Текст книги "Черновики (СИ)"

Автор книги: Ores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Яр

“Ты залил видео с еблей Глеба в сеть?” – времени поговорить не находилось, а молчать больше я не могу.

“Тебе зачем?” – передает мне записку под партой, я реактивно пытаюсь сообразить, как весь тот кошмар, что засел в голове, записать на бумаге.

“Спрашиваю, значит, надо”, – отдаю обратно, ответа жду, но он приходит слишком быстро, и плохое предчувствие сдавливает глотку похлеще маньяка.

“А с учителем крутить роман тебе тоже надо было?” – я перевариваю прочитанное минут пять, за это время Стас не оборачивается ко мне, но по спине его напряженной вижу, что он вне себя от злости, хотя и продолжает переговариваться с Валькой, в свою очередь не сводящим с меня косого взгляда.

“С чего ты взял?” – возвращаю влажный от моих рук лист обратно.

“А разве нет?”

“А тебе не все равно?”

“Еще раз ответишь вопросом на вопрос и я выкину тебя в окно”.

“Разоришься на похоронах!”

“Ярослав, не беси меня! Тебе и так крепко достанется, я с тебя, сука, живого кожу сниму! У тебя царапины на спине, и я могу отличить их от женских!!!!!!!!” – смяв письмо в ком, швыряет мне его в рожу, и возле носа жечь начинает от удара.

“У нас ничего не было”, – вернув ему лист, жду ответа, но он писать не торопится. Ткнул его карандашом в плечо, и уже потом доходит, что когда мы в курилке сцепились с Глебом и он меня об стену шаркнул, я в Стасову футболку переодевался...

“О чем вы говорили?” – еще один лист.

“О тебе”, – врет, нутром чую – врет, и дело не в том, что Андрею я доверяю больше, чем ему, вовсе нет, Стас что-то задумал, и я пока не знаю что.

Звонок, как всегда, не вовремя. Стас прячет лист в карман рюкзака и выскакивает из кабинета первый, догоняю его уже возле лестницы, рявкнув на Валю, чтобы тот потерялся ненадолго, Стас шипит в ответ, чтобы я не смел повышать на него голос, мимо проходит Андрей, толкает меня плечом так, что на сто восемьдесят разворачивает, и вся эта пиздобратия бесит до трясучки.

– У меня еще один урок, – напоминает мне, когда заталкиваю его в салон и, взвизгнув шинами, срываюсь с парковки у школы. Дороги не разбираю, еду как запрограммированный, соблюдая все правила, пока не упираюсь в ворота парка, что заброшен уже много лет.

– Прогуляемся? – предлагаю, забирая ключи, чтобы Стас не заблокировал авто, и вытаскиваю его за руку на прохладный ветер.

– Не настроен, – упирается всем своим поганым характером, складывает руки на груди и смотрит на меня так, будто я у него последнюю корову на селе сожрал.

– Стас, – начинаю очень медленно, внутри все трясется и тошнит от той кучи эмоций, что напирает слой за слоем, – я прошу тебя, давай спокойно поговорим.

– Нет.

– Ты должен был родиться женщиной.

– А ты вообще не родиться, но это же не повод на меня орать.

– Я не ору.

– Орешь.

– НЕ ОРУ!

– Стась, – прикусываю язык, присаживаясь на край капота и долго смотрю в его печальные, но завораживающие глаза, – мы же не чужие с тобой, – на него это всегда действует как успокоительное и начинается перезагрузка, – давай просто поговорим, ладно? Ты объяснишь, что произошло у вас с Глебом, нормально, хотя бы только это, а потом я отвечу на любой твой вопрос, – обещаю, хотя сам хороню в себе любые воспоминания о той ночи с Андреем, Стас не простит.

– Это все из-за тебя. – Начинает накрапывать мелкий дождик, Стаса передергивает от холода, еще бы, в одной рубашке. Стаскиваю с себя пиджак и накидываю ему на плечи, подводя его чуть ближе.

На улице уныло и ветрено, сырая листва разбросана под ногами темным ковром, тонет в грязи и хлюпает под ногами. Небо плотно затянуто тучами, словно боится впустить хоть немного света в наш привычный мир. Мрачное настроение вторит непогоде.

– Из-за тебя практически все, что со мной происходит, Ярослав, и мне иногда кажется, не будь тебя, мне было бы легче.

