Текст книги "Кукла (СИ)"
Автор книги: maryana_yadova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
Артур вертится на жестком ложе из соломы и шкур, спит нервно, беспокойно, а на рассвете просыпается от смрадного чужого дыхания. Тринадцатилетняя Тара, дочь хозяина, почти утыкается носом в его собственный нос и рассматривает, не мигая; глаза у нее огромные. Увидев, что Артур проснулся, она лопочет что-то на своем, суетится, смущается и с неловкой, робкой улыбкой сует ему в лицо стеклянные бусы. Артур давно подозревает, что Тара неровно к нему дышит и теперь остро понимает, что надо быстрее сматываться, пока он не влип в масайскую санта-барбару.
Так он снова оказывается в цивилизованной Момбасе и, если честно, вздыхает с некоторым облегчением. Артур нравились масаи, но сейчас его влечет новая цель, гораздо более таинственная и притягательная – Бенин, Дагомея. А культура Дагомеи – это, прежде всего, религия вуду. И что-то подрагивает у Артура в животе при одной этой мысли.
Артур с наслаждением проводит ночь в мягкой постели в одном из небольших центральных отелей, достаточно цивилизованном для того, чтобы простыни там были не только свежими и отбеленными, но также плотными и шелковистыми на ощупь. Он не торопясь просыпается, долго принимает душ, намыливаясь привезенным из Парижа миндальным мылом, надевает светлые льняные брюки и легкую голубую рубашку с коротким рукавом – ему хочется сегодня быть беспечным, даже легкомысленным, а потом некоторое время разглядывает жемчужно-кожаный амулет, улыбается, представляя, как это было бы – спустись он к завтраку в этом экзотическом подобии ошейника и, пожав плечами, осторожно кладет его в потайной карман сумки.
Ему никогда не хватало смелости на подлинный эпатаж, да вообще, если честно, ни на какой эпатаж. Вот этот самый Имс, наверное, бы…
Не-е-ет, Имс идет в жопу, однозначно.
Артур не будет о нем вспоминать. Как не будет вспоминать и о том колющем ощущении, которое его прошило, когда он понял, на кого Имс немного похож.
Наверное, это все и объясняет. То, что Артур позволил… ну, почти позволил…
Но что скрывать, Имс привлекательнее. Значительно привлекательнее. Бывает так: тебе казалось, что ты видел оригинал картины, и только спустя много лет, действительно увидев и сразу узнав оригинал, ты запоздало понимаешь, что раньше любовался только копией, которая досталась тебе слишком дорого.
***
Ничто не говорит о том, что утро окажется ужасным. Нет, напротив – когда Артур спускается к завтраку, в окна ресторана бьет солнце, огромное, розовое, весь зал наполнен лучами, точно большая стеклянная чаша, и сливочники и чайники здесь белые, как Артур любит. Но для Артура ресторан – слишком большое пространство, и Артур идет в бар – совсем миниатюрный, похожий размерами на тесные парижские ресторанчики, столики тут маленькие и круглые, даже завтраку для одного на таком трудно уместиться. Есть, конечно, еще барная стойка, но Артур не любит сидеть у стойки – чувствует себя, как попугай на жердочке: все смотрят любопытно, если говоришь с кем-то – поневоле слушают, да и бармен мельтешит, отвлекает от того внутреннего, во что всегда погружен Артур.
Он садится за столик в углу у окна – отличная позиция: спина защищена, а обзор широк – и во внутренности бара, и на улицу, заказывает кофе, булочки с маслом и какой-то местный десерт. Ему хорошо, он неспешно пьет и ест, смотрит, как мимо окна неторопливо катят два чернокожих велосипедиста, потом проходят два старика-мусульманина в длинных одеждах, потом, соблазнительно покачивая бедрами, вышагивает молодая женщина с фруктовой корзиной на голове, в ярком, закрученном возле тела одеянии и гремящих золотистых браслетах. В Момбасе очень пестрый люд. Потом улицу быстро, слегка ссутулившись, пересекает белый человек – Артур еще думает, что он идет так, будто всегда готов услышать выстрел в спину. И тут до него доходит.
