Текст книги "Зомби по имени Джон (СИ)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

Джон не хочет думать о Сэме сейчас даже секунду.

– Пока? – он жарко вздыхает и соскальзывает ноющими пальцами по толстому напряженному стволу, зажимая Рамси яйца. Рамси тихо стонет, закусив губу и, судя по обострившемуся запаху, еще немного и свежо подтекая, и проталкивает палец ему в зад, потрахивая на одну фалангу.

Он сукин сын, но он знает, что делает, и член Джона живо поднимается, упираясь нежной головкой в потную заросшую промежность. Джон шипит, ритмично въезжая им в мягкие и повлажневшие от пота, разогревшиеся еще бедра, пока палец тесно скользит в его заду, и кровь щедро приливает к его паху, щекам и груди.

– Не бойся, – шепчет Рамси, подтверждая его мысли. – Тебе бы это не повредило, но уж больно ты славный, когда хочешь трахаться. Славный-славный, как конфетка. Так что если только откушу чего, – он смотрит Джону в глаза, часто имея его пальцем в зад и откинувшись на провонявшей куревом простыне – жидкие волосы растеклись вокруг раскрасневшегося лица черными щупами водяного, а глаза стали совсем светлыми, почти что белыми, как снег, – и говорит: – А знаешь что, Джон Сноу? Нахрен это все, – и вдруг резко вытаскивает палец, толкая Джона в грудь; член упруго выскальзывает из теплых бедер, и Джон придерживает его рукой, приподнимаясь на коленях и давая Рамси вытащить ноги из-под его задницы. – Нахрен штаны, – Рамси машинально закусывает средний палец и кое-как стаскивает штаны до щиколоток свободной рукой, – нахрен ботинки, – причмокнув и вытащив палец изо рта, неудобно сгибается и торопливо развязывает шнурки, – нахрен гетеросексуальность. Нахрен, нахрен, нахрен.

Джон вопросительно смотрит на него, садясь на колени и слабо подрачивая себе, но Рамси только молча скидывает жилет, быстро раздевшись до одних носков и собравшейся на животе водолазки, а потом снова придвигается одним живым движением и тяжело седлает его бедра. Ерзает немного, обнимая одной рукой за шею, и его покачивающийся член горячо соприкасается с пальцами Джона, так и поглаживающими ствол, и от груди и полных губ тоже подает жаром.

– Ты уверен? – и Джон зло насмешничает, но согласно убирает руку и берет Рамси за поясницу, слегка по-хозяйски притиснув к себе. Он придерживает дыхание от того, как теперь притирается чувствительной уздечкой к предельно напряженному и подрагивающему члену, и думает о том, является ли сама эта возбужденная импульсивность такой же неправдой, как все остальное. Сколько на самом деле лжи в истории о том, что Рамси не чувствует его?

– Да. Нет. Не хочу об этом думать, только голова разболится, – а Рамси хмыкает, рывком притягивая Джона за шею и прижимаясь влажным лбом к его лбу.

– Или просто не хочешь отвечать, – замечает Джон, но никак не развивает мысль, потому что Рамси, исподлобья глядя на него, подносит ладонь ко рту и смачно схаркивает в нее.

– Давай тоже, – он почти командует, рефлекторно облизнув губы, и Джон, помедлив секунду, следом сплевывает мигом собравшуюся во рту слюну в его ладонь. То, как она стекает по пальцам, собираясь в блестящую, пенистую по краю лужицу – и то, что Рамси слегка трется об него потекшим членом, задевая горяченным стволом набухшую головку и прижав своими тяжелыми яйцами его мягкую мошонку – почему-то заводит, и не хочется ни спорить, ни говорить.

Рамси тоже явно не собирается пререкаться; приподнявшись, он лезет рукой между своих бедер, еще смазывает член Джона и пристраивает его к своему горячему заду, взяв тремя пальцами у основания и чуть оцарапав яйца отросшими ногтями. Рамси узкий и жаркий, и Джон задыхается, когда он осторожно проталкивает головку в себя, сразу накрепко стиснув ее напряженными мышцами, и немного еще подрачивает ствол, направляя его рукой.

