Текст книги "Понедельник 6:23 (СИ)"

Автор книги: Motoharu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Он гордится, гордится всеми нами… – хмельно хихикнул Дима, не услышав и половины того, что говорил ему Юра, и сполз по стене на пол. Хотелось растечься водой по полу. Свет горящих ламп распадался на осколки, словно витражи. В детстве у Димы был маленький калейдоскоп – смотришь в дырочку, крутишь, и разноцветные стёклышки складываются в причудливые фигуры, каждый раз разные. Это было волшебством. Дима часто моргал, и блики на лампах были как те самые стёклышки… складывались, разбегались, менялись местами, перетекали… синие, красные, жёлтые… А он сам тёк, как та река во Флоренции, и Александр держал его за руку…

Юра склонился над ним и заглянул в глаза. Дима улыбнулся ему и опустил ресницы, в глазах напротив отражались стёклышки калейдоскопа – красиво…

– Отец целует тебя в губы?.. – прошептал Юра и, не дожидаясь ответа плавающего в эйфории Димы, наклонился ещё ниже и жадно поцеловал.

Калейдоскоп распался, Дима инстинктивно сжался, пытаясь отстраниться от навязчивого прикосновения. Что-то пошло не так, случилось что-то плохое… Распахнув глаза, он встретил безумный чёрный взгляд Юры, его раскрасневшееся, пышущее жаром лицо было искажено ужасом. Дима рванулся в сторону, ударился макушкой об стену – больно. Отрезвляет.

– Ты совсем спятил? – задохнулся возмущением Дима, хватаясь руками за голову. Тупая гудящая боль расползалась от места удара вниз к вискам, и в глазах защипало от страха, боли и обиды. – ****ец какой-то…

– Дима… – Юра растерянно хлопал глазами и пытался тоже потрогать Димину голову, словно от этого прикосновения зависело: станет Диме легче или нет. – Прости… Дима… Это само… я…

– Да пошёл ты, – прошептал Дима, поднимаясь на ноги. Стена, о которую он пытался опереться, норовила провалиться куда-то в тартарары и увлечь его за собой. И пол был мягким, вязким, а ноги ватными и одновременно тяжёлыми, словно скованными по всей длине. – Ты же не такой… на хрен ты лезешь? Ну на хрен, блин...

Юра продолжал сидеть на полу, обхватив голову руками и раскачиваясь взад-вперёд как китайский болванчик. Дима чувствовал, что его стошнит от вида этих неврастенических раскачиваний. Господи… и почему же так трудно идти? Ноги передвигались с трудом, и тело штормило как на корабле, попавшем в бурю. Дима шёл, опираясь о стену одной рукой, а второй держался за голову. Сознание периодически отключалось, и казалось, что он засыпает и его уносит всё время вверх, вверх… Дима всеми силами старался держаться в ускользающей реальности, пока не забыл, что ему нужно уйти из этого дома, от Юры с сорванной башней. Он опасный, опасный… Дима через тысячу лет спустился с лестницы и окончательно забыл о том, что случилось в комнате, почему голова болит? И что такое голова? Единственное, что осталось – импульс уйти отсюда, неосознаваемый инстинкт самосохранения. Бежать, бежать, куда угодно. Он открыл входную дверь, и резкий порыв мокрого ветра ударил в лицо. Дождь разошелся на всю катушку. Ветер раскачивал деревья, и те уныло стонали, словно им тоже было больно. Дима съёжился, обхватив плечи руками. Мир сузился до радиуса взгляда. Что Дима мог видеть, то и было миром. И это был убогий, враждебный ему мир, из него хотелось поскорее убраться ко всем чертям. Сознание опять выключилось. Александр приехал и звонит в квартиру, нужно открыть. Он соскучился… Дима подбегает к двери, замок не поддаётся, он психует, матерится, ну давай же! Давай же, открывайся! Наконец замок поддаётся, дверь распахивается, но за ней никого нет. Дима явственно слышит голос мамы, которая давным-давно говорила о том, что если послышится стук или звонок в дверь, а когда смотришь в глазок, никого не видишь – не открывай, не к добру… не открывай, Дима. Не открывай.

– Дима, ну куда ты идёшь? – Юра тряс за плечо и пытался остановить. Дождь разбивал бесцветный мир на сотни осколков, и они резали кожу, пронзали насквозь, до самого сердца.

