Текст книги "Кукла (СИ)"
Автор книги: maryana_yadova
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Может быть, именно здесь, в этом времени и месте, сойдутся в точку все линии, и Артур поймет, ради чего, собственно, судьба его так усердно точила – до определенной формы, до определенной жесткости. Как море точит камень – до тех пор, пока он не станет ровно таким, каким подходит стихии.
Артур так увлечен своими мыслями, что даже не замечает, что уже стоит перед мамбо – у той в руках садовая лопатка, а руки в садовых же перчатках, как у какой-нибудь добропорядочной пожилой английской дамы. Только растение, которое она обкапывает, вовсе не чайная нежная роза и не романтичная душистая лилия, нет, это какая-то жуткая хреновина, похожая на пурпурного жирного и хищного питона, зарытого частичного в землю, только питон еще опушен по всей длине синей щетиной. Артур сразу же размыто вспоминает рассказ Уэллса о плотоядных орхидеях, и его опять корчит. От штуковины, между прочим, несет гнилым мясом – ну ладно, не то чтобы прямо несет, но ощутимо попахивает.
Тут только Артур спохватывается, что не знает ни слова по-дагомейски. Но мамбо выпрямляется, насмешливо щурится и приветствует его на совершенно понятном английском.
– Духи озера благосклонны к тебе, мистер, доброго тебе дня.
– Доброго дня, – улыбается в ответ Артур и недоумевает, зачем он вообще платил деньги Ару. – Я пришел узнать, могу ли я рассчитывать на ритуал вызова лоа Нугу, если мой вопрос не оскорбит тебя, мамбо.
Мамбо внимательно смотрит на него из-под полей все той же соломенной шляпы, а потом медленно, аккуратно кладет лопатку на плетеный стул.
– Мистеру помощь мамбо не нужна совсем, – как бы чуть удивленно и чуть недовольно говорит ведьма. – Нугу сам приходил к тебе, мамбо видит. У мистера прямая связь с Нугу, да не разгневаем мы его своими желаниями. Мистер приглянулся Нугу, это сразу видно.
А потом ведьма почему-то тычет Артуру чуть повыше локтя, на левое предплечье. Артур в легкой рубашке с коротким рукавом, и, насколько он видит, на предплечье ничего особенного нет – кожа как кожа, уже загорела. Артур загорает моментально, он смуглый от природы, но загар проблем ему никогда никаких не приносит, в отличие от людей с бледной кожей.
Мамбо криво улыбается и скрывается в доме, а Артуру ничего не остается, как убираться восвояси. Лодочник, пока ждал его, успел выкурить какую-то чудовищную сигарету, и теперь вся одежда Артура пропитывается запахом адской самодельной махорки из каких-то местных листьев, жутко вонючих.
В номере он сдирает с себя рубашку, залезает под хиленький душ и пытается освежиться под тоненькой струйкой теплой вонючей же воды. Плечо и руку вдруг нещадно щиплет, и Артур идет к зеркалу.
На коже виднеются следы длинных когтей – глубокие, кровавые, хотя и уже затянувшиеся ссадины.
Артур не может вспомнить, чтобы на него нападала кошка. А судя по следам, это должен был быть ягуар, по меньшей мере.
С другой стороны, он видел, какие длинные и острые накрашенные ногти были у женщин на той сантерии и как распутно все эти молодые и жадные бабы себя вели. Он допускает, что может не помнить все, что там произошло, вряд ли, конечно, дошло до секса под всеми этими душными испарениями и алкоголем, но полапать и поцарапать его вполне могли.
Он трогает пальцами ссадины, мимолетом жалеет, что не заметил вовремя и не обработал антисептиком, но сейчас это делать уже поздновато. Потом пожимает плечами и натягивает свежую рубашку. Смерть, если она остановила на тебе свои пустые глаза, уже не отведешь. А страх – это лишняя трата сил, так ведь, кажется, говорил Имс?
***
Когда он появляется в городе вечером, ему кажется, что прохожие реагируют на него несколько странно. Не все – лишь некоторые, но.
