Текст книги "Черновики (СИ)"

Автор книги: Ores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

За руль не сел, знал, что убьется. Или от злости, или от отчаяния. Шел пешком, сначала просто прямо, потом там, где меньше народу, потом был автобус, пара остановок, снова сырость в погоде и в душе, снова по болевым – теперь намеренно.

Яр

Пальцы не слушаются, с трудом набираю номер. Сенсор плохо реагирует, благо старый телефон нашелся, новый так и не успел купить.

Присев под подъездом, сверяюсь со временем, всего десять, а я думал прошла целая ночь. Какого черта я здесь забыл? Под окнами малознакомого человека, который в шутку дал свой адрес. Да потому что идти больше некуда. Родители в отъезде, больше родственников или знакомых у нас нет, у нас со Стасом вообще кроме нас никого нет. Теперь у меня нет и его. Только я.

Набираю по памяти – долго идут гудки.

– Привет, потеря! – На том конце трубки что-то шумит, льется и шкварчит, фоном вопит телевизор, и это при том, что разговаривает он сквозь зубы, наверняка курит.

– Привет.

То ли голос у меня был жалкий, то ли я сам такой, но следующий вопрос размазал меня окончательно:

– Ты где? Я за тобой приеду...

Звуковой фон меняется, шум стихает, в окне третьего этажа гаснет свет, что-то щелкает и ударяется, слышен мат.

– Ярослав? Ты забухал или обдолбался, что говорить не мо... Вот она, потеря. – Хлопнув дверью, останавливается в паре шагов и наблюдает, как я сижу сгорбившись, как нервно верчу в руках телефон, как мысленно всех ненавижу – он тоже видит. И только улыбается.

– Совсем паршиво выглядишь. – Подходить не спешит, дает время привыкнуть, и делает правильно – любое неосторожное слово, и я бы вцепился ему в глотку только за то, что видит меня таким.

– Уже не так привлекательно? – Криво усмехнувшись, опускаю взгляд, предлагаю себя как шлюху, лишь бы кому-то, чтобы в отместку... Как же я жалок!

– Пошли, темпераментный ты мой, – пикает домофоном, распахивает дверь и кивает подбадривающе, – холодно на улице.

– Я просто мимо проходил. – Все равно встаю, но идти не решаюсь.

– Это ты удачно проходил. Пошли, – сам шагает навстречу и тянет меня за рукав на себя, – смирись, что кроме как ко мне, тебе все равно пойти некуда.

– С чего вдруг?

– Просто знаю.

====== Часть 7 ======

В доме у Андрея неожиданно уютно. От батарей пышет жаром, цветастые занавески распахнуты, вязь на обоях блестит золотом и причудливо переливается от света лампочки. Все в этом месте словно излучает радушие. Пахнет жареной картошкой, немного дымом и самим Андреем, хотя простецкая обстановка и мебель еще прошлых времен сбивают с толку. Я вижу его скорее в дорого обставленной квартирке где-нибудь на верхних этажах пентхауса, а здесь он как чужой, выбивается из общей стилистики.

– Снимаю, – поясняет, видя мое замешательство, силком стаскивает куртку и вешает на крючок возле двери. Плечом толкает в кухню, усаживает за стол, недолго молчит, минуты две, пока есть мне собирает, не заморачиваясь, прямо так ставит сковороду перед моим носом и командует: “Жри, пока дают”. Сам курит.

Глубоко задумавшись, усилием воли запихиваю в себя пару ложек. Не лезет. Вкуса не чувствую. Просто плохо.

– Тебя это сильно задевает? – начинает неожиданно, у меня в голове сотни ассоциаций, и как ответ дать на вопрос, который сформировать для себя не можешь – не пойму.

– Что именно? – Рассматриваю его стройный силуэт и только догадываться могу, как такой человек умеет любить. Наверное, только “правильно”, как и хотел Стас.

– Что Стас сейчас увлечен серьезными отношениями, – поясняет спокойно.

– Серьезными? – Мозг фильтрует информацию как ему вздумается.

– А сам не видишь? – обернувшись, смотрит снисходительно, но слишком серьезно, будто происходящее задевает не только меня, но и его. – Нас могут изменить только те, кого мы очень любим. А Стас меняется. Кардинально. И тебя это бесит.

