Текст книги "Понедельник 6:23 (СИ)"

Автор книги: Motoharu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Александр коротко и сдержанно выдохнул, словно уступая капризам маленького ребёнка, и сел рядом с Димой. Люди культурно обходили их стороной, занятые своими мыслями и фотографиями. Чуть поодаль также сидели на земле две девушки и активно фотографировали Персея с чужой башкой в руках, громко смеялись над чем-то.

– Из тебя тоже можно слепить статую, – вдруг обрадовался Дима. – Я когда тебя рисовал, уже думал об этом.

– Ты меня рисовал?

– Да, было дело. Ты как появился в кабинете, так меня и закоротило. В тот день, когда я со стула упал, но ты, наверное, не помнишь.

– Помню, ты был похож на жучка, который перевернулся на спину и не может подняться сам. – Александр изобразил, как Дима тщетно дрыгал руками-лапками и не мог встать. Это было смешно и артистично. И самое главное, похоже на правду.

– Я не дёргался! – возмутился Дима, краснея. – Я тупил. У тебя был такой взгляд – «Всем лежать!» Ну я и лежал.

– Я долго тренировался, – усмехнулся Александр и, ухватив прядку Диминых волос, потеребил её в пальцах.

– Хочу постричься, надоела эта чёлка, сил нет.

– Здесь есть салон-парикмахерская. Там работает мой знакомый мастер, можем сходить завтра к нему, если не передумаешь. Без чёлки ты будешь выглядеть совсем мальчиком.

– Это плохо?..

– Это отвлекает и возбуждает.

– Значит, точно надо будет постричься.

– Провокатор.

Они просидели на площади до тех пор, пока не стемнело окончательно, и кожа на руках не покрылась мурашками.

– У тебя зубы стучат, пошли в отель, – Александр поднялся на ноги и протянул Диме руку.

– Красота треб-бует ж-жертв.

Дима попрыгал на месте, пытаясь разогнать кровь и немного согреться. К вечеру туристов на площади не убавилось, наоборот, набежали какие-то китайцы с аппаратурой и стали снимать всё, что только можно было снять – скульптуры, здания, себя на фоне зданий, в обнимку со скульптурами, друг с другом, с прохожими. Дима смеялся, глядя на их эйфорию, и где-то даже завидовал. Вот истинные туристы – всё им интересно, всё им важно, нужно, не то что этот…

– Саш! Ну, подожди, последний взгляд на красоту кину!

– Если завтра ты заболеешь, я больше никуда тебя не возьму. Ведёшь себя как пятилетний ребёнок, – Александр стянул с себя рубашку, оставшись в одной тонкой майке, и накинул Диме на плечи. – Губы синие, а всё туда же.

– Я понимаю… – пролепетал Дима, робко улыбаясь. – Больше не буду синеть.

– Куда твои родители смотрели, когда ты воспитывался? – вздохнул Александр и, обняв Диму за плечи, прижал к себе, согревая.

– В телевизор, – хмыкнул тот, расплываясь от удовольствия и сонно зевая. – Пошли спать.

– Вторая бутылка вина явно была лишней… – пьяно хихикнул Дима, тщетно пытаясь доползти до кровати. Ноги запутались в брюках, которые почему-то были стянуты до колен. – Из чего его гонят? Из конопли, что ли…

– В Тоскане самое вкусное вино во всей Италии, – Александр обхватил рукой Димину щиколотку и потянул на себя.

– Я спать хочу, – возмущённо протянул тот и, упершись ногой в грудь Александра, легко отпихнул его. – Я сегодня пассивный любовник, поэтому пассивно буду спать.

– Сейчас мы тебя активизируем. Где там красная кнопка, – ловкие быстрые руки сгребли Диму в охапку и перевернули на живот. – Вся энергия скапливается в крестце, если правильно на него надавить, то человек мгновенно почувствует прилив бодрости.

Дима охнул от неожиданности, когда Александр с силой опустил ладонь ему на позвоночник, потом продвинулся ещё ниже и, стянув бельё, надавил на крестец. Перед глазами заплясали разноцветные круги, и постепенно в голове действительно прояснилось. Кровь быстрее побежала по венам и сонливости как ни бывало.

– Обалдеть! Действует, – выдохнул Дима, переворачиваясь на бок. – А что ещё знаешь? Какие-нибудь штучки… эрогенные зоны.