Он почти роняет чашку, лишь по счастливой случайности не пролив горячий кофе на брюки, но тут же принимает невозмутимый вид.
Крутящаяся дверь на миг впускает в бар разноголосые утренние шумы улицы, человек – мужчина в коричневой рубашке с рисунком в голубой пейсли – заходит в бар вразвалочку, здоровается с барменом, шутит, заливисто смеется. И бармен тоже смеется и выставляет перед Имсом, ибо, это, конечно, Имс, одновременно чашку черного кофе и стакан с виски на полпальца. Виски при этом бармен достает откуда-то из-под стойки, быстро и почти незаметно оглянувшись вокруг.
Артур старательно смотрит в окно и цедит свой кофе. Он ждет, что Имс подойдет и выкинет что-нибудь невообразимое, хотя сейчас утро же, и никто из них не пьян, и очарование вечера пропало, так что, может быть, и пронесет. Хотя в маленьком баре, где сейчас сидит всего-то четыре человека, вероятность остаться неузнанным равна нулю.
Артур бросает взгляд в сторону стойки и вздрагивает: Имс уставился прямо на него, поднося к губам крошечную чашку с крепчайшим кофе, и взгляд у него вовсе не очаровывающий, а тяжелый и холодный, как у змеи. Смотрит остро, прицельно, но, впрочем, недолго. Несомненно, узнает, но ничем этого не выказывает, поворачивается к бармену и продолжает разговор.
Артур отмирает и заставляет себя проглотить кусок булки. Кажется, действительно пронесло. Очевидно, Имсу тоже бывает стыдно. Или он все же понимает отказы с первого раза. Скорее всего, решил просто не тратить время – раз видит, что не обломится. Если добыча недосягаема, зачем тратить силы?
Артур уверен, что у Имса нет недостатка во внимании. Артур убежден, что склеить кого-то Имсу вовсе не составляет труда, так действительно, зачем же ему…
Артур немного растерянно хлопает глазами, когда стеклянная дверь снова стремительно поворачивается вокруг своей оси. Имс уже исчез, на красноватой стойке пустая чашка и пустой стакан, которые бармен тут же убирает.
Артур трет лоб – он уже вовсе не уверен, что видел Имса. Он грешит на свое воображение и еще кое на что, но нет, не может быть, все ведь так давно стабильно, не было никаких эксцессов уже лет пять, не может быть. Все же он не выдерживает, идет к бармену и спрашивает, кто этот мужчина в коричневой с голубым рубашке, с лицом как у гангстера, с тяжелым взглядом исподлобья.
Бармен кивает и улыбается как-то подозрительно понимающе – кажется, думает, обычная история: молодой приезжий запал на колоритного незнакомца и пытается выяснить хотя бы его имя, но подтверждает: это Имс, мистер Имс.
Артур не знает, чувствует ли он облегчение, или наоборот. Он медленно возвращается за столик и доедает свой завтрак. Десерт какой-то резиновый, совсем безвкусный.
***
День проходит спокойно – о, очень спокойно. Артур гуляет по улицам, пока позволяет утренняя прохлада, но потом солнце взвивается в высоту палящим шаром, и он уходит в гостиницу работать – пишет, пишет, пишет, шлифует финальную часть своего труда, учитывая замечания Люмье, и больше его ничто не тревожит – никакие призраки.
Когда наступает уже вечерняя прохлада, он позволяет себе сходить на пляж, который ему заблаговременно посоветовал Патрис – пляж принадлежит дорогому отелю, но с охраной там дела обстоят слабо, и после морского купания Артур совершенно безнаказанно засыпает в удобном шезлонге под тентом, предварительно расстелив на нем собственное дорогущее полотенце размером с Шотландию.
Подошвы ног хранят ощущение нежнейшего, точно шелкового белого песка. Море наконец-то дарит ощущение полной свободы – настолько, что Артур засыпает на воздухе, хотя это случается очень, очень редко, Артур всегда ощущает тревогу и скованность, незащищенность. А сегодня спит, как младенец, ощущая негу во всем теле. Он будто бы в ожидании чего-то, только сам не понимает – чего же. Пляж на удивление пуст, лишь на солидном расстоянии лежит в шезлонгах и увлеченно читает книги какая-то очень пожилая пара, очевидно, немцы – оба в огромных темных очках и смешных цветных панамах.