– Это все временно.

– А если нет? Если завтра ты вернешься домой, а его не будет, и вещей его, и, в принципе, ты ему не нужен?..

Злость медленно поднимает голову, давлю ее в зародыше, но она с каждым его словом становится неуправляемой, кусая за самолюбие и скаля окровавленную пасть.

– Ты не знаешь наших отношений!

– А у вас есть отношения?..

Дыхание перехватывает, ручка от сковородки, что рядом стоит, тянет к себе как магнитом, и все сильнее хочется вцепиться в нее намертво и уебать ему, чтобы уже не очнулся.

– Мы братья.

– Обычно братья не переживают из-за отношений друг друга так сильно.

– Ты бредишь.

– А может быть, ты?.. – Мне не нравится его интонация, голос и даже взгляд. Не нравится, как он преподносит правду, как ведет себя и как нахально лезет в душу. Я его почти ненавижу, так же, как себя, потому что все, что он говорит, мать его, правда!

– Не устал все держать в себе? – Делает шаг навстречу, я сквозь зубы прошу: “Не подходи, уебу!” – Тебя же ломает, Ярик. – Передергиваю плечами, слыша в нем интонацию Стаса. – Тебе же жизнь не в кайф, как затворник в самом себе. Ты же жить нормально не можешь. Почему?!

– Я НЕ ХОЧУ НОРМАЛЬНО!!! – срываюсь за долю секунды, на ноги подскакиваю и тут же обратно, уже на пол, сползая спиной по стене и закрывая голову руками.

Волной эмоций накрывает с головой: отчаяние, страх, боль разочарования. Вся ебанная жизнь – один сплошной чистый лист, где пишу белым карандашом по белой бумаге. Ни цели, ни желаний, один Стас, и я устал жить со всем этим, устал быть никем, непонятым. Но самое смешное, самое веселое, просто до ахуения радостное – готов отказаться от всего на свете, если ОН будет со мной. А его нет! И меня с ним нет тоже!!!

– А как ты хочешь? – присаживается передо мной на корточки, сидит устойчиво, если что, удержать сможет. Лицо до отвращения спокойное, но я чувствую его, как себя чувствую, говорить ему в разы сложнее, чем мне. В пальцах дрожит сигарета, дым лениво тянется кверху и оседает на моей одежде. – С кем ты хочешь?.. – давит.

– С кем? – Ведет, как пьяного, ноги одеревенели – не встать, расплываюсь в улыбке, посылая все к черту. Хотя бы раз. Единственный раз все шлю к ебанной матери. – Я с ним хочу быть.

И все. Просто все. Наглухо заколоченный гроб распахнулся, и ни легче, ни хуже – вообще никак, хлынувший кислород раздавливает. Только страшно. Очень-очень.

– С Валей?... – Отрицательно качаю головой, смеюсь, Андрей крепко затягивается. – Со мной? – Снова нет, он дым выпускает мне в лицо, тушит окурок, тянется за второй и, так и не донеся пальцев до пачки, возвращается обратно, на третьей секунде на выдохе поднимая на меня глаза. – Стас?.. – почти шепотом, одним словом разбивая все внутри вдребезги...

Автор

Андрей мягко, боясь навредить неосторожным движением (а ведь только что безжалостно давил морально!), тянет Яра к себе. Прижимает к груди, продолжая рассматривать стену за его спиной, гладит по короткому светлому ежику волос, пока мальчишку трясет от сухой истерики. Слез нет, их вообще нет, только глаза воспаленные. А лучше бы проорался, лучше бы бился в истерике, выл, но потом полегчало, а так он в себя только глубже черноту пускает.

– Не это ты хотел услышать, да? – Дернув плечом, садится прямо, но все так же близко, в нескольких сантиметрах от лица Андрея. – Не что я просто пидарас, но еще и извращенец, конченный человек, урод да СУКА Я ПОСЛЕДНЯЯ!

– Я хотел слышать правду, – мягкий ответ, теплое касание пальцев к щеке и едва ощутимый, почти целомудренный поцелуй в искусанные до крови губы.

– Зачем? – шепотом, эмоции сели, как старые, уже не раз искусанные батарейки. – Я же... я...