Александр потянул штанины и снял с Димы брюки окончательно, а потом и боксёры. В его глазах прыгали чёртики, и скулы слегка порозовели. Ну неужели и он тоже захмелел? Вот уж чудо из чудес.

– Знаю, куда целовать, чтобы было приятно.

– Я тоже знаю, – самодовольно усмехнулся Дима. – У мужчин одна эрогенная зона, туда и надо целовать.

– И кто же тебе сказал такую глупость? Или сам догадался?

Дима смущённо потупил взгляд и тяжело вздохнул.

– Ну давай, послушаем твою версию.

– Не надо слушать, – Александр придвинулся ближе и уложил Диму на спину. – Надо чувствовать. Закрой глаза.

Американские горки догнали Диму в Италии. И понеслось… стоило закрыть глаза, как возникло ощущение свободного падения и кручения, и ещё какого-то непонятного состояния. А потом всё остановилось. Александр взял Димину руку и стал покусывать кончики пальцев, то сильно, почти до боли, а потом ласково, облизывая…

– Начинать нужно с периферии, кончики пальцев на руках, на ногах, уши, нос. Это самые чувствительные и отзывчивые к поцелуям места. Поскольку они практически всегда открыты, ты не смущаешься и не зажимаешься, когда их касается кто-то другой. Это легко и приятно. Начинается расслабление всего тела.

Александр поцеловал ушные раковины, прихватил губами мочки, совсем невесомо, пробуя на вкус. Дима почувствовал, как довольная улыбка сама собой растягивает губы и становится жарко, но ещё можно понимать, что происходит, можно себя контролировать и наслаждаться.

– Потом двигаемся к центру – предплечья, голени, бёдра, плечи, шея. Здесь проходят важные артерии и вены. Целуя сгибы локтей и шею, можно почувствовать ток крови, пульс тела и повлиять на него – ускорить, если целовать быстро, едва касаясь и замедлить, если ласкать долго. Я хочу, чтобы ты проснулся, поэтому будем ускорять.

Александр чмокнул Диму в плечо, потом слегка прихватил кожу на сгибе локтя и тут же облизал место укуса языком. По телу пронеслась волна чувственных мурашек, и Дима невольно засмеялся, пытаясь увернуться от щекотных и волнующих прикосновений.

– Дальше следуем по груди к тем самым эрогенным зонам, прикосновения к которым в одном случае помогают раскрыться, а в другом – вызывают приступ паники и страх перед сексом. Неподготовленный партнёр чаще всего не получает удовольствия от таких прикосновений, потому что они сигнализируют ему об опасности. Здесь сердце, – Александр коснулся подушечкой пальца левого соска, и Дима приглушённо пискнул от удовольствия. А вторая рука коснулась волос в паху и слегка надавила на косточку, вызвав тем самым глухой стон. – А здесь половые органы. Совсем не многие возбуждаются от поцелуев в эти эрогенные зоны. Это первая ошибка, которую допускают маленькие мальчики, исследующие жизнь.

– Я… никого не целовал здесь… не умею… – Дима коснулся гладящей его пах руки Александра и накрыл своей, повёл чуть ниже. Сжал себя и закусил губы, чтобы сдержать громкий стон.

– Научишься, – Александр свободной рукой откинул чёлку с Диминого лба и поцеловал покрывшуюся испариной кожу. – У нас ещё много времени.

– Давай… – Дима притянул его за шею и сам поцеловал. – Я уже проснулся. Трахни меня так, как ты хочешь.

– Я всегда делаю то, что хочу, – усмехнулся Александр и, приподняв Диму за спину, усадил к себе на колени. – Попробуй сам, только не спеши.

Вино по-прежнему кружило голову, тело было лёгкое и податливое, как из пластилина, расслабленное и собранное одновременно. Дима крепко обнял Александра за шею и почти перестал дышать, принимая его в себя.

– Двигайся, – выдохнул Александр, подхватывая Димины ягодицы и сильно сминая их – останутся синяки, ну и чёрт с ними. Дима слегка приподнялся, следуя за руками Александра, а потом снова опустился, дыхание сбилось на короткие вдохи и громкие выдохи. А потом всё куда-то уплыло и стало хорошо и бесконечно.

