Текст книги "Спортивная.Выход на правую сторону (СИ)"

Автор книги: Motoharu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Да фигню всякую. Хвалили Сбер и агитировали вступить в партию почитателей. Я отказался.

– Значит, я ничего не потерял, – Лаврив оттолкнулся от косяка и бесшумно прошёл к кровати, стал разбирать. Аккуратно складывал покрывало, потом так же аккуратно забрался под одеяло, помял подушку. – Ты не шуми, когда вернёшься. Я когда болею, плохо сплю.

– Может, тебе чего-нибудь принести? Сок апельсиновый, хочешь? Витамин С. Таблетки какие-нибудь... – Костя стоял посреди комнаты, размахивал руками и ни черта не знал, чего хочет добиться от Лаврива. Нужно было просто свалить к Оле и потрахаться с ней всю ночь напролёт, и так и эдак. Говорят, что она по-всякому умеет.

– Нет, спасибо. Я выпил парацетамол и анальгин. Больше не буду.

– Нафига ты вообще поехал? Болеешь же. Вызвал бы врача, посидел дома. Вдруг воспаление лёгких будет…

Лаврив приподнялся на кровати, подложил под спину подушку. Он смотрел на Костю, не моргая. Изучал как занятную букашку. Или чего он так смотрел внимательно?

– Заботишься обо мне? – в своей привычной вампирской манере усмехнулся Тутти-Фрутти.

Удар ниже пояса. Костя замер на миг, прекратил размахивать руками и, громко хмыкнув, вернулся к распахнутому чемодану. Порылся там, достал любимый серый джемпер, помял его в руках и засунул обратно. На скулах ходили желваки, и слюна во рту стала вязкая и противная, хотелось сплюнуть её в чемодан. Пидарас никогда не перестанет быть пидарасом, даже если будет подыхать от воспаления лёгких. Всё равно будет злорадствовать, сучка кудрявая.

– Похуй, – прошептал Костя, представляя самые развратные сцены из порнухи. С чёрными резиновыми членами и цепями с наручниками. Именно это он и будет делать с Олей сегодняшней ночью. И будет счастлив, будет офигительно счастлив и удовлетворён. Настоящий самец!

Как Лаврив оказался рядом, Костя не услышал. Внутри всё клокотало от праведного гнева, и в ушах стоял гул. А потом Тутти-Фрутти коснулся его головы. Лёгко, почти неощутимо.

Костя отреагировал мгновенно. Схватил за тощее костлявое запястье и не позволил выскользнуть. Дёрнул на себя, стащил Лаврива с кровати и прижал к себе, заломив руки за спину. Заглянул в глаза. Лаврив не сопротивлялся, только дыхание его сбилось – стало жаркое и частое. Обжигающее.

– Зачем… ты? – выдохнул Костя навстречу и понял, что это ****ец. Необратимый и безвариантный ****ец. Лаврив медленно опустил тёмные, длинные девчоночьи ресницы и приоткрыл губы. Это было больше, чем достаточно. Это был самый лучший ответ, самый правильный.

И Костя подумала, что Оля с её опытом и бесконечными ногами – ничто. Всё, что было раньше – это ничто. Первый раз хотелось так, что к чёрту всё и всех, и себя тоже к чёрту. Отпустить, позволить волне подхватить и нести, кружить и смывать все прошлые разы, все сказанные кому-то слова. Поцелуи, ласки, обещания – репетиция, пыльные разводы на прозрачной гладкости кристально чистого желания.

Костя запрокинул голову Лаврива, сжал подбородок, чтобы не выскользнул, чтобы не передумал.

– Пожалеешь потом, – прошептал Тутти-Фрутти и попытался улыбнуться, но Костя быстро переместил руку на его шею, слегка сжал, показывая, кто хозяин положения.

– Уже жалею, – усмехнулся он и лизнул шершавую солоноватую щёку. Скользнул кончиком носа по влажному виску, принюхиваясь к тёплому уютному запаху распаренной кожи.

– Я привык забывать… а ты нет. Не надо…

– Научусь.

Лаврив был огненным как печка, расслабленным и, несмотря на мальчишескую худобу – мягким, податливым и округлым. Это Костя быстро определил, задирая майку и трогая спину и живот, грудь и шею. Хотелось целовать всё, что потрогал, наставить засосов, искусать и приласкать потом. Лаврив действительно был гладким везде… Он держался одной рукой за Костино плечо, мял ткань рубашки и дышал громко и поверхностно. Больше ничего не говорил и не останавливал. Второй рукой бесцельно гладил Костю по голове и, словно большого кота, почёсывал за ухом. И это было безумно приятно, это было даже приятнее поцелуев, болезненно сладких, с привкусом лекарств и шоколадных конфет. И Костя уплыл, опьянел от вседозволенности и того давно забытого чувства сопричастности. Лавриву тоже нравилось, что делает Костя.