Вот старик в нелепом синем головном уборе, не поддающемся никакой классификации, сначала смотрит пристально-остро, но потом вдруг – раз, раз – моргает, моргает и старательно отводит взгляд. Пожилая женщина с корзиной папайи под мышкой только лишь сталкивается с ним глазами и тут же начинает торопиться, суетиться, закрывать лицо платком. А на лице еще одного мужчины, аккуратного, седобородого и неуловимо похожего на Моргана Фримана, Артур совсем отчетливо ловит секундно мелькающую эмоцию – страх. Быстрая и темная тень, а потом загорелое лицо снова неподвижно, как у негритянского фараона.
Котону больше не кажется Артуру пугающим, наоборот – он находит в хитросплетениях, нагромождениях его улиц и улочек нечто созвучное своей душе. Мир родился из хаоса, думает он, и только потом возникли формы, а чуть позже появились жизнь и смерть. В этом городе, кажется, можно наблюдать все три этапа одновременно. Кажется смешным, что еще несколько дней назад Артур до потери пульса боялся каждого шороха в этих подворотнях.
Он не знает, что с ним произошло.
Наверное, просто привык, он же, в конце концов, этнограф, не так ли?
Правда, «Артур, отважный этнограф» звучит почти так же комично, как «Артур, отважный библиотекарь». Да и при чем тут отвага? Артур ведь не собирается бороться ни с какими силами тьмы. Да и, если честно, за каким хреном он этим силам сдался? Нет в нем ничего такого, чтобы его избрали орудием или жертвой, посланником или проводником.
Именно поэтому, думает Артур, он может быть совершенно спокоен. Он ведь слишком умен, чтобы всерьез лезть в какие-то ритуалы. Да и ритуалы эти – всего лишь ритуалы, повторяющийся набор действий, вводящий некоторых легко внушаемых людей в транс. Все религии используют приемы гипноза и НЛП в той или иной степени, а остальное довершает вера.
Но Артур как раз не верит. Он не верит, что с помощью нарисованной на земле пентаграммы можно вызвать абсолютное зло, и уж тем более не верит, что с помощью чьих-то волос и неопрятной куклы из воска или дерева можно наслать смерть. Беда всегда приходит случайно, и никакой избранности здесь нет. Просто цепочка нелепых случайностей. Может быть, в этом даже есть какая-то несправедливость, выбор было бы легче объяснить, пережить, принять. Но случайности… Разве не обидно будет, если прямо сейчас на голову Артура из какого-нибудь окна на втором этаже ссорящиеся супруги в порыве ревности выбросят чугунный чайник или утюг? А здесь это реально. Просто случай, один из тысячи подобных.
Занятый этими мыслями, он пересекает двор, полный всякого подозрительного и негигиеничного хлама, стучится в уже знакомую странную квартиру – на это раз у него припасена для старого алкоголика, собирающего дома разнузданные оргии под видом магических мистерий, бутылка чистейшего виски. Старик приветливо растягивает щербатый рот, к вискарю тянется нетерпеливо, но при этом как бы сторонится Артура и смотрит на него, как птица, как-то боком.
– Что-то не так? – вежливо спрашивает Артур. Он решил проверить, насколько здесь обойдется без Ару, может, хитрый хунган так же хорошо знает английский, как и мамбо, ведь городской житель, в отличие от нее. – Вы помните меня? Я Артур, приходил вместе с Ару, помните?
Артур надеется, что в старике проснется знание английского, и он сможет записать пару интересных комментариев по поводу состоявшейся сантерии. Он сам плохо помнит, чем она закончилась.
Но старик вдруг закатывает глаза и хватается за голову, испускает чудовищные стоны, изображая мигрень, и машет руками так, что драный халат на нем раскрывается и являет взору Артура неаппетитные анатомические подробности, о каких он бы предпочел никогда не знать.
– Сильная хворь, – хрипло и ломано шепчет хунган, вращая глазами. – Сильная зараза, белый мистер может заразиться, белому мистеру надо уйти.
– Может, тогда посоветуете, куда мне съездить, где еще я могу увидеть настоящее вуду? – наивно интересуется Артур.
Тут старик на секунду забывает про свою мигрень и щерится зубастой зловонной пастью, а потом шипит хищно, как змея, словно бы яд выплевывает.
