Текст книги "Понедельник 6:23 (СИ)"

Автор книги: Motoharu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Дима открывал глаза и жмурился от матового света висящих над кроватью ламп в красных абажурах. Было жарко и влажно, ощущения тяжести чужого тела ошеломляли и возбуждали, и только поэтому хотелось кричать в голос. Проникновение было резким и болезненным, Дима задохнулся стоном и попытался отодвинуться, выскользнуть из-под горячего, требовательного тела, но его крепко удерживали на месте и продолжали двигаться, увлекая за собой. И постепенно боль сменилась мучительным наслаждением, а потом и вовсе размылась мутным воспоминанием под кожей. Дима поднял руки, обхватил крепкую шею и столкнулся взглядом с Александром. Тот улыбался какой-то незнакомой пугающей улыбкой, словно смотрел не на Диму, а на кого-то другого, чужого. Дима замешкался и метнул взгляд выше, на потолок… он был зеркальным, свет горящих ламп распадался на блики и дрожал в туманном душном воздухе. Дима смотрел на отблески, потом взгляд опустился вниз по сплетённым телам, ритмично скользящим по светло-синей простыне и встретился с чёрными неподвижными глазами – незнакомыми глазами. И чёрные длинные волосы, как опасные змеи, рассыпавшиеся по подушке… и чужое лицо… Дима смотрел на себя и не узнавал. Человек, которого так неистово и страстно трахал Александр, был не Дима. Он был старше, более широкий в плечах, его жилистые длинные ноги обнимали поясницу Александра и матово блестели в свете ламп. Он был гибким, опытным и очень искушённым, ему нравилось то, как Александр с ним обращался, как двигался – упруго и жёстко. Он подмигнул Диме и впился зубами в плечо Александра, вызвав довольный низкий стон.

– Саша… – испуганно выдохнул Дима, вновь пытаясь остановить движение. – Кто я? Саша…

Александр сильно сжал Димины запястья, которые принадлежали вовсе не Диме, и резко завёл руки за голову, играя. Они всего лишь играли, как дикие звери. Диме стало больно и страшно. Взгляд Александра, хищный и безумный, заставил его покориться и перестать дёргаться – будет хуже. В голове вспыхивала боль, перемешанная с первобытным, застилающим сознание удовольствием, и паника разрасталась где-то в области солнечного сплетения. Она накрывала, парализуя руки и ноги, дышать становилось сложнее и сложнее, а Александр всё ускорялся и ускорялся.

– Саша, не надо… не хочу…

– Надо, мой милый мальчик, мой красивый мальчик… Расслабься, доверься… наслаждайся.

Дима широко распахнул глаза, просыпаясь, и несколько секунд просто лежал на кровати, пытаясь успокоить бешено колотящееся сердце. Голова болела так сильно, что даже ресницы опустить было невозможно. Давление подскочило, подумал Дима и с трудом, подняв дрожащую руку, вытер струящиеся по лицу слёзы. Ощущение паники и беспомощности, которое так ярко накрыло его во сне, постепенно отходило в темноту, уступая место реальности – он лежит на кровати, у себя дома, рядом мерно и обнадёживающе тикает будильник. Из окна тянет июньской ночной прохладой с нотами сирени. В соседней комнате на уровне ультразвука пищит ноутбук – Александр, видимо, ещё и не ложился.

Дима поднял руки и увидел на них красные пятна. Кровь текла из носа и капала на синюю наволочку, моментально впитываясь в ткань, оставляя чёрные пятна.

– Твою мать, – простонал Дима, зажимая нос рукой и запрокидывая голову. – Вот сволочь…

Дима ввалился в ванную комнату, не зажигая свет, и включил холодную воду. Во рту скопилось столько крови, что уже начинало тошнить. Свет зажёгся внезапно, Дима ослеп и выругался.

Ярко-красные струйки носились в воде, делали почётный круг по водостоку и исчезали в черноте канализации. Жизнь уходит из меня, философски подумал Дима и рвано вдохнул солёный воздух с запахом металла.

– Голову опусти, – Александр крепко взял Диму за плечи и отодвинул от раковины, заставил убрать руку от носа. – Не трогай… я сам.

