Текст книги "Законы Беззакония (СИ)"

Автор книги: Оратор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Законы Беззакония

Глава 1

Северная Америка, Нью-Йорк, 1928 год.

Меня зовут Марио Импастато, и сейчас я влип по уши. Мой Austin 7, нагруженный ромом и виски, мчится на полной скорости по Пятой авеню, а за ним по пятам следуют две полицейские машины – Ford Model T. Лица стражей порядка пышут самоуверенностью, будто уже видят, как начальник департамента украшает их погоны новыми звёздочками. Хрен им, а не звёздочки! – подумал я, вытаскивая из салона Томми-ган. Перевёл флажок предохранителя вперёд, взвёл курок – и в воздухе раздался оглушительный хлопок пулемётной очереди, слившийся с резким звуком передёргивания затвора.

– Mario, tu che pazzo? – кричал мой обескураженный compar с водительского сиденья.

Но я его уже не слышал. Мой разум витал где-то вдали, а тело, не теряя ни секунды, усердно опустошало барабан на пятьдесят патронов. И надо сказать, не без успеха: машине, мчавшейся спереди, я прострелил передние колёса и лишил жизни двух её пассажирова, в то время как сам Форд, оставшись без управления влетел в телефонный столб. Однако отдача трижды едва не вышвырнула меня из Austin 7, и я, стиснув зубы, вцепился левой рукой в холодное железо двери. Только в миг передышки, когда выстрелы стихли, вторая машина, воспользовавшись мгновением затишья, врезалась в нас, вцепившись в салон. Мгновение – и 400-килограммовый железный конь с оглушительным грохотом взмыл в воздух.

Открыв тяжёлые, будто покрытые пеленой глаза, я увидел перед собой мёртвое тело. Сосредоточив затуманенный взор, я узнал Луку. Вилка руля вонзилась ему в голову, а сам он, бледный и неподвижный, походил на призрака—пощупав пульс я окончательно убедился мёртв... Но времени скорбеть о павшем друге не было – слева и справа нас уже окружили полицейские открывшие огонь на поражение.

– Черт, Лука, неужели мы с тобой так ничтожно сдохнем? Нет! Ни за что! – выкрикнул я, касаясь холодной щеки товарища и склоняясь над его бледным лицом. – Лука! Если ты меня слышишь, знай: мы уйдем достойно! Завтра о нас будут говорить все нью-йоркские газеты! – отчаянно прокричал я, выхватив из бардачка Colt 1911. Распахнув смятую, словно банку из-под сгущенки, дверь, я обрушил на врагов град пуль, а сам хриплым, изможденным голосом затянул, сбивчиво:

Над склоном горы Кобилек,

Недалеко от Баверки,

Рачительно рассыпает

Шрапнель свои фейерверки.

Новое небо Италии

Нынче невообразимо

Без флагов, наскоро сшитых

Из разноцветного дыма.

Один, второй, третий… И вот черт – магазин пуст. А четвертый коп с безумным взглядом уже мчится прямо на меня.

– Прощай, Лука, встретимся в аду, – пронеслось у меня в голове, прежде чем пуля разнесла её в кровавые ошметки.

Смерть. Гибель. Кончина. Вечное ничто. Как ни назови этот факт, он остаётся непреложной истиной: я мёртв. Безвозвратно покинул мир живых, мир, в котором за время своего существования познал всю горечь и тяготы бытия. Унижения, страдания, боль – глубину этих чувств я испытал на себе, ибо моя жизнь была отмечена лишь борьбой. Сначала за выживание, затем за мнимое уважение окружающих, и в конце – за материальные блага. Если подвести итог, всё, чем я занимался, – это дрался, стрелял, убивал. Зачем? Наверное, ради одной цели: стать кем-то. Но кем? Я никогда не смогу ответить. Мне просто не нравилось, как на меня, беспризорника, косились другие дети, как общество презирало меня, подростка с пятью классами образования, как люди указывали на меня пальцем и шептались за спиной. Поэтому я уродовал наглые лица сверстников, пресикал болтовню в свой адрес и ломал пальцы тем, кто осмеливался ими в меня тыкать, даже если это приводило к моему избиению. Мне было всё равно – я жаждал уважения. Впрочем, кем я был и чего хотел, уже не имеет значения. Ведь я мёртв.