– Но я есть, – криво усмехаюсь.

– А ты есть, – выдыхает с надрывом, словно после долгой задержки воздуха. – Глеб сам виноват. Ему не стоило доверять кому попало. В принципе, доверять нужно выборочно, а еще лучше – держать все в себе. – Он долго рассматривает мое лицо, затем мягко улыбается и с размаху бьет меня по щеке, закусив губы и с трудом удержав слезы в глазах. Уже почти не больно. Наверное, привыкаю к его такого рода проявлениям чувств.

– Почему ты закончил школу раньше? – задает вопрос сквозь зубы.

– Не хотел впустую тратить время.

– Ты закончил ее раньше потому, что я подвел тебя к этой мысли, чтобы не мозолил в школе глаза, чтобы не мелькал там и не привязывался не к тем людям. Я внушил тебе эту мысль, что было бы неплохо, если бы ты учился на курс старше в универе и защищал меня.

– Зачем? – возразить нечего, после его слов спадает плотная пелена, за которой я жил, и осознание, что почти все мои решения – это последствия его выводов, начинает давить на психику.

– Затем, что Глеб был не тем, кого я хотел видеть с тобой.

– Этого не может быть... – С губ срывается смешок, за ним второй, а потом резко смех прекращается.

– Ты понравился ему. Как парень. Уже давно.

– И ты решил подстраховаться?

– Я не видел в нем угрозы. Но его мания стала усиливаться, когда ты ушел из старших классов и он переключился на меня, но в связи с тем, что мы с тобой совершенно разные, ко мне он стал испытывать полностью противоположные чувства. Терпеть его загоны я был не намерен, уж прости, но жестокость я не люблю, поэтому мне нужен был компромат, чтобы обезопасить себя. В итоге все приняло иные обороты. Глеб вовремя пришел на вечеринку, было слишком много народу и в основном все не местные, нажрался под моим бдительным присмотром, а потом отрубился. Когда очнулся, я переоделся тобой, это было несложно, да и слишком хорошо я знаю твою манеру поведения, а он слишком сильно этого хотел, дальше дело техники.

– А снимал кто?.. – И тут меня осенило, тот ролик я помнил, как в бреду каждую черточку, и сам бы Стас камеру держать не смог. – Кто? – Вопроса он не ожидал, поэтому стушевался, но резкий нрав взял свое.

– Валя.

Дождь хлынул сильнее, я промок насквозь, но даже не чувствовал этого, только вода, стекающая с волос на лицо, мешала ясно видеть.

Какова вероятность того, что Валентин, помогая Стасу в столь щекотливом деле, не мог догадаться, что Стас, подменяя меня и зная, как я веду себя в постели, вел себя именно так, как я, в то время, как с ним он был самим собой? Каким долбоебом надо быть, чтобы не понять – ОН ВИДЕЛ МЕНЯ В ПОСТЕЛИ! И если копнуть дальше... то был там со мной...

– Видео залил ты? – на полузадушенных тонах, убирая ладонь, отворачиваясь, когда он хотел убрать с моего лба мокрые волосы.

– Нет. Мы говорили об этом, но я не знал, что Валя сделает это сам. У него был доступ к моему компу, я хотел только припугнуть. И мне жаль, что так вышло, в любом случае моей вины в смерти той девушки нет, я не в ответе за чужую неуравновешенную психику и уж тем более за Глебову ориентацию, на моем месте с ним мог быть кто угодно.

Постепенно на смену панике приходит холод, такой ледяной, что морозит изнутри все подряд, заключая сердце в осколок льда.

– Поехали, Яр, холодно, – просит меня, я от его пояса на брюках не в силах глаз оторвать, прицепился к блестящей бляхе и заставить себя ему в глаза смотреть не могу, как переклинило. – К тому же тебя еще ждет наказание, – тянет меня за руку и усаживает за руль, словно издеваясь, прекрасно зная, что хочу или нет, а вести придется. – Кстати, – включая посильнее печку, греет руки о потоки теплого воздуха, краем глаза читая сообщение, что с неприятным звуковым оповещением пришло секунду назад, – завтра ин-яз отменили. Говорят, с преподом что-то случилось...

====== Часть 9 ======

Если прислушаться как следует, можно услышать, как бешено бьется сердце, давясь кровью и сбиваясь с ритма под самым горлом.