– Отвали от меня, – устало выдохнул Дима, вновь выныривая из зеленоватой дымки наркотического дурмана. В ушах всё ещё слышалась трель звонка, словно наяву. И холод из распахнутой двери, а Саша так и не пришёл… Дима всхлипнул и смахнул воду с лица. Хотелось умереть, так стало тоскливо и страшно одному в целом мире… Ну почему он не пришёл? Дима так ждал, что дышать не хотелось без него…

– Дим, пошли в дом, ну прости меня, Дима… ну хочешь, ударь меня, набей морду, только пошли обратно, простудишься, ты же весь мокрый, – Юра тащил его за руку обратно туда, где холодно и пусто, в темноту. – Я не буду… я больше не буду приставать к тебе.

– Я хочу домой, – Дима остановился посреди улицы. Он стоял по щиколотку в луже в одних носках и никак не мог сообразить, что же делать. Что он ДОЛЖЕН со всем этим делать, а слёзы всё никак не прекращались, а может быть, это были не слёзы, а просто дождь. – Домой хочу…

– Пошли домой, ну пошли… – вкрадчивый голос, такой приятный, такой знакомый… И если закрыть глаза, то можно увидеть любимое лицо. Александр, он улыбается, он пришёл, чтобы забрать Диму домой.

– Хорошо… так хорошо, – улыбнулся Дима в ответ своему видению, поворачивая назад. Вода хлюпала под ногами и лилась сверху, кругом была вода, холодная, колючая, а внутри было тепло, жарко, хотелось прижиматься к родному телу и целоваться, целоваться… Саша здесь, он ведёт его домой, и можно, наконец, отдохнуть.

Небо раскрылось над головой, и любви было много, так много, что она сочилась из розовых рассветных облаков, текла яркой радугой на землю, падала крупными хрустальными каплями вниз. И тело земли впитывало нежность и блаженство, принимая в себя всю любовь, что дарило ему небо.

– Я люблю тебя… – шептал Дима как заклинание, подходя к закрытой двери и распахивая её вновь, – Саша…

Тишина пустого коридора оглушила в ответ. И Дима проснулся.

Часть 22. Утром

В комнате было светло. Дима открыл глаза и первое, что он увидел, был Александр. Он стоял около окна и курил. Пепел с его сигареты словно в замедленной съёмке падал на пол. На красивый чистый пол, Александр даже не смотрел на него. В груди всё сжалось и заледенело, сознание ещё не успело сориентироваться, но душа, или что там принято считать ответственной за чувства, уже знала, что всё самое страшное, что могло случиться, уже случилось. Пепел сыпался в лучах утреннего солнца, пробивающихся сквозь лёгкий тюль, а Александру было всё равно, он глубоко затягивался и неотрывно смотрел в окно. И столько разочарования и боли было в его взгляде, что Дима невольно зажмурился так сильно, что слёзы выступили на глазах.

Только бы это было сном… Проснись, Дима, проснись.

Сзади за спиной послышался тихий сонный вздох и тяжёлая рука опустилась на плечо, сжала его и расслабилась. Юра что-то пробормотал Диме в макушку, но не проснулся. Александр повернул голову в сторону кровати и, выдохнув дым, затушил окурок в стоящей на подоконнике пепельнице. Дима смотрел на Александра и не смел моргнуть, он больше ничего не смел. Всё закончилось. «Прости… прости меня, пожалуйста…» Сказка разбилась. И грязные мутные разводы на поверхности сознания, пыльное утро и серый пепел.

– Собирайся, я отвезу тебя домой, – тихо и убийственно спокойно сказал, наконец, Александр, неотрывно глядя Диме в глаза. Взгляд не был рассерженным или шокированным, это было и невозможно по сути. Александр никогда не злился. Он просто смотрел усталым и очень-очень взрослым взглядом человека, привыкшего к разочарованиям.

Дима судорожно вдохнул воздух, и лёгкие с трудом пропустили его внутрь. Они не хотели дышать, не хотели начинать день с такой боли. Дима сел на постели, голова была словно чугунная. Юрина рука соскользнула с его плеча и легла на обнажённое бедро. Дима смотрел на неё как зачарованный: на синие вены, рельефно оплетающие широкую загорелую ладонь. Вчера он позволил этим рукам сломать то хрупкое и бережно охраняемое Александром равновесие. Позволил… В голове было пусто и тяжело. Ни одного вопроса, ни одного ответа.