– Блин, течёт ручьём, – Дима опустил голову, как было сказано, и посмотрел на пол, где на гладких керамических плитках бликовал свет лампы. К горлу подкатила тошнота, и воспоминания о кошмаре вернулись вновь. Дима пошатнулся, но Александр держал его крепко и не позволил упасть.

– Глаза закрой, – Дима послушно выполнил приказ и почувствовал, как нечто холодное и мокрое опустилось ему на лоб и переносицу. Наверное, полотенце. – Держи рукой, голову не поднимай.

Дима коснулся пальцами ледяного полотенца, вода неприятно заструилась по локтям к подмышкам, и кожа мгновенно покрылась мурашками. В голове постепенно прояснялось, и ощущение реальности практически бесследно вытеснило страх кошмара, осталась лишь смутная тревога, вызываемая прикосновениями Александра. Дима был уверен что тот смог бы остановиться, если бы Дима его попросил, а не продолжал безжалостно, как во сне, но в груди всё равно болезненно сжалось, когда Александр поднял его на руки и понёс в комнату.

– Сейчас остановится, – тихо говорил он, откидывая подушку в сторону и устраивая Диму на кровати так, чтобы голова лежала на ровной поверхности. – Дыши через рот.

Переносицу ломило, словно от удара, и веки судорожно вздрагивали. Дима старался не шевелиться и чувствовал себя овощем, который носят, укладывают, прикладывают компрессы. Но его это уже давно перестало смущать. В другое бы время Дима выдал бы какую-нибудь шутку про своё состояние, но сейчас было не до смеха.

– У меня кровь медленно сворачивается, – просипел Дима, сглатывая вязкую слюну и морщась от солёного привкуса.

– Не разговаривай, – Александр приподнял полотенце и перевернул другой стороной – кожу прижгло холодом, и Дима невольно дёрнулся. – Тшш… лежи смирно.

– Есть, сэр, – едва слышно ответил Дима и слегка улыбнулся.

– Юный Петросян шутить ещё изволит, – Александр провёл рукой по Диминой голове и, наклонившись, тепло чмокнул в ключицу. – Расслабься.

Дима судорожно вздохнул, опять вспомнив свой недавний кошмар, те самые слова, но сказанные другим тоном. Он никогда не слышал у Александра такого тона, но каким-то шестым чувством знал, что он может так говорить, и так смотреть… и делать больно против воли.

– Саша… – Дима протянул руку и нащупал напряжённые пальцы Александра, лежащие около его плеча. – Спасибо за то, что возишься со мной.

– Потом отработаешь, – добродушно усмехнулся Александр и снял компресс с Диминого лица, – вдохни носом. Больно?

Дима осторожно впустил в лёгкие воздух через нос. Запах металла стал глуше, но ещё не исчез. В носу щекотно пощипывало, и переносица тупо ныла при каждом вдохе. Сглотнув слюну, Дима не почувствовал крови. Остановилась наконец-то.

– Терпеть можно, – ответил он и открыл глаза.

Александр размотал полотенце и промокнул капли воды, оставшиеся на Димином лице, сухим концом.

– И часто у тебя такое бывает?

– Очень редко, раньше чаще было.

– На солнце долго находился?

Александр лёг рядом с Димой и, приподнявшись на локте, посмотрел на него сверху вниз.

– С Лидой и её парнем купались на Нерли. У воды было прохладно, казалось, что не так сильно печёт, а кепку я дома забыл.

Александр тяжело вздохнул и осуждающе покачал головой. Да Дима и без него знал, что беспечность чревата, тем более что у него есть предрасположенность к гипертонии.

– Нужно заботиться о себе, Дима, ты уже большой мальчик. Это не так сложно. Я не могу постоянно контролировать тебя.

Дима медленно закрыл глаза и согласно кивнул, обещая себе всё, что только можно пообещать в такой ситуации: что он никогда не будет халатно относиться к своему здоровью, что будет следить за своими вещами, что не будет заставлять Александра возиться с ним, как с маленьким ребёнком. В конце концов, они взрослые люди, мысленно дал Дима себе затрещину, и тут же все мысли оборвались. Перед глазами вспыхнул опасный взгляд из сна. И Дима вдруг понял, что он их знает. Чувство тревоги вновь сдавило горло.