– Акодессэва.
***
Имс снова куда-то пропал, Артур ждал его два дня, но тот так и появился. А дни и ночи без Имса теперь кажутся пустыми, бессмысленными, словно Артур в это время не существует, словно спит и видит пресные сны.
Поэтому он покупает билет на самолет из Котону до Ломы. Можно было бы добраться и на джипе, города разделяет всего-то 145 миль, но Артур не желает снова связываться с местными и очень хочет побыть один. Впрочем, без Имса он везде и всегда один, неважно, сколько с ним рядом толчется народа. А время перелета совсем смешное – меньше часа.
Конечно, он слышал об Акодессэва, не раз читал, рассматривал фотографии. Но одно дело читать, а другое – увидеть самому. Сама столица Того оказывается неожиданно нарядной, по большей части состоящей из белых, каких-то очень легких домов, на одной из площадей Артур видит красный кафедральный собор в готическом стиле. Здесь повсюду рынки, на улицах все что-то продают прямо из корзин и ящиков. Много новостроек, которые выглядят современнее, чем некоторые в Европе, – словно бы здесь разместились поселения инопланетян. Но Артура все это не интересует – он ловит на пыльной дороге такси, захудалую машину вроде бы русского (советского?) производства баклажанного цвета, водитель долго испуганно отнекивается, когда узнает, куда надо ехать, но шелест купюр его убеждает, как всегда.
С виду Акодессэва напоминает обычный рынок – те же кучи и развалы, те же зазывные причитания торговцев, на грубых деревянных столах разложен всяческий хлам, и только при близком рассмотрении этого хлама можно прийти в ужас. Кучи эти – многочисленные головы, хвосты, кожа и конечности разных животных. Головы и лапы собак и обезьян, черепа хищных рыб и крокодилов… местные жители рассматривают колдовский маркет как аптеку, споро разбирают порошки из тертых костей и целебных трав, которые призваны помочь даже от смертельных болезней, а от иных в Африке даже и не начинают лечиться.
Здесь же понавешаны и разложены десятки талисманов и статуй-сувениров, а кое-где, на низких полках, можно увидеть еще свежие вырезанные органы животных, и Артура перекашивает. Людей он жалеет меньше, чем собак или диких кошек, он предпочел бы, чтобы там, в этом темном углу, трепыхались человеческие сердца.
Здесь надо быть настороже, на рынок стекаются самые разнообразные темные личности из местного населения, да и не только, – легко можно как лишиться кошелька, так и попасть под ауру чужого заклятия. Хотя в основном пока все выглядит безобидно. Артуру по очереди с детской непосредственностью предлагают высушенные черепа обезьяны и пумы, сушеный половой орган буйвола, клыки крокодила, толченый бычий хвост, зародышей летучей мыши, копыта газели.
Но он идет дальше, пока не видит некое подобие замасленной пестрой палатки в дальнем конце рынка. Рядом с палаткой терпеливо переминается целая толпа, некоторые люди просто сидят и даже лежат в пыли на земле, бездумно уставившись в выжженное белесое небо. Это прием у колдуна, и, судя по длине очереди, колдун считается очень могущественным.
Артур думает, что только сумасшедший захочет выстоять такую очередь, чтобы поверить в россказни хилера. Это ж чего так страстно надо желать?
Он пожимает плечами и удаляется от очереди все дальше, намереваясь приобрести какую-нибудь причудливую статую домой, в Париж, не зря же он съездил сюда, нужно какое-то вещественное доказательство – прежде всего самому себе, для тех дней, когда путешествие в памяти размоется, как глиняная дорога тропическим ливнем, и превратится в нечто эфемерное, ненастоящее, происходившее с кем-то другим. Сон чужого человека.
Одна статуя ему по душе – зеленоватая от старости, страдальчески заломившая руки, которых явно больше, чем полагается, и он уже лезет за бумажником, как вдруг обнаруживает в недрах сумки нечто совершенно неожиданное.
Спина становится вдруг липкой и холодной.