Прощай, жестокий мир…

Распрощался я с жизнью, как вдруг ощутил, что оказался в незнакомом месте. Господи, неужели это рай? – вопрошал я, пока в голову не ударила тупая боль, а по телу не прошла конвульсия, поразившая его, будто током. Вряд ли рай выглядит подобным образом, – отвечал я сам себе. Сфокусировав зрение, заметил, что лежу в окровавленной ванне со вскрытыми венами, а в глаза мне светит странная штуковина в потолке, вроде лампочки, но не она. Свет был белым и интенсивным, поражая и без того слипшиеся глаза.

Вопросов, в отличие от ответов, было мало. Но! Был инстинкт, отточенный в прошлой жизни до идеала, – инстинкт выживания, и он буквально кричал мне, что, где бы я ни находился, нужно спасать свою шкуру. Поэтому я вынырнул из ванной, поставив одну ногу на белую плитку, устилавшую пол, потянул за собой вторую. Плитка обагрилась мелкими алыми пятнами, а моя и без того тяжёлая голова закружилась. Однако останавливаться было нельзя. Всё так же голый, осторожно перебирая ногами, я покинул уборную. Левая рука пульсировала и продолжала кровоточить, оставляя за собой кровавый след, тянувшийся уже по большей части квартиры. А я, меж тем, небрежно распахивая шкафчики, перебирал их содержимое в поисках аптечки. К счастью, долго рыскать не пришлось – она лежала уже в правом верхнем углу. Схватив её резким движением, я едва не выронил содержимое на пол, но, к счастью, обошлось. Открыв защёлку, я обнаружил необходимое. Подняв руку вверх, плотно прижал к ране салфетку, а затем, обматывая бинт по кругу, остановил кровь, не дав ей хлынуть наружу. И, обессиленный, всё ещё держа руку, протянутую к потолку, плюхнулся на диван. Моё мокрое тело оставило влажный след на обивке, а глаза, в которых то вспыхивал свет, то сгущалась тьма, начали блуждать по квартире. Она казалась странной, даже чуждой. Осматривая её, я замечал множество незнакомых предметов, но их загадочность была лишь иллюзией. Стоило сосредоточиться на чём-то конкретном, как через мгновение ко мне приходило осознание, что это. Однако была ещё одна проблема, даже существенней прошлой, моё тело тоже казалось незнакомым: длинные, худые конечности, гладкая кожа без намёка на растительность, мягкие ладони, лишённые мозолей, и костяшки, будто никогда не знавшие удара. Тут было три варианта: либо я переродился в чужом теле, и мне следовало извиниться перед буддистами, которых я не раз крыл благим матом; либо я сошёл с ума; либо… полицейские вкололи мне какую-то дрянь, и теперь я мучаюсь лютыми отходняками. Да уж! Ни один из вариантов не сулил ничего доброго, однако, если уж выбирать, то первый казался наименее губительным. Ведь окажись я в лапах копов – пиши пропало: столько их я положил, что и не счесть. Хотя… В целом с большинством у меня были довольно продуктивные отношения ведь они были готовы закрывать глаза на тёмные делишки за мендую монету, а точнее – за животворящий доллар. Пока в моей голове плохие думы сменялись ещё более мрачными, у двери послышался цокот каблуков, а за ним – скрип дверных петель. Подняв голову, я увидел в нескольких метрах от себя симпатичную женщину лет сорока: длинные волнистые волосы, юбка-карандаш, мягкие черты лица, излучавшие теплоту и любовь, несмотря на обеспокоенное выражение. Стоп! Что такое, в принципе, юбка-карандаш, и, что более важно, откуда мне известно, что это? Так, стоп, ещё раз! Что-то внутри кричит о том, что это моя биологическая мать. Стоп? Что!? Как настолько молодая женщина может быть моей матерью?