Дима потёр ладонями колючие щёки и, дотянувшись, вытащил из-под Юры свои брюки. Они всё ещё были влажными. Кажется, вчера он промок. Хотел уйти домой, но так и не дошёл. А ночью было тепло и… вместе… Вместе с кем? Черт, чёрт, чёрт!

– Я удивил тебя так, что ты потерял дар речи, – горько усмехнулся Дима, поднимаясь с кровати и натягивая на себя мятую футболку, которую подобрал с пола. Холодная сырая ткань словно царапала горящую от стыда и страха кожу. – Я тоже умею держать обещания.

Александр смотрел, как Дима одевается, сложив руки на груди и не меняясь в лице. Чёртова выдержка, истинный айсберг. И все его желания под чёрною водой.

– Я вижу. Твой ноутбук уже в машине.

– Предусмотрительно, – прошептал Дима, закусил губу, пытаясь сдержать подступающие к горлу слёзы. Не сейчас. Только не при Александре. Хватит с него. – А моя машина тоже в машине?..

– Потом заберёшь, как-нибудь.

Александр прошёл по комнате, не касаясь Димы, и открыл дверь, подождал его на пороге. Из кухни доносились весёлые голоса Ирины и Барсика, они обсуждали какую-то нелепую рекламу и девочку-модельку, которая постоянно забывала текст и несла какой-то бред. Ирина смеялась, высоко и звонко. Человек, никогда не предававший, всегда смеётся открыто. Дима не хотел встречаться с ними, а Александр, кажется, наоборот. Он оставил Диму в коридоре, а сам завернул на кухню, что-то сказал тихо, и смех мгновенно смолк. Барсик ответил: «Как хочешь, можно и так». Больше никто не смеялся.

Дима обувался, стараясь не производить ни единого лишнего звука. Он потом всё скажет, всё объяснит, как было на самом деле, что он ничего не понимал, что он думал только об Александре, только его целовал, только ему бы позволил… Такой несусветный бред. Он и сам в него не верит теперь.

– Саша… – Дима остановился, натянув одну кроссовку, и прислонился лбом к плечу стоящего рядом Александра. – Саша… – едва слышно. И больше ничего. Никаких просьб, никаких оправданий. «Что теперь, Саша?..»

Долгожданная рука мягко коснулась Диминой головы и провела вниз по шее.

– Тебе надо отдохнуть, – почти ласково проговорил Александр. Дежурная фраза, по телу пробежали противные мурашки.

Он не добавил «птица моя», в отчаянии подумал Дима. И в ушах зазвенело от одиночества и пустоты, словно все силы вышли из тела, оставив лишь тянущую боль в мышцах. Лишь боль напоминала о том, что жизнь продолжается, и что Дима всё ещё рядом с Александром, но уже так далеко. Дальше, чем был в самом начале.

Солнце слепило глаза, и Дима прикрывал их рукой, чтобы не видеть, как красиво было на улице после прошедшего ночью дождя. Умытые улицы кричали о радости и счастье. Дима ненавидел, когда кричат громко. В салоне привычно играл Вивальди. Концерт соль минор «Лето». Дима судорожно вздохнул, вспоминая, что совсем недавно эта музыка значила для него.

– Выключи музыку, пожалуйста, – попросил он, не открывая глаз.

Александр выкрутил звук на минимум, но не стал выключать. Дима был ему благодарен за столь демонстративный жест.

– Поспи, я тебя разбужу, как приедем, – сказал Александр, закуривая. Машина встала на светофоре.

– К чёрту, – выдохнул Дима, открывая окно и глотая свежий воздух. Захотелось выйти из машины и пойти куда глаза глядят, пока ноги не отвалятся. В детстве Дима часто думал о том, что будет, если идти всё время вперёд, куда придёшь? К тому же месту или всё же возможны варианты? – Как твоя фирма?

– В порядке. Завтра будет последнее слушание. Но исход заведомо известен, поэтому не было смысла оставаться там.

– Поздравляю.

– Спасибо.