Артур не верит глазам и тянется пощупать то, что с невинным бесстыдством факта занимает его сумку и тревожит память, душу, все нервное нутро. Это рубашка Имса, заляпанная кровью, но разве Имс не забрал ее в тот вечер, когда… Разве Артур не выбросил ее? И почему она в сумке – Артур совершенно точно помнит, что не брал ничего подобного, он вообще запасся только самым необходимым, путешествие-то на один день, и куда – в цивилизованную столицу, туда-обратно самолетом…
Пальцы судорожно сжимают ткань, впиваются в нее ногтями, будто Артур щупает не рубашку, а самого Имса, ведь здесь же его кровь, его частица, то, что делает Имса живым.
Он вспоминает тот вечер, когда Имс коснулся ртом его рта… и Артура не стало.
Он думает, что Имс, может быть, уже никогда не вернется – и с чего он стал так уверен в том, что если тот, по странному совпадению, прилетел в Котону, он прилетел именно к Артуру? И что теперь они будут вместе? Вообще, с чего ты взял, что все будет хорошо, неужели ты такой любимчик судьбы? Да что-то не похоже, раньше за тобой подарков фортуны замечено не было. Все случайно, Артур, все случайно, и ты вовсе не избранный – ни для кого.
Сам толком не понимая, что делает, не желая понимать, не желая даже задумываться, Артур, все еще с ладонью в сумке, словно прикипевшей к окровавленной ткани, шагает обратно к дрянной розовой палатке, и – о чудо! – возле нее нет ни одного человека. Ни одного!
Артур думает, что опоздал, что сеанс окончен, что хунган уже ушел, но когда вступает под навес, видит его – сморщенного, как финик, совсем крошечного, похожего на паука, с бамбуковой палочкой, продетой через нос, и белым гримом на лице, катастрофически комического.
Хунган смотрит на него оценивающе и звонко щелкает языком.
– Заговор на смерть? – буднично интересуется он, как будто спрашивает, какой сорт сыра будет брать Артур и сколько вешать в граммах.
– Что? – Артур вздрагивает, отшатывается и неловко вытирает пот со лба. – Нет, нет, что вы… Приворот. Любовный приворот, – едва выговаривает он нелепые слова, больше подходящие для какой-нибудь зареванной девицы. – Вот, – он вытаскивает мятую рубашку, всю в бурых пятнах крови, и тут хунган как-то сладко щурится.
– Хорошо-о, – напевает он. – Это очень хорошо-о. Будет тебе кукла, белый. Самая замечательная и правильная кукла.
***
Дорогу назад в деревню Артур помнит смутно, точно возвращался очень пьяный. Все сливается в памяти в один ком – гудение самолета, гул в ушах, такси в городе, потом лодочник, напевающий какую-то ужасно заунывную песню, которая мучила Артура своим бесконечным рефреном…
Едва успев ополоснуться под душем, он проваливается в тяжелое забытье, будто бы его накачали каким-то паленым самогоном, и, кажется, его организм рискует вовсе не проснуться, но все же делает усилие, и Артура выталкивает на поверхность багровой черноты, в которой он плавал всю ночь. Голова раскалывается, глаза опухли, ссадины на плече, кажется, воспалились, судя по ощущениям…
Классно съездил на колдовской рынок, нечего сказать. И даже ведь ничего с собой не привез – ни записей, ни фотографий, ни сувениров, все из головы вылетело.
Впрочем, нет.
Привез.
Артур рывком садится на кровати, и в голову начинают лезть полузабытые образы, как будто бы это случилось не вчера, а сотню лет назад.
В сумке у него, на самом дне, завернутая в темный лоскут грубой холщовой ткани, лежит грубо вырезанная из черного дерева кукла, чьи нелепые черты напоминают Артуру кое-кого, хотя, конечно, это только игра воображения. На груди у куклы разведенной в вине кровью намалевано сердце, которое было пронзено длинной иглой, накаленной на огне. После этого Артур, кажется, потерял разум ненадолго и обрел его только здесь и сейчас, ранним утром, если судить по положению солнца. Едва начался рассвет.