– Саш… – едва слышно начал Дима, глядя в тёмный потолок. – Если бы я попросил тебя… ты бы сделал, даже если бы не хотел?

Александр нахмурился и погладил Диму по щеке. Его руки были тёплыми, почти горячими, что так ярко контрастировало с холодной Диминой кожей.

– Для тебя сделал бы.

– Спасибо.

Дима закрыл глаза, улыбнулся, отвечая на поцелуй Александра и постепенно успокаиваясь. Это просто давление и сосуды, близко расположенные к слизистой. Реакция организма на солнечный свет, ускорение движения крови. И эти дикие игры – необоснованные Димины страхи. Просто страх неизвестности, и никакое не предчувствие и прочие бабушкины бредни.

А вдруг это Марк?..

Марк оказался невысоким, коренастым и светловолосым. Он широко улыбался в журналистскую камеру, и взгляд его светло-зелёных глаз блестел искренней радостью и довольством. Нарцисс, фыркнул Дима, мгновенно поставив диагноз. Одной рукой Марк обнимал тощего парнишку, преданно заглядывающего ему в рот. Мальчик был тупой как дрова, но очень красивый. Почему-то этот факт особенно неприятно кольнул. Если поставить Диму рядом с Александром, у несведущих обывателей могло сложиться такое же впечатление. Дима в очередной раз почувствовал отвращение к смазливым моделькам. Статья была посвящена поездке Марка с «другом» к Стоунхенджу, и много-много пафосных слов описывали его восторги по этому поводу и пророчили вечную любовь, замешанную на мистике.

– Лида, ты веришь в вещие сны?

Дима закрыл уже пятое интервью с гениальным товарищем Малиновским, не получив никакой конкретной информации, кроме того, что он не летит на Марс, потому что его никто не приглашает, и о том, что растущие в саду перед домом гортензии символизируют смену его стиля жизни. Пару раз Дима даже усмехнулся, поняв, что Марк откровенно стебётся над журналисткой.

– Если снится что-то хорошее, то верю, а если плохое – то нет, конечно. Я больная, что ли, настраиваться на негатив. Нужно думать только о хорошем, смотреть смешные фильмы, слушать весёлые песни, тогда и жизнь будет весёлая и беззаботная.

Лида что-то быстро строчила в записной книжке и говорила тоже очень быстро, попадая в такт с рукой. Раньше Дима прикалывался над этой её особенностью, а потом привык, и порой даже она ему нравилась, гипнотизировала. Смотреть на то, как люди работают – определённо лучшее занятие, которое могло придумать человечество.

– А если не понятно: хороший сон или плохой?

– Как это не понятно?

– Ну… – Дима сделал неопределённый жест рукой и покрутился на стуле, пытаясь правильно подобрать слова. – Например, пугает то, что, по сути, должно радовать, потому что оно как бы не имеет к тебе никакого отношения, происходит не с тобой, так кажется во сне…

Лида прекратила строчить и захлопнула блокнот. Она выглядела так сосредоточенно, словно готовилась прыгнуть с самолёта – значит, сейчас выдаст что-нибудь умное. Дима невольно напрягся.

– Это психология, подсознание… знаешь, дедушка Фрейд много говорил об этом.

– У Фрейда всё замешано на либидо, это просто идеальная модель, а жизнь более многогранна. Есть и другие механизмы, – повторил Дима слова Александра и в горле неожиданно пересохло. – Может, попьём чайку?

– Точно! – Лида вскочила с места и засуетилась около стоявшего в углу кабинета столика, за которым они пили чай время от времени. – Я сегодня с утра совсем сбесилась и напекла какого-то опасного для жизни печенья, по фирменному рецепту мамы Вадика.

– Ух ты, уже дружите семьями? – Дима подцепил двумя пальцами темно-коричневый неровный диск печенья и осторожно откусил рассыпчатый край. Сахара и корицы, конечно, было многовато, но всё равно было вкусно.

– Приходится дружить, Вадик души не чает в своей маме и во мне… Не буду же я рвать его душу?.. – Лида застыла с мученическим выражением на лице, ожидая вынесения вердикта. Как она ни старалась вести себя в стиле унисекс, всё равно порой просыпалось нечто истинно женское, хрупкое и настолько милое, что Дима, не будь он таким, каким он был, мог бы запросто влюбиться в Лиду. – Ну и?