– Что ты? – спустившись с лопаток на поясницу тянет к себе ближе. – Все тот же ты, каким я тебя знаю. Дурной, взбалмошный, неуверенный в себе и испуганный подросток с тараканами размером с динозавра в голове.

– Нет, – отшатывается, стирает с лица пот, трет глаза, хмурится, перетерпев стресс, который пока не получается усвоить. – Я же тебе сказал! Все сказал!

– И я должен поменять к тебе свое отношение?

– Должен.

– Я никому ничего не должен, и тебе в том числе.

Ярослав

Сидим плечом к плечу посреди разгромленной кухни. Лампочка перегорела, из освещения только газ, что горит под конфоркой. Над головой опасно скрипит покосившейся дверкой выкрашенный в синий шкаф, но это не беспокоит. Андрей задумчиво крутит в руках зажигалку, второй рукой взяв мои пальцы и переплетя их со своими. Теплее не становится, но немного, совсем чуть-чуть, легче, когда он рядом.

– У тебя кто-то есть? – спрашиваю, просто чтобы заглушить молчание. Голос хрипит, сел от крика, на который меня все же прорвало, и сейчас, трезвея от самого себя, за крики, за ругань, за содранную у него на скуле кожу, за то, что вылил на него все и сразу не фильтруя – стыдно.

– Нет. Но, боюсь, если ты рассматриваешь меня в виде лекарства от безответной любви – я не подойду.

– Почему? – стало интересно.

– Я умею любить, малыш, умею по-настоящему, но за прожитые годы и после череды разочарований стал циником, поэтому заведомо обрекать себя на неудачные отношения не буду.

– Даже не попробуешь?

– Трахнуть тебя хочу. Говорю честно. – Тянет руку обратно, когда намереваюсь ее забрать. Подушечкой пальца чертит у меня на ладони круг и сжимает сильнее. – Просто навязчивая идея, бля. Но обманывать себя не стану. Хочешь – сделаю тебя счастливым, но ты вряд ли сам этого захочешь.

– Что ты имеешь в виду? – Глаза слипаются, горло ужасно сушит.

– Есть такое психологическое состояние, когда человек так привыкает к негативу, в котором он живет, что начинает считать его нормальным явлением, а все что кроме НЕ нормальным. – Посмотрев на него, я непонимающе мотаю головой, он усмехается, только невесело. – Ты привык страдать, и тебе это нравится. Поверить, что все может быть нормально, для тебя – как признать, что эта твоя жизнь будет кончена, а значит, и самого тебя не станет.

– Не сходится.

– Сходится. Ты, глупый ребенок, не живешь, а пишешь черновую своей жизни.

– Это как?

– Это так, что каждый твой день – это пробный момент, считая, что завтра будет куда лучший, а этот можно прожить наполовину. Я пока не понимаю, почему так и где большая часть тебя, но догадываюсь. Расскажешь о вас?

– Нечего рассказывать.

– И это “нечего” вывело тебя из себя?

– Андрей, ты хочешь, чтобы я выложил тебе всю свою подноготную? Да мне и так паршиво и тошно, я тебе даже в глаза посмотреть не могу, а ты просишь о большем.

– Так смотри! Вот он я, – разворачивается корпусом и бодает меня лбом, – тот же. В конце концов, хоть кому-то нам приходится верить.

– Эта вера обычно боком выходит.

– Не тот случай. Я не предам.

– Звучит красиво. Жаль, в жизни так не бывает.

– Выговоришься и тебе станет легче. Если нет... – наклоняется к самому уху и томно шепчет: – выебу...

Время перевалило хорошо за полночь, за окном, несмотря на глубокую ночь, город гудит и все никак не может заснуть. Андрей замер и почти не двигается, сидя напротив и внимательно наблюдая за каждым моим действием, будто я могу что-то с собой сделать.