Артуру иррационально кажется, что он совершил какое-то страшное преступление, причем по глупости. По какому-то злому навету, по наваждению, нашедшему на него внезапно и бесповоротно среди тысяч колдовских штучек, этих зловещих и хищных вещей.
Когда он пытается подняться, в виски точно кто-то стреляет разом из двух пистолетов. Артур стонет, не в силах сдержаться.
Кто-то рядом хмыкает и насмешливо интересуется.
– А я погляжу, этнографы нынче отрываются без всякого стеснения? Ну и ученые, однако, пошли, что за разврат… Где твои духовные скрепы, Арти?
Артур распахивает глаза – насколько он вообще может это сделать сейчас.
Имс возмутительно свеж, чисто выбрит, бодр, весел, и бледно-васильковая рубашка ему очень к лицу. Сидит и жует какие-то орешки. Цвет лица у него великолепный даже в сизом отблеске рассвета.
– Ты вернулся… – беспомощно скрежещет Артур сухим горлом и протирает воспаленные глаза.
– О да, – кивает Имс. – Не сразу тебя разыскал, но вот я здесь. Оцени, я еще вчера развлекался в европейских казино, а сегодня уже – вот на этой грязной луже. И она мне категорически не нравится. Гнилое какое-то место. Может, и ты уже подгнил за эти три недели, что меня не было, а, Артур? Судя по твоему виду, очень даже.
Что-то не дает Артуру покоя в этих словах, но он так счастлив, что отмахивается от некой назойливой, но никак не оформляющейся в слова мысли.
– Я рад, что ты вернулся, – говорит он и улыбается.
Имс улыбается в ответ и пересаживается на кровать, а потом крепко берет Артура за затылок и притягивает для поцелуя.
Корявая кукла в крошечном платьице из лоскута Имсовой рубашки, с кровавым сердцем и нелепыми волосами из конской шерсти тоже улыбается, словно ей разрезали рот от уха до уха, но никто этого не видит.
А кровь-то ведь была не Имсова, вдруг как-то очень четко понимает Артур, упиваясь вожделенными вкусом и запахом губ и кожи. Он вовсе не был ранен в тот вечер.
Кровь была не убийцы, а убитого.
В голове у Артура совсем мутится.
Что же он тогда наделал?
Глава 9
Раннее-раннее утро, занавески на окне задернуты плотно, и все же между плотными коричневыми полотнами – розовая дрожащая полоса света. Оглушающая тишина, даже птицы еще не орут, наверное, солнце еще только продирается сквозь густой тропический лес, куда выходят окна спальни. Артур, сгорбившись, сидит на краю кровати спиной к Имсу, и этот свет дрожащими пятнами ложится ему на плечо. Как следы поцелуев, думает Имс. На контрасте все остальное кажется черным и как будто теряет контуры, растворяясь в окружающих сумерках.
Между розовыми и черными тенями спина Артура – словно неловкий рисунок тушью, трогательно-угловатый, неловкий и пронзительный.
Артур сидит так уже час, не меньше. Иногда он начинает раскачиваться вперед-назад, совсем чуть-чуть, едва намечая движение. Имс тихо лежит под простыней и следит за собственным дыханием: легкий вдох и длинный медленный выдох, и пауза между ними на долю секунды. Артур не должен заметить, что Имс за ним подглядывает. Когда Артур знает, что Имс на него смотрит, он совсем другой. Тогда у него осанка балерины, непроницаемое лицо, и он весь – сплошь сборник язвительных комментариев, за исключением тех моментов, когда они трахаются.
Хотя это преуменьшение. Сильное преуменьшение.
Имс приехал десять дней назад и на следующий же день заставил Артура переехать из дурацкого отеля, где любой жилец на виду, как мартышка в клетке, на виллу в старом квартале, где остановился сам. Артуров отель при первом же взгляде вызывает у Имса головную боль и приступ тошноты – настолько паршивые подделки под старину до этого встречались Имсу только в Европе. Вилла тоже не образец чистоты стиля, но это хотя бы настоящий восемнадцатый век, и пусть особняк слегка заплесневел, зато он находится в глубине большого заброшенного участка, так густо заросшего буйной растительностью, что его почти не видно с улицы. С тыла на виллу наступают джунгли, и похоже, что владельцы не расчищали своих владений примерно с момента постройки.
