Текст книги "Четверо в каменном веке. Том 2 (СИ)"

Автор книги: Neiznaika

Соавторы: Дмитрий Селиванов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Что остальное?

– Сапегин, не тупи! Где остальные травы? Я тебе с запасом дала.

До мужчины начало что-то доходить.

– Так это... Заварил я их...

– Все?

– Ну, да...

– И Галё всё выпил?

– Ну, да...

– Там же щепотку надо на стакан. Щепотку! – Ольга потрясла перед его лицом сжатыми пальцами, показывая объём.

Потом вздохнула тяжко, отмахиваясь, как он неразумного.

– Как он вообще у тебя выпил? Его вывернуть должно было.

Теперь Михаилу стало ясно, почему паренька так колбасило.

– Ну, да. Тошнило. – Подтвердил он. – Но мы справились. И я подумал, что так и должно быть.

– Нет, не должно.

– Знаешь, ты тоже хороша! – На Михаила нашло внезапное раздражение. – Не могла подробно рассказать?

И тут же понял, что зря он так. Сейчас начнётся...

Но не началось. Ольге, вероятно, было лень спорить и скандалить. Она снова отмахнулась и молча вышла.

Мужчина откинулся на подушки и уставился в ночную темноту потолка.

«Эх, тяжела ты, жизнь врача!» – Зевнув, подумал он, и всё-таки уплыл в сон.

***

И начались очередные будни. Не трудовые – просто будни. Утром – печь, помои, вода, лошадь. Вечером – печь, помои, вода, лошадь. Протопить печь, вынести помои, натаскать воды. Воды приходилось таскать изрядно: вода для быта, вода в отопление. В отопление ведь ещё и прокипятить сначала надо, чтобы убрать кальциевые соли.

А лошадь... С лошадьми гуляли женщины. Совмещали полезное с полезным: выгуливание, кормёжка и свежий воздух. Неандерталку тоже припахали. Была надежда, что её чутьё поможет заранее обнаружить залётного хищника. С местными, было такое предположение, они вроде замирились. Машка дрыхнет в пещере, а с волками нейтралитет. Подкормили вот даже. Да и гуляли девушки по внутренней территории, куда за всё лето волки так и не зашли. Была надежда, что и не зайдут – слишком близко к медвежьей пещере.

Вот и бродили они втроём, учили языки друг друга. Михаил сделал жёнам соответствующую накачку. На глазах рождалась дикая смесь: всё о природе и некоторый быт – из языка неандертальцев, от русского оставалась только неизвестная аборигенам часть – названия веществ, технологичных изделий и прочее.

И ещё на совете племени решили переселить неандертальцев. Никто не подумал, но жильцы в бане – это очень неудобно. Да, Михаил не оставил женщин совсем без мойки. Та плёнка, что летом использовалась в душевой и часовне – домик для часов на Скале, была аккуратно снята и теперь лежала в подполье. Вот он и занялся сооружением индивидуального душа всего из трёх частей: поддона, рамы и шторки.

В основании мини-мойки – огромный пластиковый таз. Этот монстр метрового диаметра и полуметровой высоты (300 литров по пачпарту) использовался когда-то, чтобы настаивать раствор для полива. Садоводы-огородники в курсе: наливаешь ёмкость естественной водой – без всего этого хлора из водопровода, и херачишь всё, что под руку попадётся (навоз, крапиву, другую траву). Всё это бродит неделю на жаре, потом берёшь, разводишь и поливаешь. Только потом добавляешь воды в еёмкость, чтобы дальше бродило. Таз, конечно, пованивал, но основная грязь отмыта ещё осенью. Да и вонь специфическая – застоявшейся бражкой пахнет. Учуяв запах, Михаил снова вспомнил, что его НЗ потихоньку расходуется, а прибавляться – не прибавляется.

«Надо не забыть и к ягодному сезону соорудить-таки аппарат». – Мелькнуло в голове.

Вокруг таза сколочена деревянная рама высотой по плечи. По верху рамы – алюминиевое кольцо, в народе именуемое «халахуп». Вот на него и ложится плёнка – просто складывается пополам и перекидывается. Нижний край – внутри таза, чтобы не расплескать воду по комнате. Заходишь, закрываешь шторку, присаживаешься на табуреточку (или стоя). Всё, можно мыться. Только поливать тебя должен кто-то снаружи. Для чего и шторка сделана всего по плечи.