– Отпад, – прохрустел довольный Дима. – Очень вкусно.

– Да тебе чего ни дай, всё слопаешь, словно сроду не кормили, – усмехнулась Лида, не менее довольная, ещё и смущённая. Дима глазам своим не верил. Пожалуй, это был первый раз, когда он видел её такой открытой и наивной.

– Никто не хочет брать на себя обязательства по моему кормлению, – вздохнул Дима, усаживаясь за стол и разливая чай в большие керамические кружки. «Если уж пить чай, так нескромно», – сказала Лида и купила им обоим два здоровенных и тяжеленных бокала с какими-то толстыми хитрыми котами на боках.

– А как же наш великий и ужасный? Не испытывает угрызений совести по ночам?

Теперь настала очередь Димы краснеть и смущаться. Но при Лиде это было можно, она поймёт всё правильно.

– Он испытывает несколько иные чувства, – проговорил Дима и игриво прикусил кончик языка. Лида прыснула от смеха и чуть не поперхнулась чаем.

– Скромняги, – сквозь смех протянула Лида. – Жить вместе не надумали ещё?

Дима прожевал печенье и сделал небольшой глоток горького чая – забыл подсластить.

– Мы и не думали… – пожал он плечами и почувствовал, как неприятно засосало под ложечкой. Он думал. Он даже и не знал о том, что постоянно об этом думает и ждёт чего-то. Только чего? – Я себе это вообще с трудом представляю.

– Чего ты не представляешь? – искренне удивилась Лида. – Ты же с Викой два года прожил, теперь-то чего растерялся? Ладно, я там с родителями живу или Вадик с семьёй брата, да и не в том дело… как-то я порой даже забываю, что у меня парень есть, а вы-то…

– Что мы?

– Совсем другая история.

– Вот именно, что совсем другая, – Дима отставил кружку и с тоской посмотрел на рыжую морду кота. Кот знал ответы на все вопросы, но как истинный хитрец, только улыбался и молчал.

– Димик, ну чего ты боишься? – Лида подалась чуть вперёд, словно в кабинете был кто-то, кто не должен был слышать их разговор. – Скажи ему, что ты хочешь жить с ним. Или… ты не хочешь?

– Я не знаю, – Дима опустил взгляд в стол и потеребил край скатерти. Он не хотел смотреть Лиде в лицо. Правде в лицо. – У него есть жена, сын, – семья… если за то время, что мы вместе, он не захотел что-то изменить, значит, на это есть веские причины.

– Я всё равно считаю, что ты должен ему намекнуть. Пусть, в конце концов, определится уже, с кем он.

– Если я намекну, а он откажется… – Дима поднял глаза и встретился взглядом с Лидой. Это придало ему силы и примерило с данностью. Мысли оформились в слова, а у слов появился свидетель. – То я не смогу продолжать.

Лида снисходительно улыбнулась, но Дима знал, что она поняла. И стало легче.

– Иногда нужно идти ва-банк, если ставки достаточно высоки. Я уверена, что он не откажется.

– Я тоже, – Дима широко улыбнулся и, вновь придвинув к себе кружку, громко прихлебнул чай. – Но следующий ход за ним. У нас соревновательное влечение.

Лида опять засмеялась и, протянув руку, потеребила Диму за ухо.

– Ты такой классный с этой причёской, такой мальчишка. Даже я хочу тебя к себе домой уволочь и никому не показывать.

– Я не хочу в его доме жить, – Дима зябко поёжился, вспоминая музейный холод просторных комнат. – Только если в подвале, где стоит барабанная установка, и ещё у него есть Гибсоны, целых два, и микрофон…

– Димка, – Лида смотрела серьёзно и ласково одновременно, как мама, которая всё видит, всё знает. – Он не отпустит тебя. Даже если вы расстанетесь. Не бойся, проси чего хочешь.

– Я знаю, что он сделает всё, что я попрошу, поэтому я и не прошу, да и нечего просить… Я не настолько изобретателен, насколько он проницателен.