– Плохо помню детство. Точнее, вообще не помню. Лет так до восьми. Стас говорил у меня была травма головы, шрам остался, а воспоминания – нет. – Слова становятся все более вязкие, тяжело говорить, не хочется, даже вспоминать не хочется, но Андрей ждет, а разочаровывать его не могу. – У меня что-то с кровью было. Малой же был, все, что видел – капельницы и белые халаты, а еще очень болели руки от постоянных переливаний. Родителей рядом не было. Только Стас. Его же кровь и брали, хотя он еще мелкий был, как разрешили, хуй его знает, но помню точно, как, отходя от наркоза, слышал крики, что если Стасу не разрешат рядом быть, он с собой что-нибудь сделает, а мне тогда так страшно стало, никогда так еще не было, и я во что бы то ни стало решил выжить, – глотаю горькую слюну, отворачиваясь к окну и разрывая с Андреем зрительный контакт. – Год по больницам. Воспоминания урывками, с памятью плохо было, только его помню, тогда слишком взрослого, собранного, прячущего от меня бинты под рубашкой и синяки под глазами за длинной челкой. Это сейчас Стас изменился, а тогда... он заботился обо мне, да, в принципе, кроме него никого и не было, это потом родители приехали, нас забрали, смутно все, забыто.

– А он их помнил? Родителей.

– Стас? Да. Сразу папа-мама, от меня только не отходил, двадцать четыре часа в сутки, я привык к нему тогда, в какой-то момент своей жизни осознал, что не могу без него жить, плохо, когда рядом нет, что без его заботы просто сдохну.

– Это чувство вины, а не любовь.

– Не только вина, у него же и друзей из-за меня не было. Потом уже, когда я на ноги встал, когда осмотрелся и привык к новой жизни... он изменился. Моментально. Была ревность, да, наверное, он ревновал, я не понимал всего, да что вообще можно понимать в двенадцать?.. А потом я влюбился... – Как приговор, с которым до сих пор не смирился. – Влюбился намертво, наглухо, так, что дышать не мог, а он, словно чувствуя, меня провоцировал, и чем хуже было мне, чем сильнее ломало, тем изощреннее были его пытки, – невесело улыбнувшись, отворачиваюсь от пятна луны, выглянувшей из-за тучи. – Потом осознание, переходный возраст, попытка суицида, неудачная, к сожалению, а может, и к счастью, дальше ты знаешь, слышал все, и прости за рожу разбитую, я не хотел.

– Забей. Заживет, как на собаке.

– Ты это хотел услышать? Знание о чужой жизни тебе что-то дало?

– Я хотел услышать, что ты со всем этим будешь делать?

– Я не знаю, – пожимаю плечами и сползаю ниже, лопатками на пол. – Не знаю.

– Ты пытаешься прожить не свою жизнь, а жизнь Стаса, – ложится рядом, поворачиваясь на бок и рассматривая мое лицо, его дыхание на щеке ощущаю. – Так же, как он когда-то оберегал тебя, сделать для него то же самое, вернуть долг, да просто стать им, смелым, пожертвовавшим собой, а не сломанным и потерявшимся мальчишкой. Яр, ты себя так угробишь. Ты же и ему жизни не даешь.

– Хочешь сказать, я должен отойти в сторону и дать ему быть счастливым с этим Валей?

– Я хочу, чтобы ты перестал любить того себя и свои чувства, что когда-то испытывал в связи с дефицитом родительской любви, да вообще чьей-либо любви, кроме как его, и понял уже, что, возможно, эти отношения тебе не нужны.

– Не знаю, как объяснить, что сейчас чувствую, – запах его одеколона и табака кажется привычным, – наверно, я тебя больше ненавижу, чем благодарен, но если ты кому-нибудь скажешь хоть слово – я тебя убью.

– Знаю, – целует в щеку, потом, задержав дыхание, в уголок губ и сами губы, легко проходясь кончиком языка по нижней. – И клянусь тебе, что все, что есть между нами, между нами и останется.

– А что между нами есть? – шепотом по только-только успокоившимся нервам, как холодом по ожогу – до мурашек. Он слишком близко, чтобы не чувствовать, как он напряжен, возбуждение передается мне воздушно-капельным путем.

– Между нами твоя непонятая любовь и десяток лет разницы, а есть... – уже смелее, губами жестче, целует с напором, от чего яркие блики, как после сварки, на прикрытых веках расплываются. Все тело сводит сладко-болезненная судорога, колени поджимаются, и вся слабость скатывается к низу живота, скручивая его изнутри.

Ладонью по бедру, на живот, задирая одежду и прижимаясь к голой коже. Он целует слишком хорошо, чтобы этого не хотеть, мозг бунтует.

