Текст книги "Glaswen (СИ)"

Автор книги: maryana_yadova

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Буревестниками которой выступили, сами того не подозревая, Дикси и Трикси.

Как любая фатальная трагедия, случилось все вполне буднично и незамысловато: Имс возвращался домой после вечера в пабе, проведенного с Ульваром. Артур поленился идти вместе с ним и остался дома, так что Имс шел по тропинке, тянущейся между холмов, и в вечернем мягком свете, что струился над пологими вершинами, словно сотканный из водяной мороси, предвкушал, как вытащит Артура из кресла в библиотеке и потащит в спальню, и как им обоим там будет хорошо, и в ушах уже звучали желанной музыкой сладкие артуровы вздохи…

И тут на него из-за поворота вынесло близнецов-пикси. Шли они тесно прижавшись плечами друг к другу, и правильно делали, потому что врозь непременно бы попадали – настолько были пьяны, до изумления, до бесконтрольного несинхронного вращения глазами и бессмысленного махания руками. Разойтись было никак невозможно: уж очень узкой была тропинка. Так что Имс остановился, чтобы уступить дорогу болезным, а они, узнав во встречном путнике принца, сначала пустились в косноязычные поздравления, однако быстро скатились к пошлым шуткам на еще не успевшую устареть коронационную тему.

Обсуждать которую Имс категорически не любил. Ну да, было такое дело в его жизни, и прошел он через это достойно и даже царственно, если уж начистоту, даже гордился, но не обсуждать же свою интимную жизнь с двумя прохвостами посреди холмов, на каждом из которых, как известно, произрастали десятки жадных до сплетен длинных ушей.

– А повезло тебе с королем, Имс, – заплетающимся языком выговорил Дикси. – Хорош, чертяка!

– Да уж, горячая шту-учка, – согласно икнул Трикси, кося взглядом непонятно куда.

Ну что взять с убогих?

– А вы не боитесь, что горячая штучка снова наградит вас недельным поносом за болтливость? – насмешливо поинтересовался Имс. – Опять будете в нужнике безвылазно сидеть. Я бы на вашем месте все же поостерегся повелителя холмов.

Дикси замотал головой и замахал руками, испуская квохчущие звуки, а Трикси не выдержал и даже опустился на корточки, икая от смеха уже беспрерывно. Слова вываливались из него вперемешку с икотой и всхлипами, Имс едва разобрал, что он там бормочет себе под нос.

– Гы-ы, – хихикал Трикси, а Дикси согласно подвывал, закатывая глаза. – Твой… Наш король, конечно, о-очень страшный, о-очень зло-ой, но только куда ему до Повелителя Холмов… Ты, твое высочество, все ж такой невежда, это что-то…

– Да вы спятили, – ласково сказал Имс, которому представление уже надоело. – Совсем страх потеряли и последнее соображение, мои дорогие алкоголики. Что еще за Повелитель холмов?

А дальше пьяные в жопу пикси поведали ему про жуткого золотого идола, Повелителя Холмов, давным-давно позабытого в Волшебной стране, но все-таки не до конца, и вот пронырливые прохвосты даже видели его не так давно, потому что холм, в котором его погребли когда-то тысячелетия назад, вдруг снова непонятно почему распахнулся и стоит раскрытый, заходи кто хочешь. А если наберешься смелости, так Повелитель холмов, если его умаслить достойным образом, может быть, поведает тебе твою судьбу и вообще расскажет правду жизни. Причем всю.

Больше всего в этом бессвязном бормотании Имса заинтересовал тот факт, что таинственный Повелитель холмов был увесистой золотой чушкой, сплошь изукрашенной драгоценными камнями, и, судя по всему, невероятной исторической ценности.

Наверное, жить с фэйри и не набраться неутолимого любопытства – просто невозможно. Да и, если начистоту, Имс никогда и не отрицал того факта, что при рождении его здорово обделили чувством самосохранения – а иначе как бы он ухитрился жениться на короле фэйри? Поэтому и отправился он в сторону старых холмов прямо на следующий же день.