Дверь скрипнула, открываясь. Дима обернулся и увидел вошедшего Александра, разогретого солнцем, пропитанного городской пылью и запахом дыма – во дворе перед зданием офисов жгли траву. Дима судорожно сглотнул, подавляя в себе желание обнюхать его с ног до головы, как верный пёс вернувшегося, наконец, хозяина – дожили!

– Приятного аппетита, – улыбнулся Александр, снимая солнцезащитные очки и рассматривая Диму в ответ.

– Александр Владимирович, давайте чайку с нами, – мгновенно сориентировалась Лида и подняла вверх свою полупустую кружку.

– Спасибо, Лида, но я уже пил чай. Можно я украду твоего напарника на пару минут?

– Можно хоть до вторника, – засмеялась девушка и задорно подмигнула мгновенно покрасневшему Диме.

Дима точно помнил, что дверь закрыта, поэтому даже если кто-то что-то и услышит, проходя по коридору, то точно не сможет войти и прервать то, что начиналось столь невинно.

– Корица? – Александр целовал его в ухо и медленно задирал футболку на животе. Гладил рукой, волновал лёгкостью и ненавязчивостью прикосновений. Тело таяло, наслаждаясь.

– Типа того… – мямлил Дима, скользя пальцами по волосам, прихватывая их и потягивая в стороны. Он чувствовал, что Александру это нравится, словно бы слышал довольное урчание где-то в груди. – Ещё ваниль…

– Ммм… хочу ванили… – Александр прижал Диму к стене и, запрокинув его голову, звонко чмокнул в улыбающиеся губы. Но Диме этого было мало – хотелось глубоко, до головокружения. Он приподнялся на цыпочках и сам поцеловал Александра, так, как хотел. – Какая активная ваниль, – глухо засмеялся Александр, поддерживая Диму за спину и скользя кончиком носа по его виску. – Самая сладкая ваниль…

– Ты приедешь сегодня ко мне? Я соскучился, – Дима счастливо вздохнул и прижался сильнее, чтобы чувствовать всё его тело – холодную пряжку ремня, пуговицы на рубашке, жесткий воротничок.

Александр гладил его по спине, расслабленно целовал в висок и молчал. Значит, не приедет. Дима будто падал, ожидая его слов.

– Я сегодня улетаю в Латвию. На две недели.

Дима беззвучно втянул носом воздух, пытаясь справиться с разрастающимся в груди холодом. Две недели… это же так много.

– Работа? – осторожно спросил Дима, отстраняясь и заглядывая в лицо Александру. «А может быть, семья?»

– Да, работа, – Александр опять привлёк Диму к себе и поцеловал в макушку. – Напортачили там без меня, надо вернуть всё на место, пока не поздно. Власть портит людей, а власть абсолютная портит абсолютно. Поставил опытного специалиста с холодной головой и твёрдыми убеждениями, а через полгода получил политическую проститутку.

– Во сколько уезжаешь? – Дима всё-таки выскользнул из объятий Александра, чтобы не тянуло так сильно, и немного собраться тоже не помешало бы. В конце концов, что за ребячество-девичество? Он же не навсегда уезжает… Как назло, ещё сон этот вдруг вспомнился ни с того ни с сего, и в лёгких не осталось воздуха – Дима забыл вдохнуть, сосредоточившись на выражении своего лица, которое необходимо было контролировать. Александр с кем-то чужим, опасным. Дима ему не конкурент.

– Самолёт в шесть вечера. Из города выеду в час, с припуском на пробки и регистрацию.

Александр подошёл к столу, стал просматривать какие-то папки, искать нужные. Дима остался стоять на месте, закусив ноготь на пальце. Часы над головой Александра показывали половину первого.

– Не умею прощаться, – Дима коротко вздохнул, выпуская многострадальный палец изо рта. – Поэтому давай я как бы уйду сейчас… и скажу, что увидимся как-нибудь… а ты мне ответишь – как только, так сразу. Ладно? – попытка улыбнуться потерпела полное фиаско. Уголки губ уныло опустились, и Дима мгновенно сник вместе с ними. Никогда не умел играть на публику, черт…

Александр оставил папки там, где они лежали, по всей видимости, не найдя нужную, и подошёл к Диме. Обнял. Крепко, горячо, успокаивающе.