– У тебя кроме брата был еще кто-то? – Затыкаю ему рот ладонями, не хочу слышать из чужих уст о нас с братом, даже предположить, что он может знать, что мы близки – невыносимо стыдно. В ответ кусает пальцы и облизывает их, прося прощения. Слишком непосредственный, слишком серьезный, чтобы происходящее можно было свести к шутке, слишком свой, простой до основания, чтобы его хотелось оттолкнуть, но внутри все замирает, и постоянно одно и то же имя вспыхивает в сознании.

– Не бы... Бля, да какая вообще разница?! – возмущаюсь вполне законно, испытывая неловкость и все большую неуверенность рядом с ним.

– Тогда это еще сложнее, – сокрушается более чем натурально, кусая меня за подбородок и спускаясь ниже.

– Почему? – Вцепившись в его плечи, отвожу от себя, хочу уйти, убежать, и в то же время все, что он делает, – телом воспринимается на ура, оно жаждет его, и внутренний диссонанс радости не прибавляет. Как Стас может трахаться со всеми подряд?! Как у него это получается?! А может быть, причина именно в том, что для него они ничего не значили, а для меня Андрей нечто более важное, в какой области – сам не определился, но чужим он точно не может быть.

– Потому что силком в койку не потащу, а сам ты не пойдешь, – злится и раздражение свое не скрывает.

– Прости, – хочу отползти, но он крепче сжимает бедра, в противовес нежно целуя в шею.

– Не прощу. Но помогу нам обоим. Только расслабься...

Автор

Яр стоял в ванной перед зеркалом уже минут пятнадцать, стирая дрожащими пальцами конденсат с поверхности, глядя в глаза своему отражению. Передоз случившегося отразился на психике куда заметнее, чем хотелось бы. Казалось, он за вечер постарел на пару лет. Не повзрослел, а именно постарел, появилась в его взгляде старческая обреченность.

От послеоргазменной неги не осталось и следа, ее снесло, как цунами берег, чувство вины, и как бы глупо не звучало, он чувствовал себя виноватым перед Стасом, что позволил себе близость с другим человеком, пускай это и был просто минет от Андрея, себе мужчина сам додрачивал рукой, но та близость, которая царила между ними в то время, заставляла ощущать себя предателем.

Хотелось домой. К Стасу. Забыться с ним, найти поддержку, да и просто Яр соскучился за эту неделю зверски, но заставить себя вернуться не мог. Он знал, что утром поведет брата в школу, что будет молчать, чтобы не провоцировать младшего и избегать присутствие его “парня”, но сейчас все, о чем он мечтал – забыть себя, как тогда, в детстве, и начать жизнь с нуля. Одному.

– Долго будешь страдать? – Андрей помахал ключами от ванной перед носом Яра и выдернул его в коридор из помещения, где было уже нечем дышать.

– Могу тебя попросить... – начал смело, горло ужасно першило и в полный голос говорить не получалось, как бы он ни старался.

– Никто не узнает. Уже говорил. Яр, это не смертельно. Ты действительно считаешь это изменой?

– Не знаю, кого я предал раньше: его, обещая, что ни с кем, кроме него не хочу быть и не буду, или себя – веря, что правда так смогу жить.

– Ты начинаешь думать о себе? Детка, да это прогресс!

– Иногда ты бесишь.

– Не иногда, – отвешивая легкий подзатыльник, – всегда! – помявшись в коридоре и поглядывая в проем арки ведушей в комнату, где в полном хаосе стоял разобранный диван. – Останешься?

– Не могу. Надо возвращаться.

– Поехали, отвезу.

– Я на такси...

– Еще не хватало.

Весь продолжительный путь они проехали в молчании. Говорить было не о чем, а вот подумать – да. Яр все сильнее накручивал себя, к концу маршрута уже кусал ногти, за что сам корил Стаса и бил его по рукам, Андрей даже не курил, что удивительно, сил не было и на это.

– Не надо к дому, пешком дойду, – попытался возразить Яр, но уже поздно, машина, шурша резиной, закатилась во двор. – Если Стас увидит нас вместе, мне пиздец.

– Боюсь тебя расстраивать, малыш, – Андрей поднял стекло и откинулся спиной на кресло, крепче сжав руль до скрипа кожаной накладки, – он уже видит.

