Текст книги "Кукла (СИ)"
Автор книги: maryana_yadova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Не то чтобы Имс устал от Артура. Это что-то другое: Имс все время подавляет желание схватить Артура в охапку и затолкать на первый же рейс в местном аэропорту, неважно куда, лишь бы как можно дальше отсюда. Артур как будто все время смотрит внутрь себя, как будто там находится что-то, требующее постоянного внимания, и в то же время Имсу кажется, что Артур, не отрываясь, следит за ним.
Очень похоже на паранойю. Но странно обзавестись паранойей только из-за смены географического положения, не так ли? Теперь Артур до вечера где-то пропадает, у него какая-то своя тусовка. От безделья и растущего беспокойства Имс как-то решает проследить за Артуром – и не находит ничего интересного. Артур таскается к какому-то старику, который выдает себя за местного хунгана, и Имс закатывает глаза: Артуру явно и не очень мастерски дурят голову, иссохший негр неопределенного возраста такой же хунган, как Имс балерина. Его слегка отпускает. Браслеты на запястьях Имса остаются прохладными и безучастными, скорее они нагреваются о тело, с которым соприкасаются. Браслеты у Имса непростые, он доверяет им и своей звериной интуиции на все сто – и все это говорит ему, что шашни Артура с убогими мошенниками на почве вудуизма для него лично не опаснее попугая на ветке.
Так в чем же дело и почему ему хочется убрать Артура подальше отсюда, да и самому свалить как можно быстрее? У Имса то начинает ныть желудок, то сводит кишки: мерзкое ощущение, словно ему предстоит поход к стоматологу.
***
Имс решает прогуляться. Он выходит на воздух, и на него тут же накатывает влажный, липкий, со слабым душком гниющей зелени жаркий полдень Бенина. Имс медленно бредет по улицам;, район, где находится кофейня, считается по местным меркам престижным, и вокруг масса людей. Должно быть, в толпе полно воришек, думает Имс, от нечего делать присматриваясь к окружающим.
Но вместо воришек через некоторое время Имс замечает другое: встречные словно огибают его по невидимой траектории. Его еще ни разу не толкнули локтем, не задели плечом, не прошли слишком близко, задев одеждой, что на оживленной улице в середине дня едва ли возможно. Имс начинает присматриваться внимательнее и все больше убеждается в своей правоте. Для полной уверенности Имс решает поставить эксперимент и резко меняет направление движения. И еще. И еще. И еще несколько раз.
И напрасно.
Ему так и не удается с кем-нибудь случайно столкнуться.
Как правило, между осознанием факта и его осмыслением Имсу требуется очень мало времени. Имс вообще соображает быстро. Но тут он понимает, что на него неизбежно накатывает ступор – когда мозг отказывается функционировать. То есть – абсолютно.
И именно в этот момент чьи-то пальцы ловко и крепко берут его за локоть.
***
– Вы можете звать меня Датчанин, – сообщает Имсу незнакомец.
Удивительное дело, здесь, в Котону, он должен выглядеть белой вороной, но поразительным образом чуть ли не сливается с окружающим пространством – ну, насколько может сливаться с Западной Африкой белый европеец британских кровей. Датчанин, угу, думает Имс, как это мило! Перед ним темно-рыжий сухопарый мужчина за тридцать, с короткими вьющимися волосами, голубоглазый, небритый, чуть загорелый, улыбчивый и на первый, второй, третий и тридцать третий взгляд абсолютно безопасный.
И чем-то очень похожий на Артура. Такие отлично смотрятся в интеллектуальных кафе Парижа, театрах Лондона или галереях Нью-Йорка, с шарфом на шее, с толстой книгой в руках, а еще чтобы был мечтательный взгляд, устремленный в пространство.
Беда в том, что Имс отлично представляет вот этого самого Датчанина со штурмовой винтовкой «Энфилд» или «Зиг» в руках.
Сейчас у Датчанина в руках фарфоровая чашка-крохотулечка с крепчайшим кофе, и, между прочим, точно такая же в руках у самого Имса, и ловкость, с которой оба они обращаются со столь деликатной посудой, наводит на разные мысли.