И сам не заметил, как дорожка привела его прямо туда, куда надо, словно по волшебству, хотя до этого Имс никогда здесь не бывал. Словно тянуло его что-то сюда, тащило прочной нитью, сплетенной из густой жесткой желтой травы, что покрывала весь холм.

В склоне узкой раной темнела щель, неровная и осыпающаяся. Манила к себе, хотя Имс ощущал, как из этой темноты исходит опасность.

И там, внутри, был страх. Он заполнил это место, как коварное чудовище, выглядывал из-за поникших у разлома стеблей. Таился в каждой тени. Этот ужас был древним, одним из самых древних на Земле. Это был ужас перед непостоянством сущего, знание, что все когда-то закончится. Это был океан, в котором Имс обречен был потеряться, и сопротивляться было бесполезно.

Имс вошел, ослепнув в полной темноте после яркого света летнего дня. И тут же нога его подвернулась на каменной россыпи, он полетел куда-то вперед, ударившись лицом и тут же почувствовав, как разбил себе нос обо что-то твердое и холодное.

Вспыхнули огни.

Перед Имсом стоял золотой истукан, сделанный очень грубо, почти примитивно. Не было ни рук, ни ног, одна только золотая рожа с искривленным в зловещей улыбке клыкастым ртом и горящими рубиновым огнем глазами. Истукан был действительно весь изукрашен вплавленными в него рубинами, Имс завороженно протянул руку, его словно магнитом притягивало, и дотронулся до одного из камней. Но, коснувшись, понял, что никакие это не рубины – то была его собственная кровь, брызнувшая глянцевыми алыми каплями на желто-красный металл.

Идол рассмеялся страшным хриплым смехом, а у Имса вдруг стало невыносимо горячо в голове, как будто кто-то капал ему на макушку расплавленное золото тяжелыми огненными каплями. Перед глазами замелькали картинки, словно кто-то закрутил перед ним угрюмый скорбный калейдоскоп, а грудь сковал невесомый, пронзающий сердце ужас неминуемой потери: Артур, Артур, Артур… Он смотрелся в него, как в зеркало, узнавая места и события: столкновение в университетской библиотеке и жадный вожделеющий взгляд, дублинский паб и ненасытное, не знающее отказа, желание, так ловко подсунутые под нос сигаретки с душистой травой и выдержанные на горьких цветах настойки…

Обман. Гибельное и ложное очарование. Необоримое, не считающееся ни с чем желание обладать.

Цель оправдывает любые средства, не так ли, Имс? Да он никогда и не скрывал этого от тебя.

Имс возвращался к Холму, думая о том, какая же это была мука и какая беда – любить короля фэйри.

Артур

Все заканчивалось там же, где и начиналось.

Артур сидел на замшелом изумрудно-зеленом бревне возле Лягушачьего болота, перебирал в руке какие-то камешки, ссыпал их на землю, снова подбирал, снова ссыпал, и так до бесконечности – время остановилось здесь, в этом темном углу мира. Сквозь густой туман проглядывали холмы, вечерело и холодало, с болота доносились порой встревоженные чьи-то звуки – народец беспокоился за своего короля, но Артуру не было дела ни до чего.

Ему казалось, что с Имсом он наконец-то обрел мир.

Но нет – с Имсом он обрел войну. С самим собой, прежде всего.

Сейчас он горестно усмехался, вспоминая, каким же самовлюбленным, каким же самонадеянным был в самом начале. Безмозглый идиот, куда он полез, что затронул, с чем думал совладать! Как он мог быть так уверен, что чары могут совершить то же самое, что может совершить искреннее, само по себе зародившееся чувство? Во все времена чары рано или поздно рассеивались, все сказки, все легенды говорили об этом, твердили в своих тягучих напевах, и кто такой был Артур, чтобы на нем изменился извечный порядок вещей?

Король? О, вспомните Тристана и Изольду. Короны падают наземь со страшным грохотом и разбиваются в пыль перед внезапно родившейся страстью. И перед судьбой, конечно же.