–Артём, что ты с собой сделал? – отчаянно вскричала женщина, её взгляд метнулся по комнате, зацепившись за кровавые пятна, разбросанные по всей квартире. В приступе паники она судорожно захлопнула дверь, задвинув верхний замок, и устремилась к дивану.

–Ничего, просто порезался, пока бутерброды резал. Нож ужасный, китайское качество, одним словом, —устало пробормотал я.

Не поверив мне, она резко сменила направление и, в порыве тревоги, бросилась в ванную. Увидев там лужицу крови, разразилась пронзительным визгом.

–Зачем? – выдохнула она, всё же добравшись до дивана. Тушь растеклась по её лицу, а в глазах пылал страх.

–Дураком был, – произнёс я, отмахнувшись рукой и с трудом поднимаясь с дивана. Я попытался обнять заплаканную женщину, но она с силой оттолкнула меня, заметив алый бинт на руке.

–Почему? Я все эти годы пашу как ломовая лошадь, чтобы обеспечить нам нормальную жизнь! Мы даже перебрались в хороший район, сняли приличную квартиру. А ты? А ты…

–Ну полно, матушка, – неожиданно для себя самого произнёс я.

–Не успокаивай меня! Тебе срочно нужно в больницу, я вызываю скорую! – её руки дрожали, когда она схватила телефон, голос звучал как натянутая струна, готовая оборваться.

–Не нужно скорой, лучше дай что-нибудь холодное приложить – произнёс я спокойно, стараясь унять её тревогу.

Увидев мой уверенный взгляд, она медленно отложила телефон, словно боясь нарушить хрупкую тишину, открыла морозильник и извлекла пачку пельменей. Поднеся её к моей руке, продержала её минут десять, её пальцы слегка дрожали, но в её глазах уже читалась тень облегчения. Немного успокоившись, моя биологическая мать наконец спросила:

–Слушай, Артём, может, хотя бы трусы наденешь? – её голос прозвучал с ноткой смущения, словно она только сейчас обратила внимание на моё оголённое достоинство.

–Не мешало бы, – отозвался я, осознав всю странность ситуации, и в углу губ мелькнула тень улыбки.

Я без труда прогнал смущённую мать в её комнату, а сам подошёл к стулу, на котором в беспорядке висели разбросанные вещи. Ну и растяпой был прошлый Артём! Сложив джинсы и футболку, я достал трусы и длинные зелёные шорты, поверх них накинув гавайскую рубашку цвета детской неожиданности. Впрочем, и вкус у него был не лучше – чётко сделал я вывод. А в голове начала всплывать целая прорва вещей, о которых я даже никогда не слышал, и незнакомых чувств, смешанных с воспоминаниями. Возникло ощущение, будто их в меня засовывают силой, однако боль постепенно утихла, и главенство над всеми воспоминаниями заняли те, которые привели "меня" сюда. В голове всплыли образы оскорблений и унижений со стороны одноклассников. Ужас, каким же этот Артём был тряпкой! Пацаны его ни во что не ставили: заставляли бегать на переменах за едой, били, когда вздумается, обсуждали за спиной. Девчонки оскорбляли и смотрели свысока. Учителя, явно осознавая всю ситуацию, не решались за него – ну, в смысле, за "меня" – заступиться. Ну ничего, наваляю завтра всем этим ублюдкам! Чётко решил я.

–Как ты? Спрашивала мать, беззвучно словно камикадзе покинув комнату, и успев нависнуть надо мной, рассевшемся на стуле. Я уже позвонила классному руководителю и оповестила что тебя завтра не будет. Произнесла она ласкова проведя ладонью по моей щеке.

–Не нужно было, я намерен завтра пойти в школу. С полной уверенностью, отозвался я.

–Но твоя рука? Уж было хотела она возразить.

–Madre, не волнуйся, я в порядке.

–Madre?

–Недавно увлёкся итальянским.