Александр нажал на педаль газа и машина мягко тронулась. Он затушил сигарету и выкинул в открытое окно. Он не смотрел на Диму. Он всю дорогу не смотрел на Диму. И это убивало медленно и верно, било по нервам, резало вены… Чёрт тебя побери! Ну наори, блин! Ну врежь так, чтобы искры из глаз посыпались! Ну обзывай последними словами, чёрт… чёрт… Да сделай хоть что-нибудь! А потом, потом всё забудь?.. Дима невольно скривил губы и опять закрыл глаза. Он знал, что Александр не станет его обзывать, бить и даже обвинять не станет. Потому что он любит, любит своего мальчика, свою птичку, которая его ждёт, скучает и не предаёт. Только это уже не Дима.

«Тойота» остановилась около Диминого дома. Александр остался сидеть на месте, постукивая кончиками пальцев по рулю.

– Не зайдёшь?

Да что у него с голосом?! Словно из подвала кто-то пропищал.

– Нужно позвонить Севе, уладить дела в его конторе. Я заеду к тебе позже, когда ты придёшь в себя, и мы поговорим.

Дима посмотрел на Александра и согласно кивнул. Ему вдруг показалось, что они прощаются. «Поезд отходит, провожающие, покиньте вагоны». Горло сдавило с такой силой, что Дима подумал, что сейчас заплачет и никуда не пойдёт из этой машины. Скажи всё сейчас! Взгляд Александра, устремленный на него, говорил, что он не вернётся, больше никогда не придёт к Диме, потому что у него нет больше птички, к которой нужно возвращаться.

– Я буду ждать.

Реальность стала расплывчатой, но Дима смог сдержать слёзы и даже попытался улыбнуться. Глупость… самая жалкая улыбка на свете.

«Тойота» скрылась за поворотом, и Дима, пошатываясь, пошёл к двери. Одна крупная капля скатилась с его щеки и упала под ноги. Больше Дима не плакал и не ждал.

Дима зашёл в молчащую квартиру, пронизанную солнечным светом и пахнущую знакомой бумажной пылью. Вика всегда говорила, чтобы он открывал окна прежде, чем куда-либо уходить. Нужно дышать свежим воздухом, для здоровья полезно.

Дима стащил кроссовки, наступая на пятки, и пошёл в ванную, раздеваясь по пути. Хотелось всё с себя снять и кожу в придачу. И вчерашний день тоже бы вот так снять как футболку, и закинуть куда-нибудь в угол, чтобы потом, найдя случайно, машинально запихать в стиральную машинку и провернуть пару раз. С чем там принято стирать грязные вещи? Добавьте немного «Ваниша», и все пятна сойду на счёт раз. Интересно, а можно отмыть «Ванишем» вот эти малиновые пятна на шее и груди? Страсть, видимо, хлестала через край, ну ещё бы… ведь он «такой, ****ь, красивый!» что даже у самых натуральных натуралов сносит крышу.

– Не в красоте дело… – вздохнул Дима, включая прохладную воду и подставляя раскрытую ладонь под упругую струю. – Всё это полный бред…

Юра поимел всю папину жизнь, ускользающую от него. И Дима тоже поимел всю выверенную годами систему Александра. Идеальную систему отношений, где все друг другу доверяют и могут оставить детей одних без присмотра. Неплохая система, и казалось, так просто жить по ней.

Злость захлёстывала, пульсировала в кончиках пальцев, в гудящих висках. Дима злился на Юру, на себя, на алкоголь, на траву, на весь мир, на то, что не смог настоять на своём. Злился на то, что злиться уже бесполезно. Надо как-то… продолжать.

Вода приятно ласкала ноющее тело, очищала, создавая иллюзию обновления. Дима закрыл глаза и был искренне благодарен свой памяти, что она не сохранила воспоминания прошлой ночи. Иначе сейчас он непременно бы всё вспомнил и утопился. Он помнил только, как Юра его поцеловал, как он ударился головой и вышел на улицу под дождь. И ещё открывшуюся дверь, за которой не было Александра. Дима застонал и съехал вниз, под воду. Тоска вновь сжала сердце, дрожь пробежала вдоль позвоночника, и стало холодно. Он больше не вернётся. Дима знал, что даже если они поговорят, тот Александр, которого он любит так безумно, больше не вернётся к нему. И имеет право. В мире намного больше человек, чем двое. И где-то есть его мальчик, и Дима знал, что Александр рано или поздно найдёт его, на этот раз сам, чтобы наверняка, чтобы не потакать тем, кто возомнил себя способным быть столь же идеальным и надёжным как он. И всё плохое забудется, и Дима станет таким же прошлым, как Марк. «Сколько их у него было…»

По телевизору крутили «Сто к одному». Вопрос был про сказочных персонажей – «Какая самая известная бабка на Руси?».