– Ох-х, блядь, – осторожно опустившись до половины, Рамси сгибается и впивается зубами Джону в шею, больно соскользнув зубами по резко вспотевшей коже, но не останавливается и только туго садится ниже.

Он не дает себе послабления, сразу жадно и рвано двигает бедрами, скользя задом по члену, и Джон сжимает зубы, вдавив пальцы в мощную поясницу и насаживая его плотнее, чувствуя ритмичную огневую пульсацию у него внутри и то, как он, ерзая, трется своими жирными ягодицами о его напряженные ноги. Ведущий инстинкт отключает любую мысль в пределах видимого и сухой ледяной крошкой выжигает трахею; первичные движения непроизвольные, навстречу друг другу, сопровождаемые тихими шлепками бедер о бедра, сдержанными и тяжелыми вздохами сквозь зубы и резким скрипом койки.

Рамси еще тихо и хрипло порыкивает, все живее объезжая член Джона и глубоко впившись твердыми ногтями в его плечи. Это больно. С ним все хоть немного, а больно. Но Джон не возражает. Джон чувствует живую пульсацию крови под его ногтями – и чувствует себя живым. Чувствует себя живым, когда Рамси уверенно двигается вперед-назад, задавая небольшую, но частую амплитуду и почти не слезая с его члена, ритмично сокращаясь внутри и едва соскальзывая по стволу тесно сжатым задом. Внутри него так сладко, горячо и узко, и Джон жадно тискает его поясницу и толстые – сочное, разогретое, жирное мясо, как же хочется – бока, вжимаясь всем телом и неудобными мелкими толчками впихивая член еще поглубже. На секунду ему даже хочется, чтобы Рамси вовсе не двигался и просто часто сжимал его мышцами, нежно и тесно выдаивая, но чуть подтянувшиеся яйца так и вдавливаются в заросший черными волосами лобок с каждым новым дерганым рывком, и звякают кнопки на ширинке, а толстый член проезжается по мягкому флису футболки, оставляя быстро подсыхающие белесые следы.

Рамси приходится пригибать голову при каждом движении, его длинные сухие волосы падают на лицо, и у него наверняка уже вспотели грудь и живот, Джон бездумно лезет ладонью под его водолазку, касаясь распаренной кожи. Джону бьет в голову запахом и отдачей, боль идет выше от напряженных ног – тупая и ноющая боль, и она нравится ему сейчас, когда мощные мышцы бедер Рамси тоже ритмично напрягаются и когда его тяжелый темно-розовый член тычется в живот с каждым грубым толчком вперед. У Джона ноют губы, и он краснеет до шеи, некрасивыми пятнами поверх резкой линии челюсти. Он не думает ни о чем, и его уставшие и порозовевшие от крови глаза становятся злыми. Тихая волчья похоть перебивает голодные боли в желудке и требует жестче и насильнее трахнуть пахнущую жизнью, гнилью и взмокшей промежностью тварь в ее ерзающий жирный зад.

Джон толкает Рамси назад, и тот цепляется за решетку верхней койки, слегка откидываясь, прогибаясь в мощной спине и ухмыляясь. В слабых полосах света, пробивающихся сквозь его растрепанные у потной шеи волосы, он выглядит упрямым, злым и немного игривым, и у Джона вдруг запоздало мелькает какое-то особенно четкое осознание того, что Рамси на самом деле всего на пару лет старше него, ему только двадцать шесть, и он все еще злой толстый мальчишка в чем-то. Это кажется Джону таким нелепым и неуместным, когда он вспоминает, что Рамси делал и делает, с Джейни, Теоном, Сарой, двумя Джейн, Ивой и другими мертвецами, их механически изуродованными телами и идентичностями. Джон представляет Рамси ломающим их зубы, пальцы, мозги с бесстрастным исследовательским интересом и почти нарочным непониманием человеческого устройства – и одновременно с возбужденной требовательностью шестилетнего ребенка. Он как будто взаправду хочет понять, что у других людей внутри, что они чувствуют, как они работают, но из-за какого-то ограничения в голове никак не может выйти в этом за рамки физиологических реакций мозга, нервной и эндокринной систем – или даже одних гениталий; он мыслит, как мясник, как работающая согласно примитивному алгоритму высококачественная мясорубка, и вместе с тем – он все еще злой толстый мальчишка. И Джон представляет его обсасывающим испачканный большой палец скучающей младенческой привычкой – и прихватывающим щипцами чужой ноготь перед тем, как тот, цепляясь тонкими и липкими кровавыми нитками – до плачущего крика и содранной об удерживающий запястье ремень кожей – выйдет из лунки, а потом Рамси смотрит на него очень грязно и кусаче целует в губы.