Датчанин на вид славный, застенчивый молодой человек, но Имса не обманывают длинные чувствительные пальцы и тонкая талия. Вся эта воздушность и субтильность на самом деле представляет собой сухое железное тело гимнаста, привыкшего переносить жесточайшие нагрузки с легкой улыбкой на лице. На ладонях Имс видит в нужных местах мозоли, и никакой маникюр не в состоянии его обмануть. В осанке, в развороте плеч, в обманчиво расслабленном положении тела Имс видит хорошо тренированного бойца, готового в любой момент нанести удар.
А еще Имс видит, что смешливые лучики морщинок в углах глаза очень хорошо маскируют абсолютно холодный, расчетливый взгляд, за которым прямо сейчас идет сложная работа сродни компьютерной обработки данных.
Они занимают угловой столик в очередной кондитерской, обставленной на французский манер, и то и дело сталкиваются коленями, потому что длинные ноги Датчанина не помещаются под столиком размером с суповую тарелку. И каждый раз при столкновении новый знакомец Имса улыбается немного смущенной улыбкой и так невинно хлопает рыжими пушистыми ресницами, что будь у Имса чуть меньше его богатого жизненного опыта, он бы решил, что его клеят.
Его откровеннейшим образом рассматривают и оценивают, причем Имс отлично понимает, что сидящий перед ним мужчина, как пить дать, весьма подробно ознакомлен с Имсовым досье, и, скорее всего, вовсе не таким тощим, какое хранится, например, в архивах Интерпола.
Еще с того самого момента, когда Имсу пообещали, что с ним «свяжутся», он понимал, что к нему могут и не подойти. Досье, связи и рекомендации – это одно, но в некоторых сферах не совсем легального бизнеса все еще не существует ничего важнее зрительного контакта. Он может просто не понравиться тому, кого к нему пошлют, и тогда не будет никакой встречи.
Так что эти переглядки во французской кондитерской – уже достижение. Дело все еще не имеет никакой определенности, этот Датчанин может сейчас допить кофе, стрельнуть глазами и раствориться в толпе навсегда. А может и остаться, и тогда шанс на то, что очередная бредовая идея психованного Кобба выгорит, значительно вырастет.
Имс думает, что надо будет все-таки убрать Артура из Бенина.
– Здесь подают отличный кофе, – светски сообщает Имсу Датчанин. – Почти как в Париже. Знаю, вы недавно там были, и завидую от всей души! Очень скучаю по прогулкам по набережным.
Имс вежливо и неопределенно поднимает брови, раздумывая про себя о том, что в последнее время ему подозрительно везет на любителей Парижа. Острое колено под столом плотно прижато к его собственному колену.
– Слишком интеллектуальный город для меня, – отзывается Имс и одним глотком допивает кофе из своего наперстка.
Датчанин хмыкает так, будто Имс крайне удачно пошутил. Имс словно невзначай оглядывается. Вокруг них пустое пространство. Ближайший занятый столик находится через два столика от них, но Датчанину как будто это не мешает. Имс мимолетно думает о своих наблюдениях на улице, но сейчас, конечно, никак нельзя понять, тот же это самый эффект, что он заметил раньше, или так и должно быть. Ясное дело, что Датчанин привел его именно в это самое кафе совершенно неслучайно.
– Очень спокойно тут, не так ли? – вопрос не требует ответа, Имс пожимает плечами и снова поворачивается к собеседнику. На лице у того все та же слабая улыбка, в которой на этот раз Имс не находит вовсе ничего славного. На самом деле улыбается Датчанин так, будто это он сейчас удачно пошутил, но никто еще не допер, в чем состояла шутка.
И была ли это шутка.
– Я бы сказал – сонно, – отвечает Имс.
– И это прекрасно, – отзывается Датчанин, промокая салфеткой губы, – так приятно заниматься делом, когда ничто не отвлекает от работы. Вы согласны?
Имс ограничивается кивком. Разговор подходит к кульминации, хотя с точки зрения постороннего обывателя это простая светская болтовня малознакомых людей, случайно оказавшихся вместе.
– Вас все устраивает в вашей вилле? – интересуется тем временем Датчанин. – Прекрасное уединенное место, не так ли?