Имс балдеет: вокруг нет никого, и единственный живой человек, кроме него самого, – это Артур. На третий день Имс ловит себя на мысли, что люди вообще сгинули с концами, и, кроме них, с Артуром больше никого нет. Вообще.
Имс не углубляется в размышления, ему просто нравится, что они одни на целом свете. Даже не так – ему нравится, что рядом с Артуром нет никого, кроме него.
Если же углубляться в размышления, то придется признать, что Имс бы с большим удовольствием в принципе исключил контакты Артура с кем-либо еще. Не выпускал бы никуда, запер бы, оставил себе, чтобы Артур видел только его, говорил бы только с ним, думал бы только о нем.
Артуру не нужен никто, кроме Имса. Просто Артур еще этого не понял, но Имс уверен – много времени ему не понадобится. Может быть, сейчас Артур еще не готов это признать, Имс чует прямо-таки кожей, как внутри Артура идет война, но результат все равно будет один, в этом нет ни малейших сомнений.
И это, конечно, не любовь. Имсу смешно, когда он думает про любовь и всю чушь, которую принято накручивать вокруг этого понятия. Это – намного сильнее, важнее, значительнее, это то, без чего нельзя жить дальше. Это – взаимная необходимость, когда ни один не выживет без другого. Артур этого еще не понял, но Имс согласен потерпеть. Внутри него тикают невидимые часы, и он знает – ждать осталось совсем чуть-чуть.
Большую часть этих десяти дней они проводят в постели. Это не считая ночей. Днем Имс едва-едва находит в себе силы выйти, и то только потому, что ясно, как белый день, – ни один посторонний человек не сунется на виллу, а на нем все же висят обязательства. Однако каждый раз, когда Имс находит в себе силы оторваться от Артура и выйти в город, он сначала ощущает прилив раздражения, и только потом его будто обдувает свежим ветром и в голове проясняется: и тогда Имс снова получает удовольствие от толпы на улицах, от пестрых зданий, от взглядов проходящих мимо женщин и от виски – он всегда заворачивает в какой-нибудь бар, прежде чем вернуться и снова утонуть в сладком омуте прогнившего французского особняка с покосившимися колоннами портика.
Секс все такой же умопомрачительный.
Все чаще Имсу кажется, что вместо него на вилле с Артуром живет кто-то другой.
***
Артур вдруг сгибается в три погибели и хватается за голову, как будто его скрутило острым спазмом. Имс все так же тихо лежит, не делая ни одного движения. Спрашивать, что случилось, бессмысленно. Артур все еще болеет своей внутренней войной, и иногда сражения прорываются наружу настоящей болью. Имс просто ждет, не спрашивая. Артур либо отговорится какой-то чепухой, либо превратит разговор в бред. Пару дней назад Имс сделал такую глупость, не утерпел – полез с вопросами и поцелуями. Нарвался на гневную и язвительную отповедь, чуть не схлопотал в глаз, и дальше около часа принимал участие в драме на тему «у нас ничего не выйдет, пора все это прекратить, пока не поздно».
У Имса от таких разговоров несварение желудка. Имс вообще не выносит драм ни в каком виде. Не то чтобы он не ожидал такого от Артура, Артур по сути человек-драма, но, блин, почему Артура накрыло, Имс решительно не понимает.
Не вопрос, Имс с радостью подыграл бы Артуру, если уж тому так хочется страстей, но на самом деле именно сейчас Имсу слегка недосуг. И любовная драма, и бриллиантовая афера одновременно – перебор. А, кроме того, можно все испортить, вкрадчиво намекает внутренний голос. Артуру придется потерпеть и справиться самому.
Мы подождем, внушает внутренний голос. И все будет хорошо.
Правильно.
Где-то очень в глубине души Имс жалеет, что поддался собственным желаниям. Артур бы никуда не делся, убеждает себя Имс, когда выходит прогуляться. Делая знак бармену налить еще порцию виски, он говорит себе: надо было сначала разрулить это опасное дело, что они затеяли с Коббом, а потом уж полностью посвятить себя Артуру. Повести атаку по правилам, долго, с прорывами и тактическими отступлениями.