Если прислушаться, можно посчитать капли соленого пота, что, стекая по вискам и сползая по скулам, срываются с подбородка, разбиваясь о кафель с тихим хлопком.

Если только захотеть услышать, как в сорванном дыхании вместо сиплых выдохов сквозь зубы все отчетливее различим рык.

Если только...

Трель звонка оповещает о входящем вызове. Стас отбрасывает ремень в сторону, вытирает влажные, вспотевшие от напряжения ладони о штаны и достает мобильный.

– Привет? Уже соскучился? – Под мерные переливы его голоса раздается глухой хлопок и звон железа. – Шум? – Осмотревшись по сторонам, наигранно пожимает плечами, подходя к закованному в наручники Ярославу, застывшему перед ним на коленях с руками за спиной. Неудобная поза не дает возможности подняться, усталость в мышцах и судорога, пронзившая ноги от самых пальцев до колен – тоже. – Тебе показалось. – Снова чужой, вызывающий отвращение голос на том конце провода шелестит невнятно в трубке. – Сегодня не могу. Никак. Прости, давай завтра? Я точно буду весь твой. – Снова звон железа, Стасов смех и вновь тишина.

Обошел по кругу, осмотрел со всех сторон заломанного брата более внимательно, особое внимание уделяя красной спине, что исчерчена полосами от ударов ремнем, и обреченно выдохнул.

– Тебя жизнь ничему не учит. – Прижавшись спиной к стене, сползает голой кожей по кафелю и, прикрыв глаза, молча закуривает. – Ничему, Ярослав. – Покачав головой, выпускает струю дыма вверх. – А ведь я тебя просил. Просил не лезть, не нарываться, просил не вмешиваться, куда не следует... Брось, – прыснув со смеху, тушит ополовиненный окурок и разгоняет руками дым, – не делай вид, что ты переживаешь за того препода.

Маленькая комната, общей площадью квадратов девять, когда-то была ванной, сейчас о ее прошлом напоминает сохранившийся в дальнем углу унитаз и небольшая раковина, все остальное пространство покрыто пыльно-черным кафелем, и даже потолок закрыт черными панелями.

– Мешает? – уже с тревогой, подползая на коленях ближе, расстегивая защелку на затылке и вытаскивая весь в слюне кляп изо рта. – Яр? – позвал мягче, лбом облокотившись о плечо брата. – Ты же знаешь, что я не умею по-другому. Мне проще сделать, чем объяснять сто раз, почему я поступил именно так.

– Знаю, – резко и с холодком в голосе ответил Яр, дергая руками и привлекая к ним внимание.

– Тогда почему злишься? – Порывшись в кармане и вытащив ключ вместе с платком, зажигалкой и двумя презервативами, Стас отстегнул кандалы от верхней несущей балки, Яр со стоном рухнул на колени, не удержав равновесие и едва не разбив лицо.

– Твое самоуправство меня достало, – растирая запястья и кривясь от терпимой, почти на грани дозволенного боли, Яр складывал в уме мозаику, только вот запчасти были от разных пазлов, и чтобы уложить рисунок, приходилось раниться об острые края. – Твой блядский характер, наглость, эта заносчивость и вечная привычка вести себя, как сука, считая, что людям это нравится. А им ни хуя не нравится! И ты им не нравишься, и если бы не твоя смазливая рожа, к тебе на пушечный выстрел никто бы не подошел!!!

– Тогда почему ты все еще здесь? Почему терпишь?

В маленькой комнате за закрытыми дверьми и с хорошей звукоизоляцией можно было кричать в полный голос, не боясь, что их услышат, но вместо крика – только шепот, тот, которым читают исповедь, потому что эмоции бушуют настолько сильные, что добавь звука – и все вокруг рванет.

– Потому что люблю. – В противовес собственным эмоциям, тому аду, что открылся разом, Яр оставался спокоен, и если и хотелось зареветь, то только от облегчения. – Но я устал.

– И? – Стас отстранился, усаживаясь на пятки и опуская руки на колени. – Что ты решил, братик?..

– Я решил, – запястья, и так измученные, теперь были растерты до красноты, нервы сдавали, причем все позиции, и трусливо отступали назад, – что с меня хватит. – Глубокий вдох и резкая боль в груди, как от удара, видя на губах младшего улыбку. – Мы расстаемся, Стась. Я больше так не могу.