– В принципе, можно пользоваться. – Вынесли вердикт девушки, опробовав в тот же вечер. – Только надо перенести наверх.

Это да. Михаил исходил из того, что будут палькаться, брызгать водой. Вот и поставил сооружение в подвале. Но не продумал, что горячую воду придётся таскать сверху. Пришлось переносить в большую комнату. Да, места там уже немного. Но лучше он по лестнице будет носить уже остывшую после мытья воду, чем кипяток. Два раза чуть не навернулся, так теперь страшно.

И всё же, наличие возможности помыться – это не то же самое, что парилка. Душа и тело требовали баню. Как ни трись мочалкой, но при комнатной температуре не отмоешься. К тому же, девушки обязались показать аборигенке, что такое по-настоящему чистое тело. Они уже уговорили её отмыть всё тело с мылом, расчесали и уложили волосы.

В шевелюре действительно бегали насекомые. Как сверху, так и снизу. Так что провозились долго. Зато теперь девчушка не чесалась каждые пять секунд.

Теперь на очереди, как по секрету сообщили жёны – уничтожение лишней растительности. Неандерталка явно балдела от гладкой кожи человеческих женщин. Вот они и рассказали «по секрету», что нужна баня.

О, женщины! Как же вы умеете крутить мужиками, стоит вам что-то захотеть.

«Ладно, я», – рассуждал Михаил. – «Я чисто советского воспитания, где везде – от детсада, через школу, универ, и до самой старости, – везде женщины либо руководят, либо могут влиять на решения. Но как девчонка крутит пацаном! Захотела стать красивой – теперь парню остаётся только терпеть. По крайней мере, пока не выздоровеет».

Так как в большой комнате заселяться уже просто невозможно... Невозможно по меркам современного человека, а неандертальцам – вполне. Так как наверху места нет, то был осмотрен подвал с отоплением. Помещение квадратов на двенадцать наполовину занято лестницей, печью от водяного отопления и углом с углём. Минусуем ещё проходы между этими сооружениями – и на проживание меньше половины.

Но Йв сразу уцепилась. В пещерке между валунами получалось примерно столько же места. Температура ей тоже понравилась. Наверху в избе жара скакала иногда до тридцати, пока печь топится. При такой температуре неандертальцы чувствовали себя крайне некомфортно. А внизу никто температуру не гнал: топить батареи всё ещё невозможно, просто поддерживали 10-15 градусов, чтобы не замерзали трубы. Оказалось, что это для аборигенов самый кайф.

Неандерталка, определившись с приоритетами и заручившись поддержкой этих взбалмошных девиц, тут же развила бурную деятельность. Походив всего пару дней в чистом виде, она это заценила, и Галь переселялся в подвал уже помытый. Он, конечно, пытался избежать этой участи, но никакие крики и вопли не остановили экзекуторшу. Михаил с жёнами слушали концерт довольно долго, пока взмыленная – в прямом и переносном смысле – девушка не вылезла из люка и не попросила помочь с переносом.

Кое-как помытого пациента проволокли сквозь все препятствия и положили на кое-как сколоченный топчан. Да, с мытьём парню не повезло. Зато уже после обеда судьба оказалась дважды благосклонна к нему.

Но не будем забегать вперёд. Всё началось несколько ранее.

Глава 17. Шо? Опять?

Михаил проснулся от пристального взгляда. Материалисты могут как угодно долго и нужно рассуждать, что взгляд не имеет материального носителя, но факт – есть факт. Иногда можно почувствовать обращённый на тебя поток внимания. Ни с чем не спутаешь это свербящее ощущение в темечке.

Мужчина почувствовал тревогу и вынырнул из дремотного состояния. Обычно мозг остаётся в тумане даже после подъёма – пока встанешь, оденешься, умоешься... Но сейчас в голове ощущалась кристальная свежесть. Стараясь не выдать себя, он приоткрыл веки всего на миллиметр и осмотрелся сквозь муть слипшихся ресниц. К сожалению, Михаил лежал на боку, почти на животе, уткнувшись носом в подушку, и мог увидеть только саму эту подушку и кусок одеяла.