– Я вернусь сразу, как закончу, птичка моя, – прошептал он Диме на ухо. – Я уже хочу вернуться.

– Позвони, когда долетишь, чтобы я не думал всякую лишнюю фигню, – грустно усмехнулся Дима, но холода в груди уже не было. Две недели – это всего лишь время.

– Позвоню.

– Увидимся как-нибудь.

– Как только, так сразу.

В пепельнице не было места ещё одному окурку, поэтому Дима аккуратно пристроил его рядом и вновь вернулся к проекту супермаркета, который планировалось построить на центральной улице напротив детской больницы. Заказчик хочет усидеть на двух стульях, как и Всеволод Игнатьевич, который всю последнюю неделю кроме как на матном русском не разговаривал ни с кем. Неожиданно оказалось, что Александр выполнял столько функций, что впору хвататься за голову и кричать караул. Но Всеволод Игнатьевич, как истинный мужчина и опытный руководитель кричал несколько иные слова. Диме было всё равно, на каком языке ему объясняют, что надо сделать. Надо, значит, сделаю. Остальное – лишнее. Всё остальное лишнее.

Александр не звонил уже третий день, а Дима не хотел отвлекать его от работы. Что-то у него там усложнилось, и по отдаленным признакам Дима догадывался, что двумя неделями тут не отделаться. И постепенно он смирился и с этой мыслью. С мыслями смиряться было очень просто, достаточно поговорить с чем-нибудь из окружающих предметов откровенно, и всё становилось на свои места. А вот тело никак не хотело понимать, почему нет ласки? Почему нет поцелуев? Почему к нему никто не прикасается? Ведь было желанным, было любимым, было живым.

Дима повертел в руках сотовый и быстро натыкал сообщение. Пусть повисит у него в телефоне, будет время – ответит.

«Самая популярная мужская эсэмэска – «и я тебя». Чур, я начинаю. И я тебя».

«Хочу увидеть»

«И я по тебе»

«Соскучился»

«Люблю тебя»

«И я тебя люблю. Обманываем статистку:) Позвони мне».

Часть 19.Понедельник 6:23.

Дима уже больше полугода не доставал кисти и краски из-под дивана в гостиной. Запрятал туда после того, как Вика нашла картинки с недвусмысленным содержанием. Картинки были нарисованы ещё в студенческие годы, но Диме всё равно было за них стыдно, и он решил, что всё дело в красках, и если их спрятать куда-нибудь подальше и прекратить ими рисовать, то всё наладится. До встречи с Александром Дима часто думал о том, что всё ещё может НАЛАДИТЬСЯ, нужно только приложить больше старания и прекратить думать о том, о чём не положено. Но Александр бесцеремонно вошёл в кабинет в своих эсэсовских сапогах и буквально растоптал все надежды на излечение.

Дима затянулся сигаретой – теперь он курил регулярно, но знал, что как только Александр вернётся, он сможет бросить. Просто оральный комплекс, который легко лечится большим количеством поцелуев. А в то, что их будет много, Дима свято верил и днём, и ночью, каждую минуту он возвращался к этому. Но вокруг ничего не менялось, и телефон не мог подарить прикосновение. Дима всё глубже погружался в апатию. Вытащить из которой могло только рисование, по крайней мере, он очень на это рассчитывал. Яркие краски, тёрпкий низкий запах, и создание собственного мира. Дима опять возвращался к себе, как тогда, когда не мог заговорить с понравившимся ему мальчиком.

– Ты занимаешься чем-то интересным, – уверенно проговорил Александр в трубке, зажатой между плечом и ухом. Дима ставил мольберт и курил, когда Александр позвонил. Часы показывали два ночи, значит, у него появилось свободное время. – Слышу, как скрипят твои мозги.

– Это не мозги, это мольберт, – засмеялся Дима, наконец закончив процесс установки и перехватывая телефон освободившейся правой рукой. По инерции стряхнул пепел в баночку с приготовленной водой.

– Творишь творения?

– Рисую рисование и курю курение. Что-то захотелось вспомнить молодость. А то от домов и компьютера едет крыша.

– Сева у вас там совсем распоясался, мне уже сообщили. Зовут быстрее обратно, угомонить его нервоз.