Он отпускает решетку, давая Джону завалить его назад, головой и шеей о прутья, самому навалиться сверху и жадным рывком войти глубже, и это не медленный полунасильственный секс со вкусом железа, это поспешная и потребная ебля в потной клетке. Но Джон и не хотел бы, чтобы это было чем-то другим – на коленях наспех притиснувшись между раздвинутых толстых бедер, кое-как придержав выскользнувший член пальцами и еще раз всунув поглубже, – даже если от возбуждения и напряжения у него ужасно болит живот, и он неприятно шлепается яйцами о мягкие, рыхловатые ягодицы. Рамси тоже морщится, снова хватаясь за прутья за головой – от мокрого пятна в подмышке водолазки пахнет так, что Джон готов выгрызть и выжрать его сейчас же с мясом и кровью, – и торопливо лезет свободной рукой куда-то в полыхающее переплетение нервных окончаний, где Джон горячо ебет его, подбирает яйца, зажав их в ладони, и обхватывает член большим и указательным пальцами. Рамси неудобно не меньше, и его взмокшие в толстых шерстяных носках ступни с каждой фрикцией возбужденно соскальзывают по старому одеялу и голеням Джона, как когтистые собачьи лапы, но вместо того, чтобы перелечь, он только еще неестественно изгибается в спине, тяжело закидывая правую ногу Джону на поясницу и закусывая напрочь высохшую губу.

– Прости, – с тихим и очень раздраженным стоном Джон сдергивает мешающиеся штаны ниже и старается хотя бы не так крепко вбиваться лобком во влажную промежность, но и это не слишком помогает, когда все равно так тесно и неудобно, когда Рамси повсюду, и при любом движении обязательно что-нибудь ему отдавишь, дернешь или защемишь.

– Похер, двигайся, – рвано выдыхает Рамси ему в лицо, хоть как надрачивая себе двумя пальцами; кадык на его недобритой шее дергается с сухим глотком, неслышным в частом скрипе пружин кровати, и выбившийся из ритма жадный вдох холодит Джону глотку. Ему тоже нужно еще.

Нужно еще, когда Рамси слегка закатывает глаза и тесно зажимается, быстро подергивая свой член, но Джон никак не может разогнаться достаточно: резкие боли в животе и коленях останавливают его, и он требовательно морщит нос, вынужденно замедляясь и выравнивая дыхание. И хотя отдача от таких медленных и глубоких толчков – когда он ритмично двигается всем телом, сильно прогибаясь в пояснице, касаясь поджарым животом костяшек вдавленных в мошонку пальцев и натирая толстые раздвинутые бедра сползшим ремнем – только жарче прокатывается по мышцам, Джона уже слегка ведет от желания перестать испытывать боль и трахнуть Рамси быстрее; его подрастянувшийся зад такой мягкий и разогретый, и окаймляющие его густые волосы так остро щекочут нежную кожу на члене, что хочется сейчас и здесь, вдавив ягодицами в чье-то смятое одеяло и их мокрую одежду, мелкими собачьими толчками слить сперму в его горячие кишки. И еще не вынимать после, а залезть под потную водолазку, потискать крепкую грудь, ущипнуть слегка натертый влажной тканью сосок, и даже если на второй раз толком не встанет, помогать себе рукой, сунув ее между липкими от пота ляжками Рамси, и, легонько надрачивая, раз за разом всовывать хоть бы и вяловатый член в его подтекающий спермой зад. Джону так хочется этого. Но он не может даже вытереть взмокший лоб, не может перенести вес с рук на скованные болью – кажется, все-таки воспаленные – колени; он замечает, что Рамси то и дело раздраженно стискивает зубы, раскрасневшись так, будто сейчас уже спустит себе на живот, и сам раздражается не меньше. И испытывает облегчение, когда тот отрывисто бросает:

– Или лучше я, пекло. А то ты на мне так до завтра ездить будешь, – и, окончательно прерывая неудобные попытки передернуть парой пальцев, резко хватает Джона за плечо, с силой нажимая на него и приподнимаясь.