Имс пристально смотрит на Датчанина, медленно кивает и получает в ответ такой же удовлетворенный кивок.
– Вполне отвечает моим потребностям, – светски сообщает Имс.
– Ну конечно! – Датчанин радуется так, будто Имс только что пообещал купить у него подержанный и побитый автомобиль с испорченной коробкой передач. – Очень удобно, когда нужно принять гостей, о которых не стоит знать соседям, не так ли?
– Разумеется, – сдержанно отвечает Имс.
Вот теперь беседа приобретает совершенно определенный характер. Датчанин ловко передвигает на столике посуду, наливает еще кофе Имсу и себе и между делом протягивает Имсу портсигар. Имс цепляется взглядом за царапины на крышке, портсигар служит верой и правдой владельцу давным-давно, бронзовая потертая коробка, а внутри лежит одна-единственная самокрутка.
Имс вынимает сигаретку из-под зажима и начинает вертеть ее в пальцах, рассеянно оглядывая столик. Датчанин, подыгрывая, хлопает себя по карманам, якобы в поисках зажигалки, а Имс тем временем старательно запоминает тридцатизначный банковский номер, нацарапанный бледным карандашом с одного бока, и сумму, значащуюся на другом.
– Ах вот, нашел! – восклицает Датчанин и с триумфом демонстрирует Имсу примитивную дешевую зажигалку ядреного розового цвета.
Имс, улыбаясь, склоняется к предложенному огоньку, затягивается и сквозь дым внимательно разглядывает, как Датчанин прикуривает свою собственную сигарету, прикрывает глаза, дым маленьким прозрачным шариком вылетает из его губ, ресницы вздрагивают, и Имс снова встречает любопытно-равнодушный взгляд.
– Нравится Африка? – спрашивает его Датчанин уже совершенно другим тоном.
Даже голос, кажется, становится ниже. Видимо, больше можно не играть роль, колено под столом отодвигается, Датчанин откидывается на пухлом псевдо-французском стуле.
Ну, или просто роль другая, думает про себя Имс, практически любуясь тем, как плавно и незаметно его собеседник из хлипкого образа трепетного городского интеллигента превращается в выследившего добычу хищника. Датчанин сейчас действительно похож на затаившегося в камышах леопарда: глаза прищурены, на лице полоски света и тени, мышцы натянуты, ноздри вздрагивают. Датчанин явно из породы кошачьих – снаружи весь такой мягкий и привлекательный, и его действительно хочется помять и потискать, но под всей этой завлекательной оболочкой кроется желание поймать добычу, вдохнуть запах первой крови и поиграть, то прижимая лапой, то давай вырваться, а потом, натешившись, сожрать без сожалений.
Имс поводит плечами и широко улыбается, показывая зубы.
Отличный зверь леопард. Только маленький, с предвкушением сообщает внутренний голос. Имс в этот момент как никогда с ним согласен. Он бы не отказался поиграть с этим рыжим фальшивым «датчанином», ну, даст бог, может, и получится еще.
Стопроцентно получится, уверенно откликается внутренний голос.
– Я посоветовал бы вам никуда не отлучаться из дому ближайшие несколько дней, – вместо портсигара в руках Датчанина появляется такой же потертый бумажник.
Он кладет на столик купюру, благожелательно улыбается Имсу, грациозно вывинчивается из-за неудобного столика. Имс тоже встает, пожимает протянутую руку, которую Датчанин внезапно задерживает в своей руке.
И придвигается ближе, нарушая все представления о личном пространстве. Имс переводит взгляд с удивительно нежных губ выше. Глаза Датчанина совсем рядом, ресницы длинные-длинные, светло-кофейные, кончики выгорели.
– Уверен, никто не помешает вам чрезмерным любопытством, – шепчет Датчанин и отпускает руку Имса.
Домой Имс идет с одной только мыслью: как можно скорее убрать Артура из Бенина, а до тех пор не отпускать его от себя ни на шаг.
Нахуй этнографию, пусть сидит дома.