Вот чёрт языки на мгновенье в голове смешались. —Ладно, мам, схожу отдохну в свою комнату.

–Давай. Лишь успела она отозваться.

Едва услышав её одобрение, я тяжело зашагал к своей койке. Открыв дверь, и оказался в комнате, которую можно было описать одним словом – барахолка. Повсюду валялись разбросанные вещи: сломанный джойстик, слои пыли, коробки из-под пиццы, а особенно меня поразила сентиментальная предсмертная записка, лежавшая на столе. «Бред полнейший», – заключил я и, не раздумывая, разорвал её на десять частей, после чего выбросил. Готово! Оставалось лишь выкинуть коробки, отсортировать вещи и тщательно протереть всё тряпкой. Но это всё завтра, на свежую голову. Решив сесть за рабочий стол, я машинально включил странную белую штуковину, лежавшую на нём, – зачем, не знаю, просто надо. Сначала я колебался, но постепенно меня затянуло, и весь оставшийся вечер я провёл, погружаясь в информацию о мире, в котором оказался, благодаря этому странному устройству, именуемому компьютером. Оказалось, я нахожусь в городе Химки Московской области, а на дворе уже 14 сентября 2016 года. Люди с момента моей смерти успели развязать мировую войну, отправить человека в космос и создать множество высокотехнологичных устройств. О, и нас с Лукой всё же упомянули в газетной статье. Хоть что-то радует. Оторваться от компьютера было невероятно сложно, и лишь когда я начал откровенно клевать носом, усилием воли выключил эту приблуду и с грохотом завалился на кровать.

Проснувшись на следующее утро, я приступил к водным процедурам, не удивившись наличию душа в ванной. Ведь уже знал, что это такое, и, всё ещё окутанный паром, направился на кухню, чтобы что-нибудь закинуть в хлеборезку. Там с удивлением обнаружил тарелку с яичницей, терпеливо ожидавшую меня на столе – видимо, моя заботливая мать приготовила её перед уходом на работу. Раздумывать было некогда, и, мысленно поблагодарив её за доброту, я с удовольствием принялся за завтрак. Минута с хвостиком – и тарелка опустела. Неплохо. Хотя, будь это в мои голодные годы, я бы справился за пятнадцать секунд. Закончив трапезу, я приступил к облачению в уродскую школьную форму. Рукава бежевого пиджака безвкусно свисали ниже, чем нужно; синтетическая ткань сковывала движения, а пластмассовые пуговицы с глухим щелчком застёгивались, словно сопротивляясь. Платок, вшитый в нагрудный карман, выглядел безжизненным атрибутом, как и рубашка на два размера больше, которая сидела на мне, будто бегемот, обнимающий жирафа, придавая образу неуклюжесть. Подойдя к зеркалу, чтобы оценить свой вид, я ужаснулся ещё сильнее: не только костюм был ужасен, но и я сам – узкие плечи, горбатая спина, тусклый взгляд. На меня смотрел типичный cafone! Фу! От одной мысли становилось мерзко. Нужно купить хороший костюм и поработать над этим жалким телом. Однако сейчас у меня в кармане не было ни лиры, поэтому прежде чем рассуждать о том что мне следует приобрести сначала необходимо заработать денег.

Смирившись со своим ужасным внешним видом и текущим благосостоянием, я наконец отправился в школу. По пути мимо меня то и дело проносились знакомые лица, и, словно в обыденной суете, я машинально приветствовал их. Однако их ответная реакция была вялой: кто-то едва выдавливал «привет», а кто-то и вовсе игнорировал. Путь оказался недолгим – минут пятнадцать быстрым шагом, и передо мной предстала моя школа. Она выглядела не лучшим образом, но величественный флаг Российской империи, красиво развевающийся на ветру, перехватывал внимание, и печальное состояние облицовки здания уже не бросалось в глаза.