Дима неотрывно пялился в экран, без единой мысли в голове потреблял цветные картинки. Интересно, если бы у игроков спросили, что делать после измены, какой был бы самый популярный ответ? Конечно же, «просить прощения», потом «скрывать правду», потом «разбежаться по разным углам и дать время подумать», какие-нибудь два отмороженных человека из ста определённо бы выдали нечто неординарное, вроде того, как «пожениться с тем, с кем изменил».

– А лучше всего смотреть передачу «Сто к одному», – проговорил Дима вслух, усердно пытаясь выпить стакан холодного молока. Ни о какой еде он даже думать не мог, сразу начинало мутить. Когда яркий экран сменился ещё более яркой заставкой рекламы «Чудо-йогурта», раздалась трель дверного звонка. Дима вздрогнул и неаккуратно поставил стакан на край. Сработал закон всемирного тяготения, стакан перевернулся и звонко разбился об пол. Молоко с осколками стекла брызнуло на ноги. Дима чертыхнулся и, переступив лужу, пошёл открывать. Он знал, что это не Александр, поэтому не торопился. Взявшись за ручку, Дима нервно выдохнул. А вдруг?.. Вдруг Александр решил обмануть судьбу? Он может… только он один может.

– Привет, Дима…

Юра стоял на пороге, засунув руки в карманы и изображая лицом жертву Чернобыля. Он просил прощения всем, чем мог: глазами, позой, нервными жестами, нелепыми улыбками и короткими вздохами, даже волосами, влажными и взъерошенными. Эдакий образ идеального виноватого. Тошнота вновь сдавила горло.

– Проходи, – Дима раскрыл дверь шире и пропустил Юру в квартиру. – Чай будешь? Есть ещё молоко, правда, только в виде лужи…

Дима не стал дожидаться, когда Юра виновато разуется и что-нибудь виновато ответит. Он завернул в ванную комнату и взял тряпку, чтобы вытереть пол.

– Бьёшь посуду? – Юра встал в дверях, пытаясь расслабиться. Но куда там, вина вновь согнула его плечи. Вот зараза. Дима собирал осколки тряпкой и выкидывал их в мусорное ведро. – Помочь?

– Спасибо, я уже всё разбил.

– Я про уборку, – Юра нервно усмехнулся, продолжая стоять на входе. Дима подумал, что ещё две секунды, и он врежет ему этой мокрой грязной тряпкой по лицу. Без истерик, с холодным расчётом, чтобы прекратил дышать над душой.

– Сам налей себе чаю. Я напился молока.

Дима выжал тряпку, и вода в ведре стала мутной. Юра прошёл в кухню и достал из шкафа кружку. Александр всегда выбирал именно эту кружку – узкую и тяжёлую. Настоящая керамика.

Началась «Двойная игра». Спрашивали про то, что может быть резиновым. «Терпение», – ответил про себя Дима и широко улыбнулся своей гениальной мысли.

– Дима… я пришёл попросить прощения, – начал Юра, активно топя пакетик в кружке кипятка.

– Я вижу, – пожал Дима плечами и опустился на соседний стул, чтобы было видно экран. Всё-таки цветные картинки иногда помогают.

– Отец сказал, что если бы я не был его сыном, он бы меня убил, – печально усмехнулся Юра, глядя куда-то в стол. А потом поднял на Диму тяжёлый взгляд. – Интересно, сколько вины может поместиться в человеке?

– Грамм сто – сто пятьдесят, не больше. Тебе повезло, что ты его сын, мне вот не очень… – Дима не чувствовал ни капли жалости. Была бы надежда, можно было бы и пожалеть.