***
Весь следующий день Имс как на иголках. Он, как привидение, бродит по дому туда и сюда, старается держать себя в руках и не дергаться от каждого шороха. Можно подумать, что он зеленый новичок, злится Имс! И с чего бы так психовать? Все давно готово, еще утром он дал команду перевести задаток – несмотря на плесень в углах и пыльные бархатные шторы, интернет на вилле хоть куда, письмо отправлено и доставлено в мгновение ока, и еще через некоторое время Имс получает сообщение, что деньги ушли на тот самый счет. Тот человек в Ломе, которому Имс передаст посылку, тоже в полной готовности. Дело за малым: получить бриллианты, доставить их в Ломе, а потом отвалить по-тихому. Скрыться, залечь на дно, до тех пор, пока сделка не будет завершена полностью.
А после этого вовсе раствориться.
И больше не будет никакого Имса, и Кобба, наверное, тоже больше не будет, но тут Имс отказывается строить какие-то предположения, и не будет любимой квартиры в Момбасе, и наверное, никогда больше не будет Йоркшира и Парижа, хотя вот тут и слава богу, век бы еще не видал.
А еще больше не будет никакого этнографа-неврастеника.
Зато где-то, может быть, в Сан-Паулу, или в Маниле, или в Веллингтоне, а может быть, в Джакарте или Соронге пара никому не известных канадцев купит маленький особняк или большую квартиру – или же несколько квартир в разных городах, просто на всякий случай, а жить станет где-то еще. В конце концов, Земля довольно обширна, и при желании и средствах на ней и сейчас можно найти уединенное место.
К вечеру нервозность постепенно оставляет Имса. Он располагается на веранде за длинным ветхим столом, удобно устроив ноги на соседнем кресле. Закат болезненно-прекрасный и яркий, как дама полусвета. Следом на веранде появляется Артур, рассматривает Имса, склонив голову набок, потом исчезает и снова появляется, уже с бутылкой красного вина и парой бокалов на ножке. Имс сквозь ресницы следит, как Артур возится со штопором, как багровая жидкость с бульканьем льется в бокалы, водоворотом закручиваясь в стеклянных стенках, как Артур стряхивает со стола нападавшие с акации высохшие длинные стручки.
Они молча пьют вино, и Имс вдруг ощущает полное благополучие, железную уверенность, что все получится. Вот этого чувства куража ему и не хватало, а теперь все отлично. Он знает, что победит.
Пачка сигарет падает у Имса из кармана на дощатый пол, и он перегибается через подлокотник, чтобы ее подобрать. Периферийным зрением он ловит какое-то движение справа от себя, но это всего лишь его собственная тень, никого тут нет, кроме них с Артуром. Курьер сегодня не придет, думает Имс, машинально разглядывая собственный контур на полу.
Его тень темнее, чем другие, те, что от деревьев, и, как любая тень, кривая и странная. Имсу почему-то мерещится, что на голове у него два мощных изогнутых длинных рога, с отростками, как у оленей, но тут Артур что-то ему говорит, и он отвлекается, усмехаясь собственной буйной фантазии.
В эту ночь они трахаются с таким упоением, как будто выпили не бутылку вина, а по упаковке виагры на каждого, да еще закинулись афродизиаками для полного эффекта. Под утро Имсу даже начинает казаться, что у него опух член и раздулись яйца, и равновесие между болью и кайфом уже откровенно сдвинулось в сторону боли. Но Артур снова и снова трется об него, вылизывает между ногами так, что Имс уже смирился с тем, что утром белья на раздраженную кожу паха ему надеть не удастся, и они оба кончают чуть ли не насухую, пятый или шестой раз подряд.
Имс впадает в легкое оцепенение, то проваливается в сон, то снова слышит шум ветра за тонкими деревянными ставнями, и во сне этом ему почему-то вспоминается тот странный зеленоглазый пастор, которого он встретил на семейном кладбище.
Пастор становится последней каплей. Имс, чертыхаясь шепотом, чтобы не разбудить угомонившегося Артура, выпутывается из простыней, на ощупь находит измятую пачку «Данхилла» и пробирается на веранду, чтобы покурить в тишине и спокойствии. В паху жжется, Имс машинально тянется поправить член и чуть не отрывает его себе нахрен, поскользнувшись на какой-то пакости.