Колдун? Вспомните Мерлина, все могущество которого истаяло на безответном чувстве к Артуру. Даже в бессмертие он унес горечь и неизбывность этой любви.

Монстр? Вспомните же сказку о Красавице и Чудовище. Тут и говорить ничего не надо.

Он сидел и пересыпал камешки, не обращая внимания на то, что в его пальцах они обращаются в самоцветы и вспыхивают разными цветами – то земляничным, то медовым, то травянистым, то цвета омытой небесной синевы после грозы, то цвета малинового заката над волшебным озером… Вокруг разливался душный летний вечер, во влажном тепле низины исходили ароматами болотные цветы – нежные лаково-желтые, похожие на розы, душистые сиреневые ползучие, пронзительно-синие смешные колокольчики со сладким запахом, дышали и перешептывались, качались на ветру травы, на бархатные влажные кочки вылезли довольные вечером лягушки и теперь соревновались в горловом брачном пении, ундины призраками сновали над поверхностью болота, как сгустки дыма, от холмов раздавались звуки свирели, где-то далеко шумел вершинами лес, и от одного из домов деревни струился аромат варенья, которое варили в саду в больших медных тазах…

Для Артура теперь все это было иным, чем до Самайна – теперь это была его земля, и он видел, слышал и чуял далеко вокруг: как жадные гномы возятся в своих пещерах, как катят свои допотопные тележки суетливые лепреконы, как кружатся в хороводе над росистыми лугами крошечные крылатые золотые феи, как несется, ломая ветки, по лесу олень, спугнутый хищным зверем, как кролики выбегают из норки и пугливо озираются по сторонам, как закидывает морду к луне старый волк, как заводит заблудшего путника все дальше в чащу коварный лесной дух, как играют с деревенскими беззаботными юношами юные ведьмы, возжелавшие сладкого греха с человеком…

Все это должно было делать его счастливым, ибо человек даже не может вообразить себе ничего подобного – не может вообразить, что только единение с миром всех существ делает его по-настоящему целым. Но Артур целым себя не чувствовал.

Он чувствовал себя, как упавший на землю и расколовшийся надвое идол.

Первое время после Самайна счастье застилало ему глаза. Ему казалось, в его распоряжении все – вечность, юность, все мыслимые чувства, все мыслимые сокровища, мир, полный чудес. Но он забыл, что этот мир точно так же полон ловушек, и чудес без них не встречается.

Каждое чудо или является платой за что-то, или требует ее. Так были устроены чудеса. И уж Артуру-то точно нельзя было об этом забывать.

Кошмары ему начали сниться уже в декабре. Сначала они были неявными – что-то мелькало золотое во сне, и просто было страшно: Артур просыпался весь дрожа и в холодном поту, отрывисто вскрикивал. Затем золотые проблески обрели личину, и Артур узнал эту глумливую усмешку на мертвых губах, и вот тогда-то понял, что серьезно влип. В четвертом по счету сне он снова стоял на каменной площадке, где росла волшебная трава, только сейчас Наклонившийся с холма стал вдруг размеров невероятных и уходил под самое небо, а Артур стоял перед ним, как Дюймовочка, и задирал голову вверх, пытаясь разглядеть выражение на блестящем лице. Идол разговаривал с ним, хотя звука не было – слова складывались в голове у Артура сами.

– Артурррр… – довольно сказал Наклонившийся с холма. – Ты стал королем.

И Артур бесконечно, бесконечно пережидал долгую паузу, чувствуя, как по телу ползают паучки озноба. Ему казалось, за это время в бархатном вакууме космоса родилось и умерло несколько сотен звезд.

– Подлинные короли всегда платят по счетам, – наконец продолжил Золотой. – Особенно волшебные короли, иначе негоже.

– А если нет? – зло спросил Артур.

Идол усмехнулся на этот раз очевидно, грубо вырезанные губы разъехались в большую кривую щель.

– Ты дал мне своей крови, Артур, она обладает огромной силой. Достаточной, чтобы я вышел из своего убежища и разорил твой край. Ты ведь знаешь, как это будет? Должен знать, если ты и в самом деле – король и господин. Господин должен заботиться о своих поданных.