Пришлось навострить уши и ориентироваться на слух. Если он в постели, то весьма велика вероятность, что у себя дома. Итак... Скрип старых стен. Завывания ветра за окном. Это вдалеке. А рядом? Рядом дыхание двух крупных организмов: один спереди, другой сзади.

– Сапегин! – Послышалось из-за спины. – Харэ́ притворяться. Я же вижу, как у тебя уши шевелятся.

Фух! Можно спокойно выдохнуть. Если он слышит голос жены, а не рычание зверя, то всё в порядке. Кстати, если сзади Ольга, то спереди... Михаил открыл глаза и губы сами растянулись в ответ на нежную улыбку младшей жены.

– Доброе утро, – произнесла Иришка.

– Ага, и поздравляю. – Буркнула Ольга сзади.

– С чем? – Не понял мужчина.

Он попытался обернуться, но получилось не очень. Пришлось сесть.

– С Новым Годом, – всё так же ворчливо пояснила жена.

Михаил решил не портить себе настроение и не обращать внимание на тон. Но следовало разобраться.

– Подожди... Новый Год ведь прошёл.

– Я про Старый Новый Год. Сейчас как раз двенадцатое число.

Михаил помотал головой, пытаясь сообразить.

– Старый Новый Год – это результат сдвига календаря после революции. То есть разница между старым и новым стилем. А у нас здесь изначально... новый календарь...

Он замер – мысль, шустрая, как таракан, мелькнула и пропала. Ольга хотела что-то сказать, но Михаил помахал пальцем с хмурым видом, и женщина решила подождать. Наконец, его лицо озарила вспышка идеи. Он соскочил, вытащил блокнот и принялся его лихорадочно листать.

– Ага! Вот она, уточка!

Он потыкал в страницу с самодельным календарём.

– Какая утка? – Не поняла Ира.

Ольга отмахнулась:

– Не обращай внимания. Это шутка времён Перестройки.[*] Потом расскажу.

И уже мужу:

– Что ты там накопал?

Михаил стоял и хмыкал.

– Да вот... Хы... Ты права, Оль... Хы. Х-х-х-хы...

– Я всегда права! – Гордо ответила та. – А в чём именно?

– Если совместить старый календарь с местным летним солнцестоянием, то сегодня как раз 31 декабря.

– Всё-таки Старый Новый год?

– Да. «Но и это ещё не всё!», как говорят в рекламе. Мы провалились в марте, а здесь наступало лето. То есть, если брать прямую дату, без сдвига на день летнего солнцестояния, то мы имеем ещё один Новый Год. И он... Он... Ага, вот. Весной он будет. Ровно через 10 дней после весеннего равноденствия.

– Здорово!

Обе женщины откинулись на подушки и выдали хором:

– Люблю Новый Год!

Рассмеявшись такой синхронности, поинтересовались:

– А как его назовём?

– Да, как?

Михаил развёл руками:

– Ну, про ближайший понятно. Но весной... Тут моя фантазия бастует. А «Новый год по дате переноса» звучит, сами понимаете, не очень.

– Ну, и Бог с ним, с названием. – Отмахнулась Ольга. – Ещё куча времени. Успеем придумать. Кстати, о богах...

Она немного засмущалась, что смотрелось непривычно на её обычно целеустремлённом лице.

– Я тут вспомнила, как мы поцапались из-за 7-го ноября. Поэтому, Ир, ты очень религиозна?

– Да вроде нет. Всё-таки математик. А что?

– Мы постоянно будем оговариваться про бога, дьявола, чертей. Как-то это надо будет объяснять – местным, а потом и детям. Да и к христианским праздникам мы привыкли. Та же пасха, масленица. С Михаилом всё понятно, он...

– Я атеист, – перебил мужчина. – То есть, не совсем атеист. Но не религиозен. Даже антирелигиозен. То есть, вроде как есть боги или их нет – всё равно. Но церковь меня бесит.

– Примерно это я и хотела сказать, – согласилась Ольга. – И кстати, Ир. Среди математиков полно верующих. Королёв, говорят, верил в Бога.

Ира задумчиво потёрла переносицу.