Отклонившись и выглянув в водительское стекло, Яр, скрипя зубами и сжав кулаки, тихо взвыл.

– Я не знал, что он будет ждать, – попытался оправдаться Андрей, такого поворота он не просчитал. Все, с трудом пошедшее на лад, могло разрушится в любой момент.

– Я знал, – усмехнулся Ярослав, застёгивая молнию на куртке под самое горло и берясь за ручку двери. – Мне пиздец, – повторил снова. – Я не смогу объяснить, почему был с тобой, – от страха и паники Ярослава сложило пополам,а в глазах стало стремительно темнеть.

– Я смогу. Пошли! – Раньше чем Яр очнулся, Андрей выскользнул из машины, бесшумно хлопнув дверцей.

– Хочешь меня добить? – Яр выполз менее грациозно, придерживаясь за крышу авто.

– Сыграем на контрасте.

– Что, прости?

– Раз твой брат с Валентином... тьфу блядь ну и имечко... Ты – будешь со мной.

– Ебнулся?!

– Если любит – простит и одумается.

– А если нет?

– А если нет, то у тебя останусь я. Пошли, пока он в нас что-нибудь не кинул.

====== Часть 8 ======

Уже поднимаясь, Андрей услышал громкий хлопок и визг сигнализации. Яр вздрогнул, так и замерев с открытым ртом, с содроганием глядя в окно между первым и вторым этажами, как на крышу дорогого авто Андрея спикировал не менее дорогой системный блок.

– Кажется, я был не совсем прав, – замялся Андрей, присматриваясь к Яру и что-то нехорошее решая для себя в уме, сожалений о поломке он не испытывал, а вот переживаний за мальчишку прибавилось.

– Ты это только сейчас понял? – Яр отступил на ступеньку вниз, все еще пребывая в шоковом состоянии.

– Расслабься, десантура своих не бросает. – С лучезарной улыбкой, взяв покрепче Яра за локоть, Андрей от всех щедрот необъятной души засветил ему в табло, оставляя красочный пиздюль на скуле. – Скажем, на гопников нарвался возле школы. Я тоже благодаря тебе разукрашенный.

– Сука, – глотая слезы, выстрадал Яр.

– Все для тебя! – Закинув руку Яра себе на плечо, потащил его вверх. – И побольше драматизма.

Дверь к их приходу была уже открыта, Стас, небрежно накинув на голый торс Ярову рубашку, наблюдал за поднимающейся парочкой со скучающим видом.

– Ремонт за твой счет, ушлепок, – поддел его Андрей, заводя Волкова-старшего в коридор и усаживая на пуф.

– Обязательно, – скривился Стас, оттесняя Андрея плечом и подходя ближе к брату, задрав ему голову, стал рассматривать бледное и побитое лицо со всех сторон. – Кто? – Один вопрос, и всем собравшимся показалось, что помещение стало превращаться в небольшую газокамеру, из которой откачивают кислород.

– У школы. Не местные. – Андрей продолжал изучать обстановку, впрочем, ее он уже и так знал досконально, причем не только внешне, но и план всего здания в целом.

– А вы там каким ветром оказались? – между делом уточнил Стас, оттягивая ворот куртки Ярослава вниз и заглядывая внутрь. Яр почувствовал, как по позвоночнику скатился ледяной пот.

– Работаю я там. Прикинь?

– Очень неудачный выбор профессии, – прекратив осмотр, повернулся к преподавателю, с тем же высокомерием глядя ему в глаза. – Вы бы работу поменяли. Не уверен, что оказываете положительное влияние на моего брата.

– А ты на него, значит, оказываешь именно положительное? – Яр поднял голову, но Андрей продолжал смотреть Стасу в глаза и игнорировать второго, будто он перестал существовать или стал невидимым. Младший усмехнулся. – И именно по причинам безграничной радости он по ночам один бродит?

– Я вас уверяю, больше нет причин для беспокойства. – Стас улыбнулся шире, от него повеяло холодом, и даже Андрей почувствовал себя неуютно. – Больше он не выйдет из дома, да, Ярик? – Ответом ему был опущенный взгляд. – Всего доброго, Андрей Валерьевич! – Распахнутая перед преподавателем дверь ничего, кроме как покинуть братьев, не оставила.