Когда Дима открыл глаза, было уже утро, и привычно гудел работающий ноут.

– Как же тебя надо трахнуть, чтобы ты не работал утром? – откровенно зевая, протянул Дима, пытаясь выпутаться из лёгкого покрывала.

– Трахнуть утром, – улыбнулся Александр, не отрываясь от гиперважного письма. – Могу и этому научить.

– Ну уж нет, – разминая затёкшие мышцы на плечах, усмехнулся Дима. – Лучше работай, милый. А то я до дома не доживу с твоими уроками.

Часть 17.Флоренция-2.

Дима смотрел в зеркало и медленно бледнел. Глаза те же, губы, нос, даже две веснушки на лбу – всё своё, родное, до боли знакомое и годами изученное. Но общее впечатление, так сказать, аура – изменилось напрочь. И дело было не в открытых ушах и лбе, а в том, что лицо стало производить впечатление подсвеченного изнутри. Словно тонкая керамическая маска, сквозь которую смотрят на свет.

– Бениссимо! Бениссимо, ми чико аморэ! – звенел где-то в области правого полушария мозга голос активно жестикулирующего Антонио. И ещё он опасно клацал маленькими длинными ножницами около самого Диминого носа.

– Это же… – голос неожиданно жалобно пискнул, и Дима громко кашлянул, прочищая горло, чтобы договорить: – Полный ****ец…

– Что? Не понял… – Антонио всем своими длинным гибким телом изобразил удивление и растерянность. В голове Димы мгновенно пробежала мысль об уехавшем цирке и задержавшемся клоуне.

– ****ец, говорю, – спокойно повторил Дима и провёл рукой по тому, что осталось от волос – почти ничего, сообщила рука неверящим глазам. И они вместе, наконец, догнали, что «слегка укоротить чёлку» можно и таким радикальным способом. А что? Никто не говорил Антонио, что стричь налысо не нужно.

– Такой стиль, твой стиль – открытое лицо, высокий лоб, красивый, зачем прятать? Ди-и-ма-а… – Антонио явно расстроился, но, несмотря на это, изобразить радость у Димы не получилось, увы. – Са-а-ша, а ты что скажешь?

Дима вздрогнул и поднял взгляд, посмотрел в зеркало чуть выше уровня своих ставших просто огромными глаз и ярко очерченных бровей. И увидел Александра, стоящего рядом с вешалкой для рабочей парикмахерской одежды. Дима смотрел на его снисходительную улыбку и думал, что вот сейчас точно заплачет. Ну всегда у него так по-дурацки получается. На похоронах плакать нельзя себе позволить, а вот из-за каких-то волос – пожалуйста, ещё чуть-чуть, и сопли распустятся до колена. Дима отвёл взгляд, чтобы собраться и проглотить противный комок в горле, и встал с кресла. Антонио молча распаковал его из накидки и с искренним сожалением и где-то даже испугом посмотрел на Александра, очевидно, в ожидании и его убийственной реакции. Ясно же, что мальчик-любовник недоволен.

– Мне нравится, Тони. Ты, как всегда, проницателен.

Антонио – вот же подхалим – мгновенно расплылся в счастливейшей улыбке и опять загоготал что-то про своё видение мира, людей и знание сокровенных секретов. Дима сдержанно закусил губу и почувствовал, что начинает закипать. В конце концов, это его волосы и его лицо! Такие молодцы, блин. Довольны друг другом – мастер и заказчик. Зашибись. А он сам так… расходный материал.

– Приеду домой и призовусь с горя, – зло усмехнулся Дима, перекидывая лямку своей спортивной сумки через плечо. – Будешь ждать меня два года и писать письма куда-нибудь в Сибирь.

Александр приобнял опять эффектно расстроившегося Антонио за плечи и сказал что-то по-итальянски. Дима не стал дожидаться восторженного ответа и рванул дверь. В лицо ударил свежий утренний воздух, в который вплелись тёплые ароматы флорентийских цветущих улиц. Всё-таки это сказочный город. И нет смысла портить себе настроение из-за чьей-то придури – много чести. Волосы отрастут быстро. Хотя обидно было не из-за них, по сути. Дима остановил цепочку рассуждений, потому как знал, во что она в очередной раз упрётся.