Сдержать громкий вопль от неожиданности не получается. Босыми ногами Имс стоит в большой и густой луже крови, а оступился он, встав на распластанное тело петуха, из которого эта кровь и натекла на пол.
А чтобы не было никаких сомнений, что петух не умер от тягот судьбы, а был умерщвлен по чей-то воле, голова с ярко-красным гребнем и длинным желтым клювом, аккуратно отделенная от тела, лежит на том самом столе, где они вчера так беспечно распивали вино.
А рядом с этой головой Имс видит небольшой черный бархатный мешочек размером с большое яблоко, и нет ни малейших сомнений, что именно лежит в этом самом мешочке.
Поэтому на вопросительный возглас Артура Имс отвечает что-то невразумительно-успокаивающее и, оставляя за собой кровавые следы, идет по веранде к входу в другую комнату, чтобы спрятать посылку.
Сначала бриллианты, а потом – все остальное. Тем более что браслеты на руках по-прежнему прохладные и гладкие, а значит, мертвый петух – это просто мертвый петух.
Ступни в крови ощущаются, как от души намазанные густым маслом, да и пахнет странно – не железистым кислым запахом, а сандалом и жасмином.
Но Имсу некогда задумываться о запахах сейчас.
*Ma vie cesse quand tu pars – Моя жизнь прекращается, когда ты уходишь
**Je suis malade, parfaitement malade – Я болен, совершенно болен
Глава 10
Последние несколько дней у Артура в голове тянет холодным озоном.
Словно в черепе проделала дырку невидимая пуля, которой он не заметил, а она прилетела из-за угла.
Он теряет Имса.
Он убежден, что своей ошибкой с этой куклой, с этой чужой кровью, спровоцировал судьбу на чудовищное: не привязал Имса, а навсегда, навсегда его оттолкнул.
Это лишь подтверждается в течение нескольких недель, пока Имс с ним. С ним – и одновременно не с ним. Они так часто занимаются сексом, как только могут, и секс восхитителен, но у Артура нет чувства обладания, как нет и чувства принадлежности. Это только тело, детка, сказал бы Имс, и вот тут был бы прав. Это только радости плоти, а внутри Артур все больше скручивается в какое-то склизкое насекомое, в корчащуюся гусеницу.
У Имса всегда было несколько реальностей, такой тип личности, но сейчас, подозревает Артур, эта реальность, с Артуром, для него на последнем месте. У Имса явно какие-то темные, секретные дела, он в уме решает хитрые задачи, и так надо, Артур туда, на эту территорию, не лезет – он же не ребенок, не истеричная барышня, да и с инстинктом самосохранения у него пока не настолько уж беспорядок.
Хотя как же не истеричная барышня, когда они ссорятся столько же, сколько занимаются сексом – вернее, ссорятся всегда, когда им не занимаются. Артура бесит Имс, но еще больше бесит себя он сам – он даже не может объяснить, почему так реагирует на любую беззлобную подколку Имса: просто взрывается, как атомный реактор, и вот вокруг уже ядерная зима, до очередного секса-раунда.
Но есть что-то еще. Может быть, кто-то еще. В конце концов, кто когда говорил, что Артур у Имса – единственный? Да чушь, конечно.
Артур ненавидит себя за то, что в очередной раз поверил в сказку.
«А вы, очевидно, любите сказки?» – «Конечно, я ведь этнограф».
Артур ненавидит себя за то, что недостоин Имса, что слишком слаб и ничтожен, чтобы его удержать; он ненавидит себя даже за то, что всеми этими безобразными ссорами пытается противиться тому, что Имс скоро бросит его – а ведь это логично, так и должно быть, чего тут сопротивляться? Это было предрешено с самого начала, как рассвет и закат, как притяжение и отталкивание двух магнитов.
И чем больше Артур ненавидит и злится на себя, тем больше прилетает Имсу. Артур его даже жалеет в моменты их ссор, потому что видит, что Имс не понимает: широкая морщина прорезает его лоб, глаза опасно стекленеют, рот издевательски кривится, но в глубине души, видит Артур, Имс не понимает, что же, блядь, вдруг случилось.