– Дима… – Юра так пронзительно посмотрел на Диму, что тот даже отвлёкся от гипнотизирующих цветных картинок. – Я ему всё объяснил… и про травку, и про абсент, и про то, что ты хотел уйти домой… Он всё понимает, он тебя простит, Дима… если бы ты тоже…

– Что – я тоже? – презрительно хмыкнул Дима, опасно раскачиваясь на стуле. – Что тоже?!

– Попросил прощения… рассказал, как всё было на самом деле, – Юра осёкся и закончил фразу уже шёпотом: – Он поймёт.

– А он и так всё понял, – Дима поставил стул на место, понимая, что в таком состоянии он легко может свернуть себе шею и даже не заметить, как. – А прощение… Если бы я знал, что это поможет, я бы сейчас просил его, а не сидел тут с тобой и телеком.

– Но он же… – Юра залился краской и вновь опустил взгляд в стол. – Это же ничего не значит, это всё алкоголь. Ты не виноват в том, что так получилось. Мы оба не виноваты…

Дима нервно засмеялся и вновь стал раскачиваться на стуле. А ну и чёрт с ней, с этой шеей, свернётся, так и пусть!

– Просто неудачное стечение обстоятельств, – голосом диктора радио сказал Дима. – Александр, не обращайте внимания на все эти засосы и голую задницу своего любовника. Он имел в виду совсем другое. – Дима замолчал и отвернулся к окну. – Иди ты знаешь куда, Юра… Я сам себя не прощу. А ты, если можешь… скатертью дорога.

Они молчали долго. По телевизору опять началась реклама. «Даниссимо», и пусть весь мир подождёт».

– Я завтра улетаю в Латвию, – Юра шумно отодвинул наполовину пустую кружку.

– Счастливого пути, – сухо ответил Дима, не глядя на него.

– Дима… – в голосе Юры послышалось отчаяние. – Ну прости меня, прости… Это не ты… это всё я, ты был такой беззащитный, такой красивый… Дима, я не знаю, что на меня нашло, это как затмение, я виноват, Дима… да, я один во всём виноват…

Юра говорил что-то ещё, но Дима его не слушал.

– Ты виноват, и ты завтра улетаешь, – сказал он, наконец, когда Юра закончил свою истерику и мог уже нормально воспринимать действительность. – А мы остаёмся. Счастливого пути, Юра.

Работать было вообще невозможно. От всего тошнило: от чертежей веяло какой-то безвыходностью, от телевизора – навязчивостью, из окна – обречённостью и недоступностью. Дима стоял на балконе, курил и смотрел вниз на детскую площадку. Какой-то мальчишка кидался в девочку с ярко-красным совочком в руке песком. Та плакала и кидалась песком в ответ. В детстве всё просто. Ты кинул – в тебя кинули. Дима никогда не кидался в девочек песком.

Сообщение от Александра пришло в пятом часу вечера. Дима дрожащей рукой нажал кнопку, развернул сообщение и жадно проглотил буквы.

«Сегодня прийти не получится. Дела».

Сердце упало куда-то в желудок и, казалось, вовсе перестало биться. Не придёт. Сегодня он всё-таки не придёт. И завтра… и послезавтра. И всегда.

«Увидимся завтра на работе».

Дима отправил ответ и, получив сообщение о доставке, вырубил телефон окончательно. Чтобы даже сомнений не было. Всё. Закончили с этим. Суд присяжных вынес смертный приговор.

Ночью Дима спал как убитый. Никаких кошмаров больше не снилось, никаких вещих снов. А утром он проснулся, зная ответ на вопрос «что делать?»

Что же нам дальше делать?

Лида сидела на своём обычном месте и, что-то напевая себе под нос, раскрашивала календарь на будущий месяц – выделяла особенно важные даты, чтобы вместе с ней о них не забыли все заходящие в кабинет.

– О-па… Димуля, – протянула она, округляя глаза. – Ты попал под каток? Где твоё лицо?

– Всю ночь пил, курил и шлялся, – съязвил Дима, кидая сумку на пол рядом со своим столом. – Всеволод Игнатьевич у себя?

– Даа… – недоверчиво протянула Лида, упорно вглядываясь в Диму, чем раздражала просто невероятно. Но разговаривать с ней на эту тему не хотелось. – И второй у себя… и тоже какой-то мрачный, словно всю ночь убивал мирно спящих жителей. Поругались, что ли?

– Лида, меньше надо смотреть мелодрамы – вкус портится.