– И нафига ты из меня это сделал? – Дима отпрыгнул от догнавшего его Александра подальше, чтобы не позволить ему взять себя за руку.

– Что – это? – Александр достал из кармана телефон и посмотрел на дисплей. – Половина двенадцатого. У нас пятнадцать минут на прогулку, а потом обед в ресторане с оперой.

Дима почувствовал, как обида медленно, но верно хиреет, истончается, как только он представил накрытый стол: мясо, вино, зелень – всё в лучших традициях Тосканы. «Врагу не сдаётся наш гордый Варяг!» – ехидненько подвывал внутренний голос вместо итальянской оперы.

– Чучело! – всплеснул Дима руками, останавливаясь посреди дороги. – Гопник какой-то… – тише добавил он.

Александр подошёл к Диме вплотную и провёл рукой от затылка по макушке. По телу со скоростью разорвавшейся бомбы пронеслась волна томительной дрожи.

– Здесь родничок, связь с космосом, – улыбнулся Александр и ненавязчиво увёл Диму с проезжей части. – Волосы мешают.

– Но у всех нормальных людей есть волосы, им почему-то не мешают, те же модели вообще по задницу отращивают, – обида всё ещё пыталась сказать своё веское слово, но ровно бьющееся сердце не желало поддерживать её. Александр всегда прав, и ему нравится… очень нравится эта «типа причёска». Дима никогда прежде не чувствовал такой солидарности, это было ошеломляющее открытие. Одно дело повторять в голове слова про любовь и прочие красивости, а совсем другое ощутить тем самым родничком, по которому столь нежно скользили подушечки его пальцев. Александру действительно нравится Дима. В любом виде, в любом проявлении, с волосами и без них, в любых шмотках и без них, сонный и бодрый, больной и здоровый, радостный, грустный, нервный, уставший…

– Потому что модели – это образы, и чтобы их создавать, нужен материал… – Александр вёл Диму по набережной Арно, и солнце светило навстречу, играло на перилах, сквозило в яркой сочной листве и весело вспыхивало на крышах домов, стоявших на противоположном берегу реки.

– Мне нравится, – вдруг проговорил Дима и, облокотившись на перила, поставил ногу на парапет и стал одного роста с Александром, удивлённо выгнувшим правую бровь. Фирменную правую бровь. – Всё нравится – и река, и город, и лето, и причёска, и ты… Будешь теперь любоваться моей бритой головой до скончания века.

Александр слегка улыбнулся и, обхватив Диму за пояс одной рукой, снял с парапета.

– Будем целоваться? – хихикнул тот, цепляясь руками за воротник рубашки Александра и приподнимаясь на цыпочках.

– Без вариантов.

В ресторане пели «Дорогой дальнею, да ночкой лунною…» Два стола, за которыми сидели русские туристы, подпевали что есть мочи, перекрывая своим нестройным, но очень душевным пением голоса оперных певцов – высокой темноволосой девушки в национальном костюме и коренастого кудрявого мальчика с холодными голубыми глазами. Глаза эти после каждой музыкальной фразы возвращались к Диме и вспыхивали неприкрытым азартом. Хищник на охоте, уловил Дима эмоцию, и ему стало не по себе. От него явно ждали какой-то реакции, провоцировали, и мешали наслаждаться разудалым весельем вокруг. Девушка заставила Александра хлопать в ладоши и помогать ей петь, было слышно, что русские слова она выучила исключительно по созвучиям, поэтому получалось смешно – пауз между словами не было. Она начинала фразу, а Александр должен был продолжить. Это было мило – девочка была довольна и воодушевлена, а Александр, ну как всегда, прекрасно вписался в действо.

– Итальянцы очень харизматичны, – наливая Диме предусмотрительно полбокала вина, сказал он после того, как отправил девушку с приличными чаевыми в добрый путь, и, заметив его рассеянный взгляд, слегка нахмурился.

– Этот парень-певун сверлит меня взглядом второй час, достал уже, – понизив голос, пожаловался Дима. – Ненавижу, когда на меня пялятся.

Александр обернулся и кинул короткий взгляд на мальчика, мнущегося около барной стойки. Их концерт закончился, инструменты были упакованы, и часть музыкантов уже ушла. Остался только певец и один из гитаристов.