Секс был простым до предела, да по сути ничего серьёзного и не было. Просто… пара-тройка рваных и неуклюжих движений, как у малолеток, только-только начинающих познавать радости половой жизни и ничего не смыслящих в растягивании удовольствия. И восторг тот же – пряный, острый, как лезвие хирурга и всеобъемлющий, безо всяких «но»… И ощущение полёта после, когда хочется просто сидеть, обнявшись, несколько часов, потому что устал, потому что немного стыдно посмотреть в глаза, потому что страшно, что сделал что-то неправильно, потому что… не хочется, чтобы контакт прервался, и каждый оказался тем, кем он есть – отдельно.

19.

Сидеть на полу, рядом с распотрошённым чемоданом было здорово. Было здорово ни о чём не думать и только прихватывать губами влажные локоны, слабо пахнущие цветочным шампунем и едва уловимым запахом тёплого тела. Это было словно под наркотой, словно во сне, и потому не могло длиться бесконечно. Отходняк приближался быстро, и неотвратимо нависал над ними дамокловым мечом. Лаврив завозился первым, сказал, что у него затекла нога и ему нужно в ванную. Костя отстранился, выпустив изо рта мягкий локон, и наконец посмотрел на Тутти-Фрутти. Тот слегка улыбался, как пьяный или очень-очень заболевший. Он явно не понимал, где находится и с кем. Может быть, он вообще подумал, что был со своим усатым Андрюшей. Или он всё прекрасно понимал, просто придуривался… Он может. Костя встал на ноги, застегнул штаны и сел на кровать, провёл руками по лицу. Руки пахли Лавривым, ядом, тем самым душным запахом сжавшихся тисков. От него Костя бежал больше двадцати лет, к нему и пришёл, приполз на коленях, как к живительному источнику, в нём и утонул, захлебнулся. И что теперь делать, было не понятно настолько, что даже и думать было страшно. Он теперь весь от макушки до пяток погряз в Лавриве, в его желаниях, в его запахе, вкусе… в том, что они делали здесь десять минут назад, в этой самой комнате.

Лаврив молча поднялся с пола и ушёл в ванную. За то, что он не лез к Косте, тот был ему крайне благодарен. Пусть лучше так, без слов, без лишних эмоций. Просто спокойно посидеть одному и всё обдумать.

Костя на автопилоте снял рубашку, натянул свою любимый серый джемпер. Теперь он был не уверен, в том, что ему нравится этот джемпер. Такая мелочь… Костя был на сто процентов уверен, что если сейчас ему скажут – «твоя квартира, товарищ, сгорела дотла, и тебя попёрли с работы и из страны вообще», ему было бы всё равно. Да хоть потоп, хоть война. Всё это мелочи… «неприятность эту мы переживём». С Лавривым было слишком хорошо. С пидарасом Лавривым было охренительно хорошо. Никогда прежде не было так, ни с кем не будет. В этом Костя был уверен. Потому что никого и никогда он не боялся настолько же сильно, насколько хотел.

Костя запер дверь номера и спустился вниз, где столетия назад договорился встретиться с Ольгой или с её ногами, задницей и грудью. Человека нет. Подумаешь, фигня какая, главное, ноги и жопа!

– Я считаю, что мужчина к тридцати годам должен определиться, а до этого времени может гулять. Кошачья натура должна развернуться во всю ширь.

Оля несла полнейшую ахинею, смеялась своим же шуткам и Костиным коротким репликам, словно гостья из психбольницы. Конечно, она была умнее Людки, и вела себя как полная идиотка, чтобы казаться лёгкой и ненавязчивой, но на самом деле таковой не являлась. Чем и разнилась с искренне недалёкой и абсолютно прямолинейной Людкой. Оля была девушкой-ловушкой. И Костя ещё месяц назад с удовольствием бы попался. Но теперь он испортился. И подыгрывать не хотел. Сидел и просто слушал Олину болтовню, пил виски, чтобы не думать о том, что будет завтра, послезавтра и после-после-послезавтра, и каждый день. Лаврив теперь был не только рядом, он был внутри. Он был во сне, в фантазиях, в воспоминаниях. По всем параметрам это была любовь, та любовь, о которой пишут стихи и песни. Но любви не было. Костя знал наверняка. Желания быть до гроба вместе не было, разделить жизнь на двоих казалось абсурдом.