Преодолев будку охраны, за которой сидела угрюмая женщина лет пятидесяти, читающая пожелтевшую газету, я поднялся по лестнице на второй этаж, прошёл по длинному школьному коридору и остановился у родного пятьдесят четвёртого кабинета. Открыл дверь, и обнаружил на себе дюжину презрительных взглядов, демонстрировавших всю палитру неуважения. Особенно выделялись взгляды Алексея и Аркадия, рядом с которыми стоял Кирилл, безучастно прислонившийся к стене. Эти трое чаще других избивали меня ранее. Пф! Неужели эти идиоты смогли довести бывшего обладателя этого тела до суицида? Даже смешно представить. Ни один из них, за исключением Кирилла, не казался ни хорошим бойцом, ни даже человеком, умеющим бить. Впрочем, сегодня после уроков я преподам им крайне занимательный урок!

Так-с, где я там сижу? Вроде вторая парта третьего ряда. Подойдя к ней, я невольно усмехнулся. Вся парта была испещрена оскорблениями: «лох», «слабак», «неудачник», «мудак». Неужели этот Артём изо дня в день терпел подобную херню?! Я – Марио Импастато, чёрт побери, человек, на которого многие доны не осмеливались поднять взгляд, и меня оскорбляют дети? Я действительно это позволю? Вот чёрт! Не хотел же драк прямо в школе, ведь планировал красиво забить их на пустыре или макнуть лицом в унитаз, но больше терпеть нельзя.

–Кто это сделал? – громко спросил я, привлекая внимание всего класса и окидывая одноклассников оценивающим взглядом.

–Чё раскудахтался? Ты ведь и сам знаешь, что это я! – ответила девушка, сидящая за соседней партой, не отрывая глаз от смартфона. Из воспоминаний Артёма я смог выудить, что стерву передо мной зовут Даша, и она ведёт себя так потому, что встречается с «мегакрутым» хулиганом Алексеем.

–Ты? Даже отрицать не будешь? Ну и наглая, – упрекнул я её, насмешливо остановив взгляд на длинных нарощенных ногтях.

–Наглая? Лох, ты что, в себя поверил? – вспыхнула она, оторвав глаза от телефона.

–Лох? Родителям следовало чаще тебя пороть, дабы научить правильно разговаривать с мужчинами, – абсолютно искренне выдавил я, ведь в моё время за такое поведение ей бы точно досталось.

–Алёша! – выкрикнула девушка истерично, округлив глаза. И по её зову явился этот самый мудак. Средний рост, бритая голова, фингал под глазом, взгляд, выражающий лишь глупую агрессию – ничего пугающего в нём не было.

–Слушай, я чё-то не врубаюсь, ты в край оборзел или что? До моей девушки докопался, базар не фильтруешь, думаешь, я терпила? – начал он прямолинейно быковать, едва подойдя к нам, и положил руку на плечо Даши, в то время как девушка, закинув ногу на ногу, приняла вид «королевны».

–Так и думаю, чёртов pirla! – честно высказал я своё мнение.

–Кто? – удивился Алексей, искренне пытаясь выяснить, оскорбили ли его только что или нет. Признаюсь, наблюдать за этим было довольно уморительно, поэтому я даже выждал пару секунд, прежде чем решился помочь бедному Алёше и смачно харкнул ему в лицо, чтобы развеять все сомнения относительно только что сказанного.

А затем, для завершения всех дел, связанных с хулиганом, стремительно вскочил на ноги со стула и совершил резкий удар локтем в подбородок, заставив Алёшу упасть на задницу, как листву, сбитую осенним ветром. Свалившись, он застонал, как маленькая девочка, а в классе раздался удивлённый хохот, который, словно ненароком, пробежал по комнате.

–Алексей, я не желал доводить до столь печальной необходимости, но ты в очередной раз проявил ко мне неуважение, поэтому мне придётся проявить ответную агрессию. Произнёс я нарочито играя на публику которая уже прибывала в экстазе, хотя конечно я хотел этого, даже не так жаждал, надеюсь прошлый обладатель, этого тела тоже видит эту картину.

–Братан, не надо! – жалобно заскулил Алёша, прикрывая лицо руками и смотря на меня снизу вверх.