– Он приглашает тебя, – спокойно объяснил Александр, отчего у Димы в животе неприятно похолодело. Опять эти переглядки и приглашения, взрослые-детские игры. – И похоже, скоро ему это надоест.

– Святая простота, – выдохнул Дима и побарабанил пальцами по столу. – И его не смущает, что я с тобой, как бы?

Александр широко улыбнулся и откинулся на спинку стула.

– Ну, отношения бывают разные, в конце концов, может быть, я твой отец.

Дима отхлебнул половину налитого вина и придвинул салат из морепродуктов ближе к себе, словно тот мог заслонить его от навязчивого взгляда.

– Он смотрит так, что я есть не могу. А я всегда могу есть!

– Он тебе нравится.

Дима вскинул глаза на по-прежнему улыбающегося Александра и замер, прислушиваясь к себе. Действительно, что-то было в этих холодных итальянских глазах, что-то крайне привлекательное. Глубокое. Это был не Игорь, пессимистичный неудачливый парень из Твери. Его взгляд был неприятным, его слова хотелось забыть навсегда. Здесь было нечто иное. Успешный певец, красивый и дерзкий. Одинокий. Сегодня.

– Пожалуй, ты прав, иначе я бы так не реагировал, – Дима попытался улыбнуться, но у него не получилось. Александр вглядывался в его лицо и ждал продолжения, но сказать Диме было нечего. Слишком неожиданное откровение. И оценить его сразу было сложно. – Но я не хочу… мне это не нужно.

Александр подался вперёд и накрыл Димины руки своими, мягко погладил.

– Тогда не делай. Тебя никто за руку не тянет.

Дима выдохнул воздух через нос и сжал пальцы Александра. Тёплые.

– Я думал, что мне никто не понравится, кроме тебя.

– Ты только что вышел в свет, понял, кто ты есть. В мире намного больше людей, чем двое.

– Мне хорошо, когда нас двое, – совсем тихо проговорил Дима, уверенный в том, что Александр его услышит.

– Тогда чего ты боишься?

– Того, что однажды это может измениться.

– Не будь так категоричен, чудо моё. Ты живой, чуткий, отзывчивый. Всё меняется, и ты тоже изменишься, незаметно и неизбежно.

– А у тебя было так? Ты чувствуешь в себе поток времени?

– Чувствую, и с каждым годом он замедляется. Опыт накапливается, делать резкие движения лень. Хочется лежать и балдеть.

Дима засмеялся и покачал головой, не веря тому, что слышит.

– И поэтому Лида называет тебя элеткровеником. Страшно представить, что было, когда тебе не хотелось лежать и балдеть.

– Я был велик и ужасен.

– А теперь ты великий, ужасный и опытный.

Александр расплатился с подошёдшей официанткой. Дима поднялся из-за стола и, кинув взгляд на барную стойку, увидел там лишь двух подвыпивших американцев, громко разговаривающих на сокращённом английском. Выходя на улицу, Дима думал о том, что уже не помнит лицо смутившего его оперного певца, хотя у него всегда была отменная память на лица.

– Я слышал, что по статистике геи живут вместе не больше пяти лет. Это в лучшем случае. Семьи нет, детей нет. Ничто не держит их. – Дима щурился от яркого солнечного света и невольно улыбался.

Они шли вдоль набережной, к смотровой площадке, туда, где открывается вид на центральную площадь города, купол собора Марии дель Фьора и окружающую цепь низких покатых гор. Дима уже был там однажды, но Вике стало плохо от жары, поэтому толком насладиться панорамой не получилось.

– А ты – не они? – Александр поймал лямку Диминой сумки и потянул на себя, чтобы они шли наравне.

– Я не верю статистике, – пожал Дима плечами и остановился, засмотревшись на гордо расхаживающую по дну почти обмелевшей реки цаплю. Она высматривала мелких рыбёшек и сочные водоросли. Её тонкие спичечные ножки выглядели ненадёжными и хрупкими. Дима следил за каждым пружинистым шагом и ждал, что вот-вот ножки подломятся, и птичка плюхнется в воду. Но цапля, несмотря на все ожидания, поймала свою добычу и посмотрела на наблюдателей одним глазом, мол, что, съели? – Большинство, меньшинство… я живу так, как хочу, а проценты – для рекламы, тебе ли ни знать, откуда и для чего они рисуются.