От неожиданной тяжести руки и напористого, мощного движения бедрами навстречу колени Джона разъезжаются, и он теряет равновесие, шлепаясь задом на ступни, но рефлекторно подхватывает Рамси под спину, давая ему грузно оседлать себя. Так член въезжает только глубже, разом погрузившись в туго стиснувшие его нежные и теплые стенки, и слегка придавливает простату; это сбивает дыхание у обоих, и запах от влажной приоткрытой головки, притертой к животу Джона, становится еще острее, раздражая носоглотку. Джон придерживает неровный выдох и думает, что на месте Рамси не выдержал бы, всунул ее, такую потекшую, в кулак и быстро отдрочил, но Рамси вместо этого приподнимается на коленях, так и держась за его плечо и ловко слезая с еще повлажневшего, ощутимо подающего дерьмом и смазкой ствола, и живо садится обратно, тяжело шлепаясь ягодицами о бедра и слегка расслабив зад, чтобы член свободно скользнул в него до самой кучерявой мошонки. Зрачки еще расширяются – черными поплывшими пятнами на белесой радужке, – и Рамси энергично берет темп почаще, пока Джон жадно мнет его толстые ягодицы обеими ладонями.

Джон не знает, от чего его ведет больше: от того, как уверенно и сладко Рамси трахает его, или от того, как разгоряченно тот при этом старается тереться своим тяжелым фермерским хером между их ноющими от голода животами.

Рамси еще немного раздвигает колени, чтобы было поудобнее, и больше не зажимается, только мягко и быстро объезжает член Джона, шумно дыша и болезненно сжимая ногтями его плечо. От этого ноюще тянет в паху, нездоровое тепло расходится до самого желудка, и, когда Рамси в очередной раз поднимается, Джон, игнорируя боль, несколько раз успевает поддать бедрами, неглубоко потрахивая влажной головкой его непроизвольно раскрывшийся зад.

Но Рамси кривит рот – не нравится, – рывком берет Джона за шею, сдавливая позвонки, и почти бережно вбивает затылком в кровать, прогибаясь в спине и продолжая ритмично привставать – мышцы бедер сочно перекатываются под слоем жира – и с тихими, хлюпающими шлепками насаживаться обратно на торчащий член. Джон впивается ногтями в его голые ноги, безуспешно пытаясь втянуть ртом хоть глоток душного, сладковатого воздуха; острая боль в неестественно напряженных коленных суставах и передавленной глотке мигом становится нестерпимой – зато каждый раз, когда член легко проскальзывает в сокращающийся зад, ощущается Джоном, как слабый и сладкий удар током куда-то в промежность, – но Рамси быстро отпускает его, позволяя полно вдохнуть – и нетрезво сглотнуть скопившуюся слюну. Он видимо отходит от легко вспыхнувшей злости и удобно хватается за низ задравшейся футболки Джона, пока тот через силу выпрямляет подогнутые ноги.

– Знаешь, – теперь Рамси ерзает, покачиваясь на его члене всем своим тяжелым и горяченным телом, мягко заводя себя еще немного перед тем, как кончить, и заставляя Джона возбужденно поджать живот, и наконец подергивает влажными пальцами шкурку на своей головке, – ребенком я частенько объезжал бычков и какой другой скот… ну, ты представляешь, как это в деревне. И хотя до норовистого быка тебе далеко, само собой, есть в этом что-то забавное… как жизнь поворачивается, знаешь.

– Да, есть что-то, – охрипло говорит Джон и чуть подтягивает Рамси за колени, подсаживает на свой возбужденный член. – Мне нравится.

– Нравится? – Рамси приподнимает бровь.