– Останемся друзьями? – деловое предложение, не к месту игриво поднятая бровь и мягкость во взгляде, которую не удавалось принять и она причиняла боль. – Или насовсем?

– Мы братья, – последняя ниточка, которая не позволяет им разбежаться по разным полюсам одной планеты. – И с себя ответственности не снимаю.

– Хорошо. – Стас опустил глаза, разглядывая перед собой мусор, что вытащил из кармана. – Тебе не звонили родители?

Яр с трудом поднялся на ослабевших ногах и подал руку Стасу, но тот отказался, помотав головой, и завозился в кармане.

– Нет. И не удивляюсь. Мальдивы, Сейшелы? Что на этот раз?

– Не спрашивал. Но в этот раз они задерживаются. Ладно, я разберусь, иди.

– А ты? – Яр так старательно пытался найти во взгляде Стаса что-то родное, своё, то, за что он уцепился бы всем своим существом – и не находил этого.

– Я приберу тут. Иди...

Станислав

Плохо.

В глазах темнеет, ужасно давит на виски и лоб, словно мозг изнутри разбухает и череп буквально трещит и грозит вот-вот лопнуть от давления.

Очень плохо.

Подползаю на четвереньках к стене, ищу опору, шатает, как пьяного. В глазах чернота, хоть сто раз моргай.

Сидеть нет сил, внутри все ломит и не усидеть на месте. Скрючиваюсь на полу, собираю силы и сгибаюсь в три погибели.

Спину ломит. Джинсы слишком узкие бесят, давят на бедра и просто раздражают кричащим ярко-красным цветом.

Начинает тошнить.

В животе все скручивается, давит на ребра, дышать тяжело.

Солеными тропами эмоции находят выход, а чувство такое, что дурная кровь наружу пошла. Не помогают ни самоубеждение, ни логика, ни здравый смысл. Да иди оно все к черту! И заорать хочу в голос, со всей дури, позвать его обратно, и уверен, больше чем в себе уверен, он придет... но молчу.

Сцепив зубы, сжав плотно челюсти и кулаки. Даже никотин не полезет – терплю. Привыкаю. Потому что так надо. Потому что это единственный выход, чтобы разобраться во всем. Потому что Яр прав, ТАК – не могу уже даже я.

Ярослав

Сутки в бреду. В полубессознанке между сном и явью. Хорошо выходные, и Стас сидит дома, не высовываясь даже перекусить.

Прислушиваюсь к его шагам, обосновавшись в уже ставшей родной гостевой комнате, и слушаю. Слушаю свое дыхание, тиканье часов на стене, биение сердца (слишком частое) и ничего кроме себя не обнаруживаю. Такое чувство, как в наркоз погружаюсь – вроде все вижу, а вот чувствовать не выходит.

У Стаса орет Rammstein, хотя такого рода музыку он не переваривает. Пахнет “травой”, дымом, и, наверно, им самим, и с каждым часом, что отдаляемся от нашего общего прошлого, мне кажется, все меньше от него пахнет мной.

Ломает.

До боли, до основания. Еще хуже, когда слышу его телефонный разговор, пока прогуливается по коридору, сообщая Вале, что мы с ним расстались.

Сотни вопросов, один из них “ЗАЧЕМ?!”. Зачем ему, почему о нас, что вообще происходит и как с этим жить дальше?.. Но Стас молчит, кивает, когда видит в коридоре, спрашивает, не нужно ли мне что-то, и снова прячется у себя. В себе, наверно.

А мне плохо. Так плохо, что понимаю, один не справлюсь, не смогу, через себя не переступлю. Напрочь забыл позвонить предкам, хотя собирался, когда Стас просит мою карточку и тащится в банкомат на первом этаже, снимая с нее всю наличность и забирая себе. Забываю даже про Андрея, а когда вспоминаю, замирая на полушаге у окна, становится стыдно.

“Что с тобой произошло?” – пишу смс, на автомате ставлю на беззвучный, вспоминаю, что больше скрывать что-то нет смысла, начинаю смеяться, плакать – просто истерика секунд на пять, и снова благословенное забытье.

“А что со мной произошло?” – пишет два раза, первый с ошибками, будто он ногой набирал сообщение, причем не своей.

“Стас сказал, что-то случилось”.