И Артур увидел, как это будет. Увидел обглоданные белые кости на старой мельнице, разом опустевшие, совершенно обезлюдевшие деревни на много миль вокруг, тело юной красивой девушки без головы на дороге, целые стайки погибших маленьких фей с обгорелыми крылышками, окровавленных лепреконов, леса и болота в горьком дыму пожаров, задохнувшихся животных, черные комочки сгоревших птиц… Никто не сумел спастись, никто не сумел сбежать, улететь, совершить колдовство – везде были следы страшной, безжалостной, мучительной смерти. И везде такая алая, такая соленая кровь, бесконечно много крови – и больше всего крови совсем маленьких человеческих детей. И не только человеческих. Не только.

А потом он увидел свою страну чуть позже. Это была мертвая пустыня без следа тайной силы, что раньше бурлила в холмах. Места, из которых ушла жизнь, чтобы нескоро вернуться. Может быть, никогда.

– Ублюдок, – сказал Артур. – Ты ведь даже не бог, ты хуже любого животного. Просто сгусток грязи, алчущий крови.

– Разве не люди и не фэйри в стародавние времена приучили меня к жертвам? А то, что они называли меня Богом неба, лежит на их совести, вернее, на их глупости. Дурака заставь богу молиться, он и лоб разобьет. Посмотри хотя бы на себя, Артур! Ты всего-то сходил за несколькими стеблями моей травы. И ради чего? Мне так весело смотреть на тебя, Артур. Король Волшебной страны – и такой же глупый, как все смертные. Или это потому, что ты полукровка?

Артур почувствовал, как закипает в нем холодное бешенство, но замер и сжал кулаки. Он знал, что его приперли к стенке, и надо было отыгрываться. Но что он мог дать этому чудовищу? Разве что свою жизнь?

– Твоя жизнь мне не нужна, – гулко проговорил Золотой. – Мне не позволят ее взять. Я прошу немного. Отдай мне то, что и так не твое.

Артур долго смотрел на бесстрастное гладкое лицо, на скрюченную руку, протянутую к нему в издевательски-просящем жесте.

– Перестань говорить загадками, – попросил он. – Что тебе нужно, скажи мне ясно?

Идол засмеялся так, как будто где-то начался камнепад. Камни срывались и падали в пропасть, а за ними шумно осыпалась мелкая каменная крошка.

– Король фэйри, а сказок читал мало. Правил не знаешь.

– Мы не в сказке! Не в сказке! – бессильно выкрикнул Артур, и идол загрохотал еще сильнее, будто раскаты грома прокатились по всему земному миру – и по всему артурову разуму.

– Ну а где же еще? – издевательски вопросил Золотой и – растаял.

Теперь на площадке не было ни его, ни его двенадцати слуг, стоявших кругом, да и пещеры над площадкой не наблюдалось, а смотрел Артур в нависавшее над ним выгнутой круглой чашей невозможно синее, с прозрачной ватой тонких облаков по краям небо. Вдали в дымке стояли зеленые холмы, и жизнь на них кипела и пела, как прежде.

И тогда Артур понял, что согласился на сделку.

***

Вся зима прошла в тревоге и гаданиях, что же он отдал. Что же отдал?! Королевство? Ведь он был наследником только по матери, полукровка, как презрительно назвал его Золотой. Может быть, его ждало изгнание? Еще тремя месяцами ранее Артур всячески бежал от власти над этой страной, а теперь его связало с ней нитями тоньше лунного света, но крепче земного притяжения. Нельзя было разорвать их, не разорвав его сердце.

Человеческий мир, возможность туда вернуться? Ведь он принадлежал и людям только наполовину. Не человек, не фэйри. Что, если ему будет запрещено вернуться туда, даже если он будет этого жаждать? Любой запрет обрекает на муки. Теперь, когда у него могли в любой момент отнять возможность появляться среди людей, он понял, что сам принадлежит к ним, пусть и только частично. Он любил Дублин, любил то, как смотрели на него смертные, любил их юмор и страсть, доброту и гнев – и не меньше, чем свою Волшебную страну. Нисколько не меньше.