Он возвращается в отель отдохнувший, счастливый, с горящим, румяным от сна и загара лицом, с блестящими глазами, полный жизни, чувствуя себя очень юным. У него все впереди и все прекрасно. Предстоящее путешествие в Бенин неимоверно его влечет – похоже, это та работа, о которой он мечтал всю жизнь. Еще в старших классах он посмотрел «Сердце ангела» с Робертом де Ниро в роли дьявола, и фильм сильно запал ему в душу. Теперь всегда – абсолютно всегда – когда он бывает в жарких странах и видит крутящиеся вентиляторы на потолке и тени от них, то вспоминает это кино, иногда, при определенном стечении впечатлений, ощущая легкую дрожь и озноб. Какое-то время он намеревался пересмотреть «Сердце», но потом не стал – побоялся, что первое очарование будет разрушено, а оно так пленительно, так страшно.
Переодевшись, он спускается поужинать в бар – без всякой задней мысли, твердо намереваясь плотно поесть и что-нибудь выпить. На этот раз он заказывает хорошо знакомое ему вино, чтобы не было никаких неприятных последствий. Он всегда наслаждался им, но сегодня оно внезапно кажется ему слишком скучным.
Он думает, что, может быть, это он сам – слишком скучный. Может быть, все, что он делает, думает, как он выглядит – все это слишком скучно. Когда-то давно ему ведь это сказали в глаза. Ему сказали тогда, что он такой прилипчивый, потому что в нем самом недостаточно жизни, энергии, потому что он не способен никого развлечь, не способен никому быть интересен, что его только терпят – из вежливости, из приличия, из товарищеских чувств, наконец. Потому что ведь никто не подозревал, что Артур окажется извращенцем. Да еще, как выяснилось, с какими-то чудовищными, смехотворными надеждами. Тоже извращенными.
Во всем виновато коварное чужое вино – это оно позволило ему расслабиться, отреагировать слишком… слишком… позволяюще. Это оно раскрыло створки плотно сжатой раковины и обнажило совсем нежное, беззащитное тельце моллюска.
Поэтому Артур будет пить только хорошо знакомый, пусть и скучный, алкоголь. Зато он точно знает, чего ожидать.
Потому что опасность есть, Артур чувствует. Имс может снова прийти. Такие, как Имс, всегда появляются неожиданно.
Может быть, именно поэтому Имс так и не приходит, хотя Артур сидит несколько часов, до самого позднего вечера. Южная, полная цветочных запахов темнота уже давно упала на Момбасу, бар освещен электрическими лампами в бронзовых, под старину, светильниках, похожих на алладиновский, и на потолке тут тоже крутятся вентиляторы, разгоняя духоту, отбрасывая чудовищные, прекрасные крылатые тени, и от сквозняков по спине ползут, извиваются холодные змейки озноба.
Он ждет, вздрагивая от каждого звука, прислушиваясь к каждому голосу, но Имса нет.
Артур думает, что Имса наверняка нет уже в Момбасе. Он хорошо знает такой тип людей: для них нет дома, сегодня они здесь – завтра там, граждане мира с темными занятиями, люди, которые любят риск, деньги и яркие впечатления.
Почему-то он чувствует горечь во рту, как будто сбоит печень, и думает: алкоголизму бой. И заказывает еще бутылку – уже другого вина, совсем незнакомого и чересчур сладкого.
Вино настигает его на рассвете, еще даже в преддверии рассвета, когда небо за окном только чуть-чуть начало светлеть. Артур блюет так, будто хочет выплюнуть всю душу, дрожа, обливаясь холодным потом и крепко держась за унитаз, потому что потолок вертится, как гребаная карусель. Артуру иррационально кажется, что тошнит его не от паленого пойла, а от всей этой ситуации, от воспоминаний, от Имса, от того, на кого похож Имс, от неслучившегося поцелуя, от того, какие у Имса пошлые пухлые губы и какой пошлый хриплый голос, какой он сам отвратительный и самодовольный. Слава богам, что ему слишком плохо, чтобы всерьез об этом задуматься – обессиленный, он доползает до постели и засыпает, укутавшись в одеяло по макушку.