Дима вышел из кабинета, хлопнув дверью. Косяк не выломал, конечно, но грохот разнёсся по всему коридору. Проходя мимо кабинета Александра, Дима затормозил на миг, невольно прислушиваясь к тому, что творится за дверью. В кабинете было оглушительно тихо. Значит, работает. К нему Дима зайдёт потом. Им всё-таки нужно поговорить.

– Доброе утро, Всеволод Игнатьевич, – Дима вошёл без стука и встал напротив директорского стола как на расстрел – руки по швам, смотреть прямо и не моргать. Всеволод Игнатьевич отвлёкся от компьютера и удивлённо посмотрел на Диму. Все знали, что тот никогда не приходит раньше девяти и спит ещё до десяти, что особенно не нравилось местной бухгалтерии. Почему-то бухгалтерия знала обо всём на свете, и всё, о чём она знала, ей очень не нравилось.

– Привет, Дима, что-то ты рано… – директор улыбнулся и кивнул на стул, предлагая Диме присесть. Но тот не стал присаживаться, он хотел сократить все формальности до минимума. «Лучше умереть стоя», вспомнилось почему-то. Иначе лишние мысли испортят весь настрой.

– Всеволод Игнатьевич, я решил воспользоваться предложением немцев и поехать в Эрланген, чтобы вести проект на месте, – Дима выпалил всё на одном дыхании и замер в ожидании ответа. И почему он чувствует себя трусом? Это же такой шанс – поехать в Европу! Это же… бегство, конечно. Директор смотрел на него исподлобья и жевал нижнюю губу. «Да что с ним такое?! – занервничал Дима. – Вот только не надо об этом долго думать! Сам же предлагал в пятницу! Уговаривал, нёс что-то про перспективы, про удобство и выгоды!»

– Носом чую подставу, – усмехнулся Всеволод Игнатьевич и не спеша поднялся из-за стола. – Ты же был против и весьма категорически, насколько я помню.

– Я хорошо подумал, – Дима отвёл взгляд к окну, набираясь мужества или просто отчаяния, и потеребил край футболки. Он не был готов к тому, что директор начнёт его отговаривать. – Буду строить карьеру, другого шанса может и не выпасть. К тому же и вам будет удобно иметь там своего человека.

– Да мне и так неплохо, Дима, контракт наш. По мозгам за нетерпение я получил от свет нашего Александра Владимировича, – Всеволод Игнатьевич прошёлся по кабинету и присел на край стола напротив Димы, – поэтому у меня уже всё нормально, никакой горячки. В отличие от тебя.

Дима до боли прикусил щёку с внутренней стороны и коротко выдохнул, понимая, что нужно идти до конца, раз уже начал. Нет смысла оставаться, чтобы каждый день понимать, что всё кончилось. Жалеть себя, слушать от Лиды сплетни, с кем и куда пошёл Александр. Каких мальчиков и куда он приглашает… К чёрту.

– Всеволод Игнатьевич, мне НУЖНО уехать, – тихо проговорил Дима, глядя в пол. – Хотя бы на время. Когда проект закончится, я вернусь. Не хочу оставаться жить за границей.

– Не нравится мне всё это… – директор ещё раз внимательно посмотрел на Диму. – Давай так: ты сейчас успокоишься, напишешь заявление на отпуск, съездишь куда-нибудь, к маме, например, где она у тебя живёт? Далеко где-то…

– В Перми, – вставил Дима, жалея бесполезных усилий Всеволода Игнатьевича вспомнить то, чего он точно не знает.

– Точно, – щёлкнул пальцами директор, наклонившись, и достал из папки, лежащей на столе, белый лист А4. – Пока ты ездишь и думаешь, я потихоньку, очень медленно начну оформлять тебе рабочую визу. А потом ты возвращаешься и говоришь, что окончательно решился, мы звоним и договариваемся, куда и когда тебе подъехать. – Всеволод Игнатьевич встал со стола, и, обойдя Диму, положил руки ему на плечи и насильно усадил за стол. Складывалось впечатление, что он считает Диму умалишённым и старается лишний раз не раздражать и не позволять делать резкие движения. – Они каждый день письма на электронку пишут, не передумал ли ты. Так что опоздать ты всегда успеешь.