Костя посмотрел на Олю, улыбающуюся ему доверчиво и белоснежно, и представил, как бы она отреагировала, скажи он, что только что трахнул парня. И ещё хочет. Очень-очень хочет, но боится привыкнуть, поэтому сидит тут и слушает всякую ***ню.

– Я пойду. Голова вообще чугунная. Мой коллега приехал больной, наверное, я тоже заразился.

Оля разочарованно поморщилась, но тут же собралась и пожелала Косте не заболеть, и посоветовала кучу всяких средств от простуды. Наконец-то она перестала быть идиоткой и показалась вполне милой, сочувствующей девушкой. Вышла бы замуж, и цены бы ей не было. И ногам её было бы регулярное применение.

Лаврив спал, уже привычно завернувшись в одеяло. Костя несколько секунд посмотрел на него, не решаясь войти в номер. Словно, если он сделает шаг навстречу, всё повторится вновь, и Костя не сможет остановиться.

Ничего не изменилось вокруг. Всё тот же раскрытый чемодан, всё тот же спящий Лаврив, задвинутые шторы и тикающие на стене часы.

Костя устало опустился на кровать, как был, в одежде, закрыл глаза. Ему казалось, что он умер, что его больше не было. И это было хорошо, это было так же хорошо, как обнимать Лаврива.

А потом Костя открыл глаза. Было уже утро.

Тутти-Фрутти в номере не было. Кровать его была заправлена, и сумка с ноутбуком, лежащая на кресле, исчезла. Значит, уже выздоровел и куда-то смылся работать. Ну и чёрт с ним. Всё равно на семинаре встретятся. Обсуждать с Лавривым вчерашнее ужасно не хотелось, но Костя знал, что разговора не избежать. За ночь никаких умных мыслей в голову не пришло. А утром всё казалось нереальным и наполовину придуманным. Особенно все эти розовые сопли и восторги по поводу секса. Ну да, бывает. Чем же плох секс-то? Никто ж и не спорит, что это здорово – вот так неожиданно потрахаться. Не замуж же Лаврива теперь звать после этого? Да ему-то самому Костя нафиг не нужен. Ему ж нравятся мужчины постарше, чтоб с женой и детьми обязательно…

Костя вышел из ванной и копался в чемодане, выбирая одежду на семинар, когда дверь номера открылась, и в комнату вошёл Лаврив. Костя мельком глянул на него, и вернулся к чемодану.

– Привет, – буркнул он своим трусам и почувствовал, как волоски на руках встали дыбом. Лаврив как всегда был одет в бабские яркие шмотки, которые были сдержанно сексуальными и подчёркивали все его достоинства. Чертовы шмотки! Их хотелось снимать медленно, растягивая удовольствие, или срывать быстро, подгоняя и нагнетая желание. А потом… потом трахаться так, чтобы кровать скрипела и от криков Лаврива срывало бы крышу.

– Ну привет, – усмехнулся чему-то там Лаврив и бесшумно прошмыгнул мимо Кости, поставил ноутбук обратно на кресло. Расстегнул сумку, прошуршав молнией. – Ольга Кораблёва передавала тебе привет.

Костя наконец выбрал одежду и посмотрел на Лаврива, с трудом припоминая, кто такая Ольга Кораблёва и с какого она передаёт ему привет. Вот вкус Лавривских кудряшек – это то, что Костя знал. То, чего он желал ощутить вновь прямо сейчас… А Ольга Кораблёва – это лишняя информация, которая может пойти лесом.

– И ей тоже привет, – пожал Костя плечами и поднялся с кровати. Опять посмотрел на Лаврива, остро ощущая разницу в росте и весе. Это было удобно. Лаврив же как девчонка, одет как девчонка, пахнет как девчонка, возбуждает так же. И в то же время он циничный, жёсткий и бескомпромиссный. Самодостаточный мальчик.

– Вот смотрю я на тебя, Константин Сергеевич, и радуюсь, – укусил улыбкой Лаврив, подходя ближе к Косте. Он помнил о том, что было вчера. И никакого усатого мужика не представлял. Трахался с Костей и только с ним. Хотел вчера, а сегодня нет. Ни капли не хотел сегодня.