– Я тоже не сказать, что атеистка. Но и к церкви у меня предвзятое отношение. Тётка моя сбрендила на этом деле. Подарила квартиру монастырю и сама туда ушла. А ты как? Не просто же так разговор завела?

Ольга пожала плечами.

– В том-то и дело, что зацепилась за фразу и пошло-поехало. Так что насчёт религиозных праздников?

Михаил с задумчивым видом сел на краю кровати.

– Что-то ты серьёзно так загрузила с утра. По мне, так всё это должно оставаться в прошлой жизни. Где тот Рим? Где Иешуа и Понтий Пилат? Здесь будут свои легенды. А может, уже есть. Сюжетам из сказок десятки тысяч лет, как выяснили лингвисты. Я понимаю, что ты крещёная и привыкла к некоторому образу жизни. Но может, договоримся?

Михаил на миг повернулся и вопросительно приподнял брови.

– Так же, как я ее не буду вспоминать про коммунистов, ты не будешь проводить религиозную агитацию... Подожди! Дай досказать.

Он выставил ладонь, останавливая Ольгу, уже открывшую рот, чтобы возразить.

– Не поймут местные наши религиозные заморочки. Это же надо земную историю и культуру знать. Да, наверно, не просто знать, а пожить на Земле. Поэтому и дети наши тоже не поймут. Я из-за этого предлагал названия месяцев похерить. Нафига нам старые легенды, не относящиеся к этому миру? И знаете что?

Обе жены помотали головами – попробуй узнай, что другому человеку взбрело на ум. Михаил продолжил:

– Христианские даты взяты ведь не с бухты-барахты. Это переименованные языческие праздники... И другие мероприятия. Так что можно с ними поступить так же, как первые христианские проповедники. Натянем наш религиозный календарь на местный...

Тут он буркнул себе под нос:

– А может, не только религиозные...

И снова вслух:

– А про бога и дьявола... В принципе, понятие вселенского добра и зла должно быть в любой религии. Изучим местный язык, тогда узнаем.

Он хлопнул по коленям и поднялся.

– Ну, что? Все согласны?

Обе кивнули. Чувствовалось, что Ольга не приняла полностью такие рассуждения, но решила согласиться.

– А вообще, повторюсь. Ты подняла сложный вопрос. Тут надо основательно обсуждать...

– Ладно, давайте потом. – Ольга решила замять. – Я же разговор завела по поводу Старого Нового Года к чему? К тому, что нам не дали закончить праздник...

– Именно! – Подхватила Ирина. – Мы же друг другу подарки так и не подарили. А потом стало не до этого.

– Ла-а-адно... – Протянул Михаил.

Его такой уход от тяжёлого и спорного вопроса только обрадовал. И он развил тему:

– Предлагаете сегодня это исправить?

– Ага!

– Только, Миш, тут такое дело. Хотелось бы помыться. А в бане, как сам понимаешь, гости.

Иногда для идеи не хватает какой-то мелочи. Что-то делаешь, как заведено. А потом – хоп! Идея! И уже такой – да как раньше не додумался?! Вот и сейчас у Михаила внезапно сложилась в уме конструкция миниатюрной мойки из большого таза и спортивного кольца. Которую он с успехом воплотил через несколько часов. Так что к вечеру все поплескались, отмыли накопившийся пот.

[*] Цензура на ругательства в конце 1980-х ещё работала. Вот и выкручивались.

«Прости (господи, ты, боже мой) утка!»

***

Праздник, по общему мнению, удался. Получился широким, как русская душа, и таким же сумбурным. Устраивать гулянку на троих, когда рядом ещё люди? Да если это не стоит дополнительных усилий? Что ж мы – не русские, что ли?

Усилия, конечно, приложить пришлось. И не маленькие. Сначала буквально на пальцах объяснить, что такое Новый Год. Кто это – Дед Мороз и Снегурочка. Языковая практика в полторы недели – это не МГИМО, но кое-что втолковать получилось.

Основное, конечно, что теперь дни станут длиннее, а значит, что зима уходит. Под это дело (обновление природы) подогнали концепцию мытья. И если дикарку получилось достаточно просто уговорить... Да, собственно, её и уговаривать не пришлось. У землян сложилось мнение, что Йв сама хочет приобщиться к культуре.