Дима обречённо посмотрел на пустой лист и написал заявление. Сегодня ему не хотелось сопротивляться, пусть всё идёт как идёт.

В коридоре было тепло, но Диму бил озноб. Положив ледяную руку на лоб, он обнаружил, что температура в норме. Нервы, просто нервы… Кабинет Александра был закрыт.

– Заходил Александр Владимирович, спрашивал тебя.

Лида сурово взирала на монитор и даже головы не повернула в сторону вошедшего Димы.

– Да? – растерянно переспросил он, плюхнувшись на свой стул. На столе перед ним царил полный хаос: какие-то яркие бумажки с набросками и разметками, мини-эскизы, мятая миллиметровка, ручки без колпачков, колпачки без ручек, фломастеры, разномастный набор карандашей и стеклянные шарики. Диме нравилось катать их по столу – очень успокаивали и расслабляли зрение и пальцы. – Значит, ещё раз зайдёт, если нужно.

Дима катнул один шарик, и он тут же увяз в стопке листов бумаги. Лида никак не прореагировала на последние слова, сказанные убитым голосом. Она по-прежнему невозмутимо долбила клавиатуру, явно с кем-то переписываясь в «аське». Она терпеть не могла «аську». Дима вспомнил о том, что позволил себе хлопнуть дверью, демонстрируя своё раздражение.

– Хорошая девочка Лида, что в доме напротив живёт, – Дима сложил на столе руки и опустил на них подбородок. – Ну прости дурака…

Девушка шумно втянула носом воздух и лениво передёрнула плечиками, словно отгоняя севшую на них муху.

– В следующий раз, когда будешь психовать, не хлопай дверями. Не у себя дома, – сухо проговорила она. Но Диме и этого было достаточно. Главное, что не молчит. Дима смотрел на Лиду и думал о том, что ему её будет не хватать. Её неуместных комментариев, её вкусного домашнего печенья, шуток и внимания. Она всегда была внимательна к Диме как старшая сестра. Мудрая, заботливая и такая своя в доску. Старших сестёр много не бывает, с тоской подумал Дима.

– Я взял отпуск. Поеду домой… – тихо сказал он и, достав из-под кучи бумаг шарик, катнул его в другую сторону. Шарик докатился до края стола, миновав его, грохнулся на пол и скрылся под столом с принтерами. И чёрт бы с ним, не жалко. – А потом в Германию. Открываются широкие возможности, буду получать много денег, накуплю себе кучу самого дорогого барахла, построю самый красивый дом, заведу самую большую собаку и буду жить и поживать, как самая последняя плесень…

Лида оторвала, наконец, взгляд от монитора и посмотрела Диму, нахмурив брови.

– А Владимирович?

Дима коротко вздохнул и решил казнить второй шарик. Рыжий, светящийся на солнце, он упал на пол вслед за первым.

– Надо строить карьеру, Лида, – улыбнувшись, заговорил Дима тоном Всеволода Игнатьевича. – Мне надо строить карьеру. На дворе двадцать первый век, век движения и прогресса. А у меня талант, или за что сейчас премии дают?

– Не вижу смысла в том бреде, что ты несёшь, – хмыкнула Лида и тут же громко добавила, её осенила гениальная в своей простоте идея: – Он тебя бросил?! Вот пидар… – она тут же закрыла рот ладошкой и залилась краской смущения, – прости, пожалуйста, я не то имела в виду, само как-то вырвалось.

Дима ткнулся лбом в сложенные предплечья и тяжело вздохнул. Лида откинулась на стуле и громко постучала носком туфли по столу. А потом бухнула так сильно, что Дима невольно поднял голову, посмотреть: не упал ли это компьютер.

– Я, конечно, ни черта не понимаю в ваших высоких отношениях. Я существо весьма примитивное, в моём чёрном ящике не заложено более двух операций. Но вот мне кажется, что ты совершаешь серьёзную ошибку, сбегая. Он же тебя любит, реально любит. Только слепой не видит, как он к тебе относится.

– Я не могу остаться.

– Дима… – Лида подошла к Диминому столу и села поверх всех бумаг, провела рукой по голове, потёрла щеку. – Димочка, хороший мой… Ты же смелый и отчаянный парень. Кто меня постоянно толкает? Подбадривает и советует? Куда делся этот человечек? Зачем он хочет спрятаться?