– Чему же ты так радуешься? – исподлобья посмотрел на него Костя, и тут же не смог сдержаться и подхватил пальцами один тугой локон, попытался выпрямить, но он тут же собрался вновь.

– Тому, что не влюблён в тебя, – презрительно сверкнув глазами, ответил Лаврив, тем не менее позволяя Косте теребить свои локоны.

– Считаешь, что я настолько плох?

– Ты даже хуже, чем я мог предположить, – Лаврив говорил абсолютно серьёзно, не кокетничал, не жеманничал. Прямо смотрел Косте в глаза и перестал улыбаться. – Каждый раз, когда я начинаю думать, что ты всё-таки больше мужик, чем мудак, ты меня тут же удивляешь.

Костя убрал руки от головы Лаврива и сложил их на груди.

– Да? Интересно, в чём же моя вина на этот раз? Не подоткнул тебе одеялко? Не чмокнул в щёчку, не пожелал спокойной ночи?

– Нет. Меня стереотипы не трогают. Я не девка. Дело в тебе. Ты трахаешь то, что хочешь, и идёшь дальше. Скатываешься в объяснениях к банальным приколам. Ты действительно считаешь, что мне нужно было подоткнуть одеяло, чтобы я был доволен? Тебе нравится меня унижать. Тебе нравится думать обо мне плохо. И я никак не могу понять: только ли в моей ориентации дело или в чём-то ещё. Вроде бы ты дружишь с Лёшкой, Марина хорошо к тебе относится, Мария Игнатьевна тоже тебя уважает. Значит, ты не со всеми такой мерзкий как со мной… значит, дело в том, что я гей? Или в чём?!

Костя нервно улыбнулся и по инерции хотел выдать какую-нибудь саркастическую ерундень, но более чем серьёзный вид Лаврива не позволил скатиться в отшучивание.

– Мне не нравятся геи. Я их терпеть не могу. Их взгляды, их желания, их привычки. Вот уж кто трахает всё, что движется, не спрашивая! Я не хочу быть геем, я не хочу быть с геем.

– Их? – тихо переспросил Лаврив и закусил нижнюю губу, словно сдерживая дальнейшие комментарии. Костя смотрел на него и понимал, что действительно выделяет его из общей массы геев. Вот он, со своими бабскими шмотками, иногда болеющий, горячий и чувственный, с острыми углами и гладкими, бритыми ногами, кудрявый и разведённый… любящий ромашки и поцелуи. Весёлый, интересный, умный… раздражительный, лукавый, страстный.

– Их, – глядя себе под ноги, ответил Костя. – К тебе я при всём желании не могу относиться плохо. Извини.

– Да не извиняйся ты! Надоело уже одно и то же! – психанул Лаврив. – Просто определись: да или нет. Я подожду.

20.

На семинаре Лаврив сел отдельно от Кости, вообще отдельно от всех. На первой парте. Мальчик-отличник. Костя с трудом оторвал взгляд от его кудрявого затылка и посмотрел на лектора. Лектор – кругленький мужичок с хитрыми чёрными глазками, как у зверька, серьёзно и нудно рассказывал о применении Федерального закона по госзакупкам. Закон был дебильный вдоль и поперёк, видно было, что мужичок с этим полностью согласен, но поскольку деньги ему платят за другое мнение, пытается усидеть на двух стульях и искать логику там, где её, по сути, не было.

Лаврив сидел ровно, что-то педантично конспектировал и даже задавал уместные вопросы. К середине семинара у Кости сложилось устойчивое мнение, что хитренький лектор рассказывает свою нудню только Тутти-Фрутти. И ещё он как-то разнервничался. Едва заметно. Быстрыми движениями стирал клетчатым платочком выступивший на лбу и щеках пот. В кабинете было прохладно, публика засыпала, значит, ни жара, ни напряжённая обстановка не могли послужить причиной для повышения температуры холёного плотного тела мужичка в пиджачке.

Костя постукал кончиком ручки по листку с редкими каракулями конспекта и понял, что он хочет сесть рядом с Лавривым и заглянуть в эти хитрые чёрные глазки напротив. Посмеяться над ним, престарелым пидаром. Педофил чёртов. Подрочи на кого-нибудь другого. И что за напасть? Костя вовсе не хотел ревновать, он даже и не думал ревновать. Лаврив же ботан, он же действительно про закон слушает! Или нет? Может быть, он сам строит глазки? Он же умеет, ещё как умеет, и улыбнётся ещё так, что всё зашевелится, что может. Даже у таких престарелых толстяков.