Вместо этого Имс принимает участие в пошлейших ссорах.
Это немного бесит.
– Ma vie cesse quand tu pars,* – вдруг говорит Артур.
Говорит очень отчетливо, и французские слоги, звеня, как осколки хрустального фужера, рассыпаются по спальне.
Имс замирает, но Артур даже не поворачивается к нему, и до Имса доходит, что Артур разговаривает с самим собой. Голос такой хриплый, будто Артур кричал все ночь напролет.
– Je suis malade,** – продолжает Артур равнодушно, как будто беседует с кассиром в магазине, – parfaitement malade.**
Потом Артур то ли мычит, то ли стонет, звук тихий и сдавленный, точно Артур затыкает себе рот – Имсу все так же не видно ничего, кроме скрюченной, напряженной спины с натянутыми, как канаты, мышцами. Позвонки натягивают кожу так, что Имсу кажется: у Артура скоро прорежется гребень, как у какого-нибудь чудовища.
Имс плотно закрывает глаза. Кажется, не помешает поспать еще какое-то время, пока Артур не успокоится сам по себе. Может, это малодушно, но Имс сейчас не готов, просто не в силах ничего сделать. Имсу всегда казалось, что в таких ситуациях отлично срабатывают объятия, но с Артуром это не помогает. Иногда, когда они обнимаются, занимаются сексом, просто лежат рядом, Имс чувствует, что Артуру больно. Нет, не потому, что Имс делает что-то не то, но словно сама кожа Имса обжигает Артура, словно ему приходится терпеть, словно он всегда балансирует на грани боли и удовольствия.
И при этом Артуру все время мало Имса. Это хороший знак.
Имс думает: пожалуй, ему и впрямь не помешает еще поспать. Артур все так же сидит на краю кровати, покачиваясь, и от этих медленных равномерных движений глаза Имса слипаются, наливаясь горячей сладкой темнотой.
***
Во сне Имса тоже темнота. Но другая – нежная, обволакивающая, душистая. Имс плывет и не может надышаться, счастье внутри растет огромным теплым комом, растекается по венам и артериям, растворяется в мышцах, захватывает каждую клетку тела, и вот у Имса уже и вовсе нет никакого тела, а просто он сам по себе сгусток счастья, огромен и всесилен, он сам по себе океан, мир, божество, вселенная.
Наконец-то, думает Имс, наконец-то! Дождался, дотерпел, вернулся, нашел! Вот он, ну же, ну вот еще совсем чуть-чуть, и я снова буду, буду, буду, буду с тобой, мой, как же хорошо, наконец снова, наконец-то!
Наверное, он сейчас взорвется от этого всепоглощающего счастья, которое растет-растет-растет внутри него и лопается, как огромный золотой светящийся шар. И сам Имс лопается вместе с этим шаром счастья и чувствует себя на самом деле вселенной.
Сон потихоньку тает, но в сумерках между сном и явью Имс все так же ослепительно счастлив, хотя мозг уже начинает обрабатывать сигналы окружающей реальности: вокруг по-прежнему мягко, тепло и уютно, но это темнота и уют закрытого от всех помещения, и теплота другого тела рядом. Имс, все еще не открывая глаз, лениво усмехается про себя: кажется, он только что поимел чумовой секс во сне с самим собой и, кажется, кончил так, как никогда раньше.
Ну, на то они и сны, чтобы там происходило то, что невозможно на самом деле.
Он ведет рукой, прижимая ближе Артура; тот, видимо, утомившись переживаниями, забрался Имсу под бок, и это, неоспоримо, было правильным решением.
Бедный мой, думает Имс.
Имс с нежностью гладит упругую кожу под ладонью, носом щекочет Артуру шею, вдыхает терпкий запах пота – своего и чужого, гребаный кондиционер едва пашет, они влажные, а в паху у Имса еще и липко, он действительно кончил во сне, как малолетка, и это было прикольно и приятно.
Отличный сон.