– Птичка хочет в клетку, – улыбнулся Александр, обнимая Диму за шею и привлекая к себе. – Не бойся, – шепнул на ухо, – она уже давно в клетке. – Дима залился краской по самые уши и прижался лбом к плечу Александра. Тот погладил его рукой по шее и коротко рассмеялся: – Эй, птичка, летим со мной, там столько вкусного!

– Крылья, ноги, главное – хвост! Блин… его ж отрезал маэстро Антонио! – Дима чмокнул Александра в щёку и, схватив за руку, повёл вверх по каменной, поросшей мхом лестнице к обзорной площадке. В тени деревьев было прохладно и пахло чем-то сладким, сиропным. Вдоль стены розовым и белым цвёл олеандр, опасно нежный и беззащитный. Смертельно ядовитый.

– Я в раю, – на автопилоте проговорил Дима, медленно подходя к краю площадки, где стояли туристы, облокотившись на перила, и смотрели вдаль, на город. Мысли уже разлетелись напрочь, и ничего кроме – «вот бля…» или «я в раю» сказать было невозможно. Никакой суеты, никакого шума, словно именно здесь даже самые рьяные умы успокаивались и поддавались всеобщему медитативному движению. Ещё чуть-чуть и все закружатся в танце, как в каком-нибудь фильме.

Они смотрели на маленькие черепичные крыши внизу, изрезанные дорогами улочки, укрытые едва заметной коричневатой дымкой. Флоренция и сверху и изнутри казалась светло-коричневой из-за солнечного света, преломляющегося сквозь песчинки, кружащиеся в воздухе.

– Давай сфотографируем тебя в раю, будешь смотреть и завидовать, – сказал Александр, по всей видимости, ему уже надоело бесцельно лицезреть пейзаж. И он придумал себе цель.

Дима молча протянул ему фотоаппарат и блаженно улыбнулся.

– Я, конечно, не люблю фотографироваться… но ради этого, – он махнул рукой в сторону города и, повернувшись лицом к солнцу, широко раскинул руки.

Александр сделал несколько кадров Димы на фоне города, города на фоне гор, гор на фоне неба, а Дима всё стоял и смотрел вдаль, в голове крутилась какая-то незамысловатая мелодия, «memories»… кажется. И было так хорошо и спокойно, что хотелось умереть.

– Когда я жил в Перми, – начал Дима, почувствовав, как ладонь Александра опустилась ему на плечо, – мне нравился соседский мальчик. Он был на два года меня младше, молчаливый, печальный, он всегда ходил один и часто болел. Я воображал, что он принц, которого я должен спасти от чего-то плохого… – Дима засмеялся и потеребил лямку сумки, сосредотачиваясь на рассказе. – В двенадцать лет все нормальные мальчишки хотели играть в хоккей во дворе или на крайний случай стащить из садика бабы Тани яблоки, а я думал о том, как буду спасать мальчика от дракона, как какую-нибудь принцессу… с поцелуями и всеми делами. И каждый раз он улыбался, в моих фантазиях, и я был просто на седьмом небе от счастья. Тогда я думал, что это такой вид дружбы, ну… у всех же по-разному бывает, думал я. У меня вот так, обострение чувства справедливости. Меня же мама целовала, и мне нравилось, значит, и ему тоже должно было понравиться, думал я, и уже тогда подводил под это дело целую философию разделения единого целого на две половинки. Я тогда додумался до того, что миссия нашего воссоединения лежит целиком и полностью на мне, и я должен сделать первый шаг, хотя бы заговорить с ним.

Дима замолчал и закусил нижнюю губу, вспоминая то время, когда он действительно думал, что всё зависит только от его решения.

– О чём вы поговорили?

Дима повернул голову в сторону Александра и увидел в его глазах своё отражение.

– Я не решился. Услышал, как он кричит на свою бабушку, потому что она приготовила что-то невкусное. У них в квартире жила старушка, лет эдак под восемьдесят или даже больше. Иногда она выходила гулять к подъезду и каждый раз здоровалась со мной. У неё был тихий, очень приятный голос, не такой скрипучий, как обычно бывает у пожилых людей, и понимающие глаза. Мне всегда казалось, что она знает много сказок. А он кричал, что в супе плавает лук, а он его терпеть не может.