– Как ты смотришься на мне. Нравится, – невпопад отвечает Джон.

Ему кажется, что Рамси не слишком понимает его, но, может быть, только кажется. Его покрасневшее, плывущее в темной духоте лицо остается таким же безразличным, как и всегда. Но Джону нравится именно так – может, разве что хотелось бы еще, чтобы Рамси с тем же бесчувственным холодком расставил ноги пошире и чутка подтянул яйца, хотелось бы смотреть на его ничего не выражающее лицо – и на то, как ладно бледноватый член скользит в почти не видной между волосатых ягодиц, подрастянувшейся и темной по краю дырке.

– Нравится, как я смотрюсь – или смотреть, как я тебя трахаю? – Рамси тем временем спрашивает тоже довольно безразлично.

– И то, и другое, – немного отвлеченно соглашается Джон. Он никак не может оторвать взгляд от тяжелого темно-красного члена в небрежно ласкающих пальцах и порозовевших от возбуждения, раздвинутых толстых бедер. Будто в мягкую сдобу суешь, как говорят о такой полноте вольные. Они всегда говорят о подобных вещах бесстыдно, но уместно, и Джону не хочется признавать, но ему нравится их прямота – и прямота Рамси.

Это накладывает отпечаток. Поселковая ферма возле Плачущей Воды или деревня к северу от института Дара. Джон, выросший в Винтерфелле, в обезличенной северной столице, где люди умеют промолчать и сделать вид, что ничего не замечают – или взаправду не замечать, – воспитанный требовательной и внимательной к каждому его слову Кейтилин, порядочным до зубовного скрежета Эддардом, всегда считавшим, что лучше смолчать, чем сказать пошлость, и умевшим примирительно улыбнуться в самой злостной ссоре дядей Бендженом, часто чувствует себя хорошим мальчиком рядом с вольными – и рядом с Рамси.

Будут ли хорошие мальчики прятаться, занавесив койку, и торопливо ебаться, с каждой резкой фрикцией натирая лопатки мокрой футболкой?

Джон прятался в пещерах Гендела неподалеку от деревни вольных. Джон прячется за чужим потертым одеялом в прокопченной дымом школе Белой Гавани. Но не от чужих глаз, не от цепких взглядов Стира или Вимана Мандерли – и даже не от детей Гендела, плачущих в темноте и царапающих длинными ногтями сползшее одеяло, силясь добраться до его ноги. Джон знает, что есть вещи побольше диких земель и замерзшего залива – и пострашнее детей Гендела. И даже если в скрывающей от прошлого и будущего темноте очень легко раниться – рыжие волосы в твоей руке или черные, голубые глаза или белесые, блестят они одинаково, и горячая ладонь тяжело давит на сердце, а острые зубы с хрустом впиваются в ухо, – когда ты уйдешь отсюда… ох, Джон, мой хороший Джон, когда ты уйдешь отсюда, ты ранишься куда сильнее.

– Ты такой задумчивый мудак, когда хочешь поскорее присунуть, Джон Сноу, аж взгляд стекленеет, – как-то приязненно вдруг говорит Рамси, ласково ткнув его пальцем в щеку, и Джон хочет возразить, но не знает, чем. А потом Рамси плавно двигает бедрами, и дыхание слегка перехватывает от напомнившего о себе теплого напряжения в паху.

Джон придерживает Рамси за бедра, пока тот двигается на нем все быстрее, раскачивая койку до частого скрипа. Это и их шумное дыхание не выйдет скрыть покачивающимся одеялом, и Джону кажутся какие-то приглушенные ругательства снаружи, но ему уже нет до них дела, его мышцы возбужденно сокращаются от тянущего предощущения оргазма, когда с каждым коротким рывком бедер член то глубоко входит в теплый и тесный зад, то немного выскальзывает, и непрерывно трется уздечкой о нежную стенку. А потом Рамси еще отводит руку назад и слегка оттягивает ягодицу, опять сладко задевая ногтями яйца и помогая себе насадиться только глубже; между его ног непрестанно хлюпает от пота, смешавшегося с подтекшей смазкой, но он не замедляется, явно собираясь заездить Джона до черных пятен перед глазами.

