он за тебя взялся.

– Именно поэтому я туда иду. И хватит грызть ногти, бесишь!

– Не истери. В крайнем случае, переедем в Арктику и будем разводить медведей.

– Пока ты не выебешь всех эскимосов и тебе не станет скучно. Потом примешься за оленей!

– Фу бля. Изврат какой. Эскимосы некрасивые...

– Ты мне все рассказал?

– Да. А что еще? Хочешь, в любви признаюсь?

– Хочу.

– Перебьешься.

– Стась, пообещай мне не делать больше глупостей. Вообще ничего не делать, пока не посвятишь меня в свои планы?

– Не могу. Потому что иначе мне придется с тобой расстаться, ведь самая моя большая глупость – это ты.