Стоило только закрыться за гостем двери, Стас устало выдохнул, растирая виски и щуря глаза.

– Тебя нельзя оставить ни на минуту, – присев на корточки, с тревогой осмотрел следы побоев еще раз и к ссадине, что наливалась цветом, прижал ледяные пальцы. Яр выдохнул почти со стоном, потянулся вперед, обняв брата, прижимая к груди, но даже этого оказалось недостаточно, чтобы в полной мере передать все, что сейчас творилось в его душе.

– Испугался? – Стас придерживался за его колени, чтобы не упасть, пока старший сжимал хватку сильнее. Отрицательное качание головой, на слова нет сил. – Ярослав, я не шутил, когда сказал этому хмырю...

– Он же тебе нравился, – усмехнулся Яр, вжимаясь носом в шею и вдыхая родной запах. Даже несмотря на свое лояльное отношение к учителю, Яр в душе радовался, что теперь для Стаса он перестал представлять интерес. Это стоило запомнить.

– Разонравился, – нервно шикнул Стас, завозившись в руках.

– Тогда, может, мне с Валей замутить, чтобы ты и его послал? – От предстоящей перспективы Яра перекосило. Перекосило его еще сильнее, когда на лестнице он увидел самого Валю. Затошнило, когда тот увидел их с братом обнимающимися, и даже если происходящее можно было назвать нормальным, ничего в их объятьях порочного видно не было, сам факт, что он участник творящегося, заставлял звереть, и даже титаническая дневная усталость отходила на второй план и появлялись силы. А самое жестокое, необъяснимое и непостижимое, что выбивало всю почву из-под ног, это то, что Валя, услышав сказанное, улыбнулся. Одними губами, едва заметно, всего на секунду, но улыбнулся. Яра передернуло.

– Только попробуй, – шепот Яру в самое ухо, и звук доходит с запозданием, Стас уже отстраняется, а удержать его не выходит, руки поднять не может, – и меня ты больше не увидишь.

Яр

– Вам помочь? – Валя спускается к нам, тянет руки, чтобы помочь подняться, но ожидаемо получает по ним, отпрянув в сторону.

– Я сам, – благодарит его Стас и за рукав тянет меня за собой, – ложись спать, я скоро приду.

Плетусь за ним со скоростью черепахи после инсульта, все окружающее кажется враждебным, отталкивает. Но Стас, словно не замечая, как пагубно с недавних пор на меня действует собственный дом, только ускоряется, пропуская первым в гостевую спальню.

Закрываю дверь на замок демонстративно, он недовольно хмурится, но молчит. Молчит, пока усаживает на кровать, раздевает до торса, осматривает тело, слишком бдительно, словно ищет не только синяки, и я вздохнуть боюсь, вдруг ему удастся что-то найти. От его холодных пальцев, вопреки всем законам, остается тепло, расслабляет.

Так же молча тащит аптечку, обрабатывает синяк, мажет мазью и только тогда поднимает глаза и смотрит в мои.

– Зачем ты ушел? – спрашивает, пока изучаю его лицо, каждую черточку, каждый миллиметр, и внутри все так знакомо начинает трепетать. – Ярослав?

– Я не буду терпеть его рядом с тобой, – срываюсь на кашель, Стас тянет мне стакан воды, поит из своих рук, придерживая за голову.

– Тебе придется.

– Нет, малыш, – прикусываю язык, Стас хмурится сильнее, смотрит подозрительно, Андреевы обращения въелись в память, – не придется. Я просто сверну ему шею.

– Тогда мне придется посадить тебя на цепь, – он не шутит, мы это уже проходили. – Ты же знаешь, чем это кончится.

– Плевать. Сади. Привязывай. Хоть убей, но эту суку я у себя в доме терпеть не буду!

– Хочешь, чтобы ушел я?

– Ты и так не со мной. Какая к хуям разница, где ты ночуешь? – Спасибо, что шумоизоляция здесь хорошая.

– Большая, “малыш”, – передразнивает меня, и из его уст это звучит еще более мерзко, – если я уйду – то уже не вернусь. Смирись, Ярик. Тебе придется это потерпеть.