– Блядь, блядь, блядь, блядь… – срывается у него с этими частыми-частыми толчками, а Джон не может оторвать взгляд от его подрагивающих век, под которыми сливаются белок и бледная радужка, и задыхается от расходящегося до поджавшихся яиц жара. С зажатого в кулаке темно-красного члена на его живот капает густая нитка смазки, но Джон не замечает этого, ничего не замечает, пока Рамси вдруг не останавливается, резко шлепнувшись о его бедра, и не задирает рывком его рубашку и футболку, торопливо надрачивая себе. Нетерпеливо постанывая сквозь зубы и непроизвольно зажимаясь и ерзая, он быстро гоняет шкурку, и толстая блестящая головка скользит туда-сюда в его стиснутом кулаке. Джон заведен предельно от этого его сочного вида и непрекращающегося, отупляющего физического удовольствия; он машинально стискивает ладонью мясистое бедро повыше и берется за тугую мошонку, сжимая и еще лаская большим пальцем полные, тяжелые яйца. Нахрен гетеросексуальность.

Рамси как-то неестественно вздыхает, не прекращая поспешно продергивать член, и через полминуты такой непрерывной нервной дрочки вздрагивает и наконец спускает Джону на живот хорошую порцию густой белесой спермы. Бормоча еще что-то матерное себе под нос, он гладит и сжимает ствол, и мышцы на его лице слегка подергиваются с каждой тугой струйкой. Когда он заканчивает и успокаивается, собравшаяся на животе Джона сперма щекотно подтекает по его правому боку.

– Тебе как там, долго еще? – не особо заинтересованный в чем-то после того, как кончил, Рамси равнодушно разжимает пальцы, обтирает головку и стряхивает липкие белые капли на рубашку. – А то ноги затекли уже, – его еще твердый член покачивается, когда он опирается на бедра Джона обеими руками, смотря на него сверху вниз. Джон мотает головой. Он и правда очень хочет сейчас, но даже если бы у него были проблемы с тем, чтобы кончить, он не сказал бы об этом Рамси. – О’кей, тогда продолжим заезд, – уже подрасслабившись, Рамси еще откидывается назад, давая члену слегка выскользнуть из мягкого зада, а Джону – проехаться ладонями по его потным бедрам.

Под коленями у Рамси мокро, но удобно и придерживать его, и немного подсаживать, пока он ритмично двигается, прогнувшись и напрягая свои здоровые розовые ноги. Теперь он насаживается на торчащий член так, чтобы Джон видел, как тот раз за разом погружается в густые волосы под тяжелыми влажными яйцами, – и в тот же момент ощущал, как открытая головка проскальзывает в горячие, сокращающиеся стенки. Он дает Джону трахнуть себя – и смотреть на это. Он дает Джону то, чего Джон хочет.

Это уже где-то за пределами прав человека, объекта или субъекта, и хотя слово “пытка”, промелькнувшее в требующем разрядки до горячей головной боли мозгу, кажется Джону обесценивающим каждое кошмарное воспоминание Джейни Пуль так сильно, что становится истерически смешно, это она. Никто не говорил, что это обязательно будет больно. Но есть люди, которые всегда ожидают боли – и за этим ожиданием как будто забывают, что мощный зверь может использовать сладкое – даже когда от мокрых волос внизу живота пахнет соленым – потное сношение в темноте не хуже боли.

Джон не из этих людей.

Джону нравится трахать эту мясорубку.

И когда поглубже в мясоприемнике, оскалившись, начинает вращаться давящий вал…

Он этого хочет.

У Джона нестерпимо ноют яйца, как будто холодный край вала уже дразняще задевает пушистые волоски на них, но ему нужно больше прямо сейчас, и он плохо замечает, когда именно его разгоряченные и влажные руки оказываются на поясе Рамси, скользнув под водолазку. Но он уже вдавливает пальцы в собравшийся над раздвинутыми бедрами жирок – и Рамси уже садится на его член крепче, прогибается в пояснице – берется за его локти, обжигает ладонями через рукава, – и наконец трахает его быстрыми рывками вперед-назад, до упора вбившись в его слабо вздернувшиеся бедра. Нарочно зажатый толстый зад выжимает смазку из Джона не хуже давящего вала, Рамси часто и сильно подмахивает им, не давая возбужденному члену выскользнуть из своей тесной и мягкой кишки, и его собственный тяжелый член шлепается головкой о выпирающий живот, а длинные волосы качаются вокруг покрасневшего лица, блестящего от скопившегося пота; Рамси смотрит на Джона из-под полуопущенных век.