Просыпается поздно, долго стоит под душем, одевается небрежнее, чем когда-либо, и старательно избегает зеркала – ему не хочется в него смотреть, он боится того, что увидит. Он хочет сохранить свою целостность во что бы то ни стало.
Таблеток ему давно уже не выписывали, и даже тот маленький флакончик, который он всегда держит в аптечке на всякий случай, остался в Париже.
Да они ему и не понадобятся.
Он не собирается предъявлять претензии бармену – понимает, что это будет выглядеть глупо. Он благодарен хотя бы за то, что кофе здесь по-настоящему хороший, и сегодня он пьет черный, крепкий, без всяких сливок, без всякого сахара – с какими-то пресными сухариками, которые чудом нашлись в меню. Утро уже растаяло, время близится к полудню и медленно через него переваливает – а это значит, что на улице опять жарко.
Когда бы Артур сюда ни приезжал, здесь всегда жарко.
К вечеру на этот раз Артур идет не к морю, а в ближайшие городские сады и долго, бездумно сидит там на скамейке, смотрит на странную чугунную статую неподалеку. Какой-то писатель… или политический деятель, Артуру лень встать и посмотреть. Вероятно, араб. Да, Момбаса очень цивилизованный город.
Сегодня почему-то перспектива работы в Бенине совсем не вызывает воодушевления. Она такая же безвкусная, как десерты в отеле. С виду красиво, а на вкус – ничего особенного.
Бенин не сделает Артура другим.
Он сидит и смотрит на деревья и цветы, как старый рыбак смотрит на море, в которое ему уже никогда не выйти.
***
Когда Артур возвращается в отель, вдруг начинается дождь. Дождь – мягко сказано, это в Париже бывает дождь – там все так романтично и так изысканно, прямо как на картинах импрессионистах: в жемчужной дымке желтые и розовые фонами, дома как гуашевые мазки, обнимающая за плечи прохлада, сверкающие камни площадей. Здесь же точно хляби небесные разверзлись, причем исключительно над Артуром, и весь полк ангелов господних синхронно, по команде, опрокинул на него полные ведра. Вода почти теплая, но какая-то мутная, как будто уже с небес течет, смешанная с глиной. Может быть, Господь Бог там лепит нового Адама, а ангелы с ведрами, полными воды, ему помогают – играют, как дети в песочнице.
Артур влетает в холл мокрый от макушки до легких мокасин, рубашка противно липнет к телу, как и брюки, и быстро становится холодно. Не поднимая головы, он на ходу врезается в какого-то плотно сбитого мужчину, бормочет «Извините» и, не оглядываясь, идет дальше.
И слышит сзади неуловимо знакомый легкий смешок, скорее даже фырканье, чем смех.
Он не оборачивается, поскольку уверен, что ему почудилось. А если не почудилось, он не хочет этого знать. Совсем.
***
Вечером Артур снова спускается в бар и скромно ужинает в уголке, как какой-нибудь монах – разве что не крестится при виде проносимых мимо бутылок с вином. Организм сам ему подсказал, что ни в какие авантюры ввязываться не стоит – последствия будут пренеприятные. Артур верит в психосоматику.
Он все знает про психосоматику. Спасибо, достаточно.
Когда он бросает взгляд в сторону бара, то в этот раз не вздрагивает, а обмирает, и в животе становится зябко. Имс тут, и он не один, а с каким-то невысоким блондином, который постоянно подозрительно озирается, а потом снова склоняет к Имсу голову и в чем-то настойчиво убеждает, будто что-то продает. По поведению какая-то помесь шпиона и коммивояжера, думает Артур. Он смотрит Имсу в спину, пока тот поглощен разговором. Имс внимательно слушает, глядя в одну точку и что-то быстро перекатывая между пальцами, – что-то похожее на игральную фишку. И лишь изредка хмыкает.