Дамы только жаловались, что без полноценной бани девушку под стандарты европейской моды не подогнать. Без распаривания не получится избавиться от зарослей на ногах, руках, лице. Короче, везде, где у современных женщин гладкая голая кожа, а у неандерталки приличная такая шерсть.

Михаил думал сначала, что инициаторами подобной экзекуции выступили его жёнушки – из вредности. Мол, мы мучаемся – и ты помучайся. Но нет. Ему рассказали, как застали Йв перед зеркалом, пытающейся выщипывать бакенбарды.

Михаил улыбнулся, вспоминая, как в первый раз хором объясняли аборигенке, что она видит себя, так же, как в воде. Интересно будет потом, когда выучат языки друг друга, расспросить, что же она бормотала по поводу всего этого. Со стороны всё это смотрелось, как шок фанатика, увидевшего дьявола. Непонятно, насколько она поняла, но девчушка до сих пор настороженно здоровается со своим отражением.

Инициативу наведения красоты поддержали, но придержали. А сегодня только помыли девчушку собачьим шампунем, пытаясь избавиться от вшей, расчесали и накрасили. От вшей – это, конечно, полумеры. Надо и аборигена вычистить. Но силой это сделать невозможно, а уговорить не получается – русский язык он понимает гораздо хуже своей подруги. Причём, на её уговоры парень тоже не реагирует.

***

Неясыть очнулся в очередной раз – захотелось попить. Привычно уже подтянулся и сел, привалившись к стене и вытянув ноги с привязанными деревяшками. Угли в странном закрытом очаге давали достаточно света, чтобы видеть обстановку: стены и свод из тонких сосновых стволов, высокий лежак из гладкого дерева, подставку над головой для всякой мелочи – тоже деревянную. Выход занавешен странной прозрачной кожей. Верба говорит, что у Великих Шаманов везде либо прозрачная кожа, либо прозрачный камень. Поэтому в жилье у них всегда светло.

Но что-то Вербы всё ещё нет. Ушла вечером и пока не вернулась. Придётся всё самому. Он протянул руку и нащупал наверху маленькую посудинку из странного, очень тонкого, но при этом крепкого камня. Верба сказала, что камень называется «челечон» и из него у Шамана Шаманов многие вещи сделаны: и ножи, и копья, и топоры, и посуда всех размеров, и... Да всего не перечесть. Вот и рядом стоит большая посудина с водой – тоже из челечонэ. Даже очаг – и тот...

Неясыть попил тёплой стоялой воды – Верба принесла вечером свежую, но та уже согрелась. Выпитая вода будто надавила и вытеснила старую, ту, что внутри – захотелось опорожниться. Это он уже знает – Великий Шаман дал ещё одну посудину из челечонэ для этого. Юноша, скрипя зубами от боли, повернулся полубоком. Потом, закончив, дотянулся до края лежака и вылил в другую посудину – большую, стоящую на полу. Её потом вынесет Верба. Странно так получается – переливаешь из одной посуды в другую, но иначе никак. Гадить в жилище нельзя – нельзя злить духов. Да и пачкать лежанку не хочется, а дойти до отхожего места невозможно. Он поморщился, вспоминая, как лежал без движения под камнями-мамонтами и гадил под себя. Больше повторения такого он не хочет.

Вербы всё ещё не было и юноша, облегчённо растянувшись, погрузился в воспоминания о первой встрече с Шаманом Шаманов. Он к тому моменту уже много дней лежал и ждал, когда сможет уйти к духам предков. Неясыть понимал, что со сломанными ногами не сможет прокормить ни себя, ни жену. Верба тоже не сможет охотиться. Летом она могла бы собирать ягоды, грибы и корешки. Тогда они оба не умерли бы с голода, пока заживают ноги. Но зимой можно только охотиться. Он, конечно, принёс тогда тушу козы. Но её хватило бы на два дня. Ещё руку дней или даже две можно протерпеть без еды. Но этого слишком мало. Да и потом он не сможет бегать за добычей так, как раньше. Старуха рассказывала, как у озёрных людей один охотник сломал ногу. Так он всю луну не мог подняться. Но даже когда смог ходить, продолжал сильно хромать. Осенью этот охотник понял, что ему придётся всю жизнь сидеть в стойбище и есть чужое мясо, как ребёнку. Но ребёнок вырастает и сам идёт добывать мясо. А он не сможет. Тогда хромой охотник ушёл за шкурой длиннозубой кошки. Один и без копья. Обратно он уже не вернулся – длиннозубая кошка добыла шкуру хромого охотника.