Да и похуй. Косте всё равно, кому там Тутти-Фрутти строит глазки, и кто пыхтит и потеет, глядя на него. Детский сад какой-то, ревность, кровавая месть. Не дождётесь!

Пора включать Разумного Костю и внимательно его слушать. И выполнять все заветы. Трепетно выполнять!

– Влюбился, ты товарищ, – изрёк Разумный Костя, очевидно, чтобы добить. – Все симптомы налицо. Смирись и радуйся, что вообще способен на такие глупые человеческие чувства.

После семинара Лаврив задержался в кабинете с лектором. Задавал какие-то вопросы по одноимённым товарам, когда Костя прошёл мимо и сказал, что займёт ему место на обеде. Лектор даже головы не повернул в его сторону, пялился с нескрываемым интересом на Лавривские кудряшки. Наверное, тоже с трудом сдерживался, чтобы не потрогать. Или даже больше того… представлял, как бы разложил мелкого пидарасика прямо здесь, в аудитории, на столе. И конечно, тот бы получил неземное наслаждение от процесса. Ещё бы! С таким-то профессиональным трахальщиком. Потом три дня ходить не сможет…

Костя бесцельно втыкал вилку в зелёную фасоль и абсолютно не хотел класть еду в рот. Было гадко и мерзко от мыслей о том, что делает сейчас Тутти-Фрутти с лектором в аудитории. И пусть он прекрасно знал, что не станет Лаврив трахаться с первым попавшимся мужиком, потому что просил Костю подумать, да и просто… не такой он. Его вообще уговорить сложно, это невооружённым глазом видно. Просто не хотелось терять Лаврива из поля зрения. И вообще не хотелось, чтобы его как-то использовали… и вообще… что за дурацкие мысли про любовь и прочую ерундень. Ну потискались немного, ну понравилось обоим. Ну да… Костя нарушил все запреты и человеческие законы.

Надоело всё. Всё, что было в прошлом, всё было плохо сделано. И нет смысла цепляться за такое прошлое.

Он уже убежал тогда, в семь лет, убежал, спрятался, забыл, и потом постоянно только этим и занимался. Бегал и прятался и ещё забывал. Лаврив был не прав, когда сказал, что Костя не умеет забывать. Ещё как умеет! Он же чемпион в первенстве по забыванию. И до недавнего времени был очень себе благодарен за это умение.

Убежал, спрятался, забыл. И жизнь продолжалась дальше до следующего события, выбивающего из колеи.

Сейчас тоже можно убежать. Всего-то ответить «нет». Посмеяться, послать, отпугнуть. И Лаврив больше не предложит и не подойдёт никогда. Он же гордый. Или только кажется таким, а на самом деле он коварный демон-искуситель. Пожиратель слабовольных гомофобов.

Костя улыбнулся своим изобличающим мыслям и поймал в толпе перед шведским столом взгляд прозрачных светлых глаз. Махнул Лавриву рукой. Всё-таки хорошо, что он поехал на семинар не один. Хоть за столом есть с кем сидеть…

Костя курил на балконе, когда Лаврив вышел из ванной, раскрасневшийся от сморкания. Он вообще дышал ртом, потому что нос был капитально заложен и даже вонючие ментоловые капли не помогали. Хотя Тутти-Фрутти регулярно вливал в себя лекарства.

– Ещё дня три по-любому будет насморк, – сказал Костя, выходя с балкона и протискиваясь между кроватью и Лавривым, не вовремя подошедшим к зеркалу.

– Пожалуй, ты прав, – улыбнулся Лаврив Костиному отражению. И прям так хорошо стало, почти как тогда… когда…

Они молча смотрели друг на друга пару секунд, а потом Костя обнял Лаврива со спины и развернул к себе лицом. Светлые тугие локоны обрамляли разрумянившееся лицо, и ещё потрескавшиеся от простуды губы были приоткрыты и дыхание тяжёлое, сладкое… Костя не стал долго думать. Он решил вообще прекратить думать сейчас. Потом, может быть, если возникнет желание, он опять подумает. А сейчас хотелось целоваться.