– Скажу тебе по секрету, – Александр придвинулся ближе к Диме, касаясь плечом его плеча, – все сказочные принцы не любят лук и чеснок. Иначе пробуждение ото сна страстным поцелуем будет испорчено. А второго шанса произвести первое впечатление может и не выпасть.

– А я люблю чеснок. Эх, не быть мне принцем на головке чеснока.

– Я в детстве читал сказки с конца, чтобы сразу знать о заслугах героя, прежде чем с ним познакомиться.

– И какая твоя любимая?

– Заслуга?

– Сказка, – хихикнул Дима.

– Про колобка. И от бабушки ушёл, и от дедушки… – Александр бросил задумчивый взгляд на панораму и посмотрел на Диму, так пронзительно, словно током ударило, и захотелось зажмуриться. Одна секунда, и он опять улыбнулся. – И никакого тебе благородства, одна беготня.

– Наукой доказано, что сказка про колобка – это апологетика гомосексуализма, – серьёзно проговорил Дима.

– Правда? – Александр изобразил искреннее удивление. Дима залюбовался им. По пальцам можно было пересчитать моменты, когда удавалось поймать его удивлённое лицо.

– Нет, конечно. Но мысль интересна, не находишь? – засмеялся Дима.

– Пошли где-нибудь посидим, мыслитель, а то природа настойчиво зовёт, и мешает любоваться пейзажем.

– А что удобнее: работать на кого-то или организовывать свой бизнес?

Хотелось сползти по лавочке на траву и лечь, закинуть руки за голову и смотреть в высокое безоблачное небо. Но Дима не решался, поэтому удобно откинулся на тёплую деревянную спинку и запрокинул голову. Небо расчертил ватный след пролетевшего самолёта.

– Организация своего дела отнимает всё свободное и несвободное время, и утром поспать на рабочем месте будет невозможно. – Александр водил пальцами по Диминой шее, скользил вверх к затылку, а потом опять спускался вниз.

– Откуда узнал? – лениво протянул Дима, жмурясь от удовольствия. Никого не было рядом, никаких праздношатающихся туристов – тихий сквер с видом на красивый дом с садом, заросшим оливами, сладковатый горячий воздух и рассеянные прикосновения пальцев. – Лида заложила?

Александр усмехнулся и, наклонившись, поцеловал Диму в висок.

– Сам видел, как ты сопел, спрятавшись за монитором.

– Вот же блин! Стыдно мне… типа.

– Я тебе верю, почти.

– Не могу я утром жить. Злобный зомби, – Дима повернулся лицом к Александру и провёл пальцем по его нижней губе. – Вот в десять со мной уже можно нормально разговаривать. Зато ночью люблю колобродить до утра и неплохо соображать.

– Эту бы энергию да на пользу родине… – Александр лукаво улыбнулся, как всегда это делал перед поцелуем. Дима по инерции приоткрыл рот и широко улыбнулся, поймав себя на столь откровенном приглашении.

– Вот бля… привычка, – выдохнул Дима, уже чувствуя дыхание Александра на своём лице.

Целовались долго, пока рука, опирающаяся на спинку лавочки, не затекла. Дима глубоко вдохнул и обнял Александра за шею.

– Здорово, – прошептал он и закрыл глаза. – Я бы хотел, чтобы так было всегда. Я такой глупый, ты такой мудрый… не хочу взрослеть.

– Дело не во взрослении, а в приоритетах. Твой характер уже сформирован, можно лишь слегка подкорректировать, а поменять – нельзя.

– А Марк был твоим ровесником? – Дима закусил губу, сообразив, что спросил то, что не хотел в принципе спрашивать. Всплыло из подсознания.

Александр снисходительно посмотрел на Диму и кивнул.

– Я не обращал внимание на тех, кто младше меня больше чем на три года.

– Ух ты… – Дима смутился и отвёл взгляд. Вдалеке по дорожке прогуливалась пожилая пара немецкого пошива с маленькой резвой собачкой. Собачка отчаянно рвалась в сторону обнаглевших от непуганости голубей. Женщина с интересом смотрела в сторону Димы с Александром и не отводила глаз, как случалось чаще всего. Дима мгновенно проникся к ней симпатией и уважением. – Значит, я исключение?