Неясыть хорошо помнил эту историю, поэтому сразу отправил Вербу к тому дыму, который заметил в тот день. Если повезёт, то её примут в род. И уйти ей надо было сразу, пока не кончилось мясо и есть силы. Она сначала спорила, но потом передумала и подчинилась.

Верба ушла, а Неясыть остался умирать. Вот только здоровый организм очень хотел жить. Пока юноша оставался в сознании, он не ел мясо и не жевал снег. Но от боли постоянно проваливался в полуобморочное состояние. Стоило отключиться, и духи насылали видения, как он ест вкусное жаренное мясо и пьёт свежую воду из родника. И тогда руки сами нащупывали куски мяса, оставленного Вербой, и загребали снег.

Неизвестно, сколько времени прошло. Но явно несколько дней – мясо, до которого он мог дотянуться, уже кончилось. Как и хворост для костра. Ноги продолжали болеть и Неясыть постоянно проваливался в забытьё. Очнувшись в очередной раз, он услышал, что кто-то разбирает завал из камней. Вскоре вход освободился и он услышал голос Вербы.

Она спросила что-то, но ответа не дождалась – сил у него от борьбы с болью не оставалось. Вскоре кто-то пролез в пещерку. Это действительно оказалась Верба. Она присела рядом и принялась гладить парня по голове, что-то рассказывая. Неясыть хотел возмутиться тому, что она вернулась, но силы снова покинули его и парень отрубился.

Снова очнулся он от приступа боли. Кто-то крутил перебитые ноги. Боль дала ему сил, чтобы открыть глаза. Пусть через туман недавнего забытья, но он увидел перед собой странного синего зверя с огромными чёрными глазами. После чего снова отрубился.

В очередной раз он очнулся на улице. Неясыть лежал на чём-то движущемся. Чувствовалось, как раскачивается лежанка под спиной. Вверху раскинулось голубое небо, простор которого изредка пересекали ветки деревьев. Где-то над головой слышался бег лошади. Совсем близко – на Неясыть постоянно попадал снег из под копыт. Из своего положения он, конечно, не мог видеть, кто именно бежит, но запах явно говорил, что это лошадь.

Наклонив голову, Неясыть увидел внизу у своих ног его милую Вербу, которая сидела рядом с тем синим зверем. Морозный ветер выдул туман бреда. Теперь Неясыть ясно увидел, что это не зверь, а человек в синей шкуре. Но большие чёрные глаза всё ещё смущали и внушали тревогу. Чтобы не видеть этот страшный взгляд, парень отвернулся.

С боку бежала пара молодых волков. Точнее, одного волка и одного зверя, очень похожего на волков, но странной чёрно-рыжей масти. Сначала Неясыть думал, что волки охотятся на них и на лошадь. Но тут же понял, что те просто играют. Они то забегали вперёд, то немного приотставали. Иногда радостно лаяли, почти как лисы. Странные волки. И человек странный. А эти его глаза... Они раз за разом притягивали взгляд. Неясыть сдался и перестал отводить глаза. Они росли, и росли, и росли. Вот он видит только эти чёрные глаза... И тут Неясыть снова уплыл в забытьё.

Вечером на привале, после того, как ему дали попить горячего бульона, Неясыть и Верба долго говорили. Она рассказала ему многое. Что там, куда он её послал, живут Шаманы Шаманов: Великий Шаман Мекхаель и его жёны: Ольыга и Ийинэ. Что Великий Шаман обещал вылечить Неясыть. А страшные чёрные глаза (она до сих пор их боится) нужны Мекхаелю, чтобы видеть духов не только ночью, но и днём, когда слепит Солнце.

Потом Неясыть и Вербу поселили в этом жилище. Его долго отмывали от того, что исторг его организм за эти дни, а потом снова привязали палки к ногам. Шаман Шаманов объяснил знаками, что палки не дадут ногам гнуться. Через месяц ноги должны зажить, тогда ему разрешат ходить.