“Волнуешься?” Долго всматриваюсь в буквы и никак не могу понять, что в них меня зацепило. Присев на край подоконника, рассматриваю ярко-рыжий ржавый закат, украсивший закрытый двор нашего дома.

“Больше да, чем нет”, “Мне нужна твоя помощь”.

“Когда?” Он не спрашивает, что случилось, не спрашивает, что именно требуется, он просто соглашается, и я теряюсь в своих ощущениях, потому что не встречал еще таких бескорыстных людей, хотя и у него есть своя выгода, у всех есть выгода, но сейчас так не хватает этой простой доброты.

“Сейчас”, “Скоро приедет Валя к Стасу, и я за себя не отвечаю”, “Андрей, Я ЗА СЕБЯ НЕ ОТВЕЧАЮ”, “Слышишь?”, “Андрей!”

“Да еду я, блядь, еду. Только у меня одно условие. Либо я захожу и веду себя как твой парень... это звучит отвратительно, но у вас, у подростков, считается круто, либо не еду вообще”.

У меня на осмысление и принятие решения уходит минут десять. Десять долгих минут, показавшихся мне вечностью. Обратного пути уже не будет, да? И пусть я знаю – Андрей это не всерьез, пусть ведет себя, как вздумается – его право, лучше так, чем остаться одному, не в жизни, нет, в своей голове... Как на это отреагирует Стас?... Как же меня это волнует, как ранит, невыносимо и отвратительно так себя мучить из-за любви к кому-то!

“Хорошо”. Отправляю сообщение и секундой позже слышу трель звонка и роняю телефон из рук.

“Тогда открывай”. Подхватываю его с пола, читаю уже на бегу, выскакивая в коридор.

К двери идет Стас с мечтательной улыбкой, в голубых свободных джинсах и белой открытой майке, в солнцезащитных очках, которые идут ему бесспорно, но вечером в помещении смотрятся нелепо, идет так уверенно, и вся его гримаса радости рассыпается, как старый высохший кирпич о новую бетонную кладку.

– Здрасти, – кивает заторможенно, шарит глазами за его спиной, медленно выдыхает и, сложив руки на груди, выдает на тон ниже: – Живой, что ли? И ничему-то тебя жизнь не учит.

– Так же, как и тебя, – кивает в ответ, зеркаля его позу, и подмигивает мне. – Малыш, я вхожу?

Тот момент, пока Стас снимал очки и медленно поворачивался ко мне, я не забуду никогда. Резко бросило в жар и тут же в холод, а все тело словно пронзил удар тока. Особенно когда я Андрею кивнул. Особенно когда тот толкнул Стаса, заходя в квартиру, скинул кроссовки (только сейчас обратил внимание, что он в обычных темно-синих джинсах и толстовке под горло, а не в костюме) и добродушно, хотя и неправдоподобно заявил: “Чувствую себя, как дома, не переживай”. Когда подошел ко мне, мазнув сухими и показавшимися слишком горячими губами по моим, подбадривающе подмигнул и, обхватив за шею, развернул, уводя в зал.

Я ЖИВОЙ ЕЩЕ, ЧТО ЛИ?!!

Атмосфера сгущается. Как в старом кинескопном телевизоре, когда выходит из строя лампа.

Свет никто так и не включил, только плазма освещает просторную комнату, где мы с братом разместились по парам. Я и он. И еще двое, которых тут быть не должно.

Чувствую себя неуютно. Андрей сидит рядом, забросив мне руку на плечо и прижавшись вплотную, смотрит в ящик и даже иногда смеется, хотя Стас включал ужасы, но ему весело, он делится подробностями о происходящем, что кровь так хлестать не может, что жертва, которая пять кварталов ехала на машине и тут ее догоняет маньяк пехом, тоже бред... А мы косимся со Стасом друг на друга, и я даже прижавшегося к его груди Валю не замечаю, только нас двоих в закрытом пространстве и одно на двоих сумасшествие.

– Тебе не кажется, что он для тебя старый? – спрашивает у меня, когда титры бегут по экрану. Рука Стаса лежит у Вали на груди, иногда пробегая по коже пальцами, отчего мальчишка вздрагивает и отворачивается, скрывая смущение.