И только одну мысль он гнал от себя как абсолютно абсурдную и невозможную. Не хотел даже допускать ее к себе, потому что она грозила полной потерей всякого покоя.

Но шло время, и ничего не случалось. И Артур начал забывать о предсказании – Золотой больше не являлся ему во снах, и Артур чувствовал –уже не вернется. Может быть, потеря уже произошла, и то, что было потеряно, оказалось так несущественно для Артура, что он и не заметил этой утраты?

У него было много хлопот, и у него был Имс – они проводили время очень весело и казались счастливы. Артур точно всегда был с ним счастлив. Всегда. Каждую минуту.

Имс его забавлял. В каком он был восторге, когда Артур познакомил его с лепреконами. Сам-то Артур в них ничего восхитительного не видел, с его точки зрения это были весьма хитрожоп… ну, очень хитроумные создания, которые, тем не менее, теряли всякий разум при виде блеска золота. Сродни сорокам, вот точно, разве что магией владели. Хитрость их при всем при этом какого-то особого интеллекта не подразумевала, хотя надо отдать им должное – клады они разыскивали с непревзойденным искусством и быстротой. В любой пещере, под любым деревом, в любой расщелине чуяли золото и моментально мчались туда со своими зелеными и фиолетовыми фонарями. Имс живо заинтересовался методом розыска сокровищ и о чем-то постоянно болтал с лепреконами, умудрялся понимать их странные шутки и даже вместе с ними над чем-то хохотал.

Имс был такой. Очень общительный, со всеми сходился в один момент, находил общие темы, казалось бы, в невозможных кругах. Его все любили.

Однажды Артур показал ему главную сокровищницу лепреконов – это была такая своеобразная галерея богатств, огромный грот в скале, где грудами лежали золото и камни, древние ожерелья, королевские браслеты и диадемы, золоченое оружие, мечи с рубинами на рукоятях и даже канделябры и парча, и все это блестело и пускало острые искры, словно бы сверкающие шпаги скрещивали свои лучи в воздухе. Но у Имса глаза не загорелись при виде этой лепреконской золотой кладовой. Он не был алчным, его интересовал процесс поиска, а не само золото. И Артур тогда удивился, и в нем зародилось уважение к любовнику.

Иногда Артур чувствовал, что Имса словно бы тоже что-то тревожит, грызет – тот спал иногда беспокойно, хотя кошмары ему и не снились. Может, ему власть артурова как-то мешала, или его собственный статус королевского фаворита задевал, Артур не знал, а спросить почему-то страшился. Да вроде и не происходило ничего страшного, просто Имс каким-то нервным порой становился, напряженным, как натянутая тетива лука, с которой вот-вот под неосторожным движением сорвется стрела, и тогда все – смертельная битва началась, дороги назад нет… В глаза не смотрел, улыбался натянуто или даже вообще избегал Артура, уходил к тем же лепреконам или – еще того хлеще – к пикси.

Ох, пикси. Артур вздохнул. А ведь он уже тогда понял, что вот его новая головная боль.

Местные пикси противоречили всем давно сложившимся стереотипам об этой разновидности волшебного народа. Обычно народный эпос рисовал их крохотными и обидчивыми, и Артур не знал, так повезло только ему, или пикси в Шотландии и Англии были такими же, как в его стране, но в состоянии опьянения те совершенно преображались, превращаясь в исключительно грубых, развязных, неотесанных существ. Единственное, что совпадало со сказками и сагами, так это то, что они сами были синего цвета и очень любили синий. Но еще больше они любили эль и различные виды медовухи на травах. Да, и еще сказки забыли упомянуть, что синие чудища были татуированы на волшебный лад – рисунки скользили по их телу, как живые.

Как пикси сошлись с Имсом, или, вернее, как Имс сошелся с пикси, Артур упустил. Впрочем, он же Имсу ничего не запрещал, а тот был любопытен без меры, изучал его владения и населявший их народец со всем пылом научного исследователя, дорвавшегося до истоков любимой темы. Вот и бродил Имс где вздумается и знакомился с кем ни попадя. Так что отчасти во всем, что случилось дальше, была и вина Артура тоже.