– Так говоришь, будто это временно. – Сидит на коленях между моих ног, уставший, почти как я, не выспавшийся, а я и не замечал в нем этой усталости, от которой не может расправить плечи.

– Просто верь мне, – целует осторожно в кончик губ, боясь сделать больно, если заденет ссадину, – и будь рядом, – еще один поцелуй, с другой стороны, так же трепетно.

– Мне надо с тобой поговорить...

– Позже, – просит на удивление мягко, решаясь на полноценную ласку и забирая всю инициативу себе, пока у меня хватает дыхания терпеть его нежность, пока могу, вцепившись побелевшими пальцами, мять покрывало, держась за него.

Сколько мы так просидели – не берусь сказать, но губы горели от поцелуя, легкие жгло от нехватки кислорода, а руки тряслись от короткой ласки, заключавшейся в тесных объятьях, которые так и не смогли разжать. Дальше поцелуя не пошло, но и этого оказалось достаточно, чтобы понять, как оба соскучились, как эта близость была нужна нам обоим, и еще больнее осознание – все это потерять будет невыносимо и смерти подобно.

– Люблю тебя, – шепчу ему уже вырубаясь, так и не позволив ему вернуться в свою комнату, хотя он отчаянно порывался.

– Я знаю, – успокаивает меня, удобнее устраиваясь. – Мне жаль, что это так...

Автор

– Ты в порядке? – Ярослав, игнорируя полностью любое присутствие, не отрываясь от экрана смарта, продолжал листать плейлист, стоя возле двери плечо к плечу со Стасом, пока тот щебетал по телефону с кем-то из своих подруг.

– Он в порядке, – ответил за него Стас, забирая из его рук телефон и выдергивая наушники. Яр недовольно покосился в его сторону, но нарвавшись на ледяной уничтожающий взгляд, фыркнул и отвернулся к стене.

Все утро он был увлечен поисками Глеба. К парню накопилось много вопросов, только вот как ускользнуть от Стаса, желательно так, чтобы тот этого не заметил, было загадкой. На помощь пришел Андрей с прямым предложением, не терпящим пререкательств: “Пошли выйдем”. Особенно удивлен был Валя, все это утро строивший из себя курицу-наседку и порхающий вокруг Яра, отчего стал раздражать даже Стаса.

– Ну пошли, – дерзко бросил Волков-младший, передавая свой рюкзак в руки брату, но тот сразу передал его Вальке, а заодно и свой, и еще четкое наставление: “только попробуй пойти за мной – башку сверну”.

Время некстати поджимало, до начала урока десять минут, а значит, не позднее этого часа Андрей приведет Стаса обратно.

Хоровод вопросов закрутился так быстро, что большая их часть вылетела из головы, а когда все же удалось зажать в курилке Глеба и выпнуть оборзевших шестиклашек, и вовсе мозг поплыл.

– Рассказывай, – стал напирать с ходу Яр, закрывая собой выход, а заодно и лишая возможности избежать разговора.

– О твоей неслыханой наглости или о политике? – Глеб не уступал.

– Все рассказывай. Историю своего знакомства с Валентином, почему из-за тебя повесилась девчонка, как этот утырок связан со Стасом, зачем полез к брату в койку, если натурал, как со всем этим связан препод английского и что вообще здесь, блядь, происходит? – выдал Яр на одном дыхании, выглянул за дверь, убедившись, что никого нет, и стер тыльной стороной ладони со лба пот.

– Почему я должен помогать тебе? – Вся напускная ершистость исчезла, сейчас Яр видел перед собой сомневающегося, неуверенного в себе парня, который очень не хочет делиться информацией по личным причинам.

– А почему бы и нет? В конце концов, будет лучше для обоих, если конфликт удастся разрешить миром.

– Каким миром? – Глеб усмехнулся. – Из-за всей этой заварухи пострадали люди. Молчу про себя, я переживу, не так долго в школе осталось. Анька в земле. Любка в реанимации. И это еще не конец.

– Хочешь продолжения смертей?

– Я хочу, чтобы ты и твое семейство оставили меня в покое!

– Тогда выкладывай. У меня мало времени.

– Спроси лучше у своего брата, он осведомлен больше, с него все началось. И еще, – Глеб несколько раз сжал кулаки, словно борясь с собой, – лучше присматривай за ним, время неспокойное...