Для Имса у Артура нелепо тонкая душевная организация, и в моменты здравого размышления Артур горько усмехается, признавая его правоту.
Слишком тонкая для мужчины, для взрослого человека. Но он уже не может с собой бороться – его накрывает снова и снова, до панических атак, которые снова вернулись, а таблеток – нет.
Имс не спас его от болезни, о нет. Он вернул его к ней и столкнул прямо с ее черным хохочущим оскалом, с пустыми глазами, из которых изливается смертный ужас. Артур снова боится смерти, одиночества и пустоты.
И самое мучительное в том, что даже рядом с Имсом он чувствует себя одиноким. Пожалуй, даже еще более одиноким, чем без него.
Все становится на свои места, когда Артур – совершенно, конечно же, блядь, случайно, возвращаясь из библиотеки в Котону, и есть в этом определенная ирония судьбы – видит Имса с другим мужчиной. Они пьют кофе в глубине распахнутой настежь кондитерской а-ля Париж и сидят слишком близко для деловых партнеров, почти соприкасаются локтями, а под столом – даже коленями. Да и внешностью второй мужчина совсем не похож на тех, с кем, в представлении Артура, Имсу обычно приходится вести свой сумрачный бизнес. Хотя откуда бы Артуру знать, понятное дело, он ничего не знает. Но этот… хлыщ… он европеец и он очень привлекателен. Тонкий, гибкий, рыжеватый, с нежным цветом лица, отлично одетый.
И опасный, вдруг издалека, даже очень издалека чувствует Артур. Почти такой же опасный, как Имс.
Они как два великолепных хищника, которые лежат на солнышке друг против друга и лениво играют, постукивают друг друга лапами, не выпуская когтей. Если бы выпустили, сразу бы образовалось море крови. Но пока получают удовольствие от игры.
А ты не такой, тоненько, комариным писком, звенит у Артура в голове. Ты, черт побери, этнограф. Душевнобольной и по самые яйца закомплексованный этнограф, что там скрывать, ха-ха-ха. Отправляйся к своим книжкам и племенам, записывай чужие сказки и надейся, что твои сочинения поставят под каким-нибудь тысячным номером в какую-нибудь вшивую библиотеку, в научный раздел, где никто и никогда не возьмет их с полки.
А про таких, как Имс, забудь навсегда.
И вообще забудь навсегда даже о малейшей надежде на то, что кто-то когда-то разделит твое одиночество. Никто не сможет.
И, самое главное, никто не захочет.
***
За окном явно Париж. Артур уверен: если выглянет в окно, увидит синий силуэт Эйфелевой башни в утреннем воздухе.
И как бесконечно сладко просыпаться в наполненной солнцем мансарде. По вощеному полу тут и там разбросана одежда, но Артура это ничуть не смущает. Имс спит рядом и жмурится во сне от солнечных лучей, скользящих по его лицу розовыми полосами сквозь тонкие шторы. Все мансарда светится оранжевым, как апельсин.
Артуру никогда не было так хорошо и так спокойно. Он чувствует полное умиротворение и начинает недоумевать: а чего он так тревожился вчера? Чего так мучился все эти недели? Имс с ним, и он любит Артура, и он останется с ним.
«Останется с тобой», – шепчет внутри чей-то мурлыкающий гортанный голос, и Артур прикрывает веки, соглашаясь.
– Разве ты в этом сомневался? – раздается уже голос Имса. – Разве ты сомневался, что я теперь навсегда твой?
Артур удивленно распахивает глаза – таких слов Имс никогда не говорил. Да он лучше сердце себе вырежет, чем скажет что-то подобное, слишком уж мелодраматично это звучит.
Хотя Артур начинается догадываться, что происходит, но, странно, догадка его совсем не беспокоит. Он обводит взглядом мансарду: на крохотном кофейном столике сидит кукла, которою ему изготовил шаман с белым лицом, рядом поблескивают стеклянные бусы – дар девочки из племени масаи. На втором столике, парном первому, стоят темная бутылка вина и два пустых бокала, в одном – красная влага на самом дне.