Дима опять затянулся и провёл пальцем по шершавому краю мольберта. Конечно же, занозил и медленно убрал руку, чувствуя, как разрастается пульсирующая боль. Это было почти приятно.

– У нас тут у всех нервоз, – невесело усмехнулся Дима, поднося палец к лицу и рассматривая занозу. Вокруг ранки уже скопились алые капельки крови. – Третья неделя пошла… На улице так хорошо вечером, прохладно и долго не темнеет, я на балконе рисовать буду.

– Дима, я прилечу к тебе на следующие выходные, посмотрю, что ты там нарисуешь.

Александр говорил уверенно, и Дима чувствовал, что апатия постепенно рассеивается. От выходных до выходных. Хотя бы что-то определённое.

– Тебя нарисую, хочешь? Таким, как я вижу отсюда.

– Хочу.

– Правда, портреты – это не моё, но ничего, потерпишь, – Дима утопил окурок в баночке и потянулся за второй сигаретой, но рука, дрогнув, лишь скользнула по пачке и опустилась. Хватит.

– Потерплю, куда я денусь. Кстати, в среду приезжает Юра. Он мне все уши про тебя прожужжал. Про фотографии тебя, которые у него в универе отобрали и повесили на самом почетном месте. Так что ты теперь звезда Юриного университета.

– Мальчик-мажор, привыкший получать всё самое лучшее, – съязвил Дима, вспоминая последний разговор с Юрой. – Он про нас знает?

– Я сам не говорил, а он не спрашивал.

– Понятно. Я тоже никому ничего не говорю, но почему-то всё равно догадываются.

В груди неприятно тянуло. Дима хотел спросить, почему Александр сам не рассказал Юре, но не стал. В конце концов, он лучше знает своего сына, знает самого Диму, и вообще он всё на свете знает лучше всех.

– Потому что я всегда оказываюсь рядом с тобой в самый неподходящий момент, – засмеялся Александр, но как-то не особенно весело. Дима сглотнул, услышав в его тоне тоску, точно такую же, как и у него самого. Она резонировала, сливалась, усиливалась, и становилось в два раза тоскливее. Дима настолько явственно представил себя на месте Александра, что рука, державшая телефон, вздрогнула так сильно, что чуть не выронила скользкий корпус на пол. Александр привык быть поглощённым работой, только работой, ему намного сложнее, чем Диме, справляться с чувствами, потому что в построенной им системе они были несколько лишними. Поэтому их легко можно было контролировать и выключать время от времени. А сейчас они не выключались. И тревога о том, кто остался далеко и каждый день ждёт возвращения, постоянно сопровождала принятие любого решения.

– Саша, – Дима сдавил пальцами переносицу и закрыл глаза. Прошло время эгоизма, теперь их двое. – Ты за меня не переживай, оставайся там столько, сколько нужно. Я желаю тебе успеха, построй там всех как положено.

Александр засмеялся, теперь уже легче, и Дима услышал, как на заднем плане раздался звонок городского телефона. «Даже в два часа ночи нельзя оставить человека в покое!» – зло подумал Дима и пожалел, что его нет рядом, чтобы отключить все эти чёртовы телефоны.

– Надо ответить, – вздохнул Александр.

– Надо так надо. Буду ждать тебя в выходные.

– Спокойной ночи, мой хороший.

– И тебе спокойной.

Дима нажал отбой и, отложив телефон, вытащил очередную сигарету из пачки.

Первый раз Юра позвонил в пятницу, когда Дима был в кабинете у Всеволода Игнатьевича и сдавал проект супермаркета. «Отличный проект», – устало бросил директор и предложил Диме выпить по сто грамм коньячку. Рабочий день был на исходе, отдел маркетинга потянулся домой. Дима сначала хотел отказаться, а потом почему-то согласился. Быть может, в силу своей молодости и неумения отказывать стоящим выше по социальной лестнице или старшим по возрасту. А быть может, в силу того, что ему вот уже который день хотелось напиться вдрызг, только не пить же одному или с тем же Лидкиным Вадиком-нытиком. Тот, если начинал квасить, то прилюдно вспоминал все Лидины грехи, жаловался и обижался на её холодность и безжалостность. Два раза Дима смог вынести его «душевные» монологи, на третий отказался наотрез идти с ним в бар – посидеть за компанию.