–Не надо? – вопрошал я, схватив циркуль и присев на корточки рядом с ним, чтобы уровнять наши взгляды. Однако он тут же отвел глаза.

–Братуха, ну были у нас тёрки, но давай без мокрухи! – отчаянно пытался спасти свою шкуру Алексей. Но мне было всё равно. Без секундного замешательства я воткнул заострённую часть циркуля в его колено. Хулиган заверещал, схватившись за рану, а его тёмно-синие джинсы быстро пропитались кровью.

–Сумасшедший! Ты даже не осознаёшь, что натворил! – произнёс лучший друг Алексея и, по совместительству, мой мучитель, Аркадий. Он наблюдал за происходящим с самого начала, но не смел вмешаться, видимо, до последнего надеясь, что его приятель "вырулит". Теперь же он приближался ко мне с тыла, крича и привлекая внимание. Идиот!

Решив не церемониться с этим глупым школьником, я ловким движением вырвал циркуль из колена Алёши, поднялся с корточек и, вырастая прямо перед Аркадием, с привычной решимостью вонзил орудие в живот второго гопника. В воздухе снова повис визг. Надоели! Как будто ножом их на запчасти режу. Ещё пуще прежнего рассвирепев, я не медля нанёс правый хук в висок согнувшемуся Аркадию. Он оказался отвратительным противником: медленным и слабым. Мой ненабитый кулак, принявший импульс атаки, тут же ответил болезненным зудом, но даже этого хватило, чтобы сбить наглеца с ног.

Пацан, оказавшись на полу, чуть ли не плакал, и всё из-за пары капель крови и хлипкого удара. Вот cafone! А строил из себя...

Справившись с двумя третьими мусора, я наконец-то обратил внимание на Кирилла, который стоял безучастно и зевал. Взглянув на него, я спросил: Не хочешь отомстить за друзей?

– Друзей?– переспросил высокий, коротко стриженный блондин, всё так же равнодушно оглядываясь вокруг. Затем, вместо ответа, он вернув вопрос: Расслабляет, верно?

– Расслабляет? – переспросил я, удивлённо расширяя глаза.

–Да, обычно это помогает выпустить пар,– ответил он наконец, удостоив меня взглядом своих холодных карих глаз.

–Ты избивал меня, чтобы выпустить пар? – пытался я понять его намерения. Но наш занимательный диалог был внезапно прерван учителем, который ворвался в кабинет с громкими криками. В ярости, он отправил двух хулиганов в медпункт, а меня, не дожидаясь объяснений, потащил к директору

– Константин Владимирович! – воскликнул мой классный руководитель Сергей Петрович, врываясь в кабинет директора, погружённого в мир тишины и педантичного разбора бумаг. – Прошу дисциплинарного взыскания для Артёма! – добавил он, усаживаясь напротив без приглашения.

– Дисциплинарного взыскания? В связи с чем? – спросил Константин Владимирович, отстранившись от документов и сняв очки, в упор глядя на нас обоих.

– Этот буйный психопат безжалостно избил двух одноклассников и не проявляет ни капли раскаяния – взгляните на его лицо!

– Серёга, а ты палку-то не перегибаешь? – прервал Константин, одёргивая пыл учителя.

– В смысле… – опешил тот.

– В прямом. Не постучал входя, сел без приглашения, а ещё психопатом ученика величаешь – это, знаешь ли, тоже повод для выговора, а может, и для отстранения.

– Но!

– Никаких "но". Прочь из кабинета, я сам решу, как поступить с Артёмом.

Сжав кулаки в порыве ярости, Сергей Петрович, наконец, поддался требованию и покинул помещение, однако на прощание метнул в меня взгляд, полный обиды и негодования. Ясно одно – моё присутствие ему явно не по нраву, а директор – здравый мужик.

– Извините, Константин Владимирович, могу ли я узнать, почему вы за меня заступились? – спросил я максимально вежливо, проявляя уважение, как только учитель скрылся за стенкой.