– Опытный, – поправляю на автомате, Андрей, уткнувшись мне в висок, шепчет на ухо: “Давай им лица разобьем?”, я отрицательно качаю головой и не успеваю задушить усмешку, взгляд у Стаса блестит, как лезвие на солнце, и тут же смягчается.

– А как же педагогическая этика? – никак не заткнется, Валя отползает на миллиметр, но Стас нервно тянет его обратно, прикрываясь им, как щитом.

– А как же братская этика? – не уступает Андрей, у меня из рук падает пульт, и мы с Валей впервые за все время нашего знакомства перекидываемся одинаково шокированными взглядами.

– Трахать то, что не следовало, такая заманчивая перспектива, да, белобрысенький? – кивает Стасу, тот закусывает губу, ищет мой взгляд, но я упрямо не хочу с ним встречаться.

Вся моя жизнь, мать ее, тайная жизнь, которую я хранил и болел ею так долго, сейчас участвует в споре двух перевозбужденных самцов, и оба считают нормальным обсуждать, как два брата периодически трахаются!

– Хватит! – первый сдаюсь я, потом Валя дергает брата за рукав и зовет спать. – Задолбали, оба.

– А я? – не в тему встревает Валя, я не к месту перекрестился.

– Детки, идите-ка спать, – просит Андрей противным гнусавым голосом, меня же тормозит, крепче взяв за шею, и не дает подняться.

– А курс английского на ночь не прочитаешь, раз уж ты так удачно зашел? – Стас – язва.

– А на хую тебе бы не прокатиться? – Андрей – еще хуже.

– Не на твоем – это точно, у меня вкус получше, чем у брата.

Пока эти двое не перешли в нападение, легонько бью Андрея с локтя по торсу, тот хрипло выдыхает, упирается мне в плечо и замолкает. Стас решает, что победа за ним, и, поднявшись сам и помогая встать с пола Вале (это мы заняли почти весь диван, они ютились на полу), подхватывает его под зад и уносит к себе. Всю дорогу мечтаю, чтобы он упал и Валя размозжил череп о лестницу, но, увы, все обошлось.

– Иногда мне кажется, что ты не догулял в юности, – развернувшись и переведя дух от напряжения, которого хватило всем с лихвой, возвращаюсь к Андрею. Цепляю собачку замка на его свободной кофте и тяну ее вниз, к концу уже дергая и распахивая на нем одежду.

– Это что? – пальцем царапаю бинт, что перетянул весь торс, особенно ребра. Прижал пальцы к его шее – влажная и слишком горячая, как и сам Андрей, но вместо внятного ответа затаскивает меня к себе на колени, усаживая лицом к лицу.

– В юности я учился в кадетском училище, с отметками было паршиво, так что увольнительных не видел. И да, я не догулял. – Задирает на мне футболку, касается поясницы, меня против воли выгибает, и сцепляет пальцы замком. – Как ты? – почти шепотом, отчего мурашки пошли по спине, он, почувствовав, прошелся широкой ладонью вдоль позвоночника, приглаживая их и возвращаясь обратно.

– Честно? – кошусь в его потускневшие болезненные глаза с опаской. – Устал. Запутался. И просто паршиво. И самое смешное, что мне не стыдно в этом признаться. Скажи, я жал... – Тянется к моим губам, целует не взасос, скорее, прерывая поток слов, и падает обратно, шумно выдохнув ртом.

– Ты не жалкий, ты настоящий. К тому же гормоны.

– Думаешь, дело только в этом? – Хочу слезть, он понимает правильно, хотя и не отпускает, но давление уменьшает и убирает руки.

– Диван мне не засрите, – шипит Стас, а я даже не слышал его шагов.

Пока он забирает бутылку виски с собой, пока гремит стаканами и топчется, как слон, хотя обычно порхает бесшумно, с опаской смотрю в глаза Андрею и благодарен, что тот не стал больше усугублять, я и так перешел все границы. Стас никогда меня не видел с другими, да их и не было, и если у него есть хоть что-то ко мне, хотя бы чувство собственности – ему это неприятно, а я не хочу делать ему плохо, вот такая я тварь неразумная.

– Понаблюдай за ним, – шепчет губами, я оборачиваюсь через плечо и долго присматриваюсь.