Лаврив привстал на цыпочках и обнял Костю за шею руками. Отвечал уверенно, без сомнения, не пытался пококетничать и позлорадствовать лишний раз. Облизывал Костин рот, впускал в свой, позволял всё самое смелое. Вообще Косте нравилось, что Тутти-Фрутти в вопросе секса был предельно честным. И даже не хотелось думать, что он такой со всеми своими мужиками, начиная с того, в ванной комнате в новогоднюю ночь. Костя вдруг почувствовал его, словно лёгкий удар током. Того мужика с новогодней вечеринки. Ведь это Лаврив его соблазнил. Ненавязчиво, мягко обвил силками, потянул к себе, приманил. И не было выбора. У них обоих не было выбора. И у Кости тоже не было. С того самого дня, когда он увидел Лаврива в офисе лужского филиала. И всё остальное было просто привычным бегством и игрой в прятки.

– Подожди пять минут, – Тутти-Фрутти отстранился и развратно облизал налившиеся кровью губы. Костя подумал, что его удар хватит от этого откровенного зрелища. Это было даже погорячее лесбийской порнушки, которую в зелёном возрасте нашёл у отца. – Мне нужно подготовиться. Всего пять минут.

Костя отпустил руки Лаврива и согласно кивнул. Где-то на периферии сознания он понимал, что Лавриву действительно нужно что-то сделать, чтобы подготовиться. Правда, что тот должен сделать, Костя не знал, и даже представлять не хотел. Всё это такие мелочи… пустяки. Главное, чтобы не передумал. Костя услышал, как в ванной зашумела вода, и достал пачку сигарет. Курить хотелось нестерпимо. Возбуждение уже кружило голову, и в паху было тяжело и нетерпеливо.

Кончики пальцев подрагивали. И по спине волнами пробегал озноб. Да что за ***ня? Он же взрослый мужик, сколько раз занимался сексом, и всё было предельно просто и спокойно. Нужно собраться, как-то собраться и успокоиться. Лаврив… умел же, зараза, работать языком. Костя затянулся сигаретой и тут же придушил её, подумав, что после во рту будет неприятный вкус. И запах… Ничто не должно перебивать запаха конфет.

Кто бы мог подумать, что и месяца не пройдёт после встречи, как Костя будет стоять тут, на балконе и ждать пидараса из ванной, чтобы заняться с ним сексом. С ним… с пацаном. Трахать его, в задницу трахать, словно и нет ничего иного. Словно грязный извращенец, словно ни на что больше не способный. Как тот… и он опять смотрит на Костю и сально улыбается. «Ты такой же как я, Костенька. Тоже хочешь мальчика. Зачем же ты тогда убежал?»

Костя почувствовал, как рука Лаврива коснулась его спины, вызвав непреодолимое желание отпрянуть пока не поздно, оттолкнуть. Как это вообще случилось, что он попался? Что он почти… почти согласился на это извращение. Это кошмар. Один из тех кошмаров, что ему снились в самом начале, и сейчас он проснётся и всё возьмёт под контроль. Он опять забудет, и будет дышать спокойно. Останется человеком.

– Я думаю, что нам не стоит начинать, – хрипло проговорил Костя, не оборачиваясь. – Я не хочу.

Рука со спины исчезла. И стало холодно. Стало очень холодно, пусто и правильно. Да, так будет правильно. Когда сделаешь что-то правильное, сначала не понимаешь этого. Осознание придёт потом, обязательно придёт. Ведь так?

– Я принимаю твоё решение.

Лаврив бесшумно прошмыгнул в комнату и чем-то зашуршал в своём чемодане. Костя обернулся и увидел его склонённую голову, белый воротник халата и тонкие пальцы, быстро перебирающие вещи. Бледные-бледные тонкие пальцы с поблёскивающим на левом мизинце кольцом.

– Федя… это выше меня.

Лаврив нервно хмыкнул и, откинув на кровать ярко-рыжую рубашку и чёрные брюки, поднялся на ноги. Быстро заправил лезшую в глаза прядку за ухо, посмотрел на Костю. Глаза его опасно блестели.

– Больше не говори со мной, – тихо сказал он, поднял вверх указательный палец, словно оратор, вдруг решивший помудрствовать, потом сжал кулак и бессильно разжал вновь. Губы его вдруг задрожали, но он справился с собой. – Ты – сам по себе, я – сам по себе. В понедельник я перееду в кабинет к экономистам, и мы не будем пересекаться на работе. Подвозить меня тоже не нужно. Ничего больше не надо… мне от тебя. И никогда не надо было. Ошибка… вышла ошибка.