– Давай уже. Давай, мать твою. Кончай, Джон, – Рамси выдыхает неожиданно тихо и спокойно между рывками, не прекращая трахать его, быстро двигая бедрами, и как будто бьет Джона в уязвимый низ живота. Его напряженное тело, все это время как находившееся на какой-то жаркой грани, слабо встряхивает; он ощущает не проходящее тепло, со стоном сквозь сжатые зубы вздрагивая, когда спускает Рамси в зад первую сочную порцию спермы. Джон не может перестать смотреть на него, пока кончает, и в животе все почему-то продолжает ныть ожиданием удара.

Почему-то от этого накатывающий оргазм ощущается еще ярче.

Край губ Рамси удовлетворенно дергается, и он наклоняется, еще немного двигая мокрыми бедрами, выдаивая горячую сперму – и безупречно целомудренно целует Джона своим подвижным, развращенным ртом.

Теперь от Джона пахнет еще хуже, чем раньше, как будто он вытрахал целую собачью свору. И это чистая правда. Ему очень нужно помыться, но это все еще слишком большая роскошь.

– Я бы с тобой еще разок не отказался так прокатиться. Или тебя прокатить, – а Рамси паскудно смеется рядом с ухом. – Богами готов поклясться, что в твой задок сейчас два-три пальца насухую всунуть можно. И ты бы захотел их, если б я сунул, и их, и моего хера. Но это как-нибудь в другой раз, щас уж больно жрать хочется, – он хищно клацает зубами под ухом и довольно отстраняется. – Ты у меня зверский аппетит вызываешь, волчонок. Пойдем в гостиницу. У Вимана там такой стол – с него не убудет.

– Это ему точно не понравится, – возражает Джон и прикрывает лицо ладонью, пряча утомленный румянец.

– А кто его спрашивать будет? – фыркает Рамси, и Джону не хочется спорить.

– Надо подмыться еще. Хотя бы немного, – он так и не вытер живот и думает сделать это краем чужой простыни, почти не испытывая стыд. – У тебя с привала вроде оставалась вода? Можно все-таки поискать туалет или… что-то, – сейчас ему тяжело даются не только чувства, но и подбор слов.

– Еще че, – но Рамси отзывается презрительно. – Вот уж из своей фляжки твой хер полоскать я не нанимался. Щас выйдем, снегом оботрешься.

Джон лежит молча несколько секунд, собирая силы, чтобы хоть немного поспорить.

– Сука ты, – наконец безразлично парирует он, не замечая, что Рамси глядит на него приязненно, совсем не так, как говорит.

– Да ладно, – он продолжает тоже через какое-то время, но теперь действительно намного мягче – не что-то хорошее, если речь идет о Рамси, – у Вимана наверняка полно теплой воды, найдем баню или что тут у них, и я тебя подмою, – он соскальзывает рукой по животу Джона в его так и расстегнутые штаны, заставив вздрогнуть, и сжимает его вспотевшие яйца. – Хах, у тебя уже опять привстал, – он небрежно, но целенаправленно возит запястьем по неожиданно чувствительному и оставшемуся довольно набухшим члену. – Кажется, пора еще разок приласкать. Могу подергать тебе где-нибудь в уголке, когда будем мыться. А там, может, и еще че поделаем, – он немного подрачивает самое основание через кожу мошонки.

– Может. А пока заткнись-ка лучше, – Джон отнимает ладонь от лица, поворачиваясь к нему, и Рамси вытаскивает руку, ущипнув его напоследок за шкурку.