– Ты откровение. – Александр взял его руку, перевернул ладонью вверх и приложил свою. По длине пальцы оказались почти одинаковыми, а по ширине разница была значительной.

– Особенный?

– Единственный.

– Ты меня сравниваешь с Марком? Или другими… твоими?

– Я не помню Марка. Это было слишком давно. Если я ухожу, то больше не возвращаюсь.

– А второй шанс? Вторая попытка? Право на реабилитацию? Или приговор обжалованию не подлежит?

– Чтобы вынести приговор, нужен состав преступления, разбирательство в суде, показания свидетелей и последнее слово. Это длинная и неприятная процедура. Но если механизм запущен… можно и сократить.

– Я не люблю юриспруденцию, – поморщился Дима и опять поднял глаза к небу. – Я со всеми расходился как-то незаметно, без всяких разбирательств. Просто однажды понимал, что всё, хватит, и со мной соглашались. Больше не хочу жить так: разделяя то, что хочу, и то, что должен. Или всё, или ничего – никаких компромиссов.

– Гордый мальчик, – Александр привлёк Диму к себе и опять поцеловал. – Ты заслуживаешь самого лучшего.

– Тебя… хочу тебя.

– И меня тоже, – засмеялся Александр и потрепал Диму за ухо. – Гулять пошли, дома будем сидеть на лавке.

– Эх… – вздохнул Дима, пружинисто вскакивая на ноги. – Носил бы меня ещё кто-нибудь… вот это было бы счастье!

– Не видать тебе счастья, как своих ушей, птица моя.

– Вот подбодрил, так подбодрил! Твоё напутствие – прям волшебный пендель для скорости.

Дима не помнил, какой по счёту это был оргазм. Один шёл за другим, с небольшими перерывами на какие-то конфеты, которые валялись по всему полу в разноцветных фантиках. Накрывал, уносил и заставлял забывать о предыдущем, обо всём. Дима даже имя своё забывал, и ему казалось, что он конфета, которая медленно тает, томно растекается по горячей коже Александра, вязкая, сладкая – молочный шоколад.

Александр рассказывал смешные истории из своей профессиональной жизни, из студенчества, и Дима смеялся так, что лёгкие начали болеть, и что-то тоже рассказывал, а потом опять забывался… и шоколад тёк по телу, по венам, и перед глазами танцевали отсветы блестящих вкладышей, красные, жёлтые, синие. Дима закрывал глаза, закусывал губы, скользил руками по липкой упругой коже и просил ещё, ещё… ещё…

– Ты же не любишь сладкое?

Александр увлечённо облизывал Димины пальцы и водил руками по его бёдрам, вновь возбуждая.

– Не люблю, – пожал он плечами и, оставив в покое пальцы, наклонился к щеке, которая тоже, по всей видимости, была в шоколаде. – Я люблю сладкого.

Дима засмеялся и закинул ноги Александру на поясницу, стал медленно двигаться, чувствуя ответное возбуждение.

– В следующий раз хочу йогурт… – прошептал Дима, дотянувшись до уха Александра, и игриво прикусил его за мочку, – и Венецию… гондолы, маски, карнавал… секс… и ещё раз секс…

– Может, начнём в обратном порядке? – переворачивая Диму на живот и целуя его в затылок, засмеялся Александр.

– Да, можно, – выгибаясь, выдохнул Дима и шире развёл ноги, – эх, раз, ещё раз… ещё много-много раз…

Часть 18.Предчувствие.

Дима никогда не мог различить во сне, где собственно сам сон, а где явь. Многие рассказывали ему о том, что возможно контролировать свои сны, что есть определённые методики для того, чтобы избежать кошмаров, побороть их – повернуться лицом к догоняющему тебя монстру и увидеть пустой коридор или какую-нибудь большую собаку, а не то-не-знаю-что-но-очень-страшное. Но Дима никогда не оборачивался, когда за ним гнались, он бежал, бежал, куда-то падал, просыпался весь в поту и с криком, готовым сорваться с губ. Но крик не срывался, Дима просто сидел несколько минут на кухне, курил и приходил в себя, а кошмар забывался наутро, и о методиках их контролирования было просто интересно послушать, как о чём-то не имеющем к нему никакого отношения. Но кошмары снились часто – мутные, тяжёлые, изматывающие.