Имс лежит рядом и насмешливо смотрит на Артура, насмешливо и пристально, испытующе; он совсем обнажен, и даже на запястьях нет оберегов, которых он обычно никогда не снимает, нет и татуировок – и тут Артур чувствует тянущий холодок понимания, но не ужаса – да, точно, татуировок на нем тоже нет. Кожа гладкая и золотистая, Артуру хочется пройтись по ней губами, словно заново узнавая.
– Ты знаешь, кто я, – не спрашивает, утверждает новый Имс.
Артур словно бы издалека слышит звук бьющих барабанов. Не простые барабаны, шаманские, которые вводят в транс даже самых подготовленных слушателей. Этот ритм… Артур мог бы слушать его вечно.
Мансарды тем временем уже нет, и они вдвоем в какой-то хижине посреди джунглей, воздух сочится влагой и испарениями ядовитых и сладких цветов. Но Артуру все равно хорошо, хотя и немного душно. Хоть он и понимает, что немного отравлен.
– Ты знаешь, что я всегда буду с тобой, – так же утверждающе, все шире улыбаясь, говорит Имс. – Он уйдет от тебя, а я буду с тобой вечно, мой дорогой. Ты будешь моим единственным. Я лучше его. Я мудрее его. И я преданнее его. Я выбираю себе одного возлюбленного на тысячелетия. Ты знаешь, Артур. Ты всю жизнь шел ко мне. Люди ненадежны, они предавали тебя и будут предавать. Ты достоин большего, чем человеческий род. Ты думал, ты хуже, чем они, но ты ошибался. Ты лучше их, это они тебя недостойны. Все они, похожие друг на друга в своих мелких страстях и грязных пороках. Ты освободишься, когда поймешь это. Тебе надо сделать всего лишь шаг, один-единственный шаг, и ты больше никогда, никогда, никогда не будешь одинок. Ты станешь целым, Артур. Раз и навсегда.
Артур моргает и в тот же миг ощущает, что вокруг – запах земли и мха, леса и воды, вокруг – сырой камень, влажная пещера, а на земляном полу видит сложную систему каменных желобов. В отдалении, у задней стены пещеры, стоит алтарь – большие мшистые валуны, выложенные кругом, в центре круга – жертвенный камень, и именно от него ответвляется главный желоб – страшный желоб для крови, понимает Артур.
Впрочем, почему страшный? Совсем нет.
Артур медленно подходит к алтарю и обводит пальцами руны, которые вырезаны на жертвенном камне. Он впервые не чувствует того бездонного ужаса перед лицом смерти, какой обычно испытывал.
– Ну что ты, малыш, смерти нет, – мягко шепчет ему из-за плеча Имс и крепко обнимает, крепко и тепло. – Есть только кровь, которая соединит нас, кровь, которая так похожа на вино, и не больше. Ты ведь уже отведал моего вина, дорогой? Оно тебе пришлось по вкусу, не правда ли?
Солнечный свет ласково ложится на ресницы Артура, и он удивленно поднимает глаза кверху: оказывается, они уже и не в пещере, а в зеленой долине, сверху солнце изливает жидкое золото, но алтарь по-прежнему здесь, только теперь жертвенный камень не пуст, на нем лежит бледное голое тело Имса, а лицо у него мертвое, белое и заостренное, и вот теперь Артур видит и все бесчисленные обереги, и татуировки.
Кровь течет из разверстой груди Имса прямо в главный желоб и постепенно заполняет все остальные желоба, подобно причудливому алому лабиринту. Солнце весело разбивает блики о ее блестящую поверхность. Для солнца нет разницы, кровь или вино.
Почему для Артура должна быть разница?
– Верно, мой мальчик, – улыбается двойник Имса, ведет ладонью по воздуху, и тело исчезает, а кровь остается, только возле алтаря вдруг появляются виноградные лозы и обрастают мгновенно наливающимися тяжелыми алыми гроздьями.
Где-то вдалеке мажут вершинами по ослепительно голубому небу, точно зелеными кистями, деревья, и Артур понимает, что они ничем не похожи на деревья джунглей или саванны. Это дубы, целая дубовая роща, а зеленая долина заросла вереском и дроком, которые источают опьяняющий, но такой сладкий аромат.