Народу в баре опять катастрофически мало, но Артур так хорошо устроился в этом темном уголке, теперь он чувствует себя более защищенным. Есть шанс остаться незамеченным.
Шанс оправдывает себя: Имс действительно его не замечает. Он настолько поглощен разговором и, видимо, сделанным предложением, что даже после ухода блондина некоторое время сидит и думает, опустив голову и продолжая играться с фишкой. А потом вдруг очень быстро встает и уходит: только что был – и нет его. Как телепортировался.
Артур думает, что пора покупать билет в Дагомею. Завтра он еще раз навестит Люмье – ну надо же попрощаться – и все, в путь. Хватит маяться херней.
***
Вечером он долго лежит в ванне – она смешная, овальной формы, на гнутых львиных ножках, звенящая, как жесть – и слушает в плеере классическую музыку. Когда-то врач ему настоятельно рекомендовал.
Классическая музыка ни хуя не помогает – только натягивает нервы, но совсем не мешает куполу, который медленно сгущается над Артуром, твердея с каждой секундой. Хорошо знакомый черный купол, под которым только двое – Артур и пустота. Купол хищный, собственнический, он никому не дает нарушить статус кво. Что бы Артур ни делал, с кем бы ни знакомился, с кем бы весело ни болтал и ни встречался для секса – он всегда остается один, подвешенный, замороженный в вакууме, где бесполезно кричать, плакать, звать на помощь. Он точно становится невидимкой, призраком. Или это все остальные вокруг становятся призраками – Артуру, в общем-то, не до тонкостей.
Но Артур сегодня сильный, он справится. Он знает, как бороться с куполом – его надо просто не замечать. Поэтому он просто выдирает из ушей наушники и лежит в пене – делая вид, что блаженствует, даже что-то насвистывает. Старательно. Это такая методика: если ты улыбаешься – постепенно мышцы лица передают мозгу, что у тебя отличное настроение, и глупый мозг обманывается, думает, что так и есть, вырабатывает позитивные гормоны. Так смешно, что физиологию тоже можно обмануть. Когда это удается, Артур празднует победу чистого духа, свободной воли, чувствует себя всемогущим.
Сегодня он победил. Через полчаса он насвистывает уже вполне беззаботно, без всякого усилия.
Он уже почти засыпает, одевшись в свою самую легкую черную шелковую пижаму от Ямомото, когда его будит настойчивый стук в дверь. Не тихий и не громкий, а именно настойчивый, он почему-то будит в Артуре страх.
Некоторое время Артур лежит, думая, что кто-то ошибся номером, но стук продолжается, и тогда Артур понимает – надо что-то делать.
Он подходит к двери и громко спрашивает:
– Кто там? Мне ничего не нужно.
– Уверен, пупсик? – усмехаются за дверью, и Артур машинально делает шаг назад. Его внезапно пробирает сильная дрожь, и он даже ответить сразу не может – чувствует, что голос непременно даст петуха. Главное, не показать, что узнал.
– Кто там? – повторяет он. – Вы явно ошиблись номером, я никого не жду.
– Зато я жду под дверью уже битых полчаса, – хмыкает Имс. – Открывай. Ты же знаешь, что я не уйду.
– Да кто вы такой? – гениально имитирует изумление Артур и мысленно вручает себе «Оскара» и премию Лоуренса Оливье одновременно.
Из-за двери снова фыркают.
– Это Имс. Друг Патриса, ты меня помнишь, дорогуша, не притворяйся. Я видел, как ты пялился на меня в баре. Так что не будь ханжой и лицемером, а, как примерная лапочка, отвори дверь папе.
Артур моментально приходит в такое бешенство, что распахивает двери, не успев подумать.
– Вы пьяны, мистер Имс? – шипит он, забыв на время обо всем, что его тревожило и тревожит. – Совсем рехнулись?
Имс ловко пользуется моментом и не только заходит в номер, но и быстро запирает дверь.