Неясыть очнулся от воспоминаний и снова попил. Теперь ссать не хотелось. Но где же Верба? Что-то долго она сегодня. В другие дни она тоже дома не сидела, а постоянно была с жёнами Мекхаеля. Что-то делала, учила чужие слова. Она и его пыталась научить, но очень уж чужими оказались слова, неприятными для разговора. Хотя, Верба считала, что именно в этом сила Великих шаманов. Люди постоянно говорят правильные слова, поэтому теряют силу. А Великие Шаманы не размениваются на мелочь, они копят силы. Теперь Верба тоже копит силы. Но невозможно копить силу, когда говоришь языком настоящих людей. Поэтому Верба и сама учит язык Великих Шаманов, и заставляет Неясыть, чтобы он учил.

Но сегодня слишком уж долго её нет. В другие дни она приходила в вечерние сумерки, а сейчас уже темно – снег у выхода совсем перестал светиться. Неясыть снова откинулся на спину и расслабился. Но стоило задремать, как в обычные шумы вплелись голоса. Вскоре снег отразил огонь факелов. Отблески приближались. Пришлось снова сесть. Раз уж не получается встретить опасность стоя, то хотя бы сидеть при этом. Через несколько мгновений в жилище заскочила Верба. Она воткнула факел в снег у входа, чтобы не дымить внутри, и зажгла несколько световых палочек. Гладкие, из какого-то очень твёрдого, странно пахнущего жира, они светили очень ровно и очень долго.

– Готовься, муж мой. Сюда идёт Дух Зимы.

Рассказывая, она надела на него ту специальную тонкую одежду для дома, которую выдали шаманы. Неясыть постоянно её снимал – очень уж мешала с непривычки. А Верба каждый раз надевала, говоря, что в доме Великих Шаманов свои правила. Но сегодня она дала не ту одежду, которую Неясыть уже видел. Верба принесла особую яркую одежду – праздник ведь.

– Великий Шаман призвал Дух Зимы, чтобы тот уходил и пустил к нам Дух Лета. Готовься, надо задобрить его и его жён – духов снега.

– А чем задобрить? У нас ничего нет. Я давно не охотился. Нет ни красивых шкурок, ни перьев. Придётся отдать свой та́гынты́мын.

Неясыть нежно развернул свёрток из старой заячьей шкурки. В ней он хранил память о самых важных охотничьих трофеях: перья, когти, клыки, кусочки шкурок. Всё это на праздники вплеталось в волосы и подвязывалось к одежде. Немного подумав, он отложил три серых пера с широкими поперечными полосами:

– Знак Хранителя я не отдам!

Эти растрёпанные перья да облезлая шкурка зайца – то, что осталось от инициации во взрослую охотничью жизнь. Его первые трофеи.

– Не хочешь – не отдавай. Духу Зимы не нужны шкуры и перья. Это ведь дух. Шаманы Шаманов рассказали, что духам подношения нужны другие. Нужны красивые слова. Можно рассказать историю или спеть песню. Я уже спела песню выделки шкур и песню огня. А ты, наверно, спой песню охотников.

– У охотников много песен. Какую петь?

– Я не знаю мужских песен. Сам выбери. Я зову?

– Зови, – решился он.

Неясыть подумал, что для такого сильного духа, как Дух Зимы, нужна песня охотников на мамонтов. Он её слышал только один раз в детстве, но хорошо запомнил. Тогда охотники его рода добили большого длиннозубого и длинноносого зверя, который раненным лежал в степи. В тот раз даже стойбище разбили около такой большой добычи. Ели долго, пока мясо окончательно не протухло. Потом ушли.

– Ты не бойся. – Прошептала Верба. – Оказалось, что Дух Зимы страшный, но не злой.

Неясыть только фыркнул. А верба уже что-то громко сказала на языке шаманов. За входом послышался скрип шагов, кто-то страшно захохотал.