Бок Артура под когтями ощущается просто замечательно, Имс приоткрывает глаза и с удовольствием смотрит, как алые кончики когтей оставляют на коже Артура тонкие белые полосы. Артур недовольно ворочается, и Имс успокаивающе гладит снова, больше не царапаясь.
Дрема вдруг слетает одним махом.
Но рука выглядит самым обычным образом – длинные загорелые пальцы, аккуратно подстриженные ногти, чуть кривой после перелома безымянный, и никаких когтей.
М-да, в Бенине дуреет не только Артур.
Следующие несколько дней они мало видятся и почти не разговаривают, потому что Артур с какого-то перепуга вдруг решил вернуться к своим исследованиям, как он это называет. То, что Артур теперь уходит, бесит, но секс все такой же охуенный.
***
Имс внезапно осознает, что не любит Африку. Вот такую – сырую, жаркую, болезненно-потную – не любит. Теперь, когда Артур болтается невесть где, а он сидит один в каком-нибудь кафе, то с вялым недоумением разглядывает карту в Гугле. Гугл вроде не врет: что Бенин, что Кения находятся в субэкваториальном поясе, но на самом деле Имсу кажется, что эти две страны лежат не просто на разных сторонах континента, а на разных концах вселенной. В Кении жарко и ветрено, Кения благоухает золотом и корицей, в Кении – жизнь и смерть яркие, как восходы и закаты.
В Бенине – только бесконечная зелень вокруг, и изматывающая влажность, и запах обильно гниющей листвы и вездесущие обезьяны.
И непонятно откуда взявшаяся глухая тоска, от которой хочется бежать, и почему-то невозможно.
Конечно, если объективно, то совершенно ясно, почему нельзя забить болт и смыться: Имс ждет решения алмазного вопроса. Так он про себя называет бриллиантовую авантюру Кобба. После Англии Имс съездил в Париж, а потом в Амстердам и нашел-таки кое-какие концы на свою голову, о чем сейчас ужасно жалеет. Надо было отказываться с самого начала, но его, как всегда, подвело шило в жопе. У любителей антиквариата и редкостей должны быть средства на недешевое хобби, а чтобы иметь эти средства – должны быть источники дохода. В общем-то, нет ничего удивительного, что коллекционеры прекрасных и дорогостоящих, но не очень легальных предметов искусства расплачиваются за них не очень легальными, но такими прекрасными деньгами. К удивлению Имса, процесс поиска контактов в сфере контрабанды алмазов оказался быстр и незатейлив – и этим привел Имса в состояние мрачной подавленности.
Встреча с Артуром и несколько дней на вилле отвлекли на некоторое время, но чем больше Имс находится в одиночестве, тем больше он думает о бриллиантах, и мысли эти, прямо скажем, тревожные.
И вот теперь Имс сидит в сраной кофейне в Порто-Нове, где интернет виснет каждые полтора часа, и тупо пялится на политическую карту Африки. И ждет, когда его найдут. Ему так и сказали в Амстердаме: «Вас найдут». От такой формулировки хочется сбежать куда-нибудь в Гренландию и затаиться там в снегах в надежде, что среди вечной мерзлоты его уж точно никто искать не будет.
Имсу перестал нравится Бенин и перестает нравиться Африка.
И даже присутствие Артура не спасает. Тем более что его где-то постоянно носит, а Имс злится, хотя изо всех сил старается этого не показывать.
От Артура тоже почему-то хочется куда-то деться.
Это странно и нелогично, ведь отчасти и из-за Артура Имс ввязался в эту идиотскую эпопею с контрабандой алмазов – чтобы иметь легальную возможность крутиться рядом с ним в Бенине. Сейчас идея кажется поразительно тупой: когда это Имсу вообще нужны были предлоги, чтобы делать то, что хочется? Имс малодушно отмахивается от мысли, что первоначально суть заключалась в том, чтобы сорвать охуенный куш и отойти от дел, а заодно подстраховать чумового Кобба. Но теперь Кобб в Америке, то есть очень далеко отсюда, а вот Имс изнывает на побережье Гвинейского залива и мается от безотчетной, выедающей внутренности тоски, нелогичной и оттого пугающей до озноба среди сорокоградусной жары.