– О нет, – невозмутимо отвечает он, поворачиваясь к Артуру. – Нет, разве что сегодня адреналина в моем организме чуть больше, чем обычно. И поэтому, быть может, этим вечером я чуть более склонен к авантюрам. Но я в полном и ясном сознании. Никаких алкогольных фей. Кстати сказать, даже без чарующего винного флера ты выглядишь великолепно. И как только тебе удается в этой идиотской пижаме?
Артур глотает воздух, как выброшенная на берег рыба, – и чувствует, что не краснеет, а бледнеет от ярости. Они стоят друг напротив друга, и Артур ловит себя на том, что не знает, что делать: то ли начать орать на Имса, то ли попытаться вызвать администратора, то ли – мелькает шальная мысль – позвать на помощь, то ли сделать шаг навстречу и поцеловать его, это еще более безумная мысль…
Сотни предположений атакуют мозг, как жужжащий рой осатаневших пчел, и пол начинает плыть под ногами. Имс внимательно наблюдает – всего секунду, хотя Артуру кажется, что очень долго – а потом начинает оттеснять к стене, подталкивая руками и всем телом, пока Артур не оказывается в ловушке.
– Сколько эмоций, – говорит Имс, и ладони его – гладкие, горячие – как-то моментально оказываются на голой спине, на голых боках Артура, под пижамной курткой – ее так легко поднять незаметно.
Они стоят в голубоватом свете ночника, все так ярко и так сюрреалистично освещено, точно они на сцене какого-нибудь маленького камерного театра, и вдруг Артур замечает на пестрой рубашке Имса, под темным льняным пиджаком, несколько мелких пятен, даже брызг, а потом еще пятно – побольше, и эти следы невозможно ни с чем спутать, без вариантов.
– Ты убил кого-то? – охрипше шепчет Артур, не веря тому, что увидел, непонятно почему заходясь от какого-то чудовищного, неизвестно откуда взявшегося восторга, но и от такой же сильной обиды. – Ты убил и явился ко мне, чтобы выплеснуть адреналин, правда, мистер Имс? Или же за тобой просто кто-то гонится?
– Плохая конспирация, – тоже шепчет Имс в ответ, почти прикасаясь губами к шее Артура. – Плохой вариант – полчаса колотиться к кому-то в дверь гостиничного номера, когда за тобой гонятся, ты не находишь, дорогой? А ты ведь совсем не удивлен, да?
– Это сразу было понятно, – как-то устало говорит Артур, поскольку ему это действительно совсем, совсем не важно: убийца Имс или нет. Бандит, киллер – нет разницы.
Его интересует совсем другое. Купола больше нет, и он не видит себя со стороны, как всегда, когда занимается с кем-то сексом – или просто начинает остервенело флиртовать, пытаясь избавиться от корки своего вечного льда. Обычно такое начинается в непредсказуемый момент, Артур не может отследить: он просто вдруг смотрит на себя и, например, сидящего рядом в клубе мужчину – со стороны. Ему обычно смешно и немного противно, когда тот, другой, Артур начинает улыбаться и зазывать глазами, и закидывать ногу на ногу, и обнажать запястья – и по мере того, как они – тот Артур и его любовник на одну ночь – продвигаются к постели, становится все смешнее и все противнее.
Но Артур благодарен за такой взгляд извне, потому что, будь обе его личности в постели, было бы, наверное, еще противнее, потому что он не может представить, как его будет придавливать к постели чье-то потное тело, а есть ведь еще волосы на ногах и заднице, смешные ступни ног, смешной чужой член, отвратительная мошонка, запах тела, запах спермы, все так омерзительно… Нет, он счастлив, что трахается другой Артур, а он только смотрит. Хотя он бы предпочел и не смотреть тоже, но – так еще не получалось.
А с Имсом этого не происходит. Руки Имса гладят именно настоящего Артура, и тот не может найти в ситуации ни одного изъяна. Имс идеален, как будто кто-то залез Артуру в мозг и вытащил все то, о чем он и сам не знал. Это что-то глубоко из подсознания, что-то на уровне инстинктов, эроса и танатоса, и Артур чувствует себя очень странно. Он снова ощущает раздвоение, но оно другое: теперь обе его половины получают удовольствие, по крайней мере, за себя Артур уверен. И при этом тот, другой, Артур все равно действует по-своему. Вернее, они действуют сообща – так, как настоящий Артур сам бы никогда не решился, хотя всегда хотел. Ему словно бы стали доступны все ресурсы, все козыри того, другого, Артура – спонтанного, странного, решительного, развратного. И это единение невыразимо упоительно.