Или это была судьба.

Артура безумно раздражало, когда Имс возвращался с гулянок с пикси на рассвете, в дымину пьяный и что-то лопотал под нос бессвязное, скреб пальцами простыню, тянул на себя одеяло, долго шумно дышал и, повернувшись к Артуру спиной, смотрел в стену, не мог окончательно заснуть даже после такого количества хмеля, все думал о чем-то, а потом вновь начинал шептать что-то. Разобрать Артур ничего не мог, но интонации были какими-то обиженными или же до предела нервозными, будто Имса ломало по кокаину. Хотя Артур точно знал, что никакого кокаина, слава богам, в его стране не водилось. Если бы кто-то и принес, Артур бы тому собственноручно руки и ноги повыдергал – без всяких метафор. Человеческие наркотики действовали на волшебных существ крайне разрушительно.

Потом Имс стал пропадать на несколько дней, возвращался трезвый, но с жестким похмельем на лице – и даже отходя от похмелья, оставался мрачным и молчаливым в течение нескольких дней.

Был, правда, и другой побочный эффект: порой Имс возвращался очень пьяным, но и очень возбужденным, волок Артура в спальню без слов и трахал жестко, долго и упоительно эгоистично, точно совершенно позабыв, что под ним – король фэйри, избранный, волшебник и все такое прочее. Артура это, в свою очередь, возбуждало до безумия, он орал, пинался, пытался выбраться из-под Имса, но не мог, а потом его одолевала томная слабость, и он плыл от своего бессилия, от того, что его самого так быстро и так глубоко утягивало в этот темный омут похоти без всякого дна.

Правда, после таких ночей он почему-то смущался взглянуть на Имса, краснел, как школьник, но долго вспоминал, смаковал, и что-то сладко сжималось при этих воспоминаниях внизу живота. Каждую ночь такого обращения он, конечно, не стерпел бы, приложил бы Имса каким-нибудь заклятьем, но иногда, да и когда Имс почти ничего не соображал, а значит, достоинство Артура не сильно было унижено (что взять с почти безумного?), – можно было позволить. И Артур сам с собой играл в эту черную, сладкую игру, скрывал маленькие свои грешки от самого себя.

Впрочем, со временем это происходило все чаще, так как Имс все чаще прикладывался к бутылке, перепивал даже пикси, что само по себе являлось делом почти невероятным. И Артур начал тревожиться и злиться по-настоящему – даже наслал на пикси дурную болезнь. Когда и это их не отрезвило, проклял аллергией на спиртное. Какие это были невыносимые муки, надо было видеть! Пикси не могли преодолеть генетической любви к алкоголю, но при одном-единственном глотке их начинало трясти и штормить, как утлое суденышко посреди бушующего океана, кожа покрывалась огромными волдырями, которые жутко чесались и болели, порой наступало удушье, а крайний вид аллергии вообще напоминал о давно ушедшей с острова чуме.

Сразу после наказания пикси успокоились, притихли, даже сначала прятались от принца-собутыльника, боясь прогневить господина, а Артур стал проводить больше времени с Имсом. Это было прекрасное время.

Артур тогда позволил Имсу объезжать владения вместе с собой – то они путешествовали в туманном облаке, то неторопливо проезжались по холмам и лесам на лошадях, напоминая с виду обычных туристов, и Имс млел от всего: то и дело похлопывал по боку своего могучего рыжего жеребца с белой звездой во лбу, без устали рассматривал дымчато-пепельные зимние скалы, леса и болота по сторонам, которые вдруг совершенно неожиданно сменялись цветущими не по сезону лугами, приходил в восторг от каждой встречи с волшебным народом, будь то русалки, водяные, эльфы или ведьмы. Его восторгал даже ветер, которые нес с собой запахи снега и океана, запахи иных стран и иных времен, ароматы неведомых цветов и аромат самой древней магии. Этот душистый шлейф настигал даже людей, даже в Дублине – иногда кто-то из них останавливался посреди городской улицы и зачарованно вдыхал воздух, на какие-то краткие доли секунды погружаясь в ауру волшебства, как в тропический бриз, как в цветочный вихрь… Артур и сам раньше видел подобное, но тогда не осознавал причин.