Чем дольше смотрю, тем сильнее сжимаю локоть Андрея. Что-то не так. В поведении или повадках. Он стал раздражительный, нервный, гремит посудой, хотя обычно – сама грация. Но стоит наверху лестницы появиться Вале – меняется как по щелчку, улыбаясь ему открыто, как первому лучу солнца после долгой зимы, и эти перемены почти ежеминутные, осязаемые, и я пока не знаю, как на них реагировать.

– Что происходит? – Андрей молчит, прижав ладонь к моему бедру и показывает Стасу фак, я закатываю глаза и бью его по руке. – Что-то же происходит?

– Это ты мне скажи, брат-то твой, – возвращается ко мне, когда эти двое снова уходят.

Пожимаю плечами. Андрей усмехается и тянет меня опять к себе, теперь уже заставляя по-настоящему ответить на поцелуй, но сознанием я очень далеко, не здесь, не с ним, хотя мне бы и хотелось ответить ему взаимностью.

Порыв ветра, свист, Андрей наклоняется вбок и закрывает мне голову рукой. Подушка падает на пол, но удар был такой силы, что меня толкнуло к нему.

– Стас, хватит! – теперь начинаю звереть я. И так тошно, еще и он то ли масла в огонь подливает, то ли ревнует, не разобрать, но оба варианта заставляют задуматься и прогнать все свои переживания по сотому кругу.

– А вдруг он заразный?

– Не больше, чем ты! Лучше сам предохраняйся тщательнее.

– Ему не надо, – ржет Андрей, – он же гандон. – Подцепив подушку ногой, тянется, скривившись от боли в ребрах, и кидает ее обратно с такой дурью, что Стас едва не слетает с лестницы.

– Сука, – шипит на него и спускается на ступеньку.

– Только тронь, – поднимаюсь на ноги, закрывая Андрея собой, Стаса перекосило от злости.

– Да пошел ты, – одними губами, отступая взад себя к двери и захлопывая ее так, что даже евроремонт плачет штукатурными слезами.

– А ты не хочешь пойти? – спрашиваю у Андрея, пока тот неуклюже встает. – Время много.

– Я здесь ночую – это раз, с тобой – это два. Да, я опасаюсь за сохранность твоей тушки. И три – мне жить негде, у меня хату спалили.

– Ты же говорил, что снимал.

– Снимал. Еще с одной экспериментировать не буду.

– А ушибы? – киваю на его торс, взгляд сам цепляется за тонкую полоску паховых волос, соблазнительно тянущуюся к пупку.

– Выпрыгнул из окна.

– Куда?..

– В окно. Не боись, жив же. – Обняв меня за плечи, ведет к лестнице. – Мне надо побыть рядом. Для твоей же безопасности. И тебе это надо тоже.

– Если надо... – Зная, что он остается, чувствую облегчение.

– И еще добрый совет, – уже заводя меня в комнату, где теперь обитаю, и закрывая ее на замок, – есть у вас с братом нечто общее, что даст тебе преимущество перед ним?

– И что же?

– Выведи его из себя, – улыбается, как хищник, наступая на меня шаг за шагом, – если хочешь узнать настоящего.

– Это плохо кончится, – падаю назад на кровать, потеряв равновесие, и улыбку его встречаю дрожью. – Андрей?..

====== Часть 10 ======

– Напомни, зачем я должен вывести его из себя? – спрашиваю полушепотом в темноту.

– Я почти уснул, – ворчит Андрей под боком, лениво потягивается, убирая руку с моего живота (почему-то дышать сразу становится легче), и смачно зевает. – Думал, ты оставил эту идею.

– Зачем? – упрямо твержу свое. Стас не идет у меня из головы, не идет из сердца, мыслей, как будто он часть меня, хотя так оно и есть.

– Чтобы узнать его настоящего. В гневе труднее удержать маску, – разъясняет мне как маленькому. – Он не тот, кем кажется.

– Я бы заметил фальшь.

– Не всю. Ты замечаешь только то, что подходит под твои рамки “нормального”, а они у тебя очень узкие... прям, как задница.

– Тебе-то откуда знать, какая у меня задница? – Пробивает на улыбку.

– Догадываюсь. Не часто вижу тебя с кавалерами, а Стас на тебя не полезет.

– Это звучит отвратительно, причем ты все выворачиваешь в самой извращенной форме... хотя это и есть изврат. Прости, что втянул тебя в это.

– Я сам втянулся. Мог бы и глубже...

– Андрей! – прошу его через смех прекратить, он нагло ухмыляется и тянет ко мне руки, хватая за бедро.