Он успевает охватить мыслью все это за какую-то миллисекунду, пока не может перестать шарить глазами по рубашке Имса, пялясь на кровавые пятна, пока не может перестать наслаждаться скользящими по спине ладонями, бессознательно выгибаясь под ними. Его все еще трясет, и так сильно, что дрожь эта передается Имсу и даже, кажется, тумбочке, на которой стоит ночник. Передается всему миру.
– Я не буду с тобой трахаться, – срывается с языка прежде, чем Артур себя останавливает, и тут же Имс с рычанием рвется к нему еще ближе и резко зажимает ладонью рот.
– Что ты сказал, пупсик? – спрашивает он и щурится – не глумливо, а опасно, и ногти второй руки впиваются Артуру в талию, а ладонь на губах и подбородке сжимается еще крепче.
Артуру кажется, что сейчас ему попросту свернут шею, но это его чудовищно возбуждает. Он чувствует себя вдруг совершенно свободным – таким легким, таким властным, таким поглощенным происходящим, таким вовлеченным.
Имс отпускает его и всего на миг отодвигается, но Артур моментально пользуется открывшейся возможностью – хватает Имса за воротник и одним резким движением рвет на нем рубашку. Она тонкая, батистовая и рвется очень легко. Мелкие пуговицы весело скачут по темному полу, теряясь в игре света и теней. Одна остается лежать в ярком квадрате света, блестит, как жемчужная.
Выражение лица Имса бесценно, и Артур наслаждается им так же, как наслаждался ощущением горячих рук на своем теле.
Имс матерится, и они шагают друг к другу одновременно, и сталкиваются ртами жестко, некрасиво, жадно, издавая идиотские звуки.
Последней связной мыслью Артура становится та, что он крепко, очень крепко, до побелевших костяшек, держит Имса за лацканы пиджака.
И он не уверен, удастся ли ему разжать пальцы.
Глава 4
На следующее утро Имс является к Патрису с пустыми руками. Во-первых, Индре нечем его одарить, она с самого рассвета крутится у себя в лавке, а во-вторых – это сугубо деловая встреча.
Что, конечно же, вовсе не мешает им по полной насладиться кофе. Патрис варит кофе со специями: с кардамоном, с гвоздикой, с неуловимым оттенком мускатного ореха, а Имс слишком сибарит, чтобы отказываться от таких прекрасных мелочей в угоду даже самому важному делу.
Они, смакуя, попивают кофе из белоснежных наперстков. Имс вытягивает ноги, стекает по креслу ниже, благообразно складывает ладони над солнечным сплетением и посматривает на Патриса из-под ресниц.
– Я все осмотрел, – говорит Патрис, делая глоток. – И сегодня утром еще раз.
Имс молча кивает. И?
– Все в отличном состоянии. Просто удивительно, как тебе это удается!
Имс пожимает плечами. Профессия у него такая, без удачи – никуда. А как – вот это совсем другой вопрос.
– Книги уйдут быстро, у меня есть покупатель, который, возможно, захочет забрать все. Однако кое-какие экземпляры я бы пока придержал, по крайней мере те, что связаны с вуду. Мне кажется, уже некоторое время нарастает некий ажиотаж по этому поводу, но стоит, наверное, подождать, пока обстановка накалится чуть больше. Мы тогда сбудем их по гораздо более интересным ценам, чем если сейчас поторопимся.
Имс опять молча кивает и довольно жмурится. Он целиком и полностью согласен с Патрисом, тот на таких вещах собаку съел. Букинистическое чутье Патриса может сравниться только с нюхом потомственной ищейки, да и то Имс не уверен, в чью пользу будет сравнение. Патрис чует библиографические редкости, как осенней порой гончая чует лисий след в полях.
– Поступай, как считаешь нужным, я тут полагаюсь на тебя. Обычный процент тебя устроит?