– Да, ошибка, – согласился Костя, пытаясь унять дрожь и куда-нибудь деть бесполезные руки. Какая же к чёрту ошибка?! Ошибка то, что сейчас происходит… ну посмотри на него! На Федю Лаврива! Только на Федю Лаврива, Тутти-Фрутти… Костя возвёл глаза к потолку и крепко зажмурился, пытаясь прекратить этот внутренний диалог. Всё уже решено! Хватит! Хватит…

Лаврив распахнул дверь ванной, взял с полки дезодорант и расчёску, вернулся в комнату. Прошёл мимо Кости, кинул дезодорант и расчёску в раскрытый чемодан. А потом Костя услышал, как тот всхлипнул. Едва слышно, не смог сдержаться. И Костя тоже не смог сдержаться. Подошёл, прижал к себе, пресекая все попытки вырваться. В задницу так в задницу! Это его личное дело, кого и куда трахать. Тем более, что не в этом вся соль, совсем не в этом. И тот из прошлого не прав! Костя не такой же! Он любит то, что хочет, к тому же Федя – не ребёнок, он всё понимает.

Кажется, Лаврив ударил его по лицу, потом ещё раз всхлипнул, но уже громче, обозвал сукой, мудилой и уродом, потом ещё раз ударил, а потом угомонился. С отчаянной страстью стал отвечать на поцелуи и помогал раздеваться, и даже пару раз хихикнул, когда Костя толкнул его на кровать, и она скрипнула под их весом. А потом он развёл ноги и заставил Костю лечь сверху, прижаться к нему, почувствовать себя, всего себя.

– Господи… я люблю тебя… – выдохнул Костя, целуя Лаврива в висок. – Гореть мне в аду… как же сильно я тебя люблю.

21.

Это был конец августа. Костя только-только вернулся с дачи. Загоревший, вытянувшийся, отдохнувший. На даче у него был клан. Тот самый, мафиозный, и штаб-квартира. Самая настоящая штаб-квартира, спрятанная в кустах за мостом. Там было две смежных комнаты, крепкая дощатая крыша, защищённая клеёнкой от дождя. Там, в штаб-квартире каждый вечер собирался Костин мафиозный клан «Коза ностра», чтобы доложить обстановку и разработать план действий на следующий день. Шла война. Всё лето, с конца мая до последних, наполненных предосенней прохладой августовских дней шла настоящая ожесточённая война за территорию. Приезжие против местных. Город против деревни. Сила и ум против хитрости и подлости. Город победил, отвоевал пространство от реки до пастбища. Ни один местный не имел права показываться на завоёванной территории, иначе ему несдобровать. Победа принадлежала целиком и полностью Костиной выдержке и решительности. Он хладнокровно раздавал распоряжения, вступал в открытые столкновения с неприятелем, не отступил не шаг, ни разу не струсил. Городские мальчишки уважали Костю, местные боялись. Война закончилась в последний день перед отъездом, и вкус триумфа Костя привёз домой. Он всех сделал!

Дома были гости. Костя не любил гостей, потому что мать гоняла его со всякими поручениям к соседям и заставляла убираться в комнате.

На кухне сидели мамин брат со своей женой и что-то громко обсуждали. Какие-то взрослые глупости, кажется, они купили диван и теперь думали, куда его поставить.

– Костенька! – заверещала тётя Таня и поманила Костю к себе. – Как же ты вытянулся! Прям красавец! Да, Петя? Скажи, ведь вырос, да? С прошлого-то года очень вырос…

– Да, вырос, – коротко согласился дядя Петя и лишь мельком посмотрел на Костю, но так, что тому стало не по себе, словно раздели и холодной водой окатили. И захотелось уйти с кухни и не видеть дядю Петю. Всё было так хорошо, пока они не припёрлись!

Костя весь праздничный обед просидел рядом с тётей Таней, и та постоянно трепала его по голове и говорила, что он вытянулся, загорел и стал похож на настоящего мужичка. Говорила, что, наверное, у Кости отбоя не было от девчонок и что скоро он станет завидным женихом. Изо рта её пахло гнилыми зубами и глаза были какие-то бешеные. Костя боялся тётю Таню, но больше он боялся дядю Петю. Тот сидел напротив и не спускал с Кости внимательного взгляда, следил за каждым его движением и иногда казалось, что он чокнутый. Реально ненормальный. Костя видел таких, они прогуливались за оградой психоневрологического диспансера. Психи. И слюни ещё у них текут, и они на людей бросаются.

А вечером мама с тётей Таней собрались в гости к своим подружкам из университета. И Костя остался с дядей Петей дома. Мама строго-настрого запретила Косте уходить гулять, потому что дяде Пете будет скучно одному, а хорошие мальчики не станут заставлять гостей скучать.