– Молчу, молчу, – кивает пару раз, трет глаза и все же садится. Кажется усталым. На голом теле в темноте бинты видны еще четче, и знать, как ему больно, оказалось до дрожи неприятно. Я привязываюсь к нему.

– Как думаешь, они спят? – нарушаю тишину, садясь рядом и накидывая ему на плечи одеяло, самому жарко, хотя кондиционер работает, как положено.

– Спят.

– Я бы не спал, будь на его месте.

– Окажись ты рядом с тем, кого хочешь?.. Детка, ты сейчас именно этим и занимался. По крайней мере, изображать бревно в обмороке у тебя получилось славно.

– Когда вижу их, кажется, что вот-вот над ними запорхают голожопые купидоны, слишком гармонично смотрятся, – схватив подушку, утыкаюсь в нее рожей и ору, сжав пальцы так, что по локоть руки сводит судорогой. Андрей растрепывает мне отросшие волосы и прижимает к себе. Не помогает. Душа болит. И боль та невыносимая.

– Взгляни на них под другим углом.

– Предлагаешь установить видеонаблюдение? – бросаюсь в крайности.

– Эх, – Андрей падает обратно и тащит меня за собой, подушка скатывается на пол, но мне и так комфортно на его плече, под покровом одеяла. – Ты такой ребенок. Зачем устанавливать то, что и так установлено?

– В смысле? – скидываю тряпку обратно.

– В коромысле, бля, – корит себя препод и снова садится. – Есть у вас видеосвязь, по дому я три камеры насчитал. В этой комнате нет. Предков?

– Не уверен, – язык заплетается, – они давно тут не появляются, – в глазах зажгло от соли. – В смысле, блядь, видеонаблюдение?!

– Показать? – Я согласно киваю и почти сразу жалею об этом. В коридоре, в кухне и на лестнице – камеры. Андрей говорит они не рабочие, но если бы... если бы они снимали и кто-то мог видеть... воспоминания недавних дней, как мы со Стасом занимались любовью на лестнице...

– Я предлагаю успокоиться. Ты слишком восприимчивый. Стас не просто так взял крепкий алкоголь, скорее всего, Валентин давно спит, отрубившись.

– А Стас?

– А я почем знаю? Спроси у него.

“Спишь?” – отправляю на дурака, не уверен, что получу ответ, но сообщение приходит сразу.

“Сплю”.

“Тогда зачем отвечаешь? Спишь, значит, спи”.

“Тебя забыл спросить”.

“Ты знал, что у нас в доме есть камеры?” – в ожидании ответа не могу усидеть на месте, встаю и ухожу в ванную, врубаю горячую воду, прячась в клубах пара, сползаю спиной по двери. Телефон дрожит в пальцах, немного потряхивает.

“Знал. Они нерабочие. Я отключил”.

“Ты устанавливал?” – не удивлюсь, Стас вообще маниакально настроен, особенно всего, что касается меня, моих передвижений и связи с внешним миром. Будто хочет спрятать меня от всех. Но он всегда был против даже совместных фотографий.

“Нет”.

“Хочешь сказать, нас видели?” – бьюсь затылком о дверь, скорее всего, бужу Андрея, но мне плевать, волосы встают дыбом от предстоящей перспективы.

Ответа нет долго, и я уже почти поверил, что брат уснул.

“Видели”. И следом: “Можешь не волноваться я все уладил”.

“А может, хватит улаживать все за меня, и дай мне самому решать свои проблемы?!”

“Нет”. “Ты мой”.

Над его словами думаю долго. Так настойчиво, что голова начинает болеть, и все равно не укладывается в мыслях. Сумасшествие.

“Нас видели?” – переспрашиваю, надеясь, что он соврет или перевернет правду так, чтобы моя психика захотела ее принять. Фоном маячит мысль, что Валя с ним рядом, заглядывает в телефон, гаденько усмехается... только за это хочется свернуть ему шею.

“Это было давно.”

“Кто?” “Видел кто?” “Стась, пожалуйста, не молчи”.

“Родители”.

– Если ты сляжешь от инфаркта – это будет самая позорная смерть для семнадцатилетнего мальчишки. Что на этот раз? – Андрей, не разбираясь в ситуации, силком вытаскивает меня из ванны, куда я забрался в одежде.