А потом деревья словно бы наступают, подступают ближе, сужают кольцо, и теперь это целый густой лес, живой и бесконечно прекрасный. Имс откидывает голову и смеется, мягким бархатным смехом, и Артур уже без всякого удивления видит, что голову его венчают оленьи рога, а вместо ногтей выросли длинные кривые алые когти.
Каждая минута мучительной жизни Артура была не напрасна. Каждая эта скорбная минута стоила того, чтобы соединиться с высшим существом – два в одном, отныне и во веки веков.
***
Потолок над головой Артура высокий, с изысканной лепниной, но с желтыми пятнами сырости по углам.
Вилла, куда они переехали, может быть, и шедевр колониальной архитектуры, но в ней все скрипит, протекает, рассыхается, плесневеет, прогнивает – где, что и по какому поводу, Артур уже устал подмечать.
Дом ярко помнит о былой роскоши – здесь есть огромная желтая ванна, украшенная по бокам золочеными львиными головами, но также украшенная и ржавыми потеками, которые Артур не смог оттереть. На потолке в спальне – пышное опахало из страусовых перьев, которое раньше крутили рабы, но теперь оно лишь источник пыли – и наверняка аллергии. Здесь много зеркал, чья амальгама потемнела от времени и покрылась мутными радужными разводами. Во внутреннем мощеном дворике есть даже что-то типа прудика с золотыми рыбами, но теперь там живут только синие водоросли и какие-то смешно бегающие по воде жучки. Еще по комнатам все время прыскают маленькие ящерки разных цветов. О змеях Артур усиленно старается не думать.
А Имсу вилла нравится. Как и весь старый французский квартал, в котором они поселились. Имс чувствует дыхание великолепного прошлого в его облупившихся розовых и кремовых особняках, которые выдают свой архитектурный стиль за барокко, хотя на самом деле это скорее барочный китч. Да что там, просто китч, чуть морщит переносицу Артур, когда думает об этом.
Артура вилла напрягает, он сам не может объяснить, почему. Есть в ней что-то таинственное, и таинственное со знаком минус.
Артур недовольно вспоминает, что Имс с этим переездом решил как-то моментально и, конечно же, за двоих.
– Мы переезжаем, – буднично заявил он за завтраком, жуя яичницу с беконом, которую повар «венецианского» отеля даже умудрился не сжечь, и у Артура тогда чуть кофе носом не пошел.
Но все его попытки противиться были пресечены на корню. Очевидно, Имс имел для переезда свои причины.
Ладно, если честно, Артура напрягает не столько сам дом, есть в нем своеобразное очарование, он это признает. Источник опасности – болото позади дома, он ведь стоит на самой окраине города, в этой стороне даже бедных хибар больше нет. Странно как-то.
Артур невольно возвращается к мыслям о змеях и, может быть, крокодилах. И почему-то зомби. Иногда по ночам ему кажется, что черная жижа где-то там, на задворках, издает болезненные стоны и зловеще, тонко булькает, словно бы зовет. Хотя, конечно, все это бредни – болото все же слишком далеко, чтобы различить подобные звуки. Но Артур мается бессонницей и слушает, слушает: звуки на болоте, шорохи и скрипы старого дома. В таких домах всегда много призраков. Он ведь не знает, может быть, многие рабы нашли здесь мучительную смерть…
Да еще проклятый петух, Артур никак не может забыть этот эпизод. Уже второй обезглавленный петух, его нашел Имс на веранде, да еще умудрился ступить в лужу крови, вытекающую из перерезанного горла. И крови этой было ужас как много, слишком, слишком много для одной жалкой птичьей тушки. Правда, слава богам, в этот раз петух хотя бы не бегал, уже мертвый, и не тыкался Артуру в колени. Но что это было? И кто это сделал? Артур ходил потом весь день, как будто его по голове стукнули, объятый самым черным ужасом. Связаться с вудуистскими магами по-настоящему – вот этого дерьма Артур точно не хотел. Они предупреждали их о чем-то? Они грозили им? Они проклинали? Они издевались над чужаками? Артур не мог найти ответа, и даже мысли об этом периодически вызывали дрожь по всему телу.