– Конечно, – отвечает Патрис.
Обычный процент Патриса позволяет тому жить безбедно и в полное свое удовольствие, развлекаясь всякой чепухой вроде научной деятельности. Но кто такой Имс, чтобы осуждать чужие развлечения? Чтобы вообще осуждать? Его время слишком ценно, чтобы тратить его на такие непродуктивные занятия.
Деловой разговор закончен, все, что нужно было сказать – сказано, о чем стоило умолчать – не озвучено, но нерешенных вопросов не осталось. Слишком давно они знают друг друга, и вербальное обсуждение уже давным-давно потеряло необходимость. Патрис разливает последнюю порцию кофе и светски интересуется:
– Долго пробудешь в Момбасе?
– Как минимум две недели, – Имс задумчиво поворачивает свою чашку с бока на бок, играя с кофейной гущей на дне. Гуща расползается в странные, непонятные знаки. Имс хмурится и оставляет чашку подальше. Вот лезет же в голову всякая чушь! Он поправляет на запястье кожаные шнурки оберегов. – Хочу сначала передохнуть, потом надо навестить старушку-Европу… Может быть, вернусь через Сьерра-Леоне...
– Западная Африка? Знаешь, а Артур как раз вот будет в Бенине в то же самое время.
Имс как раз тянется за сигаретой, и рука замирает на полпути, а взгляд исподлобья натыкается на слегка смущенный ответный взгляд Патриса. Патрис делает паузу, а потом, явно решившись, вдруг говорит:
– Кстати, об Артуре…
Имс вопросительно вздергивает бровь. Действительно, кстати об Артуре! И непроизвольно трогает языком запекшуюся болячку на губе. Корка стягивает кожу, Имс постоянно облизывается, губы от этого сохнут и все время напоминают об обстоятельствах, при которых Имс схлопотал эту ссадину.
– Слушай, Имс, – между тем говорит Патрис, озабоченно дергая углом рта, – я знаю, что это абсолютно не мое дело, так что сразу прошу прощения, но на правах твоего давнего партнера и друга… знаешь, я просто чувствую, что я обязан это сказать, ты не обижайся...
Бровь Имс поднимается еще на пару миллиметров выше. Патрис этого, кажется, не замечает, да и не мудрено: он смотрит куда угодно, но только не на Имса. Наверное, ему на самом деле неловко. Имс наклоняет голову к плечу.
– Знаешь, он ведь настоящий ученый, не то что я… Он такой умница, и я думаю, нет, я точно знаю, что у него блестящее, просто блестящее будущее в науке. Артур из той редкой породы людей, которые живут только наукой. Единственный, заветный смысл жизни, больше ничего другого… Вчера… Ты не подумай, я не имею в виду ничего такого, но… он ведь тут всего на неделю, а ты…
– А я ему не подхожу? – мягко спрашивает Имс, и бровь его поднимается еще выше.
На сквозняке нервно шуршат бумаги у Патриса на столе.
Патрис внезапно замолкает, и вот тут Имс ловит его взгляд и больше не отпускает. Патрис снова хватается за чашку, но она пуста – кофе давным-давно выпит. Блюдце звякает, и в комнате повисает тишина, разбавленная шумом летнего дня.
– Патри-ик, – ласково тянет Имс.
Так жарким полднем зовут потерявшегося путника нимфы из заводи под плакучими ивами.
Имс отлично владеет голосом. Он прислушивается к тому, как звуки разлетаются по помещению и тают в углах.
Патрис, конечно же, старый друг и доверенный партнер. Поэтому он позволяет себе еще одну попытку. Это даже вызывает определенное уважение – Имс улыбается, широко-широко, демонстрируя все свои очень по-английски кривые зубы.
– Скорее, он тебе не подходит, Имс, – Патрис хотел бы отвести взгляд, но у него не получается, а говорить Имсу такие вещи и смотреть в глаза – это тяжело. Имс это понимает и даже в чем-то сочувствует. – Он, как я уже сказал, зацикленный на науке человек, живущий в мире, который кардинально отличается и от мира обычных людей, а уж от того, в котором живешь ты…