А скоро ветер начал приносить запахи зарождающейся на юге весны, крики возвращавшихся птиц, отзвуки весенних гроз и штормов. Холмы начали зеленеть, щебетать, покрылись молодой травой, звери проснулись от спячки, похудевшие и очумевшие, ручьи и реки разлились, лес наполнился шумом первых листьев… И незаметно подступило время Белтейна.

Они валялись нежной весенней ночью с Имсом в траве под холмом и болтали о чем-то неважном, когда Артур решил, что пора.

– Скоро Белтейн, – сказал он.

– Я знаю, – засмеялся Имс и посмотрел на него, как на ребенка, чуть снисходительно и с нежностью.

– Состоится коронация, – сообщил Артур, переворачиваясь на спину и закидывая руки за голову.

Он не будет смотреть на Имса, он будет смотреть в синее небо на белые звезды.

– Твоя коронация? – удивился Имс. – А разве ты… не вступил официально в права тогда, на Самайн?

– Понимаешь, – медленно проговорил Артур, – у нас короля все же обычно признают на Белтейн. Ну и заодно его спутника или спутницу. Такая официальная церемония. Ритуал. Ты же знаешь мой народ – как он чтит традиции.

– Постой, – после паузы произнес Имс. – Так это что, свадьба, что ли?

Артур помолчал. Потом признался:

– Ну, можно сказать и так.

Теперь настала очередь Имса молчать. Но, наконец, он завозился в траве, как большой кот, и ответил вполне весело:

– С ума сойти.

И у Артура отлегло от сердца. Про то, какую процедуру обязательно включал в себя ритуал, он пока говорить передумал – перед церемонией успокоит Имса каким-нибудь отваром, вот тогда и скажет.

Но даже и отвара не понадобилось, вернее, Имс его пить отказался, а Белтейн все равно прошел на ура – Артура самого напоили так, что он помнил все фрагментами, яркими цветными вспышками, похожими на медленно распускавшиеся бутоны фейерверков: вот белый дождь лепестков, которыми их осыпали радовавшиеся празднику фэйри, вот ритуальные узорные чаши с чем-то густым и алым, очень похожим на кровь, вот бесчисленные поцелуи руки от поданных, от которых кожа начала быстро синеть, вот короны – с виду небольшие, но безумно тяжелые, древние, с пылающими, как сердца, пурпурными камнями, которые, казалось, жгли темя, вот безумные танцы лесных дев и песнь козодоя… Все смешалось, все завертелось, и последнее, что Артур помнил – этот тот самый ритуальный секс, о котором он боялся предупредить Имса: он поднимался и опускался на его члене, словно бы его влекла огромная океанская волна: то вздымала к темным небесам, то бросала в пучину, и так было сладко ему, что он ничего не видел и не слышал, потерял всякий стыд и кричал при всем своем народе, задыхаясь от страсти – и от любви.

И не было в эту ночь на всем белом свете никого счастливее короля Артура.

***

Имс ушел невыносимо жарким вечером, аномально жарким для весенней поры. Солнце палило беспощадно и оранжево, как будто в зените был июль, прожигало дыры в побледневших небесах, в воздухе носился привкус дыма и запах лесного пожара, хотя Артур точно знал, что никаких пожаров в его лесах не наблюдалось. Во всяком случае, пока.

Все случилось донельзя прозаично, словно и не жили они в Волшебном холме, словно и не было вокруг сказок и чудес.

Артур увлеченно читал какую-то древнюю книгу, описывающую способы умножения урожая, когда стукнула дверь и в библиотеку вошел Имс. Не влетел, задыхаясь и побледнев, а неторопливо, вразвалочку, вошел. Встал, заслонив свет, опираясь кончиками пальцев ладони на огромную столешницу из мореного дуба, и внимательно посмотрел на своего короля.