– Может, – он дразнится, и перед тем, как его горькие жирные губы касаются щеки Джона, тот думает, что вот бы все так и было. Вот бы они могли просто поесть, помыться и, перед тем, как уйти спать или просто уйти, тихо передернуть друг другу в темном углу бани или чего там у них. Может, если никого не будет рядом, даже как-нибудь неловко, с разрумянившимися щеками, присунуть у стенки. Неважно, кто кому, Джон давно перестал думать о таких вещах. Просто – вот бы.

И хотя он понимает, что это – еще один спокойный день в череде спокойных дней – ничего бы не изменило, что он не начал бы верить Рамси из-за чего-то такого, но ему нравится думать, что он мог бы поверить. Что он мог бы ощутить это облегчение – когда ты зря боялся все это время, и парень рядом с тобой действительно не выкинет ничего дерьмового.

Но Джон не сможет. Джону нужно, чтобы что-то произошло, потому что он никогда не сможет поверить ни одному слову Рамси.

Джон не знает, сколько сил у него осталось после всех этих дней ожидания.

Они уходят из школы, когда местные уже начинают возвращаться в спортзал, но успевают до того, как туда набьется целая толпа, в которой кто-нибудь обязательно начал бы задаваться вопросами. А так только морщинистая женщина в ярко-красной парке, возясь со своими вещами, провожает их странным взглядом, и не по-северному смуглый паренек хмурится и приоткрывает было рот, стягивая свою девчачью куртку, но так ничего и не говорит. Хотя Джон в любом случае пропустил бы мимо ушей все, что тот мог бы сказать: он едва замечает даже, как Рамси бубнит себе под нос что-то вроде: “Хера с два я оставлю свой рюкзак у этих вороватых бомжей. Но ниче, потом найдем еще койку, волчонок”.

Джон не верит ему даже в этом, сталкиваясь в дверях с веснушчатой девицей в огромной серой шапке, свешивающейся ей почти на плечи – от нее пахнет псиной, и почему-то вспоминается Робб, – но и не слишком об этом беспокоится. Его вообще плохо тревожит хоть что-либо сейчас, и он просто плавно покачивается от столкновения, дернув краем рта в машинальной улыбке, и неспешно продолжает идти.

Негромкий прерывистый лай уже на улице тоже не вырывает Джона из тупого ступора. Он только как-то сонно думает о Призраке, о том, что Рамси отдал его за патроны и три банки сладкой газировки, и лениво смотрит, как вдалеке бойкий ретривер, чья шерсть в белом зимнем свете слегка отливает золотом, задирает голову и льнет к руке своего хозяина. Тот даже отсюда выглядит утомленным, но все равно ласково поглаживает собаку между ушами, и Джону вдруг нестерпимо хочется зарыться носом в теплую шерсть Призрака. И проснуться наконец от этого отупляющего сна.

– У меня тоже было такое золотко, – вдруг говорит Рамси, и Джон понимает, что они оба остановились. – Ива. Наверное, я по ней больше других скучаю. Хотя это и не то чтобы хорошо, – Джон скашивает глаза и замечает, что Рамси, надев перчатку только на одну руку, тоже смотрит вдаль и покусывает ноготь большого пальца.

– Ива… – повторяет он. – А после Зимы ты бы, верно, завел себе еще одного и назвал его Джоном? – это выходит грубо, хотя и честно, но Рамси прохладно качает головой.

– Не. Я не держу кобелей.

– Думаю, это что-то говорит о тебе, – так же прохладно реагирует Джон, возвращая взгляд к собаке и ее хозяину. Та теперь кажется более обеспокоенной: немного нервно виляет хвостом, вертит головой, как будто высматривая что-то, и раздраженно уклоняется от поглаживающей руки. Джону это не нравится. Он знает, как Призрак и другие животные реагируют на упырей, как они начинают беспокоиться задолго до человека, и его ноющие плечи невольно напрягаются.

– Да, например, то, что я работал только с Джейн Доу, – беспечно тем временем отвечает Рамси. – Не с Джонами.

Джон слышит, но не отвечает, внимательно наблюдая за собакой. Хозяин, явно устав успокаивать ее, пытается прихватить за шерсть на холке, но собака, вдруг оскалившись и рыкнув, уворачивается, и быстро, неровно шагает вперед, продолжая нюхать воздух.