Когда в заднем кармане брюк завибрировал телефон, Дима уже с трудом смог прочитать, кто звонит. Юра. Дима искренне удивился не тому, что он звонит, а тому, что не удалил номер его телефона из списка контактов, словно чувствовал, что с этим человеком ему ещё придется иметь дело и не раз. Ну ещё бы! Это же сын сами-знаете-кого.

– Подружка беспокоит? – пьяно хихикнул Всеволод Игнатьевич, наливая уже пятый раз по сто.

– Нет, Юрий Александрович, – искренне ответил Дима и отключил телефон совсем. Разговаривать с Юрой при двух (то ли ещё будет!) Всеволодах Игнатьевичах ему как-то не хотелось.

– Яковлева сын, что ли? – брови директора столкнулись где-то посередине лба, как два упрямых барана.

– Да, он самый. Приехал на каникулы.

Дима сделал из салфетки инвалидного лебедя и поставил на стол напротив Всеволода Игнатьевича, мол, я не только супермаркеты проектирую, но ещё и лебедей-инвалидов.

– Терпеть его не могу, – поморщился директор, глядя на лебедя. Дима тоже его терпеть не мог из чувства солидарности.

– Да, не очень получилось, – Дима сгрёб недооригами рукой и быстро расправил лист.

– Он мне тут звонил, на работу просился на лето. Мол, свои же люди, сочтёмся. Если бы Сашка знал, он бы ему такую работу устроил… – Всеволод Игнатьевич хряпнул кулаком по столу, так что рюмки опасно вздрогнули, но Дима вовремя успел их придержать, и ничего ценного не потерялось. – Это всё Ирка со своими прогрессивными методами воспитания, сделала из нормального пацана какую-то соплю. Тьфу.

Всеволод Игнатьевич ударил по столу второй раз, но в этот раз Дима уже держал рюмки на весу, одну из них протягивая директору. Стекло весело звякнуло, и они выпили ещё по сто грамм, закусывая ядрёным, как третья мировая война, лимоном. Где-то на периферии сознания Дима решил, что, пожалуй, хватит с него, ведь ещё надо как-то потом домой добираться… но мысль быстро задохнулась. Всеволод Игнатьевич достал откуда-то из-под стола вторую бутылку. Но теперь уже виски.

– А мне… – Дима отвёл восторженный взгляд от бутылки, словно увидел старого приятеля, и вспомнил, что хотел сказать, – не показалось, что Юра сопля.

Директор хмыкнул и точным резким движением забрал у Димы рюмку. Он казался совсем трезвым, если бы не голос, ставший вдруг низким и глухим.

– Это потому что ты сам ещё сопля. Ты только не обижайся, я же любя. – Всеволод Игнатьевич протянул Диме руку, и тот её пожал со всей силой, на которую был способен. – Но ты не такая сопля как он. Ты просто… какой-то растерянный вечно, неуверенный в себе, скромный, что ли, какой… Ну в общем, это со временем пройдёт, а если и не пройдёт, то не важно. Никому от этого плохо не станет, просто тебе самому полегче было бы.

– А Юра? С ним что не так?

– А с ним всё не так. У него своей башки на плечах нет. Всё как папа, да как мама… Безответственный он, а знаешь что это такое? Безответственность?

Дима кивнул, но ничего не ответил, ему было интересно, что скажет Всеволод Игнатьевич, как он видит эту проблему.

– Это значит, что ему доверять нельзя. И не потому что он подлый, или выгоду ищет, нет… он может быть неплохим специалистом, я не спорю… Всё дело только в том, что он ни черта не знает, что такое хорошо, а что такое плохо. Поэтому я не могу взять его к себе в фирму, даже несмотря на Сашу… Но Сашка не будет просить за него. Он знает, где кончается семья, и начинается работа. И не путает одно с другим никогда. Вообще Сашка молодец, без него Юрка бы затерялся среди мамочкиных любовников. Знаешь, что у Сашки жена – продюсер? Ещё та стерва… но баба красивая и умная, вот только детей рожать ей не надо было. Есть такие женщины, которым детей рожать не рекомендуется. Вот она из таких.