Первыми поднялись духи-женщины. До этого Неясыть не видел духов. Ведь только шаман может их видеть. Но ему сразу стало понятно, что это духи женского пола, и это духи снега: они носили белые одежды, которые блестели, как снежный наст под солнцем, а вокруг них кружились большие снежинки; лица их были полностью белыми, только губы и щёки оставались красными, как огонь, а глаза – чёрными, как сажа. Их надутые животы хранили ещё много снега, ведь до весны пока далеко. В руках они держали заснеженные еловые ветки.

Духи-женщины спросили что-то у Вербы, та кивнула, и они запели, повернувшись ко входу. Страшные тягучие и рокочущие слова слетали с ярко-алых губ и кто-то в ночи вторил им жутким смехом. Снаружи завопили и завизжали духи. Верба вся сжалась и задрожала от страха. Неясыть обнял жену и погладил плечи, успокаивая.

– Ты же сказала, что Дух Зимы не злой.

– Всё равно страшно, – пискнула та. – Дух Зимы не злой, но другие духи вон как страшно кричат!

Вот хохот и вопли духов приблизились. Из отверстия входа показался конец посоха. С него пыталась сорваться вьюга, но только бессильно вилась, то поднимаясь, то опадая. Потом показалась голова, а за ней и всё остальное. Синяя одежда блестела и переливалась всеми цветами, а на снежно-бледном лице выделялись яркие круги щёк и чернота глаз. Всё остальное закрывали густые седые брови и длинная белая борода.

***

Получилось шикарно, хоть и не так, как представляли изначально. Сценарий взяли стандартный для детских утренников. Много ли надо аборигенам? Показать им Деда Мороза. Пусть спляшут-споют для него и получат подарки. Только предварительно надо провести агитацию. Должны же неандертальцы узнать, кто такие Дед Мороз и Снегурочка. Первую правку в сценарий внесли женщины. Участвовать хотели обе. Поэтому число Снегурочек резко удвоилось.

Потом в ходе игры с Йв в испорченный телефон выяснилось, что в местном фольклоре присутствует некий Дух Зимы, которого шаманы как раз в это время удабривают всякими жертвами. Это наводило Михаила на мысли, что аборигены имеют вполне сформировавшееся мировоззрение не только о смене времён года, но и о днях летнего и зимнего солнцестояния.

Дед Мороз внезапно стал Духом Зимы. Но и это ещё не всё. При рассказе о внучках-снегурочках Йв задала закономерный вопрос: где родители снежных духов-женщин (по другому объяснить концепцию Снегурочки не получилось) и где жена Духа Зимы? Пришлось срочно переделывать внучек в жён. Так роли у девушек получались более одинаковые. А то сцепка жена-дочь, предложенная мужчиной, получалась несколько неравноправной.

Для костюмов снегурочек взяли простыни. Резать не стали, только немного подшили в виде балахонов с капюшонами и широкими рукавами. По всей площади нашили крохотные обрезки дождика и пластиковые снежинки. Снежинки тоже остались с советских времён, как почти все новогодние игрушки в доме. Чтобы актёров нельзя было узнать, лица раскрасили зубным порошком, замешанном на жире. Нарисовали ярко-алые губы и приложили свеклу к щёкам. Глаза жирно подвели чёрной тушью, взяв за образец макияж египетских жрецов – у них получались шикарные раскосые глаза.

Деду Морозу, то есть – Духу Зимы, наложили такой же грим, добавив только густые седые брови и длинную бороду. Брови сделали из ваты и наклеили поверх родных – клей ещё оставался после изготовления подзорной трубы. А борода завалялась среди других аксессуаров в виде дужек со светящимися рожками и снежинками на пружинках. Пока Ольга с Ириной переделывали простыни в балахоны, Михаил подготовил шикарный посох. Палка была богато увешана лохматой ёлочной мишурой и дождиком. Всё это ему пришлось долго и нудно подвязывать нитками – наклеивать жалко, потом не отдерёшь. Вместо стандартной шубы взяли длинный болоньевый плащ проводника. На него тоже нашили кусочки дождя и снежинки.

Наконец, всё к представлению было готово. Хотели позвать Йв, но тут Михаилу пришло в голову то, что неандерталка так и не знает, как же надо праздновать.

– Собрались, деловые такие. – Проворчал Дух Зимы. – А кто покажет аборигенам, что надо делать? Вряд ли девочка поняла, как всё должно происходить.