– Почему, спрашиваешь?

– Интересно.

– Интересно? Ну, раз интересно, то давай прогуляемся, педагог всегда должен поощрять любопытство ученика, – отозвался он и бодро встал из-за стола, излучая непоколебимую ауру, и, сделав пару шагов, поравнялся со мной. Его строгий облик, квадратный подбородок и жёсткая армейская выправка ясно говорили, что он не просто педагог. Однако мне всё же хотелось узнать, что он скажет, поэтому я безмолвно последовал за ним. Пройдя коридор и лестницу с будкой охранника, мы оказались у старого уличного туалета, чьи стены обрастали плесенью и, казалось, были готовы развалиться. Но Константин, несмотря на невыносимый смрад, зазвал меня внутрь, где на стене виднелся засохший сгусток крови, и, достав сигарету из пачки неизвестной мне марки, закурил.

– Видишь эту кровь? – спросил он, выдыхая дым наверх, будто предаваясь старым воспоминаниям.

– Да, – тихо ответил я.

– Именно в эту стену, четыре десятилетия назад, я вбил своего обидчика, того, кто осмелился оскорбить мою мать, – и бросил на меня взгляд, будто кричащий "я был таким же, как ты". Убедившись, что я его понимаю, он продолжил: – Нет ничего унизительного в том, чтобы не позволять всякому сброду попирать своё достоинство, – закончил Константин Владимирович, задымив сильнее прежнего, и облака дыма разлетелись во все стороны. Чёрт возьми, мне нравится этот мужик – думаю, живи он сто лет назад, отлично вписался бы в нашу Cosca.

– Верно, – согласился я.

– Слушай, Артём, я слышал о том что над тобой издевались, и понимаю что сегодня ты просто дал отпор хулиганом, скажу даже больше ты правильно поступил, но в нашей жизни есть не только справедливость, но и законы с уставами. Поэтому наказание ты всё равно понесёшь: будешь отстранён от школы на две недели.

– Ну, Константин Владимирович! – уже было хотел я возразить, вспоминая, что не всех успел наказать, как хотел.

– Что? – спросил он, выдохнув мне дым в лицо и встретив тяжёлым взглядом.

– Ничего, – отозвался я, решив отступить: всё-таки он был прав, за проступки нужно нести наказание.

Распрощавшись с ним, я неторопливо направился в класс, под звуки звонка, возвещавшего перемену. В классе меня уже ожидали одноклассники, чьи взгляды изменились с отчуждённого на благоговейный. Особенно это было заметно у группки девчонок, перешёптывавшихся между собой и посматривающих на меня. Однако мне было всё равно, поэтому я уселся за парту, ссыпая всё её содержимое в портфель. Правда, одна из них, Настя – высокая блондинка с каре, несмотря на мою неприветливость, всё же подошла ко мне, пытаясь завязать разговор.

– Привет, Артём! Знаешь, я думаю, что ты правильно поступил, Алёша давно пересёк все границы! А Аркадий и вовсе многим не давал жить, – произнесла она, кокетливо склонившись надо мной.

Смотря на неё через призму подросткового разума, в неё можно было бы даже влюбиться, хороша чертовка! Белоснежная фарфоровая кожа, приятные черты лица, мягкий тембр речи. Однако её поведение отталкивало. Я ведь чётко помню, как раньше она, казалось, вовсе не замечала меня, словно я был призраком в её мире. Очевидно, она из тех, кто всегда находится рядом с местным альфой, и стоит ему смениться, как она без раздумий переключается на новую цель.

– Слушай, я что-то не понимаю, ты смеялась надо мной за спиной, а теперь клеишься?

– Я не клеюсь! – оскорблённо произнесла она.

– Называй как хочешь, Настюша. Знаешь, больше всего в жизни я ценю качество, именуемое верностью, а женщины вроде тебя, лишённые его напрочь, меня не интересовали и не будут интересовать, – резко ответил я, избавляясь от раздражающей занозы, и под ещё более удивлённые взгляды схватил портфель и направился к выходу.