Артур опустил книгу на колени, и тут сердце бухнуло совсем невпопад. И снова. И снова. Как гонг. Даже в ушах отдавалось тяжело, и в груди начало тянуть.

А Имс все смотрел и смотрел, будто не мог насмотреться. Будто... запоминал.

– Что? – одними губами спросил Артур, словно боялся выпустить вопрос наружу, словно вовсе не хотел слышать ответа.

Имс еще молчал целую минуту – а может, и всего секунду, ведь сердце Артура успело снова ударить в гонг только один раз.

– Знаешь, я думал, что люблю тебя, – задумчиво проговорил он. – Был уверен, что чары здесь не при чем.

Артур медленно и неловко, в несколько движений, встал, и книга упала с его коленей на пол, рассыпаясь по дороге, теряя желтые ветхие листы.

– Я думал, что люблю тебя, – тяжело повторил Имс, словно бы пробуя слова на вкус. – Но это неправда.

Он еще раз взглянул на Артура, коротко кивнул, точно вежливо прощаясь, повернулся и быстро вышел. Дверь в этот раз даже не стукнула.

Артур некоторое время стоял неподвижно, а потом почувствовал в ушах тоненький звон, будто бы комариный писк. А секундой позже кто-то ударил его железным кулаком под дых. Он ойкнул, согнулся и медленно сполз на пол. Дышать он не мог, и что-то болело внутри, казалось, само сердце пошло трещинами от этого удара.

Он еще некоторое время сидел, прислонившись спиной к столу, уткнувшись подбородком в поднятые колени и глотая открытым ртом воздух, а потом мешком повалился набок.

Снаружи холма разливался душный алый весенний вечер.

Слава тебе, безысходная боль.

***

Умер вчера черноглазый король.

По крайней мере, так думали и о том рыдали несколько дней, пока Артур пребывал в глубоком и бесконечно долгом обмороке, уподобившись Спящей красавице. Его никак не могли привести в чувство, хотя использовали для того все известные магическому народу средства.

Но, к сожалению, сила Артура была слишком велика, чтобы он мог умереть от несчастной любви. Он очнулся, и волшебный народец вздохнул с облегчением. Правда, совсем ненадолго.

Миновал июнь, за ним июль, вот уже и август был на исходе, а Артур не выходил из Холма. Он слабел и увядал, и вся его страна быстро увядала вместе с ним – начались неурожаи, болезни, пожары, в июне все живое выжгла неведомая этой местности засуха – жара с того самого вечера так и не спадала, люди и фэйри обливались потом, задыхались от душного зноя и безудержно мечтали о дожде, но ни капли не упало на землю за полтора месяца. Леса и поля загорались сами по себе, торф горел непрерывно, распространяя удушливый дым по всей округе, вызывая выматывающий кашель.

В конце июля на землю наконец пролились дожди, и долгим и бурным было всеобщее ликование, пока не сменилось настороженностью, подозрением, а потом и отчаянием: дождь как зарядил, так и не прекращался, поля теперь гнили, лес хлюпал, лужи превращались в ручьи, а ручьи в реки, и вода в болотах поднялась невиданно, над холмами висел плотный сырой туман, совсем как мокрое тяжелое пуховое одеяло. Везде быстро вырастали мхи, но больше ничего не росло и не вызревало, и никакая магия не могла здесь помочь, ибо горевал и болел сам король. Все стало сырым и холодным, как мокрая листва и скользкие камни, водянистым и горьким, как клубника, едва-едва вызревшая в сезон дождей. Только жабам, ундинам да мрачным призракам было раздолье, и они вовсе распоясались.

Когда же к Артуру привели ведьму, приворожившую человеку, а потом залюбившую его до смерти, чтобы он вершил над ней справедливый суд, то он обратил ее в белого зайца и пустил по ее следу черного коршуна, который долго гонял бедняжку по сырым полям и лесам, пока, в конце концов, не разодрал ей горло. После этого к Артуру страшились обращаться за судом.