– Как лето? – дядя Петя сидел на диване, одной рукой гладил спинку, как кошку, медленно-медленно, а в другой держал раскрытую книгу. Мамину книгу.

– Нормально, – ответил Костя, сидя в кресле напротив. Он усердно пытался придумать, как не заставить дядю Петю скучать, и поменьше с ним болтать. Иначе мама будет ругаться. А ругается она всегда очень неприятно. – Строили шалаш.

– На дереве? – дядя Петя смотрел на Костю не как мама и говорил с ним иначе. Почти как со взрослым. Но от этого было не легче. Даже наоборот, было ещё страшнее, потому что Костя не знал, как разговаривают взрослые. Мог только подражать, играть роль.

– Нет, в кустах… Мы с местными дрались. И победили… на следующий год у нас будет своя территория, и они не посмеют к нам сунуться.

– У тебя много друзей?

– Да, пятеро. Двое живут в Москве, остальные здесь… только далеко. Мама не разрешает ездить к ним. Но когда я закончу первый класс, буду к ним ездить на трамвае.

– Ты хороший друг?

Костя растерянно потеребил бахрому на покрывале. Он не понимал, о чём его спрашивает дядя Петя. Какой-то глупый вопрос.

– Да. Наверное…

– А девочки? Ты дружишь с девочками?

И опять глупый вопрос. И дядя Петя всё гладит и гладит диван, достал уже. Смотрит, смотрит на Костю, на его голые исцарапанные коленки. И словно не диван гладит, а Костины коленки. Хочется закрыться от его взгляда, пойти переодеться.

– Нет, с девчонками дружат только слабаки.

Дядя Петя улыбается. И глаза его превращаются в узкие щёлки, как у китайца.

– Ты не прав. С девочками дружат не для этого.

– А для чего?

– Для того, чтобы целоваться, чтобы получать удовольствие.

– Пфф… – фыркнул Костя и съехал по креслу чуть ниже. – Мне это не нужно. Когда я стану взрослым, тогда нужно будет целоваться, а сейчас мне не нужно целоваться.

– Ты ещё такой маленький, Костенька. Скоро ты поймёшь, насколько заблуждался.

Костя целовал Лаврива глубоко, без тормозов. Облизывал его губы, кусал подбородок, прижимался щекой к его щеке и слушал сбитое влажное дыхание, смотрел в прикрытые от удовольствия глаза и запрещал себе вспоминать. К чёрту дядя Петю… к чёрту тот день перед первым сентября. Всё это осталось в прошлом. Дядя Петя умер в прошлом году от инсульта. Его больше нет, а Костя остался. И хочет всё исправить, хочет прекратить бояться. Прямо сейчас исправить! Нужно же с чего-то начинать.

– Костя… – Лаврив шепчет его имя и пытается подстроиться под Костины движения. Они просто скользят друг по другу, касаясь, не проникая… Хочется насытиться, хочется попробовать всё. На ощупь, на вкус… Костя гладит руками гладкие бёдра Тутти-Фрутти, мнёт упругую горячую кожу, спускается ниже, к изножью кровати. Целует грудь, живот. Он такой тощий. Лаврив совсем худой, миниатюрный. Его бледная, чувствительная кожа с просвечивающими зеленоватыми венками мгновенно краснеет от прикосновений. И ещё он боится щекотки. Смеётся и дёргается, когда Костя пытается трогать его рёбра и целовать за ухом. А потом он переворачивается на живот и говорит, что хочет Костю, хочет, чтобы тот вошёл в него. Говорит, что он не привык к долгим ласкам, что ему стыдно, и ещё что-то говорит, но уже в подушку, и Костя не слышит. И в ушах шумит, как прибой, как тот самый ветер из сна про море, розовые ладони и драгоценные камни. Костя сжимает ладони Лаврива, лежащие на кровати – они узкие и розовые, наклоняется к его спине, целует выступающие лопатки, прикусывает позвонки. Нависает, едва касаясь. Не торопится. Он никогда прежде не делал этого. Никогда прежде не думал, что ему понадобится такой опыт. И всё-таки это хорошо, что никого до Лаврива не было. Всё прошлое только мешает. Костя бы хотел, чтобы у него вообще никого никогда не было. Жаль, что у Тутти-Фрутти было… Как оно вообще могло у него быть? Как у него мог кто-то быть до Кости? Это невозможно.